Музыкальному театру Кузбасса им. А. Боброва – 65 лет (взгляд из-за кулис.)

Рейтинг:   / 1

Подробности

Категория: Искусство

Автор: Нэлли Факторович

Просмотров: 3726

2009 год, Выпуск № 6

Взгляд из-за кулис

Большинству людей свойственно оглядываться в
свое прошлое. Не просто всматриваться в него,
но иногда еще и испытывать чувство некой вины перед теми, кто в этом прошлом был
рядом. Близким своим, может быть, ты и успевал
выражать радость от общения с ними, но твоей
благодарности, наверняка не дополучили другие
люди. Они, сами того не зная, в разные периоды
твоей жизни своей сутью, творчеством входили в
твое существо, становясь Учителями жизни…

Взгляд в собственное те­атральное прошлое первым ярко высвечивает одного из таких Учителей — Евгения Михайловича Лугова. Как и многим другим, работавшим в то время в театре, мне, артистке хора, каждодневно видевшей его в работе, труд­но было не подпасть под его обаяние. Оно являлось не только качеством его личности, но было сплетено с безупреч­ным владением дирижерским ремеслом, что по сути и яв­ляется искусством. Нисколько не преувеличу, если ска­жу, что труд, вложенный этим музыкантом в жизнь театра, может быть по-насто­ящему оценен аналитическим исследованием, я же скажу только о том, что сама уви­дела из-за кулис.
Кажется, во всех клеточ­ках Лугова-человека жила Музыка. Отсюда такой выра­зительный, всегда оправдан­ный музыкальным материа­лом его дирижерский жест. В музыкальных фрагмен­тах, требующих кантилены, поражала его пластичность, а природная моторность по­зволяла легко передавать лю­бые дирижерские функции от одной руки другой. Во время исполнения музы­кального спектакля все ком­поненты его были во власти Лугова-дирижера. Его спон­танная музыкально-эмоцио­нальная энергия вызывала отклик исполнителей и, при соответственной роли каж­дого, делала всех ансамблем.

Особое слово - об оркестре Лугова. Оркестр имел полную палитру инструментальных тембров, чем мог хвалиться далеко не всякий перифе­рийный театр. При полной укомп­лектованности оркестровых групп, в числе щипковых инструментов была и арфа. Оркестр Лугова украшали прекрасные солирующие му­зыканты, творчество которых ценил и любил ди­рижер. И в нема­лой степени потому, что Ев­гений Михайлович сам был виртуозным инструмента­листом-саксофонистом. Игра театрального оркестра убеждала слушателей, что дирижер Лугов и его музы­канты получают высокое творческое удовлетворение от совместного музициро­вания.
Я пишу о реальном. Было именно так...

Кроме зрительного зала, у оркестра Лугова всегда находились слушатели и за кулиса­ми, в театральных «карма­нах»: многие акте­ры, артисты хора, балета. Они задолго до своего выхода на сцену собирались здесь, ждали любимой фразы, чтобы в ко­торый уж раз ощутить тре­пет от звуков увертюры к «Летучей мыши» или «Моей прекрасной леди», несущих­ся из оркестровой ямы, где творил и царил Лугов со своим оркестром.

Незаменимыми для театра были умения Лугова-инструментовщика и композитора. Никто не сможет подсчитать, в скольких спектаклях это луговское мастерство выру­чало подчас небогатую музы­кальную и литературную драматургию.

Нель­зя не сказать об удиви­тельном умении этого дири­жера работать с певцами. Он не уставал снова и снова отделывать самые мелкие во­кальные фразы, добиваясь точности музыкального и смыслового интонирования. Надо было слышать, как у него звучал мужской ансамбль «Веселой вдовы» или квар­тет «Фиалки Монмартра». Всего не перечесть... Он да­вал конкретные советы по вокальной технологии. Бла­годаря именно такой скру­пулезной работе при чрез­вычайной требовательности и даже жесткости, многие артисты и состоя­лись как вокалисты.

Отношения Лугова-дирижера и хора были вообще особенными. Перед тем, как дирижировать значительным хоровым фрагментом, Ев­гений Михайлович неиз­менно клал дирижерскую палочку на свой пульт. И те­перь только рука вела пою­щих за собой. Не ответить его жесту было невозможно. Вслед за его рукой хор по­слушно менял динамику и темп, держал фермато. Каза­лось, и не руки вовсе дири­жируют, а так диктует сама Музыка, живущая в Лугове.

Не знаю, как принял бы все написанное сам Евгений Михайлович, будь он жив, но я уверена, что даже поэтиче­ский дифирамб в его честь не оказался бы излишним.

* * *

В театральной практике да­леко не все так просто, как у Михаила Зощенко в «Монтере», герои которого пытались вы­яснить, «кто важней в те­атре — актер, режиссер или, может быть, театральный плотник». Ответ определила жизнь. Действительно, без монтера и плотника — нику­да... Конечно же, не жить театру и без сценографа, и без многих других. Но на­чало всему — прекрасное три­единство Мастера музыки, Актера-лицедея и Мастера слова и действия. И если в науке говорят о двух сооб­щающихся сосудах, то в му­зыкальном театре их, как минимум, три, три сообщаю­щихся источника, живущих по известным физическим за­конам, питая друг друга. Можно предположить, как расцветает театральный ор­ганизм, когда пьет из источ­ника беспредельных музы­кальных фантазий дирижера Лугова, когда согрет источ­ником света многих актер­ских звезд, а творческую цель и русло движения к ней пролагает источник мысли режиссера Тамары Давыдовны Гогава. Пусть у читаю­щего не возникнет образа некоего благостного сосу­ществования этих самых источников. Было немало бурь. Оттого, что сталкива­лись равные, достойные, до самозабвения (вдумайтесь в изначальный смысл слова!) любившие свое дело и знав­шие в нем толк.

Никто, работавший под началом Тамары Давыдовны, не станет отрицать, что стиль ее руководства целиком ав­торитарный, но он еще и це­ликом компетентный. Пото­му некоторые неудобства од­ного сполна компенсирова­лись другим. В начале ра­боты Тамары Давыдовны с труппой театра многим труд­но было согласиться с тем, что тебе предлагают новую роль, где серьезных слов и мыслей больше, чем у прежних тво­их персонажей, а положений, которые бы вызвали зритель­ские аплодисменты, не так много, как того хотелось бы. И вообще, желаемого от это­го драматического режиссера не дождаться...

Но совсем незаметно ак­центы изменялись, и уже зна­чимым было одобрение тво­ей работы режиссером Гогава. Больше того, желали ее благосклонности, но сов­сем не потому, что она «глав­ный», а потому, что все бо­лее понимаемыми станови­лись ее позиции в творче­стве, а ее человеческая страстность, интеллект и эру­диция покоряли.

А по прошествии времени стало ясно, что спектакли Т. Гогава – другая, новая сту­пень в сценической вырази­тельности Кемеровского те­атра. Она сопротивлялась опереточным стереотипам. Посредством режиссерского инструментария Тамара Давыдовна пыталась раздвинуть границы жанра, избегая крайностей. Ей это удава­лось. Удавался поиск драма­тургии, где есть и комедий­ные коллизии, и психоло­гизм персонажей. Тем самым, она приобщала коллектив к своей вере, а взамен, мне кажется, она невольно откры­вала для себя дорогу к осо­знанию значимости музыки в синтетическом театре, зна­чимости и специфичности опереточного актерского почерка.

В таком сближении и вза­имном обогащении рожда­лись спектакли, желанные и для зрителей и для исполнителей. Актеры мастерски играли ее спектакли «На рассве­те», «Четверо с улицы Жан­ны», «Король вальса», «Ке-то и Котэ» и другие. И все меньше было внутреннего сопротивления режиссерским психологическим трактовкам ролей, не удивлялись тому, к примеру, что в ее «Силь­ве» фрачные музыканты весь спектакль — на сцене, где вместо обилия мебели, стан­ков и станочков для работы актеров выстроен один толь­ко лестничный марш. И каза­лось, что этим широким маршем сама сцена из спек­такля Гогава шла навстречу зрителю, чтобы вместе с ним снова пережить любовь Силь­вы Вареску.

О спектаклях Тамары Давыдовны трудно высказы­ваться лаконично: они были событиями. Потому я наме­ренно сдержала себя от жгу­чего желания писать о поста­новке этим драматическим режиссером мюзикла «Моя прекрасная леди», может быть, самого первого на Кемеровской сцене. Чтобы написать об этой постановке, даже не претендуя на театроведческий изыск, по­требовался бы большой простор печатной площади, потому что этот ее спек­такль — целый незабыва­емый мир.

Бег времени, естественно, отодвигает от нас вещи и яв­ления, делает их меньше. Он стирает остроту сюжетов, яркость литературного и му­зыкального языка некоторых спектаклей, но созданное Т. Гогава в нашем те­атре и теперь не кажется мельче.

* * *

Справедливо, что дни те­атрального юбилея родят множество высоких слов о работе театра. При этом, в одном ошибиться невозмож­но: больше всего таких слов будет сказано и написано об Александре Константи­новиче Боброве. Я собираюсь продолжить разговор тоже о нем. Не буду перечис­лять, сколько ролей и в ка­ких спектаклях он превос­ходно сыграл. Это узнают от других. Я же претендую всего лишь на закулисный взгляд.

Этим взглядом я и вижу Александра Константинови­ча перед его выходом на сцену. Смотрю... Но подходить к нему теперь нельзя. Не надо. Другие тоже не подходят. И не потому, что Бобров не позволяет, а потому что и самого-то Боброва здесь уже нет. Есть его герой. Невоз­можно наверняка знать, что сейчас в его сознании, но видимое — это то, что он акцентированно проговари­вает себе какие-то фразы, делает чуть заметные плас­тические движения. Все это и создает сейчас невидимую стену между ним и теми, кто стоит рядом. Такое у него состояние, конечно, не только в дни премьер. Так бывает всегда.

Не переставал удивлять его совместный с режиссером бесконечный поиск точных мизансцен, а потом — жесточайшая требовательность в их исполнении к себе и другим тоже, вплоть до каж­дого артиста хора. Все и выполняли. Иначе и нельзя было в музыкальных спек­таклях, в его ролях, где ни один музыкальный такт, ни одно мгновение пребывания Боброва на сцене не были пустыми.

Я совсем немного погрешу перед общими понятиями о пении, если скажу, что Александр Константинович был едва ли не самым точным вокали­стом. Безупречно интониро­вал, казалось, сами собою находились акценты в музы­кальных фразах, а точность музыкального текста, ритм покоряли. Все это он демон­стрировал в каждой своей ро­ли. Но особенно запомни­лась мне его работа над спектаклем «Дочь океана». В. Баснера. Современное ком­позиторское письмо авторов нового поколения не без тру­да входило в наше музыкаль­ное сознание. Музыкальные номера выучивались, но долго оставались чужими. Непросто было войти в слож­ную гармонию. На репети­циях первым, у кого все звуки сложились в убе­дительные фразы и зазвуча­ли естественно, был боцман Непотопный, герой Боброва. А как звучал, слушался в аккорде его Фальк в тер­цете из «Летучей мыши»!

О танцевальности Боброва некоторые пробовали гово­рить: «Что тут удивитель­ного? Ведь он бывший балет­ный». И не думалось им, а всегда ли, у всех ли про­фессиональных артистов ба­лета обязательно есть эта самая танцевальность? Ведь у Боброва не просто танец: его ноги, как воздушные подушки, помогают телу быть необычайно легким (так, по крайней мере, это виде­лось), а руки сами по себе, может быть, и немного круп­ные для его фигуры, в танце были словно говорящими, фаланги пальцев ставили за­вершающие точки в танце­вальном движении и вообще в пластическом рисунке ро­лей...

Сейчас вернулась взглядом к написанному выше и поня­ла, что не надо больше гово­рить о многочисленных ар­тистических достоинствах Александра Константино­вичи. Уверена, что каждый зритель и читатель прибавил бы что-то к этому перечис­лению. И был бы прав. Я же обещала смотреть из-за кулис.

Идет заключи­тельный акт спектакля. По опыту знаю, что, если ар­тисты массовых цехов (хора, балета) не заняты в послед­нем акте, это для них — по­дарок. Молодые торопятся пораньше бежать на свида­ния, а семейные, если счаст­ливы, спешат домой. Но этот редкий режиссер­ский подарок часто забирал Александр Константино­вич. Если в III акте «Лету­чей мыши» Дежурного тюрь­мы играл он, хотелось ос­таться за кулисами: невоз­можно было пропустить этот фейерверк актерской виртуозности.

Говорят, тот не артист, кто не умеет рассказывать анекдоты. Поверьте, Бобров умел и это, он и здесь был мастером. Часто его слушателями бывали женщины. И рассказчик точно чувствовал предел того, что мог воспринять женский слух, артист щадил его, представая при этом истинным джентльменом, каковым он и был на самом деле.

Бобров не из эталонных красавцев, а природная его дикция вообще с некоторым дефектом, но ему был дан талант, который Александр Константинович всю свою творческую жизнь растил и очень правильно им распорядился, щедро одарив своих зрителей.

Удивляло полное отсутствие амбиций в нем. Александр Константинович бывал ровен и приветлив со всеми, и самыми рядовыми людьми тоже. Думаю, что при такой славе (вовсе не преувеличение) Боброву это было не легко. Ведь человек же он все-таки! И кому ж не мила слава? Но он, наверное, не давал ей разрастись в себе и поглотить тонкое этическое чувство, которое в нем жило.

У специалиста художественной профессии к произведениям искусства любого вида — свой счет. Если увиденное и услышанное заставили его забыть, что он профессионал — художник, артист или музыкант,— то перед ним — истинный талант.

И профессионалы и рядовые зрители отдавались во власть таланта Александра Боброва, с радостью шли за ним по закоулкам сюжетных коллизий, погружались в глубину его чувств.

И тем были счастливы! Спасибо ему!

* * *

… Разглядываю еще одну ячейку сложно устроенного и шумного театрального улья. Это - хор. Сказать о нем меня заставляет не только клановая солидарность, а еще уверенность в важности существования в музыкальном театре хорового ансамбля. Эту важность давно признали авторы музыкально-драматической литературы, классической и советской оперетты, отдав в своих полотнах немало места хоровым краскам.

Важной считали свою работу в театральном хоре все его артисты, в первую очередь, потому что так думала его руководитель — Иллария Евгеньевна Юркевич. Она, получившая серьезное музыкальное образование, учившаяся в консерватории на примерах классики, столь же серьезное отношение к хоровому творчеству перенесла на свою хормейстерскую работу в Кемеровском театре оперетты. Ею с одинаковой тщательностью разучивались и значительные хоровые фрагменты и реплики, которыми изобилует оперетточная музыкальная драматургия. Профессионал знает, насколько это непросто. Иллария Евгеньевна работала не только над исполнением хоровой партитуры, но и предлагала то, чего в партитуре не напишешь: многочисленные вокальные краски. Они были важны для того, чтобы хор, перевоплощаясь в одном спектакле из холопов либо крестьян в дворян или рыцарей, был бы убедительным.

В жизни хорового коллектива театра, наверное, не было периода, когда бы его состав был абсолютно достаточным. Особая проблема — укомплектование мужской половины хора. На мизерную зарплату (как впрочем и теперь) нелегко найти исполнителя-хориста, да еще и удовлетворяющего определенным вокальным и сценическим требованиям. Илларии Евгеньевне Юркевич это удавалось. Она умудрялась держать коллектив относительно стабильным. В силу своей принадлежности к хоровому цеху, его артисты немыслимы без творческого единения. Во многом под влиянием Илларии Евгеньевны это единение становилось еще и просто человеческим. Ее эмоций и энергии хватало на все, от репетиции к репетиции совершенствовать звучание, оттачивать артистизм. Она была искренне заинтересована в устройстве быта своих хористов, раз за разом «выбивая» для них жилье. Это ей тоже удавалось. И, наконец, вместе со своим коллективом она бурно переживала радость творческих удач, пусть для других и не очень заметных в общем масштабе театра.

Совместную работу под началом Илларии Евгеньевны Юркевич помнят все те артисты хора, кто с возрастом оставил театр, и те, кто еще продолжает выходить на его сцену. Пусть сказанное подтвердит Илларии Евгеньевне еще раз, что годы, отданные ею Кемеровскому театру, прошли совсем не зря.

* * *

Многое из написанного здесь, возможно, кому-то покажется не достаточно осязаемым, чрезвычайно эмоциональным. Я, пожалуй, соглашусь с этим: здесь, и в самом деле, значительная доля ностальгического чувства, даже легкой печали о невозвратном. Если вместе со мной взгрустнулось и читателю, попробую развеять это его настроение. Ведь, вспоминая, я не только открывала архивы своей памяти, но и смотрела, и смотрю теперь в сегодняшний день нашего Музыкального театра Кузбасса имени Александра Боброва.
Случилось так, что театр сегодня не имеет домашней сценической площадки, потому что уже два года находится в состоянии перманентного ремонта. Оттого некоторых посещают сомнения: когда же будет своя сцена, будет ли вообще. Такие вопросы словесно или вопрошающими взглядами обращены к одному человеку – директору театра Владимиру Юдельсону. Ни на мгновение не сомневаясь, утвердительный ответ дает все тот же В. Юдельсон. Не сомневается он не столько по своей должностной специфике, сколько в силу оптимистичности натуры, а еще по всегдашней вере в возможности своих актеров. Потому-то и в этих сложных условиях выпускаются новые спектакли для детей и взрослых, играются спектакли-концерты, готовится новая оперная постановка. Отсюда – море каждодневных директорских строительно-художественных забот, которые, в конечном итоге, должен решить тоже он.

К тому же, случилось так, что Владимир Юдельсон, в большей степени по зову сердца, стал своеобразным правоприемником того, прежнего театра и всех тех, о ком написано в этом очерке.

Юдельсону-директору не безразлично, как складывается жизнь Галины Епифановой, Руфины Озеровой, Натальи Грюнберг-Цагиной (хотя последние двое давно не живут в Кемерове. Он внимательно прослеживает карьеру Светланы Луговой, дочери Руфины Озеровой и Евгения Лугова, которую он знал с детства. Теперь она солистка Петербургского театра музыкальной комедии, заслуженная артистка России. Не были оставлены трогательным вниманием В. Юдельсона и помощью недавно ушедшие от нас Виктория Райх и Алла Зибольд, не забыты и ныне здравствующие ветераны театра.

Благодаря тому, что у театра были такие выдающиеся предтечи (пафоса этих слов не боюсь), и тому, что и теперь есть те, кто к традициям предшественников добавляет свое сердце и талант, наш театр находится в постоянном творческом движении, в поиске своего пути в современном театральном пространстве. В этом устремлении театр прожил шестьдесят пять достойных сезонов, потому его прошлое и настоящее заслуживают нашего благодарного взгляда и обозначения его сути заглавной буквой – Т Е А Т Р.

Нэлли Факторович,
главный хормейстер Музыкального
театра Кузбасса им. А. Боброва,
почетный работник культуры Кузбасса
 

 Их величества – артисты

  Удивительная это штука – театр. Уже не одно тысячелетие властвует он над умами и чувствами людей, то вознося в высоких помыслах и поступках, то ввергая в пучину великих страстей. Современный театр многолик и многослоен. Он соединяет в себе все виды искусства, а сверх того еще и мощные технические средства: звук, свет, сценическую технику, всевозможные спецэффекты. Но что бы ни происходило в театре и с театром, какой бы совершенной техникой он не обладал, самой притягательной силой театрального действа во все времена всегда было, есть и будет живое актерское искусство. И все, что происходит в театре, делается единственно для того, чтобы в результате на сцену вышли артисты, встретились со зрителями и поведали им о чем-то важном, сокровенном. И тут уж от мастерства каждого из них, магии актерской личности зависит, поверят ли зрители лицедею, пойдут ли за ним, сумеет ли он заразить их своими мыслями, чувствами, настроениями, взбудоражить душу, заставить ее трепетать от гнева или радости, поселить в ней свет или печаль, уверенность или сомнение, надежду или разочарование… И невозможно объяснить, как это происходит, в какой момент ты оказываешься во власти артиста. Или, почему этого не происходит, хотя перед тобой на сцене любимый артист, обладающий несомненным талантом. Известно ведь, что один и тот же спектакль каждый раз рождается заново, изменяясь, развиваясь, обрастая плотью, набирая дыхание. Вот почему многие спектакли интересно смотреть два-три, а то и по нескольку раз, находя что-то новое для себя или просто получая удовольствие от живого театрального зрелища.

Музыкальный театр Кузбасса, будучи и театром музыкальной комедии, и театром оперетты, всегда отличался и отличается стабильным и сильным актерским составом. Эти качества труппа обрела в далеком 1949 году, когда из расформированного Ташкентского театра музкомедии в Кемерово приехала целая группа артистов, музыкантов, людей других театральных профессий во главе с замечательным актером и режиссером Адрианом Максимовичем Адриановым и прекрасным дирижером и композитором Моисеем Ароновичем Кацнельсоном. Примечательно, что Адрианов сразу полюбился зрителям не только как постановщик популярных спектаклей «Вольный ветер», «Голубая мазурка», «Сорочинская ярмарка», «Холопка», «Трембита», «Кето и Котэ», но и как блистательный актер-комик. Он играл много и с удовольствием на радость благодарной публике. Его комический талант – от фарса до лирической комедии – был ярок, многообразен и самобытен. Назовем некоторых из его персонажей, чтобы понять, каким разным мог быть артист Адрианов на сцене: Попандопуло в «Свадьбе в Малиновке», Никош в «Веселой вдове», князь Воляпюк в «Сильве», Кутузов в «Голубом гусаре», граф Кутайсов в «Холопке», Чумаков в «Белой акации», Богдан Сусик в «Трембите», Сако в «Кето и Котэ»… Его герои могли быть умными и глупыми, злыми и добрыми, нелепыми и трогательными, но они всегда находили самый живой отклик в сердцах зрителей.

Рядом с этим замечательным мастером рос и развивался талант будущего первого народного артиста в Кузбассе, любимца публики Александра Боброва, чье имя носит сегодня театр. Будучи по амплуа простаком в молодые годы, он уже тогда пробовал себя в другом амплуа – комика и, бывало, играл роли в очередь с Адриановым (например, Сако в «Кето и Котэ» или Косого в «Шали с кистями»), а мастер всячески помогал и поддерживал молодого коллегу. Многие такие роли со временем стали визитной карточкой Боброва. Среди них уже упомянутые Попандопуло и граф Кутайсов, Никош в «Веселой вдове» и Малон в «Роз-Мари», и, конечно же, потрясающий Дежурный тюрьмы в «Летучей мыши». В зрительской памяти этот персонаж, сыгранный Адриановым и Бобровым в разное время, остался навсегда. Понятно, артисты по-разному играли эту роль, но оба творили чудеса на сцене, изобретательно и увлеченно. Публика умирала со смеху, а они жили на сцене серьезной и сосредоточенной жизнью. Казалось бы, ну что тут? Ничтожный маленький пьяный человек среди множества разных бутылок, уже выпитых и еще находящихся в этом процессе. Сколько их было таких и до и после. Но в исполнении Адрианова и Боброва этот персонаж был не просто органичен, понятен и очень смешон. Человек общался с бутылками как с живыми, они были радостью и смыслом его жизни в этот момент. Роль была разработана так подробно, насыщена такими точными и выразительными деталями, что Дежурный этот за 10-12 минут сценического времени становился одной из самых ярких и запоминающихся фигур спектакля, а местами он обретал гротескные черты, из нелепого и уморительного персонажа вырастая в целое явление. Роль становится словно эстафетной палочкой, передаваемой «стариками» молодежи.

Таким образом осуществляется преемственность поколений, продолжение театральных традиций. И примеров тому множество. Пожалуй, для музыкального театра это особенно актуально, потому что здесь деление на актерские амплуа происходит наиболее жестко. Это не недостаток жанра, это его суть, и за это тоже любят его зрители. Сегодня, как во все времена, молодые артисты постигают науку сценического бытия, работая с полной отдачей. Ведь артистом можно стать только в театре. Даже самый способный выпускник самого престижного театрального вуза должен еще многое узнать, многому научиться, усвоить азы и хитрости непростого актерского ремесла, пропитаться духом театра, постигая его законы и традиции. Это можно сделать, только выходя на сцену вместе с мастерами, наблюдая за их ежедневной кропотливой работой, их трепетным отношением к своему любимому делу. У кого-то это происходит быстро, у кого-то не получается совсем.

Валерий Федорович Титенко , ныне заслуженный артист России, часто вспоминает случай, произошедший с ним в юности, когда он впервые оказался в театре и был принят в хор. Он проводил здесь все свое время, сидел на репетициях, даже если это было совсем ненужно, и многие, особенно полюбившиеся роли знал наизусть. Ему очень хотелось сыграть какую-нибудь, пусть самую маленькую. Старания юного артиста заметили, и такую роль он вскоре получил. Причем на сцену он должен был выходить с корифеями Александром Константиновичем Бобровым и Любовью Петровной Фроловой. И новоиспеченный лицедей решил, что настал его час и он должен показать себя во всей красе. И показал.

- Я не помню, что я делал, меня, что называется, понесло, - рассказывает Валерий Федорович. - Но помню, что было много молодежи в зале, зрители даже смеялись и хлопали. Меня это еще больше подстегивало. Я был горд собой и с волнением ждал, что скажут мэтры. За кулисами меня подозвал Бобров: «Сынок, это хорошо, что ты так стараешься. Но ты ведь на сцене не один. Все, что ты сейчас делал, никакого отношения к спектаклю не имеет. Запомни: нельзя «тянуть одеяло на себя». Это мешает твоим партнерам и разрушает весь спектакль». Было очень стыдно, я готов был сквозь землю провалиться. Тем более, что говорилось-то по-доброму, с отеческим участием. Этот урок я запомнил на всю жизнь.

Потом Валерий Титенко окончил театральный институт и уже больше тридцати лет работает в театре, сам стал мастером, но те слова старшего товарища помнит как наказ и очень ценит тот факт, что первая премия им. А. Боброва решением самого Александра Константиновича была вручена им Валерию Титенко как признание его высокого профессионального мастерства. И не «тянуть одеяло на себя», это жесткое сценическое правило, одно из главнейших в арсенале артиста уже много лет.
- И, знаете, с обретением опыта, наверное, особенно начинаешь ценить партнерство на сцене. Какое удовольствие, когда у твоего партнера горят глаза, когда он тебя понимает с полуслова, чутко улавливает настроение и точно реагирует, вот тогда получается «петелька – крючечик», как у нас говорят, возникает живое общение, складываются взаимоотношения персонажей, жизнь начинает пульсировать. А ведь это самое интересное в театре, за этим к нам люди приходят. И от того, как будут выстроены эти отношения и как актеры сумеют все это передать, зависит успех спектакля, да и вообще получился он или нет. Вот, к примеру, наш спектакль «Прости мои капризы», который мы играем уже второй десяток лет и очень его любим (как, впрочем, и зрители). А почему? Да потому что режиссеры Вадим Дубровицкий и Михаил Скандаров сумели сделать так, что до сих пор он не теряет своей энергетики, своего творческого заряда. «Капризы» не только здорово придуманы и поставлены, но здесь еще подробно и точно выстроены характеры персонажей, их взаимоотношения, за которыми интересно наблюдать зрителям. Я знаю людей, которые не один раз смотрели спектакль, каждый раз получая удовольствие, и говорили нам спасибо. И это только один пример. А разве без хороших партнеров возможно такое? Никогда. Очень ценю и люблю своих партнеров. Вот с Ниной Яровой мы играли много, и у нас сложились, по-моему, какая-то гармония и полное взаимопонимание. С Борисом Каширским, мне кажется, мы слаженно работаем и в «Доне Сезаре», и в «Мистере Иксе», и в тех же «Капризах». Очень забавный, на мой взгляд, у нас получился дуэт с Костей Голубятниковым в «Целуй меня, Кэт!». Вообще мне интересно работать с молодыми. К сожалению, не все они прислушиваются к советам и замечаниям старших товарищей. Меня это очень огорчает, потому что они многое теряют, пока этого не понимая. Спохватятся, конечно, а время-то ушло. Опыт ведь великая вещь, хочется им поделиться с молодыми, помочь им что-то понять, от чего-то предостеречь, в чем-то помочь. Когда это происходит, радуюсь вместе с ними.

Бесспорно, молодежь всегда и везде была и есть разная. И в театр молодые приходят разными путями, по-разному складываются их судьбы. Кто из театралов не знает сегодня Вячеслава Штыпса? Заслуженный артист России, лауреат престижных областных театральных премий им. А. Боброва и «Триумф», он – ведущий артист театра. Чего только не играл Слава за шестнадцать лет жизни на сцене: герои-любовники, комические персонажи, характерные роли, сказочные образы. И везде он на своем месте. И каждый раз он находит какую-то особенку в своем герое, умеет заставить зрителя полюбить его: Данило ли это из «Веселой вдовы» или Волк в «Красной Шапочке», Сезар в «Доне Сезаре де Базан» или Акоп в «Хануме», Карло в «Прелестях измены» или Григ в «Астрономии любви»… Нечасто бывает, чтобы в одном артисте так счастливо соединялись бы вокальные данные, артистическое дарование, фактура и обаяние. А еще Вячеславу Штыпсу свойственны чувство юмора и ирония, иногда довольно едкая. Но все это, конечно, не сразу появилось. После училища в бурную театральную жизнь он входил довольно осторожно, постепенно. В первые два-три года не было больших, главных ролей, но занимали его, практически, во всех новых постановках. И здесь не обошлось без помощи и поддержки старшего товарища в лице засл. арт. России В. Хованского. Владимир Иванович, сам замечательный актер, не только увидел во вчерашнем студенте прекрасные природные данные, несомненную одаренность, но и многое сделал для формирования его творческой индивидуальности. Он занимал Славу во всех своих режиссерских работах, внушал ему уверенность в своих силах, сам являлся для него примером в работе.

Для Эллины Александровой театр всегда был мечтой. Уже учась в Кемеровском государственном институте культуры на дирижерско-хоровом отделении, потом успешно работая в Камерном хоре Государственной филармонии Кузбасса, она не переставала думать о нем. И в один прекрасный момент Эллина пришла в Музыкальный театр на прослушивание. Она попала в руки засл. арт. России Н.Черноусовой, которая поддержала ее, помогала во всем, что касается вокальных и актерских премудростей. Начинающей артистке тогда повезло не только в этом: она, на свое счастье, оказалась в нужное время в нужном месте. Дело в том, что в спектакль «Ночь чудесных обманов» требовалась молодая героиня, прежняя исполнительница партии Серафины ушла из театра. Опера, игровой спектакль, сочетание вокала и движения – не всякий, даже более опытный артист справится с этим. Но Эллине терять было нечего: тут, что называется, «пан или пропал». Она отважилась и с помощью мастера выиграла свой шанс попасть в театр. С «Ночи чудесных обманов» началась ее актерская биография. С той поры прошло почти десять лет. Эллина Александрова плотно занята в репертуаре, но ей хочется работать еще больше. Это черта настоящего профессионала, любящего свое дело. Совершенства достичь, как известно, невозможно, но стремиться к нему надо. У Эллины многое еще впереди, и путь к совершенствованию для нее открыт.

Актерские судьбы складываются по-разному, они индивидуальны и неповторимы, каждая достойна отдельного рассказа, все они и есть главная составляющая театра. Но при этом, конечно, театр - организм сложный, чуткий, живущий и развивающийся по своим законам, но обязательно в ногу со временем. Иначе он постепенно изживает себя, обрастает рутиной и в конце концов просто погибает.

- За свою шестидесятипятилетнюю историю наш театр не раз преобразовывался, - говорит директор театра и его художественный руководитель Владимир Иосифович Юдельсон. - Менялось его название, а вместе с ним и статус, место расположения, приходили в коллектив новые люди, совершенствовалась репертуарная политика. Сегодня мы переживаем очень серьезный момент в своей жизни: идет капитальный ремонт и реконструкция, в результате которых коллектив получит обновленное здание с прекрасными интерьерами. И, конечно, для нас особенно важно, что зал и сцена будут оснащены современным театральным оборудованием, значительно расширяется оркестровая яма. Все это даст возможность коллективу творчески развиваться, ставить полноценные спектакли, приглашать на постановки режиссеров молодых, интересных, ищущих, для воплощения замыслов которых наличие в театре современных технических средств и творческих возможностей крайне важно. К сожалению, в силу некоторых объективных и субъективных причин ремонт затягивается. Но и в этих условиях коллектив живет довольно напряженной творческой жизнью. Поставили несколько спектаклей для детей, водевиль «За тремя зайцами». Мы много ездим по области со спектаклями и концертами, бываем и за пределами Кузбасса.

Дважды за это время провели гастроли в Томске, Бийске, Горно-Алтайске, были в Барнауле. В конце мая этого года показали нашего «Дона Сезара» в Омске на фестивале «Панорама музыкальных театров России» с участием коллективов из ближнего и дальнего зарубежья. Конечно, очень волновались. Но сегодня с гордостью могу сказать, что принимали нас очень тепло, мы услышали в свой адрес много лестных отзывов от критиков и театральных специалистов, а также от своих коллег, что особенно ценно и дорого. И, конечно, мы не перестаем готовиться к открытию нашего здания, к выходу на обновленную сцену. Идет работа над большими серьезными постановками. Сейчас уже практически готов спектакль «Севильский цирюльник». Эта опера Дж. Россини чрезвычайно популярна и у нас и во всем мире. Мы надеемся, что наша постановка будет с интересом воспринята кузбассовцами. Не менее известна и любима опера Дж.Верди «Травиата», над которой сейчас колдуют постановщики и артисты. Словом, мы работаем напряженно и с трепетом ждем скорой встречи с нашим зрителем в нашем замечательном и всеми любимом доме.

Н. Бровикова,
зав. литературной частью
Музыкального театра
Кузбасса им. А. Боброва