Александр Балтин. Искры шахтёрской поэзии

Рейтинг:   / 1

Подробности

Категория: Критика, литературоведение

Автор: Александр Балтин

Просмотров: 668

2021 год, Выпуск № 5

1

Шахта – шанс прикоснуться к подлинной тяжести труда, отчасти неблагодарного, чрезвычайно необходимого… Не с адом ли проассоциировать подземные глубины?

Но поэт-шахтер Н. Бацевич видит другое:

Два лезвия шахтерских глаз во тьму,
И вскрыта тьма лучом шахтерской лампы…
Теперь я понял точно, почему
Я буду петь шахтерам дифирамбы!
Мы, пэтэушники, безусые юнцы,
В забой пришли, претерпевая страхи,
И мы рубили уголь, как отцы,
Пот утирая подолом рубахи.

Туго и крепко сделанные стихи Бацевича словно срез опыта, полученного им за годы труда, опыта чернового, сильного, низового.
Но стихи всегда – от вертикали, и сами они незримая, метафизическая лестница к сияниям высот. Так, Бацевич, трактующий шахтерскую тему, видит именно световые факторы, зажигаемые не только стихом. Но мир свой, экзистенциальный опыт выражает он именно через поэтические линии. В стихах Бацевича много задора, молодости, напряженных мускулов:

Я вспоминаю молодость вчерашнюю,
Когда за черным золотом, как в бой,
Бесстрашно мы бросались врукопашную,
И был нам фронтом угольный забой!
Но есть в его стихах и печаль, связанная с делом жизни, вернее с двумя: шахтерской явью и поэтическим делом.
На копре закрутилися два колеса –
На погосте заплакала чья-то краса.
Как ни прискорбно, но, увы,
Он с незапамятных времен,
Тот уголек, что жжете вы,
Шахтерской кровью окроплен.

Хроника шахтерской жизни интересно и ярко разворачивается Бацевичем – своеобразным поэтом, к голосу которого стоит прислушаться.
 
2

Поэт-шахтер Александр Курицын в неменьшей мере, чем горняцкую долю и труд, воспевал мудрую, тихую природную красоту – подлинно русскую; и ассоциации, возникающие с живописью Левитана, в данном случае вполне уместны.
Но нерв шахтерского бытия в большинстве произведений поэта бился особенно сильно, и напряженная эта пульсация звенела нитями подземного космоса:

Нас позвало в забой не богатство.
Нам судьбою иное дано.
Мы – шахтеры, подземное братство,
В трудный час мы всегда заодно…
Потому что такая работа
И характер шахтерский такой,
Что не «киснет» от боли и пота,
А искрит, как гранит под киркой.

Метафоры ярко играли искрами, рассыпанными щедро в недрах строк; опыт, полученный в глубинах земли, претворялся своеобразными картинами:

…А ты идешь, размеренно шурша
Замызганной брезентовою робою.
Она как панцирь, а под ней душа
Мятежная, ранимая и добрая.

Доброта, определяемая как сущность бытия и бытования, есть высокая мера восприятия реальности. Нынешняя – слишком сбита, чтобы прислушиваться к поэтическим голосам; тем не менее голос А. Курицына был ярок и силен…
 
3

Бесхитростность правды крепка, как спирт:

Я пас коров в березняке,
В крушинном логе.
Я ноги грел в коровяке,
Босые ноги.
В грозу от хлесткого дождя,
Стального града
Меня, как юного вождя,
Спасало стадо.

Технологическая нынешняя жизнь словно далека от правды; опыт, вложенный в стихи Д. Клёстова, – природный, естественный, как дыхание, на котором поются стихи.
Шахтерский вектор его поэзии очевиден – жизнь дала такой опыт:

Мы в старую шахту пробились забоем,
Бабахнули взрывом над вечным покоем.
Разбойное эхо ответило глухо
Величием гордого русского духа.
Где золото рыли мятежные предки,
Мы ставим стопами узорные метки.

Живопись поэзии Клёстова яркая, играющая красками, но краски эти вынуты из плазмы реальности и, переосмысленные опытом таланта, обретают иное значение. Слова его звучат намеренно сильно – чтобы пробиться к огрубелым нынешним сердцам.
Д. Клёстов творит необычное из обыденного, и стихи его крепко вписаны в реальность. Вот так же нужно обладать изрядной крепостью, чтобы вершить шахтерский труд.

4

Штольни глубин, бездны шахт, где натужность труда связана с насущною необходимостью жизни.
 Антиэстетична ли глубина подземелья, дающая плоды руды?
Погромский, Шутов, Нечипорук, Медведенко…
Шахтерские поэты, познавшие подлинный черный хлеб труда, перекладывающие собственный экзистенциальный опыт линиями строк.
Гроздь судеб – различных, объединенных многим…
Тютюнник, Мостовой…
Разумеется, они по-разному трактуют предложенную реальность, но и общее есть – в мирочувствовании и ощущениях познавших хлеб и тяжесть жизни поэтов.
Их стихи, как правило, бесхитростны и вместе с тем правдивы – тою мерой, какая не позволяет усомниться в подлинности.
Боль за отечество горит в поэзии шахтерских поэтов. Но и радость жизни радугой разливается в недрах созвучий. Общее – и разное…
Стихи Тютюнника тяготеют к глобальному осмыслению яви, в то время как, скажем, Мостовой в большей степени конкретен.
Человек труда в последние годы подвергается низвержению, если не осмеянию, тогда как героем становится человек спекуляции, человек денег.
Но есть кому высказаться и за человека труда, и поэзия шахтерских поэтов тому примером.
 
5

У А. Медведенко – стихи бойца. Они ярко настроены на волну противостояния – обстоятельствам, нюансам яви, которые могут превратиться в серьезные проблемы:

Порой бывает:
беды за бедою
берут в такой железный оборот,
что кажется,
сейчас отдам без боя
добытую нелегкою ценою,
одну из завоеванных высот.
Оставлю все!
Сбегу!
Себя укрою!
В покой, в уют куплю за грош билет!

Покой не должен вовлекать в уютную свою ловушку. Только противоположность ему – порыв – может организовать подлинность поэзии. Во всяком случае, у Медведенко – так.
Ясность – сочетание крепкой мысли и точно переданного ощущения – одна из характерных примет его поэзии:

Я искал тишины.
И наткнулся в лесу на блиндаж.
Я не понял, он вражий иль наш
С той великой жестокой войны.
И насунулась мгла из вершины пригорка,
Потекла на прогнивший и рухнувший сруб.
И вцепился корнями в него
изувеченный дуб,
До того искорежен – глядеть было горько.

Тишина противоречит бою; жизнь – чередование, пласты одного, наползающие на пласты другого, и зависит жизнь чаще всего не от нас. Тем не менее преодоление – сила сил, двигающая поэзию, и в стихотворении Медведенко с одноименным названием говорится так:

Последние почти иссякли силы.
Свело уста. Не шаг уже – шажок!
Но встал отец навстречу
из могилы
И твердо приказал:
– Держись, сынок!

Так – держась всегда, из последних сил – только и можно делать что-то значительное.

Александр Балтин,
г. Москва