Адрес редакции:
650000, г. Кемерово,
Советский проспект, 40.
ГУК "Кузбасский центр искусств"
Телефон: (3842) 36-85-14
e-mail: Этот адрес электронной почты защищен от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра.

Журнал писателей России "Огни Кузбасса" выходит благодаря поддержке Администрации Кемеровской области, Министерства культуры и национальной политики Кузбасса, Администрации города Кемерово 
и ЗАО "Стройсервис".


Павел Чибряков. Рассказы

Рейтинг:   / 0
ПлохоОтлично 

Содержание материала

С кухни доносились запах борща и жаркого, под аккомпанемент посудного позвякивания – Светлана готовила ужин. Смешиванье свежего воздуха с кухонными запахами контрастом создавало ощущение тёплой уютности.

Послышалось лёгкое шарканье босоножек; Светлана появилась в дверях комнаты. «Слышь, Юр? Оказывается, у нас хлеба нет». Юрий внутренне нахмурился: вставать и идти, хотя всего лишь до соседнего дома, за хлебом не хотелось ничуть. Впрочем, Светлана прекрасно это знала, и ей не хотелось создавать напряг в домашней атмосфере препирательством из-за сущей мелочи. Идти-то всего ничего. Она предвкушала приятный вечер. После ужина она собиралась удобно устроиться в кресле и, в который раз, с удовольствием посмотреть «Привидение» с Патриком Суэйзи. После чего, возможно, заставить Юрку, начитавшегося эротической фигни, малость попрактиковать это дело. Поэтому без всяких многозначительных пауз, она сказала: «Я сбегаю в магазин, вернусь, и будем ужинать». «Ладно», – бормотнул Юрий, не отрываясь от газеты и облегчённо расслабив позвоночник.

Светлана надела плащ прямо на домашний халатик, положила пакет и кошелёк в карман, сунула босые ноги в стоптанные тенниски и вышла, тихо захлопнув дверь. Услышав щелчок замка, Юрий встал, включил верхний свет, и вернулся к чтению статьи, утверждавшей его в том, что у них со Светкой всё путём.

К реальности его вернула очередная часовая отбивка по радио; до него вдруг дошло, что Светланы нет уже минут сорок. Он отложил газету и растерянно осмотрел комнату, которая вдруг показалась ему какой-то опустелой. «Странно, – подумал он, – тут ходьбы максимум минут на пятнадцать. Ну, двадцать, если не спеша. Но не сорок ведь! Где же она?». Он встал, вышел на балкон, и посмотрел вниз. Людей на улице было мало, и все они сейчас казались очевидно чужими. Светланы видно не было. Юрий глубоко вдохнул свежий воздух и вернулся в комнату.

Он прошёл на кухню. Ещё тёплый суп стоял на плите. Жаркое почти совсем остыло. Он поднял крышку и равнодушно вдохнул слабеющий аромат мяса. Росла тревога с лёгкой долей раздражения. «Может быть, встретила кого и заболталась? Да нет, вряд ли». Решившись, он пошёл в прихожую, натянул кроссовки, накинул ветровку, и, прихватив ключи, быстро вышел из квартиры.

Во дворе никого не было. Дождь заставил «скамьеводных» бабок – базланок стервозных – сидеть по домам. Только из соседнего дома вышел мужчина с ротвейлером.

Юрий быстрым шагом дошёл до круглосуточного магазинчика, расположенного на другом конце соседнего дома. Там молоденькая продавщица сказала, что да, действительно, молодая брюнетка в синем плаще купила у неё хлеб и персиковый сок примерно полчаса назад. Выйдя из магазина, он не знал, что думать и делать. «Что же такое творится? Ведь не похитили же её, в самом деле! И если бы её машина сбила – здесь бы до сих пор группа обсуждающих гудела. Так, где же она?».

Светлана дружила со своей ровесницей, которая жила двумя этажами ниже. Но Юрий знал, что сегодня она на сутках. И хотя в её окнах не было света, он поднялся на её этаж, попутно осмотрев лестницу, и позвонил в её дверь. Ответа, конечно, не было. В совершенно угнетённом настроении он вернулся домой.

Несмотря на то, что в квартире горел оставленный им свет, и слышалась музыка, ему она показалась равнодушно отчуждённой. Он бессмысленно обошёл всю квартиру; заглянул даже в туалет и ванную. На двери ванной висел один из халатов Светланы, хранящий запах её тела. Юрий порывисто ткнулся в него лицом, и жадно вдыхая этот такой родной запах, почувствовал себя несчастно беспомощным.

Потом он прошёл в зал и посмотрел на часы: было уже около десяти. Ему подумалось, что сейчас они должны были бы сидеть рядом и смотреть «Привидение». Тут он вспомнил, что последнее время предпочитал сидеть один на диване, а Светлана привыкла устраиваться с ногами в кресле, и досадливо поморщился: «Сантименты проявлять ему западло было! Дурак, блин!». Сидеть ему не моглось, поэтому он ходил туда-сюда по комнате, перебирая в голове варианты того, что могло случиться, одновременно краем сознания понимая всю бесполезность эти гаданий. «Ну, где же ты, Светик?» Он подошёл к телефону, поднял трубку и услышал непрерывный гудок. Но кому звонить? Её подругам, живущим на разных концах города? «Знаете, Света пошла за хлебом ... Кстати, она к вам не забегала?». Бред, какой! Родители её отдыхали на югах, так что ... Он всё же набрал их номер и долго слушал длинные гудки. «Да не могла она туда уйти. С чего бы?». Последнее время у них было всё нормально, ровно. Никаких ссор. Даже мелких. Их отношения вообще перешли на более высокий уровень – они научились молчать на их общем языке. Но только сейчас он осознал, как это здорово.

Он продолжал ходить по комнате. Было уже половина одиннадцатого. Ему вдруг вспомнился разговор с одним из друзей и его рассказ об одном показательном, по его глубокому убеждению, случае.

«Это было ещё до вашей свадьбы, на твой день рождения. Мы тогда круто набрались, и краем окосевшего глаза я заметил, как вы со Светкой отчего-то поцапались в прихожей. Самую малость. Короче, вскоре мы оба были уложены на кровати; я ещё в бездвижном сознании, а ты вообще в полном отрубе. Так вот, перед тем, как уйти домой, она подошла к тебе, наклонилась (кстати, ножки у неё тогда были совсем тоненькие), поцеловала, и очень нежно пожелала спокойной ночи, хотя прекрасно знала, что ты в отключке. В этом была такая нежность, чтоб ты знал! Увидев такое, я решил, что у вас всё в порядке, и даже малость позавидовал тебе спьяну. Ага. Представь же моё удивление, когда на следующее утро она появилась с обиженным видом, и тебе пришлось минут пятнадцать мириться с ней на лестничной площадке. Но я же видел, как она тебя накануне ... Чёрт! Кто бы меня, негодного, так любил! А ты: «придирается», «пилит», «занудная житуха». Дурень зажравшийся».

Вот именно, зажравшийся. Он вспомнил, как Светлана поправляла всегда его воротник. Как терпеливо помогала ему раздеваться, когда он бывал сильно пьян. Эти мелочи приобрели сейчас небывалую важность. Юрий остановился посередине комнаты и прижал ладони к лицу. «Света».

Он прошёл в спальню и включил свет. Большая, аккуратно заправленная кровать вызвала в нём смешанное чувство досады и печали. Не зная, что делать, он открыл шкаф и бездумно высмотрелся на стопки глаженного белого белья, которое так классно подчёркивало смуглость Светланиной кожи. Он провёл по нему пальцами; к переносице подкатила слёзная горечь. Он закрыл шкаф и вернулся в зал, оставив включённым свет в спальне.

Стрелки часов подползали к двенадцати. Юрий почувствовал леденящую уверенность в том, что Светлана пропала навсегда. Изнутри его распирало отчаянье, смешанное с чувством обречённости. От ходьбы гудели ступни, и он сел в её любимое кресло, откинул голову на спинку и закрыл глаза.

После объявления времени, по радио снова заиграла музыка. На небе в оконном переплёте выпечаталась неполная Луна.
 

Спасённый

Морг. Глубокая ночь. Плотный, коротко стриженый парень в белом халате – студент Медакадемии, подрабатывающий ночным сторожем – сидел за столом, читая детектив. Внезапно из помещения, где лежат трупы, донеслись звуки какой-то возни, бормотания и шлёпанье. Несмотря на крепкие нервы и точное знание того, что приведений не существует, парень всё-таки покрылся мурашками, смоченными холодной испариной. Как ни странно, но ему немного полегчало, когда в дверях появился тощий, испитого вида мужик, кое-как завёрнутый в простынь, и с биркой на щиколотке. Подходя к столу, он просипел: «Слышь, ты, медработник хренов, вы там жмуров наморозили немерено». Не дождавшись ответа, он начал распаляться: «Нет, ты понял?! Там все мёртвые!». Придя в себя, и даже ощутив некую комичность ситуации, парень тихо спросил: «А ты чего?». «А я выжил! – гордо выпалил мужик. – Я выносливый!». Парень неопределённо кивнул. Упёршись в стол руками, мужик попытался принять позу обличителя. «Это что ещё за вытрезвитель такой, где чуть перепивших людей морозят на смерть? Это что, тайная политика государства по искоренению алкоголизма? Мол, заморозим всех алкашей втихую – и вся недолга». Поморщившись от алкашного пафоса, парень решил охладить этот «праведный» пыл с запахом перегара. Откинувшись на спинку стула и сложив руки на груди, он сказал: «Это не вытрезвитель, милейший. Это – морг, чтоб ты знал». Мужик ошарашено вытаращился: «Морг?». «Он самый, – кивнул парень. – И инородное тело здесь – только твоё. А со всеми остальными – всё как положено». Мужик растерянно огляделся по сторонам. «А я как здесь оказался?». Парень пожал плечами. «Скорее всего, на носилках, вперёд ногами, – предположил он. – Вот уж воистину – мертвецки пьяный». Мужик встрепенулся: «А может, у меня клиническая смерть была. А вы не разобрались – и в морг меня. А я воскрес!». «Аминь», – бормотнул парень.

Мужик зябко поёжился. «Слушай, а медицинского спирта тут не найдётся? Для согреву. А то я в натуре дуба дам». «А не будет ли с тебя? – протянул парень. – Ты точно когда-нибудь очнёшься с бодуна в заколоченном гробу. Вот будет номер – что ты помер». «Типун тебе на язык», – огрызнулся мужик. Потом снова начал канючить: «Мне б только чуток. Озяб я у вас». Парень покачал головой. «Могу формалина накапать». «А что это такое?». «Жидкость для обработки покойников. Как, глотнёшь?». Мужик призадумался, потом поинтересовался: «А он на спирту?». Парень закатил глаза. Затем, оглядев эту худую пародию на римского сенатора, он достал из-под стола небольшой термос. «Вот чай горячий – тоже согревает. Небось, давненько не пил. Давай, вспомни детство». Обречённо вздохнув, мужик принялся осторожно отхлёбывать обжигающий чай.

За дверью в «покойницкую», прислушиваясь к разговору двух человек, стоял хмурый Ангел. «Последний раз этого козла спасаю, – мрачно подумал он. – Загнобился уже. И дался Ему этот алкаш конченный!». Ангел попытался в сердцах сплюнуть, но ничего не вышло. «Нет, мудило из мудил, а вот промысел, видишь ли, в нём Господень. Это ж надо!» Поморщившись, он посмотрел на мёртвые тела. «То ещё местечко. Пора убираться отсюда. Я своё дело сделал. Не устраивать же ещё такси этому говнюку». И подняв светлые очи вверх, Ангел исчез.


 

Майор

Когда-то он был майором. Служил в ракетных войсках специального назначения; был наладчиком оборудования высшего класса, изъездил практически всю страну. И хотя он давно ушёл в запас (в тираж, в запои), ему нравилось называться майором. Последняя женщина, которая из жены постепенно превратилась просто в сожительницу и сопительницу, умерла. Он доживался в одиночестве. Бывали какие-то люди, знакомые его полузнакомых, которым надо было где-то перекантоваться, но его интересовали приносимые ими выпивка и еда.

Теперь он часто вспоминал слова, услышанные им в молодости от малознакомого парня. Они, молодые и дерзкие, сидели в компании и, выпив всё, что было, нагло философствовали на общие темы. В том числе об одиночестве. О его нужности и, иногда, даже желанности. И вдруг один парень, молчавший до этого, тихо произнёс:

«Дурачьё вы дубовое».

Все затихли и посмотрели на него. Кто-то с растягом произнёс:

«Н-не по-онял».

Всё так же тихо, парень повторил:

«Дурачьё вы. Рассуждаете о том, чего не знаете, на своё счастье».

Один из парней насмешливо сказал:

«Ну так просвети нас, тёмных. Ты ведь в теме. Так что же есть одиночество?».

Теперь уже все смотрели на этого невзрачного парня. Ни на кого не глядя, в полной тишине, он заговорил:

«Одиночество – это не тогда, когда ты сидишь, дома один, потому что у друзей нашлись свои дела, девушка куда-то уехала с родителями, и телефон молчит. Это – уединение. Действительно иногда желанное и даже полезное. Можно расслабиться; не надо ни на кого производить впечатление. И это не тогда, когда ты ложишься спать один, думая, что завтра наверняка будешь спать с какой-нибудь грудастой девахой, блаженно вдыхая её ароматы.

Нет. Одиночество – это когда ты каждый вечер сам расстилаешь себе постель, автоматически, отработанными годами движениями. Потом ложишься, и стараешься быстрей согреться и забыться. И иногда в этот момент наваливается осознание того, что так же будет и завтра, и через месяц, и, наверняка, через год, а возможно, что и всегда. И если прошедшие ночи, по причине одинаковости, сливаются в одну, то все предстоящие выстраиваются в бесконечный, мрачный ряд. Это убивает», – закончил он совсем тихо, всё так же глядя в никуда.

Некоторое время все молчали. Проняло. Однако это быстро прошло, и уже вскоре все галдели, собирая деньги в общак, споря о том, кому идти, и здраво рассуждая, что «пиво без водки – деньги на ветер».

Иногда, вечерами, майору виделось, что этот парень сидит с ним на кухне, с печалью глядя на освещённые окна стоящего напротив дома. Каким-то образом майор знал, о чём тот думает: парень пытался представить себе жизнь, населявшую эти окна. Почувствовать, как бы это было, если бы за одним из этих окон его ждала милая, родная. Этого он не знал. Майор никогда не видел, как парень появлялся на его кухне, и как исчезал.

Большой стол, стоящий в зале, был завален вырезанными кроссвордами и замусоленными тетрадями. Кроссворды – единственное, что осталось от нормальной жизни. Но из лёгкой тренировки ума, он превратил это в рутину, выписывая редкие в обычном обиходе, но часто встречающиеся в кроссвордах, слова по тематическим тетрадям. Когда-то у него было много справочников и словарей; но большую часть из них он пропил по дешёвке. Остались только рваный «Политехнический словарь», два тома никому не нужной «Энциклопедии лесного хозяйства», да «Атлас человеческого тела», интересный, разве что, подросткам некоторыми женскими подробностями. То, что он разгадывал кроссворды полностью, уже не доставляло ему никакой радости. А если оставались неизвестными два-три слова, в нём поднималось глухое раздражение. Впрочем, постепенно, он забросил и это. Теперь ему хотелось только одного – ободрать горло водкой и забыться. Забыть своё знание. Знание того, что он умирает.

Он просто знал это. Знала это и та женщина, которая иногда уютно сидела в кресле напротив него, печально глядя ему в глаза. Она. Его первая страсть. Не та «первая любовь», с которой они умудрились таки растерять невинность, и вскоре, без особых заморочек, разбежаться, потеряв друг к другу интерес. Потом были другие; кто-то немного старше, кто-то намного моложе, но в основном из круга ровесниц. А потом появилась Она.

Действительно Любовь. Действительно Страсть. Им обоим было уже прилично за двадцать; романтические забубенцы юности их уже не отягощали. Их влекло, буквально тащило друг к другу. Они прожили вместе несколько упоительных лет. Для них было просто в радость быть вдвоём. Им было о чём помолчать друг с другом. Вместе они прочувствовали всю сладость, и все заусенцы любви. Но это, к их общей печали, не могло длиться вечно. Когда он обнаружил, что не очень-то рвётся к ней из командировок, а она, с грустью, осознала, что не особо его ждёт, они поняли – их общее время прошло. Вместе они решили, что не стоит дожидаться неизбежной боли разрыва, и что лучше разойтись милыми. Однажды, когда её не было дома, он аккуратно, как ему хотелось думать, вывез то, что определилось как его. Затем, был славный прощальный ужин, а после, до обезумия страстная ночь. Утром он просто встал и ушёл, когда она ещё спала.

Потом, конечно, были и другие; кого-то он любил, кому-то просто позволял любить себя, греясь обладанием чьим-то телом и ... что там любит-то? Этого он так и не понял. Пару раз пытался создать семью, но ничего путного из этого не вышло. С той, которую он похоронил, у них была особая взаимность – они были друг другу последними. Но только Ту он вспоминал с теплом.

И вот теперь Она посещала его. Иногда она стояла у окна, но чаще сидела в кресле, держа сложенные руки на сгибе живота и ног. Почему-то эта её поза заставляла его сожалеть о том, что они не завели ребёнка. Она была такой, какой он её запомнил – тёплой и светлой.

«На тебя больно смотреть, майор», – сказала она с усталой грустью.

Он ухмыльнулся:

«Ты тоже очень мила».

«Ты знаешь?», – произнесла она скорее утвердительно.

Он кивнул:

«Знаю».

«Тебе все равно?».

«Уже да».

Некоторое время они молчали. Потом он крякнул, и отрывистым движением почесал седую голову.

«Чёрт! Сволочное чувство. Мне нечего тебе сказать».

Она вздохнула:

«Ты совсем поплохел, майор. Забыл? Блаженны те, кому есть, о чём помолчать».

«Забыл, – потеряно прошептал он. – Забыл».

Тишина. Вдруг, майор слабо улыбнулся. Она вопросительно посмотрела на него. Он объяснил:

«Вспомнил, как ты, бывало, ходила дома в моей расстёгнутой рубашке, одетой на голое тело. Мне это нравилось до одурения». – Она тоже улыбнулась. Тут он устало поморщился.

«Ты ляг, отдохни», – сказала она тихо.

Майор вытянулся на диване, и посмотрел на неё долгим, на удивление трезвым взглядом.

«Отдохни», – повторила она нежно.

Майор тяжело опустил веки. Постепенно, усталость соскользнула с его лица, дыхание размерилось, и уже в полусне, майор умер.

Женщина, посидев немного, встала и подошла к майору. Несколько минут постояла, глядя на него с покоем в глазах. Потом провела рукой по его лбу, и отошла к окну. С минуту посмотрев в ночь, она исчезла.

В бездыханной тишине комнаты было слышно только тиканье маленького будильника, стоящего на серванте.

А на кухне, в темноте, за столом сидел тот парень, с тоскою глядя на разноцветную россыпь освещённых окон.

г. Кемерово

Прокомментировать
Необходимо авторизоваться или зарегистрироваться для участия в дискуссии.