Игорь Назаров. Язычники

Рейтинг:

/ 0

Подробности: Категория: Проза; Автор: Назаров Игорь Владимирович; Просмотров: 714; 2021 год, Выпуск № 5

НАЗАРОВ Игорь Владимирович родился 2 декабря 1970 года. По образованию и профессии – юрист. Печатался в журналах «Сибирские огни», «Огни Кузбасса». Живет в Киселевске.

ЯЗЫЧНИКИ

Историческая драма

Действующие лица:

Горсер, варяг, боярин князя Святополка.

Мстивой, дружинник Горсера.

Ян, боярин, брат Горсера.

Князь Святополк.

Князь Борис.

Князь Глеб.

Анастас, епископ, первый глава русской церкви.

Илларион, монах, в будущем митрополит Руси.

Старшой, предводитель ватажников.

Торчин, раб князя Глеба.

Дружинники, купцы, киевляне.

ПРОЛОГ

Занавес еще закрыт. Темнота.

Голос диктора: «Русь. Начало одиннадцатого века. Всего чуть более десяти лет прошло с момента крещения Руси князем Владимиром».

Сцена чуть освещается, и мы видим стоящего человека. Он не торопясь оглядывает сцену и зал, потом делает знак рукой и говорит кому-то: «Давай его сюда». На сцену выталкивают Мстивоя. Он одет в какую-то рванину, глаза завязаны. За ним выходят двое, одетых и вооруженных примерно так же, как и тот, кого мы увидели первым. Один из них берет сзади Мстивоя за плечо и с силой толкает вперед со словами: «Вот он, Старшой». Теперь Мстивой и Старшой стоят лицом друг к другу, а те двое, скрестив руки, за спиной Мстивоя.

Старшой (после паузы). Повязку-то ему снимите. Вот так. (Снова внимательно разглядывает Мстивоя.) Бают, ты еще ни разу попа греческого не убивал? Правда аль нет?

Мстивой. Правда.

Старшой. А чего так?

Мстивой (пожимает плечами). Да так как-то. Случая, что ли, не представилось.

Старшой. Сколь же тебе годов?

Мстивой (считает что-то по пальцам, шевеля губами). Семнадцать, что ли… або чуть поболе.

Старшой. И ни разу случая не представилось?

Мстивой разводит руками.

Старшой. Ну, а чего ты им делал?

Мстивой. Кресты рубил. Церкву одну сжег.

Старшой (с усмешкой в голосе). За что ж ты их невзлюбил-то так?

Мстивой (яростно). А чего мне их любить?! Дом разорили, пожгли. Деда повесили. Дед никогда никому никакого худа не сотворил. Резал из дерева богов. Световида там, Ладу еще. Иных, прочих. Раскрашивал их. Людям продавал. Пришли эти... греки в черных одеждах с дружинниками княжьими. Деду говорят: «Жги идолов своих». Он отказался. Ему петлю на шею и… (Всхлипывает.)

Старшой. Деда как звали?

Мстивой. Сиявор. На все княжество первый резчик был.

Старшой смотрит на одного из тех, кто стоит за спиной Мстивоя. Тот утвердительно кивает головой.

Старшой. Ну-ну. Дале чего было? Сам-то как спасся?

Мстивой. Дед как увидел, кто к нам идет, меня в лес толкнул. «Беги, – кричит. – Беги отсель, Тиша. Подале».

Старшой. Тиша? Ты ж баял, что Мстивой тебя зовут. (Смеется.) Аль забыл уже? Заврался, а? Эх, ты! (Снова смеется.)

Мстивой. Ничего я не заврался! Родители Тихомиром назвали. Вот я и был Тишей, покуда эти (мотает головой в сторону) не пожгли нас. И тогда я решил зваться Мстивоем. Потому как мстить хочу! Мстить им! И не успокоюсь, покуда в кровь их поганую по самы уши не окунусь!

Старшой. Потому и нас искал?

Мстивой. Потому и искал.

Старшой. Складно. Покуда все складно. Вот только, паря (усмехается и треплет Мстивоя по плечу), ты ить не первый. Тут уже такие появлялись. Просили в ватагу принять. Тоже складно баяли. А на деле оказалось, князь да попы их к нам подсылали. Знаешь, что мы с такими делали?

Мстивой. И что?

Старшой. По вере их отпевали да хоронили. (После паузы.) Живыми. (Показывает пальцем вниз, на землю.) Туды.

Мстивой. Я не из таких! Проверь меня! Проверь!

Старшой. И проверим. Баешь, хочу мстить, да случая не представилось? Ну вот, зараз мы трудноте твоей поможем. (Кричит за кулисы.) Эй! Волоките монаха сюда! (Мстивою.) Тут мы намедни обоз церковный разбили. Ну, кого прям там порезали, а одного (усмехается) раба божьего сюда притащили. Как, скажи, знали, что ты к нам в гости пожалуешь. И гляди, как ладно получилось: ты пришел, а тебе и подарок готов.

На сцену выволакивают связанного по рукам монаха

и кидают перед Мстивоем. Слышно, как монах вполголоса молится.

Старшой. Как подарочек? Годится?

Мстивой. И на что он мне?

Старшой. А ты, сирота, не догадал ишшо? (Вынимает из ножен кинжал и протягивает его рукоятью Мстивою.) Ну! Чего ты так смотришь? Мстить хотел? Мсти! Вот и представился тебе случай!

Мстивой секунду колеблется, потом делает шаг вперед, решительно берет кинжал и поворачивается к монаху.

Старшой. Не здесь! Там. (Машет рукой на кулисы.) На поляне сварожьей.

Двое ватажников подхватывают монаха под руки и волокут за кулису. Мстивой идет следом. Оставшийся ватажник подходит к Старшому.

Ватажник. Слышь, Старшой, он вроде не брехал нам. Знал я и деда его Сиявора, да и парня этого еще юнаком видал.

Старшой. Зараз посмотрим.

Ватажник. Не сомневайся, Старшой. Он парень хват, сгодится квашню месить.

Из-за кулисы раздается отчаянный вопль.

Ватажник (оживленно). А, Старшой? Чего я тебе говорил?

Мстивой выходит и протягивает окровавленный кинжал Старшому. Секунду они смотрят друг другу в глаза, потом Старшой переводит взгляд на ватажников, что уходили вместе с Мстивоем. Один из них кивает головой и проводит ребром ладони у своего горла. Старшой принимает у Мстивоя кинжал.

Старшой (Мстивою). Рубаху сними.

Мстивой снимает рубаху и ищет глазами, куда ее положить.

Старшой (зло). Выкинь рванину свою. (Обеими руками поднимает кинжал острием вверх.) Свароже, дидо рода небесного и наш отец. Ты творец мира явного, солнца, звезд и земли-матушки. К тебе обращаюсь я, сын твой, и говорю тебе весть радостную: вот обрели мы, сварожичи, себе брата, а тебе сына. Не оставь его своей помощью. А узнаешь ты его всегда по знаку сему. (Кинжалом вырезает что-то на груди у Мстивоя, потом вновь вскидывает кинжал вверх острием.) Слава, Сварог!

Ватажники (хором). Слава, Сварог!

Старшой протягивает кинжал Мстивою.

Тот принимает и прижимает лезвием к сердцу.

Мстивой. Слава, Сварог!

Уходят. Некоторое время на сцене пусто. Слышно только, как громко тикают невидимые часы. Потом шум голосов, и на сцене появляются торговцы с различным товаром, покупатели. Все гомонят.

1-й торговец. Подходи, налетай! Товар не залежалый. Веревки пеньковые, канаты смоленые. В огне не горят, в воде не тонут!

2-й торговец. Ведерки дубовые, коромысла расписные. Подлетай, выбирай. Торгуем честно, всему Киеву известно!

3-й торговец. Яблочки садовые, груши медовые. Покупай про запас да на квас.

Появляется Мстивой. Он богато одет. Немного повзрослевший. Держится уверенно, даже нагло.

Торговка. Орешки каленые. Продает Алена. Всем продаю и всем сдачи даю.

Мстивой походя забирает у нее горсть орешков и проходит дальше к купцу, который молча сидит на лавке. Рядом разложены кольца, перстни, браслеты.

Мстивой. Ну, а ты, дидо, чего не базлаешь? Чего народ не зазываешь? Продать нечего?

Купец. Мой товар сам себя хвалит. Узорочье, дак и тово…

Мстивой (небрежно перебирая товар). Тоже мне, узорочье. И не в стыд таким торговать? Седой уж.

Купец (беря в руки перстень). А чем эта жуковина плоха?

Мстивой (берет перстень, вертит в руках). Груба. Не чернена, не наведена толком. Не… Груба работа. (Достает из пояса другой перстень.) Глянь, как надо.

Купец. Ну-ка, ну-ка. (Осматривает перстень, потом возвращает.) Спрячь. Садись рядом.

Мстивой (садясь рядом). Чего звал? Говори.

Купец (оглядываясь по сторонам). Ты пнем-то не сиди. Выбирай у меня в товарах чего-нито да слушай.

Мстивой. Чего такой пугливый стал?

Купец. Станешь тута. Князь Владимир воеводу на Киев нового поставил. Ох и лютого. Всюду у него глаза и уши.

Мстивой. Кто таков?

Купец. Зовут Горсер. Варяг. Боярин князя Святополка.

Мстивой. Святополк же в тюрьме.

Купец. Он-то в тюрьме, а Горсер, вишь… взлетел. Поверил ему Владимир чего-то. А только, я смекаю, зря поверил.

Мстивой. Почему зря?

Купец. У князя Святополка люди все верные. Умеет подбирать. С чего бы Горсер князя своего бросил да Владимиру служить стал?

Мстивой. Ну, ошибся Святополк, значит. С кем не быват?

Купец. Ошибся-то ошибся. Да не Святополк. Говорю ж тебе.

Мстивой. Да мне-то что до этого? Плевать мне на всех князей да бояр. Отцовскую веру предали, нас попам греческим продали, а я печалуй за ними? Да пусть они хоть все там друг друга перережут. Христианин мне не князь. И не боярин.

Купец. Э-э, брат, не смотри на кличку, смотри на птичку. Люди-то про Горсера на разно бают. Слыхал я от знающих, что Горсер, он… ну, не так чтоб христианин. Прикидывается просто. Уж не знаю, правда ли, нет ли, а люди верные то говорили.

Мстивой. Погоди. Так он наш, что ли? Сварожич?

Купец. Ну, это навряд. У них, у варягов-то, свои боги.

Мстивой. Да и ладно. Главное, что не распятые. Так ты за этим только и звал?

Купец. Нет. Слушай главное. Наибольший киевский поп Анастас обоз даров патриарху царьградскому стюковал. Завтра к вечеру отправит. Сначала горой пойдут, а уж у Хортицы на струги сядут.

Мстивой. Та-а-ак. Почем знаешь?

Купец. Попы у меня узорочье купляли. Проболтались.

Мстивой. Ага. Кто да кто с ними?

Купец. Не. Никто из купцов с ними обозом не идет. Только свои. Охраны мало. У Хортицы – тамо ратных много будет. Тамо они печенегов берегутся. А здесь, слышь, им вроде бы и некого опасаться.

Мстивой. Ну-ну. Спасибо, брат, за весть добру. Не забудем.

Расходятся. Все погружается в темноту. Слышен разбойничий свист, топот копыт, лязг мечей, дикие крики и вопли. Потом все стихает.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Сцена вновь освещается. Занавес уже раздвинут. На заднике слева нарисованы крупно языческие статуи богов и прочая языческая символика, справа – кресты, иконы и прочая символика христианская. На сцене стол, несколько лавок. За столом Горсер и несколько дружинников.

Горсер. Вота что, други. Зараз, не стряпая, отправитесь на реку Двину. Там, кажись, три или четыре моста через нее. На Новгород коль идти, их не минешь. Смекаете?

Дружинник. Князь Владимир приказал?

Горсер. А то. Брат мой, Ян, сегодня из Новгорода вернулся и сразу ко князю. Даже ко мне повидаться не зашел. И через мал час мне приказ от Владимира: чистить пути да мостить мосты на Новгород. Так вы и посмотрите, целы ли те мосты, крепки ли. А даже будут и крепки, все одно сгоните смердов тамошних да еще более мосты укрепите. Броды известные тоже укрепите да новые разыщите. Не помешает нам их много иметь. Работать чтоб мне споро! Мужичье мясом кормить, но и спуску не давать. Коли лениться будут – батогов не жалеть! Хоть целый лес на батоги переведите, а чтоб ко времени, как урожай снимем, дорога до самого Новгорода была гладкой! Иначе князь Владимир с меня шкуру спустит, но того раньше я с вас – три.

Дружинник (улыбаясь). Это мог бы и не говорить, Горсер. Не первый год тебя знаем, и не первый снег нам на голову упал, чтоб такое не понять. Лучше вот что скажи: коли такое князь приказал, стало быть, точно быть войне с Новгородом?

Горсер. Стало быть, точно, други. Не захотел князь Ярослав подчиниться отцу. Новгород от Руси упорно оторвать желает. А значит, быть войне. И не когда-то, а нынче же осенью. Владимир такое не прощает и медлить не любит. Прихлопнет сынка своего, как муху.

Дружинник. Сын на отца меч поднимает. Ох, до чего ж дошло на Руси. Раньше-то и помыслить о таком нельзя было.

Горсер. Погоди, еще не то увидим. Боги не только завистливы, но и мстительны. И счастье свое им показывать нельзя, и ссориться с ними нельзя. А князь наш и то и другое сделал. Да ладно, досыта уже об этом баяли. А и печалиться тоже особо не след. Новгород богат, каждый дружинник с возом добра из похода вернется. Чему ж печалиться-то?

Дружинник. Оно и не печально. Непривычно просто: сын на отца, отец на сына.

Горсер. Это ничего. Быстро привыкните. Война-то всегда одинаковая. Неважно, кто, на кого и зачем. Ну, в путь, други. Неча рассуждать. Дел много, а время мало.

Дружинники уходят. Появляется Анастас.

Горсер. Здравствуй, поп Анастас.

Анастас благословляет Горсера.

Горсер. Смешно ты это делаешь. Ну да ладно. С чем пожаловал ко князю? И вовремя ли? Владимир занят зараз. Дела у него господарские, тебя не касаемые. Да и недужится ему.

Анастас. Для того и звал меня великий князь. Для ради дел своих тяжких и для ради недуга.

Горсер. Ишь ты. Ну-ка, покажи, что там за свиток у тебя? Что за письмо князю несешь? Ну, давай, давай его сюда. Я воевода Киева, потому все знать должен.

Анастас. Ну что ж. (Протягивает Горсеру свиток.) Бери чти. Это и для тебя полезно будет знать, как надлежит народ стольного града христианской державы исправлять, поучать и наставлять.

Горсер (разворачивая свиток). И что бы я делал без тебя, Анастас? Так бы небось и умер дураком. (Читает.) «В воскресные праздники приходить в церковь и стоять смирно, скоморохов и ворожей к себе в дома не призывать, в первый день луны не смотреть, зернью, картами и тавлеями не играть, медведей не водить, с сучками не плясать. На браках жениха с невестой матерной бранью в церковь не провожать, срамными песнями из церкви не встречать, кулачных боев не делать, на качелях не качаться. Если не послушают, бить батогами. Домры, гусли находить и жечь». Экий ты свирепый, Анастас. За что ж тут батогами-то? Люди обычаи чтят. Это от дедов-прадедов повелось. А ты за батоги сразу.

Анастас. Обычаи от тьмы и невежества нарождаются. Церковь слушать надо, а не обычаи.

Горсер. Мало ты новин на Руси ввел? Народ кресты носит, в церковь ходит, какого рожна тебе еще нать? Гусли-то чем тебе помешали?

Анастас. Беса тешат.

Горсер. Нет у нас на Руси никаких бесов. И отродясь не было. Это у вас, в Греции, они водятся. А у нас откуда? Разве что ты с собой из Херсонеса их в мешке привез.

Анастас. Крест носят, а в душе язычники. И ты такой же, Горсер. Думаешь, коли крест надел, так обманул меня? Все я про тебя ведаю. Мне бы тебя, язычника, за шиворот да ко князю, но молчу пока. До часу.

Горсер. Я про тебя тоже много чего знаю, поп. Не первый день чай знакомы. Церкви Владимир десятину даней брать определил. А ты больше дерешь. И я о том доподлинно знаю. Мне бы тебя за руку да ко князю. А я смотрю и молчу. Все знаю и молчу.

Анастас (после паузы, поразмышляв над чем-то). Врешь ты, Горсер. Не можешь ты всего знать.

Горсер. Так это, выходит, я еще и не все знаю? Ловко. Ну, да и того, что знаю, немало.

Анастас. А того, что знаешь, никогда не докажешь. А сунешься – прогневаешь только князя Владимира наветами своими на церковь Христову. Князь церкви верит.

Горсер. Церкви? Тебе Владимир верит, это точно. В чести ты у него.

Анастас. Незаслуженно то и много для смиренного слуги Божьего.

Горсер. Слушай, смиренник, ты такого больше при мне не говори. Князь лучше знает, кто чего заслужил. Не тебе судить.

Анастас. Верно. Не мне, но и не князю, а господу нашему, Христу Вседержителю.

Горсер. О себе, Анастас, сам не будешь думать – бог за тебя тоже думать не станет.

Анастас. И это верно, боярин Горсер.

Горсер. Так чего ж не думаешь? О гуслях да песнях вона целую грамоту накатал. А о голове своей и мысли нету, что ли?

Анастас. А в чем угроза голове моей?

Горсер. Да некрепко она у тебя на плечах сидит с недавних пор. Закачалась. Аль не чуешь, Анастас?

Анастас. Почему так думаешь? Говори.

Горсер. Верно ли, что князь Владимир некую грамоту написал, в которой приказывает, чтобы по смерти его великим князем Руси стал не старший в роду, князь Святополк, а сын греческой княжны, князь Борис?

Анастас. Верно. И о том скоро всем повестят. Князя Бориса и брата его Глеба Владимир в Киев позвал. Скоро уже и здесь будут.

Горсер. Ну и вот.

Анастас. Что «ну и вот»? Князь Борис на троне киевском твоей голове, Горсер, угроза. Не моей. Он христианин с детства. И рожден от благочестивой княгини Анны, сестры божественного базилевса. С молоком матери Борис к вам, язычникам, нелюбие впитал. Так что это тебе о голове своей думать надо, Горсер. Не мне.

Горсер. Ай, Анастас. Умный ты, а дурак. Иль забыл, кто нам, русичам, Херсонес сдал? Кто тем самым базилевса предал? Божественного. Забыл? Так я напомню: ты, Анастас. Ни в жизнь мы бы тогда Херсонеса не взяли, если бы не ты. Так чьей голове цена в Константинополе назначена? Твоей, Анастас. А княгиня Анна? Может, она и благочестивая, как ты говоришь, вот только из-за этого Херсонеса, из-за измены твоей ее на Русь и отправили. А ведь не хотела. И по сей час не любит она Русь. Так кто же ей враг-то первый? Ты, Анастас! Чью голову она у сына своего Бориса попросит? Твою, Анастас! И чья башка первой с плеч слетит? Твоя, Анастас! Моя-то гораздо опосля. Да еще и не у всех руки такие длинные, чтоб до нее достать. А вот за тебя, Анастас, как станет Борис великим князем, вступиться некому будет.

Анастас (после паузы). Со мной, Горсер, произойдет только то, на что будет воля Божья. И ничего больше. Ну, а тебе-то чего до головы моей, боярин? Разговор такой затеял, значит, хочешь от меня что-то. Говори. Только прямо. Без кудрей!

Горсер. Головы спасти хочу. Твою да мою. Сам же видишь: мы теперь с тобой в одной лодке. Пусть временно, а в одной.

Анастас. И что я для этого сделать должен?

Горсер. Уговори князя Владимира, чтоб выпустил Святополка из темницы. Целый год ведь уж томит. И было б за что. А то – по навету. И жена его уж умерла в темнице. И епископа этого, духовника Святополкова иль как вы их, советчиков этих, зовете, тоже в той же темнице намедни уморили, а правду сказать – удавили.

Анастас. Епископ сей, именем Рейнберн, был не от церкви истинной, а от Римской церкви. Такие пусть хоть все передохнут, я возрадуюсь.

Горсер. Ну так радуйся, этот уже… того… к предкам ушел.

Анастас. Не к предкам, а в ад он ушел, собака папская!

Горсер. Да и хрен с ним! А Святополка спасти надо. Для тебя это надо. Ибо от одного князя может защитить только другой князь. Вот как Борис станет князем киевским, Святополк за тебя и вступится, ежели чего. Он ведь русич, Святополк-то, чистокровный. Что ему ваши свары греческие?

Анастас (подумав). Это ты говоришь дельно. Ладно, обмыслю, как сие сделать. Но и ты мне, Горсер, помоги.

Горсер. Говори, чего надо.

Анастас. Вчера ночью обоз мой с казной тати пограбили.

Горсер. Где?

Анастас. Да здесь! Под самым Киевом! Далеко отойти-то еще не успели.

Горсер. А и не знаю! Не доложили, суки! (Подбегает к кулисе и кричит.) Сотника градского мне быстро сюда! (Возвращается к Анастасу.) И что, много взяли, Анастас?

Анастас. Много. (Вздыхает.) Ой, много!

Горсер. Ну-ну. Не печалуй. Раз много взяли, далеко еще не ушли. А здесь, под Киевом, у меня все пути-дорожки их разбойничьи подсчитаны.

Вбегает градской сотник.

Горсер. Явился, кикимор! Что? Оплошал, а? Оплошал, спрашиваю?! И оплошку свою утаить от меня захотел, сукин сын?!

Сотник. Дак я сразу хотел про обоз тот тебе сказать, боярин.

Горсер. А-а-а! Сразу догадался, о чем речь! А пошто только хотел, а не мигом сказал?

Сотник. Так ты ж занят из ночи до утра был!

Горсер. Занят не занят, ночь-полночь, а сразу рассказать должон был. Под Киевом обозы грабят, а я, воевода Киева, о том и не ведаю. Да ты что, собака, с ума сошел?!

Анастас. И не только грабят, но и людей убивают. Всех обозных перебили тати. Да и глумились еще над телами. Уши и пальцы резали.

Сотник. Да то не глумились. То перстни да серьги снимали. Торопились, видать, дак и тово… Вместе с пальцами, чтоб быстрее.

Горсер (берет сотника за грудки). Ну ты, пес! Рассуждать тута будешь? У тебя тати под самым городом людей убивают невозбранно, а ты стоишь тут… (Отталкивает сотника.) Всех поднимай! Всю сотню на конь! Догнать татей! Рубить без жалости! И живьем кого-нито возьми. На торгу прилюдно бошки срубим волкам!

Сотник убегает.

Горсер. Ну вот, Анастас. Теперь все ладно будет. (Наливает себе вина.) Не горюй, поп, никуды они теперь не денутся.

Анастас (поднимаясь). Верю тебе, Горсер. И о деле, что ты мне сказал, как и обещал, помыслю.

Уходит.

Горсер (помолчав, подумав, выпив еще вина). Ишь ты. Песни русские ему срамные. Сука греческая! Аж руки чесались удавить, как того епископа давил. Но нельзя покуда. Святополка без него из темницы не вытащить никогда. (Снова выпивает, усмехается.) А не любят попы греческие римских попов. Стравить их, что ли? Можа, сами друг друга и перережут мне на радость. Ох, всем богам бы тогда богаты жертвы принес. Даже Христу ихнему. (Подумав.) Ладно. Потом помыслим. А пока Святополка пусть мне выручат.

Входит Ян.

Горсер. Здравствуй на тысячу лет, брат.

Ян. Здравствуй, Горсер.

Горсер. Ну что, окончательно ли князь Владимир решился?

Ян. Быть войне, брат. Владимир гневен на сына своего и на новгородцев.

Горсер. Так. Вот какие дела. Ну, а Ярослав там, в Новгороде, чего себе думает? Иль за него новгородцы теперь думают? Ты ж только что оттуда. Чего там?

Ян. Плохо, брат. Князь Ярослав даже не принял меня. И новгородцы говорить не захотели. Окончательно на сторону решили уйти. И под Киевом быть больше не хотят, и дань эту клятую, две тысячи гривен, давать даже не думают.

Горсер. Ишь ты. Мы ж их раздавим. Как блоху. Против всей Руси как выстоят?

Ян. Надеются. Три тысячи викингов наняли. Норманнов.

Горсер. Вона. Это серьезно. Норманны – это сила.

Ян. Сила. Только вот покуда силе этой делать нечего, она, от скуки должно, новгородцев силует. Блодят по Новгороду господа норманны как хотят. Людей грабят, лавки разбивают, женок насилуют.

Горсер. А новгородцы?

Ян. А чего им? Терпят. Чтоб Руси две тысячи не платить, они, похоже, и не то стерпят. Ожидовел чего-то совсем Господин Великий Новгород. За грош удавятся, а уж за две-то тысячи… Мало мы в тот раз их с Добрыней били, когда крестили. Недоучили, видать.

Горсер (смеется). Недокрестили, что ли?

Ян. Ан похоже.

Горсер. А может, наоборот?

Ян. Чего «наоборот»?

Горсер. Перекрестили? Перестарались? Вот зараз они нам и вспоминают?

Ян. Перестарались? Да им не такую бубну бы надо было набить в тот раз. Ить чуть не убили меня в те поры. Ежели бы ты не запалил им улицы, не отстали бы от меня.

Горсер. То-то что запалил. Много еще где палили. Это ж подумать, из-за греков с их верой мы русичей жгли и били.

Ян. Так ты ж сам и жег.

Горсер. Да я-то не из-за греков, не из-за Христа ихнего. Я чтоб тебя, дурака, из окружения выручить. Ты ж в самую середку Новгорода вперся. О как ради греков старался!

Ян. Да не ради греков. Ради Руси.

Горсер. Ради Руси? А на кой Руси греческая вера? Своей мало?

Ян. Для единой Руси и вера единая нужна. Иначе как?

Горсер. А так. Кому какая вера лучше, в ту пусть и верит.

Ян. Кому какая лучше, говоришь? Горсер, да только позволь стаду рассуждать, какая вера лучше, какая хуже, тут такое начнется. Ведь пока друг дружку не перережут, выясняючи, чей бог лучше, не успокоятся.

Горсер. Что-то наши деды-прадеды друг дружку не резали. Молились себе каждый своим богам.

Ян. Дак в те поры каждый и жил в своем углу с медведями в обнимку. А сейчас посмотри окрест. Как расширил Владимир пределы русские. Сколько городов новых поставил. Народ-то весь перемешался. И что – каждому свой бог? На разных улицах разный? Нет, брат, так у нас ничего не выйдет.

Горсер. А как выйдет?

Ян. А вот как: одна Русь, один князь, один бог.

Горсер. Один бог, баешь. А он один?

Ян. А как не один?

Горсер. А вот так. Смотри. (Начинает загибать пальцы на руке.) У греков один Христос, а у римлян этот Христос уже другой какой-то. А у болгар, поспрошай их, Христос и вовсе ни на греческого, ни на римского не похожий. Третий, стало быть. У армян он опять другой. Это какой выходит? Четвертый, Ян, четвертый. От их сколь уже… Погодь, это ишшо не все. Купцы варяжские рассказывали мне, что в Ирландии еще какой-то Христос есть, вовсе на других не похожий. Это, значит, пятый уже. (Поднимает получившийся кулак.) Вот, Янко, кто резать-то друг друга будет! Да как резать! Нам допрежь такого и не снилось – вот как они резаться будут! Я это уж понял. И ты пойми, в какую слякоть кровавую из-за всех этих Христов Русь может попасть.

Ян. Тьфу ты, дурень. Да мне-то какое дело до того, какой там у римлян або у болгар Христос? Я этих разниц не понимаю, мне до них дела нету, это ты все умствуешь чего-то. У нас-то Христос один. Свой.

Горсер. Ну и какой он у тебя?

Ян. А вот какой у князя, такой и у меня.

Горсер. Ловко. Ну а переменит князь Христа?

Ян. И я переменю.

Горсер. Ян. Янушко. Да ты сам-то веришь в какого-нибудь бога?

Ян. Я, брат, верю в то, что он один должен быть. На весь народ. Потому как стадо, когда оно гуртом сбито, и охранять удобней, и стричь сподручней.

Горсер. Я не стадо, я овчарка! Меня пошто силовать? Мне зачем крест нацепили?

Ян. Это чтоб толпа, на высших глядючи, сама крестилась охотнее. И потом… Вера без власти слаба. Но и власть без веры тоже. Понял ли?

Слышен колокольный звон.

Ян. О, уже к вечере звонят. В церковь-то пойдешь?

Горсер. На кой хрен? Князь Владимир с постели не встает, в церковь, стало быть, не пойдет. Коли так, мне-то там чего делать?

Ян. Для себя.

Горсер. Вот ты за меня и помолись.

Ян. Ну что ж, помолюсь и за тебя.

Горсер. Давай, давай. На коленках там поползай. Свечку поставить не забудь.

Ян. Поставлю.

Горсер. Ян, погодь. Все спросить хочу. А чего ты их каждый раз маленькие ставишь? Ты поставь один раз, но пудовую, вот так, в обхват. И цельный год потом можешь не беспокоиться.

Ян (смеется). Ох и дурень ты, братец.

Горсер. Иди, иди, праведник.

Ян. Зайди ко мне сегодня. Попируем. Новый терем мой посмотришь.

Горсер. С этого бы начал. Зайду непременно.

Обнимаются. Ян уходит.

Вбегает сотник.

Сотник. Боярин, взяли татей!

Горсер. Ишь ты! Молодцы, быстро спроворили. Где вы их?

Сотник. В Ясном овраге. Они, вишь, с обозом-то в лес не могли уйти, вот через Ясный-то и шли. Думали, знать, там награбленное разделить, телеги бросить да в лес. Ан не успели. Порубили мы их.

Горсер. Всех, что ли?

Сотник. Не. Одного живым взяли. Лютый, змий, двоих у нас положил.

Горсер. Волоки его сюды. Постой. А казна-то поповская с ними была?

Сотник. С ними, боярин. Не успели они ее спрятать.

Горсер. Хороша казна?

Сотник. У-у-у, тяжелющая сума.

Горсер. Ну, и ее сюда давай.

Дружинники затаскивают связанного Мстивоя и суму с казной. Казну кладут на стол, Мстивоя кидают на лавку.

Горсер (дружинникам). Ступайте, молодцы. У ключника тамо возьмите бочонок меду княжеского, ставленого. Скажите, я велел. Погуляйте, чтоб всему Киеву тошно стало. Заслужили.

Дружинники уходят.

Горсер (приподнимая суму с казной). Хм, правда хорошо взяли. (Мстивою.) Ну что, дограбился?! Дограбился, спрашиваю? То-то. Эти вот дела завсегда так и заканчиваются. У меня так заведено: кто чужое берет, долго не живет.

Мстивой. Пить дай.

Горсер. Пить? А ты мне разве гость? (Наливает из кувшина в чару. Потом пьет ее на глазах у Мстивоя.) Нет, ты мне не гость.

Мстивой. Жаль, во рту пересохло. А то бы харкнул тебе в рожу.

Горсер. За что хвалю перед смертью, так это за храбрость. (Снова наливает себе и пьет.) Эх, хорошо вино. Тебе бы понравилось. Греческое. М-м-м… Вкусное.

Мстивой. Все у вас, псы, греческое. И вера, и вона вино даже. Ничего русского не осталось. Даже хари у всех какие-то стали… греческие.

Горсер. Ишь ты, как заговорил. Я-то, проста душа, думал, ты тать обычный. А ты что ж, против церкви, выходит? Ах, змий. Ах, подколодный. (Пауза.) Как звать? (Пауза.) Звать как, спрашиваю? Оглох, что ли, комолый?

Мстивой. Пошел ты.

Горсер. Имя назвать не хочешь. Стыдишься? Рода своего стыдишься? И кого ты там, в роду, скрываешь? Черного колдуна? Людоеда?

Мстивой. Мстивоем меня звать. И стыдиться мне в роду некого. У нас честный род.

Горсер. Ага, честный. На большой дороге купцам деревянной иглой воротники шить – все вы честные. А ты, видать… яблочко от яблоньки. Ну а по-гречески как тебя? Опять молчит. Когда крестили, говорю, как нарекли-то? Ну, чего молчишь? Тебя безымянным отпевать, что ли?

Мстивой. Не смей! Казнить – казни, а глумиться после смерти не смей! Нет чести над мертвым телом глумиться! Не нужно мне отпевание ваше. И попов не подпускай ко мне.

Горсер. Так ты чего? Аль не крещен? (Подходит к Мстивою, открывает ему ворот рубахи, осматривает тело.) Ну точно. Крестика нет. Ага, зато вот знак сварожий имеется. Вот по таким-то приметкам вас, дураков, и берут. Чего крестик-то на шею не повесил? Он ить не тяжелый. (Замечает что-то в суме с казной.) Хотя это, конечно, смотря какой. (Достает из сумы массивный крест.) Неужто и впрямь золотой? (Пробует на зуб.) Точно, ты глянь, золото. (Бросает крест обратно в суму.)

Мстивой все это время ошалело смотрит

на Горсера.

Мстивой. Слышь, боярин, а ты кто, а?

Горсер. Воевода Киева. Горсер зовут. Слыхал про меня?

Мстивой. Доводилось. Баяли люди, ты не из этих.

Горсер. Не из каких, дура?

Мстивой (кивает головой на суму). Ну, не из вот этих. Не из христиан.

Горсер. Был бы я из этих, стал бы я с тобой разговаривать. Кол в зад – и все дела. (Подходит к Мстивою, перерезает тому веревки на руках, наливает чару и ставит перед ним.) На, пей. (Мстивой жадно пьет.) Чего ж мне с тобой делать-то? (Мстивой допивает чару и вопросительно кивает на кувшин с вином. Горсер ставит перед ним кувшин.) Да пей сколь влезет.

Мстивой. Горсер, ты бы отпустил меня, а?

Горсер. Ну а отпущу, чего делать станешь?

Мстивой. Чего делал, то и стану делать.

Горсер. А чего ты делал? Попов да монахов грабил и убивал. И все?

Мстивой. Разве мало?

Горсер. Всех не перебьешь. А через месяц, много через два, опять попадешься. Что тогда?

Мстивой. Пусть. Пусть попадусь, но хоть еще погуляю. Хоть еще чуть-чуть крови ихней попью.

Горсер. Одного убьешь – другой на его месте тут же появится. Какой же толк?

Мстивой. Ну, что ж поделаешь. Нет толку, конечно. Я уж и сам это давно вижу.

Горсер. И чего увидел?

Мстивой. Пока корни в земле, сорняки не выведешь.

Горсер. Верно. Ты с башкой, как погляжу.

Мстивой. Только как же тот корень из земли-от выдернешь?

Горсер. Научить?

Мстивой. Нешто ты знаешь?

Горсер. Можа, и знаю.

Мстивой. Тогда научи, боярин. Научи, а? Я ради такой науки жизни не пожалею.

Горсер. Жизнь твоя и так у меня в руках. Без науки. Забыл?

Мстивой. Чего ж тогда хочешь?

Горсер. Служить мне будешь?

Мстивой. Коли ты и правда корень этот из земли выдернуть хочешь, то я верой и правдой. Как пес тебе верен буду, боярин.

Горсер (обнажает меч и подает Мстивою). Клянись.

Мстивой (берет меч за острие и рукоять, держит перед собой). Я, Мстивой, клянусь великим Сварогом и вечным блаженством воина, если выпадет мне счастье пасть в бою. Клянусь боярину Горсеру, что буду всеми силами, мечом и отвагой служить ему. Клянусь, что никогда не замыслю ничего черного против боярина Горсера. И пусть для меня навсегда погаснут костры чертогов предков, если я нарушу эту священную клятву. (Протягивает меч Горсеру.)

Горсер. Себе возьми. Он теперь твой. Это славный меч, верный меч. В полночь дай ему попить своей крови. Он за это будет тебе так же верно служить, как и мне служил.

Мстивой. Так и сделаю. Только как же мне до полночи дожить-то, Горсер? Меня ж казнить собираются.

Горсер. Ну, эту трудноту мы вот как одолеем. Зараз отведут тебя в церковь, и ты там скажешь, что хочешь покаяться и креститься.

Мстивой (с отвращением). Чего?

Горсер. Того! Такая тебе от меня первая служба вышла. А как иначе я казнь от тебя отведу? Так что ты не просто раскаешься там, а от всей души каяться будешь. Слезы лить и рубаху на себе драть. И крестишься, и крестик на шею повесишь. Повесишь, я сказал! Ничего, не сдохнешь. Говорю ж тебе, он не тяжелый. (Достает из-за ворота свой крестик и показывает его Мстивою.) Во, видал? Сколь лет уже таскаю – и ничего, досель он мне шею не перетер. И тебе ничего не доспеется.

Мстивой. Так-то оно так. Только неужто простят?

Горсер. Христиане-то? Простят.

Мстивой. Сомневаюсь я чего-то. Я бы не простил. За такое-то.

Горсер. И я бы не простил. И не прощу, коль еще сблодишь чего без моей воли. А эти простят. Ты ж кто выходишь для них? Ты ж раскаявшийся разбойник. Это для них самый смак.

Мстивой. Почему?

Горсер. А ты не знаешь, что ли? Ну, это я тебе опосля расскажу, чего там у них и почему. А пока… (Кричит.) Эй, кто там есть!

Вбегает дружинник.

Горсер. Отведи вот этого парня к попу Анастасу. Скажи, он покаяться хочет и веру Христову, веру истинную принять возжелал. (Дружинник усмехается.) Но-но, смотри мне, там не расхмылься. Да скажи, Горсер за него просит. И вона суму с казной с собой прихвати да Анастасу передай. Увидит Анастас, что золото вернулось, смягчится.

Дружинник (Мстивою). Ну, пошли, что ли, праведник новоявленный.

Горсер. Ступай, Мстиша, ступай. Не боись, от этого не умирают.

На сцене Святополк и Анастас.

Анастас. Так-то вот, князь Святополк. Отец твой, князь Владимир…

Святополк (прерывает). Он мне не отец! Он убийца отца моего!

Анастас. Неподобно и нелепо ведешь себя, княже. Негоже прерывать слова слуги божьего. Итак, паки реку, отец твой, князь Владимир, по просьбе и заступничеству церкви Христовой милость к тебе проявил и из узилища на свободу выпустил. За это ты возблагодарить должен и своего отца, и отца небесного.

Святополк. Спасибо Владимиру. Поклон земной. За то, что не уморил меня в темнице, как жену мою, и не велел придушить там, стойно епископу Рейнгарду. Спасибо ему за это огромное.

Анастас. Усмири душу свою, князь, усмири. Тяжко столько злобы на сердце хранить. Избавь его от тяжести сей. Прости Владимиру.

Святополк. Простить? И за отца убитого простить? И за то, что мать мою Владимир изнасиловал, а потом прогнал ради шлюхи греческой? За жену погубленную? Могу я все это вот Владимиру простить?

Анастас. Сможешь, коль захочешь.

Святополк. А ради чего мне этого захотеть? Я, может быть, хочу, чтоб он в аду горел.

Анастас. Тихо, княже! Опять в темницу захотел?

Святополк. Какой я князь? Имя одно. А власти Владимир меня лишил. По какому праву наследник ему грек Борис, а не я? Я старший в роду остаюсь после Владимира. По обычаю предков наших мне князем всея Руси быть надлежит. А не Борису.

Анастас. Владимир жив еще. И, может быть, даст бог, восстанет от болезни своей. А при живом Владимире такие речи вести грешно.

Горсер (входя). И опасно. Вас аж в сенях слышно. Остереглись бы.

Святополк. Горсер! (Обнимает его.) Как же рад я видеть тебя. Верю, что тебя я за свободу благодарить должен, а не Владимира.

Горсер. Так, да не так, княже. Больше, чем мне, благодарен ты должен быть вон попу Анастасу. Кабы он не просил за тебя каждый день Владимира, ты и посейчас в темнице бы сидел.

Святополк (склоняя перед Анастасом голову). Благодарю тебя, кир Анастас. Прости, что раньше не сделал этого.

Анастас. Благодари не меня, благодари господа нашего. Все в воле его, не нашей.

Горсер. А ежели все в его воле, ты б, Анастас, попросил, помолился бы хорошенько, чтоб права княжеские Святополку вернулись.

Анастас. Князь Владимир свою волю менять не любит. О том тебе, Горсер, ведомо не хуже, чем мне.

Горсер. Владимир не вечен. А князь Борис совсем не так тверд, как Владимир. Понимаешь, поп, о чем я? Понимаешь, что будет, коли отречется Борис? Быть тогда тебе митрополитом русским до самой смерти. Какие бы ножи против тебя в Царьграде ни точили.

Анастас. Не искушай меня, сатана. Изыди!

Уходит.

Горсер (вслед Анастасу). Сам изыди. (Святополку.) А ты спал с лица, князь. Похудел. Ну, это и понятно. Не с пира чай вернулся.

Святополк. Вернулся. На пепелище я вернулся, Горсер. Ни власти, ни семьи. Никого у меня теперь нет, окромя тебя, Горсер.

Горсер. И моей дружины. А это немало. Так что, может, и отстроим еще пепелище твое.

Святополк. Услышал ли тебя Анастас? Понял ли? Поможет ли?

Горсер. Не знаю. Поп этот себе на уме. Но ежели что, обойдемся и без него.

Святополк. Как?

Горсер. Войско княжеское Владимир Борису поручил. И велел идти к степному рубежу. Печенегов отгонять.

Святополк. Какие в эту пору печенеги? Они уж давным-давно на юг зимовать ушли. Пригрезилось Владимиру, что ли?

Горсер. Это я весточку через третьи руки подослал про печенегов. Чтобы полки княжеские от Киева подальше ушли. А город стеречь моя дружина останется. Смекаешь, князь?

Святополк. Вона что… Страшное ты дело задумал, Горсер.

Горсер. Страшное, но нужное. По обычаям нашим ты, Святополк, должен князем Руси стать. А обычаи – дело великое. Без обычаев ни страна, ни народ не живет, потому их беречь надо. А коли обрушит обычаи кто, пусть даже и князь, их надо восстановить. Чего бы то ни стоило. Все обычаи восстановить. Все, князь Святополк. Так я вижу вещи. А ты как их видишь, княже?

Святополк. Да. Пусть так и будет. Если уж обычаи восстанавливать, то все.

Горсер (кланяется). Иного и не ждал от тебя, княже.

Святополк. Но ежели… Горсер, ежели что… Ведь тогда не темница нам, а плаха. Понимаешь ты это?

Горсер. За такое великое дело я и на плаху готов.

Входит Мстивой.

Святополк. Ты кто, отрок?

Горсер. Это, княже, дружинник мой ближний. Звать Мстивой. Это он сумел так весть о печенегах принести, что все поверили.

Святополк. Молодец. Возвеличь его за это, Горсер. И за мной служба тоже не пропадет.

Мстивой кланяется.

Горсер. С чем пришел-то, Мстиша?

Мстивой. Братья-князья Борис и Глеб жалуют сюда. Увидеть князя Святополка желают.

Святополк. А я не желаю. Ни видеть, ни слышать ублюдков греческих.

Горсер. Пошто, княже? Прими. Узнаем, чего хотят. Да и неподобно с ними так обращаться. Все же княжеской крови.

Святополк. Ладно. Зови их, Мстивой. Оно и верно, надо послушать, что говорить будут.

Мстивой вводит Бориса и Глеба.

Глеб. Здравствуй, брат Святополк.

Борис. Мы пришли поздравить тебя с тем, что немилость отцовская отошла от тебя.

Святополк. И я рад, что вы рады. Мне ведь тебя, Борис, тоже поздравить надлежит. Что ж, поздравляю.

Борис. Но то не моя воля и не мое желание было – наследником становиться, а его, князя Владимира. Как могу я пойти против отцовской воли?

Святополк. Ну, это понятно. Против такой-то воли кто пойдет? Никто не откажется.

Борис. Не веришь мне? А я правду говорю. Власть великая – это заботы великие и грозные. А мне они не по сердцу. Мне больше другое любо.

Святополк. Чего же тебе любо вместо дел господарских?

Борис. Вот… Как рассказать-то? Не сразу и придумаешь… Вот ты, Святополк, пахать хорошо умеешь?

Святополк. Чего?

Борис. Ну, сошник из борозды на повороте не вырывает у тебя?

Святополк. Да я как-то не пробовал. Ни пахать, ни сеять. А ты чего, Борис, пашешь там у себя в Ростове, что ли?

Горсер и Мстивой тихо смеются.

Борис. Я князь народа-землепашца. Как я могу управлять, не зная и не понимая того, чем занят народ мой? Вот ныне, как новые деревни на мордовских землях ставил, я сам не единожды за плуг брался. Чтоб первую борозду для селян провести. Мужикам в честь это. Тогда уж они стараться будут. Богатеть. И Русь вместе с ними. Вот что мне любо, Святополк. Землю расстраивать и заселять.

Святополк. Княжье дело испокон веков суд и война. Суд и война, Борис.

Борис. Не только.

Святополк. Только, Борис, только. Вспомни пращуров наших. Пахал ли Святослав? Строил ли деревни Вещий Хельгу?

Борис. Они были конунгами варяжскими, потому и сами воинами только и были. Ныне не так. Ныне князь – это глава всего народа, а не только предводитель викингов.

Святополк. Чего ж поменялось-то со времен святославовых?

Борис. Вера. Теперь она одна у нас. Оттого и народ один. Теперь русский – это не только князь да его дружинник, но и каждый на Руси живущий. И купец, и мастеровой, и пахарь. Все они теперь тоже русские.

Святополк. Это что ж, по-твоему, выходит, что смерд тоже русич, как и я или вон Горсер?

Борис. Не по-моему, а по-христиански. Перед Христом все мы равны.

Горсер (чуть кланяясь). Ну, ты тогда уж и лапти плести научись, князь русский.

Борис. Ты… Как смеешь в беседу княжью вмешиваться? Как смеешь такое князю говорить, холоп?!

Горсер (выпрямляясь и кладя руку на рукоять меча). Я тебе не холоп, Борис.

Глеб. Что вы? Что вы? Борис, пошто обидел честного мужа? А ты не бери к сердцу, боярин. Не подумав это Борис сказал. Сгоряча. (Мстивою.) А ты чего так смотришь на меня, парень?

Мстивой. Да так. Вблизи посмотреть захотелось. (Отходит в сторону.)

Борис. Правильно ты, Глеб, говоришь. Погорячился я. Прости меня, боярин. Как христианин христианина.

Горсер. Как христианин? Прощаю.

Борис. Вот и ладно. Прости и ты, Святополк, коли чем не по сердцу речи мои пришлись. И пора мне. Войско в степь увожу. Дел много.

Глеб (Мстивою). Проводи-ка нас, парень.

Горсер. Ступай, Мстиша, ступай.

Борис, Глеб и Мстивой уходят.

Горсер. Слыхал, княже?! Этот сучонок еще и великим князем не стал, а уже холопов своих в боярах русских видит!

Святополк. Слыхал, Горсер, слыхал. Лучше б мне оглохнуть, чем слышать, чего он тут говорил. Погубят Русь князья такие.

Горсер. Верно, княже. Корень русский такие вот погубят. Из воинов сделают русичей смердами да холопами. Это он, думаешь, откуда взял про то, что князь первую борозду пашет?

Святополк. От ветра головы своей он это взял.

Горсер. Нет, княже. Он это взял оттуда, откуда и веру свою. Из Греции. Это там, чёл я, базилевсы издревле сами первую борозду проводили.

Святополк. Ну, понятно. Мать научила.

Горсер. Так что ж, Русь таким вот отдавать? Веру пращуров своих отдали, так теперь и власть им отдай. А потом чего? И сами в холопы им отдайся?! Так-то вот обычаи чужие к себе пускать. Они полегоньку-помаленьку, под себя да под себя. Курочка – она по зернышку клюет. А потом хватишься, ан тебе-то на своей же земле, на отчине и зернышка уже не осталось. Так-то вот, княже. А ты говоришь: на плаху. Умереть не страшно – страшно жить так, как сейчас живем. С чужой верой, с чужой властью.

Входит Мстивой. В руках у него дорогая чаша.

Горсер. Чего это ты припер, Мстиша? Кого ограбил-то?

Мстивой. Князья Борис и Глеб дарят тебя, Горсер, за обиду вот этой золотой чашей, полной драгих камней. (С поклоном ставит чашу на стол.)

Святополк (перебирая камни). Щедрый дар. Это по-княжески. Как Владимир говорит: с золотом не добуду себе дружину, а с дружиной всегда добуду золото.

Горсер. Да. Так он сказал. Это когда мы один раз на пиру в шутку говорим: чего это, князь Владимир, ты нас из деревянных ложек кормишь? Дружине твоей неподобно с дерева есть! Мы-то шуткой, по пьяному делу. А он на следующий же день всем нам ложки золотые дал. И вот эти слова сказал.

Святополк. Думаешь, прав он?

Горсер. И прав и не прав.

Святополк. В чем же не прав?

Горсер. А в том, что богатством своим и щедростью похвастался. Ведь это не только люди видели, но и боги. А боги завистливы. Ох, как завистливы.

Мстивой. Почему? Не пойму я тебя, боярин. Чему богам у людей завидовать?

Горсер. А вот такая уж, Мстиша, у них, у богов, натура. Завистливы, ревнивы, мстительны. Потому с ними очень осторожно надо. Очень. Но и не бояться. Увидят, что боишься, – съедят. Потому чтить их чти. Они всё ж родичи наши старшие. Но и свою честь не забывай. Блюди. Не унижайся. Не ползай на коленях перед ними, как грек какой-нибудь. Иначе боги уважать тебя не станут.

Святополк. Все-то ты знаешь, Горсер.

Горсер. А как же! Я свободный человек, а знание вещей – привилегия свободных. Вот взгляни на камни эти. В них тоже многое знание скрыто. Как нарождалась земля, боги камням часть своей силы отдали. Вот это, глянь, смарагд, еще иначе кличут его изумрудом. Это камень бога Фрера. Хорошо лечит раны, помогает земле родить добрый урожай. И людям тоже помогает потомством обзавестись. А вот бирюза – камень воинов, камень бога Тора. Дает силу рукам и крепость духу. А это аметист – камень бога Одина. Ему Один передал мудрость свою. Потому аметист мозги прочищает, делает ум острее.

Святополк (насмешливо). Ну а вот это чей камень?

Горсер. Это… (Мстивою.) Мстиша, ну-ка положи аметист на место. Ты и без него умный. (Святополку.) Это, княже, рубин. Камень бога Локи. Бога-весельчака, бога-шутника, бога-игруна. Только игры его для нас, людей, порой опасны, а шутки иные злы. Потому Локи – самый опасный бог.

Святополк. Эх, Горсер. Давай-ка теперь я расскажу тебе о силе камней. (Берет горсть.) Вот столько стоит один воин в доспехах и на коне. А вот это (берет в руки чашу) – целый полк бронной конницы. Вот в чем сила камней драгоценных. Единственная. Но другой и не надо.

Горсер. Так думаешь? Ну что ж. (Протягивает чашу Святополку.) Возьми, князь. И превращай их в конницу.

Святополк. Одного полка мало. У Бориса их пять.

Горсер. То-то, княже. Не камни драгоценные и не злато дают воинов да власть. А власть дает злато да воинов. Вот что понимает князь Владимир, ох как хорошо понимает. И ты пойми это.

Святополк. Власть у Бориса.

Горсер. Нет. У него не власть, а пять полков воинов. А семьи этих воинов, родня-порода их здесь, в Киеве, у нас. Поэтому у кого в Киеве власть, у того и над войском власть.

Святополк. А в Киеве власть у Владимира.

Горсер. Который болен и с постели не встает.

Святополк. Но может встать. Он еще крепок.

Горсер. А может и не встать. Тогда в Киеве останешься ты… и моя дружина. И власть. Которая тогда на земле валяться будет. Руку протяни – и возьмешь. Но это только если наследник Борис и войско киевское в тот час подале от Киева будут. Вот как сейчас. В степи. Так что, князь, встанет от болезни своей Владимир или не встанет?

Святополк (ошарашенно). Даже такое ты задумал?

Горсер. Не спрашивай, а говори: хочешь ли, чтоб выздоровел убийца отца твоего, насильник матери твоей?

Святополк. Нет. (Подходит к иконе, молится.) Не мой это грех, господи. Не мой, а Владимира. Он сам меня вынуждает. А может, такова воля твоя? Может, суждено мне мечом твоим карающим стать и наказать убийцу и насильника Владимира? Может, так, Господи? Твоя это воля? Ведь без нее ничего не творится в мире. Значит (Горсеру), твоя. Не выживет Владимир, если на то божья воля. И не спрашивай меня больше об этом. Не спрашивай!

Уходит.

Горсер. Да. Воля богов. Что она без людских дел? Ничто. (Берет в руки рубин.) Ах, Локи, Локи. Вот какие у тебя шутки. (Мстивою.) Знаешь, Мстиша, годов так двадцать назад, до христианства еще до этого, пошли мы походом на булгар. А молодые все еще были, и я, и Владимир, и прочие, шли дуром, засады не ждали, не береглись, кольчуги в тороках у седел. Сейчас бы я так не сунулся, а тогда… Ну, коли засады не ждали, она и случилась. В лесу. Навалились со всех сторон. А булгарин один копье в спину Владимиру метнул. Саженей с трех. Не жить бы князю. Я Владимира тогда собой закрыл. Левый бок насквозь мне копье пробило. Вот здесь вот. И по сей час шрам.

Мстивой. К чему ты это, боярин? Не пойму я чего-то.

Горсер. Не понимаешь? А и ладно. Вот что, Мстиша. Ты зараз возьми сотню… ту самую. И смени ею стражу в тереме князя Владимира.

Мстивой. Понимаю.

Горсер. Тебя старшим над ними ставлю, Мстиша.

Мстивой. Понимаю.

Горсер. Честь тебе великая выпала. Князя всея Руси… охранять.

Мстивой (падает на колени). Благодарю, боярин. За это… по гроб жизни тебе… И мечтать о таком не мог.

Горсер. Встань, Мстиша, встань. Негоже русичу на коленях стоять. Ни перед кем.

Мстивой встает.

Горсер. И запомни: как с Владимиром что случится, я об этом должен узнать даже раньше, чем сами боги. Понял меня?!

Мстивой. Узнаешь, боярин.

Горсер. Ступай. Исполняй службу.

Мстивой убегает.

Горсер (снова глядя на рубин). Ох, Локи. Шутник Локи. Игрун Локи.

Появляется Анастас. Он чем-то очень расстроен,

даже ошарашен. В руках держит грамоту.

Горсер. Что это с тобой, поп Анастас? Не приболел?

Анастас хочет что-то сказать. Но у него не получается.

Горсер. Да что стряслось-то у тя? Ты смотри не помри мне тут. Раньше Владимира. Ну-ка, садись. Садись к столу. Давай-ка подмогну. Зараз я вина тебе, друже Анастас. Вот… Пей, пей, пей. На еще. Не хочешь боле? А, хочешь! Молодец. На. Вот так. Пей, пей, пей. Ай, хорошо. Ну, пришел в себя? Продышалси? Тогда сказывай: чем это тебя так ушибло?

Анастас (поднимает руку с грамотой). Вот этим.

Горсер. Чего в ней?

Анастас. Только что гонец принес. Из Болгарии. Вот. Писано тут, что базилевс Василий вторгся в Болгарию. Разбил болгарское войско и взял без малого пятнадцать тысяч пленных.

Горсер. Ну и?

Анастас. И всех пленных ослепил. Выдрал глаза болгарам крючьями раскаленными. Лишь в каждой сотне одному человеку велел один глаз оставить. Чтоб отвели эту толпу слепцов по домам.

Горсер. Ну?

Анастас. Не веришь коль, чти сам. (Дает Горсеру грамоту.)

Горсер (читая грамоту). Мать твою… Вот чего христиане над своими творят. Вот те и базилевс. Вот те и божественный.

Анастас. Сатана он! Зверь древний, а не базилевс!

Горсер. Ну, ты, друже Анастас, тоже… тово… говори, да знай меру. Это все же родня нашему князю Владимиру. Шурин как-никак. Если у Владимира шурином Сатана, то кто же тогда Владимир?

Анастас. Владимир и в язычестве такого не творил.

Горсер. Ну, это я получше тебя знаю, чего он там творил, чего нет.

Анастас. Нет, Горсер. Не должно быть такого на Руси. Мы тут иначе все устроим.

Горсер. Ничего ты здесь больше не устроишь, Анастас. А я ведь не спуста тебе прошлый раз баял, что цена голове твоей в Константинополе давно назначена. Мне о том доподлинно известно. На расправу грекам тебя теперь, конечно, не выдадут, однако и во главе церкви русской тебе не устоять. Пришлют из Греции нового. Который базилевсу по душе больше придется. Нахлебаемся тогда.

Анастас. Нет! Не бывать тому! Не отдам я церковь русскую, мною созданную, выпестованную, слугам сатаны-базилевса! Потому и шел к тебе, чтоб сказать…

Горсер. Ну-ка, ну-ка.

Анастас. Напишу я князю Борису, как ты меня даве просил. Уговорю уступить престол Святополку.

Горсер. Умней речи я давно ни от кого не слышал, Анастас.

Вбегает запыхавшийся Мстивой.

Горсер. Мстиша?! Ну?! Чего?!

Мстивой. Князь Владимир… только что… (Машет рукой.) Того… К предкам ушел…

Анастас. О Господи! (Встает, подходит к иконе и начинает креститься, шепча молитву.)

Горсер (тихо). Мстиша. (Подходит к Мстивою.) Не брешешь, Мстиша? (Хватает его за грудки.) Не брешешь, а?!

Мстивой. Нет, боярин. Я сам. Самолично. Глаза закрывал. (Косится на молящегося Анастаса и тоже пробует креститься.)

Горсер (перехватывает его руку). А не надо, Мстиша. Теперь уже не надо. Поигрались с этим. И будя.

Занавес

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

На сцене Святополк и Горсер.

Святополк. А ведь и впрямь получилось все, как ты задумал, Горсер. И Борис по письму Анастаса отрекся от прав своих на престол, отпустил войско назад в Киев. И народ киевский принял меня как князя своего.

Горсер. Ну еще бы, такой пир им закатили.

Святополк. Не жалко. Зато теперь я великий князь Руси.

Горсер. Ой ли?

Святополк. А что? Что смущает тебя, Горсер?

Горсер. Князь Борис.

Святополк. Не пойму. Что не так с Борисом? Анастас все миром между нами уладил. За то, что Борис отрекся, я ему дарю еще два города к его Ростову. Вот и грамота об этом уже составлена и мною подписана. (Кладет на стол свиток.) Кстати, потому и звал тебя я, чтоб ты ему грамоту эту отвез. Он ждет тебя на реке Альте.

Горсер снимает с пояса меч и бросает его на стол

рядом с грамотой.

Горсер. Вот какую грамоту ему надобно отвезти, княже. Коли уж он так глуп, что войско отпустил и один в стане остался.

Святополк. Ты что? Ты что, Горсер? Почему?

Горсер. Потому что ничего не кончилось еще. Начинается только. Слишком просто хочешь высшую власть получить, княже. Слишком просто. А так не бывает.

Святополк. А как бывает?

Горсер. А вот так. Вернется сейчас Борис к себе в Ростов. А там его бояре, которые уже нацелились великокняжескими боярами стать. А там его княгиня, ей думаешь великой княгиней стать да в Киеве жить не хочется? И начнут они Борису на душу капать. Говорят, ночная кукушка дневную перекукует. А здесь ночная кукушка в один лад с дневными куковать в уши Борису будет. Не дадут они ему покоя ни днем ни ночью.

Святополк. Так что же, чтоб мне княжить, Борису умереть надо?

Горсер. Не только. И Глебу.

Святополк. Его-то за что? Глеб – овца. Никогда он ничего не затеет.

Горсер. Глеб – овца, а бояре у него волки матерые. Князя у них отнять надо. А есть еще самый страшный для тебя враг – князь Ярослав в Новгороде. И его придется к пращурам отправлять.

Святополк. Так что, всех, что ли? (Проводит рукой по горлу.)

Горсер. Всех. Единственным Рюриковичем на Руси должен ты остаться, Святополк. Только тогда княжить спокойно сможешь. Владимир так князем и стал. Всех перерезал. И отца твоего тоже.

Святополк. Не знаю, как решиться на такое. Страшно же это, Горсер. Страшно.

Горсер. А как ты хотел, княже? Такая она, высшая власть. Такая у нее цена.

Святополк. Так, может, ну ее, цену такую… Самому отречься и…

Горсер. И тогда убьют тебя! С дороги к власти, князь, на полпути не сворачивают. Тут уж до конца пройти придется. Или на престол, или в могилу. (Пауза.) Так что, княже, какое послание мне Борису отвезти? (Показывает на грамоту, потом на меч.) Это или это?

Святополк подает Горсеру меч.

Горсер. Правильно, княже. И я послание это Борису отвезти не замедлю.

На сцене Борис. Он молится перед иконой. Входит Ян.

Борис (удивленно). Ян? Почему вернулся, боярин?

Ян. В Киев не пойду. Чую, пакость там какая-то затевается.

Борис (поднимаясь). О чем ты, Ян? Какая может быть против тебя пакость? Брат твой, Горсер, в чести у князя Святополка.

Ян. Вот это-то меня и тревожит. Да и не против меня затевается, князь, а против тебя.

Борис. Против меня? Но почему? Я же отказался от престола великокняжеского, уступил дорогу старшему брату своему. Чем я ему мешаю?

Ян. Тем, что ты есть. Тем, что по земле ходишь. Тем, что дышишь. Тем, что живешь. Тем, что люди помнят про завещание Владимира. И ты сам про него никогда не забудешь!

Борис. Прекрати, Ян! Вот. (Достает свиток.) Вот грамотка от князя Святополка. Чти. Там он сам пишет, что благодарен мне и в знак любви братской дает княжеству моему еще несколько городов. На! Чти!

Ян (отбрасывая грамоту). Сие им писано, когда у тебя под рукой войско было. А зараз, как ты один остался, Святополк и на эту грамотку, и на любовь братскую хрен положит!

Борис (садится и говорит устало). Эх, Ян, будет в Киеве сидеть князь Святополк или князь Борис, какая Руси разница?

Ян. Вокруг Святополка язычников полным-полно – вот какая разница.

Борис. А брат твой?

Ян. Горсер-то? Первейший!

Борис. Давно знаешь про это?

Ян. Всегда знал.

Борис. И молчал?

Ян. Дак… брат же он мне. Старший. В отца место.

Борис. А Святополк мне брат. И тоже в отца место.

Ян (вздыхая). Да так-то оно вроде и так, только… Горсер-то меня убивать покуда не затеял.

Борис. Ну, что ты хочешь от меня, Ян? Я же христианин, я простить брата своего должен.

Ян (оживленно). И простишь! Только опосля. А сначала вота что. В Новгород пойдем. Прям сейчас, ни мал час не медля. К князю Ярославу. Там войско у него. Вот как эти полки у тебя под рукой будут, тогда и прощай брата своего. Сколь влезет прощай! Прощение от сильного принимают! Прощение слабого кому нужно?

Борис. Эх, Ян. Хороший ты человек, и умный, и преданный князю своему. А не понимаешь ты кой-чего. То, что мне ясно, не понимаешь. Главного. И как тебе объяснить-то это, не ведаю.

Ян. И чего же такого главного я не понимаю?

Борис (показывая на лавку). Сядь рядом со мной, Ян.

Ян садится.

Вот ты говоришь: пойдем в Новгород. (Вздыхает.) Это ж война, Ян. Война! Понимаешь ты это или нет?

Ян. Ну, знамо дело, война.

Борис. А значит, и деревни разоренные! И города сожженные! И убитыми все завалено! И гарь от пожарищ! И мертвечиной воняет! И воронье над трупами!

Ян. Ну, так война другой и не бывает, князь! Она испокон веку так выглядит!

Борис. Знаю! Я сам воин и на ратях бывал! Но не на своей же земле такое творить!

Ян (подскакивая с места). Так не ты же первый начал! А Святополк!

Борис (спокойно). Ян, а вот тому смерду, у которого ратники запасы пограбят, коней сведут, женку и дочь понасилят да хату спалят, – ему не все ли равно, кто там из князей первым начал? И простит ли он меня тогда? А ведь он, смерд, хоть и слабей меня стократ, а прощение его мне нужно будет. Ох, как нужно.

Ян (удивленно). Вона как рассуждаешь!

Борис. А как иначе, Ян? Как иначе? Если мы, князья русские, будем не беречь свою землю, народ свой, а, наоборот, зорить его, то на кой черт мы, такие князья, нужны?

Ян. И значит?..

Борис. Значит, не будет войны, Ян. И хватит об этом. Я уже все решил.

Ян. Понятно. (Вздыхает.) Ну, тогда прощай, князь Борис. (Кланяется в пояс.) Отъезжаю я с твоей службы на службу к князю Ярославу. И не держи сердца на меня, коли что не так было. Вишь, смерду-то оно, может, и все равно, а мне вот нет. Мне совсем не все равно, я убивать буду или меня.

Борис (вставая). Прощай, боярин Ян. Недолгая твоя служба мне была, но честная. Помогай тебе бог.

Обнимаются. Ян уходит.

Борис. На Тебя, Господи, уповаю, да не постыжусь вовек, по правде Твоей избавь меня. Преклони ко мне ухо Твое, поспеши избавить меня. Будь мне каменной твердыней, домом прибежища, чтобы спасти меня.

Появляется Горсер с двумя дружинниками.

Горсер делает знак дружинникам остановиться,

а сам проходит за спину к Борису.

Борис. В Твою руку предаю дух мой, Ты избавлял меня, Господи, Боже истины. Ненавижу почитателей суетных идолов, но на Господа уповаю.

Горсер. Хватит, князь. Поднимись. Русские на коленях не молятся.

Борис (поднимаясь). Это ты? Привез послание от брата моего Святополка?

Горсер. Привез.

Борис (протягивает руку). Давай.

Горсер. Оно не на пергаменте, князь.

Борис. На словах?

Горсер отрицательно качает головой.

Борис. Тогда что за послание? Немедля дай мне его!

Горсер обнажает меч.

Борис. Вот как. Такое послание мне от брата?

Горсер. Да, Борис.

Борис. А ты, стало быть, палач? Эх, Горсер, Горсер, а еще обиделся на меня давеча, что холопом в сердцах назвал тебя. Холоп ты и есть! Какой воин палачом стать согласится?

Горсер. Ошибаешься, Борис. Я не палач. (Берет меч Бориса и протягивает его рукоятью вперед.) Возьми меч, князь. Умри как подобает.

Борис. Нет, Горсер, не возьму. Да если бы я захотел, то не один, а десять тысяч мечей поднял бы на Святополка, но я не хочу. И не подниму меч на брата своего.

Горсер. Я-то не брат тебе. На меня меч подними. Не хочу безоружным убивать тебя.

Борис. Ты посол брата, а значит, все равно что он сам. Я не возьму меч. А ты делай то, зачем приехал.

Горсер. Бери меч, Борис! Умрешь безоружным – судьба тебя ждет страшная, жуткая. В Хельхейм попадешь. Тенью бесплотной вечно будешь бродить там по царству старухи Хель. Без памяти, без мысли, даже без цвета. И это навеки! Хоть и не люб ты мне, Борис, а не желаю я тебе участи такой.

Борис. Изыди, Сатана. Лжешь ты, и вера твоя – ложь, и боги твои – ложь тоже.

Горсер (в гневе). Возьми меч! Не сумел по-мужски жить, умри хоть по-мужски! Умри как князь!

Борис (протягивает руку к мечу и тут же отдергивает). Нет!

Горсер. Ну что ж. (Отбрасывает меч Бориса.) Тогда умри как раб!

Рубит Бориса своим мечом.

Горсер (показывая на тело Бориса дружинникам). Возьмите его. Отвезем подарок великому князю Киевскому. (Подходит к иконе и с усмешкой грозит ей пальцем.) Плохой Бог. Почему не спас? Почему не защитил? Мало он молился тебе, что ли? Мало даров принес? Мало церквей тебе построил? А ты не выручил. Плохой ты Бог. Слабый Бог.

Дружинники. Э, да он жив! Горсер, он шевельнулся.

Горсер. Чего городите? Мерещится вам, что ли?

Борис со стоном шевелится.

Горсер. О боги! Это еще что?

Борис пытается встать.

Горсер. Добейте его! Чего встали?! Режьте!

Дружинники наносят Борису удары мечами. Тот падает.

Горсер. Ну?

Дружинник. Все, Горсер. Больше не шелох-нется.

Горсер медленно подходит к телу и внимательно

вглядывается в него.

Дружинник (с усмешкой). Постарел ты, видать, Горсер. Такого щенка – и с одного удара не убить.

Горсер. Замолчь. (После паузы.) Чего встали? Уберите его.

Дружинники уносят тело князя.

Горсер. Как там у Мстивоя? Хоть бы ладно все прошло.

Уходит.

Появляется Мстивой. С ним несколько дружинников. Волокут связанного князя Глеба. Дружинники бросают князя и отходят, отставляя Мстивоя с Глебом наедине.

Глеб. Что ж вы творите? Креста на вас нет.

Мстивой. Почему нет? Вот он. (Вытаскивает из-за ворота нательный крестик.) А чего? Мне умные люди объяснили, что он не тяжелый. Я попробовал – и впрямь не тяжелый.

Глеб. Тогда как же не боишься ты Бога? Святополк Каином новым стать хочет. А ты что ж, слуга Каинов? И не страшно?

Мстивой (пряча крестик). Не-а, не страшно. В детстве страшно было, когда вот таким вот крестом, только размером поболе, деду зубы вышибали. Целовать заставляли. Тогда страшно было. А зараз – нет.

Глеб. Да то ж разве истинные христиане делали над твоим дедом? То такие ж дураки, как и ты.

Мстивой. Э-э-э. Дураки, да не такие. Другие. Я никого в свою веру насильно не забиваю. И не говорю же тебе, сними, дескать, крест, и я тебе жизнь оставлю. Так что я, может, и дурак, да человек-то лучше, чем вы.

Глеб. А я бы и не снял. Никогда не отрекусь от Христа. Я раб ему верный.

Мстивой. Раб верный? Эх, ты! Князь, а дурень. Рабов верных не бывает. Только свободный может быть верным. А рабов верных не бывает. И я тебе это сейчас докажу. (В сторону.) Эй, парни! Волоките сюда этого… раба княжьего, как там его… Торчин, что ли? Давай его сюда! (Глебу.) Сейчас посмотришь, князь, какие у тебя рабы были верные.

Дружинники выводят Торчина. Мстивой подходит к нему и некоторое время пристально смотрит в глаза.

Мстивой. Ты жить хочешь?

Торчин. М-м-м… Дак… Это…

Мстивой. Чего ты тут «му-у», «му-у»? Я спрашиваю: жить хочешь?!

Торчин. Знамо, хочу.

Мстивой. Хорошо. Вижу, умный. А свободу хочешь?

Торчин. Хочу.

Мстивой. Тоже хорошо. Ну, а коли так… (Достает кинжал.) Вот тебе цена свободы твоей. (Кивает головой в сторону Глеба.) Понял, какая цена? Коли понял, бери нож.

Торчин мнется.

Мстивой. Ты чего, а? Этот нож сейчас или в тебя, или в господина твоего. Выбирай. Тебе решать.

Торчин берет нож, делает несколько шагов к Глебу, останавливается, хочет вернуться.

Мстивой (хватает Торчина за шиворот). Куды, паскуда?! А ты как думал?! Думал, у свободы цена дешевше?! Нет! Вот она какая! (Толкает его к Глебу.) Режь, стерво, или я тебя прирежу!

Торчин в отчаянье начинает резать Глеба кинжалом. Через несколько ударов один из дружинников хватает его за руку.

Дружинник. Хватит, хватит. Ишь, разошелся. Прям берсерк какой-то! Понравилось, что ли, людей резать?

Торчин, пошатываясь, подходит к Мстивою

и протягивает ему кинжал.

Мстивой. Себе забери. Награда. Заслужил.

Торчин. Я… это…

Мстивой (не глядя на него). Пошел вон. (Пауза.) Чего стоишь тута? Оглох, что ли? Вон пошел, говорю. Ты свободный теперь. Вали куда хошь, только подале отсель.

Торчин уходит.

Дружинник (Мстивою). А к нам в ватагу его? Князя своего зарезал, дак не сблодит.

Мстивой. Чтоб он при случае и нас вот так же прирезал? Нет уж. Кто раз предал, теперь всегда предавать будет. И раб он. По нутру своему раб. Думаешь, он куда сейчас пойдет? Он, холопья душонка, господина себе нового искать сейчас начнет. Есть такие, есть, не могут свободными быть. Не умеют. Боятся. На брюхе им перед кем-то всегда ползать надо. Тьфу. Такие для меня и не люди вовсе.

Дружинник. А чего отпустил тогда?

Мстивой. Обещал, дак и тово.

Дружинник. И что такому слово держать? Сам же баешь – холоп.

Мстивой (глядя дружиннику в глаза). Его обману – ты мне потом как поверишь?

Дружинник (усмехается). Ишь ты. Ну, можа, и верно. Только вот расскажет еще кому-нибудь.

Мстивой. Ага. А заодно расскажет, как князя своими руками прирезал, да? Молчать он, сука, будет. Всю жизнь молчать.

Дружинник. И то верно.

Мстивой. Ладно. За разговорами и дотемна не управимся. Берите князя и везите к боярину Горсеру. Пусть порадует. Да смотрите коней там не запалите. (Усмехается.) За лошадок Горсер строго спросит.

Все смеются. Дружинники уносят тело Глеба.

Мстивой уходит следом.

Появляется Горсер. Видно, что он в подпитии. В руках кувшин с вином и чаша. Оборачиваясь, кричит кому-то, продолжая разговор: «Как орда Инанчи-бека подойдет, сразу же поднимай остальных печенегов и, не стряпая, вслед Святополку идите. Я нагоню». Садится за стол. Наливает. Пьет.

Горсер. И кто бы подумать мог, что Ярослав Хромоножка все-таки сговорит с новгородцами да на нас выступит? А нам тут теперь возись с этими харями печенежскими, нанимай их, принимай, угощай.

Появляются Анастас и Илларион. Не глядя на Горсера, идут мимо.

Горсер (радостно). О, Анастас! Боги-боги, какие гости-то в терему княжьем. Куда собрались-то, рабы Божьи? Меня прошать не хотите, можно вам туда аль нет? Анастас, а кто это с тобой? Пошто я его не видал в Киеве досель?

Илларион (останавливаясь). Звать меня Илларион. Я монах из…

Анастас (дергая Иллариона за рукав). Не о чем с ним разговаривать.

Горсер. Это еще что? А ну, стой. Погоди, поп. А чего это ты со мной поговорить не хочешь? (Встает и преграждает священникам дорогу.) Чем это я тебе плох? И чего вы тут пришли в княжий терем? На ночь глядя. Ходите. Бродите. Чего ходите? Зачем бродите? Поучаете? Наставляете? Почему меня не поучаете? Почему меня не наставляете? Я что, не такой, как все?

Анастас. Мы ко князю Святополку. Пусти, боярин.

Горсер. Князь Святополк еще намедни вечером с дружиной и ратью киевской вышел встречать братца своего Ярослава. От так. Так что, попы, спешить вам некуда. И идти не к кому, окромя меня. Посему садитесь. Выпьем со мной. Поговорим-покалякаем. Ежели желаете, даже о Христе поговорить можем. Ради гостей дорогих послушаю.

Анастас. Выходит, князь на битву пошел, а ты, воевода сраный, в Киеве остался. Отсидеться решил?

Горсер. А знаешь, я тебя прощаю. И речи твои нелепые к сердцу не беру. Потому не ведаешь ты, чего городишь. Я тут не отсиживаюсь, а печенегов встречаю. Понял? Как все соберутся, следом за Святополком выступлю. Уж не умедлю. Очень мне хочется Ярославу хромоногому и вторую ногу свернуть. А то прыток больно.

Анастас. И пьянствуешь!

Горсер. И чего? К утру опять трезвым стану.

Анастас. А нехристи эти что творят вокруг, тебе ведомо? Монастырь теребовлицкий сожгли и пограбили.

Горсер. Это какие именно нехристи?

Анастас. Печенеги.

Горсер. А-а, эти. Ну, эти – да… Не могут они иначе. И воспретить нельзя – уйдут. Заскучают и уйдут. Да ты не печалься, Анастас, я их уведу скоро. Садись поговори со мной. Садись. Ты должен со мной говорить. Я ведь по вашей вере кто? Я овечка заблудшая. Так ведь? Со мной говорить надо.

Анастас. Волк ты кровожадный, а не овечка.

Горсер. А вот тут ты дурак получаешься, а не поп. Я не волк, я волкодав. Понял разницу? Волк стадо режет, я охраняю.

Анастас. И сам его жрешь!

Горсер. Ну а как ты хочешь? Уж так устроено. Вот смотри: охраняет овчарка стадо. А хозяин ее за это мясом кормит. Так он, по-твоему, это мясо где берет-то? Неужто на стороне покупает, а?

Анастас. И в чем разница, коли так?

Горсер. А разница в том, что волк убивает своевольно, а овчарка – только того, на кого хозяин покажет. Потому: волку – смерть, волкодаву – хозяйская ласка.

Илларион. А любовь?

Горсер. И любовь. Хорошего хозяина почему не любить?

Илларион. Да я не о том. К стаду любовь как же? Стадо-то ты любишь, овчарка?

Горсер. А на кой ему моя любовь? Оно от моей любви не отучнеет. Стаду от меня нужно, чтоб порядок был. Чтоб все своим чередом шло. По-старому, по-обычному, как от дедов-прадедов повелось. Это называется – закон.

Илларион. Закон? (Задумчиво.) Нет. Не так. Что-то не так тут говоришь ты. И закон, конечно, нужен, но…

Анастас (прерывая). Да о чем ты с ним толкуешь, отце Илларион? Что объяснить хочешь? Это же монстр! Вампир кровожадный!

Горсер. Слушай, Анастас, хочешь меня ругать – давай ругай по-русски. Бо я не понимаю, чем это таким ты меня облаял.

Анастас. Упырь! Так понятно?

Горсер. Вот. Совсем другое дело. Упырь – понятней и красивше даже как-то. Только непонятно, чего это я упырь?

Анастас. Потому что ты из тех овчарок, что и хозяев режут.

Горсер. Эва как! Это ты мне что, этих ублюдков греческих, Бориса с Глебом все вспоминаешь? А себе чего не вспоминаешь? Кто грамоты писал, уговаривал Бориса уступить престол брату старшему, Святополку? Я, что ли? Ты, поп.

Анастас. Я же не знал, что их убивать задумали!

Горсер. Что ты мне прикидываешься тута?! Не знал он! В Константинополе возрос и не ведал, как за власть борются, да?! Все ты понимал и все ты знал! А зараз строишь тут из себя…

Анастас. Лжешь! Не понимал я тогда. Я ж думал, здесь, на Руси, все по-иному должно быть. Не как в Константинополе! Там уж давно все в пороке погрязло. А здесь я хотел, чтоб все по-иному. По-христиански чтоб! Без крови!

Горсер. По-христиански? Без крови? Ах ты, сирота-сиротинушка. А когда ты вместе с Добрыней Новгород огнем и мечом крестил, когда вы там жгли да резали, ты тогда ишшо Христу не веровал?! А на Ростов, вспомни-ка, три раза походом ходили. Три раза вокруг города все выжгли. Неужто без крови обошлось?! И еще он мне тута будет говорить, что я упырь! С меня спрос за кровь невелик. А вот ты-то пошто такой кровожадный? Тебе вроде не положено.

Анастас (в ужасе). Кто говорит со мной устами этими?

Горсер (удивленно). Во как. Анастас, кто из нас пьяный: я аль ты?

Илларион (Горсеру). Судишь ты вкривь и вкось. Не кровью вера христианская на Руси поднялась.

Горсер. Верно. Иным хватало просто в морду дать.

Илларион. А ты и впрямь овца заблудшая.

Горсер. Ну! А я чего вам с самого начала твержу? (Анастасу.) Анастас, а этот поп умней тебя. (Иллариону.) Вот и садись рядом, выпей со мной, потолкуй.

Илларион. Вот воззри окрест, боярин. Монастырь печенеги пожгли. А он уже опять строится. И никого силой туда гнать не пришлось, люди сами подтянулись. И церквей в одном Киеве сочти сколько. Никого силой строить не нудили.

Горсер. И что сие значит?

Илларион. А значит сие, что, когда кир Анастас и князь Владимир зерна веры Христовой на Руси сеяли, земля уж вспахана была. Задолго до них. Иначе не принялись бы ростки. Ни за что не принялись бы, сколь их кровью ни поливай. А так возросла вера и плоды истины дала. Сладкие. Ты б отведал, а, боярин?

Горсер. А пошто поливали тогда? Яблоню-то свою. Кровью. Коль все само бы и так взошло.

Анастас. Плевела выкашивали!

Горсер (поднимаясь). Плевела? Ах ты, ж… Вера предков наших, обычаи наши для тебя плевела, грек! Ты вота чего, Анастас, хоша мы с тобой и знакомцы старые, а ты не замай. И еще. В одном ты прав: враг у ворот, а я тут с вами пьянствую. То-то что воевода сраный. (Иллариону.) А тебе на прощанье так скажу. Коли бы князь Владимир яблочко то не надкусил, никто бы его и жрать не стал. Так бы и сгнило на ветке. Тут так заведено, понял? А не понял, так поймешь. Вот подожди, Ярослава Хромого разобьем, вернемся, тогда увидишь, как у нас на Руси заведено с этим делом.

Уходит.

Анастас. Как понять этих людей? Вот боярин сей и умен, и родом славен, в чести у князя Владимира и у Святополка нынешнего. Да и ни один князь такого человека местом бы высоким не обнес. А он пошел на гиблое дело. Ведь гиблое же! Ведь не повернуть ничего вспять! Не может быть, чтоб старое вернулось, когда новое укоренилось уже. А он идет. На гибель идет и сам небось знает про это.

Илларион. Все просто, кир Анастас. Он русский.

Анастас. Однако родной брат его, боярин Ян, к вере истинной сразу и всей душой примкнул.

Илларион. Ну конечно. Он же тоже русский.

Анастас. В твоих словах я не вижу логики, брат Илларион.

Илларион. Ну так ведь и я русский.

Анастас (после паузы). Я думал над этим. Третий десяток лет тут живу и постоянно об этом думаю.

Илларион. О чем, кир Анастас?

Анастас. О том, что для того, чтобы понять народ сей, надо среди него родиться и вырасти. Потому и предстоятель местной церкви из местных же быть должен. И я тебя на место сие прочу. Мне вослед.

Илларион. Может быть, ты и прав. Но Константинополь никогда не поставит русского митрополитом Руси. Ты же сам это знаешь.

Анастас. А еще я знаю канцелярию патриаршью. И знаю, как дела там делаются. Ныне Константинополь уже не тот, что при Юстиниане Великом. Ныне там за злато-серебро и эфиопа митрополитом русским сделают.

Илларион. Симония.

Анастас. Да. Симония. Взятки. И это еще самое невинное из того, что там в наше время творится. Потому вот на что благословляю тебя, брат Илларион. Ныне же езжай ко князю Ярославу. Он победит в этой войне, я вижу это. Святополк слаб перед ним. Так что быть Ярославу великим князем Руси. А князь он новгородский. Возрос там. В Новгороде же нас, греков, всегда не любили. Смекай. Стало быть, и Ярослав не любит. Значит, и митрополитом он тоже русича захочет видеть. Постарайся полюбиться ему, брат Илларион. Вижу я, можешь ты ему по сердцу прийтись. Скажи князю, чтоб пенязей для Константинополя не жалел. И быть тебе тогда митрополитом Руси.

Илларион. По-твоему, выходит, для того чтобы церковь русскую возглавить, надо милости сильных мира сего доискиваться да взятки раздавать? А ежели я не желаю так?

Анастас. Не вижу в словах твоих ни ума, ни смысла. Неважно, как придешь ты к власти, важно, как пользоваться ею будешь. Русскую церковь крепить надо. Для этого ей и предстоятель русский нужен. Не вижу никого из русских, кроме тебя, могущего сей крест на плечи свои принять. А потому, брат Илларион, не ради себя, не ради гордыни и славы мирской, а ради церкви христианской, ради того, чтоб светоч веры на Руси не угас, дашь ты взятку патриарху. И сам брать деньги за поставления в священники будешь. И от князя и бояр деньги и земли брать. Без этого церковь слаба. А без церкви не быть вере христианской на Руси.

Илларион. Какая же это будет вера, коли через грехи и пороки ее взращивать надо?!

Анастас. Плоды сладкие из навоза растут. Из сахара ничего еще не выросло. Если для того, чтобы целый народ спасен был, нам с тобой душу свою погубить надо, значит, так тому и быть. Моя душа уже погибла. Я ведь много страшного творил, брат Илларион. И еще натворю. Испугал меня сегодня боярин Горсер, когда начал про дела мои кровавые рассказывать. Показалось мне: сам Господь говорил устами его. А может, так оно и было. Ведаю, что место для меня в аду уже давно приготовлено. Пусть так. Зерно умереть должно, чтобы хлеба взошли. Так и моя душа умерла, но через то Русь крещена оказалась.

Илларион. Крещена ли? И досель христиане только в городах. А вокруг море темное, языческое. Без конца и края. Требы языческие под самим Киевом справляют. А если уж дальше отойти…(Огорченно машет рукой.)

Анастас. Лучше тебя ведаю про это. Потому и говорю: крепи церковь. Душу губи свою, не жалей, а церковь крепи. А Русь крещена. Не сомневайся в том. И доказательство тому мы своими очами узреть удостоились по милости Господа. Святые воссияли в земле Русской! Это ли не доказательство?

Илларион. Святые?

Анастас. Да, брат Илларион. Князья Борис и Глеб. Не подняли меча на брата своего. Смерть телесную предпочли смерти духовной. Они святые, без сомнения. Вот какие плоды из смрада дел моих выросли. И это утешать меня в аду будет.

Илларион. Оставь, кир Анастас. Грешно при жизни в ад собираться. Где тебе быть, никто не ведает, кроме Господа.

Анастас. Я про себя ведаю. Однажды ночью на молитве открыл Господь мне кару мою. Будет она мне и в той, и в этой жизни. В той – костры адские, в этой – забвение людское. Забудут русские про меня. Забудут про первого главу церкви своей. Забудут про того, кто крестил Русь, и славу эту другому припишут. Князю Владимиру. А князь здесь сбоку. Русь я крестил! Церковь Русь крестила, а никакой не князь. Владимир только тем и помог, что сам крестился.

Илларион. Этого немало.

Анастас. Да. Пожалуй, немало. Ну, и храмы он строил, и церковь мне крепить помогал. И сам же всю жизнь насмешки строил – и надо мной, и над верою. Помню, крестил я его в Херсонесе. Ну, он из купели выбрался. Мокрый, отфыркивается и эдак с издевкой говорит: «Ну, теперь познал я Бога истинного». И заржал во весь голос, а за ним и дружина засмеялась. Много в нем язычника еще оставалось. Но все равно его возвеличить и восславить аки святого должно. И это твоя будет забота, брат Илларион. Может быть, главная. Ибо нужны русской церкви не только русские митрополиты, но и русские святые. Потрудиться тут тебе придется. Не любили и не любят Владимира в Константинополе. Но ты старайся. Не у тебя, так у потомков получится. Пусть так. Церкви спешить некуда. Теперь она на Руси навечно. Ради этого я и старался. Ради этого и на костры адовы, и на забвение людское с радостью соглашаюсь.

Илларион. Страшно тебе, кир Анастас?

Анастас. Нет, не страшно. Тяжко. Очень тяжко. В затвор уйти хочу. Подальше от мира. В леса или пещеры. Но нельзя. Очень много еще не сделано. То, что налито, должно быть выпито. Мне вот такая чаша суждена, и я не откажусь от нее. Не смогу отказаться. И ты не откажешься. Вижу я это, брат Илларион. Встать тебе во главе церкви русской. Принять из рук моих чашу с сим горьким питьем.

Появляются Горсер и Ян. Оба одеты в доспехи.

Горсер. Пришел, не забоялся. Молодец, Ян. Хвалю за храбрость, младшой.

Ян. А чего тебя бояться? Не чудище чай лесное. Брат все же.

Горсер. Брат. То-то же, что брат. Вот и позвал я тебя на толковище это… Что ж ты против брата старшего меч-то поднял?

Ян. Я? То не я, то князь твой, окаянный Святополк, на братьев меч поднял.

Горсер. Не подними он, подняли бы на него. А коли так, лучше уж первому начинать.

Ян. Мне-то можешь и не врать, Горсер. Не Святополк начал, а ты. У князя твово сроду духу бы не хватило затеять такое. Тот раз поляки его подзудили против князя Владимира выступить, в этот раз ты – против всей Руси. Тот раз он в остроге закончил, где этот раз закончит, не знаю.

Горсер. Говорю ж тебе, выбора не было. Ну кто бы ему княжить дал? Он же Владимиру не родной, приемыш. Чужак в роду. Твой же Ярослав первым бы в покое его не оставил. Если уж князь твой на отца родного рать готовил, то приемного брата ему прирезать – раз плюнуть.

Ян. Князь Борис, однако же, отступился. За что ж их с Глебом-то?

Горсер. Что вы все за ними печалуете? Тоже мне потеря – два грека.

Ян. По отцу-то наши. Русичи.

Горсер. А по вере? По вере считать надо, не по отцу. Так по вере они греки.

Ян (удивленно). О, до чего договорился! По-твоему судить, дак выходит, и я грек.

Горсер. Ты не грек, ты просто дурак. Уж не знаю, каким медом и како место они тебе намазали, что так стоишь за них.

Ян. Ты меня за этим, что ли, звал? Чтоб облаять? Ну вот облаял, ублажил душеньку. Дале чего?

Горсер. Не за этим, конечно.

Ян. Так говори дело. У меня времени нет с тобой рассиживать. Того и гляди хватятся, куда воевода пропал.

Горсер. Ну так слушай дело, брат. Не сегодня, так завтра бой. Посмотри: вся Южная Русь против всей Северной собралась. Мы так друг друга еще не резали. Кому радость от этого, окромя соседей?

Ян. Так-то оно так. Да что ж теперь сделаешь?

Горсер. А замириться. Пусть Ярослав в Новгороде сидит, а Святополк в Киеве.

Ян. Русь надвое разорвать? А от этого кому радость будет? Не тем же соседям?

Горсер. Хрен с ними, с соседями, пусть радуются. Пока. Зато у нас все живы останутся. Главное, чтоб дружины уцелели. А то ведь завтра, как рубиться начнем, столько мяса понаделаем. Сами себя победим, тогда бери Русь кто хошь голыми руками.

Ян (после паузы). Раньше об этом думать надо было. А сейчас… И хорошо бы замириться, да неможно. Никак неможно.

Горсер. Почему? Воевать можно, а мириться – нет? Так, что ли?

Ян. Ну, посуди сам. У нас три тысячи викингов. Наемников. Нам, ежели вас теперь не разбить и добычу не взять, как с ними рассчитаться?

Горсер (горько усмехаясь). А у нас печенеги. И тоже наемники.

Ян. Вот. И вам, стало быть, замириться – значит без добычи остаться. А с печенегами тогда как же?

Горсер (вздыхает). Ох... Вот замутили так замутили.

Ян. Вот оно как получается, братко. Начать-то войну легко, а закончить… Сам же все видишь. И надо бы замириться, а никак.

Горсер (задумчиво). Может, перерезать их?

Ян. Кого?

Горсер. Ну, наемников этих. Мы – своих, вы – своих. Окружим и… (Проводит ребром ладони у горла.) Мол, неча по Руси шастать.

Ян. Сами ж звали.

Горсер. Сами и зарежем.

Ян. Бесчестное ты дело предлагаешь, Горсер. Какая слава после этого о Руси пойдет, ты подумал? (Подумав.) Да и не верное это дело. Неизвестно, кто кого еще вырежет. Мы их, аль они нас.

Возникают и начинают помаленьку усиливаться звуки битвы. Весь дальнейший диалог проходит на фоне этих звуков.

Горсер. Так что ж, Ян? Стало быть, не договорились мы с тобой?

Ян. Стало быть, так.

Горсер. Ну, тогда прощай. (Поднимается, отходит, потом оборачивается.) И вота что… Коли уж враг ты теперь мне, так я терем твой в Киеве сожгу. Воевать так воевать.

Ян. Ну что ж. Воля там, в Киеве, покуда твоя. Только, Горсер, как жечь будешь, допреж сходи на могилки к батюшке с матушкой. Покажись им, какой ты теперь стал!

Горсер (хватаясь за меч). Замолчь! Замолчь мне тута про родителей! Они свою жизнь честно прожили! И ни веры, ни земли своей грекам не продавали, как ты, выродок!

Ян. Ну, Горсер. Ну, братец родненький. За слова такие… Как бой начнется, держись от меня подале. А то так хлобыстну – башка на пять саженей отскочит.

Горсер. И ты под руку не попадайся! До мудей разрублю, дальше сам развалишься!

Появляются Горсер и Святополк. Оба ранены, в повязках. Горсер поддерживает князя. Усаживает его к столу.

Горсер. Вот тут, княже, посиди. Охолони чуток. От погони оторвались, кажись, да кони устали. Ты посиди тут, а я с хлопцами… Тут село должно быть невдалеке. Там коней свежих пошукаем. И дале поскачем. (Хочет уйти.)

Святополк. Куда?

Горсер. Да за конями, княже, за свежими. Баял же, ты меня не слышишь, что ли?

Святополк. Куда поскачем-то, спрашиваю. Где нас ждут? К печенегам опять?

Горсер. К печенегам не проедем. Погоня за спиной.

Святополк. Видишь, Горсер, нет мне места больше на земле этой. Сам же видишь. А говоришь: коней свежих… поскачем… А места, куда скакать, и нету.

Горсер. Есть такое место, князь. И встретят там тебя хорошо. По чести. И войско дадут.

Святополк. Что за место?

Горсер. Рим.

Святополк. Рим? Та-а-ак. Вон чего ты задумал-то...

Горсер. Плоха задумка, что ли?

Святополк. Мне, князю русскому, Папе туфлю целовать? Ты в уме ли, Горсер?

Горсер. Ну и поцелуй. Отец твой названый, Владимир, может, патриарху греческому тоже чего целовал. И Русь попам греческим отдал. Тем власть свою укрепил. А ты Папе поклонись. И попов римских на Русь позови, заместо греческих. Невелика разница, а власть вернешь.

Святополк. Так как же это, Горсер? Народ-то, Киев-то примет ли?

Горсер. А пошто тебе смердов спрашивать? Владимир много их спрашивал? Загнал в Днепр да и крестил. А потом столы по всему Киеву им накрыл. Ну, они веру предков и пропили. Я это своими глазами видел. И ты им столы накроешь. Они и греков пропьют. Так что не боись, княже. Мы с тобой еще не одну чуду учудим.

Святополк. Учудили уж.

Горсер. Да ты что, княже? Мы еще и не начинали толком-то. Выше голову, князь, выше! В горе жить – непечальным быть. Печальному в горе погибнуть. Слышишь, что говорю тебе?

Святополк. Слышу.

Горсер. Вот и хорошо. Ну, пойду я. А ты отдыхай. Поспи. До Рима путь длинный.

Святополк. Да. Длинный. Что-то уж очень длинный.

Горсер. Чего?

Святополк. Ничего. Это я сам с собой. Ступай. Делай, что знаешь.

Горсер уходит. Святополк сидит какое-то время молча. Потом встает, подходит к иконе и берет ее в руки.

Святополк. За что же Ты так взъелся-то на меня, Господи? За что гонишь и преследуешь с самого детства? Чем я Тебе не хорош?! Тем, что через кровь перешагнул, чтоб на престол великокняжеский сесть? Да за власть-то еще не так борются! Вон, в Польше али Чехии, там как один сядет на трон, так первым делом всех братьев своих либо убьет, либо оскопит да в темнице уморит. И ничего Ты им не делаешь. Правят и благоденствуют. А там ведь родные братья под нож идут. Не как у меня. А в Царьграде как? Там уж который век за власть дети – отцов, жены – мужей режут, давят, травят. А Ты молчишь! Церковь Твоя это благословляет. А Ты молчишь! Уже такого порока, уже мерзости такой на земле не осталось, которые бы в том святом городе не благоденствовали. А Ты молчишь! Тебе на это любо смотреть, что ли?! Я один поперек горла Тебе встал?!

Бросает икону на стол. Отходит. Потом возвращается.

А Владимир-князь, батюшка мой названый, непрошеный. Он что вытворял, пес поганый! Отца моего убил, мать обесчестил, а потом прогнал! Ему можно, да? И ничего Ты ему за это не сделал! Он хороший для Тебя. Что бы ни натворил, сколько бы крови ни пролил, все одно – люб Тебе. Один я плохой, да?! Попы говорят: справедлив Ты. А я вот не пойму что-то: с чего они это взяли? Где справедливость-то Твою они узрели, я вот ее не вижу чего-то! Почему не вижу? (После паузы, ошарашенно.) Понял. Я понял. Да ведь Тебя и вовсе нету. Ага. Вон оно что. Нету Бога. Никакого. Ни Тебя, ни Перуна, ни Одина. Никого из вас нету! От как оно выходит-то.

Вбегает Горсер.

Горсер. Княже, собирайся не стряпая. Нашли коней свежих. И не искали почти, так-то сказать. Сразу-от в соседнем селе. Везет нам сегодня. Боги помогают.

Святополк. Нет бога.

Горсер. Чего?

Святополк. Нет, говорю, бога.

Горсер. Это какого? (Кивает на икону.) Этого, что ли? Ай-яй-яй, горе-то какое, правда, княже?

Святополк. Никакого нету. Ни единого.

Горсер (после паузы). Ты чего это, князь? Чего городишь-то?

Святополк. Сказки все это, Горсер. Про богов-от. Сказки для младней. А мы, дурни, до седых бород этим сказкам верим. Кланяемся им, то деревянным, то вона на досках намалеванным. А их и нет никакого вовсе. Вот смех-то, Горсер, правда?

Горсер (садясь за стол). Та-а-ак. А кто ж тогда есть?

Святополк. Мы есть. Звери есть. Птицы есть.

Горсер. И все?

Святополк. Тебе мало? Ну, рыбы ишшо.

Горсер (внимательно глядя на Святополка). Рыбы, стало быть. (Трет лицо рукой.) Ага. Так. И давно ты додумался до такого?

Святополк. Нет. Только что. Вот здесь, Горсер, и додумался. Покуда ты коней искал.

Горсер (сокрушенно вздыхая). Ну надо же. И искал-то вроде недолго. (Горько усмехается.) Ну надо же.

Святополк. А тут долго думать и не надо. Все просто. Сам посуди, Горсер: если бы бог был, разве жили бы мы так, как живем? Если бы хозяин у света этого был, разве позволил бы он такому твориться? Да самый худой смерд не попустит у себя на дворе такого, что на свете делается. Потому хоть плохой, а хозяин.

Горсер. Ну-ну. Дале чего?

Святополк. И понял я, Горсер, что ежели бы был бог, то он меня, мразь, кровопийцу, братоубийцу окаянного, прихлопнул бы тут же. И тебя рядом со мной пришиб бы бог в те поры.

Горсер (в сторону). Ну, я поживу ишшо, а тебя он, я гляжу, уже пришиб. От так раз. Не вовремя князюшка спятил. И чего теперь делать-то?

Святополк. И понял я тогда, Горсер, что нету бога. Если я есть, то бога нет. (Прислушивается.) Горсер, слышишь? Слышишь?!

Горсер. Чего?

Святополк. Голоса! Шаги! Нагнали нас, Горсер! Убивать идут!

Горсер. Да это наши, князь. На дворе сожидают, когда ты выйти изволишь.

Появляются Борис и Глеб, одетые в белое.

Святополк. Горсер, кто это?

Горсер. Где?

Святополк. Вон же, вон там в углу. Двое.

Горсер. Тьфу ты! Да нет там никого. Угомонись ты, княже. Ну что ж ты будешь делать-то.

Святополк (приближаясь к Борису и Глебу). Кто вы? Чего надо вам здесь? (Узнает.) Нет! Вы же мертвы. Вас же убили.

Борис. Да. Нас убили.

Глеб. По твоему приказу, брат.

Святополк. Убирайтесь! Сгиньте!

Появляется Мстивой. Подходит к Горсеру.

Мстивой. Чего у вас тута, боярин? Ехать же надо.

Горсер. Куда ехать, Мстиша? Погляди, что с князем-от деется.

Борис (Святополку). Мы посланы к тебе, Святополк.

Глеб. Посланы, чтобы сказать…

Святополк. Молчите! Нет! Нету вас! Не возвращаются мертвые с погоста!

Мстивой (Горсеру). Чего это с ним, а?

Горсер. Умом тронулся, не видишь, что ли?

Мстивой. Во как. И чего теперь?

Горсер. А теперь все, Мстиша. Теперь все. Мы и с князем-то этим не сильно кому нужны были, а уж без него и вовсе…

Борис. Мы пришли сказать тебе, брат, что сегодня предстоит тебе встать рядом с нами перед лицом господа нашего.

Святополк. Ложь!

Глеб. И говорим тебе, что прощаем тебе, брат. Прощаем нашу смерть.

Борис. А простит ли тебя господь, того не ведаем.

Святополк. Убирайтесь! Ни знать, ни видеть не желаю ни вас, ни бога вашего! Ложь все это! Ложь!

Горсер (Мстивою). Вот куда с ним таким ехать? Он и нам будет помехой, и себе мукой.

Мстивой. И как быть?

Святополк. И умирать я пока еще погожу. Уж не сегодня, это точно. Врете!

Борис. Нет, брат. Отмерены уже часы твои.

Горсер (Мстивою, кивая на Святополка). Помоги ему. (Обнажает кинжал, протягивает Мстивою.) Легкой смертью от мук избавь.

Глеб (Святополку). Отмерены и сочтены. До скорой встречи, брат. Мы будем молить господа, чтоб простил тебя.

Борис и Глеб уходят, и одновременно Мстивой сзади бьет Святополка кинжалом.

Горсер. Ну вот и все. (Подходит к Святополку и закрывает тому глаза.) Запомни, Мстивой, не должен жить человек, когда он и себе, и другим в тягость. И если не видел ты от него зла, то подари ему легкую смерть. Своих, Мстиша, мучить не надо. Понял меня?

Мстивой. Понял. Так впредь и буду поступать.

Горсер. И молодец. (Кричит.) Эй, кто там есть, быстро сюда!

Появляются несколько дружинников.

Горсер. Вот что, молодцы. Князь Святополк покинул нас и ушел к пращурам в чертоги богов. Посему тело-от заберите. По дороге, как случай представится, схороним как положено.

Дружинники уносят тело Святополка.

Мстивой. Что с ним сталось-то, а, Горсер? Зачем боги разум у него забрали?

Горсер. Зачем? Так сразу и не скажешь. Я ведь тебе не скальд, не провидец, чтоб волю богов распознавать. Но думаю, затем, что слаб наш князь оказался. Духом слаб. А такие у власти не держатся. Таких она под копыта сбрасывает и топчет. Вот и его… Слаб был. А слабому духом разум зачем? Он ему только докука лишняя. Вот и отняли у него разум боги. Коль не нужен – отдай.

Мстивой. Горсер, а почему он духом ослаб?

Горсер. Совести в нем много было, Мстиша. Разве ж можно с совестью – да на княжий престол? Она ж тебя убьет за это, совесть-то. Вот и Святополка нашего… Вишь, он все не мог простить себе, что братьев убил. Все мучился. Переступить через кровь духу еще хватило, а жить с этим – нет. Какой же это князь? Вот Владимир – тот князь настоящий был. Тот за-ради власти на все пошел. И братьев, и друзей убивал. Над предками надругался, веру их растоптал. Вот как за власть-то держаться надо! Он и сына родного, Ярослава Хромоножку, убил бы. Уже и рать на него готовил. Умер вовремя, а то и Хромоножке бы не жить.

Мстивой. Мудрому.

Горсер. Чего?

Мстивой. Ярослав Мудрый теперь его величают.

Горсер. Ишь ты. Ну-ну. Тожеть умеет власть держать. Против отца родного восстал. Мудрый. Гля-ко. А ведь точно, что Мудрый. Я тебе, Мстиша, скажу сейчас, что никому допрежь не говорил. Он ить знал, что мы с тобой Бориса с Глебом убивать поехали. Знал, Мстиша. Упредили его. Так вот, посуди теперь: знал, а не помешал. Почему? А потому, они ему тоже поперек дороги стояли. Теперь не стоят. Теперь никто между ним и киевским престолом не стоит. Теперь он Мудрый, а наш – Окаянный. А Окаянный он только потому, что у власти не удержался. Только в этом его вина. Удержался бы – тоже Мудрым бы прозвали. Запомни, Мстивой: тому, кто власть взял, тому всё прощают. Того и восхваляют, того и любят, будь он хоть по глаза да по уши в крови. Святополк не понимал этого. Потому и проиграл.

Мстивой. А мы? Мы тоже проиграли, Горсер?

Горсер. Я проиграл. Ты, Мстиша, покуда нет.

Мстивой. Почему? Ведь всё сделали, чего хотели. Кто тебя победил? Ихний бог?

Горсер (усмехаясь). Не. Куды Ему. Это слабый бог. Судьба нас победила. Далеко-далеко, в такой дали, что не доскачешь, не доплывешь, у ручья Урд сидят три волшебницы норны. И плетут судьбы. А они, Мстиша, хоть и волшебницы, а бабы. Болтают да отвлекаются на все подряд не по делу. Потому порой и выходит пряжа их вкривь да вкось. А исправить ее даже боги не в силах. Уж как сплели, так и сплели. Вот и мою судьбу они, видать, неказовито выткали. Но твою-то, может, и получше соткали.

Мстивой. И что теперь?

Горсер. Что теперь? Я тебе скажу, что теперь. Теперь, Мстиша, бери людей и уезжай. По дороге князя захорони где-нито…

Мстивой (перебивает). А ты?

Горсер. А я тута останусь. Братца родного подожду. Перемолвлю с ним напослед. Да и погоню надо задержать хоть маленько, чтоб вы подале утечь смогли.

Мстивой. Ты чего придумал-то? Да чтоб я тебя бросил? Не будет этого!

Горсер. Цыть! Я велю! Не обо мне думай, о деле нашем. Оно погибнуть не должно. Вот теперь твоя, Мстивой, забота!

Мстивой. Убьют же тебя, боярин. Хоча и брат, а убьет.

Горсер. А это, Мстиша, уж мне решать. Не Ярославу и не богам, а только мне. Я свободный русич, а решать, где, когда и как умирать, – это право свободных людей.

Мстивой. Да как же я без тебя, Горсер? Я ж не знаю, что мне делать. Я ж не умею ничего. Не возмогу я.

Горсер. Сможешь. Для начала вот чего делай. Пробирайся на север. Там в лесах волхвов, ведунов много еще осталось. Поживи у них. Поучись. Они много чего знают. Глянешься им – тебя такому научат, что и мне неведомо. Потом за море иди. В варяжские земли. Там скальдов найди. Они ведь, Мстиша, не просто певцы какие. В их песнях сила древних богов, великая сила. Не каждому скальды открываются, а ты постарайся, чтоб и им глянуться. Ради знаний на все иди, Мстиша, на все. Помни: знать – право свободных людей, верить – обязанность рабов. Ну, а как обучишься всему, возвращайся на Русь. Найди князя посильней духом, чем Святополк был. Ну да к тому времени ты уж лучше меня будешь знать, как и чего тебе делать. А теперь ступай. Медлить больше нельзя, и так задержались тута паче всякой меры.

Мстивой. Прощай, Горсер.

Горсер. Пошто «прощай»-то? До встречи, Мстиша. До встречи в Валгалле. Ты уж постарайся умереть так, чтобы тебя туда пустили.

Мстивой уходит.

Горсер. И я постараюсь. Недолго уж ждать осталось.

Появляется Ян вместе с несколькими дружинниками. Увидев Горсера, застывает на месте. Какое-то время все молчат.

Горсер. Хвалю за быстроту, Ян. Здравствуй на тысячу лет, брат.

Ян. Где Святополк?

Горсер. Ишь как… А я думал, ты по мне соскучал, пото и гонишься. А тебе ко князю, вишь.

Ян. Где князь твой, спрашиваю?

Горсер (вздыхая и разводя руками). Умер князь Святополк.

Все, за исключением Горсера, обнажают головы и крестятся.

Ян. Ну а живорезы твои где?

Горсер. Пошто срамишь-то? Не живорезы, Ян, а дружина. Такая же, как и у тебя.

Ян. Мои церковны обозы не разбивают и монастыри не грабят.

Горсер. Ну, это они у тебя молодые ишшо. Глупые. Ты уж не сердись на них за это, Янушко.

Ян. Полно зубы скалить. Где твои тати? Утекли?

Горсер. Ага. Ты, Ян, не гонись за ними. Они, вишь, через Рыже болото пойдут. А там, коли тропу не знаешь, потонешь вместе с конем. Ты как раз и не знаешь.

Ян. Ну а ты чего?

Горсер. А я тебя решил дождаться. Соскучал, вишь, по брату родному. Садись, Ян. (Хлопает по лавке рядом с собой.) Чего стоишь величаешься? Передо мной-то уж не надо.

Ян снимает шлем и садится рядом с Горсером.

Некоторое время они молча смотрят друг на друга.

Горсер. Это сколь же мы не виделись, а?

Ян. Дак… С той самой битвы на Стугне. Где мне тебя еще повидать-то было?

Горсер. И правда. Ай, время-то как летит.

Ян. Летит. Да. (После паузы.) Ты пошто терем мой в Киеве сжег, а?

Горсер (разводит руками). Ну а ты как хотел, брат? Война. Родство в счет не идет.

Ян. Ну и до чего ты довоевался? Чего достиг? Землю только всю разорил и боле ничего. И печенегов, и ляхов наводил сюды со Святополком своим. На кой эта погань чужеземная на Руси нужна была?

Горсер. А вы с Ярославом викингов-норманнов привели. Они на кой нужны были?

Ян. Они тут не жгли и не грабили стойно печенегам твоим.

Горсер. Правильно. А чего им самим-то стараться, ежели для них вы всех ограбили. С норманнами князю твому расплатиться-то надоть было? Вот и содрали со смердов четыре шкуры. Ты и драл, Ян. (Насмешливо.) Аль не так? Ну, нет – скажи «нет», я прощения попрошу, что наговорил на тебя.

Ян зло сплевывает и тихо бормочет что-то.

Видно, что ругается.

Горсер. Вот. То-то, Ян, то-то. Выходит, вместях мы с тобой землю-то и грабили. Вот только я это делал за веру предков наших, за свободу свою. А ты за что, Ян? Чтоб рабом божьим быть?

Ян (в гневе). А я за Русь! Тот раз еще баял тебе про это. А ты, гляжу, ни тогда, ни сейчас ни беса лысого не понял!

Горсер (зло смеется). Ловко. Я говорю, ловко приклеил волос к бороде. За Русь он Русь ограбил. Хитер бобер, и в ступе не утолчешь.

Ян. И хватит! Досыти уж баяли с тобой про это. (Надевает шлем, поднимается.) Вставай, Горсер. По повелению великого князя Киевского Ярослава поиман ты мною. Давай мне свой меч.

Горсер. Поиман? А я ить не заяц, Ян, чтоб так вот взять и поймать меня.

Ян. Не дури, Горсер. Со мной сотня дружинных. Не отобьешьси.

Горсер (как будто не слыша Яна). Стало быть, на плаху. Свяжут руки за спиной и казнят. Прилюдно, позорно. Как раба. (Смотрит на Яна.) Понимаешь, о чем я? Не в бою погибну, а на плахе. Без меча в руке. Врата Валгаллы тогда не распахнутся передо мной. Такой судьбы мне желаешь, брат?

Ян. Ты вота что, Горсер… Я, можа, еще уговорю, упрошу князя-то, чтоб не рубили тебе башку твою дурную. Можа, помилует ишшо.

Горсер. А тогда что? Коли помилует? В острог? Ишшо не лучше. Всю жизнь в темноте и мерзости гнить. Ну уж нет. (Поднимается со скамьи, взмахивает, разминаясь, мечом.) Обнажай меч, Ян.

Ян. Не могу. Брат ты мне все же.

Горсер (направляет лезвие в сторону Яна). Обнажай клинок, Ян. Убью ведь тебя, дурака, безоружным.

Ян нехотя обнажает меч.

Горсер (довольно). Вот так. (Разводит руки в стороны.) А теперь рази! От твоей руки хочу в Валгаллу взойти. То за честь мне будет. Погоржусь там, какой великий воин меня убил!

Ян (поднимает меч, потом опускает его). Не буду. (Крутит сокрушенно головой.) Не могу руку поднять на брата своего старшего. Не могу, Гор-сер!

Горсер. Где-то я это уже слышал. А-а, ну конечно. То же самое мне этот щенок греческий, князь Борис, говорил. Ну, тебя-то, братко, я сейчас вылечу от этой глупости.

Горсер атакует Яна и трижды бьет мечом, вскрикивая: «Бейся! Бейся! Бейся!» Ян только отражает удары. На четвертый раз Горсер легко ранит Яна в бок. Схватка останавливается. Ян прижимает ладонь к ране.

Горсер (в отчаянии). Ну, бейся же, Ян, бейся! Не хочу я тебя убивать!

Ян (смотрит на свою окровавленную ладонь, потом поднимает взгляд на Горсера). И я не хочу.

Горсер (в ярости бьет мечом стол). Да твою ж мать!

Ян (спокойно). Ты вот что, брат. Уходи.

Горсер (недоуменно). Чего?

Ян. Уходи, говорю. А князю я скажу, что, мол, не догнал никого.

Горсер (задумчиво смотрит на свой меч). Некуда мне идти.

Ян (оживляясь). В Царьград уходи. Базилевс варягов ох как охотно на службу берет.

Горсер (усмехаясь). Базилевс. Опять христианин. Снова рабу божьему служить. (В гневе.) А я свободный русич! Мне рабу не токмо служить, мне рядом с ним встать зазорно!

Ян. Так служил же!

Горсер. А теперь обрыдло! Не могу больше! Видеть все это больше не могу! Ни попов ваших не могу видеть! Ни церкви ваши! Ни как на коленях вы там ползаете! Не могу больше на это смотреть! Хватит с меня!

Ян (после паузы). Ну, и как же тогда?

Горсер (спокойно). А вот как. Коль отпускаешь меня, я и вправду уйду сейчас.

Ян. Куда?

Горсер (молча смотрит на Яна, потом переводит взгляд на меч). В Валгаллу. (С размаха всаживает себе меч в живот, проворачивает там и падает мертвым.)

Ян (снимает шлем и крестится). Прости его, Господи. (Опускается перед телом Горсера на колени и прикрывает ему глаза.) Прощай, брат. Я сам погребу тебя. (Вздыхает.) Не бойся, попов не допущу. Все сделаю, как у предков заведено было. По старым обычаям. Тебе понравится.

Дружинники Яна медленно подходят к нему.

Дружинник. Попы-то учат, что самоубийцы в ад попадают. Это что ж, боярин, брат-то твой в аду теперь, что ли?

Ян (поднимаясь на ноги). Знаешь, а я другое слышал. Говорят, после смерти каждому будет по вере его. И я с этим согласен.

Дружинник. И что тогда выходит?

Ян. Выходит, что брат мой, Горсер, пойдет в Валгаллу. По вере своей.

Дружинник. А мы? Мы куда после смерти?

Ян. А мы – по своей вере. В ад.

Дружинник. За что ж нас в ад-то, Ян? Вроде не за что.

Ян. Не за что? (Кладет руку дружиннику на плечо.) Ну, это пока не за что. А жизнь-то ишшо длинная. Успеем наработать.

Занавес

Прокомментировать

Необходимо авторизоваться или зарегистрироваться для участия в дискуссии.