Адрес редакции:
650000, г. Кемерово,
Советский проспект, 40.
ГУК "Кузбасский центр искусств"
Телефон: (3842) 36-85-14
e-mail: Этот адрес электронной почты защищен от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра.

Журнал писателей России "Огни Кузбасса" выходит благодаря поддержке Администрации Кемеровской области, Министерства культуры и национальной политики Кузбасса, Администрации города Кемерово 
и ЗАО "Стройсервис".


Колдунья Азея (роман) ч.1

Рейтинг:   / 1
ПлохоОтлично 

Содержание материала

- Барысня, ты пряно пахнесь, - лакейски улыбнулся парень, - степь, лес, люди так не прянут. Я хоцу нюхать.

Парень Лаврушка умолял барышню дать понюхать ее – он для нее сделает что угодно. Лаврушка родился и вырос на воле. Напуганная чалдонами мать унесла его в горы и не показывалась на люди более пяти лет. Питались в основном сырой пищей. И теперь Лаврушка соли почти не употреблял, его страсть – запахи. Он обнюхивал все на свете и знал тысячи запахов. С запахом французских духов «О′дэ колон» столкнулся впервые:

- Дай нюхать, - канючил он, как помешанный.

- Уйди, сатана, убирайся! – Вторая девка схватила Лаврушку за волосы и откинула в сторону. Он поднялся, догнал ее и тоже стал бешено обнюхивать.

Теперь первая вцепилась ему в волосы, но Лаврушка не обращал на это внимания: словно клещ, впился в девку и водил по ней носом.

На крик девок примчал Котька Воронков. Шалобан взял парня за плечи, дернул. В Лаврушкиных руках осталось одеяние игрошной девки. Та очутилась в сапожках да в «том», что вокруг талии белое, от «которого» шли пажи к чулкам. Котька сбил Лаврушку на землю, потом поднял и еще вмазал оплеуху. Тот упал и лежал, жалобно глядя на Котьку, зная, что он лежачих не бьет.

- Вставай! - крикнул Шалобан, - Я те сейчас дам…. На всю жизнь нанюхаешься.

На звуки суматохи прибежал сам Полозов – большекудрый, здоровенный «бык» со звериным взглядом. Он изловил Котьку за руку, сдавил невмочь и, улыбаясь, сказал:

- Спасибо, Котя! Но не надо бы, а?

Котька чуть не задохнулся от боли, но в ответ улыбался. Полозов, видимо, боялся широкой огласки об игрошных девках. Привез он чачек-чумачек будто бы на Пасху, повеселить народ песнями, плясками, «пиесу разыграть». Но зажиточные мужики всю неделю подозрительно частили к Полозову – дела находились. Войдя в ворота, крались по узкому закоулку в зимовье, где «фатеровали» девки. Телячий зимник – зимовье разделен на клетушки, отгороженные одна от другой и устланные кошмовыми потниками. Выходили гости через зады огородов, спускались по крутояру к речке, а там кто куда…. Хотя вольных-то девок было только три.

За прииском вовсю звенели колокольцы ургуя, их еще называют сон-травой. Лапки богородской травы ладошками ловили ласковые лучи солнца. Прошлогодний осокорь возле речки посвистывал от легкого ветерка. Краснотал - верба качал множеством пушистых серых головок и осторожно шлепал ветками. Сегодня его праздник – Вербное воскресенье.

Вербный, как и прочий, народ так же почтительно расступался перед колдуньей ведущей преемницу. Трифела почти всегда чуралась торной дороги, она выбирала цело. И только там, в лесной шараге, были у нее тайные тропки. Так и в тот раз колдунья, оказавшись за воротами, увлекая за собой девочку, пошла задами огородов. А когда на пути стал чей-то большой огород, она нырнула в заборный проран, а там перелезла через жердяной заплот и устремилась вниз в ерничный околок. Вышли к тайному прямому переходу через речку. В перекатном месте были большие камни, устланные деревянными мостками по которым всегда колдунья перебиралась на другой берег. Трифела, словно грудного ребенка, подхватила на руки Азею, и они оказались на правом берегу.

Присаживаясь на березовую валежину, Трифела приказала:

- Пойди испей водицы, небось, охота?

- Охота, - сначала мотнула головой, а потом сказала девочка.

Вытирая рукавом мокрое лицо, Азея несколько раз всхлипнула.

Трифела запустила пятерню в свои волосы; отведя их в сторону, проследила, как они упали ей на грудь и, не глядя на внучатую племянницу, спросила:

- Тяжко?

Перед колдуньей стояла маленькая старушка: лицо Азеи сделалось морщинистым, желтым. Может быть, еще и оттого, что ярко светило солнце, и трава пуще желтела. Почва исходила паровыми запахами.

Подавив в себе проснувшуюся было жалость, Трифела напутствовала:

- Ты должна крепиться, сударыня Азея, не бояться тягот – тогда тяготы сами тебя будут пужаться. Боли чувствуешь, когда их боишься. Люди сами себе выдумывают страдания. Ежели их не чувствовать – они не будут тиранить. Надо жить тем, что есть и что ждет. - И эти слова не выглядели начетничеством.

Колдунья говорила с девочкой, как с ровесницей. Через довольно внушительную паузу она сказала:

- А теперь повой по маменьке загубленной. Повой – велю… Сыми груз. Слезы, оне нас, баб, закаляют. В себе их держать не след, но стыдись показать их людям. Повой же!..

Азея, отведя со лба мягкие светлые волосы, встала к бабушке боком и, совсем как взрослая, сказала:

- Слез нету, бабушка. - Девочка безотчетно чувствовала власть Трифелы.

- Отныне зови меня матушкой Трифелой, а при лажениях либо других баяльствах – Матерью-птицей-Трифелой.

Чиликнула пичужка и вспорхнула с ветки, Трифела любовно, но с тоской проследила за ее полетом.

- Слез нету, Матушка-Трифела, - словно уже привыкнув, сказала Азея, - вот над грудью давит… Что будет?

Трифела встала с валежины, одернула платье, стряхнула с ладоней березовую бель:

- Беру твои горести, - она положила девочке на грудь руку, - отмякнет сейчас. Что будет?

Она улыбнулась чему-то своему, далекому, давнему. Очевидно, и ее не раз одолевал тот же вопрос. Она вкрадчиво вещала:

- Коли достойной будешь: выдюжишь испытку – посвящу в таинство мудрия. Будешь сильной, как я. Будешь мудрой, как я. Обретешь благодать, - и, как будто спохватилась, что не сказала главного, - кривду от сего раза передо мной из уст – вон!..

Она, держа за руку, подвела Азею к поваленной березе, усадила рядом с собой.

В момент, когда Трифела молчала, – нет да нет, в глаза Азее лезли жуткие картины: отец с топором, окровавленная мать. Все было похоже на кошмарный сон в жару. Ей чудилось: вот схлынет жар, пройдет боль, отлетит сон – она пробудится и засмеется. Но когда говорила Трифела, все проваливалось из жаркой памяти куда-то в холодный низ и давило внутри, искало выхода – хоть режь грудь ножом. Облегчение шло от ласковых прикосновений сухих ладоней бабушки, от ее необыкновенной речи, теплого голоса:

- Пробьет час, дашь обет птице Отцу-ворону да птице другу Соколу, не блазниться на мирские дьявольские искушения и - Господь с тобой…

- Смогу ли?

- Сможешь, - твердо сказала Трифела, - просто чадо так бы не спросила…. Давно вижу, мудрыми вопросами маешь мирян. На цветки по-иному глядишь, на бабочек, на букашек.

Азея ладонями прижала руку Трифелы к груди и, по мере того как вливался в душу голос колдуньи, опускала голову на грудь, погружалась в странный сон, всецело отдаваясь под ее охрану.

Трифела положила Азее на голову руку. Потом тыльной стороной ладони медленно очертила крест на лице, глаза девочки сомкнулись.

- Зачалась долгая борьба тела и души. И должна душа познать муки этого света, абы там, в краю вечного блаженства, знать, почем благодать. Нельзя понять меру радости, не познав силу гнева. Обладать силой власти не можно, не познав силу смирения и покорности. Сильно искушение Диавола, но не страшно тому, кто пренебрег бренным телом. Скверно вместилище грехов. Жалки рабы тела свого. Исцели хворобу, обитающую в их душах. Помоги им. Ты сильна. Помоги слабым. Пожалей. Облегчи…. Ободри.

Человек никогда полностью не спит – что-то в нем на страже, чтобы, не дай бог, не проспать какую-либо опасность. Тогда же Азея полностью погрузилась в легкую пустоту охранного сна, бессознательно полагаясь на чуткость ее любимой бабушки, всемогущей колдуньи, только где-то в глубине ее существа была тяжелейшая холодная капля. На подсознание отроковицы свободно ложились слова внушения:

- Многовековая тайна нашего мудрия не канет в третьи уха. Мне передала приемная мать Жингала, Жингале – Жигала, Жигале – Вторуша, Вторуше – Варвара, а той – Васуха, Васухе – Козуля, Козуле – Гоора, Гооре – Синия, Синие – Летава, Летаве…. Ох, как это далече!.. Эти вторые имена, непривычные другим, даны были нам от сглаза, от порчи, от козней Диавола. И от каждой ушедшей ты получишь кузовок мудрия, словцо-баяльство, крупку камня заветного, комочек сердца живого. От меня – боле всех - целую плетеную калошу. Помни – мы вышли из Тибета. Мы были тангуты. Мы знали могучую женщину Оэлун, любимую жену храброго Есугая-хана, второго ее мужа, которая подарила ему Тэмучжина сына. Мы помогали ей растить четырех сынов, дочь и двух пасынков. Один из них, самый старший тот самый Тэмучжин, вырос в Покорителя Вселенной, Чингисхана. Оэлун мы встретили на берегах Онона и Керулена, когда она занималась позорным для монголов делом: со своими служанками промышляла травы и коренья - накормить своих чад. Есугая хана отравили его враги. Бывшие друзья отвернулись, обрекли их семью на умирание. Имя наше было Оюн-Сесег – алый цветок. Слушай, но не просыпайся. Когда проснешься – все это будет в твоей памяти. Тебе долго неведомо будет, что историю нашего рода передала тебе я, Трифела птица. Забудь это. Пусть из твоей памяти исчезнет мой голос. Все, что я тебе говорю, ты понимаешь, и это становится твоим. Ты это знаешь от роду веков. Спи! Спи крепче. Пусть мои мысли входят в тебя глубоко, глубоко, глубоко…. В сердце принимай не мысль, а смысл. Находи решимость менять позицию, какой бы она удобной ни была. Умей озадачить своих противников. Вечно убыстряй свою решимость. Будь Азеей, знай, ты - неповторима.

Прокомментировать
Необходимо авторизоваться или зарегистрироваться для участия в дискуссии.