Виктор Арнаутов. Первая самоволка. Рассказ

Рейтинг:   / 2

ПлохоОтлично 

Подробности

Категория: Проза

Автор: Арнаутов Виктор Степанович

Просмотров: 2988

2014 год, Выпуск № 1

-1-
Лето 1960 года. Мне девять лет.
Я уже большой. Самый старший в нашей семье. В мае я закончил второй класс и меня перевели в третий. В моём табеле нет ни одной тройки.
У меня брат и две сестрёнки. Все - младше меня. Ненамного. Мы поч-ти погодки. Не говорю уже про двоюродных - они далеко. Один, Володя, в Новосибирске. Он старше меня двумя годами. И его я ещё не видел. Только слышал о нём от мамы. Он мне брат по маме. Другие - в Пудине. В двенадцати километрах от нашего Краснояра. Это с отцовской стороны. Не так давно они переехали из Куликов. Брат и две сестры: Гена, Тома и Рая.
А ещё бабушка - баба Паша - папина мама. Но она живёт не с нами, а со старшим сыном, дядей Толей, и его семьёй. А потому, я бабу Пашу стесняюсь и даже немножко побаиваюсь. Всё дело в том, что зимой, когда отец привёз меня в кошеве в Пудино на каникулы и оставил с ночевой, баба Паша учинила мне экзамен... по чтению. Оказывается, баба Паша раньше была учительницей гимназии! Давно. Ещё до ссылки в Сибирь из Бессарабии. До войны. Конечно, я ещё не знал об этом. Почему-то я тогда сильно засмущался. И читал плохо: спотыкался, краснея, перевирал то, что было напечатано. В общем, оставил после себя не очень лестное представление. По мнению бабы Паши, я едва вытянул на жиденькую троечку.
Баба Паша невысокого росточка, полноватая, ссутулившаяся, в тол-стых очках. На её голове гладко зачесаны весьма не густые волосы. Она опрятна и аккуратна во всём. А ещё баба Паша умеет хорошо шить. Вот и мне к школе она сшила красивую вельветовую курточку, двухцветную, с карманами по бокам и на молнии. Только из неё я уже стал вырастать. Должно быть, к новому учебному году она опять сошьёт мне курточку. А ещё она просто здорово вышивает яркими разноцветными нитками “мулине” болгарским крестом разные картинки. Нам она как-то даже подарила свою вышивку на маленькую подушечку-думку.
Стоит жаркий июль. Мы купаемся в озёрке, что за школой, с утра до ночи и, как говорит наша другая бабушка Тася, вчиняем игры. А недавно купались на Чузике, где утонул один наш мужик. Давно, ещё до моего появления на свет. Я впервые там переплыл на ту сторону. Страшно было. И ширина метров тридцать. Хорошо - рядом дружок, Серёжка, был. В случае чего - он бы меня вытащил, спас, как не один раз уже это делал. Случайно папка тогда увидел меня на той стороне речки, где мы загорали на песке. Ох и досталось мне тогда от него!...
Наш Краснояр невелик. Всего-то одна улица, изогнутая крючком. Да ещё один аппендикс, что уходит пятью домами от школы к конюшне. В своей деревне мы знаем уже всё: и где можно поиграть-поноситься, и где спрятаться. И даже у кого, где и что растёт в огородах.
Вечерами, после работы и ужина, молодёжь - те, что старше нас, собирается возле школы или клуба, играют в лапту, каждый раз делясь парами на команды заново. Нас, малышню, в команды ещё не принимают. Зато интересно смотреть за игрой, а ещё - бегать искать мячик, если его куда-нибудь далеко запульнут, или в чей огород попадет...
Но всё равно, у нас в Краснояре, скучновато. То ли дело - Пудино! Там я появился на свет в роддоме. А привезли из роддома в Краснояр. Тут и живу уже десятый год.
Для нас, красноярских пацанов, Пудино - почти что город! В нём много чего интересного. Там есть аэропорт, куда каждый день прилетают самолёты и вертолёты. А у нас, в Краснояре, лишь один раз вертолёт садился. Вся деревня сбежалась тогда. А ещё однажды прямо над нами из “кукурузника” спрыгнул парашютист и приземлился в чей-то огород в картошку.
В Пудине большая больница и амбулатория. Есть огромная школа с интернатом, куда все наши красноярские, если не балбесы, уезжают учить-ся после четвёртого класса.
В Пудине очень много магазинов. Наверное, штук шесть! Там продают мягкие ароматные румяные булочки из белой муки и потрясающую газировку! Булочки из белой муки к нам привозят только на выборы да по большим праздникам. Все красноярцы сами себе хлеб пекут из муки, смолотой на своей мельнице. А газировка... Мне кажется, что я смог бы выпить подряд бутылки четыре! Клюквенной. Или нет, лучше лимонада. Пожалуй, всё же и той и другой. А бутылки можно тут же сдать. И на деньги купить ещё газировки. Или булочку. Или крючков рыболовных, что продают в раймаге. Стоит он на горе. И чего в нём только нет!
У меня уже и деньги есть. Свои. Много. Целых двадцать рублей! Сам заработал и скопил: помогал бабе Тасе овечек пасти. За каждый день она мне давала по три рубля. Да ещё по рублю за то, что я дрова складывал с братом Вовкой. Вот и накопилось. Только в нашем магазине на эти деньги ничего не купишь. Даже конфеток никаких нету. Разве что пряники - став-шие сухарями и пахнущие мышами.
Вот бы в Пудино попасть...
А ещё в Пудине, говорят, строят новый большой клуб.
А рядом со старым клубом, через дорогу, есть пожарная каланча. Высоченная! Сам видел, только на неё не забирался ещё. Забраться бы да посмотреть оттуда. Поди, всё Пудино увидеть можно! Или даже наш Крас-нояр. Хотя вряд ли. Ведь из Краснояра каланчу не видать, даже верхушку. Не видно и с кедров, на которые мы лазим за шишками, когда поспевать начнут.



 -2-
Уж кто подбил и уговорил податься пешком в Пудино - теперь не припомню. Однако, собралось нас человек шесть. Примерно такого же возраста, что и я. Похоже, всё же договорились о дальнем походе заранее. И что интересно - тайно, не поставив в известность своих родителей.
За околичные ворота вышли мы часов в девять утра, когда солнце уже набирало силу, пропитывая воздух своим пылом.
Ну, пошли - и пошли. Мало ли куда нас заносило в те времена. На кульстан, почти за три километра от деревни уходили, чтобы полакомиться молодыми стручками-лопаточками гороха. За пазуху набивали стручки потолще, поядрёнее, так что рубашонку распирало, словно брюхо у карикатурного толстопуза из “Крокодила”.
Про рыбалку уж и не говорю. Где мы только не бывали... Так что особо никто из родителей и бабушек-дедушек о нас и не беспокоился. Подались - и подались: к обеду, промявшись, непременно нарисуются.
Из своих денежных запасов, которые хранил в тайнике, взял я пятёрку - на булочку, газировку и рыболовные крючки. А ещё, пацаны говорили, которые учились и жили в пудинском интернате, что в раймаге продаются свистульки.
Свистулька магазинная - это тебе не какая-нибудь самоделка из стручка мышиного горошка или акации. Даже и не из талинового прута. Много ли ими насвистишь? Магазинная - и есть магазинная! Правда, как-то раз к нам в магазин привозили глиняные свистульки - в виде птички. Так я и дня не просвистел ею - уронил нечаянно и отломил глиняный хвостик, куда дуть нужно... Вот жалко-то было... В Пудине, говорят, продаются пластмассовые свистульки. В виде птички-соловья. Вовнутрь наливается немного воды, и тогда свистит она переливами, трелями. И сломать её просто невозможно, разве что молотком по ней шарахнуть. Только я что - дурачок, что ли, по свистульке молотком бить?!
Ещё бы лучше - купить губную гармошку! С дырочками в два ряда, куда дуют. На такой гармошке можно даже и мелодию какую-нибудь высвистеть. Только учиться надо. Да и денег на гармошку у меня не хватит. Даже, пожалуй, и тех, что остались в тайнике. Ладно, обойдусь как-нибудь и без гармошки губной. Вот вырасту - тогда другое дело. Пожалуй, не только губную, но и самую настоящую куплю, как у папки.

В многодетных послевоенных семьях обувки на пацанву было не на-пастись. Особенно летом: горела, словно, на костре. А потому носились мы от снега до снега босиком. И было это в порядке вещей. Даже в лес умудрялись ходить босыми. Кожа на ногах покрывалась цыпками, а подошвы становились слабочувствительными, задубевшими. Босиком отправился я и в районный центр Пудино, особо не беспокоясь о своей репутации. Впрочем, не один я.
Шли весело, забегая друг перед другом, выстраивались гуськом, потом в одну шеренгу, под ноги особо и не смотрели.
- Змея!- крикнул мой дружок Тимка.
Я глянул вниз и обомлел о страха. Прямо передо мной, глянцево извиваясь в пыли, поперек дороги, ползла серая гадюка. Я едва не наступил на неё своими голыми ногами. Отскочив в сторону, я дал стрекача. Ребята же, видимо, не такие пугливые, как я, найдя палки и комья сухой земли, довольно быстро управились с полосатой гадиной. Они попеременно цепляли её на палки и пугали меня.
Припомнилось, как недавно одного парнишку укусила змея за ногу, когда мы ходили к болоту за пучками. Его даже в Пудино в больницу на подводе отвозили. А другую девчонку ужалила в руку, когда та искала огурцы на грядке в своём огородчике.
- Давайте, позырим у змеи ножки,- предложил Валерка Хом.
- Надо костёр развести, да над огнём её подержать, а то ни в жизнь не покажет,- внес пояснение Петька Беков.
- Ага! - резонно возразил я, сторонясь ребят. - Ищите ноги у убитой змеи... Кабы она ещё живая была, тогда, может, и показала бы…
- Да выбросите вы её в кусты, а то Витька скоро со страху штаны на-мочит,- сказал Кузя Попов.
- Сам не обмочись,- огрызнулся я,- лучше нос свой вытри...
Кузя, швыркнув носом, загнал свои сосульки обратно в ноздри.
Наконец-то змея всем надоела, и её оставили на обочине дороги.
За мрачным Дудинским лесом повстречалось стадо, которое пасли двое калиновских на лошадях. С ними бегала собачонка Тузик, облаивая нас.
Петька Беков снял с головы свой картуз и замахнулся на собачонку. Тузик, отскочив, залился на нас ещё сильнее. Тогда Петька кинул картуз в собачонку. Та схватила его в зубы и стала трясти им из стороны в сторону. Мало того, что кепчонку изгваздала в пыли - умудрилась пару раз макнуть её в свежую буро-коричневую коровью лепёху.
Мы гоготали над собачонкой и Петькой. Петьке же было не до смеха. Он пытался отобрать свою кепчонку у собаки. А когда это ему удалось, то на голову её уже надевать было весьма неприлично.
Петька, отчистив палочкой картуз от навоза, повесил его на сломлен-ную ветку берёзы.
- Пусть посушится, на обратном пути заберу...- конфузливо произнес он.
- А Витька - змею,- подхихикнул вражина Фока Кубецкий.


 -3-
Часа через полтора нашего пути показались дома Калиновки.
А слева перед ней - поле гороховое. Ну как тут было удержаться от соблазна?! Мы забрели в гороховые заросли, набивая молодыми сладкими горошинами животы, а стручками - пазухи рубашонок. Да недолго длилось наше пиршество. Какой-то мужик, как оказалось, бригадир полеводов, верхом на лошади, шуганул нас, пригрозив бичом.
Калиновка, как и Краснояр, деревушка невеликая - дворов в шестьдесят. И в ней всего одна улица, да проулок, что ведёт к реке. Ничего примечательного тут и нет вовсе.
Хотя, пожалуй, всё же есть. Сюда совсем недавно стали переезжать наши красноярские, да из других дальних деревень, что разбросаны по тайге и урманам. И папка наш тоже засобирался переезжать в Калиновку. С нами, разумеется. Только баба Тася заупорствовала...
Вот и из Калугина, Тамбаева да Лавровки семей пять уже сюда переселились. В том числе и земляки Хома с Фокой - Кии. Мать-учительница, отец-охотник да трое пацанов-погодков, наших ровесников: Вовка, Юрка и Сашка. А ещё - Валька, но она девчонка да и моложе пацанов. Сначала жили они, как переехали, в другом краю деревни, ближе к Пудину, у самых околичных ворот. В совсем малюсенькой избушке. А теперь обосновались в избёнке напротив клуба.
Зато в том старом, пустующем домишке, все калиновские пацаны иг-рают в войну. По-настоящему. Как мы, красноярские, с Кубеками. Только врагами у них - хуторские, что в каких-то полутора километрах от Калиновки. Со своим главарём - Фюлером! У Фюлера войско - шелупонь одна, даже девчонки есть. Начштаба у них - и то девчонка, Катомяшка. А у калиновских - о-го-го! Командиром - Гриня Неизвестных. А начальником штаба - Боб Кий - старший брат Юрки с Сашкой. Война идет набегами: то калиновские на хуторских, то наоборот. Те, правда, со своим Фюлером, чаще налетают, когда калиновское войско либо в малом составе, либо совсем распущено по домам.
На крыше, под навесом, того самого бывшего дома Киёв, у калинов-ских - и базируется штаб. Как у нас, красноярских, на крыше старого клуба. Здесь у них хранятся и все боеприпасы с оружием. Оружие, конечно, деревянное. Но у командира Грини есть старая бердана. Настоя-щая. Она только без затвора. А так бы - и пальнуть из неё можно. А ещё есть всякие пугачи да поджиги. Те стреляют спичечными головками или порохом. Только надо не переборщить с зарядом, а то напрочь может разорвать поджигу, да и пораниться недолго.
Ватага наша застала калиновское войско в расформированном виде. Где-то на покосе оказался сам командир Гриня. Не было и начальника штаба Боба. Лишь Сашка с Юркой да ещё парочка парнишек юркими бурундуками сновали по углам штаба снизу на крышу и обратно. Мы поздоровались с ними, познакомились. Через Хома с Фокой.
- Хотите пучки? - предложил Хом нашим новым знакомым.
Я достал из-за пазухи горсть стручкового гороха, протянул калинов-ским.
- Нас ваш бригадир шуганул на лошади, а то бы больше нарвали,- сказал Тимка.
- На, отведай,- протянул мне Сашка кусок чёрного сухаря в ответ на наши гостинцы.
 Калиновские уговаривали нас принять участие в набеге на хуторских. Прямо сейчас. Повоевать за них.
- Не-е-а...- резонно возразил Кузя Попов.- Нам сёдни ещё назад вер-таться через хутор... Вот кабы на обратном пути...
- А вы лучше через портовское поле,- посоветовал Юрка, слегка картавя.
- Да и к Птицыным зайти собираемся,- сказал я.- Не знаете, где они там живут?
- Так это же за хутором, в Лушникове, ближе к Эм-тэ-эсу,- пояснил Сашка.- Там спросите, покажут...
Птицыны переехали из Краснояра по весне, когда мы с Шуриком, моим молочным братом, второй класс заканчивали.
- А то - айда купаться на омут!- предложил Юрка.- Вода уже тё-о-плая...
- Это назад, чё ли, возвращаться?- заколебался Хом.
- Дак тут недалёко вовсе. Зато у нас там и нырялка сделана, и глубина... От берега - и сразу скрывает... На омуте...
Идти купаться мы отказались. Двинулись дальше. Повернув направо за небольшим околком, увидели хуторские дома. А на самом отшибе, как и у калиновских, стояла какая-то полуразрушенная хибарка.
- Зырьте,- обратил наше внимание Хом,- кажись, вон то и есть штаб хуторских. Может, наведаемся?
- А на кой они нам? - возразил Тимка.
На хуторе, отделённом от Лушникова небольшой бугристой поляной да ложбинкой с мостиком, всего-то домов шесть, не больше. И тоже ничего особенного нет. Дома как дома, как в Краснояре или Калиновке - сплошь деревянные и не очень большие. Разве что улочка почище калиновской, песчаная, а по обочинкам - муравкой поросла.
Дом Птицыных мы нашли без особого труда. Завалили в него всем гомонливым гамузом. Все три брата оказались дома. Старший, Минька, суетился в небольшой пристройке к сеням. Там у него было что-то вроде какой-то мастерской - хлама всякого понатаскано: шестеренки, колёсики, железяки, проволока, квадратные и плоские большие батареи от радиоприёмников. Минька принялся показывать нам своё хозяйство. Хвалился перегоревшими лампами приёмника, антенной, которую он мастерил из каких-то трубок; показывал аккумуляторные баббитовые пластины - из них получаются классные грузила для закидушек, отлитые в столовых и чайных ложках. По одной такой ложке-свинчатке он одарил каждого из нас.
Средний Шурик откуда-то извлёк картонную коробку и стал показы-вать коллекцию своих спичечных этикеток. Мы с завистью рассматривали этикетки, такие разные, не то, что у нас - в основном с аэропланом или с чукчей, едущем в нартах на олене. Да с городами - столицами союзных республик. За загадочные Ашхабад, Ташкент или Душанбе у нас запросто можно было выменять три или четыре аэроплана, чукчей на оленях или парочку Минсков с Киевом. Этикеток в коробочке у него было, наверное, уже с полсотни. Самых разных. Встречались, правда, и дубликаты, на которые мы зарились с завистью. Шурик парочку двойных подарил мне. И что самое интересное - было у него с десяток этикеток, которые вообще никогда и не наклеивались на спичечные коробки. На них изображались разные зверюшки: зайцы, лисы, соболи, куницы. А ещё зверёк харза, которого из нас не то что никто не видел, даже не слыхивал о таком.
Младший из братьев, Валерча, которому предстояло осенью идти в школу, похвалился тёмными кусочками лопнувшего надувного шара. Мы брали у него эти кусочки, прикладывали их внатяжку к губам и втягивали в себя воздух вместе с резиной. Потом закручивали резинку у основания, и вынимали изо рта уже готовые шарики. Резина пахла по-особому, отдавала тальком и какой-то горечью. Что было делать дальше с такими шариками мы не знали, а потому, смеясь, хлопали ими по лбу друг друга. Те лопались, издавая звонкие щелчки.
- Ты где их набрал?- поинтересовался Тимка у Валерчи.
- На порту... Там их много... Только они заперты в складе... Хотите, покажу где?
- А для чего они там нужны?- спросил Петька Беков.
- Их запускают в небо,- компетентно заметил Миня.
- Да как же они полетят сами туда?
- Надувают лёгким газом.
- Легче воздуха, что ли?
- Ну да, есть такой газ...
- Ну, и зачем это? Чтобы люди смотрели на летящие шары?
- Скажешь тоже...- небрежно бросил Миня.- Это метео-зонды.
Он едва выговорил это непонятное для нас слово.
- Чё это такое?- почти хором спросили мы.
- По ним направление ветра да погоду определяют. Там, на порту даже мете-о-станция есть...
- Вот бы поглядеть!- завидовали мы.
- А, айда!- приняли наше предложение Птицыны.
Проулком, что уходил влево почти сразу от дома Птицыных, мы на-правились на аэропорт. Справа оставался высокий забор загадочной МТС.
На аэропорту, с краю большого ровного поля стояло четыре неболь-ших домика. Один - сам аэровокзал, где продавали билеты и откуда пасса-жиров отводили к самолёту. Почти напротив него - ещё домик, чуть побольше - там оставались на ночевку лётчики, когда занепогодит и закроют порт. Чуть поодаль - ещё одно здание, рядом с ним высилась на десятиметровой мачте полосатая надутая кишка-рукав. Она была вроде флюгера, по которому определяют направление ветра. Её, должно быть, было хорошо видно с самолёта. А ещё, на самом зелёном поле - светлая широкая брезентовая материя, в форме большой и широкой буквы Т - обозначение места посадки для самолётов.
Самолётов сегодня не было. Не стояли и стрекозы-вертолёты.
- Вот, видите - метеостанция,- пояснил нам Миня, показывая на зага-дочные решетчатые домики, наподобие пчелиных ульев, только чуть по-больше. Их было штуки четыре. Стояли на возвышениях. Обнесены они были невысокой оградкой из штакетника, с такой же калиточкой.
Невдалеке от метеостанции находился колодец, с крышкой над срубом, узким воротом с большой рукояткой и окованным ведром-бадьёй.
Мы выкрутили ведро воды и по очереди, сквозь зубы, цедили ледяную жидкость.
- Ску-усная,- сказал Кузя Попов, отрываясь от ведра.
- Поди, не вкусней газировки,- оговорился Петька.
- Идёмте к складу,- настаивал Фока.- Где тут у вас шары прячут?
На самом отшибе, скрытое кустарником и чахлыми деревцами, в сто-рону Калиновки, стояло почерневшее небольшое низенькое строение. У него было лишь одно махонькое оконце, шириной в пару бревёшек, зарешеченное проволочной сеткой. В одном месте стекло было сколото, а в сетке проделана дырка, диаметром сантиметра в три-четыре. Двери склада, с низеньким крыльцом, были перепоясаны металлической полосой. На петле висел большой амбарный замок.
Мы сгрудились у единственного окошечка, заглядывая внутрь. Внутри было темно, но мы всё же различили какие-то стеллажи, полки, что-то упакованное в тюки и мешки, несколько бочек, канистр и чего-то ещё загадочно-непонятного.
- Где шарики-то? - настаивал Фока Кубецкий.
- Да вон, видите, сбоку лежат,- подсказывал Валерча,- на полке...
Шурик Птицын, найдя длинный тонкий прутик, уже просовывал его внутрь сквозь узенькую дырку, проделанную в сетке. Он пытался дотянуться до шаров и накрутить резину на прутик. Сделать это было ой как нелегко. Резина никак не хотела накручиваться на прутик, соскальзывала.
- Надо бы какой-нибудь крючок,- предложил Хом.
- Ага,- поддакнул я,- из проволоки...
- Полундра! - крикнул Миня.
Мы всполошились. Прямо к нам, с палкой в руке, спешно приближался какой-то мужчина. Мы бросились наутёк врассыпную, как от калиновского бригадира, который верхом на лошади гонял нас бичом по гороховому полю, когда мы лакомились сладкими стручками.
Отбежав на безопасное расстояние, мы сгрудились. Преследователя не было видно.
- Жалко...- сказал Фока.
- Ничё, мы на обратном пути ещё попробуем,- утешил Хом.
- Тогда и крючок сделаем из проволки,- поддержал Кузя Попов.
- Пошли с нами в Пудино,- предложили мы Птицыным.
Те отказались, сославшись на домашние дела. Мы же, минуя эмтээсовский забор, двинулись дальше. У заворок повернули направо и вдоль речушки с названием Ольга, наш берег которой зарос густым ельником, заголопятили вперёд.
Перед мостом, через дорогу, на возвышении стоял клуб, эмтээсовский. Там толпилась ребятня, ожидая дневного сеанса. Нам всем было очень даже непривычно - сходить в кино днём, да ещё и в клуб с настоящим залом. У нас-то, в Краснояр, кино привозили раз в месяц и показывали его в Большом классе нашей школы. Билеты стоили по пятьдесят копеек. Получив голубенькие билетики с оторванным “контролем”, мы проникли в тёмный кинозал. Начался фильм с загадочным названием “Великий Карузо”. Фильм был ненашенский. Какой-то мужик всё время пел на непонятном языке незнакомые нам песни.
- Кажись, здря только деньги потратили,- шепнул мне Хом, с которым мы оказались рядом на одной лавке.- Лучше бы крючков на них накупили... А всё ты: пойдем в кино, пойдем в кино... Сходили...
Зашушукались и остальные наши попутчики. Не дожидаясь окончания фильма, мы выбрались из зала, шурясь от солнечного света.
- Лучше бы про разведчиков,- сослагательно заявил Кузя Попов, сплёвывая слюну сквозь зубы.
- Или про басмачей,- поддержал его Фока.
- Тогда уж - “Борьба под одеялом”,- хихикнул я, вспоминая присказку нашего киномеханика дяди Паши.
- Или “Судьба беременного милиционера”,- поддержал меня Хом.
- Ага, ещё скажите: “Подводная лодка в степях Украины”, - ехидничал Фока.
- Или “Закат солнца вручную”... включился в известные прикольные каламбуры Тимка.

 -4-
Перейдя мост через Ольгу-речку, мы поднялись на горку и оказались в Пудине! Широкая Горьковская улица встретила нейтрально: без восторгов, но и без неприязни. Удивило нас тут наличие тротуара. По левой стороне, в четыре струганых широких плахи. Хоть на велике катайся! Ни у нас, в Краснояре, ни в Калиновке, ни даже в Лушникове - нигде тротуаров не было. Ни дождь, ни слякоть тут не страшны - хоть в тапочках ходи. Или босиком, как мы теперь.
В груди моей застучало сердечко послышнее: в следующем проулке, слева вторым, стоял домишко дяди Толи. А мне - ой как не хотелось сейчас попадаться на вид своим родичам - поход-то наш был нелегальным.
Я косился в сторону белёного домика в две комнатёнки, в палисаднике которого высилась яблоня-дичка. Около калитки я заметил двоюродного брата Гену, копошащегося возле велосипеда. Я спрятался за ребят. И тут навстречу нам показалась баба Паша. Вот уж кому я и вовсе попадаться на глаза не хотел. Она шла по тому же тротуару, видимо, из магазина, неся в сумке покупки. Опустив голову, смотря сквозь толстые очки, в основном себе под ноги, она бегло глянула на нас и не узнала своего внука. Ух! Пронесло!... Меня аж пот прошиб от волнения.
- Моя бабушка,- шепнул я Хому, прячась и забегая впереди пацанов.- Хорошо, что не заметила. Досталось бы мне тогда...
Вожделенный магазин на улице Горького принял нас, босоногих, как каких-нибудь варнаков или сибулонцев. С пяток женщин, озираясь, стояли степенно и терпеливо в очереди. Двое мужиков брали папиросы и водку, запечатанную коричневым сургучом. Их обслуживала одна продавщица, в белом халате. Другая, в сером, суетилась в подсобке, видимо, техничка.
На полках грудились большие кирпичи серого и белого вкусно-пахнущего хлеба. Подрумяненные пухлые булочки так и напрашивались в рот. На витринах рядами выстроились плоские круглые консервные банки с этикетками “Язь”, “Щука”, “Налим”, “Частик в томате”. Между ними, пирамидкой, возвышались баночки сгущенного молока с зелёно-коричневыми наклейками, на которых красовались пасущиеся бурёнки. В белых фанерных ящиках и серых картонных коробках россыпью блазнились конфеты - в обёртках и без, пряники, сушки.
А ещё - газировка! Сладкая-сладкая! Отдающая своим газом в нос. Если, конечно, пить её из горлышка. А как иначе?! Иначе и не интересно, не так вкусно...
- Чего тебе, Витя?- спросила продавщица худощавого парня лет шестнадцати, стоящего на полусогнутых ногах и с заломленной под прямым углом вверх высохшей кистью левой руки.
- Чаю плиточного и пряников килограмм,- ответил тот, словно у него во рту были камушки.
- Чё это он такой?! - переглянулись мы, шушукаясь между собой.
Женщины в очереди, видя наше любопытство, бесцеремонно стали пояснять нам, когда парень, прихрамывая, вышел из магазина:
- Так это ж - Витя Хохликов! Это у него с рождения. Паралик.
- Вроде нашего Спутника,- негромко провёл аналогию Хом.
- Дак Спутника, кажись, клёш кусал... Так сказывали,- внёс поправку Петька Беков.- А у этого - паралик...
- Как у твоего отца,- съехидничал Фока.
- Ну да, отца...- обиженно возмутился Петька.- Отца на фронте покалечило. Позвонок ранило осколком. Вот он и не ходит с тех пор... Зато скоро нам мотоколяску должны привезти из Томска! Тогда с папкой и в Пудино можно будет ездить!
Дошла очередь и до нас. Мы взяли по бутылке розовой клюквенной газировки и по мягкой булочке. Вышли на улицу и у крыльца, где красовалась доска объявлений с кинофильмами на сегодняшний день, прямо из горлышек (а как же иначе?!) стали смаковать газировку, заедая булочками. Только у Хома денег на покупки уже не было. Оставшийся после кино от рубля полтинник он бережливо зажимал в кулаке - крючки рыболовные для него были главнее даже сладкой булочки. А на газировку бы и без того не хватило. И тот-то рубль Хом получил в нашем, красноярском магазине, в обмен на пару куриных яиц, что втихаря стырил в своей стайке. Он терпеливо стоял и ждал, когда кто-нибудь даст ему глотнуть из бутылки или куснуть от булочки.
Газировка из бутылки убывала уж как-то стремительно быстро. У меня оставалось ещё рубля два. Я сдал свою пустую бутылку и, добавив девяносто копеек, купил ещё одну - лимонад. На вкус он был совсем другим. И на цвет - зеленовато-жёлтым. Да и пить-то уже почему-то хотелось не очень. Бутылку эту мы осилили вдвоём с Хомом.
Тротуар повел нас к центру. Навстречу как-то уж очень странно дви-гался человек, мужчина лет тридцати, в клетчатой рубашке навыпуск и с короткими рукавами. Его поступь была неуверенной, неторопливой. При этом, с каждым шагом, его большая голова, покрытая густыми волосами, качалась с боку на бок, словно маятник настенных ходиков.
Поравнявшись с нами, он первым и поздоровался. Мы ответили на приветствие, недоуменно переглянувшись, прыснули смешками.
- Чё это, тут все такие ненормальные?!- выпалил Тимка.
Мы повернулись назад, провожая взглядами мужчину. Тот, удаляясь, продолжал шествовать в том же темпе, покачивая головой.
- Я его видел,- признался Хом,- один раз, когда приезжал сюда к дяде Якову... Кажись, зовут его Вася Лысенко...
- А чё это он так ходит?- почти разом спросили мы Хома.
- Да кто его знат...- ответил тот.- Больной, должно быть...
- Может, и его клёш кусал, как нашего Спутника?- высказал предположение Тимка.
- Всё может быть...
Никуда не сворачивая, миновав одноэтажное здание школы с интернатом, мы оказались у... сада. Самого настоящего! В нём росло десятки три разлапистых яблонек-дичек! Вот это да! Ведь у нас, в Краснояре, ни у кого не было ни одной яблони. И как растут на них ранетки - я ещё не видел. На лазовых деревьях, на царапающихся сучьях между густых листьев, зеленели с розовеющими уже бочками яблочки. Гроздьями, по четыре-пять штук. На длинных плодоножках. В сущности - ягоды, не крупнее смородины. На вкус они были горьковато-кислыми. Мы взбирались на яблоньки и рвали горстями эти гроздья тугих и твёрдых, как недозрелая клюква, ранеток вместе с жесткими, будто проволока, ножками . Разжевав две-три ранетки, с обилием слюны, выплёвывали кислую горечь изо ртов. И всё же, я набил карманы своих штанов этими ранетками. Можно будет ими дома из дягилевых дудок популяться. Опять же, брату Вовке, какой-никакой гостинец принести надо из Пудина. А как же!
Пройдя улицу до конца и миновав ещё один магазин, мы повернули направо. Там, на самом урезе высокой горы, стояло двухэтажное белёное здание. Ещё одна школа! По сути, школа-то всего одна, только это было другим её зданием. Двухэтажное здание школы отдавало чем-то городским, придавая в наших глазах Пудину ещё большее величие и значимость.
Свернув на Октябрьскую, что шла параллельно улице Горького, мы повернули в обратную сторону. Башня-водокачка из потемневшего кругляша, невдалеке от конторы, по сравнению с пожарной каланчой, что виднелась и высилась впереди, выглядела жалкой рябинкой на фоне матёрого тополя.
Каланча уже, похоже, давненько не выполняла своих прямых назначений, оставаясь пудинской достопримечательностью. Она манила к себе всю приезжую пацанву не меньше, чем жутковатая плотина или высоченный останинский мост через Чузик.
Побывать в Пудине да не взобраться на каланчу - зачем тогда и вовсе туда было пешадралом топать за двенадцать-то километров?!
Двери-вход в каланчу, были, естественно, заперты на огромный вися-чий замок. Да толку-то?! Кто-то из пудинских, наших же ровесников, пока-зал лаз: по углу, через выступающие подстропильники - и под стреху. Одолев первую высоту, там уже было проще подняться наверх - просто по лесенкам, хоть и шатким да переломанным. И вот мы уже все на смотровой площадке каланчи! Боже! Какой обзор, всё Пудино, как на ладони. На все четыре стороны! Да что Пудино, - Лушниково с Останиным видно! И даже калиновские домишки, как спичечные коробки, рассеялись вдали. Аэропорт, взлётное поле, колхозные поля и пастбища. Видны и плотина, и извилистый Чузик, и Ольга с Коньгой... Аж дух захватывает! А три двухэтажных дома, что высились по улице Ленина и даже белёная школа, теперь уже вовсе не казались нам небоскрёбами.
Стой - не стой на верхотуре, а спускаться всё одно надо.
За старым зданием клуба, что напротив каланчи через дорогу, на большой поляне, развернулось строительство нового клуба. Большого, гораздо больше школы, - из свежего желтоватого бруса. Строительство его уже почти закончилось. Говорят, что в него уже даже и мебель всякую завезли. Вот-вот открыть должны торжественно. Правда, мусору вокруг, как и на всякой стройке, было предостаточно. Лежали ещё и штабеля неиспользованного пиломатериала.
На штабелях, метрах в пяти напротив друг друга, расположились две группки пудинских подростков. Кое-кто уже покуривал папиросы, картинно пуская изо рта дымки.
В одной группке мы без труда узнали младших братьев киномеханика дяди Паши - послевоенных Варэ и Генку. Они не раз приезжали с дядей Пашей к нам в Краснояр, когда тот привозил картину. С ними было ещё человека три-четыре, среди которых выделялся шустрячок - племяш братанов со странноватой кичкой Шкваря. Шкваря был моложе своих дядьёв всего-то на год-другой. Однако, похоже, он и был заводилой в одной из групп.
Было видно, что между группками существовала какая-то если и не вражда, то неприязнь. Подростки переругивались, напрашиваясь на стычку и не решались начать первыми, поскольку первые в потасовках - всегда виноватее вторых - а зачем начинали, заедались?!
Мы остановились поодаль и с любопытством наблюдали за пудинцами. Те же делали вид, что не замечают нас.
Перепалка сменилась молчанкой.
Брат дяди Паши Генка скороговоркой выдал известную нам молчанку: “Ехали татары, кошку потеряли, кошка сдохла, хвост облез, кто вперед заговорит - тот её и съест!”
Противоборствующие стороны замолкли, да ненадолго. Стали “ты-кать” друг в друга пальцами, строили рожицы, показывали неприличные жесты...
Кто-то не выдержал, кажется, Варэ, и первым гнусаво заговорил ос-корбительно в адрес противника.
- Ха-ха-ха! Ты и съел дохлую кошку! - закивал на Варэ произнёсший молчанку.
- А ты подлизал!- тут же парировала другая сторона в лице Шквари.
- А ты - поцелуйся со своею свиньёй!
- А ты - кота под хвост!
-А ты... А ты... Ты - Витя Хохликов!
- А ты - Вася Лысенко!
- А ты - Нольдик Останинский!
- А ты - Готя Калиновский!
“Перетыкалка”, похоже, обещала перерасти в явную потасовку, в которой, чего доброго, могло перепасть и нам. А нам это было вовсе ни к чему.
- Пойдем лучше в раймаг, пока не закрыли на обед,- предложил Хом. Ему не терпелось купить рыболовные крючки, деньги на которые он так рачительно заныкал.
Попрыгав по деревянному настилу огороженной под беседку танц-площадки, мы оказались на улице Ленина, которая славилась своими Ленинскими воротами. Ворота были выполнены наподобие триумфальной арки, из досок, полые внутри, куда лазали местные пацаны, будто на пожарную каланчу. От дождей, солнца и зимних холодов краска на досках Ворот местами отслаивалась меленькими кусочками-щепочками.

 -5-
Раймаг! Слово-то какое. Поистине - рай. Чего там только не было?! Глаза наши разбегались от обилия разных товаров, так необычно пахнущих. Впрочем, не было тут продуктов, в отличие от наших смешанных деревенских магазинчиков. И продавцов тут было три или даже четыре. Среди них - один мужчина, лет тридцати пяти-сорока. Иван Родионович! Он-то, кажется, и был тут за директора или заведующего. И почему-то всё больше прохаживался за прилавком около продолговатых тюков разноцветной ткани. Разумеется, с деревянным метром в руках.
Спортивные и культтовары находились в небольшом закутке. Сверху, на полках стояли два баяна, поблескивая лакированными боками и чёрно-белыми пуговками басов и голосов. Висели гитара с балалайкой. И даже - невиданный музыкальный инструмент - труба. Тут же притулились пионерский горн с барабаном. Под стеклом, рядом с прочими товарами лежала и губная гармошка из морёного дерева, поблескивая никелированной отделкой. А вот свистулек, к нашему разочарованию, не оказалось. Никаких, не то что пластмассовых соловьёв.
В углу стояли лыжи. Настоящие, не самодельные, какие делал зимой Серёжка, и на которых мы катались с горки. Большие. На загнутых носках лыж, покрытых жёлтым лаком, в синеватом кружке, красовался полосатый уссурийский тигр. Тут же продавались и крепления к лыжам - мягкие и по-лужёсткие. Мы-то свои крепления-юксы делали из сыромятины самодель-ной, а тут - фабричные! А ещё - палочки деревянные. Только палочки - ба-ловство, мы и без них прекрасно обходились. В крайнем случае - можно было и самодельные сварганить, из ошкуренной пихты или из черёмухи.
Но всё это нас интересовало постольку-поскольку... Взоры наши приклеили немудрящие рыболовные снасти. А их-то как раз было меньше всего. На витрине хаотично расположились пара мотков желтоватой лески-жилки, на мотовильце - капроновые нити, потускневшие от времени изогнутые латунные блёсны-дорожки с крупными тройниками, на рогульке - жерлица.
А ещё - крючки! Вот они-то и нужны были нам. Выбор крючков, к сожалению, был невелик. Крупные - на язей да щук и мелкие - заглотыши. Крупные крючки лежали в продолговатой коробке. Заглотыши были расфасованы в целлофановые махонькие пакетики по десятку. И стоил такой пакетик - сорок копеек. А вот на чебака с карасём крючков тут не оказалось. Ладно, хоть заглотышей на гольянов да пескарей набрать можно. Мы взяли по пакетику. Каждый. Даже разочарованный Хом - заглотыши, хотя гольяны для него уже были детской забавой.
От раймага вниз спускалась пыльная дорога, ведущая на плотину. Ещё одна достопримечательность Пудина.
На плотине - не только запруда, которая поднимает и держит воду до метра выше обычного, там находились лесопилка и мельница. А ещё - электростанция. Ни в Краснояре, ни в Калиновке электричества нет. Всю зиму первого и второго классов в школе мы отзанимались с керосиновыми лампами, что стояли на партах. И уроки вечерами готовили дома тоже с керосиновой лампой. Лампочку электрическую видывали лишь, когда кино привозили, да заводили на улице пахнущий бензином тарахтящий движок. Вот радости-то было, когда лампочка загоралась в зале-классе перед самым началом сеанса! А ещё - на экране можно было получать от лампочки кинопроектора тени, всячески изгибая свои руки и пальцы: гогочущих гусей, гавкающих собак, кошек, просто дули и прочую чепуху... Но это - если хорошо попросить дядю Пашу, чтобы он включил проектор вхолостую.
Перед плотиной распростёрлось продолговато-изогнутое озеро, в котором мы тут же и искупались. Вода в озере была уже совсем тёплая, не то, что в Чузике, где со дна даже в июльскую жарищу били ледяные ключи. Там долго не накупаешься, вмиг губы посинеют и начинает бить колотун. Тут же мы плескались, ныряя, брызгаясь и играя в догоняшки, должно быть, не меньше получаса. Хом с Петькой даже переплывали на ту сторону озера, а я дотянул только до середины и повернул обратно: не так уж давно я и плавать-то научился. А если точнее, то этим летом. В своём озерке, что под школьной горой в Краснояре. Всё прыгал сперва на одной ноге, отталкиваясь ото дна, булькая другой, пока не добулькался и не ушел под воду с головой. Тогда и поплыл. Как-то само собою это и получилось, я даже и не понял как. Просто поплыл и всё, по-щенячьи.
На плотине мы пробыли недолго, понаблюдав, как тут, ниже водопада удочками ловят всякую рыбу. Прямо из бурлящей круговерти. Да рыба-то всё - не чета нашим пескарям с гольянами - крупняк в основном: окуни-горбачи, чебаки - шириной в полторы ладошки. Даже подъязки проскальзывали.
- Гли-кось, какого подъязя выволок!- с завистью восторженно сказал Хом.- У нас таких мало...
- А знаете почему?- встрял Петька Беков.
- Почему?! - почти в голос поинтересовались мы.
- Папка сказывал, что это плотина рыбу дёржит. Не даёт подняться до нас...
- Эх, подвзорвать ба её!- высказался Фока Кубецкий.
- Ага,- испуганно произнёс Тимка.- Вам бы, кубекам-немекам, только ломать да взрывать всё...
- Дык всем ба польза была от этого,- оправдывался Фока-вражина, с которым мы заключили временное перемирие.- Рыбы, поди-кось у нас тада было поболе, чем тута...
Интересней всего и страшнее было стоять на нешироком мостике, где прямо под нами скатывалась по деревянным желобам коричневатая вода и падала, бурля, вниз, в пенную пучину. Я стоял и пугался одной мысли: а вдруг кто толкнёт тебя или голова закружится, да упадёшь с этого моста прямо вниз... Поди, уже никогда и не найдут тебя вовсе, утянет куда-нибудь в самую глыбь, засосёт под коряжиной или какой-нибудь доской с бревном...
А ещё на плотине всегда стоял шум от падающей воды, работающего мотора, вибрирующих жерновов мельницы, так что и голоса-то свои мы слышали совсем плохо.

 -6-
Возвращаться назад мы решили не через Пудино, а минуя его, низом, мимо Копытного озера, вдоль Ольги-речки и через маслопром.
Маслопром - ещё одно интересное место для нас, пацанвы. А знаете почему?! Ни за что не догадаетесь! Сказать?! Так и быть, открою тайну. На маслозаводе, куда свозили из ближних деревень молоко и сметану, сбивали масло. Ну, это-то всем понятно. Сбитое масло формовали в жёлтые брикеты и самолётом отправляли в Томск. А помимо масла... помимо масла там из обратного обезжиренного творога делали... казеин! Улавливаете?! Казеин! Да это же...! Да за него можно что хочешь выменять? “А для чего?”- скажете вы. Ну и чудные! Да всякий пацан знал, что казеин хорошо горит, а ещё лучше - тлеет. А стало быть, он поинтереснее всякого пороха или головок серных спичек.
– Ну, и что дальше? А дальше то, что если начинить пустую гильзу ружейного патрона кусочками казеина да поджечь его, а пока этот казеин потихоньку шает в патроне, забить патрон до половины в спиленную чурку и подождать некоторое время - так жахнет!!! Патрон этот летит будто пуля или снаряд какой! Метров на сто, поди-кось! Не всякий раз потом его и отыщешь-то! Иногда и вовсе запросто разорвать даже может. Так-то...
Ладно, помимо прочего, казеином этим можно даже рыбу глушить. Только тут надо найти пустую бутылку. Опять же натолкать вовнутрь бутылки через узкое горлышко казеина, поджечь его, а горлышко туго забить пробкой. И успеть бросить эту бутылку в воду... Лучше в омут, где поглыбже. Ну, а дальше - ясное дело - собирай себе на здоровье всякую рыбу. Может даже и щук с язями... Правда, никто из нас, пацанов, пока ещё рыбу таким образом не добывал, но от взрослых слыхивали. Вот вам и казеин - что делают на маслозаводе из обезжиренного творога!
В маслопроме - одно большое деревянное здание да несколько поме-щений, стоящих отдельно. Всё это обнесено широкой тесовой оградой. Ну, ограда-то нам не преграда. Нашли лаз с оторванной доской снизу. Проникли на территорию маслозавода. Запашок тут, я вам скажу, пошибчее, чем у нас на молоканке. Кислятина, одним словом... Казеиновый “цех” находился на отшибе - небольшая сараюшка, никем и не охраняемая. А там - на полках, на мелких металлических листах лежали и сушились белые творожные кусочки... Ну и казеин... Набрали, на всякий случай, побольше, какие посуше, и - тикать, пока не засекли. Уже за маслопромовской оградой пробовали спичками поджечь. Этот ворованный казеин загораться ни в какую не хотел. Ну, и куда его теперь?!
- Должно, недосушенный,- высказал предположение Кузя Попов.
- Может, его ещё дома посушить, на печке,- сказал я.
- Вряд ли...- многозначительно произнес Хом.- Однако, его где-нить в городе доделывают. И плавят. А уже из растопленного отливают всякие игрушки. Куклы там разные, уток, попугаев, погремушки...
- И чё теперя с ним делать будем?- спросил Тимка.
- Выкрасить да выбросить, - хихикнул Фока.
- Ага, краску на него ишо тратить... - буркнул Кузя Попов.
И мы безо всякого сожаления опростали наши карманы от бесполезного казеинового сырья.
Облом случился и на порту. Так манившие нас метеошары, оказались недоступными. Сколь ни пытались мы просунуть сквозь узкую дырочку проволочный крючок, намотать на него шар оказалось непросто. К тому же, нас опять шуганул от окошка бдительный страж.
Зато в Калиновке мы попали на омут. Не омут - прям омутище! Куда там всем нашим красноярским до него... Метров в сто, наверное, шириной. Или даже поболее будет. И глубина... Прямо от берега, с нырялки, едва дна доставали, а ближе к середине - никому и не удавалось.
Так вот, накупались мы там до посинения. В догонялки играли. И прыгали с качающейся широкой доски-нырялки. Один раз я даже сорвался с неё и плюхнулся прямо на брюхо. Весь живот отбил до красноты. А Фока-гад смеялся надо мной. Но главное - я насмелился и переплыл тот омут. Туда и обратно. Сам! Фока - и то струсил, а я поплыл. Сперва думал только до середины доплыть, а потом и дальше поплыл. Правда, Хом с Сашкой, нашим новым знакомым, по бокам плыли. Вроде, и не страшно вовсе было. Отдохнул только раза два на спине, набрав по совету Хома в себя воздуха побольше. А на той стороне омута - песчаный нанос, бугор такой. И песок - чистый-пречистый! Белый-белый! И горячий! Позагорали на нём. Хорошо, что папка не увидал, как я переплывал омут.

 - 7 -
А от папки-то мне и без того досталось. За то, что самовольно, без спросу ушли.
Нехорошее предчувствие у меня возникало всю обратную дорогу. Ну, просто, будто кто там нашептывал мне изнутри: “Ох, и попадёт тебе, Витька, за самоволку!”
Петькин картуз мы нашли на земле, свалился с дерева. Или кто его нарочно сбросил. Весь в грязи и коровьем дерьме. Хотя и подсохший маленько. Петька его даже на голову надевать не стал. В руках так всю дорогу и нёс. А вот змеи в том месте, где её бросили, не оказалось. Видать, птица какая утащила. Может, ворона. Или коршун какой. А, может сова. Только я где-то слыхал, что совы охотятся лишь ночью, а днём спят.
Со взгорка, между второй и первой сланями, показались дома нашего Краснояра. Солнышко уже далеко в сторону Ляхова переместилось. И уже к земле припадало.
От Краснояра, оставляя шлейф пыли и сизоватого дыма, дребезжа и натужно ревя, двигался нам навстречу мотоциклист. В Краснояре мотоцикла ещё ни у кого не было. Только велик с моторчиком - и то у одного Вовки-Кирьяна.
Мотоциклистом оказался... мой дядя Толя. На новеньком мотоцикле-козле. Приезжал брату, папке моему, стало быть, похвалиться. Купил он его совсем недавно. Да и что это за расстояние в двенадцать километров для мотоцикла?! Поди, и получаса не едет! Не то, что мы, пёхом: однако, из Пудина уже часа три добираемся.
Мотоцикл был не таким уж и большим, но новым. Блестел, как глянцевые бока у дяди Толиного баяна. У дяди Толи и баян есть. Не то, что у нашего папки - гармошка да велик.
И гармошку, и велик папка мне лишь нынешним летом брать разре-шил. И то лишь со спросу.
А недавно, уж как так получилось?! Катались мы на великах с Тимкой. Тимке купили новенький “подросток”. Ну, а я на взрослом гонял. Разогнались мы с ним наперегонки. Я его, конечно, доканал. Да так брякнулся в какую-то канаву, что у велика что-то хрустнуло. И сам я весь ободрался. Велик тот пришлось вести до дома в руках. Оказалось - я сломал раму. Переломилась у основания. Замазали мы с Тимкой перелом грязью, чтобы папка не заметил. Куда там... Ох и поматерился же папка!!! Он-то ездил на том велике уже лет десять - и ничего, а я сразу же и сломал. Он говорит, что сломя голову, постоянно крутя педали, только дураки одни ездят. Сам-то он крутанёт раза три-четыре, и катит, крутанёт - и катит. Так и ездит, не спеша. А мне так не интересно. На то ведь и велик, чтобы на нём гонять. Снял папка тогда колесо (сперва думал, что я ось сломал), а когда увидал сломанную раму - так шарахнул мне тем колесом по кумполу, что у меня тут же шишак вскочил. А папка сам испугался...
Дядя Толя тормознулся перед нами. Посмотрел на нас, горделиво восседая, будто на хорошем жеребце:
- Ну, как мой конь?!- заулыбался он.
- Здоровски!!!- завосхищались мы все.
- За двадцать минут от Пудина доехал,- похвалился он. - А по хорошей дороге можно и побыстрее.... А вы-то где были? Дома потеряли тебя совсем. Уже везде обыскались. В Пудино, что ли, ходили?
- Но-о... - потупился я.
- Что-то я вас там не видел... Ну-ну, идите домой. А тебе отец уже гостинец приготовил,- интригующе произнес он и поехал дальше.
От такой вести у меня сразу настроение испортилось. Хуже, чем от встречи со змеёй. Знаем, какой гостинец. Догадываюсь... Ладно, если ремнём дело обойдётся. А то может опять шандарахнуть тем, что под руку попадётся... С него станется. Про матерки уж и говорить не приходится. Тут папка по всякому может: и по-русски, и по-своему – по-болгарски да молдавански.
- Явился - не запылился! - с издёвкой начал отец. - Где был?!
Тут же и мама с бабушкой. И брат с сёстрами.
- Мы все глаза уж проглядели, обыскались везде,- осуждающе заговорила мама.
- Где вас только черти носют...- буркнула бабушка.- Дома им никак не сидится.
- Где был?... - извергая потоки трёхэтажных матов, налегал отец.
- В Пудино ходили...
- Щас я те покажу Пудино!... Я те дам Пудино! Будешь сидеть у меня на цепи, как Борзик! Раз тебе дома места не хватает... Я тебе покажу и Пудино, и Кулики, и Парабель с Томском!...
Мне сделалось тоскливо-тоскливо. И обидно до невыразимости. К тому же голова разболелась, просто до рвоты... Будто папка опять меня по ней звезданул.
- Иди, поешь,- сказала бабушка,- голодный целый день.
- Не хочу я есть,- с комом в горле и со слезами выбежал я в ограду, а затем - в избушку, где варили свиньям и курам корм.
Закрылся на крючок. Есть хотелось, будто я не ел дня три. Слёзы обиды душили меня: ну, чего такого я натворил?! Ну, сходили всего лишь в Пудино. Без спроса. Зато сколько всего там насмотрелись... Здесь бы и за всё лето столько не увидали... Вот вырасту большой... Или нет. Пусть лучше умру. Прямо сейчас, здесь, от голода. И не открою им никогда... Ни за что... Пусть и не просят даже...
И так захотелось умереть. Чтобы они все потом жалели меня и плака-ли...
Моё одинокое затворничество длилось не так уж долго. Может с пол-часа, может чуть больше. Пару раз уже стучались мама и бабушка. Но я упорно не открывал.
Из ограды нашего дома стали доноситься какие-то оживленные возгласы, меня не касающиеся. Я различал слова “Пожар!” и “Где-то горит!” Любопытство взяло верх. Я покинул свою келью и надутый от обиды и головной боли вышел во двор, а оттуда на улицу.
Со всех близлежащих домов, уже повысыпал разновозрастный люд. Все показывали и смотрели на север: в стороне Пудина, в полнеба полыха-ло зарево. Там, откуда мы совсем недавно вернулись. Зарево - явного пожара. Что горит? Где горит?!
Как выяснилось вскоре, в Пудино горел новый клуб, где мы были всего несколько часов назад.... Доигралась-таки ребятня со спичками... Сгорел подчистую.

Обида, как известно, сглаживается, затухает и проходит. И умирать вовсе уже не хочется спустя некоторое время. Тем более, когда у тебя вся жизнь ещё впереди. И с отцом мы помирились, не говоря уже про маму и бабушку.
 С той поры минуло уже более пятидесяти лет.
Может, и не совсем происходило всё так, как я тут рассказал.
Может, я кое-что здесь перемешал и чуть-чуть сместил во времени?