Адрес редакции:
650000, г. Кемерово,
Советский проспект, 40.
ГУК "Кузбасский центр искусств"
Телефон: (3842) 36-85-14
e-mail: Этот адрес электронной почты защищен от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра.

Журнал писателей России "Огни Кузбасса" выходит благодаря поддержке Администрации Кемеровской области, Министерства культуры и национальной политики Кузбасса, Администрации города Кемерово 
и ЗАО "Стройсервис".


Николай Хвостов. Дневник топографа

Рейтинг:   / 4
ПлохоОтлично 
Тетрадь первая
Дальневосточная экспедиция, 1941 год
1. От Амазара к Шилке
Весной 1941 года я прибыл на станцию Амазар в распоряжение Грязнова – начальника геодезической партии экспедиции № 47 Новосибирского аэро­геодезического предприятия ГУГК.
Получив задание на полевой сезон, я немедленно приступил к подготовительным работам. Предстояло выполнить наблюдения с пунктов триангуляции на юг от станции Амазар, в бассейне рек Шилки и Аргуни, а также верхнего течения Амура. 
Вся территория моего участка работ имела всхолмлённо-таёжный ландшафт с многочисленными речками и ручьями, впадающими в Шилку и Аргунь. В необжитой тайге было множество звериных и конно-вьючных троп. Вблизи единственного населённого пункта – села Покровка – имелась грунтовая тележная дорога, которая шла вдоль государственной границы. 
Я сформировал бригаду, в состав которой входили три рабочих: Дмитрий Ожогин, двадцатитрёхлетний парень, Дмитрий Иванович, самый опытный и старший среди нас, и Александр, местный житель станции Амазар. Пять вьючных лошадей составляли наш транспорт, а молодая собака, клички которой сейчас не помню, должна была помогать нам в охоте. Снаряжение было походное: шестиместная палатка, запас продуктов, двуствольное ружьё – тулка, карабин и инструмент-универсал завода «Автомобилист» пятисекундной точности. Помощника у меня не было. 
После праздника 1 Мая наш отряд приступил к выполнению Правительственного задания. 
Снег в тайге в основном уже растаял, но лежал ещё на затенённых северных склонах, в расщелинах и глубоких залесённых распадках.
Солнечные и безлесные склоны возвышенностей в это время года были пастбищем для изюбрей и кабанов. Здесь мы добывали мясо. 
При постоянных конно-вьючных передвижениях невозможно взять с собой необходимое количество продовольствия, поэтому успех работы в необжитой местности прямо зависит от умения самостоятельно добыть себе пищу. Для этого используется всё, что можно раздобыть: мясо, рыба, ягоды, грибы, орехи, черемша, полевой лук, листья и стебли ягодника (смородины, брусники, малины).
Радиостанций тогда в полевых бригадах не имелось, и если на участке производства работ не было населённых пунктов с почтовыми отделениями связи, то о ходе работы полевых бригад руководство ничего не знало долгое время. 
Полная оторванность от мира делала встречу с любым человеком значительным событием в нашем однообразном ритме таёжной жизни. А что говорить о посещении населённых пунктов, которые попадались нам по пути следования. Любое село или деревенька были для нас центром мироздания, посещение которого становилось праздником. Здесь мы узнавали новости, запасались продуктами, полноценно мылись, стирали и чинили одежду. 
Лето 1941 года было жарким, без дождей. Жара и сушь в июле способствовали распространению таёжных пожаров, от которых начали гореть торфяные хорошо высохшие болота. 
Тайга наполнилась дымом, наблюдения более пяти километров стали невозможны. Значительные простои, связанные с ожиданием улучшения видимости, сопровождали нас весь полевой сезон, вплоть до первого снега. При этом даже в снегу торфяные болота продолжали дымить. Этот дым уже не был помехой для работы, однако нашлась другая причина, которую преодолеть мы не смогли. Трескучие морозы (до 60 градусов) в дальнейшем заставили нас закончить полевой сезон.
2. Метеопост
В конце августа мы вышли из тайги на левый, северный берег Шилки. Шилка – красивая большая река, на берегах которой лес подходит вплотную к воде. Луга богаты травяной и кустарниковой растительностью. Небольшие заливы, протоки и озёра – место обитания уток разных пород: от небольших чирков до крупных кряковых. 
По моим расчётам, мы вышли к реке на два-три километра ниже того места, где располагался метео­пост. На нём рассчитывали отдохнуть и запастись продуктами. 
И верно, вдоль берега имелась грунтовая дорога, по которой мы тронулись вверх по течению реки. 
Дорога – это благо цивилизации. После длительных походов по необжитым таёжным просторам всегда приятно и даже необычно оказаться на ровной поверхности, где ничто не мешает передвижению. Чувство лёгкости, воодушевления и благодарности людям, которые проложили здесь путь, испытывали, наверное, и наши лошади, ускорившие шаг настолько, что пришлось их придерживать. 
Когда мы выехали за кривун реки, то разглядели впереди лошадь, впряжённую в длинные четырёхколёсные дроги. Сбоку повозку сопровождал человек. Заметив наш отряд, он остановился в ожидании. Подъехав ближе, мы увидели, что на дрогах за ним по дороге что-то волочится. Когда удалось разобрать, что это рыба таких огромных размеров, хвост её провисал до земли, удивлению нашему не было предела. Длина этого чудища составляла четыре-пять метров, окружность примерно 80 сантиметров.
Хозяин упряжки, мужчина лет тридцати, назвал рыбу белугой. Познакомившись, мы вместе продолжили путь к метеопосту, куда транспортировал свой трофей наш новый знакомый. Он был служащим метеостанции. Его отец, начальник этой же метеостанции, пожилой и добродушный человек, большой мастер охоты и рыбалки.
Оказавшись принятыми в доме, находившемся в таёжном уединении на берегу реки, мы были приглашены его хозяевами за стол к обеду и с удовольствием познали качество белого мяса амурской белуги, заплывшей в многоводную Шилку.
За обедом нам рассказали, как ловится белуга на Шилке. Большой кованый рыболовный крюк с насаженной на него приманкой привязывают одним концом крепкой верёвки и ставят на глубине. Второй конец верёвки крепят за бочку, которая выполняет роль поплавка.
Рыба заглатывает приманку, а с ней крюк. Не имея возможности избавиться от снасти, белуга плавает по реке в разных направлениях.
Дело рыбака заключается в том, чтобы найти свой поплавок на реке и, привязав конец свободной верёвки к лодке, плавать за бочкой, как на буксире. Если белуга останавливается, то необходимо по­дёргивать снасть, беспокоя её. Наконец, ослабевшая рыба повинуется тяге и следует за рыбаком, плывущим к берегу и буксирующим за собой добычу. На мелководье добытчик стреляет белуге в голову пулей или жаканом. Чтобы вытянуть её на берег, требуется помощь лошади, запряжённой в дроги. 
Здесь, на берегу Шилки, мы впервые за лето встретили людей да ещё добрых и гостеприимных. От них мы узнали что 22 июня фашистская Германия вероломно, без объявления начала войну против нашей Родины – Союза Советских Социалистических Республик. Находясь в дальневосточной тайге и выполняя правительственное задание по картографированию территории, наша бригада была полностью оторвана от мира. О начале войны мы, конечно, не знали, и эта новость потрясла нас, особенно переживал Дмитрий Иванович, который был родом из Белоруссии. Он вспоминал многочисленных знакомых и родственников, оказавшихся в оккупации. И у меня была тревога за моих родных: младший брат Иннокентий проходил срочную службу в армии на западной границе в Брест-Литовске, а двоюродный брат Гавриил после окончания Томского военного артиллерийского училища служил в Кишинёве. Положения на фронте на метеопосту хорошо не знали, потому что сами получали новости с большой задержкой. 
 Здесь мы гостили два дня, впрочем, напрасно времени не теряли: подремонтировали, почистили своё снаряжение, пополнили запас продуктов. Наши новые знакомые рассказали о характере местности и особенностях тайги в развилке рек Шилки с Аргунью. Нам стало известно о наличии буреломов, завалов, гарей, болот, о том, где следует ловить рыбу, добывать птицу, искать охотничьи зимовья. 
Наконец, наш отряд был готов продолжать путь на правый берег Шилки. Без каких-либо происшествий с помощью начальника станции мы переплавились через реку. На правом берегу мы с чувством глубокой благодарности попрощались с перевозчиком и тронулись к триангуляционному пункту. 
3. Трудности нас преследуют
Требовалось спешить, чтобы наверстать много упущенного времени из-за дымовой завесы, созданной лесными пожарами, но нас преследовали неудачи.
Как-то, поднявшись после ночного отдыха, мы не обнаружили горячего молодого мерина по кличке Гнедой. Парни уехали на поиски, а я отправился на сигнал. 
 Смежные пункты, подлежащие наблюдению, я отыскал быстро, и, как только закончил программу в шесть круговых приёмов, приехал один из трёх моих спутников. Он сообщил, что Гнедой нашёлся метрах в двухстах от ночного табора, возле родника, где получил травму и не может самостоятельно подняться. Я бросил работу, и мы спустились по склону к роднику.
Гнедой беспомощно лежал прямо в воде на левом боку, выбившись уже из сил, оставил попытки подняться самостоятельно. На ночь мы его спутали побочнем, то есть связали переднюю с задней ногой, что давало лёгкий свободный ход, но не позволяло бег рысью. Очевидно, Гнедой хотел напиться, оперевшись передними ногами на гольцы, но не удержался и упал. Пытаясь неоднократно подняться на ноги, он протёр о камни кожу и сухожилие на заднем левом стегне. Мы сделали козлы и с помощью верёвок с большим усилием подняли Гнедого. Но он только висел на козлах, а самостоятельно держаться на ногах не мог. Пришлось положить коня на правую сторону и оставить.
Вернувшись на пункт, я закончил всю работу. Вечером опять попробовали поставить мерина на ноги, но безуспешно. Утром наш Гнедой был мёртв. Мы остались с четырьмя лошадями и лишним седлом. Пока готовился завтрак, я написал акт гибели лошади, все расписались в нём, для полной формы не хватало лишь подписи и заключения ветеринара.
После утраты лошади на одном из последующих пунктов произошла новая задержка. В створе на один из смежных пунктов стояло громадное листвяговое дерево. Оно закрывало видимость на смежный пункт, необходимо было его завалить, но у нас отсутствовала пила. Пришлось рубить в два топора, сменяясь попарно через несколько минут.
Рубка крепкого смолистого листвяга лёгкими топорами здорово измотала нас. Казалось, что не хватит сил и терпения, чтобы завалить это препятствие. 
После нескольких часов беспрерывной работы, волокна древесины начали рваться. С воодушевлением мы продолжали работать, и вскоре вершина дерева плавно стала наклоняться. Треск и скрежет усиливался и перешёл в гул обламываемых сучьев. Наконец, последовал глухой и тяжёлый удар дерева о землю. 
Мы повалились на землю вслед за нашим деревом и, распластавшись на траве, отдыхали, довольные своей победой. Мои спутники шутили, а я думал о том, что появились уже первые признаки наступающей осени, поэтому подножный корм для лошадей в ближайшее время начнёт подсыхать и станет менее питательным. Скоро холода, а наш отряд не имеет тёплой одежды. Надо спешить, нельзя терять более ни одного часа.
Уже неделю как мы уменьшили норму потребления оставшихся продуктов. Теперь ещё пришлось сократить время сна и отдыха. Стараясь как можно больше делать в течение каждого дня, мы не смели специально задерживаться для охоты или рыбалки. В пути между тригопунктами стреляли рябчиков, реже глухарей, каждый день надеялись на удачу добыть косулю, кабана или изюбра. 
Впрочем, несмотря на нашу экономию, перед последним пунктом в развилке рек Шилки и Аргуни продукты полностью закончились. Двигаясь к нему, два дня мы ели только переспевшую бруснику да мелкий орех кедрового стланика. Такой скудный рацион стал причиной болезни всего отряда. Желудки наши не могли переварить орех, который мы глотали вместе с шелухой, пытаясь утолить голод. 
Только за два километра до знака в ельнике нам удалось наконец настрелять рябчиков в достаточном количестве, благодаря чему мы впервые за несколько дней поели досыта. Переночевав в том же ельнике, рано утром наш отряд отправился на сигнал. 
Видимость была отличная, ничто не закрывало обзора на смежные пункты, подлежащие наблюдению. Я успешно выполнил привязку азимутных пунктов, измерил высоту знака, снял редукцию пункта и центровку инструмента. Затем измерил зенитные расстояния и рассчитал их в журнале наблюдений. 
И вот работы на этом участке закончены. Мы дружно крикнули: «Ура!» – и немедленно выдвинулись в обратный путь.
4. Снова метеопост
На обратном пути удалось подстрелить двух глухарей и трёх рябчиков. Этой добычи было достаточно для ужина и завтрака. Лошади от напряжённой работы сильно похудели и устали, поэтому мы двигались не спеша, испытывая возвышенное чувство выполненного долга. А те трудности, которые удалось преодолеть нашему отряду, усиливали удовлетворение от выполненной работы. 
Когда подошли к реке против метеопоста, то просигналили выстрелами, вызывая лодку. Расседлав и стреножив коней, отпустили их пастись до утра. Нас забрал на правый берег Шилки начальник метеостанции. После дружеских приветствий первым делом мы спросили о военных событиях на Западе. За ужином и перед сном всё говорили о войне. Новости были чертовски неутешительными. Я долго не мог уснуть: думал о судьбе своих братьев, о том, когда же наступит перелом в войне и что можно ожидать от Японии – союзника гитлеровской Германии. 
Утром для нас затопили баню, а мы под руководством начальника метеостанции отправились переплавлять лошадей на левый берег. Лошади были измотаны непрерывной работой и ослаблены недостаточным питанием, поэтому их решили переплавлять по одной за каждый рейс. 
Половину реки лошадь плыла за лодкой, поддерживаемая мной на поводе, а потом она отказалась работать ногами и легла на бок. Мне пришлось подтянуть её голову и держать за уздечку как можно выше от воды. Такими же были последующие три рейса. На середине реки лошади теряли силы, и их приходилось держать за морды и волоком протаскивать по воде. 
После бани и сытного обеда, посовещавшись, мы решили отдохнуть два дня. 
За это время привели в порядок снаряжение, пополнили запас продуктов рыбой, которую наловили здесь же. Кроме этого, начальник Шилкинского метеопоста обеспечил наш отряд вяленым мясом, овощами, мукой и солью. 
Надо сказать, в моём служебном удостоверении было указано, что партийные, военные органы, а также другие советские учреждения обязаны оказывать нашему отряду при необходимости всестороннюю помощь, так как мы выполняли правительственное задание и наша работа была необходима для нужд народного хозяйства и обороны страны. К моему удовольствию, удостоверение мне не пришлось предъявлять начальнику метеопоста. Добрые советские люди бескорыстно помогали нам в столь тяжёлое для всех время. В благодарность я подарил хозяевам этого гостеприимного дома полностью укомплектованное кавалерийское седло, оставшееся от нашего Гнедого. Собаку с собой дальше мы решили не брать, так как охотницей она оказалась неважной, а таскать её по тайге только для того, чтобы кормить, мы не имели возможности. Поэтому нашу сучонку я тоже предложил в подарок. 
Спустя два дня наш отряд двинулся на восток, рассчитывая попасть через несколько дней на пограничную заставу, которая располагалась на слиянии рек Шилки и Аргуни. 
После заставы нам предстояло работать вдоль Амура, уходя в тайгу на двадцать километров. Был уже конец сентября, а ещё предстояло выполнить очень много работы. 
5. Застава
Пожары снова вмешались в наши планы. Наблюдения на каждом тригонометрическом пункте осуществлялись со значительными задержками из-за плохой видимости. Продукты закончились, и два дня мы ничего не ели. Я решил оставить работу и отправиться на заставу, до которой осталось семнадцать километров. 
Поход мы начали ранними утром по конно-вьючной тропе. Вскоре вышли на оставленный табор наших коллег-топографов. Кострище, колья от палатки, утоптанная трава, другие признаки их пребывания, а главное, надпись, старательно выполненная на большой затёсе: «Прощай, наш табор! Едем домой!». Ниже стояли подписи двух топографов. Осталось им только позавидовать, перекурить и натощак двинуться дальше.
На заставу прибыли во второй половине дня. Она располагалась на берегу Амура и представляла собой несколько деревянных одноэтажных казарм, небольшое административное помещение, отдельно располагались столовая и склады.
Нас встретили красноармейцы. Они вызвали начальника заставы. Я представился по всей форме и предъявил свои документы. После официального знакомства меня пригласили в служебное помещение. Там я рассказал о проделанной работе. Командир сказал, что он поджидает нас несколько дней: посты оповещения заметили группу из четырёх человек, следующих с запада на восток к заставе. Он задавал вопросы со знанием дела, и мне было приятно, что начальник заставы прекрасно знает топографическую службу и понимает её значение для государства. 
Догадываясь, что мы голодны, он отвёл нас в небольшой дом, где указал комнату, которую мы можем занять. С армейской точностью мы пришли к назначенному времени в столовую, где уже ожидал повар. Улыбаясь, он подал каждому суп, кашу и, словно извиняясь, сказал: «Не удивляйтесь, что приготовил для вас маленькие порции. Командир сказал, что вам нельзя сейчас много кушать. Съешьте это, и через два часа приходите обедать по-настоящему».
После обеда я был вновь приглашён к начальнику заставы. Он информировал меня об обстановке на западном фронте, о положении на советско-китайской границе. По его просьбе я подробно по карте рассказал о дальнейшем маршруте и показал пункты триангуляции, подлежащие наблюдению. Вместе прикинули время, за которое мы дойдём до села Покровка, где стоит пограничный отряд. Получилось пятнадцать дней. Исходя из этого мы посчитали необходимое количество продуктов на этот переход и составили официальную заявку. Командир распорядился приготовить для нас всё необходимое, а я отправился на берег, где отдыхали мои товарищи. 
День был солнечный и безветренный. Мы лежали на траве, наслаждаясь кратковременным отдыхом, когда услышали шум военного катера. Подняв головы, увидели, как под национальным флагом проходит японский катер вверх по течению Амура. На палубе не было экипажа, кроме офицера, стоявшего на мостике. Возле нашей заставы катер приблизился к берегу, что было безусловной провокацией вражеского судна. Мы были удивлены и возмущены нахальством японских военных.
На другой день наш отряд получил продукты в соответствии с заявкой. Расписавшись в получении, я сказал, что могу уплатить за провиант. Начальник заставы, быстро обернувшись, строго на меня посмотрел, и, увидев, видимо, мою серьёзную физиономию, улыбнулся: «Вы расписались, и этого достаточно. Мы не торгуем». 
Начальник заставы посоветовал нам быть особенно бдительными в пограничной полосе. Он сказал, что нельзя ночевать на берегу Амура, на открытых высотах костра не разводить. Нельзя также в пограничной полосе охотиться и вообще стрелять без крайней необходимости. «Успеха в труде», – закончил он и крепко пожал каждому руку.
Мы набрали высокий темп в работе. Погода, удачно выбранный маршрут, достаточное количество продуктов, качественные геодезические пункты, а главное, хороший обзор во все стороны с этих сигналов – всё это способствовало высокой производительности нашего отряда. Работали с энтузиазмом и взяли на себя обязательство до седьмого ноября закончить всю работу на данном участке. С поставленной задачей мы справились и отработали на последнем сигнале перед селом Покровка за день до праздника Великой Октябрьской социалистической революции. 
Седьмого ноября приготовили праздничный завтрак, уже не жалея провизии, так как до села осталось всего двенадцать километров. Насытившись, перекуривали у костра, когда неожиданно буквально в десяти метрах от нашего табора пробежала косуля. Она двигалась с большим трудом, тяжело дышала, язык уже вываливался изо рта. 
От неожиданности мы все оцепенели, потом похватали оружие, но я вовремя опомнился и запретил стрелять, напомнив, что рядом граница. Попадись она нам в другом месте или при других обстоятельствах, мы бы её, конечно, подстрелили, не рассуждая. 
Бедное животное, безусловно, убегало, от какого-то хищника, мы ощетинились оружием в противоположную сторону, ожидая преследователя. Но никто не появился. Очевидно, хищник понял, что сам может стать жертвой, и оставил преследование. Получилось, что мы спасли эту дикую козу. Быть может, она намеренно вышла на наш табор, рискнув от безысходности. Пробежав ещё метров сто, косуля пошла шагом, покачиваясь и беспрерывно оглядываясь назад, не утратив, впрочем, своей грациозности. 
Но ни праздник, ни этот удивительный случай не оставляли нам право на задержку. Уже выпал первый снег, впереди зима, а работа ещё не была выполнена. Более не мешкая, мы уложили вещи, потушили костёр и отправились в Покровку.
6. Покровка и пограничный отряд
Около двух часов дня мы прибыли в Покровку. Я нашёл в деревне контору колхоза и застал там председателя. Представившись и наскоро познакомившись с ним, я высказал просьбу дать возможность разместиться отряду в селе на некоторое время. 
Нас отвели в отдельный домик. Выяснилось, что мы просчитались на один день и раньше срока отметили праздник. Колхозники готовились к торжественным мероприятиям на завтрашний день, и было неловко докучать им своими просьбами. 
Мои товарищи остались отдыхать, а я отправился в пограничный отряд. Военные были осведомлены по своей линии связи о нашем приближении. Меня принимал заместитель начальника отряда, с которым я подробно обсудил последующий маршрут. Он дал мне дельные советы относительно того, где лучше оставаться на ночёвки, рассказал о состоянии дорог и троп, которыми нам предстояло идти и, главное, обозначил на карте точками места, где было заготовленное сено. Оно теперь являлось нашим стратегическим топливом. Вместе мы подсчитали время, необходимое для завершения работы на последнем участке, исходя из этого определили количество продуктов и тёплых вещей для нашего отряда. Как и в прошлый раз, я составил заявку на их получение.
Вернувшись в дом, где нас поселили, я узнал, что мы приглашены на праздничный вечер по случаю годовщины Революции и меня просят выступить с речью. Отказаться невозможно, хотя мне было очень жаль времени. 
Главной нашей бедой было отсутствие печки. Холода с каждым днём крепчали. В тайге приходилось спать на земле возле большого костра, используя палатку лишь в качестве навеса над ним. При таком устройстве ночлега невозможно нормально отдохнуть, так как мы просыпались то от холода, то от жаркого пламени, тревожась за сохранность палатки и собственной одежды. 
В общем, небольшая металлическая печь, которая могла бы уместиться в шестиместной палатке для нас была жизненно необходима. Но таковой в деревне не оказалось. Печь нужно было изготовить специально по размерам. Я подробно обсудил этот вопрос с председателем колхоза. Он меня заверил, что всё необходимое для нашего отряда будет предоставлено после праздника, восьмого числа, а пока он приглашал в баню и на ужин. Праздничные дни очень стесняли, но делать нечего, пришлось отдыхать.
На торжественный вечер мы пришли всем коллективом. Здесь впервые услышали песню-гимн «Священная война», которая произвела неизгладимое впечатление. После выступления председателя и передовиков колхоза, которые призывали к отдаче всех сил для фронта и для победы, слово предоставили мне. Я всегда был неважным оратором, но в этот раз, вдохновлённый выступлением предыдущих товарищей, сказал краткую, но взволнованную речь о работе аэрогеодезического предприятия на просторах нашей Родины. Поздравил всех собравшихся с праздником и высказал уверенность в скорой победе над фашистской Германией.
Ещё один день ушёл на сборы. Советские люди к нам отнеслись с глубоким участием и полностью экипировали наш отряд, ни в чём мы не получили отказа. 
В качестве временной базы я решил использовать зимовье с заготовленным сеном. Вблизи него на расстоянии от восьми до пятнадцати километров располагались несколько тригонометрических пунктов, это укрепило нашу уверенность в том, что задачу, возложенную на нас, мы сможем выполнить.
Итак, в полдень девятого ноября 1941 года наш отряд вновь углубился в тайгу с расчётом дойти до первого пункта наблюдения к вечеру.
7. Конец полевого сезона
Первый день работы на новом участке был успешным: мы без задержек отработали на сигнале, перед этим хорошо отдохнув ночью. Наша печь отлично справлялась со своей задачей: быстро нагревала внутри палатки, долго держала тепло, при этом совсем немного требовала дров.
Начались обильные снегопады, которые шли в течение двух недель с краткими перерывами. За это время в тайге выпало восемьдесят сантиметров снега. Плохая видимость была причиной больших задержек на каждом пункте. В эти снежные дни удалось отнаблюдать только три сигнала. 
Наконец с работой мы добрались до зимовья. Это был небольшой, но добротный дом с деревянным полом, двумя окнами, нарами и большой чугунной печью. Главное, рядом стога заготовленного сена. Всё, казалось бы, располагало к тому, чтобы удачно завершить полевой сезон. Но после снегопада резко усилился мороз, и на первом пункте от зимовья работа остановилась. Видимость вновь стала плохой, тайгу затянул морозный туман. Кроме того, инструмент наш отказался работать на холоде: алидаду заклинивало на оси, и вращение её стало тугим. А ведь зима ещё не наступила, насто­ящие морозы впереди.
Стало ясно, что с маху этот пункт не отработать. Мы выбрали ровную площадку, расчистили её от снега, поставили палатку, устроили в ней печку и заготовили впрок дров. Я написал письмо хозяевам сена, которое мы использовали, указав адрес нашей партии в Амазаре и номер нашего геодезического отряда. В письме я заверил, что за всё сено, которое мы используем, будет внесена плата в полном объёме по указанной цене. Для верности я поставил штамп нашего отряда и отправил Александра с этим письмом в зимовье, где ему надлежало кормить и беречь лошадей. 
 Оставшись втроём в ожидании улучшения видимости, я отметил в своей памяти семнадцатое ноября. Ровно два года назад в Восточных Саянах, на хребте Хамар-Дабан с удивительным видом на озеро Байкал, я закончил свой полевой сезон. 
Но в 1941 году не мог даже предположить, сколько времени нам ещё потребуется для полного завершения работы. Находясь в глубоком тылу, но на своём переднем крае, мы делали всё, что от нас зависит, чтобы выполнить долг перед Родиной и советским народом. В те дни мы, конечно, не знали о героической защите Москвы и Ленинграда. Не знали мы и о том, что некоторые близкие нам люди уже погибли в боях с гитлеровской нечистью, но твёрдо были убеждены, что никакие силы не в состоянии растерзать нашу социалистическую Отчизну.
Проходили дни, видимость не улучшалась, мороз с каждым днём крепчал, алидада инструмента вращалась туго. Пробные приёмы не укладывались в допуски инструкции, что означало брак.
Мне пришла в голову мысль уменьшить количество масла на оси инструмента. Вскрыл ось, удалил с неё и бюксы всё старое масло, а затем дал мизерную порцию новой смазки. Инструмент работал, но качество приёмов не соответствовало требованиям. Вскоре вращение алидады вновь заклинило. Пробовал работать с сухой осью без смазки, что, конечно, рискованно – могут появиться задиры на оси и инструмент выйдет из строя.
Работа не двигалась, мы нервничали. Только отрегулируешь инструмент и готов наблюдать – но плохая видимость. Улучшается видимость – не вращается алидада.
Для меня стало ясно, что ось инструмента и его бюкса сделаны из разных металлов, поэтому имеют разные коэффициенты расширения и сжатия при изменении температуры. Решили дождаться хорошей видимости, отработать всё же на этом пункте и потом принимать решение о продолжении или прекращении работ исходя из количества провизии, а главное – температуры воздуха. Мерить её было нечем, но и так понятно, что зима выдалась суровая. 
Каждый вечер мы смотрели на небо, пытаясь угадать погоду на завтра. В один из таких вечеров при полном отсутствии ветра вызвездилось небо. «Значит, утром будет морозно, – сделали мы вывод, – и видимость должна быть хорошая». Наготовили дров на всю ночь и улеглись на наши перины, сделанные из сена. Уснули быстро, но проспали недолго. Я проснулся сразу. Дмитрий Иванович кричал: «Пожар! Горим!» 
Мы вскочили – и оказались на открытом воздухе. Палатка сгорела почти целиком, от неё остались только нижние борта, скрытые под снегом. Осмотрелись и всё поняли. Грунт под печкой постепенно подтаивал и плоские камни, на которых она стояла, дали усадку с наклоном в одну сторону, из-за чего труба печи, выходившая в отверстие в потолке тоже наклонилась и, прижавшись к палатке, подожгла её. Сухая, нагретая палатка вспыхнула и сгорела за считанные секунды. Дмитрий Иванович проснулся от задевшего его лицо горящего куска материи.
Каждый из нас имел новые валенки, ватные брюки, телогрейку и полушубок, которые нам выдали в пограничном отряде. Надев всё это, мы развели костёр и стали дожидаться утра. Дрова были заготовлены для печки, для костра их оказалось слишком мало. Расчищать снег, чтобы добыть валежник, значило промочить одежду, чего допускать никак нельзя. Поэтому мы расположились возле небольшого костра, постелив сено, которое, на наше счастье, не тронул огонь, поговорили немного и уснули.
Мне снилось, что я преодолеваю вплавь неширокую реку, вода дьявольски холодная, пронизывает всё тело. Мои силы иссякают, я плохо загребаю воду, а плыть ещё метров десять, но при всём старании я не в состоянии приблизиться к желанному берегу. Мозг сверлит мысль, что ещё немного – и начнутся судороги рук и ног, возле самого берега я утону. Приказываю себе плыть, делать больше усилий, больше движений, но заветный берег, кажется, всё отдаляется от меня. Эта борьба за жизнь, невыносимая мысль о том, что я сейчас погибну, дали необходимый сигнал, и я проснулся, вернее очнулся, от этого наваждения. 
Я понял, что мы замерзаем, попытался встать, но ноги не слушались. Я упал рядом с костром, прямо лицом в снег. Руки, которые я пытался вытянуть для упора, предательски застыли на груди и в локтях не разогнулись. Горячий пепел костра полетел во все стороны, я сумел повернуться на спину. Лёжа на спине, плавно стал разводить руки и распрямлять их. Потом выпрямил ноги и после гимнастики с трудом поднялся на ноги.
Мой окрик не разбудил товарищей. Они крепко спали. С трудом я дошёл до Мити: «Проснись! Вставай! Замерзаем!». Митя в ответ только сопел. Я ударил его по голове кулаком, он крикнул от боли и проснулся. Я заставил его делать те же упражнения: разгибать руки и ноги в суставах. Тем временем я взялся за Дмитрия Ивановича, тряс его, бил по голове, в грудь, но он не просыпался. Подошёл Митя, мы вместе подняли его и навесу принялись разводить руки и ноги в разные стороны. Наконец Дмитрий Иванович проснулся и самостоятельно продолжил зарядку, чтобы разогнать кровь по всему телу.
Мы были близки к тому, чтобы не проснуться никогда. Я как руководитель бригады, ответственный не только за порученное дело, но и за людей, которыми руководил, за их жизнь и здоровье, не имел права засыпать вообще в сложившейся обстановке. 
Оставшись без палатки, без дров в этот трескучий мороз, мы тем не менее были счастливы и ликовали от простой мысли, что живы. Не позволяя себе расслабиться, я затеял игры: петушиный бой и салочки до самого рассвета.
С первыми лучами солнца отряд наш отправился к зимовью. Шли налегке, не спеша, чтобы не потеть, без отдыха и перекуров.
Добравшись до зимовья, мы хорошо пообедали и с конями двинулись в обратный путь за инструментами. С пункта кратчайшим путем по карте и с компасом тронулись к Амуру, в деревню Покровка. Преодолев без остановок и приключений одним махом двенадцать километров по тайге без тропы по глубокому снегу, мы благополучно вышли на дорогу. Вблизи деревни общее напряжение спало. 
Здесь, на берегу Амура, в дополнение к трескучему морозу добавился хилус – ветер по долине реки. Холод прожигал тело сквозь одежду и пробирал до самых костей. Вдоль дороги на другом берегу шёл обоз, и в темноте отчётливо был слышен скрип саней и разговор на китайском языке. 
Нас догнал пограничный патруль из трёх конных красноармейцев, который, видимо, сопровождал обоз китайцев, движущийся вдоль границы. Нам приказали остановиться. Я представился и предъявил документы, после чего мы получили разрешение двигаться в Покровку.
Красноармейцы были очень тепло одеты. Кроме армейских бушлатов, ватных штанов и валенок, имели шерстяные шлемы с щелями для глаз; специальные шерстяные перчатки с напалком для указательного пальца, а поверх надеты ещё большие краги из шкуры косули. Однако лица большей части красноармейцев, которых мы видели в пограничном отряде, были всё же обморожены, с тёмными пятнами.
Три километра до Покровки мы преодолели с трудом из-за сильного мороза с ветром, который дул нам навстречу, так что приходилось идти спиной вперёд. В деревне мы узнали, что температура воздуха в этот день была около шестидесяти градусов ниже нуля.
Так закончился полевой сезон 1941 года. Нам не удалось выполнить весь объём запланированных работ, и меня не покидало чувство некоторого волнения за самовольный выезд с объекта при незавершённом производственном задании.
После двухдневного отдыха в Покровском колхозе мы двинулись в Амазар тайгой, по тропе, покрытой чистым белым снегом. У последнего колхозного стога накормили лошадей, отдохнули сами и, взяв впрок вязанки сена, продолжили путь.
 С одной ночёвкой у костра за двое суток мы прошли девяносто километров и прибыли на станцию Амазар. Это произошло в двадцатых числах декабря.
Явившись в служебную квартиру, я застал там своего коллегу инженера Александра Осиповича Городовича. Мы вместе учились в Томске, а также проходили военную службу в Новосибирске в 1935 году.
Городович работал так же, как и я, в Амазарской партии. При производстве топографических работ на своём участке Саша, ожидая хорошей видимости у прибора, имел несчастье получить временную слепоту от ультрафиолетовых солнечных лучей, которые отражались кристаллами снега. В связи с этим он был вывезен рабочими своей бригады и закончил на этом полевые работы ещё месяц назад. За это время Александр успел вылечиться и уже съездил в Хабаровск с начальником экспедиции Коншиным в штаб военного округа. Там они мотивированно доложили о создавшейся обстановке, в которой оказались полевые бригады. Наступившие морозы выводили из строя геодезические инструменты, что делало пребывание топографических бригад в поле бесполезным. Командование штаба округа согласилось с доводами, и был отдан приказ о прекращении полевых работ.
После рассказа Городовича я уже был спокоен, так как автоматически реабилитировался за свой самовольный выезд с участка работ. Надо сказать, что полевой сезон 1941 года оказался неудачным для многих полевых бригад. Подвели лесные пожары и, конечно, суровая зима. 
Я сдал собранный полевой материал начальнику партии Матеву. Он принял мой отчёт и откомандировал на базу в Сковородино, где мои спутники занялись хозяйственными работами, а я приступил к выполнению камеральных работ.
Тетрадь вторая
Иланская экспедиция, 1942 год
1. Станция Иланская
Весной 1942 года я был отправлен в состав геодезической экспедиции, базировавшейся на станции Иланская Красноярского края.
На Иланскую я прибыл с женой и сыном Володей. После получения задания на новом объекте производства работ я с семьёй уехал в село Улюколь, которое располагалось в центральной части нового участка. 
Этот участок был большим, поэтому его реко­гносцировка сети триангуляции должна была занять всё время следующего полевого сезона. Начинался участок чуть западней от станции Иланской и заканчивался возле Красноярских столбов. 
Гидрография нового объекта оказалась очень бедной. Таёжные ручьи и речки немногочисленны и спокойны в своём течении. А флора и фауна, напротив, пестрили разнообразием. 
Тайга богата ягодниками наземными и кустарниковыми. Здесь росли разные породы хвойного и лиственничного леса, высокого и здорового, с небольшой захламлённостью. Почти полностью отсутствовали старые и новые гари, поэтому гнилого и сухостойного леса почти не было. В достаточном количестве было зверья и боровой птицы, поэтому трудности с добычей мяса нам не грозили. Здешняя тайга лучше обжита человеком, чем на предыдущем, дальневосточном участке. Гораздо больше имелось охотничьих троп в таёжном массиве и дорог, которые проходили вблизи железнодорожной магистрали, но населённых пунктов всё же не было. 
Несколько хуже для производства работ обстояло дело с рельефом местности. Отсутствовали резко выраженные высоты на общем фоне всхолмлённо-таёжного рельефа. Это требовало значительно больших затрат в последующей работе по обустройству высоких сигналов. 
Бригада наша состояла из четырёх человек: кроме меня, два рабочих и проводник. Рабочие – парни Володя и Александр, оба эвакуированы в начале войны с западных территорий. Проводником нашим был Михалыч, житель деревни Улюколь, лет тридцати пяти. Он успел уже повоевать и был комиссован по ранению после трёхмесячного лечения в госпитале.
Примерно раз в месяц в течение полевого сезона мы выезжали на базу – в село Улюколь. Там мы немного отдыхали, брали продукты и все необходимое для продолжения работы, затем снова уходили в тайгу. 
Забегая вперёд, скажу, что этот полевой сезон прошёл в целом спокойно, без трагедий и опасных приключений. Нашей бригаде удалось в срок выполнить весь объём работ.
2. Медведь с капканом
Как-то ранним утром мы ехали по охотничьей тропе верхами и увидели след, резко выделявшийся на траве, метра полтора шириной. Он пересекал тропу и уходил вниз к ельнику. 
Михалыч слез с лошади, осмотрел примятую траву и спросил: «Что это за след, знаете?» Мы лишь пожали плечами. Михалыч рассказал нам, что на примятой траве нет росы, это значило, что след оставлен совсем недавно, а проходил здесь медведь, попавший в капкан. 
Медвежьи капканы весят около пуда и сжимают лапу медведя с большой силой. Капкан крепится за колоду из сырого листвяка в полтора-два метра длиной. Медведь идёт, волоча за собой колоду, оставляя чёткий след, пока бревно не заякорится между деревьями и не остановит зверя. Если же этого не случится, то найти зверя не составляет труда, к тому же он, обременённый грузом, не очень опасен. 
Михалыч предложил мне пройти по следу. Я загорелся этой идеей. Представился удобный случай увидеть вблизи хозяина тайги. Мы двинулись к ельнику, Михалыч впереди с берданой, я следом за ним с карабином. Шли осторожно, не спеша, стараясь не шуметь. Возле самого ельника Михалыч знаком приказал мне стоять, а сам ушёл в чащу. Спустя несколько минут он позвал меня в полный голос. Я вышел на небольшую поляну, где в диаметре около десяти метров была вытоптана трава. В центре этой площадки лежали внутренности медведя, а в стороне, прикрытое ветками и обёрнутое шкурой зверя, прибрано разделанное мясо.
Михалыч сказал, что примерно в трёх километрах от этого места находится охотничье зимовье. Он предположил, что охотники, убившие медведя, уже варят мясо в своей избушке. «Пойдём к ним завтракать медвежатиной», – предложил Михалыч. Я согласился, и скоро мы были в гостях у новых знакомых. 
Нас приветливо встретили. Мы рассказали о своей работе, о том, что случайно увидели след колоды, потом обнаружили место забоя медведя и догадались, где следует искать удачливых охотников. Мясо, как и предположил наш проводник, уже кипело в ведре.
Это был первый случай, когда я попробовал медвежатину. Володя и Саша тоже впервые пробовали это мясо. Вкус нам не очень понравился, но в целом, есть можно, хоть и без особой страсти.
Охотники посмеивались над нами и ели медвежатину с большим аппетитом.
До этого случая мне не приходилось слышать о том, что медведя можно добывать с помощью капканов, о чём я сказал за столом. Мне рассказали, что, кроме капканов, ставят ловушки на этого зверя. Такая ловушка представляет собой бревно, через которое необходимо медведю переступить к приманке. Выше устанавливается на взводе вторая колода, оснащённая длинными ножами, которые делают, как правило, из двуручной пилы. После того, как зверь задевает спуск, колода падает, врезается в тело и придавливает жертву. Позднее Михалыч показывал нам такую ловушку возле звериной тропы.
По окончании необычного завтрака нас снабдили медвежьим мясом, сырым и варёным, которое мы, конечно, съели за несколько дней. 
3. Труп в тайге
В этот год нам приходилось часто передвигаться по охотничьим тропам, которых в Красноярской тайге много. Тропы эти постоянные, пользуются ими круглый год. Зимой их называют путиками, вдоль расставляют ловушки для пушного зверя. Проверять ловушки необходимо как можно чаще, чтобы шкурку попавшегося зверька не испортили лисы, птицы и другие обитатели тайги. Летом, понятное дело, добывают другого зверя, и тропы не остаются без внимания.
Так, верхами двигаясь по тропе в сторону очередного пункта рекогносцировки, мы почувствовали резкий запах пропастины. Смрад мертвечины – верный признак опасности. Большая вероятность того, что медведь устроил где-то поблизости схрон и тушит добытое мясо. Разумеется, свою добычу он охраняет и всегда готов явиться к непрошеным гостям. 
Михалыч, как обычно, следовал первым. Почувствовав запах, он спешился и пошёл в чащу. Осмотревшись, позвал нас.
Мы подъехали и увидели труп человека. Он лежал на спине в середине небольшого кострища. Лицо покрывала окладистая рыжая борода. На голове – меховая шапка-ушанка, одет в чёрную телогрейку, ватные брюки, на ногах – сибирские ичиги из юфтевой кожи. Шея перевязана шерстяным, домашней вязки белым шарфом, из голенищ ичигов были видны такой же вязки чулки. В целом одежда покойника тёплая и лёгкая – вполне удобная как для охоты, так и для перехода по тайге зимой.
Ноги покойника были круто поставлены коленями вверх. Грудная клетка прострелена пулей. Вокруг тела разбросаны вещи: котелок, мешочки из-под крупы, уже изъеденные мышами, небольшой топорик в чехле и ружьё – одноствольная курковая переломка двадцатого калибра.
Осмотрев место, мы отошли в сторону. Михалыч закурил, немного подумал и сделал заключение: «Слышал я, что в конце зимы в тайге пропал охотник. Видимо, это он и есть. Только это не добытчик, а таёжный вор. Он забирал в балаганах и зимовьях добытые шкурки белки и соболя, когда охотники ходили по тайге. Здесь вора догнали, убили и бросили на его же костер. Охотники забрали у него свою пушнину вместе с рюкзаком, которого здесь нет, а ружьё, топор и всё остальное брать не стали, тем самым доказывая, что сами они не воры и пришли только за своим».
Мы с большим вниманием выслушали нашего проводника. Всё сказанное очень походило на правду.
Я вернулся к трупу, поднял топор и спросил Михалыча, могу ли я его взять с собой. Он ответил, что теперь можно брать всё что угодно, но по выходе из тайги необходимо сообщить в милицию о нашей находке. Я предложил остановиться где-нибудь поблизости, чтобы начертить абрис, заодно немного передохнуть.
Мои спутники развели костёр, вскипятили воду для чая, пока я чертил абрис. Находясь под впечатлением от увиденного, Володя и Александр принялись рассуждать о том, правильно ли поступили охотники, убив человека. Михалыч слушал их, усмехаясь себе в бороду, потом объяснил нам поведение таёжников. 
Неписаные законы тайги должен соблюдать любой человек. Тот, кто их нарушил, заслуживает одно наказание – смерть. 
Вот эти законы: не брать чужое, никого не обманывать, оказывать помощь всем, кто попал в беду, не бросать товарища в трудный час, не хитрить, когда работаешь артельно, зверя каждого бить по сезону. Простые, очевидные правила всегда выполняются честным и сильным человеком, но нарушаются каждым алчным шаромыжником. Сейчас война, трудное время, многие голодают, но это не даёт никому права воровать и на войну списывать свою подлую сущность. Примерно так рассуждал Михалыч, похлёбывая чай. 
А я, кстати, вспомнил и рассказал случай, который описал мой товарищ Александр Городович. 
Саша, работая в дальневосточной тайге, наткнулся сразу на три трупа со следами пулевых ранений. Два тела лежали прямо на тропе в пяти метрах друг от друга, а третий труп находился чуть поодаль. После осмотра тел стало понятно, что все убитые – китайцы. Шли они на юг, в сторону советско-китайской границы, и кто-то стрелял им в спину. Рабочие в бригаде Городовича долго гадали, кто и за что мог их убить, а главное, зачем пришли китайцы на территорию СССР. Если это диверсанты и их уничтожили пограничники, то тела не оставили бы на месте, а обязательно забрали для дальнейших следственных мероприятий. Заблудиться китайцы не могли, так как для пересечения границы необходимо переплывать реку. В общем, никакие, даже самые фантастические предположения не могли рационально объяснить факт возникновения трупов на охотничьей тропе.
Городович отметил на карте это место. После окончания полевых работ Саша обратился в следственные органы. Его рассказом заинтересовались. Каждого из бригады несколько раз вызывали на допрос и очень подробно расспрашивали об увиденном, записывая и сопоставляя показания.
Спустя два месяца в управление нашей геодезической экспедиции пришло письмо из отдела по борьбе с хищениями социалистической собственности, где была выражена благодарность бригаде Городовича за оказанную помощь в деле разоблачения опасного преступника. 
Выяснилось, что найденные в тайге китайцы до своей смерти занимались незаконным промыслом: мыли золото на таёжных ручьях. Житель посёлка Усть-Карск оказывал старателям содействие: снабжал провизией и необходимым инструментом, давал советы, добывал мясо. После завершения работы китайцы рассчитались с ним золотым песком. Но жадность не знает границ. Злодей направил ватагу на тропу, где их сам же и застрелил, забрав всё, что они сумели добыть. При попытке незаконной реализации золотого песка преступника задержали, но не могли понять, где он взял столько ценного металла. Намыть почти три килограмма в одиночку – дело нелёгкое. К тому же свой посёлок любитель лёгкой наживы надолго не покидал. Благодаря заявлению Городовича многое в этом деле прояснилось. 
Закончив рассказ, я предложил своим спутникам продолжить путь. Все встали. А я уложил в поклажу понравившийся мне топор. Им я пользовался несколько лет. 
Подробное описание найденного трупа в тайге в дальнейшем я передал участковому. Никто никогда не спрашивал нас больше о зловещей находке, и я об этом больше ничего не слышал.
4. Охота на изюбря
К исходу середины полевого сезона наш проводник сильно сдал. Его тревожили фронтовые раны. Ежедневные многочасовые переходы, интенсивная работа в течение трёх месяцев сильно утомили Михалыча, ему трудно было ходить. Только просьба самого Михалыча не отстранять его от дальнейшей работы остановила меня от этого шага. 
К этому времени как раз возникла необходимость добыть мясо для нашего отряда. С этой задачей нам предстояло справиться самостоятельно, без участия проводника. Володя и Александр восприняли это с энтузиазмом, но я понимал, что их юношеский задор – плохой помощник в этом серьёзном деле. 
Тратить время специально на охоту, преследуя или загоняя зверя, у нас не было возможности, поэтому мы решили испытать счастье на каком-нибудь солонце, которых здесь было достаточно. 
Большинство солонцов имеют искусственное происхождение. Их специально готовят промысловые охотники в местах, где удобно оборудовать засаду. Они пробивают в земле между корней деревьев отверстия и засыпают туда крупную соль. При такой закладке соли хватает надолго из-за трудного к ней доступа. Засаду обустраивают, как правило, на деревьях, прибивая к веткам несколько жердей, на которых может расположиться охотник.
Спускаясь с горы от одного из пунктов и следуя по распадку, мы увидели часто посещаемый изюб­рями солонец. Вокруг мощной сосны было много следов зверя рядом с местом закладки соли. Однако на этом солонце место для засады было неудобным, она находилась на косогоре, в качестве прикрытия служили плотные заросли кустарника.
Мы уехали дальше и затаборились на ночлег. Я взял с собой фроловку, а Володя мелкокалиберную винтовку. Выслушав советы Михалыча, мы, как заправские охотники, отправились на солонец. 
Прибыли на место засветло. Солнце ещё находилось высоко. Мы устроились за кустами. Я лёг на спину, а Володя расположился на боку, поглядывая сквозь ветки на солонец. Мы тихо беседовали, рассудив, что зверь раньше сумерек не подойдёт. 
В какой-то момент Володя застыл, буквально перестал дышать и мимикой стал мне показывать в направлении солонца. Я осторожно перевернулся, подтянул винтовку и сквозь кусты увидел молодого самца изюбря. Он находился в пяти метрах от нас. Подняв высоко голову и широко раздув ноздри, олень нюхал воздух, внимательно слушал и осматривался вокруг. Он никуда не спешил, желая наверняка убедиться в собственной безопасности. 
Успокоившись, изюбрь подошёл ещё ближе к нам. Наклонил к земле голову и сразу стремительным броском отскочил в сторону за сосну. Я видел тень животного, стоящего за деревом. Олень вновь поднял голову и изучал окружающую обстановку. 
Я готов был стрелять, но дерево целиком скрывало зверя. При полном отсутствии ветра, запах от нас стелился по земле. Поэтому когда зверь стоял с высоко поднятой головой, нас не чувствовал, а опустив голову, поймал наш дух и отпрянул за укрытие, где встал, оставаясь в сомнении. 
Я мимикой показал Володе, чтобы он сделал манёвр в сторону укрытия изюбря, надеясь на то, что зверь отскочит от сосны и даст мне шанс на прицельный выстрел. 
Как только Володя сделал движение, зверь молнией развернулся за спасительной сосной и умчался стремглав в чащу. Я наудачу выстрелил вслед, впрочем, без всякой надежды на успех. Зверь мне ответил протяжным рёвом, предупреждая своих собратьев об опасности. 
Оставалось досадовать только на себя. Мы были не готовы к появлению изюбря, который позировал перед нами в нескольких метрах. Надежды на то, что в ближайшее время на солонец придёт ещё какое-нибудь животное, не было, поэтому мы с Володей, перекурив, отправились к нашему табору.
Михалыч, выслушав наш подробный рассказ, сказал, что не стоит слишком уж казнить себя за проявленную оплошность. Он знал наверняка, что километров в двадцати по пути нашего следования был обустроен хороший солонец, с удобной засадой. 
На другой день мы поднялись раньше обычного и работали с удвоенной энергией, чтобы успеть засветло на солонец, который упоминал Михалыч. 
Закончили работу и не тратя время для устройства ночлега, на этот раз всё же с Михалычем, мы отправились «за мясом». Володя и Александр остались на новом таборе с заданием раздобыть воды, приготовить ужин, выставить палатку, наготовить дров и ждать нас с добычей.
К солонцу мы шли ускоренным шагом по удобной тропе, но прибыли с опозданием, уже после захода солнца, о чём сожалели, но напрасно. Солонец оказался негоден для охоты. Кто-то его испортил по неопытности или попросту пренебрёг правилами охотника. В тридцати метрах от него были оставлены вынутые внутренности убитого зверя, которые источали сильное зловоние. Понятно, что запах пропастины привлекает только медведя, уже порядком наследившего вокруг своего продовольственного склада. 
В такой обстановке вероятность нападения хозяина тайги увеличивается, и мы быстро ретировались, будучи в полной боевой готовности, со взведёнными курками и поднятым оружием. 
Михалыч был очень возмущён и расстроен таким безответственным поведением предыдущих посетителей солонца. Он вновь вспоминал о таёжных законах и сетовал, что нынче в тайгу ходят зачем ни попадя и кто попало. 
Когда мы вернулись, Володя и Саша с сожалением выслушали наш рассказ. Хорошо, что в запасе у нас были рябчики, которых ребята сварили. Поужинав, мы легли спать, не мечтая уже об удачной охоте.
Спустя два дня, двигаясь с работой, мы вновь обнаружили солонец. Засада здесь была очень удобная. Она представляла собой три жерди, прибитые между веток сосны, где должен располагаться охотник. Укрытием стрелка служила густая хвоя дерева. Было понятно, что солонец давно никто не посещал, так как одна из жердей уже успела прогнить. Зверь же, напротив, истоптал всё вокруг, словно на пастбище. 
Я забрался на лабаз, где поменял прогнившую жердь, и сел на него, проверяя крепость конструкции. Отличный обзор места, куда должен был выйти зверь, небольшое, а значит, убойное расстояние, возможность упереться спиной о дерево, что давало шанс лучше целиться. Всё это вселяло уверенность в успешной охоте в случае появления зверя.
Я объявил своим спутникам, что остаюсь здесь, а им следует двигаться по маршруту и затабориться в трёх километрах от этого места, поблизости с тропой, по которой мы двигались.
Было бы логичней, конечно, оставить здесь Михалыча как опытного охотника, но мне захотелось побыть одному. Последнее время я очень переживал о судьбе своего родного брата Иннокентия, от которого наша семья не получала никаких известий уже более года. Поверить в то, что он погиб, я отказывался. 
Просидев на лабазе с мрачными мыслями около двух часов, я увидел, что сгущаются сумерки. Пока ещё было светло, я несколько раз имитировал свой выстрел по зверю: поднимал ружьё и направлял в места, откуда можно было ожидать появления животного. 
Наконец, наступила почти полная темнота. Солонец слабо освещали звёзды и луна. Вокруг стояла тишина. Её изредка нарушали еле слышные 
шорохи и негромкие звуки, значение которых я понять не умел. 
Я не услышал как подошёл к солонцу изюбрь. Зрение, впрочем, не подвело, и мне удалось разглядеть силуэт зверя. Затем мой слух уловил, как он чавкает, пережёвывая солёную землю. Изюбрь стоял боком к моей засаде. Медлить было нельзя, зверь мог развернуться и встать вдоль линии огня или отойти в сторону. Я поднял винтовку и нажал курок. Резкий звук выстрела эхом прошёлся по тайге. Мгновение – и глухой звук упавшего животного дал мне повод ликовать.
Подход к раненому зверю в темноте весьма опасен. Я приготовил винтовку к повторному выстрелу и стал вглядываться в темноту. Тело поверженного зверя мне с трудом удалось увидеть. Немного выждав, я спустился и осторожно подошёл к изюбрю. Молодой самец был мёртв, лежал на боку с запрокинутой назад головой. Он был избавлен от предсмертной агонии, убит выстрелом в сердце.
Я проткнул ножом брюшину животного, чтобы исключить вздутие до утра. Перекурив, с чувством победителя пошёл по тропе к нашему табору. 
На другой день я удостоился похвалы Михалыча и в какой-то степени реабилитировался за предыдущий свой неудачный поход на солонец.
5. Завершение полевого сезона
В конце сентября осталось отработать на последнем участке, который находился в тридцати шести километрах от посёлка Улюколь. 
Отряд наш к тому времени сильно поредел. Михалыч чувствовал недомогание, и Александр был слишком утомлён постоянными переходами. Поэтому вдвоём с Володей мы решили ехать налегке, не обременяя себя лишним скарбом, надеясь быстро закончить работу, а затем успешно поохотиться, чтобы обеспечить свои семьи мясом.
Выехав верхом ранним утром из посёлка, к вечеру следующего дня мы закончили всю работу. На ночлег остановились возле зимовья, которое было очень сырое. Пришлось рядом поставить палатку. В зимовье сложили продукты и полупальто из комплекта спецодежды. На большой валежник мы уложили сёдла, лошадей спутали, надели на них ботало и отпустили пастись. 
Утром, наскоро позавтракав, налегке, без лошадей, мы с Володей отправились на охоту. Днём хотелось настрелять побольше боровой птицы, а вечером сходить на солонец. 
Охота оказалась удачной: мы набили достаточно рябчиков, а также удалось добыть несколько глухарей. Вернувшись к зимовью, мы насторожились. Утром я оставил примету: воткнул в землю невысокую ветку возле входа в избушку, она была опрокинута. Стало ясно, что в наше отсутствие здесь кто-то был. Держа оружие на изготовку, мы обошли наш лагерь, но не увидели ничего подозрительного. Лошади паслись рядом, сёдла лежали на месте. Заглянули в палатку: там тоже был порядок. 
Развели костёр, чтобы приготовить ужин, и обнаружили, что все продукты, которые были оставлены в зимовье, кто-то забрал. 
Кто мог быть вором? Кто мог быть в тайге в эту пору? Никаких работ здесь сейчас никто не производит. Это мне было достоверно известно. 
Быть может, это дезертир, который укрывался от призыва на фронт, или сбежавший заключённый из лагеря? Следы таких вынужденных таёжников мы встречали неоднократно, они, конечно, всегда представляли для нас потенциальную опасность. Но почему человек, оказавшийся в отчаянном положении, пренебрёг палаткой, тёплыми вещами, запасом пороха и патронов, лошадьми, наконец? Так или иначе мы с Володей не рискнули покидать лагерь и перед наступлении ночи идти на солонец. 
Рассуждая за ужином о случившемся, мы пришли к выводу, что человек, который украл у нас продукты, следил за нами, быть может, от самого посёлка, зная наверняка, что у нас есть сухари, соль, крупа, чай и консервированное мясо. Дождавшись, когда мы уйдём, он осуществил свой план. Скорее всего, взятые продукты предназначались для какой-нибудь семьи, испытывающей постоянное недоедание, если не голод. Взятый продуктовый запас выгодно можно обменять, к примеру, на муку.
Наши геодезические отряды получали всегда неплохое продуктовое и денежное довольствие, о чём, конечно, многие знали. 
Мы с Володей нисколько не сожалели об утраченной провизии, но испытывали досаду от того, что многие люди вынуждены идти на крайние меры во время тяжёлых испытаний, связанных с войной.
Одновременно крепла уверенность в общей 
победе советского народа над фашистскими стервятниками. Поскольку даже в такой трудный час не были свёрнуты работы по картографированию нашего государства, по изучению его недр и ресурсов. Это значило, что народ созидателей, а не фашистские варвары останется полноправным хозяином советской Родины – страны Великого Октября. 
Тетрадь третья
Иланская экспедиция, 1943 год
1. Село Улюколь
После окончания зимнего периода 1942–1943 годов на базе экспедиции станции Иланская я получил задание на следующий полевой сезон и сразу выехал на работу с женой и сыном. От Иланской мы доехали до Канска на поезде, потом пересели в машину и добрались до села Улюколь. Здесь наша семья разместилась на квартире у добрых людей, которых мне посоветовали в правлении колхоза. 
Задание в этом полевом сезоне было большое: выполнить рекогносцировку звена триангуляции второго класса от лесостепной части Дзержинского района строго на запад в сторону Енисея. Протяжённость участка составляла сто километров. Следом за мной будет двигаться бригада техника Тузовского с постройкой геодезических знаков. По окончании рекогносцировки наша бригада должна вернуться и пойти с работой по отстроенным пунктам, наблюдая с них.
Несмотря на большой объём работ, в этом году я не стал привлекать второго рабочего, желая увеличить продуктовый паёк на уменьшенный состав брига­ды, взяв на себя больше физической нагрузки. 
В составе бригады, кроме меня, был рабочий Володя, с которым мы трудились в прошлом году и проводник Анатолий Дмитриевич. Володя за прошедшее время уже женился, и у него родился сын. Александр, второй рабочий моей бригады, ушёл добровольцем на фронт. 
Нового проводника мне порекомендовал Михалыч, который по состоянию здоровья не мог длительное время работать в тайге. 
Анатолий Дмитриевич был крепкий мужик, несмотря на свой преклонный возраст. Когда я узнал, что ему семьдесят один год, то позавидовал и удивился его крепкому здоровью. Он был высокого роста, широк в плечах, обладал хорошим зрением и утверждал, что является прямым потомком первых казаков, покорявших Сибирь. Глядя на его ружьё, я в это охотно верил. Старинная двуствольная пистонка заряжалась не патронами с казённой части, а со ствола шомполом. Дмитрич сначала засыпал порох в ствол, который усердно пыживал, потом сыпал дробь или картечь, опять пыжуя. Выстрел с ружья производился спуском курка, ударом которого срабатывал пистон, расположенный на специальном выступе. Бой у ружья был прекрасен по дальности, кучности, пробойной силе и ронкости. Впрочем, эти достоинства не компенсировали неудобства его заряжания, а также использования в походных условиях. 
Несколько дней мы с Дмитричем ожидали Володю, который с четырьмя лошадьми ехал тайгой из Иланска до Улюколя.
Участок, на котором нам предстояло работать, был совсем необжитым. Рельеф здесь был хорошо выраженный, с многочисленными сопками и резко выделяющимися каменными останцами.
Останец как результат геологического процесса выветривания образуется в процессе разрушения вокруг него более слабых пород. Они имеют значительное превышение над рельефом, поэтому многие из них удалось использовать для обустройства триангуляционных пунктов.
Гидрография участка представлена множеством ручьёв и речек. При этом полностью отсутствовали озёра и болота.
Флора и фауна на участке в сравнении с другими массивами тайги оказались очень бедными. Это объяснялось просто. Когда-то здесь прошли большие лесные пожары, они были неоднократны, так как старые гари были совершенно свободны от захламлённости упавшего и гниющего леса.
На более старых гарях вырос молодой таёжный лес, а новые были покрыты бурной травяной растительностью и редко – растущим березняком. Проход по таким местам на лошадях – лёгкий и удобный, даёт хороший обзор при подъёме на какое-либо возвышение.
Лесные пожары уничтожили наземные и кустарниковые ягоды, кедрач, сильно снизили промышленные запасы строевого леса, заставили уйти в другие лесные урочища белку, соболя, косулю, изюбря, сохатого и других зверей. Поэтому за всё время нашего пребывания в тайге единственными трофеями были рябчики и глухари. Более бедного участка за все мои сорок лет работы в тайге я не встречал. 
2. Лыжный поход
Прошедшая зима была очень снежная. Высота снежного покрова в тайге достигала двух метров. Двигаться на лошадях в конце апреля ещё не было возможности, поэтому решено совершить первый выход в тайгу на охотничьих лыжах. 
Мы рассчитывали на успешные переходы по снежному насту в утреннее и частично ночное время, пока солнце не топит прямыми лучами снег. 
Наш отряд вышел из села ночью, и за десять часов мы прошли тридцать километров, потратив на это уйму сил. Усталые, отдыхали мы у доброго костра на острой, как копна, горке, покрытой редкими небольшими соснами. Снег на ней уже полностью растаял. Поэтому, подрубив сосновых веток, мы улеглись на них и хорошо выспались.
Проснувшись около четырёх часов утра, я понял, что температура воздуха была положительной. Разбудил Дмитрича. Мы развели с ним костёр и попробовали наст. Ноги уходили под снег вместе с лыжами, перед новым шагом приходилось с усилием поднимать носок лыжи, отряхивая его. При этом снег стал значительно тяжелей, чем сутки назад.
Посовещавшись, мы решили вернуться, пока не начался паводок. Я был готов идти немедленно, пока не взошло солнце, но Дмитрич меня убедил не торопиться. Дескать, раз уж сюда пришли, то глупо отказываться от охоты на глухарей. Место, где мы затаборились, как раз для глухариного тока. «Вишь, снег вокруг стаял, здесь они на ток и собираются», – заключил Дмитрич. 
Я согласился остаться на один только день при условии, что ночью мы начнём поход обратно в Улюколь. Дмитрич приготовил своё ружьё к стрельбе, взял с меня честное слово, что я позволю сделать ему первый выстрел, затем изготовил рогатину для своей пистонки и с нетерпением принялся ждать появления глухарей.
Интересно было наблюдать за нашим проводником: он словно помолодел на пятьдесят лет и с азартом юноши ожидал предстоящей охоты.
Действительно, на восходе солнца, мы услышали любовную песню глухаря. Но увидеть его сразу не удалось, хотя птица была где-то рядом. Дмитрич разглядел глухаря на ветке сосны. Дождавшись, когда глухарь повернулся к нам боком, Дмитрич выставил ружье на рогатину и, хорошенько прицелившись, подстрелил этого красавца.
Следующий глухарь принялся токовать на значительном расстоянии от нас.
 Как же красива эта птица в своей любовной игре! И как она глупа и беззащитна! Глухарь поёт свою любовную песню. Его хвост веером поднят вертикально, крылья разбросаны в стороны, перья скользят по снегу, оставляя витиеватые следы. 
Дробью до него не достать, картечь на таком расстоянии может рассеяться. Я решаю стрелять пулей, которая заряжена в правом стволе. 
Но глухарь остановился и настороженно потянул вверх голову. Мне оставалось терпеливо выждать, не двигаясь и не взводя курок. Глухарь продолжил своё пение, а я, дождавшись, когда птица выдох­нется и, перехватив воздух, продолжит свою серенаду, хорошенько прицелился и дал выстрел.
Глаз и руки не обманули меня. Глухарь упал, встрепенулся и замер навсегда. 
Володя категорически отказался стрелять, заявив, что глухарь на току беззащитен и охотиться на него без особой необходимости он не станет.
Наш охотничий азарт был удовлетворён. Понятно, что в течение дня можно было набить достаточно много птицы, но, не имея лошадей, мы бы их попросту не смогли взять с собой. Поэтому, сварив первого глухаря, мы хорошо позавтракали и заодно пообедали, опять легли отдыхать до наступления сумерек. 
 В обратный путь мы выдвинулись после наступления темноты, разделив его на двое суток. Резкое потепление весной 1943 года задержало начало производства работ почти на месяц.
3. Инженерная тропа
В первых числах июня наш отряд приступил к работе. Мы выехали на рекогносцировку втроём на четырёх лошадях, с солидным запасом продуктов, двумя ружьями и карабином. 
Сразу взяли высокий темп в работе, используя всё светлое время суток. 
За нами двигалась с работой строительная бригада под руководством техника Тузовского. Чтобы ускорить работу строителей, я погнал магистральные затеси примерно посредине нашего участка. Выбирая наиболее удобный путь для продвижения, старался исключить крутые подъёмы и спуски, обойти заболоченные места, буреломы и непролазную чащу. 
В тех местах, где надлежало строить триангуляционные пункты, я оставлял в бересте записки возле какой-нибудь из своих меток. В ней я подробно излагал все необходимые данные о постройке знака: его вид, высоту, наличие вблизи воды и леса для использования его как строительного материала, удобные места для выпаса коней, характер грунта, таблицу направлений на смежные пункты и прочее.
Работали мы успешно, и за несколько километров до Енисея мне удалось осуществить привязку, примкнув к стороне ряда триангуляции первого класса.
Строительная бригада двигалась значительно медленнее, имея гораздо больше груза. Для его перевозки использовалось больше десяти лошадей, которые не могли одним разом всё увезти. Они делали по несколько рейсов от одного пункта к другому. 
Это обстоятельство позволило сформировать хорошую конно-вьючную дорогу из Дзержинского района через тайгу к Енисею. Этой тропой сразу стали пользоваться местные промысловые охотники. Инженерная тропа получила своё название сразу. А широко известно о ней стало после драматических событий, которые произошли в строительной бригаде техника Тузовского. 
При пересечении одного из распадков тропа проходила вблизи медвежьей берлоги. Под высокой сосной на склоне зверь устроил узкую выемку с обширной норой внутри. Медведь, поднявшись после зимнего сна, далеко не ушёл, о чём свидетельствовали многочисленные следы его пребывания.
В одной из своих записок я указал на это обстоятельство. Но, к сожалению, предостережения не помогли, и трое рабочих пренебрегли инструктажем Тузовского. 
Их оставили для завершения строительства одного из знаков, тогда как основная бригада ушла дальше.
По расчётам Тузовского оставшиеся строители должны были явиться в расположение бригады через двое, самое большое, через трое суток. Но их не было. Обеспокоенный Тузовский сам сел на лошадь, взял карабин и поехал на поиски. 
Тела рабочих он обнаружил возле берлоги, где парни устроили себе ночлег. Два трупа лежали рядом, а третий находился в пятидесяти метрах от лагеря. Ружьё висело на ветке сосны, под которой была вырыта берлога. 
Тузовский был вынужден вернуться, взять двух рабочих и лошадей, чтобы забрать тела и вести их в Улюколь, где пришлось давать объяснения органам юстиции, писать письма родным погибших и попутно искать им замену. 
Местные промысловые охотники, узнав о случившемся, мобилизовали небольшой отряд для ликвидации опасного зверя. Они выполнили свою задачу скоро и со знанием дела. Медведя выследили с помощью специально обученных собак, которые отвлекали зверя, пока не подошли стрелки. Чтобы убедиться, что убит именно тот зверь, охотники обошли тайгу в радиусе десяти-двенадцати километров. Других следов они не обнаружили. 
Пренебрежение к правилам безопасности в условиях работы в сибирской тайге стало причиной этой трагедии. Мало того, что парни устроили ночлег чуть ли не в доме медведя, так ещё не позаботились о разведении доброго костра. Единственным ружьём никто не сумел воспользоваться, так как его не оказалось под рукой.
Мы узнали об этих событиях значительно позднее, когда закончили рекогносцировку и вернулись в Улюколь. Я спросил Дмитрича, почему медведь напал на спящих. «Кто его знает... Звери, они ведь, как и люди, разные: один злой, другой хитрый, кто-то храбрый или трусливый. Этот медведь, надо думать, территорию свою охранял. Однако ж мог просто пугнуть парней хорошенько, но решил по-своему. Злой медведь и глупый. Три жизни загубил и сам пропал», – так рассудил наш проводник.
4. Пожар на таборе
В середине июля мы решили дать отдых лошадям, для этого выбрали удобное место с хорошей травой на берегу небольшой таёжной речки. Взяв с собой продукты, карабин, ружьё, телогрейки с плащами, сумку с документами, бинокль и лёгкий топор, мы с Анатолием Дмитриевичем отправились на рекогносцировку в пешем порядке. Володя остался с лошадьми на нашем таборе.
Успешно за три дня мы закончили маршрут и по компасу напрямую тронулись обратно к нашему лагерю. В скором времени вышли на речку выше табора примерно в десяти километрах. Дальше решили идти врозь. Я – вдоль реки (с рыбалкой), а Дмитрич – тайгой (с охотой на зверя).
В это время вся промышленность была настроена на военный лад, поэтому товары широкого потребления находились в большом дефиците. Это же касалось и рыболовных крючков, которые изготавливались либо из тонкой калёной проволоки, либо из иголок для швейной машинки. Мой крючок был сделан из иглы и замаскирован под муху.
 Хариус брал хорошо, но из-за отсутствия жала на конце крючка часто срывался. Тем не менее, пройдя половину пути, я поймал около пяти килограммов рыбы.
На одной из отмелей я обнаружил следы, оставленные человеком не более двух дней назад. Скорее всего, они принадлежали дезертиру, который укрывался в тайге, не желая воевать на фронте. До начала охотничьего промыслового сезона ещё далеко, и никому, конечно, не придёт в голову рыбачить в нескольких десятках километров от посёлка. 
Мне вспомнилось собрание на базе нашей экспедиции в Иланской, состоявшееся в начале 1943 года. Обсуждался вопрос о поступивших в массовом порядке заявлениях от инженеров с просьбой отправить их в действующие войска. 
Очень эмоционально выступил начальник геодезической партии. «С кем мне прикажите работать, если уйдут лучшие, наиболее опытные специалисты?» – спрашивал он аудиторию. «Если их мобилизуют, то и меня отправляйте на фронт, в штрафбат, куда угодно!» – горячился он.
Слово взял политрук, который сказал, что понимает желание людей мстить за погибших родных и близких, бить ненавистного врага за поругание нашей Родины. Однако надо понимать, что принципы социалистического общества ставят общественные интересы выше личных и одного желания в данном случае недостаточно. В условиях военного времени все мы находимся на боевом посту. Партия и правительство рассчитывает на каждого, кто имеет бронь в деле материально-технического обеспечения фронта. Кроме того, нельзя забывать о близости Квантунской армии, и в случае её агрессии кому, если не нам, придётся защищать восточные рубежи нашей Родины. 
Собрание закончилось, многие забрали свои заявления, но два инженера всё же настояли на своём и отправились на фронт, где в дальнейшем погибли. Я никогда в действующие войска не просился, потому что рассуждал примерно как наш политрук: если получил правительственное задание, то его необходимо выполнить качественно и в срок, и нечего более говорить. 
Я смотрел на следы дезертира с брезгливостью и отвращением. Для меня он был ничем не лучше фашиста: такой же враг, подлый и гнусный. «Поймать бы этого гада и доставить куда следует», – фантазировал я, понимая, однако, что искать беглеца в тайге – дело сложное, а у нас для этого нет времени.
Я забеспокоился при мысли о том, что совсем недалеко от этого места находится наш табор, а там один Володя. Бросив рыбалку, я напрямик зашагал к нашему лагерю скорым шагом.
Выйдя на открытое место, я вдруг увидел метрах в пятидесяти от себя двух волков. Они, разумеется, задолго до приближения к ним услышали мои шаги, но не захотели скрыться. Мало того, они не собирались уйти с моего пути. 
Два больших серых волка спокойно и нагло смотрели на меня, вывалив языки из пасти. Раздражённый мыслями о дезертире, я решил их проучить. Снял ружьё с плеча, но не успел его поднять. Волки поняли мои намерения и в два прыжка скрылись в чаще. Тем не менее я выстрелил и, конечно, промазал.
Мои опасения усилились, и, ускорив шаг, я продолжил путь к табору. Совсем близко от него я услышал ружейные выстрелы и, скинув рюкзак, бегом преодолел оставшийся путь. 
Успел я как раз вовремя: сухая трава горела, подбираясь к палатке. Своей походной курткой я принялся тушить пламя. Вскоре подоспел Володя, и мы вдвоём быстро справились с пожаром. 
Оказалось, что Володя к нашему возвращению решил приготовить добрый обед, и, пока он чистил картошку и теребил рябчиков, наши лошади далеко отошли от лагеря. Володя подкинул в костёр побольше сухих дров и ушёл за лошадьми, чтобы подогнать их поближе. 
Ветер сбил пламя от костра на высохшую траву, которая разгорелась под сильной тягой и подож­гла упавшее дерево, на которое Володя положил наши седла и уздечки, а также приставил пистонку Дмитрича.
Перед нашим походом я настоял, чтобы Анатолий Дмитриевич вместо своего ружья взял карабин, как наиболее скорострельное и надёжное оружие. 
Пистонка сильно нагрелась и дала два выстрела, которые заставили нас всех броситься в лагерь. Из тайги, как медведь, вывалил Дмитрич. 
Слушая наш рассказ, он держал свою пистонку в руках. Она очень пострадала: обгорело ложе, почернел металл. Положив ружьё на упавшее дерево, Дмитрич надавил на стволы. Они погнулись. 
«Вот и отслужила моя старая пистонка. И спасибо ей за то, что, погибая сама, она спасла всё наше имущество», – так и сказал наш проводник. 
Володя тут же заверил Дмитрича, что готов уплатить сумму, которую тот назначит за испорченное оружие. Но Дмитрич ответил, что плату он не примет, потому что ружьё давно своё отслужило и с лихвой оправдало свою стоимость. 
«А ты, парень, впредь будь осмотрительней в наших делах. Помни, иной случай судьбу решает», – заключил Дмитрич. 
Сёдла и уздечки мы быстро починили, я сходил за своим рюкзаком. Пойманного хариуса мы тут же засолили и с большим аппетитом сели есть суп из рябчиков. Дмитрич ничего добыть не сумел, даже следов нигде не видел.
5. На наблюдениях
В начале августа наш отряд закончил рекогносцировку пунктов триангуляции и вернулся на базу в Улюколь. Я дал в экспедицию телеграмму, где просил дальнейших указаний о продолжении работы. 
В ответной телеграмме сообщалось, что наша бригада будет усилена помощником на наблюдениях, который выезжает к нам и привезёт с собой инструмент, необходимый для работы. 
Так как состав бригады увеличился, я принял решение часть продуктового запаса увести и оставить примерно посреди нашего маршрута с тем расчётом, что им мы воспользуемся на обратном пути от Енисея.
Погрузив с собой мешок картофеля, килограмм пять разной крупы, мешок сухарей и соль, мы с Дмитричем на трёх лошадях уехали в тайгу.
В конце второго дня пути мы выбрали место в стороне от магистральной тропы, на берегу одной из речек. Вырубив корыто в большой колоде, уложили туда наши продукты. Чтобы сохранить их от грызунов и дождя, сняли с ближайших деревьев кору и хорошо укрыли наш склад.
Возвращаясь, тщетно пытались обнаружить следы дикой козы, изюбря или сохатого, зато успешно порыбачили на небольших таёжных речушках. В посёлок вернулись спустя пять дней после отъезда.
Не помощник, а помощница ожидала нас в Улюколе. Зоя Морозова была студенткой последнего курса Новосибирского института инженеров геодезии и картографии. Прибыла она в экспедицию на производственную практику, откуда была направлена в нашу бригаду. 
Зоя привезла инструмент для наблюдений ОТ-0,2. Прибор с хорошей точностью и отличной оптикой, прочный и удобный для транспортировки вьючным транспортом. Мне было поручено опробовать этот инструмент в полевых условиях и написать отзыв о его достоинствах и недостатках. Выполнив юстировку, я вместе с помощницей сделал несколько пробных наблюдений и остался вполне удовлетворён его работой.
Что касается Зои, то я был немного озадачен появлением девушки в нашем отряде, но в дальнейшем сомнения мои полностью рассеялись. Зоя оказалась грамотной, общительной, инициативной, выносливой и неприхотливой, а также надёжным товарищем, на которого можно положиться. Она не стала обузой для нашего отряда. Напротив, во всех делах оказывала посильную помощь и, сколько могла, старалась улучшить наш незатейливый полевой быт.
После составления подробного маршрута наш отряд был полностью готов к началу работы. Не теряя времени, мы отправились в тайгу на наблю­дения.
В первый день прошли восемнадцать километров, пропустив первый триангуляционный пункт, необходимый для привязки нашей сети. Не торопясь, отработали на втором. Здесь же и заночевали.
Я составил маршрут таким образом, что самые отдалённые от магистральной тропы пункты мы должны отработать, двигаясь в сторону Енисея. Рассуждал я примерно так: лошади рано или поздно ослабнут, погода осенью так или иначе испортится, и пусть это случится, когда мы станем двигаться в обратном направлении. В случае чрезвычайной ситуации проще будет отправить кого-нибудь за помощью в Улюколь.
Поднявшись на второй день похода с первыми лучами солнца, мы взяли очень высокий темп, которого придерживались всё время, пока позволяла погода.
Я не разрешал специально останавливаться на охоту или рыбалку, дорожил каждой минутой светлого времени суток. Мы работали в буквальном смысле от зари до зари. Несмотря на это, наша помощница на наблюдениях, как только появлялась возможность, охотилась на рябчиков. Зоя быстро освоила двуствольное ружьё и ей чрезвычайно везло. Благодаря Зоиному азарту мы часто имели дополнительный приварок. 
Погода способствовала высокой производительности нашего отряда, но наступившая осень внесла свои коррективы в работу. Ночами было уже холодно, иногда случались заморозки, трава становилась с каждым днём менее сочной и питательной, поэтому лошади начали худеть и всё больше уставать.
Одна из четырёх лошадей заболела. Мы сняли с неё весь груз и оставили отдыхать на поляне, а сами ушли к очередному наблюдательному пункту. Вернувшись на третий день, мы нашли её издохшей. 
Впрочем, транспортных трудностей мы не испытывали, потому что запас продуктов заканчивался и груза было немного.
6. Голодовка
Наступил октябрь. Листва выстелила красно-жёлтым ковром землю. Ушла из речек рыба. Тайга стала скучной. По небу плыли суровые тучи, выбрасывая иногда на землю то дождь, то снег. Низкая облачность стала причиной первой задержки на одном из наблюдательных пунктов.
Продукты закончились ещё сутки назад, мы ели рябчиков, сваренных на костре без соли. Поднявшийся ветер сделал невозможной охоту: вся птица попряталась. В итоге мы имели двух рябчиков на четверых, и было ясно, что из-за плохой погоды нам придётся задержаться на этом знаке. Я решил, что проводник должен ехать к нашему продуктовому складу, до которого осталось двенадцать километров. Учитывая, что лошадь Дмитрича ослаблена постоянной работой и недостаточным питанием, проводник должен был переночевать у склада и рано утром выехать к нам с продуктами, не съезжая с тропы для охоты, чтобы не разъехаться с нами. Если получится отработать на пункте до возвращения Дмитрича, то мы сразу двинемся к нему навстречу. 
Проводник уехал, а мы остались ожидать рабочую погоду. Я всё время находился у прибора, ожидая хорошую видимость. Наблюдательный пункт был построен на одном из останцев и очень удобен для выполнения наблюдений. 
Наконец, разогнав все тучи, утих и ветер. В конце дня установилась тихая ясная погода. Мы с Зоей отнаблюдали зенитные расстояния, затем сделали привязку азимутных пунктов, в завершение измерили горизонтальные углы. 
Проверив вычисления в журнале и убедившись в качестве выполненных наблюдений, мы закончили работу и вполне удовлетворённые спустились к нашему табору.
Уже приближались сумерки, поэтому решили остаться здесь до утра. Выпив бульон, оставшийся от сваренных ранее рябчиков, легли на заслуженный отдых, предвкушая сытный обед из варёного и запечённого картофеля с сухарями, который нас ожидает завтра. 
Ранним утром наш отряд двинулся на восток. Настроение было приподнятое, казалось, что все трудности уже позади. Впереди осталось всего четыре пункта и около пятидесяти километров пути.
Мы весело болтали и шутили, пока не услышали ржание лошади Дмитрича. Наши лошади ей ответили и прибавили шаг. 
Я радостно приветствовал Дмитрича, но он был не весел, сразу сообщив нам, что склад наш ограблен. Сухари, картофель, крупу и соль забрали неизвестные люди. Они приплыли по речке на лёгкой лодке, скорее всего, заготавливая рыбу впрок. Склад наш они обнаружили по деревьям со срезанной с них корой, которой мы накрыли наши продукты.
Грабители аккуратно закрыли наш склад, оставив нам полведра картофеля и столько же сухарей. Их расчёт оказался верным: продуктов вполне хватило бы, чтобы, не голодая, выйти из тайги до ближайшего населённого пункта. Но нас связывала работа...
Пройдя с полкилометра до ближайшего ручья, мы сварили рябчиков, заботливо добытых Дмитричем, и запекли в углях картофель. 
Во время обеда держали производственный совет, рассуждая, как в создавшейся ситуации следует поступить правильно.
Можно было, конечно, бросить работу и вернуться в посёлок за продуктами, но значительная потеря времени ставила под вопрос успешное завершение всего полевого сезона. Ведь эффективно работать в условиях зимнего времени оптические приборы не могли, что доказал опыт позапрошлого года.
Не имело смысла отправлять Дмитрича специально за продовольствием в Улюколь, так как лошади были слишком ослаблены и такой длительный поход займёт много времени. 
Рассуждая таким образом, пришли к выводу, что будет лучше, если мы продолжим работу всей бригадой. Дмитрич теперь должен заниматься постоянно охотой, и, если нам повезёт, то, добыв какого-нибудь зверя, мы решим вопрос питания окончательно.
Мы установили довольно жёсткие нормы расхода оставшихся продуктов и незамедлительно двинулись в путь.
Дмитрич всё время был занят поиском следов какого-нибудь зверя. Однажды он обнаружил схрон медведя, где лежал убитый сохатёнок. Мясо взять было невозможно, так как оно уже изрядно протухло, и Дмитрич устроил засаду на хищника. Он просидел всю ночь на дереве, но медведь не пришёл. В другой раз наш проводник увидел следы изюбря и пытался его преследовать, но лошадь была слишком слаба для этого. Почуяв погоню, изюбрь легко ушёл от охотника. 
Тем не менее по пять-семь рябчиков наш проводник добывал каждый день, когда позволяла обстановка, ему помогала Зоя. 
Спустя шесть дней продукты полностью закончились, несмотря на экономию. Теперь наш рацион состоял только из диетического мяса рябчиков. Зоя шутила, что многие гурманы могли бы нам позавидовать, так как рябчики считаются деликатесом у ценителей здоровой и полезной пищи.
 Погода уже не давала полноценно работать. Часто шёл дождь или снег, дул сильный ветер. Приходилось просиживать на пунктах по несколько дней. 
Наконец мы достигли последнего триангуляционного пункта нашего маршрута. Остановились на ночлег в трёх километрах от него. Поставили палатку, предварительно наломав пихтовых веток в качестве подстила. Развели добрый костёр и сварили трёх рябчиков на ужин. 
Стемнело, пошёл обильный снегопад. Снег перестал идти только утром и покрыл всю тайгу белым покрывалом. Мы попили оставшийся с вечера бульон и пошли в довольно крутой подъём к пункту. Он представлял собой двадцатиметровую пирамиду с установленным наверху столиком для инструмента. Видимость была отличной, но дул сильный ветер, который раскачивал пирамиду, а вместе с ним и столик с прибором. Не было возможности ровно навести инструмент на точку визирования.
Я спустился с сигнала и отдал приказ немедленно выдвигаться всем в посёлок, до которого было двадцать пять километров. Сам я решил остаться на тригопункте в ожидании, когда стихнет ветер и установится рабочая погода. Анатолий Дмитриевич должен был сменить лошадей в колхозе, взять продукты, тёплые вещи и вернуться за мной.
Мои спутники запротестовали. Дмитрич говорил, что, оставшись один, я рискую получить голодный обморок, который может случиться на сигнале, а это обеспечит моё падение с двадцатиметровой высоты. Он предлагал забить одну лошадь и использовать её мясо для полноценного питания. 
Зоя соглашалась с проводником и добавляла, что в тайге по инструкции одному запрещено производить геодезические работы. Она заявила, что не пойдёт никуда, пока мы вместе не закончим наблюдения.
Володя был немногословен, но также со мной не согласился.
В ответ на доводы, которые были вполне разумны, я ответил, что несу персональную ответственность за организацию и производство работ, поэтому моё слово решающее исходя из принципа единоначалия власти. Положение наше слишком серьёзное, чтобы тратить время на дебаты и споры. В создавшейся ситуации я не изменил бы своего решения, которое принял, исходя из многолетнего опыта работы в тайге, и считал его единственно верным.
Мои товарищи замолчали. Мне показалось, что они были немало удивлены моим твёрдым решением и командным тоном, не терпящим возражений. Чтобы смягчить обстановку, я разъяснил членам бригады свою позицию. Мы уже потеряли одно вьючное животное, за которое мне придётся отчитываться. Выпавший снег лишил подножного корма оставшихся лошадей. Если случится их падёж, то мы, не имея продуктового запаса, своими силами не сможем вынести из тайги имущество экспедиции: прибор, палатку, одеяла, сёдла, уздечки, карабин, ружьё и прочую мелочь. Всё это является материальными ценностями, которые я обязан сохранить, а не использовать по своему усмотрению, как предлагает Дмитрич. Кроме того, если продолжит идти снег, то ослабленные лошади и люди не смогут преодолеть его высокого покрова, а это приведёт к самым печальным последствиям. Что касается требования Зои остаться со мной, то я его отклонил по простой причине: в нашей ситуации гораздо проще добыть питание на одного человека, чем на двоих. При этом слепо следовать требованиям инструкции я не намерен, потому что в ней не предусмотришь все обстоятельства, сопутствующие работе в полевых условиях.
В завершение я торжественно пообещал, что если почувствую себя плохо, то не стану подниматься на сигнал и буду ждать возвращения Дмитрича. Что бы ни случилось, не уйду никуда от пункта и не сверну с тропы в случае успешной работы и самостоятельного движения к посёлку. Буду себя беречь и действовать осмотрительно.
Зоя плакала, Дмитрич качал головой, а Володя уже седлал лошадей. Возражений более не последовало.
Мои товарищи ушли, а я перенёс к пункту палатку и два тёплых одеяла. Затем развёл костер из строительного мусора, которого здесь было в достатке после бригады Тузовского, и лёг отдыхать. Накопившаяся усталость позволила мне уснуть крепким сном, несмотря на голод.
Проснулся я поздно вечером. Поднялся на сигнал, наблюдать было всё ещё невозможно. Походил немного вокруг своего табора в надежде подстрелить рябчика. Но никого не обнаружив, опять развёл костёр, положив в него большое сырое бревно, чтобы оно тлело всю ночь, опять уснул до утра.
Проснулся я сразу, словно кто-то меня толкнул. Сел и прислушался. Ветер утих, тайга замерла, казалось, что все её обитатели старались не нарушать наступившую тишину.
Я поднялся на пирамиду. Погода была ясная, видимость отличная. К полудню мной была закончена вся работа по наблюдениям, и я отдыхал, прихлёбывая кипяток. 
Как бы ни торопились мои товарищи, раньше сегодняшнего вечера они не придут в посёлок. Дмитрич двинется в обратный путь завтра и на свежих лошадях прибудет сюда после полудня. 
Я решил не дожидаться проводника, а выйти ему навстречу. Сборы были недолгие: взял свой топорик, ружьё, сумку с документами уложил в рюкзак. Прибор завернул в одеяло и оставил в палатке. 
Свой маршрут я поделил на два этапа. До сумерек мне необходимо дойти до балаганчика, построенного бригадой Тузовского, где я рассчитывал переночевать, а утром продолжить путь уже до посёлка. В пути мне необходимо добыть хотя бы одного рябчика.
Не спеша я шёл по нашей тропе, которая была действительно удобна для пешего хода. Стало значительно теплей, снег таял под лучами солнца, которое отдавало последнее тепло перед долгой зимой. 
Подходя к ельнику, где предполагал найти рябчиков, я снял ружьё с плеча, взвёл курки и осторожно вошёл в чащу. Пройдя совсем немного, я увидел сразу трёх рябчиков, которые сидели на разных деревьях. От волнения меня бросило в дрожь, руки не могли держать ружьё ровно. Но приводить свои чувства в порядок не было времени: ещё секунда, и они улетят. Я дал залп, но промахнулся. Вторым выстрелом я пытался сбить улетающего рябчика с вершины высокой ели. Он летел вниз под острым углом, а после выстрела изменил траекторию и, казалось, упал. Я на коленях искал его в траве, но тщетно. Расстроенный, я сел на землю и подумал о том, что добытчик из меня дрянной. Одно дело – стрелять дичь ради спортивного азарта, когда трофеи удовлетворяют одно лишь честолюбие, и совершенно другой смысл приобретает охота, когда добыча решает вопрос выживания.
Мне вспомнились слова Анатолия Дмитриевича, который одухотворял тайгу и наделял её каким-то единым, непознанным разумом. Он говорил: «В трудный час тайга хорошему человеку обязательно поможет».
Ну что же, тайга дала мне шанс, я его не использовал. У меня кружилась голова то ли от голода, то ли от неудачной охоты. Подниматься не хотелось, навалилась какая-то усталость и равнодушие к своей дальнейшей судьбе. 
В таком состоянии человек теряет волю, я понимал это, поэтому рывком поднялся с земли. Развернувшись к тропе, я увидел белку на отдельно стоящей берёзе. Подошёл ближе. Глядя на белку, я подумал: «Понимает ли она, что сейчас будет убита?» Чтобы выжить, ей надо бежать немедленно. Но белка, высунув голову из-за ствола тонкой берёзы, пристально на меня смотрела маленькими чёрными глазками. Такое положение белки было очень удачным для меня. Выстрелив ей в голову, я не повредил её маленькое тельце.
Со своей добычей я скоро добрался до балагана. Одну половину белки я сварил в кружке, другую часть пожарил на костре, надев на прутик. Я медленно ел мясо, наслаждаясь каждым его кусочком. Закончив ужин, прилёг у костра и сразу уснул.
Проснулся в полночь. Мне не захотелось ждать утра, и я сразу отправился в путь. 
В Улюколь я пришёл, когда солнце ещё не встало. Дмитрич седлал коней, он очень обрадовался моему возвращению и крепко жал мне руку. Теперь ему не было смысла спешить, и во время завтрака за общим столом я подробно рассказал о том, как заканчивал работу и выходил из тайги. 
Прибежала Зоя Морозова, обняла меня и заявила, что мне теперь полагается медаль «За отвагу», а лучше орден Красной Звезды. Потом пришли моя жена с сынишкой, и я отправился отдыхать домой, на съёмную квартиру.
7. Завершение полевого сезона
Пятнадцать дней голодовки не прошли для меня бесследно. Чувство голода никогда не покидало меня. Мне дали совет в течение трёх дней не есть ничего, кроме хлеба и тёплого чая. Так я и поступил, и моё пищеварение восстановилось вполне. 
Дмитрич съездил за оставленными мной вещами на последнем пункте, и я учинил ревизию материальных ценностей нашего отряда. Всё было на месте, исключая павшей лошади.
За три дня до наступления годовщины Великого Октября Зоя уехала домой в Новосибирск, желая встретить праздник в кругу семьи. Я дал ей весьма положительную характеристику и выразил надежду, что когда-нибудь нам вновь доведётся работать вместе. Зоя увезла в экспедицию мой отзыв о новом инструменте, который также был положительным.
Полевой сезон 1943 года закончился успешно. Я получил деньги из экспедиции, произвёл расчёт с нашим проводником, хозяевами квартиры и колхозом. Володя уехал на лошадях обратно в Иланск. 
Я знал, что на следующий полевой сезон не вернусь уже в Улюколь, поэтому перед отъездом в Иланск пригласил на прощальный ужин Анатолия Дмитриевича, Михалыча и председателя колхоза. Мы хорошо посидели, немного выпили за нашу совместную работу. На прощание я подарил Дмитричу свой рюкзак. Он ему очень нравился за большое количество карманов и различных отделов. Михалыч получил от меня армейский бинокль, который мне два года назад выдали на складе пограничной заставы. Мне на память был вручён кованый нож, сделанный Михалычем. Нож этот много лет служил мне и сейчас лежит в столе как память о давно прошедших днях.
Продолжалась война. Моя мама писала письмо в Москву с просьбой сообщить о судьбе её сына Иннокентия Ивановича Хвостова, который до начала войны проходил службу в Брест-Литовске. Пришёл неутешительный ответ, где сообщалось: «...в списках убитых, раненых и пропавших без вести ваш сын не значится». Это могло означать лишь одно: Иннокентий был в плену, что оставляло надежду на то, что он, возможно, жив.
Тетрадь четвёртая
Тулунская экспедиция, 1944 год
1. Дела семейные
Несмотря на большую занятость, я и мой старший брат Иван старались помогать родителям, а также младшим братьям Михаилу, Петру и сестре Галине, которые получали высшее образование в это нелёгкое для страны время.
Мы не оставляли без материальной поддержки семью нашего самого старшего брата Кондрата, репрессированного в 1937 году и расстрелянного. Кондрат был ни в чём не виновен, в этом были убеждены все в нашей большой семье. Для нас он оставался честным человеком и настоящим большевиком, верным делу социалистического преобразования страны и общества. В 1956 году Кондрат был полностью реабилитирован, что подтвердило нашу уверенность в его невиновности.
Семья Кондрата оказалась в очень трудном положении. Самый старший из детей Кондрата Евгений был призван на фронт в 1941 году. Вернулся весной 1944 года. Евгения комиссовали из армии после тяжёлого ранения и продолжительного лечения в госпитале. Его приезд стал радостным событием для всей семьи. Живые возвращались с войны редко, чаще приходили извещения о смерти – похоронки.
Евгений как старший мужчина в семье взял на себя заботы по содержанию и воспитанию своих младших братьев и сестёр, сразу поступил на работу. 
В конце 1943 года мне предложили должность начальника Магаданской экспедиции. Я ответил отказом, так как это назначение не позволило бы мне принимать участие в семейных делах. Моим тяте и маме было уже больше шестидесяти лет, им были необходимы внимание и забота.
К этим доводам отнеслись с пониманием и спустя месяц мне предложили должность начальника геодезической партии Тулунской экспедиции. База партии располагалась вблизи города Зима в посёлке Ухтуй.
Административно-хозяйственная работа меня не привлекала, к тому же сдельная зарплата у инженеров, работающих в поле, была выше оклада начальника партии. Но я чувствовал усталость от многих лет работы в тайге. К тому же расстояние от Зимы до Черемхово составляет всего сто двадцать километров, что давало возможность часто видеться со всеми близкими мне людьми. 
Взвесив всё и посоветовавшись с тятей, я согласился на предложение возглавить геодезическую партию и был переведён в Тулунскую экспедицию.
В феврале 1944 года я с женой и сыном прибыл в Ухтуй, а весной приехали родители и жили у нас всё время, пока я здесь работал.
В Ухтуй приезжали погостить и другие мои многочисленные родственники. Младший брат Пётр и племянник Анатолий работали в Зиминской партии рабочими топографических отрядов в период летних каникул. 
Я отработал здесь два года. За это время наша партия в срок выполнила все правительственные задания и после завершения запланированных работ была расформирована и переведена в село Качуг.
2. Зиминская партия. Объекты 
производства работ
Тулунская экспедиция состояла из трёх партий: Нижнеудинской, Усть-Ордынской и нашей, Зиминской. Коллектив всех трёх партий был сильным и хорошо сработавшимся. Не только инженерно-технический состав экспедиции имел богатый опыт производства работ, но и кадровые рабочие любой бригады были высококвалифицированными специалистами. Я понял это сразу после прибытия в Ухтуй. 
Первым делом я назначил общее собрание, где представился, рассказал вкратце о себе и выразил надежду на плодотворное сотрудничество. В дальнейшем я общался индивидуально, чтобы, ближе познакомившись, составить мнение о каждом. К своему удовольствию, я не нашёл в партии случайных людей, большинство работали в экспедиции ещё с довоенного времени. Здесь не было пьяниц, лодырей и всякого рода комбинаторов. Признаться, я даже немного обеспокоился, смогу ли соответствовать как руководитель такому боеспособному коллективу. 
Задание на полевой сезон к моему приезду было уже утверждено. Я должен распределить участки работ между топографическими отрядами, составить и согласовать маршруты, а также графики выполнения работ. Кроме этого, необходимо в короткий срок сформировать заявку на спецодежду, инструменты, материалы, продукты, фураж для вьючного транспорта на весь полевой сезон. 
Участки партии расположены в таёжных массивах, каждый из них получил своё условное название: Ангарский (вдоль Ангары от Балаганска до Аталанки – 80 км); Аталанский (по необжитому таёжному массиву от Зимы до Аталанки – 125 км); Окинский (вдоль берега реки Оки от Зимы до Братска – 180 км); Завалинский (лесостепная площадь от Зимы до посёлка Завали – 80 км); Жигаловский (от Балаганска до Жигалова – 160 км) и Саянский (от Зимы вверх по Оке в направлении Саянских гор к Бельским гольцам – 150 км).
На этих шести участках предстояло выполнить следующие геодезические работы: рекогносцировку и триангуляцию пунктов, постройку знаков и наблюдение с них, нивелирование второго, третьего и четвёртого классов с закладкой реперов. 
В среде топографов в ходу было выражение: «Рекогносцировка – бог триангуляции». Поэтому в своей подготовительной работе мы большое внимание уделили организации рекогносцировки: определили состав бригад, куда вошли наиболее опытные инженеры и рабочие, установили сроки начала и завершения рекогносцировки каждого участка, постарались обеспечить всем необходимым для успешного производства работ каждый отряд. 
В этом деле мне здорово помогали инженеры нашей партии Степан Ефимович Зуев, Фёдор Николаевич Марочкин, Сергей Петрович Суворов. Это были авторитетные специалисты в экспедиции, мнение которых весьма ценно, в чём я не раз убеждался. Именно они предложили транспортировать грузы для полевых бригад на плотах по рекам, где это возможно. 
Мы немедленно приступили к заготовке леса для строительства плотов. Их использование во многом упростило и ускорило выполнение общей задачи. 
В общем, мне удалось в короткий срок наладить деловые отношения с инженерами, техниками и кадровыми рабочими Зиминской партии. 
3. «Крендель»
Я уже отмечал, что наша партия не испытывала кадровых трудностей, как иногда бывало в других геодезических предприятиях. Тем не менее к нам был направлен молодой человек на должность рабочего топографической бригады. 
Вообще при нехватке рабочих в полевых бригадах мы обращались в военкоматы, откуда направлялись военнообязанные граждане, но негодные к строевой службе. Такое положение дел не всегда устраивало бывалых таёжников и путешественников, которыми являлись топографы. Случалось так, что человек, направленный от военкомата, не выдерживал тягот полевой жизни либо по состоянию здоровья, либо из-за отсутствия элементарных навыков, необходимых для работы вдали от благ цивилизации. 
Сейчас, в середине семидесятых, молодому поколению, наверное, трудно представить, что всего-то тридцать – сорок лет назад основным видом транспорта были лошади. Конечно, трамваи, автомобили, трактора уже не были редкостью, но наиболее надёжным и доступным транспортом всё же считался гужевой и вьючный. Принимая во внимание, что большая часть техники производилась и распределялась на нужды фронта, то в полевых бригадах, кроме лошадей, другого транспорта и быть не могло.
Казалось бы, при повсеместном использовании лошадей любой взрослый человек просто обязан уметь ухаживать за этими животными и знать, как обходиться с ними. Однако находились индивиды, которые не умели ни того, ни другого. Такие кадры мы старались выявить сразу и немедленно брались обучать их самому необходимому, что следует знать и уметь в длительном походе. 
Как правило, неумехи с благодарностью относились к своим наставникам, стараясь как можно лучше и скорее освоить немудрёную науку ухода за лошадьми, что являлось первоочередной задачей. После нескольких месяцев походного быта они получали другие необходимые навыки, закаляли свой характер и в итоге осваивали новую профессию рабочего топографического отряда.
Несправедливо говорить о том, что топографическая служба была убежищем изворотливых людей, не желающих защищать Родину. Но многие, особенно семейные работники, очень ценили возможность работать в тылу, имея бронь от призыва в армию. Я упоминал, что денежное и продуктовое довольствие, получаемое нами, считалось весьма неплохим по тем временам. Этот факт был также серьёзным стимулом для ударной работы в сложных полевых условиях. По этим причинам работать у нас было выгодно и вместе с тем престижно. 
Молодой человек, явившийся в расположение нашей партии, относился как раз к категории тех неумех, которые привыкли жить на всём готовом. Это мне стало понятно с первого взгляда. Впрочем, я никогда не позволял себе высокомерия и пренебрежения к человеку, который делает что-то хуже меня. 
Я принял направление и спросил, знает ли он, чем занимается наше предприятие. По невразумительному ответу я сделал вывод, что молодой человек понятия не имеет о том, какие задачи мы выполняем.
Вместе мы прошли на конюшню. Наш ветеринар, он же конюх, Василий Фёдорович был, как всегда, возле своих коняжек. Так Василий Фёдорович называл наш вьючный транспорт и очень горевал, если какая-нибудь лошадь захворает или вдруг умрёт.
Я поручил Фёдоровичу обучить принятого рабочего ухаживать за лошадьми: седлать их, ковать, мыть, кормить, чистить. 
Спустя несколько дней я зашёл на конюшню и увидел, что наш новый работник лежит на соломе, а Василий Фёдорович убирает навоз. Я спросил Фёдоровича, что это значит, тот пожал плечами и ответил, что не он принимал на работу этого «кренделя». «Крендель» уже поднялся и, приняв вызыва­ющую позу, высокомерно сообщил мне, что навоз чистить он не собирается, ему нужна работа почище и более интеллектуальная. Я вышвырнул его из конюшни и приказал явиться за документами сегодня же вечером.
Спустя несколько часов прибежала его мать и умоляла простить её сына. Ломая руки, она заверяла меня, что Илюша будет делать всё, что ему прикажут, он уже осознал своё недостойное поведение и хочет извиниться передо мной и старичком-конюхом. 
Я порядком устал от её трескотни и, вероятно, удовлетворил бы её просьбу. Но она вдруг перешла на шёпот и доверительным тоном сообщила о том, что деловые и умные люди всегда найдут, как поддержать друг друга, окажут помощь в трудную минуту. У неё, к примеру, имеется отрез цветной ткани, который в самый раз подошёл бы на платье моей супруги.
Я, признаться, потерял над собой контроль и обругал её последними словами, немедленно выдал ей документы сына и выгнал прочь.
После этого разговора я какое-то время не мог прийти в себя. Мне предлагали взятку за устройство беззаботной жизни тунеядца! Потом я подумал, что наверняка эта ушлая мамаша ищет способ легально избавить своего сына от призыва в армию. 
Я позвонил в военкомат, представился и спросил, на каком основании в нашу геодезическую партию направили нового работника, если кадровой заявки мы не делали. Там ответили, что заявка на двух рабочих не выполнена ещё с прошлого года. Я сообщил, что на данный момент мы ни в ком не нуждаемся, тем более в таких, каким был последний из мобилизованных. 
Трубку взял военный комиссар. Я изложил суть дела. Комиссар поблагодарил меня и заверил, что разберётся в этом деле и направит нашего барчука на повторную медицинскую комиссию.
Успокоившись, я вскоре забыл про этот случай, однако в будущем он имел продолжение. 
4. Мы с тятей на охоте
В Ухтуе наша семья устроилась неплохо. Мы поселились в ведомственной квартире на три комнаты. Здесь был сад, огород и даже дворовые постройки. Квартира была большая и чистая, а обстановка её оказалась весьма скромной: кроме двух кроватей, стола и шкафа, ничего не было. 
Нам с супругой некогда было серьёзно заниматься обустройством нового жилья, так как мы всё время пропадали на службе. Поэтому приехавший тятя здорово помог в этом вопросе. Он в короткий срок сделал две кровати, навесные шкафы, комод, ещё один стол, лавки, сундук, поправил крыльцо и дворовые постройки. Не отставала от него и мама. Они с моей женой посадили картошку, лук, чеснок, горох, морковь, редис, редьку, куст смородины и куст крыжовника.
По настоянию моих родителей я купил корову, двух свиней, а также корма для них, позднее завели два десятка кур. Ещё я купил себе щенка от лайки-охотницы, которого назвал Самурай. Тятя, часто играя с ним, приговаривал: «Вот вырастишь, пойдём с тобой на охоту».
Иногда я рассказывал отцу о нелёгком труде промысловых охотников, о собственном опыте добычи дичи и зверя. Тятя всегда с интересом слушал мои истории, потом пересказывал своим товарищам, а если забывал какую-нибудь деталь, то просил меня повторить весь рассказ от начала и до конца. 
Тятя мой как потомственный сибирский крестьянин никогда не имел возможности в своё удовольствие рыбачить или охотиться, для этого у него попросту не было времени. Землепашцы охоту считали забавой, по известной пословице: «Рыбак и охотник – в доме не работник». Конечно, от случая к случаю крестьяне стреляли зайцев, перелётных птиц или диких нерасторопных коз. Но преследовать, караулить добычу или бродить по тайге в поисках звериных троп среди крестьян было не принято. 
Тем не менее тятя мечтал поучаствовать в настоящей охоте, о чём я, конечно, догадывался. Рассматривая имеющиеся в моём распоряжении карты, я наметил место недалеко от нашего посёлка, где решил обустроить солонец. Граничащая с лесом широкая травянистая падь, которую в нескольких местах пересекали небольшие ручьи, могла быть удобным местом для пастбища косуль.
Следуя с первой инспекцией на ближайший участок производства работ, где одна из полевых бригад занималась рекогносцировкой, я свернул к намеченному месту и исследовал его. Действительно, косули спускались из леса на пастбище и на водопой, о чём свидетельствовали их многочисленные следы. Недалеко от звериной тропы я пробил отверстия в земле и засыпал в них соль, перемешанную с дёрном. В десяти метрах от солонца обустроил лабаз, прибив несколько жердей между стволов сосен.
Прибыв в полевую бригаду, я остался весьма доволен общей организацией, качеством выполня­емых работ и созданными условиями для рабочих, о чём сообщил их руководителю Сергею Петровичу Суворову и выразил свою благодарность.
Возвращаясь, вновь свернул к уже подготовленному солонцу и обнаружил, что дикие козы не оставили его без внимания.
Через два дня, вооружённые карабином и ружьём, мы с тятей прибыли на охоту с тем расчётом, чтобы успеть до вечерней зорьки устроить засаду на солонце. 
Я довольно подробно объяснял отцу, как необходимо сидеть на лабазе, что следует делать при появлении косули. Тятя внимательно слушал, и мне показалось, что я несколько переусердствовал, инструктируя его. Он стал волноваться и чуть было не отказался от своего участия на охоте, боясь испортить всё дело. Я его успокоил. Оставив лошадь в километре, не спеша и бесшумно мы пришли к нашему солонцу.
Усевшись на лабазе, замерли в ожидании. Не прошло и часа после захода солнца, как к нашей засаде вышел гуран (самец косули). Он шёл без остановки, смело и гордо покачивая рогами. Полная луна и звёздное небо обеспечили отличную видимость. Я знаком показал тяте, чтобы он готовился к выстрелу. Но отец запротестовал: сделал большие глаза и замотал головой.
Что же делать? Как только гуран наклонился, я дал по нему выстрел. Отскочив в сторону, молодой зверь упал замертво. Мы с тятей, обвязав рога верёвкой, уволокли нашу добычу к оставленной лошади, где развели добрый костёр.
Тятя не скрывал своего восторга, а на мой вопрос, почему не стрелял, только улыбался. 
Сняв шкуру и разделав гурана, мы сварили похлёбку из свежего мяса, зажарили на костре печень. Не спеша ужинали и говорили о многом в ту ночь под звёздным бездонным небом.
5. На плоту
Инженер Степан Ефимович Зуев работал на Окинском участке и выполнял рекогносцировку пунктов триангуляции второго класса от Зимы до Братска.
Благодаря умелой и правильной организации работ Зуевым его бригада имела возможность получать продукты и всё необходимое по реке Ока на плотах в течение всего полевого сезона. Кроме этого, мы имели регулярную связь и знали о ходе полевых работ на данном участке. 
Примерно раз в месяц или реже Зуев отправлял на базу в Ухтуй двоих рабочих на лошадях, которые грузили всё необходимое для дальнейшей работы на плоты и сплавлялись по Оке к своей бригаде. Плоты для этих целей мы строили заранее, они были весьма вместительные. Достаточно сказать, что, кроме прочего, на них перевозили по две лошади, обеспечивая таким образом ротацию вьючного транспорта. Плоты, прибывшие в бригаду, разбирали и частично или целиком использовались для постройки пунктов триангуляции. 
Такая организация работ позволила значительно увеличить производительность труда, снизить трудозатраты, обеспечить неплохой быт и питание рабочих в полевых условиях. 
В очередной раз из бригады Зуева прибыл только один рабочий и раньше ожидаемого срока. Увидев его, я забеспокоился. Действительно, он, бросив лошадь, сразу направился в наше правление. Выйдя навстречу, я узнал, что Зуев в районе таёжного села Братская Када сорвался с дерева при осмотре местности. 
Упав с десяти метровой высоты, Зуев здорово зашиб себе спину и отправил в Ухтуй посыльного, передав с ним записку. В ней Степан Ефимович сообщал, что, несмотря на полученную травму, чувствует себя неплохо, просил не беспокоиться, но вместе с тем сообщал о том, что необходимо отправить инженера, который смог бы вместо него временно работать на наблюдениях.
Почерк Зуева я хорошо знал. Письмо было напи­сано им самим, но было понятно, что автор этой записки потратил немало усилий, чтобы изложить суть дела.
Я немедленно составил список продуктов и приказал грузить их на уже готовый плот, с тем чтобы не позднее сегодняшнего вечера отбыть на участок Зуева. С собой я решил взять фельдшера, которому посоветовал собрать всё необходимое для оказания помощи пострадавшему, и рабочего, прибывшего из бригады. 
Опытные люди мне убедительно доказали, что двигаться на плоту по реке ночью нельзя, так как можно запросто сесть на мель, и тогда сорвать плот окажется невозможным. 
Не находя себе места, я принялся расспрашивать рабочего о состоянии Зуева, но тот ничего толком объяснить не мог. Пострадавшего после падения он не видел, так как был занят на постройке пункта триангуляции. Ему лишь выдали продукты с запиской и отправили в Ухтуй в срочном порядке как человека, хорошо знающего местность.
С первыми лучами солнца мы начали сплав по Оке. 
Когда река спокойна, нет перекатов, порогов и при хорошей погоде, сплав по воде доставляет большое удовольствие. Течение несёт плот, и только необходимо рулевым веслом подправлять его ход по фарватеру реки. 
Чертовски приятно плыть и наблюдать живописные берега реки, где лес подходит то вплотную к воде, то отступает от неё дальше. Прибрежные луга со стороны реки имеют удивительно красивый вид: разнообразная окраска цветов на фоне зелёной травы создаёт живописную картину, а звонкий и весёлый щебет лесных птиц дополняет её чудными звуками. Природа – лучший поэт и художник в этом мире. 
Наша скорость движения по воде, по моим расчётам, составляла десять-двенадцать километров в час. Иногда нам приходилось намеренно сбавлять ход, чтобы не попасть на мель, за чем зорко следил наш рабочий. Не помню, к несчастью, его имени и фамилии. Только один раз мы чуть было не угодили на отмель, но вовремя и удачно остановили плот, не позволив ему уйти на мелководье и заякориться всей площадью. Для этого по команде нашего рабочего мы втроём одновременно перескочили на переднюю часть плота, так что его нос углубился и упёрся в дно реки торцевыми концами брёвен. Потом развернулись вбок, управляя веслом и шестами, обогнув мелководье.
Проплывая мимо уже готовых пунктов триангуляции, которые были расположены вдоль берега Оки, наш проводник из бригады Зуева кратко давал им оценку, рассказывал об особенностях работы над каждым знаком. Качество проделанной работы у меня не вызывало сомнения, оно было заметно, как говорится, невооружённым глазом. И я, признаться, испытывал чувство гордости от того, что был причастен к этому делу. 
Надо сказать, что плот, на котором мы плыли, был довольно массивным, и нам пришлось потрудиться, чтобы вечером направить его к берегу. 
Выведя лошадей на берег из небольшого загончика, который был сколочен здесь же, на плоту, мы затаборились у берега и быстро приготовили ужин. 
Проводник наш сказал, что завтра к полудню, а быть может, и раньше мы будем на месте. Я немного успокоился, потому что постоянно чувствовал тревогу за здоровье Степана Ефимовича. «Всё с ним будет хорошо, он мужик крепкий», – заверил меня проводник и предложил начать путь как можно раньше, чтобы была возможность для охоты в ранее время. 
Как правило, в утренние и вечерние часы к реке выходят таёжные обитатели. Травоядные идут на водопой, и хищники не отстают от них. Те и другие любят просто погулять вдоль берега, некоторые не прочь искупаться. Если есть необходимость, то звери форсируют реку вплавь. Наш проводник как бывалый таёжник заверил, что завтра мы непременно кого-нибудь добудем, если не проспим зорьку.
Наше ожидание оказалось оправданным. Утром, когда туман ещё не рассеялся, впереди, на левом берегу мы увидели косулю. Она спускалась к воде, не заметив нас. Выбрав удобное место, косуля наклонилась и принялась пить. Я, не торопясь, прицелился из карабина и нажал спуск примерно со ста пятидесяти метров. Выстрел достиг цели. Косуля прыгнула и попыталась уйти в лес, но не смогла преодолеть крутой подъём. 
Мы пристали к берегу ниже по течению. Прошли по берегу метров четыреста и нашли косулю, лежащую в траве с поднятой головой. Пришлось её добить выстрелом в затылок. 
Спустя три часа после охоты мы прибыли на объект производства работ, где нас с радостью встретили.
6. У Зуева в бригаде
Степан Ефимович лежал на боку в специально изготовленном для него балагане. Он был бледен и, виновато улыбаясь, сказал: «Подвёл тебя, Иваныч». 
Мы вынесли Зуева на свет, где его раздели для осмотра. Спина и левый бок были синие, в ссадинах. 
Егор Анатольевич (так звали фельдшера) ощупал грудную клетку, каждый позвонок на спине, затем потребовал, чтобы Зуев поочерёдно поднял каждую руку, потом левую и правую ногу. Было видно, что Степану очень трудно проделывать эту процедуру, но фельдшер не унимался: «Выше, выше, теперь вбок…». 
Кто-то из рабочих даже хотел помочь Зуеву, однако фельдшер отогнал его в сторону. 
«Эй, коновал, ты что над человеком издеваешься?» – послышались возмущения. 
Егор Анатольевич не отступал: он заставил Зуева поочерёдно двигать каждым пальцем на руках и ногах. А когда достал молоточек и принялся стучать по телу больного, народ возмущённо зашумел. 
«Цыц, невежи!» – прикрикнул фельдшер и продолжил свои манипуляции. Чтобы не мешать ему работать, я скомандовал: «Разойтись по рабочим местам!» 
Было понятно, что фельдшер хочет понять, повреждены ли позвоночник, спинной мозг и нервная система пострадавшего. 
После завершения осмотра Егор Анатольевич сказал, что у Зуева, вероятно, сломаны два ребра. На мой вопрос, требуется ли госпитализация, фельдшер ответил, что будет лучше, если Зуев останется здесь, так как транспортировка пострадавшего на такое значительное расстояние только ухудшит его положение.
Сделав обезболивающий укол, Егор Анатольевич обработал раны и ссадины, затем наложил Зуеву тугую повязку и сказал, что для скорейшего выздоровления больному требуется покой. Степан уснул, а я пошёл принимать его дела.
Мне передали полевую сумку и прибор Зуева. Оперативный журнал геодезических работ был оформлен должным образом, что давало возможность любому специалисту продолжить работу вместо Зуева. Приходные и расходные документы на продукты и материалы также были в полном порядке. Всё аккуратно сложено и подшито. Явившийся в любой момент ревизор мог бы получить полный и исчерпывающий отчёт о поступлении и расходе материальных ценностей. Инструмент был отъюстирован и содержался в соответствии с требованиями инструкции.
Даже самый придирчивый инспектор, на мой взгляд, не мог бы найти повода для своего неудовольствия.
У Зуева был помощник на наблюдениях. Я переговорил с ним о проделанной работе и ближайших перспективах. Парень этот мне понравился. Не имея специального образования, он уже многому научился и хотел посвятить свою жизнь геодезии. «Вот закончится война, поеду поступать в Новосибирск», – сообщил он мне.
В общем, я был готов заменить Зуева и продолжить работу в соответствии с намеченным графиком, о чём сообщил ему вечером.
На мой вопрос фельдшеру, когда Степан Ефимович встанет на ноги, я получил ответ, что говорить об этом ещё рано, но если всё пойдёт хорошо, то ходить Зуев начнёт недели через три, а полноценно работать только через месяца полтора. 
Я, конечно, не мог оставаться в бригаде на такой длительный срок, так как моя основная деятельность заключалась в решении административно-хозяйственных вопросов нашего предприятия. Посовещавшись с Зуевым, мы пришли к выводу, что необходимо в кратчайшее время обучить работать с прибором Виктора – помощника на наблюдениях. 
Витя был старательным, терпеливым и способным парнем. У него хорошая память, отличное зрение, он достаточно быстро мог складывать, вычитать двух- и трёхзначные цифры в уме. Первый день я посвятил его теоретической подготовке. Мы повторили с ним курс тригонометрии. Я выписал формулы, которые Виктор обязан запомнить, чтобы иметь возможность воспользоваться ими в любой момент, при любых обстоятельствах. Затем, частично разобрав прибор, мы изучили его конструкцию, научились центрировать, горизонтировать и юстировать теодолит. В дальнейшем несколько дней мы совместно замеряли зенитные расстояния, азимутные углы, изучали требования инструкции создания сети опорных геодезических пунктов, вели полевой геодезический журнал, делали необходимые расчёты. Про себя я заметил, что очень соскучился по работе в поле, и с большим удовольствием занимался любимым делом.
Весьма плодотворно потрудившись, спустя примерно неделю Виктор начал сносно работать с прибором, а Зуев тем временем стал чувствовать себя гораздо лучше.
Переговорив со Степаном, я принял решение ехать обратно в Зиму, а фельдшера оставить в отряде. Мы условились, что как только Зуев сможет приступить к работе, он немедленно отправит на базу нашей партии посыльного, который заодно сопроводит Егора Анатольевича. 
7. Миллион вшей
Бригаду Степана Ефимовича я покинул на следующее утро, рассчитывая добраться до Зимы за два дня. Свой маршрут я проложил не вдоль берега Оки, а решил следовать тайгой напрямик, чтобы максимально сократить путь. 
Я успешно преодолел половину пути к вечеру. Днём, благодаря везению, мне удалось подстрелить молодую тетёрку: она неожиданно вылетела из зарослей кустарника и уселась на ветку дерева метрах в сорока от меня. Удачный выстрел, и я обеспечил себе добрый ужин.
Соображая, что пора бы уже подыскать место для ночлега, я вдруг увидел небольшое зимовье. Всё складывалось как нельзя лучше: тёплая, сухая погода, удачная охота, избушка, как в сказке, своевременно попавшаяся мне на пути, обеспечили мне приподнятое настроение. 
Сварив похлёбку, я с аппетитом поел. Растопил печь и приготовился ко сну. Спальника с собой у меня не было, поэтому укрываться пришлось тёплой походной курткой. Чтобы не мёрзли ноги, я обмотал их козьей дошкой, которая лежала здесь же, на нарах.
В детстве мы любили наблюдать за небольшими голубыми мотыльками, которые собирались в большом количестве в солнечные дни, как правило, возле колодца. Они очень плотно усаживались друг к другу, образуя своеобразные букеты. Одни мотыльки сводят и разводят свои крылышки, другие взлетают и снова садятся. Если снять рубашку и присесть рядом, то мотыльки устраиваются на голом теле и, перебирая цепкими лапками, щекочут кожу. Выдержать это ощущение было нелегко, и ребятня нередко устраивала между собой соревнования, кто дольше просидит под мотыльками.
Спустя двадцать пять лет мне во сне казалось, что те же голубые мотыльки садятся на меня. Их становится всё больше, они покрыли всё моё тело, лёгкая щекотка перешла в нестерпимый зуд, который стало невозможно терпеть. Я проснулся. Но ощущение, что кто-то двигается по моему телу, не прошло. Выйдя из зимовья к тлеющему костру, я кинул в него дров и при свете пламени увидел на своих ногах и руках не голубых мотыльков, а длинно­хвостых вшей. Толком не соображая и до конца не проснувшись, я пришёл в ужас.
До этого случая я, конечно, видел вшей и всегда на других людях, при этом в небольшом количестве. Но целая армия этих мерзких насекомых, истязающая моё тело, вызвала у меня панику. Полностью раздевшись, я с остервенением принялся трясти одежду над костром, одновременно пытаясь сбросить насекомых со своего тела. Наконец, взяв себя в руки, я решил найти источник их массового нашествия. Конечно, это оказалась дошка, оставленная кем-то в избушке. Я подцепил её палкой и бросил в огонь. Затем разыскал на крыше зимовья довольно вместительный котёл и последовательно принялся кипятить в нём всю свою одежду. К счастью, рядом был родник, и сухого валежника вблизи было достаточно.
Работа кипела до самого утра. Одежду я кипятил на костре, а сушил её над печкой в зимовье. Место, показавшееся сначала приветливым, но ставшее для меня к утру отвратительным, я поспешил покинуть. 
Меня беспокоила мысль о том, что вши являются переносчиком сыпного тифа. Мой дядя, воевавший в Первую мировую, часто рассказывал, что эта болезнь выкашивала целые полки в условиях позиционной войны, когда солдатам приходилось месяцами находиться в окопах в антисанитарных условиях. 
Досадно было мне и от того, что я поймал вшей в сибирской тайге, вдали от всех катаклизмов Великой Отечественной войны. К слову сказать, в дальнейшем я неоднократно спрашивал у фронтовиков о санитарных условиях на полях сражений и в прифронтовой зоне. Выслушав много мнений и приведённых примеров, для себя я сделал вывод о том, что педикулёз свирепствовал в РККА в период 1941–1942 годов, когда положение на фронте было очень тяжёлым. Впоследствии благодаря принятым мерам и организации специальных служб, таких как банно-прачечные поезда, обмыво-дизенфекционные роты, ситуация в корне изменилась. В конце войны появление платяных вшей у солдат и офицеров уже не носило массовый характер, так как следили за этим вопросом очень строго и тщательно. 
В настоящее время для новых поколений советских людей, родившихся после войны 1941–1945 годов, платяная вша является неведомым зверем, как вымершие когда-то мамонты. Рост культуры и благосостояния народа, а также повсеместное развитие медицины создали предпосылки для полного уничтожения сыпного тифа среди населения. 
Прибыв вечером в Ухтуй, не заезжая в правление партии, я сразу отправился домой, где повторно стирал все вещи, сам тщательно мылся и стригся. Досталось и моей лошади, которую так же мыли, чесали в течение всего следующего дня.
8. Итоги полевого сезона
В конце лета, находясь с инспекцией на Ангарском участке в полевой бригаде техника Жукова, я проверял его работу по закладке реперов. Качество выполняемой работы меня вполне удовлетворило. Я дал несколько советов по общей организации геодезических работ и собирался следовать дальше для проверки устройства триангуляционных пунктов ниже по течению Ангары. Но планы мои спутала нестерпимая боль дёсен и зубов. К счастью, поблизости от нашей базы располагалась деревня Аталанка. 
Прибыв в медицинский пункт, я показался фельдшеру. Совсем молоденькая девушка сразу поставила правильный диагноз, определив, что я зара­зился стоматитом. Она сказала, что эту инфекционную болезнь следует лечить под надзором квалифицированных врачей. Получив от неё перекись водорода для полоскания дёсен, я в тот же день отправился в обратный путь на пароходе по Ангаре до Свирска и далее поездом в Черемхово. 
В течение десяти дней я проходил курс лечения, проживая в семье родного брата Ивана. Впоследствии служебные дела не позволили мне более выезжать в полевые бригады до завершения всего сезона.
В целом 1944 год для нашей партии оказался успешным. Всем бригадам удалось выполнить запланированный объём работ в соответствии с утверждённым графиком. 
Инженер Зуев поправился, травма его не имела никаких последствий для здоровья. Через три недели после моего отъезда из его бригады Зуев отправил одного из своих рабочих с докладом о том, что приступил к работе. Виктор, вернувшись в Ухтуй, по моему совету начал готовиться к экзаменам в Новосибирский институт инженеров геодезии и картографии, которые он успешно сдал весной 1945 года и поступил на первый курс, чему я был очень рад.
Война продолжалась, но территория Советского Союза была уже полностью очищена от фашистов. Был открыт второй фронт. Советские люди и всё прогрессивное человечество ждали сводки от Сов­информбюро и с восторгом встречали известия об освобождении того или иного города. 
В этот год Красная армия осуществила подряд несколько блестящих наступательных операций, в ходе которых был нанесён колоссальный ущерб немецко-фашистским захватчикам. Эти мощные удары стали началом освободительного похода по странам Восточной и Западной Европы.
В течение всего полевого сезона при любой возможности я отправлял в геодезические бригады газеты и сводки. Рабочие, техники, инженеры радовались успехам Красной армии, никто не оставался равнодушным, все ждали конца этой проклятой войны, что свидетельствовало об единстве фронта и тыла во всех уголках нашей необъятной страны.
Тетрадь пятая
Тулунская экспедиция, 1945 год
1. Погибший самолёт
Бригада инженера Фёдора Николаевича Марочкина производила геодезические работы в полевом сезоне 1944 года на Жигаловском участке. Отряд этот существовал автономно, о ходе его работ в течение сезона я знал немного, иногда лишь получая телеграммы от Марочкина с кратким докладом. Дважды по заявке Фёдора Николаевича мы снаряжали обоз с продуктами и на лошадях отправляли его в указанное место. 
В конце октября Марочкин со своей бригадой вернулся в расположение партии. Он сразу отчитался: рассказал о выполненной работе, представил полевые журналы, расходные документы на продукты и материалы. Кроме прочего, в своём докладе Марочкин указал на то, что техником Расторгуевым в восьмидесяти километрах восточнее от посёлка Жигалово был обнаружен самолёт У-2. 
Расторгуев, в свою очередь, рассказал, что найденный самолёт он детально обследовал со своими рабочими. У-2 был санитарного типа, с кабиной для пилота и двух пассажиров. Пропеллер, как и моторная часть, были зачехлены, хвостовое оперение уже прогнило и, обломившись, свисало до земли. Ткань крыльев сгнила и легко протыкалась пальцем, чехлы также истлели, разрываясь при небольшом усилии. Самолёт стоял на лыжах, а не на колёсах, баки были совершенно пусты. В кабине ничего не обнаружено. 
Для Расторгуева было понятно, что самолёт совершил вынужденную посадку несколько лет назад, а экипаж его оставил, по-хозяйски закрыв машину. После обследования самолёта Расторгуев списал его номер, отметил на карте местонахождение, снял зеркало и обрезал ремни с кресел для рюкзаков. 
Осмотрев местность вокруг самолёта, рабочие не нашли признаков длительного пребывания людей в районе посадки.
Я немедленно дал письменное сообщение, к которому приложил схему расположения самолёта, начальнику Иркутского аэропорта и председателю местного райисполкома.
В ответ я не получил никаких писем и указаний. Казалось бы, и делу конец: никого не заинтересовало наше сообщение. Но в начале января 1945 года в райисполком приехали два пилота с письмом, в котором начальник Иркутского аэропорта просил оказать помощь в деле организации экспедиции к самолёту.
Заместитель председателя райисполкома товарищ Винтовкин позвонил мне и пригласил к себе. Я немедленно прибыл к нему в кабинет, где состоялось моё знакомство с пилотами и общая деловая беседа.
Пилоты были снабжены командировочными удостоверениями и недельным продуктовым пайком по существующим у них нормам. Мне сразу стало понятно, что лётчики и их руководитель не имеют никакого представления о походных условиях в тайге, тем более в зимнее время.
Винтовкин спросил меня как опытного путешественника, что я думаю о предстоящей экспедиции. Я ответил, что любой поход требует специальной подготовки. Невозможно просто встать из-за стола и отправиться куда бы то ни было. 
До Жигалово можно добраться по хорошей дороге, используя даже автомобильный транспорт. Но дальше тайгой придётся двигаться только по компасу неторённым путём, с обходом непроходимых мест, а то и с прорубкой густого подлеска. Поэтому отряд должен состоять из подготовленных и выносливых людей. Это первое и самое важное условие. Идти придётся на лыжах, потому что подножного корма для лошадей нет, а перевозить фураж в необходимом количестве невозможно. Надо брать небольшую нарту и тащить её волоком по снегу. С собой необходимо взять палатку, печь, тёплые вещи и, конечно, продукты с небольшим запасом. Весь путь туда и обратно займёт не менее двенадцати дней, кроме этого, потребуется дня три на подготовку. Я был готов возглавить экспедицию и взять на себя все хлопоты по организации сборов. 
Пилоты переглянулись и, кажется, были озадачены, но не возражали.
Я в свою очередь поинтересовался, почему бы им не слетать к погибшему самолёту. Ведь, если несколько лет назад лётчик сумел посадить машину, находясь, вероятно, в отчаянном положении, то это возможно сделать повторно, предварительно изучив местность с воздуха.
Пилоты ответили, что обсудят эту идею со своим начальником. Они попросили меня изложить всё сказанное на бумаге, в виде официального письма на имя начальника аэропорта. На другой день наши гости уехали в Иркутск с отпечатанным письмом, подписанным мною и Винтовкиным.
Меня, признаться, очень заинтересовала судьба погибшего самолёта. Спустя месяц, я попросил товарища Винтовкина по партийной линии узнать в Иркутском аэропорту, приняли ли там какие-нибудь меры по спасению машины. 
Он написал письмо и в скором времени получил ответ, где изложили следующее: в результате проведённой проверки установлено, что в 1942 году данный самолёт следовал по маршруту Балаганск – Жигалово. Кроме пилота, в самолёте находились кассир жигаловского банка, перевозивший деньги, и секретарь Балаганского райкома партии. Сопоставив дату и время вылета с погодной сводкой, выяснили, что в пути самолёт застала пурга, которая угнала его с курса. Лётчик, после того как закончилось топливо, совершил вынужденную посадку в тайге. Пассажиры и пилот покинули машину, но дойти до какого-либо населённого пункта не смогли, и все трое бесследно исчезли в тайге. Деньги они могли взять с собой, могли где-то спрятать. Руководство аэропорта, узнав о точном местонахождении самолёта, хотело получить данные о его состоянии и принять решение о возможности его полного или частичного ремонта на месте для дальнейшего перегона на ближайший аэродром. Но в связи с трудностями организации экспедиции к месту стоянки самолёта было принято решение о нецелесообразности его восстановления.
В дальнейшем бригады топографов разных геодезических предприятий, работающие в этом районе, посещали погибший самолет. 
В шестидесятые годы мне показывали фотографию молодых специалистов, которые группой стояли возле его остова. 
2. Самогонщики
Перед началом полевого сезона в 1945 году мне как начальнику геодезической партии была поставлена задача закончить весь оставшийся объём работ в текущем году. Я в свою очередь сообщил руководству экспедиции, что данная задача будет выполнена, если наше предприятие усилят бригадой строителей из восьми-десяти человек для постройки геодезических знаков. Меня заверили, что бригада прибудет в распоряжение нашей партии в конце мая. 
Приехавших строителей из Новосибирска возглавлял техник, имени и фамилии которого я не скажу, хотя хорошо помню. Назову его условно Иваном. 
Он был складный мужик сорока лет, но выглядел значительно старше. Деловая хватка и коммерческая натура его проявились сразу в ходе нашей первой беседы. Иван задавал толковые вопросы, мгновенно делал чёткие выводы, указывал на трудности, которые могут возникнуть при выполнении поставленных задач. Мы обсудили с ним сдельные расценки, размер аванса, положенного для каждого члена бригады, объёмы и сроки работ. 
Я предложил Ивану продолжить начатую в прошлом году работу на Ангарском и Окинском участках с условием минимальной эксплуатации лошадей. В качестве основного транспорта его бригада должна была использовать плоты и лодки для последовательного спуска по реке всех своих грузов. Иван не стал мне возражать, заметив только, что он ожидал увидеть здесь больший объём работ. Удивившись его самонадеянности, я заверил Ивана, что без дела его бригаду не оставлю.
Мы прошли с ним на продовольственный склад, где Иван очень внимательно изучил весь имеющийся ассортимент продуктов. Узнав наши нормы, он попросил выдать ему как можно больше разных круп, муки, соли, консервированного мяса и молока. От картофеля, моркови и репчатого лука, которые, кстати, были выращены на подсобном хозяйстве нашей партии, организованной мной в прошлом году, Иван категорически отказался. Ещё раз удивившись, я тем не менее удовлетворил пожелания нового техника.
В дальнейшем я познакомился со всеми членами этой строительной бригады. Они являлись высококвалифицированными рабочими, были очень дружны и дисциплинированы. 
Вообще хотелось бы сказать, что абсолютное большинство специалистов тех лет были более ответственные и требовательны к себе, а также гораздо самостоятельней нынешнего поколения специалистов. До середины шестидесятых годов в трудовых коллективах трудно было найти откровенных лодырей, хулиганов или профессионально безграмотных работников.
Но зато теперь шабашники и прощелыги в погоне за длинным рублём в большом количестве работают в полевых бригадах. Таких не интересует ничего, кроме личного благополучия. Они, как правило, напрочь лишены самокритики, полны амбиций, а их требовательность в удовлетворении личной выгоды не вмещается ни в какие рамки приличия и граничит с откровенной наглостью. С возмутительной дерзостью эти шаромыжники отстаивают свои интересы, зачастую не имея на то никаких оснований. А потом с удивительной лёгкостью пропивают «честно заработанные» в ресторанах или тратят немалую сумму на какую-нибудь безделицу, которая не имеет практического применения. Бывают случаи, когда такие «специалисты» становятся руководителями, но и тогда в их поведении ничего не меняется. Устраивая только свои личные дела, им некогда выполнять должностные обязанности: государственные и общественные интересы таких людей вообще не интересуют.
Можно подумать, что я всего лишь брюзгливый старик, не способный объективно оценивать современную действительность. Но, к сожалению, аморальное поведение части нашего общества отмечено давно, и я не одинок в своей критике.
Бригада Ивана в скором времени отправилась на участок и регулярно рапортовала об окончании строительства очередного геодезического знака. Иван находил возможность регулярно давать телеграммы из разных населённых пунктов. Иногда вместо него телеграфировали совершенно посторонние люди. 
Производительность этой бригады действительно впечатляла. Она постоянно перевыполняла план не менее чем на пятьдесят процентов. Качество построенных знаков я неоднократно проверял и не находил никаких изъянов.
Однажды, осуществляя такую инспекцию, спускаясь по Оке на лодке, я ранним утром пристал к берегу, где затаборились строители.
Возле потухшего костра вповалку лежали рабочие, словно сражённые пулемётной очередью. Позы их были неестественны, я, испугавшись, подумал, не случилась ли здесь трагедия. Но, подойдя ближе, услышал храп вперемешку с бормотаниями и стонами во сне.
Несмотря на утреннюю прохладу и свежесть от воды, в лагере стоял устойчивый запах алкоголя. Обойдя табор, я нашёл Ивана и с трудом растолкал его. Он молча поднялся со своего ложа, умылся в реке и достал откуда-то бутыль. Изрядно налил себе в кружку и залпом выпил. Затем смачно сплюнул на землю и сказал: «Ты, Хвостов, в моё хозяйство не лезь. Я закон не нарушаю, людей не обкрадываю. Работаем мы будь здоров каждому. Остальное – наше дело».
Иван немного покурил и, не обращая на меня никакого внимания, лёг спать. Что мне оставалось делать? Я покинул этот негостеприимный лагерь. 
В дальнейшем я выяснил, что Иван набирал в бригаду людей, имеющих пристрастие к выпивке, но умеющих работать, как говорится, «чтоб небу было жарко». Он прямо заявлял каждому новому члену коллектива свои условия: «Работать от зари до зари, пока ноги таскают, но раз в неделю будет возможность пить сколько душа желает. Потом похмеляемся – и снова за работу. Если не согласен, говори сейчас же, и я возьму другого. В моей бригаде все должны быть одного вкуса к выпивке и к работе».
Имея изворотливый ум, Иван умудрялся распределять полученное продовольствие так, что всё необходимое для изготовления самогона он находил в населённых пунктах, производя обмен с местным населением. Поэтому в поход он брал с собой только те продукты, которые могли бы заинтересовать деревенских жителей. Надо полагать, что коммерсантом он был неплохим, так как его люди питались нисколько не хуже работников из других бригад. 
Иван не был руководителем в обычном понимании, он был, скорее, атаманом в своей бригаде. Установленные им законы и правила выполнялись беспрекословно всеми её членами. Он внимательно следил за тем, чтобы никто не смел пить в «не­урочное время». Надо сказать, что Иван и сам не отлынивал от работы, вдохновляя всех личным примером на стахановские нормы. Если бы в то время присваивали звание «Ударник коммунистического труда», то многие из этой бригады могли заслуженно получить его. 
Впоследствии мне рассказывали, что неравнодушные руководители и партийные работники в разные годы пытались повлиять на Ивана, убеждая его изменить свой моральный облик. Ему неоднократно предлагали поступить учиться, призывали расти над собой и оставить страсть к алкоголю. Но Иван был непреклонен и оставался верен своим вкусам, упорно отстаивая право на свой отдых. «По-другому я работать не могу, не хочу и не буду», – говорил он. 
Так трудился техник Иван, очень хороший специалист, прекрасный организатор и вместе с тем горький пьяница. Его бригада здорово помогла нашей партии выполнить поставленные задачи.
3. Трусливый охотник
В начале лета я отправился с инспекцией в бригаду инженера Верхотурова. Это был молодой специалист, недавно окончивший вуз и впервые самостоятельно приступивший к работе в полевых условиях.
Бригада Верхотурова, кроме него самого, состояла из техника-геодезиста, рабочего и проводника-охотника. Им предстояло работать в совершенно необжитом районе. Именно поэтому я специально усилил бригаду охотником по фамилии Таханов, с расчётом на то, что он сможет обеспечить добычу мяса в необходимом количестве. 
Таханов – бурят пятидесятилетнего возраста, крепкого телосложения. Он имел очень солидный вид, отлично говорил по-русски и обладал спокойным, даже обходительным характером. 
Его направили к нам из райисполкома с хорошей характеристикой и рекомендацией принять на работу. В личной беседе Таханов заверил меня, что любит охоту и с удовольствием ходит по тайге в любое время года.
Прибыв в бригаду, я, конечно, первым делом проверил состояние прибора, полевые журналы, другую документацию. 
Работой молодого инженера в целом я остался доволен, дал Верхотурову лишь несколько советов, которые могли бы помочь увеличить производительность труда. 
Когда меня пригласили на обед, я с удивлением увидел, что суп приготовлен из консервированных продуктов. 
«Давно ли живёте без свежего мяса?» – спросил я. Оказалось, что Таханов ни разу ничего не добыл, хотя каждый день ходил на охоту. С его слов, на пути следования бригады не было никакого зверя. Этот факт меня очень удивил, но не подав виду, я высказал лишь сожаление.
Пообедав, я поднялся на сигнал и осмотрел местность. Примерно в двух километрах был виден распадок, в низине которого протекал небольшой ручей. Более удобного места для охоты трудно и представить.
Третий день шёл дождь, видимость была плохая, и вся работа бригады остановилась. В непогоду просто расточительно терять время и не использовать его для результативной охоты. Когда с неба льёт продолжительный дождь, зверь нередко выходит из чащи на открытое место, а дождь, падающий на траву и листву деревьев, приглушает различные звуки, включая шаги охотника. В эту пору удобно охотиться с подхода, не спеша двигаясь к возможным местам пастбищ диких животных. 
Пригласив Таханова на сигнал, я расспросил его, куда он ходил на охоту. Не добившись вразумительного ответа, предложил ему съездить на лошадях в ближайший распадок. 
Там мы выбрали поляну с доброй травой, спутали лошадей и отправились вверх по ручью. У меня была мелкокалиберная винтовка с усиленным зарядом пороха, а Таханов вооружился карабином.
Проходя вдоль ручья, мы видели большое количество следов копытных животных: косули, сохатого, изюбря. 
По пути следования обнаружили солонец с хорошо обустроенным лабазом. Я решил остаться здесь в засаде, а Таханову предложил идти вдоль ручья с целью найти на зверя с подхода.
Забравшись на лабаз, я надел на голову капюшон брезентового плаща. Плащ не только спасал от дождя, но и маскировал меня среди веток деревьев. 
Спустя непродолжительное время метрах в шестидесяти от моей засады прошёл огромный сохатый. Он покачивал головой с большими раскидистыми рогами. Лось шёл в ту сторону, куда отправился Таханов. Я не посмел беспокоить такого мощного зверя своим малокалиберным патроном. Убить его одним выстрелом из мелкашки невозможно, а раненый сохатый не менее опасен рассерженного медведя. Так и проводил я взглядом этого зверя, оценив его вес пудов на восемнадцать.
Уже перед заходом солнца раздался выстрел. Затем второй и третий. Спустя минуту послышался свист, который означал удачную охоту. Я спустился с лабаза и пошёл искать Таханова. Он сидел и курил возле небольшого озера округлой формы. В середине этого водоёма лежал на боку убитый лось. Я сразу определил, что это не тот сохатый, который прошёл мимо меня. Этот был значительно меньше, с небольшими ещё рогами.
Таханов рассказал, что он не спеша прошёл вперёд от солонца и обнаружил это озеро. Справедливо рассудив, что здесь удобное место для водопоя, Таханов устроил засаду в зарослях кустарника и терпеливо ждал. Молодой сохатый вышел из чащи и зашёл в воду. Когда принялся пить, Таханов выстрелил. Получив первую пулю, лось побежал в сторону охотника и с десяти метров принял в грудь вторую пулю. Развернувшись, сохатый опять забежал в воду, где его настиг ещё один выстрел в затылок. 
Солнце уже начало сваливаться за горизонт, и нам следовало спешить: необходимо снять шкуру и разделать зверя. С трудом вытащив сохатого из озера, мы освежевали тушу и взяли с собой один кусок мяса на сегодняшний ужин. Остальное решили забрать утром. 
Следуя обратно в лагерь, я прямо спросил Таханова, как так получилось, что он почти за две недели пребывания в тайге не сумел ничего добыть для бригады. Таханов признался, что ни разу не уходил далеко от лагеря, чтобы не износить ботинки, которые он получил на складе нашей партии.
«Товарищ Таханов, опять вы врёте, – возразил я. – Вам никогда не приходилось охотиться в глухой тайге, поэтому вы боитесь далеко отойти от табора. Вы меня обманули, когда устраивались на работу».
Таханов молчал, не смея глядеть мне в глаза. «Так или иначе я требую, чтобы вы преодолели свои страхи и обеспечили бригаду свежим мясом, тем более других задач перед вами никто не ставит», – я остановил свою лошадь поперёк тропы и поймал взгляд Таханова. Он смутился, но твёрдо обещал мне выполнить моё требование.
На другой день установилась хорошая погода. Вместе с Верхотуровым мы измерили зенитные расстояния, затем выполнили основную программу с привязкой азимутных пунктов. Таханов тем временем съездил за мясом, добытым вчера, и опять 
уехал на охоту. Вечером он привёз тушу косули, которую подстрелил на солонце. 
В течение полевого сезона Таханов приобрёл необходимые навыки охотника и даже увлёкся этим спортом, добывая мяса куда больше, чем было необходимо.
4. Под угрозой уголовной статьи
К нам в гости приехала моя сестра Галина. Она окончила медицинский институт по специальности «провизор». Сразу поступив на работу, Галина не имела времени приехать и отметить это событие в кругу близких людей. 
Наконец, когда возможность такая появилась, Галина явилась к нам с дипломом, чему мы все были очень рады. Она гостила у нас всего три дня и собиралась уехать домой вечерним поездом Нижне­удинск – Иркутск.
Этим же поездом должен был приехать с инспекцией в нашу Зиминскую партию начальник Тулунской экспедиции Георгий Петрович Коншин. 
Чтобы его встретить, я отправил на станцию пролётку. В качестве возчика в неё сел наш завхоз Василий Яковлевич, а пассажирами были моя жена и сестра Галина. Супруга должна была проводить сестру и заодно встретить Коншина.
Приехав на станцию как раз к прибытию поезда, моя жена и сестра были задержаны сотрудниками Зиминской городской милиции. Василий Яковлевич встретил Коншина и поспешил вернуться. Сообщив мне о случившемся, он предложил ехать в милицию для выяснения причины задержания.
Я передал своего начальника в руки родителей, а сам отправился в отделение. В милиции дежурный, выслушав меня, направил по коридору в комнату оперуполномоченного Щербакова. Возле кабинета сидела Галина. Её уже допросили. Щербаков изучил содержание чемодана Галины и переписал всё его содержимое в протокол допроса. Жена вышла вместе с оперуполномоченным. Щербаков попросил ознакомиться меня с ордером на обыск, после этого мы все вместе отправились на нашу квартиру. 
Начальник экспедиции принял участие в обыске в качестве понятого как лицо постороннее. Щербакова интересовали в первую очередь продукты, которые находились у нас в квартире. Он тщательно взвесил всю муку, крупу на весах, которые привёз с собой, затем пересчитал всё консервированное мясо и молоко. После обыска Щербаков спросил: «Есть ли здесь что-нибудь из фондов предприятия, которое вы возглавляете?» Получив отрицательный ответ, он дал нам подписать необходимые документы, и мы прошли с ним на склад нашей партии. Не открывая замка, была установлена пломба, также был опечатан мой служебный сейф, где хранились все приходно-расходные документы по перемещению продуктов и материалов.
После окончания формальных процедур я задал вопрос: «Что всё это значит?» Щербаков ответил: «Вы, Николай Иванович, подозреваетесь в серьёзном преступлении. На вас поступило заявление от гражданки Фроловой, в котором она утверждает, что вы занимаетесь хищением продуктов и разбазариванием продовольствия, выданного вам по нарядам». «Кто такая Фролова?» – спросил я. «Наверняка вы с ней знакомы, просто вспомнить не можете», – ответил мне оперуполномоченный.
В заключение он сказал мне, что завтра с утра начнёт ревизию нашего склада, поэтому я должен находиться на рабочем месте.
Так я оказался под следствием. Я долго не мог уснуть в ту ночь. Всё пытался вспомнить некую Фролову. Перебирая в памяти всех когда-либо мне знакомых женщин, я не находил ни одну с такой фамилией.
Под утро сон всё же сморил меня, но мозг продолжать работать: «Фролова, Фролова, Фролова». Я проснулся: «Ну, конечно, барчук, который в прошлом году отказался выполнять чёрную работу носил фамилию Фролов, а его мать, приходившая ко мне со взяткой, – Фролова». Её с того дня я больше не видел и успел уже позабыть эту историю. Однако меня помнили и приготовили подлость в качестве мести. Шкурники, как правило, очень злопамятны.
Вести следствие было поручено Щербакову, а ревизию всех фондов партии выполнял заведу­ющий Райторготделом товарищ Загорулько. Были привезены большие весы из ближайшего магазина, сорваны пломбы, и началась ревизия товарно-материальных ценностей.
Начальник экспедиции и моя семья собрались в рабочем кабинете. Я рассказал о «кренделе», который пытался получить бронь в нашей геодезической партии в прошлом году. Тятя, выслушав, удивился, почему донос был написан только сейчас. Что побудило человека действовать, не зная наверняка положения дел, ведь оснований для заявления в милицию не было ни теперь, ни в прошлом? 
«Кажется, это я во всём виновата!» – воскликнула Галина. Вот что она рассказала. 
Галина пошила себе сиреневое платье. Под такое платье непременно следует надевать светлые туфельки. Но в Иркутске она их не нашла. Прибыв в Зиму, Галина решила посетить магазин. Как многие девушки, Галина была очень общительна. Разговорившись с продавцом, моя сестра рассказала, что приехала в гости к родителям, которые теперь живут с братом, а он – начальник геодезической партии и работает в Ухтуе. Продавец показалась чуткой женщиной: когда узнала про то, что Галина не может найти нарядную обувь, посоветовала сходить на колхозный рынок, там иногда торгуют хорошими вещами или меняют их на продукты. «Когда вы уезжаете? В воскресенье? На вечернем поезде? Вот и хорошо, завтра непременно сходите на рынок, может, вам повезёт. В магазинах искать приличную обувь в наше время даже и не пытайтесь». Галина поблагодарила продавца за совет. «Ну что вы, какие пустяки. А брата вашего я знаю и хорошо его помню», – сказала продавец и как-то странно улыбнулась. Галина изобразила весьма зловещую ухмылку.
Тем временем Щербаков закончил снимать остатки материальных ценностей. Был составлен и подписан акт наличия продуктов, который передали товарищу Загорулько. 
Для продолжения следствия требовался акт ревизии и заключение о наличии или отсутствии недостачи, излишков материальных ценностей, вверенных мне в подотчёт.
Загорулько три дня работал с приходно-расходными документами нашей партии и составил своё заключение, которое приложил к акту ревизии нашего склада:
«1. Продукты, получаемые начальником партии на себя, имеют выписанные накладные и соответствуют установленным нормам.
2. Продукты, выдаваемые в полевые бригады, оформлены накладными. Часть этих накладных подписаны лицами, доставляющими их в бригады, это, как правило, рабочие, не имеющие материальной ответственности. Такие накладные требуют подтверждения со стороны руководителей бригад.
3. В результате проведённой ревизии был установлен факт нарушения норм выдачи продуктов: за счёт организованного по инициативе начальника партии подсобного хозяйства полевые бригады снабжаются сверх нормы картофелем, морковью, репчатым луком, солёным и копчёным салом. Данные продукты поставлены на учёт и выдаются по распоряжению начальника партии.
4. Часть продуктов, которые должны получать полевые бригады по существующим нормам в течение сезона, ввиду невозможности их доставки из-за отдалённости остаются на базе и используются в столовой, организованной начальником партии, не имеющим на это разрешения или согласования. В столовой обедают рабочие, постоянно находящиеся на базе партии, а также их дети. Продукты, выписанные в столовую, оформлены накладными и списаны поваром.
5. Злоупотреблений, присвоения продуктов, как и других материальных ценностей, в личную пользу начальником партии и другими должностными лицами на данном этапе расследования не установлено». 
Таковы, на память, главные пункты выводов ревизии. Мне было предписано вызвать техников, прорабов и инженеров с ближайших участков с приходно-расходными документами и направить их к товарищу Загорулько. 
В течение недели к Загорулько явились пять материально-ответственных лиц нашей партии. Он сверял их накладные со своими записями, беседовал с каждым, узнавал мнение обо мне. Наконец Загорулько объявил, что верит всем моим накладным и уверен в моей честности.
Собранные документы были предоставлены оперуполномоченному Щербакову, который весь материал следствия передал прокурору Каншину.
С Каншиным мы были давно знакомы. Он хорошо знал моего старшего брата Кондрата по партизанскому движению в период Гражданской войны против колчаковской армии и белогвардейских банд. 
Каншин крепко обругал меня за проявленную инициативу с расходованием продуктов через столовую. Это грозило мне уголовной статьёй и длительным заключением. В то время карали очень сурово. Но мне повезло. Каншин сказал, что как большевик считает меня честным человеком и не видит в моих действиях желания незаконного личного обогащения.
Каншин прекратил дело и не передал его в суд. Удивительно, но во время следствия я ничуть не боялся уголовной ответственности, хотя понимал, какое суровое наказание мне грозит. Уже позднее мне представился страшным длительный срок заключения, и я с трепетом думал о возможных последствиях, если бы подлый план гражданки Фроловой осуществился. 
В дальнейшем в личной беседе с оперуполномоченным Щербаковым я выяснил, что Фролова, написав заявление, предложила свои услуги в качестве лица, готового опознать мою сестру на вокзале. Она была уверена, что в личных вещах Галины непременно обнаружат продукты из фонда нашего предприятия. Вероятно, сама Фролова занималась хищениями народного имущества, была бы у неё такая возможность. Вместе с опергруппой она дежурила у вокзала до прибытия моей жены и сестры, на которых и указала.
Впрочем, торжества подлости и злобы не случилось благодаря справедливому и неформальному отношению к своему делу прокурора Каншина. За что я и теперь очень благодарен этому человеку.
5. Великая Победа
9 мая 1945 года мне позвонили из райисполкома и сообщили о том, что в ночь с 8.5.1945 на 9.5.1945 был подписан Акт о безоговорочной капитуляции Германии и сегодняшний день был объявлен праздником Победы. В связи с этим во второй половине дня по радио будут транслировать обращение И. В. Сталина к советскому народу. 
В эти дни вовсю шла подготовка к началу полевого сезона, бригады ещё не успели разъехаться по участкам, поэтому почти весь коллектив нашей геодезической партии находился на базе в Ухтуе.
Я немедленно собрал всех работников на митинг и объявил об окончании войны. Смешанные чувства переполняли нас. Вместе с торжественной радостью и гордостью за наше Отечество мы испытывали горечь от утраты близких и друзей, погибших на полях сражений, замученных в нацистских лагерях и пропавших без вести. 
Завершение войны полной и безоговорочной капитуляцией фашистской Германии означало несокрушимость СССР и несгибаемость духа советских людей.
В назначенный час возле райисполкома собралось чуть ли не всё население Ухтуя. С большим вниманием все слушали обращение Сталина к советскому народу. После его завершающих слов: «С победой вас, мои дорогие соотечественники и соотечественницы!» – прозвучало громогласное «Ура!». Люди обнимались, целовали друг друга. В тот день я видел множество плачущих мужчин и женщин. Это были слёзы скорби и большой радости одновременно. 
В Ухтуе было несколько десятков фронтовиков, их поздравляли и благодарили в первую очередь, но, безусловно, каждый советский человек внёс посильный вклад в нашу Великую Победу.
Я приказал приготовить праздничный обед. Сварили несколько вёдер картошки, нарезали солёного и копчёного сала, постряпали сотню ржаных лепёшек. Были наскоро сколочены столы и установлены на территории нашей базы. На них появились яйца, сметана, рыба, солёные грибы и даже сыр, колбаса – люди несли на общий стол продукты из дома, у кого что было. Нашлись и бутылки с самогоном, спиртом, настойками из ягод. Заиграла гармошка, пели частушки и песни военных лет, водили хороводы, затем пустились в пляс. Разошлись все, когда совсем стемнело.
Война была бедой всего советского народа, и день Великой Победы стал праздником для каждого человека нашей необъятной Родины.
Тятя мой как-то посчитал, что из нашей деревни Карнаухова было призвано на фронт шестнадцать мужчин разного возраста. Живым вернулся только один – мой племянник Евгений. 
На этом примере виден масштаб бедствия, которое пережили советские люди в период 1941–1945 годов. Не было в истории человечества более жестокой, подлой и грандиозной войны.
Слава павшим бойцам! Слава оставшимся в живых, прошедшим через огонь и смерть! Вечная слава всему советскому народу, уничтожившему фашистскую нечисть!
Прокомментировать
Необходимо авторизоваться или зарегистрироваться для участия в дискуссии.