Адрес редакции:
650000, г. Кемерово,
Советский проспект, 40.
ГУК "Кузбасский центр искусств"
Телефон: (3842) 36-85-14
e-mail: Этот адрес электронной почты защищен от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра.

Журнал писателей России "Огни Кузбасса" выходит благодаря поддержке Администрации Кемеровской области, Министерства культуры и национальной политики Кузбасса, Администрации города Кемерово 
и ЗАО "Стройсервис".


Земля всегда рядом

Рейтинг:   / 1
ПлохоОтлично 

Содержание материала

Вахта первая
16.00 – 20.00 21 августа.

Енисей
Вот уже десять часов плывем по Енисею. Третий раз в этом месяце мне приходится проплывать эти места. Но если первых два раза я разглядывал енисейские берега с борта речных судов – грузового теплохода СТ-716 и белоснежного пассажирского лайнера «Антон Чехов», то сейчас я плыву на настоящем морском грузовом пароходе «Поволжье». Впрочем, пора бросать эти сухопутные словечки – корма, окно, плывем – ют, иллюминатор, идем. Да, мы идем, идем с лесом из порта Игарка в порт Гент, идем Карским и Баренцевым морями – знаменитым и легендарным Великим северным путем.

Он действительно, без всякого преувеличения, Великий – этот путь. В его систему, кроме океанов и морей, входит более 30 000 километров судоходных и 28 000 километров сплавных рек. Правда, нам предстоит пройти только до Мурманска Карским и Баренцевым морями. Карское море – первое. И я торчу на палубе, стараясь как можно быстрее привыкнуть к ещё неведомой, но заманчивой морской жизни.

Морская жизнь сказалась пока только в изменении распорядка – вечерний чай поменяли местом с ужином. Наверное, в море пить чай в четыре часа, а ужинать в восемь – удобнее.

До Диксона нас провожают лоцманы. Они изучили фарватер Енисея от Диксона до Игарки. Этот участок пути – и туда, и обратно – все морские пароходы проводят енисейские лоцманы.

Он стоит в рубке – молодой, с щегольскими бачками, в черном кителе с золотыми шевронами. У наших же штурманов – второго, Кирилла Гавриловича Голубева, и третьего, Константина Александровича Тарана – какой-то домашний, удивительно «не морской» вид. И кожаная голубевская куртка, и грубошерстный свитер Тарана явно проигрывают с лоцманским кителем. Я давно обратил внимание на странную закономерность: работники аэродромов носят кожаные куртки в сверкающих молниях, а летчики – москошвеевские костюмы; речники, сходя на берег, смотрятся заботливо в зеркало – видна ли тельняшка, а моряки повязывают модные галстуки; по улице Горького или периферийным «бродам» фланируют бородатые чайльдгарольдствующие мальчики, а в саянской тайге геологи и геофизики каждое утро добросовестно бреются. Скорее всего, и те и другие милые, работящие люди, вроде енисейского лоцмана, но все-таки существует такая закономерность.

Лоцман поглядывает в бинокль на…, ну конечно, «серо-свинцовые волны», изредка задает курс рулевому. Штурманы тем временем отвечают на мои многочисленные «что и почему».

– Да, это радиолокатор.

– Да, ночью и в тумане.

– Правильно, это эхолот – глубину мерить.

Тахометр, гирокомпас, машинный телеграф… Механические помощники штурманов теряют свою загадочность, и суть их становится понятной и объяснимой.

– В 17.10 появилась Дудинка.

На морском причале стоит «моряк». Так на Енисее зовут морские пароходы. Названия в бинокль не видно. Но я знаю – это «Приволжск». На нем из Архангельска, из отпуска, вернулся наш (с этого дня я и пароход «Поволжье» – единое целое, по крайней мере до Мурманска) старший помощник капитана.

От «Приволжска» отвалил катерок и направляется в нашу сторону. Он везет старпома и картошку. Кроме штурманских, у старпома есть еще и хозяйственные обязанности. Постоянная готовность судна, хорошее техническое состояние, снабжение, питание команды, готовность судна перед рейсом – его всегдашние заботы. В Дудинке старпом сразу же приступил к работе – достал на одной из торговых баз картошку. В Заполярье это большая удача.

В рубку поднялся капитан Юрий Валентинович Терентьев:

– Кирилл Гаврилович, посмотрите, чтобы было все в порядке.

Катерок приблизился почти вплотную. Внизу суетятся парни, боцман и второй штурман. Они прикрепляют к лебедке большую сеть для картошки.

– Возьмите спасательный круг и уберите отсюда этого балбеса, – крикнул капитан в мегафон.

«Балбес» – уборщик Сергеев – слишком долго мечется у фальшборта, и капитан боится, что он свалится в воду. Сергеев плавает третий месяц.

Катерок швартуется. Боцман спускает штормтрап, и на палубу взбирается старпом – белобрысый, с ромбиком Ленинградской высшей мореходки на лацкане.

– Как отдыхалось? – кричит капитан.

Старший помощник весело машет рукой и поднимается в рубку.

– Где? Как? Что? – традиционные вопросы, задающиеся всем отпускникам. Моряки в этом отношении не исключение.

Ящики с картошкой тем временем подняли на палубу. Поднимали лебедкой, в сетке, похожей на авоську. Только авоська эта сплетена из канатов.

Катерок, прощально пискнув, отваливает.

– Полный, – переводит ручку машинного телеграфа приступивший к своим, уже штурманским, обязанностям старпом.

– Вот так, с бала на корабль, – говорит он лоцману.

Заметно темнеет, третий штурман ушел отдыхать: ему скоро на вахту. Второй понес капитану погрузочные документы.

– Ну, что ж, – говорит мне старпом, – пожалуй, можно опустить флаг.

Я удивленно смотрю на него.

– Сходите, спустите флаг.

Рулевой хмыкает. Старпом решил, что я новый матрос, пришедший в его отсутствие. Я с удовольствием бы спустил флаг, но, увы, не знаю, как это делать. Поэтому признаюсь, что я всего лишь пассажир.

– Тогда давайте знакомиться, – говорит старпом. – Юрий Александрович Сутырин.

JehbinAufraumenman!
У трапа стоял парень в синем комбинезоне с блестящими пряжками, а на руке – красная повязка с белыми буквами «Вахтенный». В зубах вахтенный держал трубку. Из мефистофельского затылка торчала сигарета и вкусно дымила. Вахтенный посмотрел на фотоаппарат Лени Рыбинского – репортера Дудинского радио – и спросил:

– Ну, а сфотографироваться можно?

Рыбинский утвердительно кивнул.

– Закуривайте, – сказал парень. – Только я переоденусь после вахты.

– Можно, – сказал Рыбинский, с наслаждением затягиваясь болгарским «Солнцем».

Фотография – первая слабость Юрки Сергеева.

Нет, проявителями, закрепителями и прочей химией Юрка не занимался. Ему больше нравилось смотреть на собственную физиономию, изображенную на матовой фотобумаге.

Но на сей раз Юрке не повезло. Когда после вахты в ослепительно белой нейлоновой сорочке и остронаглаженных брюках Юрка пристраивался перед объективом фотоаппарата так, чтобы за его спиной видны были буквы «п/х «Поволжье», капитан крикнул:

– Этого тунеядца фотографировать не стоит.

Леня Рыбинский отступил перед капитанским авторитетом. Юрка смущенно поднялся по трапу.

Да, вчера случилось ЧП – матрос Сергеев опоздал на вахту.

Второй слабостью Юрки Сергеева был немецкий язык. Не то, чтобы Юрка отлично знал язык, нет. Он только ещё собирался посылать документы на заочное отделение института. Собирался посылать документы, но не знал адреса. К экзамену Юрка готовился несколько своеобразно. Названия предметов, попавших ему на глаза, он произносил про себя по-немецки.

– Потравить якорь, – скомандует капитан при швартовке.

– Anker, – подумает Юрка.

Придет Гера Родюк с легким синяком после очередной футбольной баталии.

– BlauFlek, – констатирует Юрка.

Любовь к немецкому языку оказалась роковой. Из-за нее, во время стоянки в Игарке, Юрка вторично попал в «тунеядцы».

…После вахты Юрка собирался на берег. Полчаса он плескался и фыркал под душем, ещё час гладил сорочку и брюки. Юрка отлично усвоил неписанный закон: моряк, сходящий на берег, должен быть элегантным, как член английского парламента.

Когда Юрка был уже в шлюпке, вахтенный штурман крикнул:

– Сергеев, в 16.00 – собрание.

– Я знаю, Кирилл Гаврилович, – проорал Юрка. Сначала все шло хорошо. Мы медленно прогуливались по деревянным игарским мостовым и удивленно читали странные плакаты: «Курить на улицах строго воспрещается».

Юрка посмотрел на часы:

– Поехали в старую Игарку.

Мы сели в разбитый городской автобус. На заднем сиденьи пристроились два парня. Мы б не обратили на них внимания – мало ли ездит парней в автобусе – если бы один из них не произнес длинную фразу.

Я смутно понял, что немец не знает, на какой остановке сойти, чтобы попасть в клуб лесокомбината. А Юрка встрепенулся, Юркины глаза заблестели: «Osten?» произнес он, – Westen?». – Немец опять разразился длиннющей фразой.

Но это не смутило Юрку: «О-о-о! – понимающе протянул он. – ФРГ, «Полюкс».

Парни дружно закивали.

Мы вылезли из автобуса. Тихо шли по деревянным игарским мостовым, и каскад Юркиных вопросов сыпался на немцев. При этом перед каждой фразой Юрка выдавал протяжное «э-э-э». Каждая фраза почему-то обязательно начиналась с «also».

-Э-э-э, also, – начинал Юрка. И немцы, напрягаясь, понимали его.

Юрку интересовало все: сколько получает матрос на «Полюксе», как зовут девушку толстого немца, и бывает ли он в Восточной Германии. Часто ли они бывают в Союзе, и как они понимают его, Юрку?

Впрочем, последнее его не очень-то волновало, и он продолжал задавать вопросы.

Наконец, немец сам задал вопрос. Но что это был за вопрос! Мы с Юркой молча переглянулись.

Немец спрашивал, почему их так долго не грузят – может быть, забастовка?

– Nein, nein, – заторопился Юрка, – э-э-э, also…

…О, короткое северное лето!

О, еще более короткая северная навигация!

Как ускоряете вы привычно медленный жизненный тонус заполярного порта!

Единым духом преодолев крутую лестницу и с высоты крыльца портовой столовки окинув взором Енисей, некоторые эрудированные грузчики могут процитировать популярные строки любимого поэта:

Все флаги в гости будут к нам,

И запируем на просторе!

Однако, процитировав любимого поэта, пировать грузчики не собираются, а быстро съев свой высококалорийный обед, идут грузить суда под упомянутыми флагами. Потому что, наполнив знаменитым сибирским лесом трюмы двенадцати судов, стоящих на погрузочном рейде, грузчикам предстоит грузить ежедневно увеличивающуюся армаду больших и малых кораблей, терпеливо ожидающих своей очереди на внешнем рейде.

– О, напряженность состояния и механизмов, и людей, – воскликнул бы другой, не менее популярный поэт, увидев круглосуточную работу игарского порта.

Долго и старательно, с многочисленными: «э-э-э» и «also», Юрка втолковывал все это толстому немцу. Наконец, немец, кажется, понял: «O, russisheBaeme! Ekstra!».

Мы решили, что последнее слово он произнес по-русски.

– Ja, ja, – удовлетворенно произнес Юрка, – экстра! – и для пущей убедительности поднял большой палец.

Возможно, и проявил Юрка политическую грамотность, разъяснив дружественному западногерманскому народу некоторые неясности.

Возможно, и был бы доволен Юркой замполит Некрасов. Не знаю. Но на собрание матрос безнадежно опоздал.

Вечером мы сидели в Юркиной каюте. За занавеской на койке похрапывал Герка Родюк. Потом храп прекратился, и Герка сказал:

– Ты бы сократился! На второй стоянке подряд опаздываешь. Капитан вызовет.

– А-а, – отмахнулся Юрка.

– Что, а? – продолжал Родюк. – С кепом как знаешь, но парни уже ворчат! С ними говорить больнее!

Утром Юрка явился ко мне в каюту и мрачно заявил:

– IchbinAufraumenman!

– Кто, кто? – переспросил я.

– Уборщик, – сказал Юрка.

– Прощай, штурвал, здравствуй, швабра?

Юрка молча кивнул.

Я подумал, что тоже до некоторой степени виноват во всем происшедшем. Я хотел искупить свою вину.

– Юрка, – сказал я, – давай я тебя сфотографирую.

– Ладно уж, – согласился Юрка.

Он посадил на плечо куличка Сему, второго обитателя моей каюты, и мрачно-торжественный встал перед объективом аппарата.

Прокомментировать
Необходимо авторизоваться или зарегистрироваться для участия в дискуссии.