Зоя Естамонова. «Отчего так в России березы шумят?»

Рейтинг:   / 2

ПлохоОтлично 

Подробности

Категория: Искусство

Автор: Естамонова Зоя Николаевна

Просмотров: 2646

2012 год, Выпуск № 1

I.

 

«Природа, одуревшая от пыток,

    Под микроскопом выдала свои,

          От века сокровеннейшие тайны…»

 

Написавший это поэт, художник, философ   ХХ века Максимилиан Волошин жил в Коктебеле. Он постоянно приглашал коллег погостить у него в Крыму, а затем передал свою усадьбу литфонду СССР.

Перед смертью он просил не садить вокруг его могилы цветы и деревья. Как будто уйдя из жизни, все еще мог слышать укоризненный голос природы. Наверное он был суров и к себе, как к человеку вообще, который, бесчинствуя на Земле, «разъял Вселенную на вес и на число, впился, как паразит, в хребет Земли неугасимой болью…».

Герой книги Карлоса Кастанеды Дон Хуан вставал на колени перед цветком.

Японскому поэту Кикаку принадлежат вот эти строки:

«Камнем бросьте в меня!

Ветку цветущей вишни

Я сейчас обломал».

 

Наш гений Федор Тютчев, пожалуй, понимал разлад с природой еще глубже, зная что «все во мне, и я во всем».

Расплата за бесцеремонное отношение к матери Земле беспощадна.

Экологический кризис набирает обороты. Сильнейший всплеск солнечной активности. Массовая гибель птиц и рыбы.

В начале 2010 года пробудился Исландский вулкан. К берегам США поплыли потоки нефти из прорвавшейся в океане трубы. В канун  юбилея Победы грянул взрыв на Распадской, унося жизни шахтеров. Летом в деревенской России бушевала огненная стихия. К началу Нового года ее сменили зимние ледяные дожди в Подмосковьи и наводнение в Австралии и Бразилии. В Японии землетрясение и невиданной силы цунами лишили жизни не одну тысячу людей, возникли тяжкие аварии на энергоблоках АЭС…

Можно без конца вспоминать наши взаимные с Природой беды и страдания.

 

 

II.

 

У художников любого ранга чуткость как у детей.

Именно в канун природных катастроф, в апреле 2010 года, за два дня до Рождества Христова живописец Анатолий Чернов открывает персональную выставку.

…Оранжевые улыбки весенних жарков. Золото света на заснеженных деревенских крышах. Сиреневое полнолуние. Еле уловимая глазом нежность ноябрьского инея. То тихая, то бурная таежная речушка. Грусть крестьянской избы. Роскошь осенней рябины. Многоцветье полян…

Какое счастье, что все это рядом и не стоит забывать о такой благодати – рассказывали, пели краски живописи. «Солнце выглянуло», «Осенний дух», «Рыбацкие тропы», «Дары тайги», «Половодье», «Черемуховое утро», «Верба цветет», «Ивановка в снегу» – наглядеться не могу…

И мы, посетители выставки, вспомнили наконец-то, что есть на свете скворцы и соловьи, что земля тоже дышит, а цветы улыбаются. И стоит наконец-то поднять глаза к мерцающим тайнам неба, к божественным письмам далеких светил.

 Пытаюсь понять парадоксы  Анатолия Чернова.

Вспыльчив. Легко обижается, может и матом по-русски…. Но с кистью в руке – тонкий лирик.

Ровесник Победы. Сын Фронтовика. И отец – художник, и дядя, Павел Афанасьевич Чернов. Учителем считает также Виктора Сергеевича Зевакина. А разве природа – не гениальный художник – воспитатель?

Одолевало суеверное чувство: может, ушедшие в мир иной живописцы-наставники сообщают Анатолию из неведомых измерений энергию недосказанного, незавершенного? Уж больно прекрасна, глубока и сердечна была эта выставка…

III.

 

Немало нынешних ценителей искусства считают реализм вчерашним днем. Помню слезы Народного художника России Павла Афанасьевича Чернова: «Сейчас реалистов не почитают. Им бельмо в глазу реализм…».

В интервью 1997 года скульптор Эрнст Неизвестный говорил о признаках современности: «Сегодняшняя технология компьютеризации продолжает идеи технического мистицизма, когда информация важнее предмета. Меня считают модернистом, но это не так, мне ближе Возрождение. Война отложила отпечаток на мое отношение к жизни…»

День сегодняшний и день вчерашний, современный и несовременный…

Ученые говорят, что в микромире нельзя противопоставить левое – правому, будущее – прошлому. Таковы фундаментальные свойства материи.

Но разве мы не чувствуем рядом тех ушедших, которые «живее всех живых»? по сути со – временник – это тот, кто со временем наравне. Пушкин и Есенин, Суриков и Врубель, Конан Дойль и Александр Грин, Достоевский и Хемингуэй, Моцарт и Чайковский …. Да разве их перечислишь!

Вопрос лишь в том, захотят ли они оставаться нашими современниками или, заглянув в нынешние реалии, немедленно отправятся восвояси.

Боюсь, что мне уж очень захочется бежать за ними следом, как Паниковскому за «Антилопой-Гну».

Спор о традиционном – вчерашнем и современном – сегодняшнем порядком надоел.

В 1979 году в издательстве «Иностранная литература» вышел роман Джона Фаулза «Башня из черного дерева», суть которого – известный диалог поколений.

«... - Слишком много корня. Faut couper la racine. Следует обрезать корень.

- Но искусство, лишенное корней, вращающееся по орбите в мертвом космосе, не имеет смысла…»

Если корни обрезать, корни культуры, корни национальной истории, недолго превратиться в свинью из Крыловской басни, которая «наевшись желудей досыта – до отвала», принялась подрывать корни у дуба, вырастившего плоды, которыми она питается.

Корни – наша погибающая деревня, крестьянская Россия.

Это хорошо понимал Народный художник РСФСР Виктор Зевакин. Уходя из жизни, он оставил нам живописные былины русских деревень и старых городов.

Плач и тоска погибающих русских сел вдруг заставляет родившегося в деревне Юрия Белокриницкого принести на выставку вместо своего космического многоцветья образов природы картину «Последний трактор».

Природа – всечеловеческие корни жизни. Любой художник – пейзажист бросает вызов сумасшедшим урбанистическим ритмам, пытается по мере сил укротить спазмы клипового сознания. И с ним агрессивно спорит цивилизация техногенного времени. Спорит с неподвижными ликами произведений, предлагая взамен иллюзорные эффекты новых форматов, трехмерность живописи и голографическую скульптуру.

 

 

 

IV.

 

 

Язык искусства подвижен. Он решительно менялся с конца XIX века.

Живопись импрессионистов уже размывала объемы предметного мира, и французский живописец Рене Делоне был убежден: «Пока искусство не освободится от предмета, оно осуждает себя на рабство».

А его соотечественник великий Поль Сезанн все мечтал о возвращении к традиции – «от классицизма через природу...»

К началу XX века продолжал нарастать процесс, который Хосе Ортега-и-Гассет назовет впоследствии дегуманизацией. «От Ренессансного трепета жизни к геометризму форм,– писал испанский философ. – Дегуманизация – отвращение к формам, неприязнь к традициям, возврат к варварской экзотике...»

Казалось бы, поворот искусства к распредмечиванию, к мыслеформам   логичен, вполне объясним. Разве исчерпан спор мыслителей всех времен: первична материя или – «вначале было Слово»?

Философы и богословы убеждают: материя и сознание разнятся лишь в наших представлениях, на феноменальном уровне. В мире ноуменального, божественного они едины.

Поль Сезанн ушел из жизни в 1906 году, а спустя семь лет миру был явлен знаменитый «Черный квадрат» Малевича, предвестник глобального развоплощения.  В научном определении это был путь к мировоззрению, «выносящему приговор самой природе реальности». От предмета – к знаку. От знака – к цифре и далее к виртуальному, к тому, о чем говорил Эрнст Неизвестный: «Информация важнее предмета».

Отрекаясь от традиций, первые модернисты были еще далеки от желания «выпрыгнуть из телесной оболочки». Их работы часто вызывали иронию, подобную насмешливой реплике героя из рассказа Александра Грина «Серый автомобиль»: «Я не верю в искренность футуризма. Все это здоровые ребята, нажимающие звонок у наших дверей и убегающие прочь, так как им сказать нечего...»

Однако футуризм был не так уж безобиден и смешон, если вспомнить, что глава итальянских футуристов Маринетти призывал «превозносить агрессивное движение», а в своем манифесте футуристы заявили, что хотят «прославить войну, единственную гигиену мира».

В подшивке бабушкиных журналов «Нива» за 1914 год я видела фотоснимок скульптурного автопортрета Маринетти, скомпонованного из старых деревянных планок и кусков листового железа. Подобного рода артефакт по достоинству оценивал Остап  Бендер, давая совет художникам: «Бросьте свои масляные краски, переходите на мозаику из гаек, костылей и винтиков. Портрет из гаек! Замечательная идея...»  

 

 

 

V.

 

«Мы реалисты и мечтатели». Не определить точнее духовную природу искусства 60-х – 70-х годов, чем сделал это красноярец, Народный художник РСФСР Борис Ряузов.

Новокузнецкий график Александр Бобкин о своих офортах, посвященных Кузнецкстрою, говорил, что ему «хотелось проследить путь формирования личности, переход от утилитарного мышления к социалистическому...»

Окрыленная облаками стройка. Застывшие, как на старинном дагеротипе, фигуры крестьянина, рабочего, интеллигента. Так запечатлел память о строителях Кузнецкстроя  Виталий Карманов.

Художники – ясновидцы.

Через несколько лет Виталий, этот рано ушедший из жизни один из самых талантливых живописцев Кузбасса, пишет полотно «Запах волка».   «Образ волка для русского человека – образ смуты, нищеты, невежества, – объяснял  он мне свою идею, – Как начинаются катаклизмы, так плодятся волки...»

В 1987 году на экспериментальной выставке молодых художников еще очень юный Саша Зайцев представил картину «Апокалипсис». «Идея пришла, когда я плыл по реке: Одни плывут по течению, другие против. Сейчас волна несет нас в неизвестность, в страшное будущее...».

В картине Евгения Корягина мы увидели падающий на головы людей неживой, зловещий ливень из долларов.

В 90-е на смену романтике советского искусства пришел цинизм соцарта, романтика техницизма.

Брат Евгения Рудольф Корягин обратился от образов скульптуры к своеобразной живописной публицистике, изображая «совков» – партократов, летящими вниз головой в канализационные люки.

Александр Бобкин забыл о социалистических идеалах, эмигрировал на «утилитарный» Запад. Последнюю работу созданную в России, он назвал «Околпаченные».

       Эффектно! Но околпаченные кем? «Совками»?  Ельциноидами?

«Псевдоперестройкой убили надежду», – сказал Юрий Юрасов. Ирония его живописного соцарта превращалась в сомнамбулизм: оцепеневшие прохожие, остановленный полет птицы над безжизненной архитектурой города...

«Не мое время, не мое», – говорил актер Сергей Юрский.

«Если бы я была девочкой в это время, никакого композитора Пахмутовой уже бы не было, – отвечала журналисту в интервью та, чьи гениальные песни остаются современными навсегда.– В лучшем случае я была бы нянькой у какого-нибудь олигарха...».

 

 

VI.

 

Бушевал ураган. Ураган 1865 года. Смерч мотал над водами Тихого океана воздушный шар. Лопнула оболочка шара. Пассажиры спаслись на малом отрезке суши. Свой остров спасения они назвали островом Линкольна.

Пятеро американцев: гениальный инженер и его преданный слуга, журналист, моряк и сын его бывшего капитана.

Те, кто читал и все еще читает книги, знают героев «Таинственного острова».

Как все дети моего времени, я полюбила роман Жюля Верна. Но почему перечитываю его в преклонном возрасте? Что роднит меня – иначе не могу сказать – с героями книги?

«Будем считать себя не потерпевшими кораблекрушение воздухоплавателями, – говорил инженер Сайрес Смит, – а колонистами, которые прибыли, чтобы основать поселение...».

В образе малой коммуны, братской и дружной колонии Таинственного острова я увидела что-то подобное советскому Острову Надежды.

Пусть не лгут либералы, что гибель советской общины, созданной руками народа – всего лишь крушение несостоявшегося режима. Что заявлял во всеуслышание один из идеологов перестройки Александр Яковлев? «Мы ломали хребет Советской системе».

А что сказал бы ты, Аркадий Гайдар, о своем внуке? Ты, придумавший Плохиша, продавшегося буржуинам за сладкую жратву? Вот твои слова: «Счастье – это каждый понимает по своему...»  А дальше? «Но все вместе люди знали и понимали, что надо честно жить, много трудиться и крепко любить землю, которая зовется Советской страной...»

Помню, как я, поверившая, как и многие, в реформы  горбачевской перестройки, очнулись от иллюзий, когда впервые увидела возле Центрального гастронома нищую старушку, а возле мусорных баков – первых бомжей.

По телевидению пыталась нас образумить Ирина Хакамада: «Бедным быть стыдно, бедным быть унизительно...».

За несколько недель до кровавого 93-го попалась в руки брошюра  «Экспериментального творческого центра». «Нынешние процессы в нашей стране вовсе не реформы, – писал автор статьи «Поле ответного действия» Сергей Кургинян, – Это война против России, это деструкция, дезинтеграция и регресс, ведущие к национальной катастрофе... Западная модель навязывается обществу в формулах типа «Каждый сам за себя», «Кто богат, тот и прав»... Необходимо осмысление Русской истории, русских традиций духовности...».

Спустя два десятилетия более 90% телезрителей будут поддерживать политолога, президента международного общественного фонда «Экспериментальный творческий центр» Сергея Курягиняна, выступающего в программе «Суд времени» активным защитником Советской цивилизации.

 

 

 

VII.

 

 

Как в любом языке, есть и в нашем свои почти непереводимые слова и обороты.

Иностранцу, к примеру, трудно понять то, чем завершается русский разговор по сотовому: «Ну давай...» Что давать? Кому давать?

Нет точного перевода у наших «Да ладно!», «А то!»

Нормам нашего произношения явно чужды все эти «интернейшн», зато придуманные находу пусть даже вульгарные – «мент», «непруха», «кошмарить»– свое, родное, потому что подчиняются законам нашей речи.

Чуткий к любым переменам жизни, великий русский подарил нам в перестроечные времена хитроумное, хотя и назойливое в речевом обороте «как бы».

Это словечко засоряет речь, но суть у него ох какая лукавая!

Как бы друг. Как бы врач. Как бы любовь. Как бы элита. Как бы власть. Как бы правда и т.д.

Есть и как бы Россия: наша Раша. Веселенькая страна!

Нет, песен там не поют. Только хиты и шлягеры. И не любят там, а занимаются любовью.

Живут себе рашенцы – поживают, добра наживают. У кого добра побольше тот и добрее – о нас, грешных россиянах, заботится: надо бы работенки им добавить часов до двенадцати в день да и пенсионного возраста не пожалеть – додать. А деткам – грамоты поменьше. Российским деткам. Рашенские ребята «за бугром» ума – разума набираются. Туда и добро свое рашенцы вывозят. Там и сами от трудов праведных отдыхают. Там имения ихние, на жен записанные. Да и в Раше у них терема знатные. Один в деревне Грязь замок возвел под Людвига, говорят, Баварского.

У нас в России бедность – не порок, зато у рашенцев – порок-с. У них в карман залез – преступник, а в казну государственную лапу запустил – личность почетная.

Благодетели! Один, нежадный ты наш, работнице зарплату отвалил в шесть кило весом, одними монетами. Увольняться эта беременная не пожелала, вот и получила презент.

Законы у них по понятиям. Кого народ уважает, того они клянут, а кого народ клянет, тому, глядишь, и орден пожалуют...

 

 

VIII.

 

Говорят, что судить-рядить – дело нетолерантное, а если уж вы православные, молиться надобно о заблудших – несознательных, прощать...

А может, согласиться с шекспировским героем? «За что прощать того, кто тверд в грехе?»

Простить Кровь 93-го?  Беслан? Норд-Ост? Кондапогу? Саяно-Шушинскую? Кущевскую? Домодедово? «Курск» потопленный? Космическую станцию «Мир»? Погибшие заводы? Загубленные села?

Иные философствуют, что все наши несчастья – издержки переходного времени. Может, они и правы. Да только переход-то куда? Камо грядеши?

Имеются и более радикальные рассуждения: перемрут те, кто знает советское время не по наслышке и будет все в шоколаде. Молодых воспитывают в том же духе: все, о чем «совки» говорят – мифы. Мифы, что не было у них безработных, нищих, бомжей, беспризорных детей и детей – наркоманов, что не было платной учебы, платной медицины и платных квартир... Все это, дескать мифы.

Но интернету рот не заткнешь. Нет – нет да и зазвучит молодой голос: «Я внук героя войны и правнук героя войны... Ненавижу жирных уродов, присосавшихся к моей Родине...»

Вдруг появится интервью с молодым певцом из «Матрицы»: «Пусть блага в СССР были распределены и понемногу, но они были. Человек работал на страну и понимал, что страна ему отплатит...»

Помнится тот день перестройки, когда популярный попсовец Дмитрий Маликов куражился над гимном Советского союза. Но вот на сегодняшнем телеэкране хоккеисты юношеской сборной, мальчишки, победившие канадцев единым, как вихрь, порывом, поют наш гимн. Не поют – орут и с такой сумасшедшей гордостью, что слова их тренера кажутся мне собственными: «Я увидел сплоченность, я почувствовал счастье, я почувствовал себя молодым...»

Экипаж канадского лайнера выгнал мальчишек – победителей  из самолета за некорректное поведение.

Испокон веков русский максимализм был чужд западникам. Да если бы только им!

Вот не устраивает воспитанного эстетикой Голливуда режиссера Андрона Кончаловского то, что он называет «крестьянским сознанием». Более того, он призывает власть имущих провести неотложную реформу: «изменить русскую ментальность».

Фантастика!

Старики и молодые слушают песни «Любэ» с мелодиями Игоря Матвиенки. Композитор, талант которого расцвел в чудовищные 90-е, вряд ли отдает себе отчет в том, как, из какого кладезя достает он те сокровища мелодий, что становятся народными. Песни его поют успешные и неуспешные, трезвые и поддавшие, опера и десантники, деревенские и городские... Нет, это не хиты, это песни.

«Выйду ночью в поле с конем...» Вытравить из генетической русской природы то, что вызывает в душе эта крестьянская баллада? Перекодировать непостижимое наследие предков?

Почему бы и нет, – считают рашенцы – либералы. Убрать из школьной программы побольше классики, сократить уроки русского языка. В дни именин и дни рождения хэппибездовать и детей и внуков вместо поздравления старинной деревенской припевкой про каравай. Может, тогда перестанут интересоваться «отчего так в России березы шумят».

 

IX.

 

«Интеллект победил душу». Написавший эти слова философ Освальд Шпенглер, автор великого труда «Закат Европы», считал культуру прафеноменом прошедшей и будущей истории. И, пожалуй, никто так по-художнически образно не сумел определить тривиальность морали буржуазного общества, построенного на здравом смысле: «нисхождение от орлиной перспективы к лягушачьей».

«Механизирующий интеллект» – еще одно определение немецкого мыслителя.

Вспоминаю свое недоумение при виде фантазий Александра Суслова, художника, далекого от творческих путей традиционалистов.

В холстах и в росписях интерьеров Суслов был узнаваем суховатым,  жестким почерком, режущими пространство линиями, странной пластикой сращения живых и механических форм, упорным навязыванием мысли: человек – биокомпьютер.

Сам Александр называл свои работы подобного стиля «Путешествие в страну Технологии».

Это было путешествие из 80-х в 90-е, а если продолжить его в XXI век? Тогда увидим человека, изолированного от земного мира, погруженного в виртуальную реальность. А потом как вызов Богу – обретающую плоть электронику и монстров искусственного разума.

Всех своих зрителей, которых смущали и беспокоили умозрительные образы «регенерирующей материи» художник, сам того не осознавая в полной мере, предупреждал о грозной, апокалипсической опасности цивилизационного зла, насильственно роднящего Россию с дегуманизацией Запада.

В ноябре 1987года в газете «Советская культура» было опубликовано интервью с Народным артистом СССР, лауреатом Ленинской премии Иннокентием Смоктуновским. «...Сейчас заговорили о перестройке, инициативе, человеческом факторе. И люди приобрели надежду...»

Что сказал бы ты в наши дни, актер БДТ, МХАТа, любимых фильмов? Как оценил бы инициативу авторов и режиссеров, создающих на сцене и телеэкране бездарные римейки, циничную перелицовку русской классики – все эти ширли-мырли нынешней культуры?

 

 

X.

 

Год 1958. Ленинград. БДТ.

Мы, студенты филфака, пришли на спектакль  по роману Федора Достоевского. Совсем недавно прошла первая серия фильма «Идиот». Чем удивит нас новый режиссер, новый неизвестный актер, исполняющий главную роль?

– Он играет патологию!

–Это не Мышкин!

– Форменный идиот!

– Так искажать Достоевского!

Невзрачная фигура, безвольно опущенные руки и что-то клоунское в волосах, взъерошенных на затылке...  Но голос... Тихий, низкий, из каких-то волнующих глубин...

« – Вы думаете, князь, Рогожин готов жениться на Настасье Филипповне?»

– «Он женится. А через неделю зарежет ее»..

Вместе с Ганечкой Иволгиным вздрогнули зрители. Мурашки по коже. Нет больше жалкой фигуры. Приподнял руку... Легкая, худая... Молчит, но рука говорит...

Мы сидим на галерке, но видим взгляд князя Мышкина. Взгляд беспощадный в своей правде ясновидца и беспомощный в желании облегчить чужую боль...

Строгий критик облегченно откидывается на спинку кресла. Партер притих. А студенческая галерка после занавеса помчится в зал. Будем бешено аплодировать и без конца вызывать этого гениального парня. Гениального!

Потом увижу Смоктуновского, приглашенного в зал публичной библиотеки имени Салтыкова-Щедрина.

Теперь это неяркое, подвижное лицо совсем близко...

– У матери я шестой. Жили в нужде. О сцене не мечтал, шутки ради зашли с товарищем на театральный конкурс. Прескверно читали какие-то стихи, но были приняты: после войны не хватало в театре мужчин.

Потом меня выгнали. Зазнаваться стал, бренчал медалями, ходил козырем: – фронтовик! Скитался из театра в театр... Эпизодические роли... А я мечтал сыграть Тиля Уленшпигеля. Вы удивлены? Мне что-то часто говорят о Гамлете, но разве это мое? Я люблю юмор, шутку, комедию... Князь Мышкин? Уж так получилось...

Мы увидели его Гамлета. И услышали неповторимую интонацию: «А на мне иг-рать нель-зя...»

В 1964 (или в 65-м) Смоктуновский с группой актеров побывал в Кемерове. И, конечно, был приглашен к нам на телестудию.

Телеэкран подобен рентгену души. От него не скрыть и то, о чем молчишь. Крупный план позволяет видеть оттенки мысли.

Камера укрупняет умные, добрые глаза с их проницательным взглядом. И ясно, что загадка неяркого подвижного лица – суть актерского гения. Князь Мышкин, чеховский Иванов, Гамлет, Уленшпигель, любой из нас.

Натянут, как струна. Мгновенно отзывается на реплику и вопрос. И тот же глубокий голос из сердца... Художник!

Театр я полюбила может быть благодаря Иннокентию Смоктуновскому.

И какое это было бесконечное удовольствие: видеть двух разных Гамлетов – Смоктуновский и Высоцкий , двух Ивановых – Леонов и Смоктуновский...

Грустно сравнивать этих актеров с теми, что сегодня примелькались в сериалах и рекламах, не брезгуя ни попсой, ни корпоративами. Лишь бы заработать на шикарный коттедж.

Попробуем сравнить Аркадия Райкина с кривозеркальцами, бесконечных телементов с Высоцким-Жегловым. Кого сравним с Ростиславом Пляттом, Мироновым, Папановым, Тихоновым? По масштабу, по глубине таланта, по самоотдаче...

Может быть, я не права. Найдется, наверное, и теперь актер – личность, актер – художник... Дай Бог.

 

XI.

 

Осенью 1996-го на персональной выставке Татьяны Григорьевой под названием «Психографика» я впервые увидела художницу, которая говорила, что руку ее «ведет непонятная сила».

Рисунки, сделанные тушью, представляли гармонию чужеродного мира.

Фантастические глазастые вихри, геометрия, сплетенная с биологическими формами растения и человека, земные лики в плену у механической паутины потусторонних сил... Мутанты? Инопланетные существа? Послание сибирских предков – шаманов? А может быть, как считала сама Татьяна, – личины наших грехов?

Работы отличало безупречное мастерство. Это была импровизация – уникальное свойство любого художника, тем более художника – непрофессионала.

И была заметная смысловая перекличка этих образов с композициями Александра Суслова. Опять пророчество инфернального тупика цивилизации! «Мы не хотим и не будем жить, как вы», – заявят однажды созданные нашими руками монстры технократии. А их агрессия на Земле будет покруче нашей. Хотя и наши, человеческие злодеяния уже, кажется, на пределе...

В конце 90-х в дни Страстной недели НАТО отметило свой юбилей бомбардировкой беззащитной Сербии. Бомбили гражданские объекты. Бомбили колонну беженцев.

«Живела Сербия! Живела Русия!»

Русия не вмешивалась. Либеральная власть России уже следовала указаниям «Вашингтонского обкома». Институт каких-то там независимых мнений излагал свои взгляды на грядущее расчленение России. МВФ требовал устранить вмешательство государства в судьбу гибнущих, неконкурентоспособных предприятий.

Россия молчала. Страдания братьев – славян услышала  Природа. Невиданной силы ураган оставил без крова сотни жителей американской Луизианы.

Между тем злокачественное либеральное телевидение заполняло эфир попсой, боевиками, уроками секса, «мыльными операми».

Бабули, месяцами сидевшие без пенсий сочувствовали богатым, которые «тоже плачут». Когда закончился бесконечный показ «Санта-Барбары», толпа возмущенных зрителей собралась у Останкина с плакатами, требуя продолжения американской стряпни. А ведь еще совсем недавно, в 93-м, у Останкина шел расстрел неподчинявшихся приказам Ельцина.

«... Там они расстреливали людей, сегодня  они расстреливают души. Они фальсифицируют историю... – С этой речью 24 апреля 1999 года выступал в Думе режиссер Станислав Говорухин. – Весь народ просит: остановите это телевизионное безумие...»

Свидетель расстрела у Останкина Станислав Говорухин снял документальный фильм «Час негодяев». Фильм, несмотря на объявленную гласность, был запрещен к показу.

Пройдет еще несколько лет.

Против новой свободы, свободы коммерческого слова выступит «Литературная газета». «Власть должна сказать «цыц» похабному телевидению!» – писал в своем гневном обращении Александр Кондрашов. Бесполезно...

 

 

XII.

 

– Корреспонденты, не сдавайтесь!

С этими словами сосед по купе поезда «Кемерово – Москва» протянул мне в качестве презента блокнот и ручку.

Наши зрители уважали свое провинциальное телевидение. А для меня, проработавшей тележурналистом не один десяток лет, телевидение было не средством массовой информации, а искусством особого рода.

Я возвращалась с Московского Православного семинара с дипломом «За заслуги в деле духовного просвещения Отечества», полученном по благословению Святейшего патриарха Алексия II.

Это был 1995 год. Через полгода мы закончили съемки и монтаж часового телефильма «Спаси, Господи, люди Твоя», посвященного истории строительства Знаменского собора.

Фильм вышел в эфир весной 1996-го, после освящения собора Святейшим, а летом, вернувшись из отпуска, я получила приказ о сокращении. Коллектив заступился, меня оставили, но я смогла проработать только несколько месяцев: телевидение стало чужим. Программа «Дорога к храму», которую я редактировала, не вмещалась в новую сетку передач, а нынешний хозяин, не слишком одобрял темы подобного рода.

Знакомясь с коллективом, он подобно булгаковскому Берлиозу, гордо заявил: «Я – атеист». И можно было ожидать, что в эту минуту к нам пожалует в гости с Патриарших прудов сам Воланд, чтобы напомнить, что Аннушка может разлить свое подсолнечное масло для любого.

В новые времена от каждого из наших журналистов требовалось нечто совсем непривычное, так что готовиться к увольнению по собственному желанию можно было в любой день.

«Что это вы занимаетесь просветительством?» –поставили меня в тупик, познакомившись с планами редакции, представители столичной комиссии.

На ЦТ уже вкалывали «акулы пера». Гласность породила «Взгляд» Александра Любимова, который был счастлив распрощаться с «серой страной».

Мы провинциалы, еще не успели стать хищниками, но обязаны были учиться либеральным взглядам.

Наш хозяин легко перекрасился из товарища в господина, и тому, кто пытался иметь собственное мнение, мог тут же объяснить: «Я тебя не нанимал». Он запретил выдавать ушедшим на пенсию ветеранам постоянный пропуск: «У нас тут итак все пропадает».

«Просветительские» передачи на нашем экране заменило информационное вещание. Между тем ЦТ все более активно переходило на шоу-бизнес.

 

 

 

XIII.

 

Впервые увидев новую передачу «Поле чудес», я удивилась: разве люди, которые приезжали на «капитал – шоу», не знали детской сказки «Золотой ключик»? Или забыли, что на Поле чудес лиса Алиса и кот Базилио обдурили наивного Буратину?

Со временем и, как мы видим теперь, ежедневно, «бабло» становилось главным героем вещания, идеалом и целью жизни.

«Стирай – стирай и настираешь миллион», «Мы вам докажем, что честным быть выгодно». Ради вожделенной суммы человек в ответ на бесстыдные вопросы («Это правда, что вы считаете свою мать плохой?» «Это правда, что вы изменяете жене?») выворачивает на весь честной народ нечистые мысли и грязное белье грехов. Иначе говоря, исповедуется, но не священнику, а зловещей машине, детектору лжи.

За деньги можно, не заканчивая ВУЗ, получить диплом. Можно купить место в Думе. За деньги нанимают киллеров. Психолог-эстет Данилин в радиопередаче «Серебряные нити» заявил: «Деньги честнее идеологии».

Слава Богу, что так думают далеко не все.

В Санкт-Петербурге живет и здравствует гениальный математик, который несмотря на свою бедность, отказался от миллиона долларов. Григорий Перельман совершил невиданное научное открытие, доказал гипотезу Пуанкаре, над которой целый век бились ученые всего мира. И категорически отказался от денежной премии.

А где-то в Вологодской области проживает еще один чудак. Водитель автобуса с фамилией героя «Войны и мира», Федор Каратаев, находит в пути лежащие на дороге, выпавшие неведомым способом из почтового транспорта инкассаторские мешки с документами и тремя миллионами рублей. Пассажиры предлагают разделить свалившееся ниоткуда богатство. Ведь не украли. И не узнает никто. Но Федор Каратаев возвращает деньги. Все, до рубля.

 

 

XIV.

 

 

Рынок – необходимый инструмент благополучной экономики. Правда, неуправляемая государством рыночная свобода может завести в тупик, и Россия уже попалась в эту либеральную ловушку.

Есть и еще одна  коварная сторона коммерции – рыночная психология.

Давайте поторгуемся – предлагают либералы «совкам».

Это берем у вас, это – не берем. Победу вполне можем взять, ваши песни тоже. И заводы гиганты, и нефтяные скважины, и плотины, и ракеты, и землю...

Лучшую в мире советскую систему образования? Не берем. Дороговато, заменим на образовательные услуги. Юбилей Гагарина? Берем. Даем во всеуслышание голос вашего Левитана. Кроме одной мелочи. «Работают все радиостанции» – оставляем, а «Советского Союза» – убираем.

Пушкина? Вау! Конечно берем. Кроме одной мелочи. У него там сказка про попа. Некорректно! «Попа» переделываем на «купца». А вот с «Посланием в Сибирь» придется подумать, посоветоваться со знающими людьми. Декабрист в нашей Раше теперь не в моде.

 

 

XV.

 

Пушкин оценивал подвиг героев декабрьского восстания как «дум, высокое стремленье». И очевидно это понятие недоступно господам либералам. В программе «Суд времени» мы услышали от них, что декабристы честолюбцы и злодеи. Самым мягким было сожаление, что они «порушили свои успешные жизни».

А вот понятиями «успешный – неуспешный» в пушкинские времена вроде бы и не пользовались, но высоко ценилось другое: «честь имею».

Вчерашний – сегодняшний, современный – несовременный... Александр Сергеевич куда более современен, чем многие из нас. Ведь можно ошибиться, читая «Скупого рыцаря». Похвалу власти денег произносит какой-то средневековый барон? Да нет, это же наш олигарх с его патологией жадности и высокомерия:

«...И вольный гений мне поработится,

 И добродетель и бессонный труд

         Смиренно будут ждать моей награды.

       Я свисну, и ко мне послушно, робко.

          Вползет окровавленное злодейство...»

 

Шли съемки в Знаменском соборе. В один из дней Страстной недели я увидела: священник и молящиеся встали на колени и звучит такой дивный, возвышенный речитатив богослужения, что после службы я подошла к настоятелю собора отцу Владимиру: «Что это?».

Он сказал: «Покаянная молитва Святого Ефрема Сирина. Разве вы не знаете, что Пушкин переложил ее на стихи?»

Я не знала. И нашла те строки, в которых поэт признается, что его именно эта молитва «крепит неведомою силой». И следовал перевод молитвы в стихотворный вариант.

Пушкин молился. И сегодня молится вместе с нами о главном:

«Владыка дней моих! Дух праздности унылой,

                Любоначалия, змей сокрытой сей,

                И празднословия не дай душе моей.

                Но дай мне зреть мои, о боже, прегрешения,

                Да брат мой от меня не примет осужденья,

                И дух смирения, терпения, любви

                И целомудрия мне в сердце оживи».

Пушкин молился о смирении. Легко ли прощать?.. В январе 1837 года он вызвал на дуэль своего обидчика. И погиб. Спустя четыре года Лермонтов простит, выстрелит в воздух. И погибнет.

Великий и трудный урок прощения по-своему понимал в XIX веке митрополит московский Филарет: «Прощайте врагов своих, сокрушайте врагов Отечества и гнушайтесь врагами Божьими».

 

 

XVI.

 

Данилке четыре года.

Дедушка решил отвлечь его от компьютерных мультиков и берет книгу Пушкина.

Разве может такой малыш понять «Сказку о царе Салтане»? Конечно, не понимает. Но слушает Даня с удовольствием. И вдруг начинает повторять строки поэмы. Он почти напевает их! Он слышит музыку пушкинских стихов! Невероятно...

Прав Антуан де Сент-Экзюпери: дети – маленькие волшебники, детство – иная планета.

Счастливы взрослые, сумевшие сохранить в себе хотя бы частицу сокровищ детской природы, того врожденного художнического дара, когда проснувшись, каждый раз открываешь мир заново. У- див – ляться: видеть диво. Дети это знают. Из – ум – ляться: выглядывать из скорлупы прагматичного рассудка, как умеют это делать дети, поэты, художники.

«Не будете как дети, не войдете в Царство Небесное». И ведь это слова Спасителя.

 

 

 

 

XVII.

 

 

Завершая затеянную «Литературной газетой» дискуссию о «детскости русской души», Андрей Столяров сравнивает Россию и Запад. Он далеко не первый из тех, кто понимает эту великую разницу: жизнь сердца и жизнь рассудка.

Но главное не в том, что качества отличающие цивилизацию России от Западной, входят в генетические коды тех и других. И уже никак, господин Кончаловский, не изменить русскую ментальность. Андрей Столяров напоминает слова Анны Ахматовой о Пастернаке: «Он полон весь каким-то давним детством». И делает замечательно правильный вывод: детскость – это вообще качество, присущее гениям, «умение видеть вечность во времени».

Казалось, было бы небесполезно исследовать саму природу гениальности. Может быть, именно с этой целью проводил свое широко разрекламированное «научное исследование» известный журналист НТВ Павел Лобков?

Как бы не так! Он суетился в лабораториях, где шли опыты на крысах, в студенческих аудиториях, на конкурсах самого «успешного», чтобы доказать всем нам о существовании «гена всевластия», который на антропологическом уровне делит людей на лидеров и подчиненных, проще говоря – господ и рабов.

Признаки врожденного превосходства и врожденной ущербности... Что-то подобное изыскивалось в лабораториях Третьего Рейха.

С экрана звучат слова «запах власти». Девушки нюхают майки спортсменов, интуитивно выделяя самого мощного самца. Испытуемые хохочут.

Но, пожалуй, все это не так смешно. Ведь с вашей помощью, ребята, доказывают непреложность «закона джунглей» в человеческом социуме.

Павел Лобков все спешит опереться на авторитеты. И Достоевского вспомнил, эрудит ты наш. Как это у него Раскольников рассуждал? «Тварь я дрожащая или право имею?» Наверное, тварь, если запросто уличен в убийстве старушки – ростовщицы. У нас в XXI веке преступники научились выкручиваться и откупаться.

Может быть лобковское «научное» из разряда телешоу?

Да нет, уж больно по-рашенски звучит вывод «исследования»: «Так умирают мечты о равенстве и братстве».

Не знаю, какой он там этот «запах власти», но «научное исследование» Павла Лобкова пахнет идеями известной нордической расы, тех, кто уничтожал в концлагерях и ваших предков, господа из НТВ, а ведь это они наши отцы и деды писали в детстве мелом на доске: «Рабы – не мы, мы – не рабы».

 

 

 

XVIII.

 

 

Весной 2011 года наш музей изобразительных искусств предложил посетителям богатый выбор, на любой вкус и цвет.

Стою, как витязь на распутьи. Направо пойдешь – живопись Ильи Глазунова, налево – фотохудожество, а прямо – юбилейная выставка скульптора Валерия Трески.

Илья Глазунов... В 1988 году он в газете «Советская культура» радовался: «Тому, что называется перестройкой, я отдал жизнь». В 2006 году в «Аргументах и фактах» заявил: «Мы все ближе к центру ада. Новая тоталитарная система демократии – чем она отличается от сталинского строя?! Для меня – ничем. Бордели, игорные дома сияют, а нищие роются в помойках...»

Правда, в сталинские времена не было нищих, борделей и казино, но это неважно: теперь на сталинистов и «совков» принято сваливать все грехи. А для Народного художника СССР Ильи Глазунова, как теперь выясняется, советское знамя было всего лишь «красной тряпкой с серпом и молотом».

Поклонники творчества Ильи Глазунова – это все, кого объединяет только лишь ностальгия по дореволюционной, православно-монархической России.

В студенческие годы мне нравилась живопись ранних работ Глазунова, но потом... Загляну я лучше налево, в залы «актуального искусства». Здесь неискушенный в фокусах поп-арта посетитель остолбенел перед большой панорамой фотокартин, каждая из которых изображает  искусно скомпонованные предметы мусорной свалки. О чем хотел поведать автор можно гадать и так и эдак. Может, образное размышление на тему «Наша Раша»?

Я иду на выставку Валерия Трески. 

 

 

XIX.

 

 

Постоянно прикасаясь к первозданному материалу своего творчества – к глине, камню, дереву, скульптор, наверное, задает себе вопрос подобный тому, который много веков назад волновал Святого Григория Богослова:  «Кто отделял друг от друга то, чего не отделила природа, но свела воедино»?

Великий богослов конечно же знал ответ: «Помыслил многохудожный родитель всяческих – Божий Ум и произошла материя, облеченная в формы»...

То, что мы видели в зале этой выставки из «материи, облеченной в формы», начиналось с мысли, схваченной карандашом.

Набросок надо перевести в материал. С материалом нередко бывают проблемы.

Вот под рукой обычный гипс. И, разводя его малыми порциями, Валерий быстро, пока он не успел отвердеть, лепит. Так в 1978 году он, будучи выпускником Строгановского художественно-промышленного училища, лепил «Ликбез» – фигуру комсомольца в буденовке с книгой в руках. Работа замечательна следами живого почерка – энергичных прикосновений руки. Импровизация!

Судя по книге отзывов, зрителям больше всего нравится на выставке запечатленная в мраморе, известняке, тонированном гипсе улыбка художника.

Чувством юмора Валерий не обделен.

Вот бытовые композиции: «Соседи», «Сплетни», сценка, изображающая мальчика с собакой, справляющей нужду. Иронический, а может, и горький юмор – голова страдальца – алкаша, похожая на обмятое руками тесто. «Зимний лев», укрывающий морду лапами от непривычного, жителю прерий холода – явно фантазия.

Есть еще и «Зимний ворон». Чтобы хоть немного сохранить тепло меленького тела, птица свернулась в комок и стала похожа на темный камень. Застывшее, грустное одиночество жалкого существа. Возможно, глядя на страдающую от зимнего холода птицу, кто-то из нас вспомнит спящего в морозный день в подъезде бомжа и даже подумает о том, что подобная судьба в нынешнем мире может коснуться любого. Жестокость и бездушие страшнее холода.

Любой художник рассчитывает  на ассоциации зрителя, на диалог с нами, на соучастие в его творческих раздумьях и эмоциях.

Вот, к примеру, рассеченная надвое, но все же единая структура, выполненная, как и «Зимний ворон» в материале тонированного гипса – «Коммунальная квартира». Это образ, скорее даже символ вынужденного совместного проживания: дружба или неприязнь, помощь или враждебное настроение. Сугубо бытовая тема. А разве не единое человеческое общежитие наша планета?

Мифический скульптор Древней Греции Пигмалион оживил созданную им Галатею. Вернуть трепет жизни мрамору женского тела – эту фантазию можно себе представить. Но нельзя сделать плотью философские мысли, отношение к человеку или явлению. И приходит условный образ решения.

Если скульптор хочет одухотворить женскую красоту, он создает в мраморе портрет лица и даже портрет тела, подобный обтекаемому плоду целомудрия. Но женщина может быть, увы, товаром. И он создает беспощадный символ: разорванная красота тела.

Пластическая образность может быть интровертивной, замкнутой на себя, как «Зимний ворон», или как олицетворение затаенной душевной боли человека, изувеченного войной.

Но есть состояние, противоположное замкнутости. Гражданское настроение передает экспрессия – порыв мужской фигуры в работе «Крик в завтрашний день», колокольный набат в композиции «Звонарь». И, конечно, этот падающий наземь и все же стремящийся ввысь воин в памятнике кузбассовцам, погибшим в локальных войнах, который мы видим на Пионерском бульваре Кемерова.

Валерий Треска – монументалист по природе художественного дара.

Вполне можно представить на городском бульваре или в парке его условно решенный образ семейной троицы – отец, мать, ребенок. Эта «Композиция на светлую тему», выполненная из древесины кедра, богатой фактурой и цветом – мысль о гармонии жизнетворения, о создающей и оберегающей потомство родительской миссии.

Хочется думать, что еще одна работа могла и должна бы выйти из выставочного интерьера в большое пространство любого из кузбасских городов.

«Прометей Кузбасса». Своего шахтера, названного в честь героя греческой мифологии, Валерий изобразил рожденным из земного чрева. И как не вспомнить Григория Богослова... «Кто отделил друг от друга то, чего не отделила природа, но свела воедино?»

 

 

XX.

 

 

О том, что герой Федора Достоевского Митя Карамазов прав и каждый в ответе за всех, мы рассуждали с Киото Итакава, профессором, приехавшим в 1996 году на научную конференцию в честь 175-летия со дня рождения Достоевского из Японии  в наш Новокузнецк.

Разговаривали без переводчика. Наш гость великолепно владел русским языком. О России, судя по всему, он знал больше, чем я о его родной стране.

Я могла бы похвалиться только тем, что любила и знала наизусть некоторые хокку. Эти стихотворные шедевры изумляли емкостью формы, и в них как в любом истинном произведении, отражалось духовное благородство нации.

«За ночь вьюнок обвился

         Вкруг бадьи моего колодца,

 У соседа воды возьму!»

Япония – фантастическая страна. Миниатюра хокку,  нежность икебаны и – гениальность высоких технологий.

Народ трудолюбивый и мудрый, мужественно переживший трагедию Хиросимы и Нагасаки, и с достоинством встречающий новые испытания 2011-го года – землетрясение, чудовищное цунами, техногенную катастрофу.

Япония – маленькая страна в сейсмоопасной зоне. Но японское бедствие – еще одно грозное предупреждение всему человечеству, одержимому потребительскими идеалами.

А природные катаклизмы непредсказуемы. Не спасут ни убежища, ни самолеты – яхты, ни банковские счета, пока вершится на Земле «пир во время чумы».

И ведь именно в эти дни, когда японский народ насчитывает тысячи жертв и борется с последствиями чудовищной стихии, американские хищники руками своих союзников уничтожают под очередным предлогом защиты демократии мирное население маленькой Ливии, владеющей на свою беду большими нефтяными богатствами.

Югославия, Афганистан, Ирак, Ливия... Кто дальше? Аппетит приходит во время еды. Лицемерие двойных стандартов не знает предела.

Но рев стервятников – истребителей и взрывы ракет, посылаемых НАТО, не сильнее тихого голоса японского хокку, адресованного в том числе и агрессорам всех времен:

«О беспощадный рок!

             Под этим славным шлемом

       Сейчас сверчок звенит».

 

 

 

 

 

Март 2011г.