Анатолий Сазыкин. Глоток свежего воздуха. (О поэзии Таяны Тудегешевой)

Рейтинг:   / 0

ПлохоОтлично 

Подробности

Категория: Критика, литературоведение

Автор: Анатолий Сазыкин

Просмотров: 2216

2014 год, Выпуск № 5

Поэзия Таяны Тудегешевой, как совершенно справедливо отмечает во вступительной статье к сборнику ее стихотворений секретарь правления Союза писателей России Николай Переяслов, «это шествие по тропе исторической и генетической памяти в глубины забытых веков, к истокам народной культуры». Но идет по этой тропе лирическая героиня поэта, живущего сегодня, сейчас, и это придает ее стихам, при всей их исторической, народной первооснове, такие индивидуальные черты, которые очень хочется выделить и осмыслить.
Первое и, видимо, главное - это эпическое начало, пронизывающее весь строй лирического сборника: его тематику, конфликты, образные ряды и само строение стиха. В стихотворениях сборника, особенно в разделах «Сквозь столетий туман» и «Думы-караваны», отчетливо звучит голос истории, но не в ее конкретных узнаваемых или называемых событиях, а в ее вечном дыхании, которое так чутко и индивидуально воспринимает душа поэта. Отсюда ощутимое преобладание в стихотворениях общего, родового, иногда даже вселенского над личным, повседневным, бытовым. Дыхание прошлого воспринимается поэтом в его трагической сущности, поэтому преобладающий пафос его по преимуществу трагический.
Ощущение остроты трагизма хода истории достигается тем, что в стихотворениях отражена трагедия малого ныне, но некогда сильного и славного народа, верной дочерью которого чувствует себя и является лирическая героиня. Этим создано несколько необычное для лирики соединение остроты, обнаженности личного переживания не личной своей судьбы, а судьбы своего народа в общем ходе истории.
Исследователь шорской литературы Г.В. Костачаков считает, что в стихотворениях Т.В. Тудегешевой сливаются два типа поэтической интонации: тональность одическая, прославляющая прошлые героические века тюркских народов, и тональность элегическая, выражающая горькое сожаление о прошедших эпохах.
"Аба!.. А полдень светел и высок.
Аба... И дуло холодил висок.
Аба... Растаял звук и с песней стих.
Пою я реквием - прощальный стих.
Наш род угас... О, нет печальней рода!
Я - песня-плач абинского народа".
Но уже в разделе "Сквозь столетий туман" начинает складываться иная тональность, которая по мере дальнейшего развития авторской мысли в сборнике будет становиться все более для него характерной - тональность эпическая.
В черных изломах вершин - царит нетленность.
В дерзком галопе коней - тайных сил непреклонность.
В гордом полете орлов - духа неутомимость.
В храмах тысячелетних - молчит непоколебимость.
Слышишь? И по ним тоже звонит колокол Времен.
Ее главные черты - это приятие хода истории и явный приоритет общего над частным, когда это частное, даже повседневно-бытовое, обретает внутренний бытийный смысл.
Название второго раздела сборника "Думы-караваны", конечно же, сразу рождает ассоциацию с бесконечным неторопливым движением верблюжьих караванов, чей путь пролегал когда-то, согласно легенде, и у подножия горы Мустаг. Основное содержание этого раздела - это авторские раздумья о природе, о родных местах и людях, о Времени и человеческих судьбах. Автор мысленно обращается к бабушке, деду, отцу, матери, дяде. сыновьям, чемпионке мира по сноуборду Екатерине Тудегешевой, таежным кедрам, горам Мустаг и Айгун, поэтам Древней Персии - и в этих раздумьях (думах-караванах) выходит к осмыслению законов бытия, таких простых и таких непостижимых. При широте тематики стихотворений этого раздела доминирует, конечно, тема природы.
Здесь нельзя не видеть выхода автора сборника в огромное поле русской литературной классической традиции. Оговоримся только, что следование литературной традиции и ее развитие означают вовсе не повторяемость литературных приемов и образов у разных авторов, а наличие у них единых нравственно-эстетических позиций (что может иногда приводить и к повторяемости). О том, что природа
... не слепок, не бездушный лик -
В ней есть душа, в ней есть свобода,
В ней есть любовь, в ней есть язык...
мы читали еще у Ф.И. Тютчева. Он же скажет и об абсолютной непостижимости ее тайны для человека:
Природа - сфинкс. И тем она верней
Своим искусом губит человека,
Что, может статься, никакой от века
Загадки нет и не было у ней.
Один из классиков русской советской поэзии Н.А. Заболоцкий, занимавший отчетливые натурфилософские позиции, так выражает сходную мысль об отношении человека и природы:
Учительница, девственница, мать,
Ты не богиня, да и мы не боги,
Но все-таки как сладко понимать
Твои бессвязные и смутные уроки
(стих. «Засуха»).
Он же говорит о себе: "...и сам я был не детище природы, но мысль ее! Но зыбкий ум ее!" (стих. "Вечера, о смерти размышляя").
В этот натурфилософский контекст органично вписывается и то напряжение мысли, стремление понять скрытые законы природы и бытия. присущие и "думам-караванам" Т. Тудегешевой.
Пытайся - и поймешь
На переходе между жизнью и смертью,
Застыв в хаосе грез и образов,
Преодолев Время, Пространство,
Молчаливо стоит пустота, -
Это и есть мир в своем начале!
Пытайся постичь смысл Пустоты,
Чтобы знать больше, чем говорить.
Природа хранит самый дух истории, те нравственные принципы и законы бытия, которые завещаны в легендах и преданиях, а чуткая душа поэта слышит их в шуме ветра, в немолчном говоре реки, в молчании столетних кедров. Поэт слышит мир, как слышал его Блок ("Ветер, ветер на всем Божьем свете!"), как любил вслушиваться в шум веков наш современник Николай Рубцов:
Как я подолгу слушал этот шум,
Когда во мгле горел закатный пламень!
Лицом к реке садился я на камень
И все глядел, задумчив и угрюм,
Как мимо башен, идолов, гробниц
Катунь неслась широкою лавиной,
и кто-то древней клинописью птиц
записывал напев ее былинный...
Лирическачя героиня Таяны Тудегешевой слышит эти голоса природы и воспринимает их неповторимо индивидуально, в соответствии с духовной традицией своего народа, его вековой историей и законами природного бытия. Эти незыблемые законы пронизывают и определяют быт, человеческие отношения, моральные нормы - весь жизненный уклад. Конечно, душа лирической героини полна горькими сожалениями, вызванными разрушением этих вековых норм и ценностей. Но она отнюдь не намерена оставлять их только далекому прошлому, она утверждает их как ценности вечные, непреходящие, незыблемые для человеческой души.
Своеобразным смысловым и композиционным центром сборника становятся третий и четвертый разделы: «Листва времен» и «Нежность ветвей». Центр внимания автора перемещается здесь непосредственно на душу лирической героини, на ее духовный уклад, который сложился под воздействием единства с природой и вековыми традициями своего народа. Подходы к этому уже складывались в целом ряде стихотворений второго раздела, таких, как "Тайга моя, колба моя" (обращение к деду), "Бабушка в лучах июня", "Предчувствие", "У остывшего очага", "Живу" и других. В них душа уже не только "молча плачет глазами сухими", а осмысливает вековые законы жизни, которые даны не в абстрактных философских обобщениях и умствованиях, а в живых простых и ярких картинках. Вот заповеди деда, простые и мудрые, вот бабушкино вино, когда она "ходит в зимний амбар за июнем".
В этом вине
Дышит
пойманное в берестяные туеса лето,
Мерцает,
как ракрывающиеся цветы рассвета,
И сквозь тонкий луч
в нем поблескивает солнце июня.
Смотрю сквозь вино
на невозвратные летние годы,
В таинственном единении
со своим сокровенным,
В то прошлое,
где осталась бабушка в лучах июня!
 
Невольно возникает ассоциация с так называемым примитивизмом в живописи, когда на картинах видишь самые обыденные предметы, существа и явления, но твоя генетическая память наполняет их вечным смыслом. Но выражение души в этих стихотворениях далеко от примитивизма, это душа, прикоснувшаяся к вековой мудрости природы и человека, "воспитанного природой суровой" (Н. Заболоцкий). В стихотворении "Предчувствие", например, автор размышляет о таком и вообще-то сложном вопросе человеческого бытия, а ныне еще более обострившемся вследствие противостояния религиозных конфессий, как присутствие бога в душе человека:
Мы в сытости и лени равнодушной
Порой не помним божьего лица.
Но сквозь провалы лет и мрак бездушный
Идет к нам дух небесного отца.
 
Заметим, что на смену тональности элегической все больше приходит эпическая, гораздо более плодотворная творчески, основные признаки которой - это, во-первых, приятие жизни во всех ее противоречиях и сложности и, во-вторых, - выдвижение на первый план не собственно авторского лирического "я", а сознания все более общего, соборного.
Центральными стихотворениями третьего раздела "Листва времен", да и всего сборника, является своеобразный тетраптих стихотворения "Весенняя песня", "Летний урожай", "Осенние раздумья" и "Зимняя ночь". В полном соответствии с жизненной философией родного шорского народа, а по большому счету и с философией любого народа, жившего и живущего трудом на земле, в единении с природой, основные циклы природного бытия и основные периоды жизни человека абсолютно совпадают. В природе это весна - лето - осень - зима. В жизни человека - молодость - зрелость - старость, подведение итогов, - и окончательное увядание. Вот этот универсальный закон природного и человеческого бытия лирически осмыслен и выражен в этом тетраптихе. Объединяют эти четыре стихотворения образ возлюбленного (эркем (шор.) – милый, дорогой, возлюбленный) и образ поцелуя как высшего проявления любви. Они композиционно закольцовывают каждое стихотворение. А содержание каждого из них - это пропетый гимн торжеству природы, любви и труда.
...Посмотри: в платья свадеб опять облеклись
Цветы, как невесты в день судьбоносный.
Хмель проснулся, стебли его переплелись,
Обнялись тесно, словно пары влюбленных.
Между скал побежали вприпрыжку ручьи
С гор небесных, песнями любви звонко вторя...
 
затем:
"... вот и лето пришло,
Наступили дни сбора жатвы - итогов.
Наш весенний посев завершил свою жизнь,
Созрев от жара любви солнца к природе...
"Осенние раздумья" сопряжены с горечью от сознания неизбежности увядания сил души и природы, когда "слезы радости давно уже высохли до дна" и
...С гор дышит холод, идет в низину,
Где впервые мы поцеловались с тобой.
Но душа, подобно "соку спелых ягод, скрытому от глаз в берестяных туесах",
...золотых веков мудрость прячет,
превращая память былого в мечты.
Последняя ступень жизни человеческой души и природы - зимняя ночь - полна глубоким трагизмом:
Эркем! Будь со мной рядом, всегда будь рядом.
…Обними меня, прежде чем сон обнимет,
Поцелуй жарко... Снег уже победил
Все вокруг... кроме твоего поцелуя.
Вот такая лирическая повесть в четырех стихотворениях о красоте жизни и труда, неизбежности смерти и бессмертии любви. Авторская позиция в ней глубоко народна, фольклорна, стиховая интонация раздумчивая, говорная, изливается как единый свободный поток, не делимый на строфы, размер стихотворений свободный при сохранении естественного ритма,что, кстати, очень характерно для многих стихотворений сборника.
Раздел "Нежность ветвей" Таяны Тудегешевой раскрывает совершенно удивительный по чистоте и органичности образ лирической героини. В нем нерасторжимое слияние, абсолютное единение природного и душевного начал, далеко не идиллическое, внутренне сложное и этим необычайно живое. Диапазон качеств, из которых складывается этот образ, и достаточно широк, и, главное, очень органичен. Первое - это, конечно же, внешнее очарование с его внутренней природной тайной:
...Может, ты от Белой оленихи
Звездной ночью тайно родилась?
Потому свет глаз пугливо-диких
Надо мной взял неземную власть.
Я тоскую, имени не зная:
Полыхнула искрой и ушла.
Шориянка, девочка лесная,
Так шаманским взглядом обожгла!
("Девочка с оленьими глазами").
Сочетается это очарование с благородством, преданностью, готовностью на полное самоотвержение ради любимого человека.
Для тебя, Эркем, я опорой буду,
В грозный час тебе я стрелою буду,
А в лихом бою я колчаном буду;
Если ранит враг, я бальзамом буду,
В час веселья, в той, я комузом буду.
Станешь нищим ты - я сумою буду.
Если ты умрешь - я землею буду.
Но это отнюдь не рабская покорность и безгласная преданность. Она сопряжена с сознанием роковой силы своего таинственного внутреннего обаяния.
Не смотри на меня, глаз моих не ищи:
Взгляд мой - омут в тиши иль луна, что в ночи.
Заглядишься - утонешь, иль уйдешь, как шальной,
Заплутаешь в тайге, сбитый думой хмельной.
 
Ох, боюсь я разжечь пламя в сердце твоем.
Ведь мы можем сгореть в том пожаре вдвоем.
Она сопряжена и с сознанием своей духовной силы и глубины:
...И не делай меня виноватой:
Я брела неизвестной тропой.
Набрела на ручей мелковатый,
Мне бы озеро с тайной водой.
("Подаю тебе руку прощанья").
 
И в то же время она по-женски слаба, хрупка и нежна:
 
Ты ушел. Все так же пели птицы,
Сквозь листву веселый свет струился.
Ничего не изменилось в мире:
Не обрушился ни град, ни ливень...
Жизнь моя травинкой надломилась.
Расставание с любимым для такой души - это, конечно, драма. Но это не драма, вызванная личной обидой или уязвленным самолюбием, а драма нарушения общего неписаного (или записанного на небесах) закона природы:
Как странно: без тебя, а жизнь не умерла.
И даже реки вспять, спеша, не развернулись.
Все так же день сменить спешит ночная мгла,
Все так же о любви поют перепела,
А мы с тобой... Зачем же мы простились?
Как странно: ясный день, а в душу грянул гром,
И в сердце сотни молний иглами вонзились.
Смотри: две птицы прочертили небосклон,
Ликуя, растворились в небе голубом,
А мы с тобой... Зачем же мы простились.
("Зачем?").
В наше время, по слову Н. Рубцова, "среди тревог великих и разбоя", когда так оголтело девальвируются ценности любви, семьи, труда, естественных радостей и ценностей жизни, поэзия Татьяны Тудегешевой - это глоток чистой родниковой воды, таежного воздуха, духовной красоты, это соединение чувства и мысли, это голос высокого таланта человечности.
А. Сазыкин,
доцент кафедры русского языка и литературы КузГПА.