Можно сказать, что лирический герой Дмитрия Мурзина искушен жизнью и, в общем, не ждет от нее ничего хорошего. Он смотрит на нее с чуть заметной и невеселой усмешкой, он «медитативен», он все делает «медленно и печально»:

 

Я говорю столице: «отпусти».

Вхожу в вагон, в котором места мало,

 И лезу с головой под одеяло.

А поезд всё не может отойти 

С какого-нибудь третьего пути 

Ужасно Ярославского вокзала.

 

    Это очень выигрышная лирическая позиция. Ибо она не только позволяет взглянуть на окружающих пристальным поэтическим взором, но еще и художественно дистанцироваться от той действительности, которая, как правило, угнетает поэта своим неблагообразием. Или, как принято ныне выражаться, своей безблагодатностью:

 

Все изменилось. В смысле - тот же свет, 

Но я уже не тот. И ты иная.

Не рай земной, но ощущенье рая.

Музыка сфер, вращение планет.

И шаг назад, но остается след.

Ах, если б жить, судьбы не разбирая,

Как будто существует жизнь вторая,

Или, как будто, даже первой - нет.

 

    Дмитрий Мурзин обладает острым зрением, чутким слухом, тонким, памятливым обонянием. Его стихи о детстве («Одесса. Лето 1977», стр. 10) не могут не запомниться точными приметами Юга, запахами моря, ощущением «первичности бытия». Но одновременно в эту «внеисторическую» идиллию вторгается позднейшее горькое знание:

 

...Я бросал в прилив возвращенья медь, 

не предчувствуя крах державы.

 

    Такой же плотностью деталей и вообще обилием физической жизни (которая выступает также как ипостась незримых духовных усилий), насыщен цикл «Кузнецкий Алатау». Здесь условный этнографический романтизм окрашен в мужественные, «хемингуэевские» тона.

    Мне кажется, что Мурзину угрожает порой некоторая инерция стиля, когда за многочисленными, хотя и точно увиденными деталями пропадает ощущение лирического целого, убывает внутренняя необходимость, исчезает «причина песнопенья». А несомненная удача приходит тогда, когда лаконичная стихотворная форма таит в себе глубокое ментальное содержание:

 

Носитель языка, чтоб уберечь язык,

Бежит из той страны, язык которой носит.

Настали времена и взяли за кадык,

И вот родная речь молчит, пощады просит.

 

Молчание всегда срывается на крик,

Изъята буква «ять», де-факто и де-юре.

И в колченогий стиль, как косточка в язык, 

 Войдет порок и бич, бред-аббревиатура. 

По планам ГОЭРЛО, ВКП(б), ЧК - 

Пойди-ка разбери, что истинно, что ложно. 

И, сгорбившись, идет носитель языка -

И ноша тяжела, и бросить невозможно.

 

    Будем надеяться, что эта ноша окажется Дмитрию Мурзину по плечу.

 

Игорь  Волгин,

Москва