Адрес редакции:
650000, г. Кемерово,
Советский проспект, 40.
ГУК "Кузбасский центр искусств"
Телефон: (3842) 36-85-14
e-mail: Этот адрес электронной почты защищен от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра.

Журнал писателей России "Огни Кузбасса" выходит благодаря поддержке Администрации Кемеровской области, Министерства культуры и национальной политики Кузбасса, Администрации города Кемерово 
и ЗАО "Стройсервис".


Айвенго Сиразитдинов. Достойные сочинители есть посредине России!

Рейтинг:   / 1
ПлохоОтлично 

 ( Отзыв  на  повести,  выбранные  мною  не  случайно,  из номеров  журнала  «Огни  Кузбасса»)

 

    Небольшое  вступление… Cреди нашего  брата  бытует  стойкое предубеждение  насчёт  журналов  из  глубинки:  «Что  с них взять?  Провинция!  Захолустье…  Мол,  другое   дело   столичный  «толстяк».

    А ты попробуй, сунься туда.  Вознамерившись пристроить свою, выношенную, вещицу, в державные обложки.  Куда там,  с  суконным рылом…  Не впустят  «поджарые  литсотрудники»,  рецензенты те  же  в  «калашное  издание».  У них  даже  вахтёры-церберы – с фамилиями.  Дальше передней  ходу  нет.  Сиди в своей  Тмутаракани,  дабы  не  снашивать  лапти  зря…

    (Вышесказанное никак  не  относится  к  чтимому  мной  журналу  С.  Куняева  «Наш современник»).  Именно наш – современник  честно  мыслящей  и  пишущей  России  и  читателей,  неравнодушных  к  её судьбе.

    Но  от  упомянутого  предубеждения-заблуждения  ныне  пора  бы  отказаться.  То  ли столица  обмелела,  то  ли провинция  стала  полноводнее,    но  провинциальные  журналы  как-то  стали  прибавлять  себе  солидности.  Пережили  окаянное  смутное  время.  Выжили,  чёрт  возьми!

   Таков и журнал  «Огни Кузбасса»,  с  которым  я  знаком  не  первый  год.  Нынче  его,  по гвардейскому  ранжиру,  можно  выставить  в  первый  ряд.  Сибирский  феномен,  скажете.  Оно  тоже  так  вроде:  здесь,  в  Кузбассе, миллионная глубь  времён  прорывается  наружу  пластами  первосортного, угля;  да   и  географическая  близость  чудной  силы  Беловодья-Шамбалы – не последнее   дело.

   Но,  помимо  природного  феномена,  на  который  указывал  ещё  великий  предсказатель  Эдгар  Кейси[1],  есть  в  наличии и  человеческий  фактор.  Талантами  Сибирь  прирастает.  И журнал  «Огни  Кузбасса»  умело  находит  им  применение.  Удачно  подобрана  редколлегия  журнала:  она  не  обойдёт  вниманием  толкового  автора.  Поможет  преодолеть  робость  новичку,  подающему  надежды,  одобрит.  Как  это  происходит,  я  заметил,   

 побывав  на  презентации  шестого  номера  журнала  в  Доме  Литераторов 

Кузбасса.  Кого-то  похвалили,  кого-то  отметили  лауреатством.   

   Впрочем,  не  буду  больше  славословить:  и  так  всё  понятно.  И  всё  налицо:  всем  удался  журнал – и  в  ширину,  и  в  толщину,  и  содержанием  не  подкачал.  И  в  свет  выходит  шесть  раз  в  году.

    Например,  нам,  челябинцам,  остаётся  только  позавидовать.  Наш  альманах  «Южный  Урал»  выходит  всего  раз  в  год.  И то если  год –  не  високосный.  Дадут  ли  денег  на  очередной  номер  нынче – вопрос:  в  областной  казне  большой  убыток  из-за  падения  ужасного  метеорита.

   Но  ближе  к  делу…  Коли взялся  за  отзывы.  Вознамерившись  высказать  своё,  отнюдь  не категоричное,  мнение  о  некоторых,  заметных,  публикациях  в  номерах  журнала  «Огни  Кузбасса»,  я  нарочно  выбрал  авторов,  близких  мне  по  возрасту  и  жизненно-писательскому  опыту,  ну  и  по  духу,  что,  конечно,  не  маловажно.

   А  теперь  по –  порядку…

 

1.     Повесть Виктора  Чурилова  «Как  у  нас  под  окном».  («Огни  Кузбасса»  №4)

  …Название  повести  выбрано  удачно.  Из  песенки  девичьей,  наивно-простенькой  и  душевной.  И  повествование  далее  разворачивается  в  лад.

    Виктор  Чурилов  уносится  в  своих  воспоминаниях,  увлекая  читателя,  в  далёкое  детство.  Причём  в  детство  особого  рода – детдомовское.  «Детдом – это  Судьба»,  – не просто  сказано,  это  выстрадано  автором.

   Видал  я  детдомовскую  пацанву.  Рядом  жили,  в  одном  городишке;  правда,  они  за  серым  забором.  Не  жаловали  они  нас,  «домашних»  сверстников,  «рогалей».  Поколачивали,  коль  отловят  где-нибудь  в  переулке.  Не  из  вражды  особой,  и  не  от  того,  что  кулачки  чесались –

-3-

спайку  демонстрировали.  Дружен  был  казённый  народец,  ватажками   налетала  маленькая  шпана  в  мышино-серой  униформе.  Тактика  сия  описана  в  повести  В. Чурилова  достоверно.

    А  став  старше,  я  даже  дружил  с  одним  из  питомцев  детдома,   курсантом  Ваней  Липатниковым.

Была  в  нём  редкая  отзывчивость  на  дружбу  и  потребность  в  ней.  Сказывался  недовес  человечьего  тепла,  недополученного  в  казённом  детстве. 

    После  выпуска  из  училища  мы,  с  Ваней  Липатниковым  заехали  в  Москву.  Остановились  в  студенческом  общежитии,  у  его  детдомовской  одноклассницы.   Она,  студентка,  достигла  высот  в  спорте,  занималась  фехтованием.  А  перед  нашим  приездом  ей  проткнули  ногу  рапирой.  О,  это  надо  было  видеть!  Ваня  тут  как  тут – рыцарь  и  самая   милосердная  сиделка –  в  одном лице.  Вот  что  значило  братство  далёкой  детдомовской  обители.  Братья  и  сёстры…  Потратив  отпускные  денёчки  на  заботы  о  раненой  барышне,  так  и  укатил  наш  Ваня  к  месту  службы,  не  рассмотрев  достопримечательности  златоглавой  столицы;  а  был  он  в  Москве,  чалдон,  в  первый  раз.

   К  чему  я  привёл  этот  пример?  К  чему  вышесказанное?  А  к  тому  что  я  хотел  подтвердить  этим  факт  того  насколько  правильно  и  хорошо  я  понял  смысл  и  соль  повести  Виктора  Чурилова. 

…Жаль,  что  я   не  прочёл  повесть  «Как  у  нас  под  окном»  раньше.  До  того,  как  я  отдал  в  работу,  по  изданию,  свою  повесть  «Laterna  magica»[2].   Она  тоже  о  детстве: моём,  брата,  друга,  всех  нас,  которые…  То  ли  спешил  я  при  написании её,  но  кажется  я  упустил  какие-то  важные  подробности.  А  вот  Виктор   Чурилов  не  прошёл  мимо  них.  Ему  как  нельзя  удалась  детальная  лепка  образов  и  эпизодов. 

    Что  ещё? Не  буду  говорить  о  методе,  об  успешных  художественных  приёмах  автора.  Виктор  Чурилов – давно  профессиональный  литератор. И  по  этой  повести  видно,  что  он  в  ладу  со  словом  и  правдой.  Остаётся  только  пожелать  собрату  по  перу,  Сочинителю  (именно  с  большой  буквы)  претворения  новых  творческих  задумок.

 

2.     Повесть Виктора  Пьянзина

  «Карафутский   дневник». («Огни  Кузбасса»  №4/2012)

«Карафуто»,  в  переводе  с  японского –  Сахалин.  В  форме   дневниковых  записей  описываются   островные  будни  молодого  военврача.

    Сюжет – нерядовой,  антураж  экзотический.  При  первом  прочтении,  повесть  сразу  захватила  меня  тем,  что  события  произведения  разворачиваются  в  местах,  знакомых  мне  не  понаслышке.  Однажды  мне  довелось  провести  лето  на  Сахалине-Карафуто  в  год  пребывания  там  героя  повести  В. Пьянзина.  Дело  прошлое,  оказался  я  на  острове  вроде  как  в  ссылке  за  серьёзную  провинность – предпосылку  к  лётному  путешествию.  Да  ладно,  зато  расширил  свои  географические  представления.  Да ещё  и на  казённом  коште. 

   И  к  истории  края  немного  прикоснулся.  В  окрестностях  запасного  аэродрома,  куда  я  был  сослан  оперативным  дежурным,  оставалось  немало  примет  японской  оккупации.  Каменные  двухэтажки  с  печными    трубами  вдоль  стен,  снаружи,  растущими  из-под  земли (чтобы  полы  обогревать)  всё  ещё  служили  жильём  для  новых  хозяев  острова,      офицерских  семей.  Металлические  каркасы  самолётных  ангаров.  Взлётно-посадочная  «бетонка»,  вполне  пригодная  для  наших  ТУ-16:  на  совесть  строили.  Удивило  множество  торговцев  на  рынке  азиатской  наружности.

Сперва  подумал:  японцы  и  японки,  но  потом  мне  объяснили – это   корейцы.

    Удивило  спокойствие  тёплого  лета.  А  в  моём  представлении  было,  Сахалин – это  что  ни  день  циклоны  и  тайфуны.  На  западном  краю  острова  тянулись  гряды  складчатых  гор.  Они  навевали  грусть:  горы  скрывали  воды  Татарского  пролива  за  которым  Большая  земля,  где  точно  знали  срок  окончания  моей  ссылки.  А  ещё  понравилась  навага,  которую  доставляли  в  аэродромную  столовку  из  Поронайска,  что  у  залива  Анива.  Такой  вкусной  наваги  на  материке  вы  не  найдёте.

    Прошу  извинить  за  многословное  начало.  Но  оно  неспроста.  Прибегнув  к  своим  картинкам  я  хотел  сказать,  что  прочтение  повести  Пьянзина  будто  бы  вновь  вернуло  меня  к  берегам  острова,  но  увидел  я  его    как  бы  вновь,  глазами  героя  повести.  Всё  знакомо.  Современные  авторы  порой  бывают  скупы  на  описание  природы,  пейзажей.  Но  в  этом  смысле  натура  представлена  автором  достаточно  полно.  Это –  река,  это – море,  а  вот  рыба  упорно  пробивается  на  нерест.  Причём  вам  предлагаются  не  аляповатые  картонные  декорации,  а  живые  картины  живой  природы  умело  выписанные  выразительным  языком.

…Теперь  по  сути  событий,  происходящих  на  острове.  Антураж –экзотический,  но  и  сюжет –  не  рядовой.  Центральная  линия:  Сергей,  лейтенант,  военврач,  и  японка  с  Хоккайдо  по  имени  Тиеко.  Странная история  любви. Конечно,  не  из-за  ками, старинной  фарфоровой  чашки  олицетворяющей  дух  предков,  прониклась  чувством  японская  девушка  к  русскому  парню  и  не  потому,  что  он  отвёл  от  неё,  нелегально  проникшей  на  территорию  нашей  воинской  части,  риск  быть  схваченной  дозорными.  Тут  нечто  другое – совсем  тонкая  материя.  И  лейтенант  Сергей  проникся  не  только  из-за  избытка  романтизма.

    Во  всю  эту  историю  автор  вкладывает потаённый  смысл  неразгаданных  символов.  Тиеко  для  молодого  военврача –  несбыточная  мечта,  сказка,  «праздник восхищения  луной».  Мечта –  неосуществимая  из-за  такого  барьера  как  непроницаемый  полог  «железного  занавеса»  разделявшего  страны.  Тиеко  недостижима  для  Сергея,  как  Аэлита  с  далёкого  Марса.

    А  занавес  с  «той  стороны»  был  не  менее  прочным,  чем  с  нашей.  И  тенденция  прогнуть  его  с  той,  будто  бы  миролюбивой,  стороны  никогда  не  прерывалась.

   Чем  были  так  взволнованы  спутники  Тиеко  с  которыми  в  одном  лайнере  она  летела  на  Сахалин?  Ах,  как  они  умилились,  до  слёз,  завидев  в  иллюминаторах  наши  Курилы,  которые  с  самурайским  упрямством  называют  своими  «северными территориями»! 

    Некогда  мне,  со  товарищи,  доводилось  неоднократно  пролетать  мимо  Японии.  Проходили  через  Корейский  пролив,  где  злосчастная  Цусима,  а  дальше  в  сторону  братского  Вьетнама.  Воды  нейтральные,  но  они  утыканы  скалами,  которых  не  разглядишь  с  высоты,  да  если  ещё  волной  накроет  их.  Коснётся  тень  нашего  крыла  краешка  скалы,  одной  из  тех,  которые  японцы  считают  своими  территориями,  и  тут же,  незамедлительно,  летели  ноты  протеста  в  наш  МИД.  Они  возвращались  грозными  разносами  на  головы  штурманской  службы  полка.  Замаялись  отписываться  да  отчёты  составлять.  А  потом  было  принято  решение  проходить  пролив  исключительно  «низёхонько»,  чтобы  высматривать  злополучные  скалы  невооружённым  взглядом.  Раз  они  и  для  радара  оказались  мелковаты.

   Однако,  ближе  к  теме.  Договорю  о  центральной  линии.  Ну  вот,  слетала  Тиеко  бумажным  журавликом-орегами  на  Карафуто  и  вернулась  обратно  в  свою  страну,  оставив  частицу  сердца  своего  на  другом  берегу.  Вернулась  к  своему  саду  камней,  струнам  сямисэна.  А  что  Сергей?  Ему  достались  редкие  письма  да  возникающий  порой  силуэт  девушки  в  зажженном  огне  бронзового  фонарика,  как  на  рисунке  Кацусика  Хокусая.  Конечно,  он  услышит  в  своём  воображении,  как  Тиеко:  «Мимоходом  коснулась  струн  сямисэна.  Пролились  звуки,  как  дождь  по  зелёной  траве.  И  снова  пальцы  тронули  струны –  и  звуки  рассыпались  лепестками  цветущей  сливы».

    Но увы,  нет  места  на  котором  хотел  бы  построить  Сергей  дом  для  себя  и  Тиеко,  с  видом  на  счастье.  Нет оставленной  для  них  нейтральной  территории.  Вся  планета  поделена  на  земли –  «наши»  и  «не  наши».  Есть  только  нейтральные  воды  пролива,  отделяющего  «Снежную  страну»  Ясунари  Кавабата  от  пограничной  гальки  острова  Сергея.  А  на  воды  эти,  солёные,  в  те  времена  был  опущен  железный  занавес,  до  самого  дна.  И  не  разглядеть  за  ним  юную  японскую  красавицу  в  белом  цветении  сакуры.  Но у  лейтенанта  медицинской  службы  всё-таки  остаётся  вера  в  силу  мечты.  И  «аромат  надежды».  А  куда   без  неё?

 …Кроме  центральной  сюжетной  линии  есть  в  повести  боковые  и  не  обязательно  второстепенные.  И  вот  одна  из  них…  Сюрреализм –  слово  не  ругательное.  Автор  имеет  право  на  такой  художественный  приём.  Да  и  не  обойтись  бы  без  него  при  описании  судьбы  несчастной  девушки,  пострадавшей  при  взрыве  мины,  оставленной  отступавшими  японцами  ещё  до  её  рождения.  А  может  это  была  наша  неразорвавшаяся  бомба.  Кто  разберёт:  давно  была  та  война.

-7-

   Безногая  девушка,  по  имени  Лена,  мечтала  о  танцах  и  любви,  а  под  кроватью  у  неё  стояли  красивые,  ненужные  туфли.  И  никто  не  мог  помочь  ей:  ни  старый  японец  со  своими  чудодейственными  иглами,  ни  молодой  военврач  Сергей  Иванович,  со  своей  обходительностью  и  словами  утешения,  и  которого  она  хотела  пригласить  на  вальс,  когда..,  вот  фантазия,  когда  вырастут  новые  ноги.  Читатель  волен  по  своему  осмыслить  судьбу  несчастной  девушки.  Но  мне  видится  вот  какой  смысл.  История  бедной  Лены –  это  плата.  Плата  за  возвращение  пол-Сахалина,  оттяпанного  японцами  после  поражения  царской  России  в  войне  1904-1905 гг.  Жуткая  цена!

    И  вот  ещё  одна  линия.  Короткая,  но  многозначительная.  История  старого  японского  солдата,  «защитника  хризантемного  трона»,  забытого  на  острове  в  суматохе  отступления.  Солдат  избежал  плена,  скрываясь  в  безлюдных  дебрях.  Вышел  к  людям  через  годы,  выдав  себя  за  корейца.  Поспособствовал  случай:  спас  кореянку  от  медведя  и  стал  её  мужем.  Герой  повести  познакомился  со  старым  японцем,  когда  тот  лечил  иглами  безногую  Лену.

    Старый  солдат  не  признал  поражения.  Согласно  кодексу  бусидо,  он  сотворил  харакири  перед  портретом  императора.  Он  поступил  как японские  генералы,  вспоровшие  себе  животы  перед  императорским  дворцом,  в  день  объявления  капитуляции.  Так  умолкло  эхо  войны.  Уж  едва  слышное  –  напоминанием  о  почти  забытом.

    Эта  история  естественно  примыкает  к  центральной   линии,  олицетворение  которой,  Тиеко – «Фата  Моргана»  Сергея –  символ  вселенского  примирения   и  прощения. 

    Ещё  что?  Надо сказать  и  о  технике  написания  повести.  Кто-то  может  заметить,  что  автор  не  избежал  влияния  Хемингуэя,  Ремарка,  или  даже  Кафки  и  Камю.  Может  так  оно  и  есть…  Но  разве  это  предосудительно?  Все  мы  из  шинели  шестидесятых.  Впрочем,  я  какого-то  «изма»  не  заметил.  У  автора  выработан  свой,  собственный,  характерный  стиль.

   Особо  следует  отметить  не  поверхностные  познания  автора  по  части  японского  языка  и культуры  страны  Восходящего  Cолнца. 

   А  в  целом – редкостно  хорошая  проза.  И  не  только  она: проза  и  поэзия – в  одном  бокале.  Математическая,  чеховская  точность  фразы.  А  сравнения..,  какая  образность!  Много  я  понаставил  восклицательных  знаков  на  полях.  Ритм  выверен  от –  абзаца  до  абзаца:  будто  метроном  отсчитывал.  В  ёмкость  фразы  надо  вчитываться.  Некоторые  дни  дневника  героя  даже  описаны  верлибром,  белым  стихом,  значит,  таковы  были  состояния  его  души.

  И  в  заключение,  скажу  просто:  кто  не  читал,  советую.  Не  пожалеете.  Прочти  и  передай  товарищу.

 

3.     Повесть  Сергея  Павлова  «Собачий  Угол»  (Огни  Кузбасса  №5/2012).

Сочинить  отзыв  о  произведении,  сработанном  собратом  по  перу –   ответственное  дело.  Как  бы  не  перехвалить  или  не  обругать  нечаянно.  Насчёт  последнего  я  и  сам  чувствительный:  не  люблю  злобных  критиков.  Так  что  постараюсь  быть  объективным  и  честным. 

     Замечу  сразу:  повесть  эта  не  на  злобу  дня,  не  способ  заманить  захватывающим  сюжетом.  Она –  из  скромной  ниши.  Но  трогает.  При  первом  же  прочтении  вспомнил,  как  сдавал  экзамен  за  четвёртый  класс.  Предмет  (нынче,  наверное,  его  не  «проходят») – «Родная  речь». Экзаменаторы,  двое  их  было – из  города,  но добрые.  Спросили  ласково:  «А  что  читаешь  сейчас?»  «Твои  верные  друзья», – ответил  я  чётко – Про  собак…»  «Вот  как!», –  отреагировали  экзаменаторы  и  попросили  рассказать  о  прочитанном.  За  это  я  получил  заслуженную  пятёрку,  недостающую  для  награждения  «Похвальной  грамотой»  с  портретом  товарища  Сталина  в  правом  углу.

   А  если  вспомнить  классиков,  «собачья»  тема – шире  скромной  ниши.  Достаточно  назвать  «Каштанку»  Чехова,   «Белый  пудель»  Куприна;  пропустив  Джека  Лондона,  опять  к  Чехову.  Хотя  роль  шпица  в   «Даме  с  собачкой»  эпизодическая.  Та  собачка  незначительная,  всего  лишь  повод  для  знакомства  Гурова  с  Анной  Сергеевной,  переросшего  в  поучительный  курортный  роман,  о  котором  поведать-то  некому,  а  если  рассказать –  в  ответ  сакраментальное: «Осетрина-то  с  душком».  Ну  и  не  грех  вспомнить  замечательного  «Бима  Чёрное  Ухо»  Гаврилы  Троепольского.  Щемящую  душу  историю,  взволновавшую  больше  чем  пол-страны  (тогда  ещё  читающей).

   Так  что  тема,  которую  освоил  С. Павлов  вполне  достойная.  А  теперь  давайте  разберёмся:  какая  линия  является  продолжением  этой  темы  и  её  развитием? 

   И  тут мне  неожиданно  пришло  в  голову  (или  взбрело)  применить,  нетрадиционный  в  литературоведении,  арифметический  приём.  Положил  перед  собой  чистый  лист  бумаги  и  стал  считать.  «Один  пишем,  три  в  уме» –  без  калькулятора.

   Первое –  количество  «собачьих»  персонажей:  в  Собачьем  Угле,  и  вне  его.  Получилось  восемнадцать.  А  теперь –  «двуногих».  Почему  так  названо?  А  потому  что,  не  всех  таковых,  обитателей  страниц  повести,  можно  причислить  к  людям.  Итак  «двуногих» –  семнадцать.  Почти  поровну –   и  тех  и  тех.

   А  теперь  будем  сортировать.  Положительных  собачьих  персонажей –  восемь.  Отрицательных  типов,  но  безвредных –  один.  Негодяев –  нет.  Нейтральных  девять.

    А  теперь  посмотрим,  что  там  среди  «двуногих».  Положительных  и безвредных –  семь.  Отрицательных  персонажей – девять.  Из  них,  негодяев  –   пять.  Нейтральных  –  один.

   Вот  такая  арифметика. Таково  соотношение  добра  и зла  в  этом  мире,  как  следует  из  формулы  выведенной  Сергеем  Павловым  в  его  повести  про  собак  и  представителей  населения.  Печальный  вывод:  соотношение –   не  в  пользу  людей.  

   И  конечно,  при  таком  раскладе  история  собачьих  персонажей  не  такая  оптимистическая,  как  в  «Каштанке»  и  «Белом  пуделе».  И  вообще  это  не  история,  а  драма.

   …События  этой  драмы  развиваются  на  территории  химзавода,  с  вредным  производством,  и  где найдётся тот  самый  Собачий  Угол.

   И  где  рос  главный  герой  повести –  славный  пёсик  Стёпка.  Вырос  он  умным  (понятливым),  добрым,  скромным.  И  ещё  чего  много  дано  ему  от  природы.  И  ещё  проявит  он  свой  героический  характер.  А  ещё  душа  его  (конечно,  и  у  собак  есть  душа)  открыта  для  дружбы.  Вот  с  такой  характеристикой  и  удостоен  был  беспородный  Стёпка  стать  главным  героем  повести.

   Хорошо  описано  в  повести  зарождение  большой  дружбы  между  Стёпкой  и  благородным  гигантом,  служебным  псом  Циклопом.  И  о  том,  как  Стёпка  подружился  с  другим  главным  героем,  своим  тёзкой  Степаном  Пушкарёвым.  Это  его  выделил  сообразительный  Стёпка,  отзывчивый  на  добро,  среди  других  «двуногих»,  признав  в  нём,  собачим  чутьём,  Человека,  с  большой  буквы.

   Но  и  врагов  хватало  у  Стёпки,  храбрейшего  из  беспородных  псов.  Ох,  не  сладкая  она,  жизнь  в  Собачьем  Углу,  полная  лишений,  невзгод  и  опасностей.  А  враги  его –  не  из  собачьего  сословья,  обитавшего  на  заводской  территории.  Лютую  ненависть  питали  к  бездомному  Стёпке  и  его  другу  Циклопу  некоторые  из  «двуногих».  Особенно  двое,  отпетых  негодяев.  Пётр  Гайдак,  замначкара,  расстрелявший  родню  Стёпки  и  прочих  обитателей  Собачьего  Угла.  И  рыжий  Кузьма,  его  шурин –  алкаш  и  клон  всех  подлецов.

   Конец  известен –  он  печален.  Главные  герои  повести  пали  в  неравном  поединке  с  негодяями.  Степана  Пушкарёва,  вступившегося  за  Стёпку,  увезла  «скорая» –  инфаркт,  вызванная  по  сигналу  Стёпки. 

   А  сам  Стёпка,  отважный  пёсик,  пал  смертью  храбрых  «положа  душу  за  други  своя»,  спасая  Циклопа,  побратима,  задыхавшегося  ядовитыми  парами  хлора,  разлитого  безалаберными  «двуногими».  Так  и  остались  они,  нос  к  носу,  недвижимы  навечно  как  на  постаменте  памятника  великой  собачей  дружбы.

  Из  проходивших  мимо  их  тел  работников  завода  один  заметил  сочувственно:  «…собаки,  а  как  смерть  приняли!»  А  другой  добавил: 

« Вот  тебе  и  собаки!  Людей  бы  таких  побольше!..»

Сюрреализм,  чёрт  побери!  Дать  бы  этот  сюжет  какому-нибудь  ревнителю  западного  «modern  art»,  он,  из  тьмы  подсознания,  такую  ахинею  наплёл  бы  насчет  несообразности  нашей  действительности:  де  мол  вся  эта  жизнь –   сплошная  нелепость,  и  понять  её  можно  только  умом,  находящегося  в  плену  абсурда.  Но  в  итоге  повести –  голимый  реализм:  в  данном,  конкретном  случае,  в  эпизоде  вечной  борьбы  Добра  и  Зла,  победило  зло.  Не  мог  автор  погрешить  против  логики  событий  вокруг  злосчастного  Собачьего  Угла.   

   Но  если  посмотреть  шире:  неужто  всё  так  плохо?  На  это  за  автором  повести  сохраняется  право  подтекста.  Насторожиться  надо  людям,  по  шукшински:  «Что  с  нами  происходит,  граждане?»  Ведь  возможна  борьба  добра  и  зла  с  другим  счётом,  положительным.  Это  будет, когда  услышим  слабый  голос,  с  больничной  койки,  Степана  Егоровича  Пушкарёва,  от  его  самого  и  «братьев  наших  меньших»,  будто  воскресших  перед  взором  читателя:  «Люди,  будьте  людьми

   Повесть  «Собачий  Угол»  написана  с  душой. 

Не  буду  касаться  в  кратком отзыве  техники  письма  автора  и  сугубо  литературных  достоинств  повести.  Всё  это,  в  смысле  формы,  обнаруживается  в  достаточной  степени.  Добротная  повесть.  И  вдумчивый  читатель  оценит  её  по  достоинству.

 

4.     Повесть  Сергея  Чиняева  « В  кружении  чёрного  дятла».  («Огни  Кузбасса» №5/2012)

   Автору повести  повезло  с  биографией.  В  каком  смысле?  Ещё  свежо  в  памяти  время,  когда  на  вопрос:  «С  кого  делать  жизнь?»  среди  самых  предпочтительных  занятий  молодых  людей,  вступающих  в  эту  самую  жизнь,  профессия  геолога  была  в  том  же  ореоле,  что  романтический  призыв  в  небо,  в  море.

   Если  за  плечами  есть  кое-что, то  «карты  в  руки»,  то бишь,  сюжеты  интересные,  в  нашем  случае.  И  темы –  «вертикальные».

  Ах  как  славно  было  устремиться  в  романтическую  даль  захватывающих  сюжетов  мариниста  Виктора  Конецкого,  не  до  конца  разведанной  геологической  «Территории»  Олега  Куваева!  Подальше  от  набивших  оскомину  кухонных  разборок  нынешних  певцов  обыденности  (по  роману  в  год!),  конфликтов  в  подворотне.

   Чего  ждут  от «разработчика»  героической  темы?  Конечно,  необыкновенных  приключений.  Чтобы  открытия  были,  опасные  путешествия.  И  чтобы  природа  вокруг  необычная:  крутые  горы;  бурные  реки,  с  водопадами; леса,  таящие  опасности.

   И  всё  это  в  повести  С. Чиняева  есть,  в  избытке.  Говорливая  речка,  девственная  тайга  с  кряжистыми  кедрами;  разнообразное  небо;  переменчивая  погода.  А  на  описание  этой  красоты  словесных  средств  автору  не  занимать.  В  этом  плане  писатель  пером  не  уступит  художнику  с  холстом  и  мольбертом.

   Сюжет  повести  развивается  стремительно.  Немногочисленный  отряд  геологов  высаживается  с  вертолёта  в  труднодоступной  горно-лесистой  местности.

   Десанту  геологов  поставлена  задача:  «изучить  древние  протерозойские  толщи»  назначенного  участка.  И  сперва  дело  у  них  спорилось:  дружно  выходили  на  маршруты,  собирали  образцы,  одним  словом  проделывали  всё  необходимое  для  открытия  нового  месторождения.

   Но  потом  у  них  началась  полоса  сплошного  невезения.  Работа  встала  из-за  проливных  дождей.  Ненастье  затянулось.  Надолго.  И  на  десятый  день  вынужденного  безделья  дожди  не  прекратились.  А  тут  ещё  обнаружилось,  что  не  рассчитали  запас  продуктов.  Людям  грозило  не  просто  недоедание,  но  даже  голод.  Начальник  экспедиции  привлёк  рабочих  к  заготовке  подножного  корма,  сам  рыбалкой  занялся.  Но  это  не  спасло  положения –  паллиатив.  Далее,  новый  шквал  невзгод. Снегопады,  снега  по  колено.  И  это  в  сентябре.  Какие  там  маршруты…

   А  с  чего  всё  началось?  Предвестником  беды  оказался  чёрный  дятел,  появивившийся  вдруг  на  пихте  возле  лагеря,  с  жёлтым  глазом  и  в  красной  шапочке.  По этому  поводу  начальник  экспедиции  поведал  своим  спутникам  хакасскую  сказку  про  злого  шамана,  душа  которого  после  смерти  вселилась  в  чёрного  дятла:  надо же  о  чём-то  поговорить  у  костра.

  

-12-

   Вообще-то  дятел  полезный  птах:  выковыривает  из  стволов  деревьев  разных вредных  козявок.  Но  этот..,  чёрный  дятел,  оказался  другой  породы.  Пять  раз  появляется  он  на  страницах  повести,  предвещая  своим  кружением  срыв  производственного  плана  геологической  партии. 

   А  зря  Коков,  начальник  экспедиции,  извлёк  из  своей  памяти  историю  про  чёрного  шамана.  Мистика –   штука  опасная:  негативные  мысли  тоже  материализуются.  На  плечи начальника,  Григория  Алексеевича  Кокова  разом  навалилось  утяжеление  ответственности. Поневоле  голова  кругом  пойдёт.  Тут,  на  фоне  сплошной  мистики,  и  в  чёрта  поверишь,  и  в  легенду  о  старом  шамане.

   Кстати,  о  шаманах.  При  всех  идеологиях  и  при  всех  гонениях,  кто-то  верил  в  них.  Вспомним  замечательный рассказ  Василия  Шукшина  «Срезал!»,  в  котором  въедливый  персонаж  донимал  городского  гостя  дурацким  вопросом:  «А  с  шаманизмом  что  делать  будем?»  Может,  тогда  и  стоял  вопрос,  а  теперь  на  этот  счёт  полная  свобода –  хоть  далай-ламу  в  гости  зови  к  себе.  Наблюдал  я  в  нашей  Челябинской  области  прецедент,  когда  наведывался  в  ближний  район.  В  селе,  с  башкирским  населением,  завёлся  шаман,  из  бывших  партработников.  Натуральный  шаман:  в  бубен  колотил,  камлал  весело.  И  шёл  к  нему  народ,  сбитый  с  панталыку  морокой  разгула  девяностых  годов.  Правда,  шли,  замороченные,  и  к  мулле,  тоже  бывшему  партапаратчику  районного  масштаба.

   Так  что  эти  вопросы –  не  праздные:  о  соотношении  душ  и  духов – нижнего  ли,  верхнего  ли  миров.  И  в  повести  Чиняева  не  случайно  они  возникают  и  есть  кому  в  ней  над  ними  задуматься.

   Коков  задумался.  Вечный  отличник,  успешный;  в  университете  воспитывался,  в  духе  материализма.  И  правильно:  кому  как  не  геологам,  имеющим  дело  с  минералами  и  прочей  «материей,  данной  нам  в  ощущениях»,  положено верить  в  первичную  сущность  бытия.  Правда,  был  случай,  когда  и  геологи  засомневались.  В  одно  время  промелькнуло  в  печати  сообщение:  собирались  добурить  самую  глубокую  скважину  на  Кольском  полуострове.  Бурили  её  в  советское  время:  соревнование  такое  было,  кто  ближе  доберётся  к  центру  Земли.  Наподобие  лунной  гонки.  А  потом  бур  тормозули:  не  до  рекордов  было  в  начавшейся  пертурбации  лихолетия.  А  тут,  когда  жизнь  стала  устаканиваться,  вспомнили  про  заброшенную  скважину.  Решили,  надо  дале  пронзать  земную  кору.  И  вот  картинка.  Откинул  рабочий  заглушку…  А  оттуда!..  Тот  рабочий  в  ужасе  рванул  от  трубы,  с  заглушкой  в  руке.  Он  услышал,  как  из  недр  земных  вырывался  страшный  вой.  Или  вопль,  кому  как  казалось –  и  другие  слышали,  когда  подходили  к  скважине.  Вот  такая  история.  Неужто  подземные  духи?  Но  заглушку,  на  всякий  случай  вернули  на  место.  Да  и  зачем  бурить?  Скважин,  ещё  советских,  и  так  хватает,  чтобы  качать  нефтедоллары  в  карманы  олигархов.  

   Но  вернёмся  к  нашему  начальнику.  Кокову  надо  было  выходить  из  положения.  Как  удачливый  шахматист,  он  понимал,  что  на  этот  раз,  в  миттельшпиле  партия  складывается  не  в  его  пользу.  Склонный  и  приученный  к  анализу,  Григорий  Коков,  обдумывал  не  только  конкретную  ситуацию,  обложенную  неудачами.  Он  вообще  задумался  о  жизни.  И  о  своей,  конкретно,  прокручивая  кадры  и  своей,  личной  хроники.

   Сюжет  повести  именно  к  этому  ненавязчиво и  подводит читателя  подводит.  «А  сколько  вообще  сюжетов  используют  писатели?»  Такой  вопрос  был  задан  мне  на  встрече  с  читателями.  Не  скажу,  что  ответ  был  у  меня  наготове.  Чем  и  поделился.  Восемнадцать, –  сказал  я  уверенно.  Из  них:  по  числу  заповедей –  десять;  да  ещё  по  грехам  человеческим –    семь.  И  отдельный  сюжет  про  любовь.  Но  тут  есть  одна  странность:  писатели  предпочитают  истории  с  печальным  финалом  (кроме  Александра  Грина,  он –  рыцарь).  Любовь  не  заслуживает  ни  покаяния,  ни  наказания:  она  –   не грех,  а  дар  божий,  как  сама  жизнь.

   Так  во  что  же  вник  Григорий  Коков  в  своих  рассуждениях,  не  праздных?  А  повернулось  в  его  душе  вот  что…  Слишком  везло  ему  в  жизни,  слишком  уверовал  он  в  себя:  «я  сам» –   и,  как  говорится, «взял  богу  за  бороду  он».  А  не  любят  боги,  когда  их  хватают  за  бороду,  и  Чарлых-чаян,  хакасский  вершитель  судеб,  тоже  возражает.  Принципиально:  потому  что  это  уже  грех –  «гордыня»  называется.  Опасный  грех;  по  перечню  Фомы  Аквинского –  на  втором  месте  после  греха  уныния.

   Автор  деликатно  наставляет  героя  повести  на  путь  истинный.  А  к  покаянию  герой  сам  пришёл.  А  как  же  иначе:  грех  без  покаяния –   смертный  грех.  В  итоге,  Коков,  «смирив  свою  гордыню  и  пообщавшись  с  памятью  предков,  обрёл  покой  и  надежду».  

   И  с  духами  он  разобрался:  они  на  своём  месте  и  при  деле.  И  предсказания  старого  шамана  он  вспомнил,  в  котором  было  условие,  которого  он  не  выполнил.  Катарсис –  налицо. 

   О  каких  тенях –  на  стенах   пещеры  говорил  Платон?  Может  ли  сознание  возникнуть  квантово –  механически  из  пустого  места? –  таким  вопросом  озадачены  самые  «продвинутые»  космологи.  На  века  завис  вопрос  о  приоритете:  дух  или  материя.  И  пусть  он  останется  в  умах,  животрепещет:  без  него  жизнь  покажется  скучна.

   Вопросы  остаются,  и  наш  герой,  не  без  помощи  автора  решает  их  для  себя.  В  конце  повести  Коков  приходит  к  выводу –  верен  он  или  нет,  решать  читателю:  «…нелепо  играть  с  Природой  по  правилам,  выдуманным  человеком,  оттого  что  сам  человек –  всего  лишь  частица  её».

   Может,  и  согрешил  автор  чуток:  есть  у  него  некоторое  поползновение  к  лишней  прямолинейности,  соблазн  лобового  воздействия  на  мировоззрение  читателя  (смотри  некоторые  абзацы  в  конце  повести).

   И  всё  равно,  и  это –  главное,  автор  сумел  отобразить,  через  терзания  главного  героя,  сложность  реалистического  восприятия  мира.  Непростая  задача.  А  метод?  Выбор  нынче  велик,  но  не  должно  протаскивать  технологию  абсурда  под  видом  новейших  открытий  современного  искусства.  Но  достигло  это  поветрие  уже  пределов  Садового  кольца,  стремясь  угнездиться  среди  элиты  буквопечатанья.  Но  ничего,  поветрие – ещё  не  мор.  А  провинция,  наша  русская,  ещё  продержится.  Слава  Богу,  в  ней  всё  в  порядке –   с  рассудком  и  здравым  умом.

   …Концовка  повести,  как  следовало  ожидать,  вполне  оптимистическая.  Отступила  хмарь  непогоды,  выглянуло  солнце.  Отстали  и  другие  невзгоды.  А  теперь –  за  дело!  И  не  потому  что  перестал  кружить  над  урочищем,  над  горами  окрестными  чёрный  дятел –  воплощение  духа  злобного  шамана.  Но  потому  что  народ  в  геологической  партии –  подобрался  настоящий –  крепкий,  дружный –  первопроходцы.  Не  отступили  они,  убоявшись  заклятия  таинственных  духов.  Геологи  имеют  дело  с  другими  тайнами,  с  секретами  недр,  богатства  которых  они  дарят  людям.  Им  праздновать  жизнь.  Героическая  тема,  как  и  должно,  разрешается  победным  аккордом.

   Что  хочется  сказать  в  заключение?  В  целом  повесть  Чиняева –   сильная,  художественная  вещь.  Она  вполне  соответствует  высокой  планке  почтенного  журнала  «Огни  Кузбасса».  И  дай  бог  автору  если и  не  массового  но  толкового  и  внимательного  читателя.  А  он  непременно  найдётся.  И  напишет  для  него  Сергей  Чиняев  ещё  много  чего  и  не  слабее  повести  «В  кружении  чёрного  дятла».

  

Айвенго Сиразитдинов,

г. Челябинск



[1] Эдгар  Кейси – американский  прорицатель,  утверждал,  что  при  планетарном  катаклизме  уцелеет  только  Западная  Сибирь.

[2] Laterna  magika  (лат.) – волшебный  фонарь

Прокомментировать
Необходимо авторизоваться или зарегистрироваться для участия в дискуссии.