Души живое отраженье (О книге Валерия Зубарева «Зеркало Бога»)

Рейтинг:   / 0

Подробности

Категория: Критика, литературоведение

Автор: Есенин Владимир Иванович

Просмотров: 2239

2007 год, Выпуск № 1

Если философия – это эпоха, схваченная в мыслях, то философская поэзия – эпоха, схваченная в образах. Принципиальное отличие двух путей освоения действительности не в том, что один – рациональный, а второй художественный, а в том, что поэтом руководит чувство, а в чувствах человек искренен всегда. Ну, а мысль может быть любой: лукавой, правдивой, глубокой, обыденной, но при этом она всегда беспомощна в познании мира перед величием Творца.

Ибо «Бог избрал немудрое мира, чтобы посрамить мудрых». Значит, Творец открыт только для чувственного познания, для веры. В. Зубарев, как поэт философского миросозерцания и склада мысли, осознает всю тщетность попыток своей внутренней духовной работы на путях разгадки Конечной Истины, вечную незавершенность этого дела, а, значит, чувствует и всю неохватную грандиозность Творца и его Творения. Даже одного этого уже достаточно, чтобы характеризовать творческий потенциал поэта в самых возвышенных по земным меркам словах. А реализация его – это вопрос трудолюбия и мастерства. То есть, дело – наживное.

Книга «Зеркало Бога» открывается стихотворением, которое как раз и является ключевым для понимания природы творчества В. Зубарева.

Зачем так прекрасно
грешу я?..
А может, напрасно пишу я,
рывком, как летучие мыши,
стремясь от отеческой крыши
в зеркальные выси и дали?
 

Что же, оказывается, грех может быть прекрасным? Да, полемически задиристо, утверждает поэт, если он невольно совершается на путях духовного восхождения к Богу, как досадная, но, к сожалению, необходимая обуза и препятствие. И о грехе ли, как таковом, размышляет он? Если в обыденной жизни многие дела справедливо считаются нравственными и, бывает, возводят человека в высокий общественный статус, то в системе вечных ценностей, они часто становятся греховными из-за своего несовершенства. Мораль и красота мира сего – есть искажение, порой безобразие перед сияющей божественной моралью и красотой, а все, создаваемое людьми, никогда не может быть исчерпывающе идеальным. Выходит, что истинно и прекрасно в одной связи, то не истинно и не прекрасно в другой связи. Это положение – поэтически-философское открытие В. Зубарева, это же и его творческое кредо, и творческие координаты, которые он сам для себя определил и к которым стремится в своей поэтической работе. Истинное творчество рождается и не на земле, и не на небе, но только в непрестанном устремлении (полете – это слово или его синонимы поэт употребляет очень часто) к пределам, доступным лишь одному Всевышнему, Первопричине всего сущего. Отсюда мучительные сомнения: «А может, напрасно пишу я». Будет ли услышан голос поэта, если не на небе, то хотя бы на земле? Ведь «Слово – у Бога ... у человека (всего лишь) – язык».

Поэтическая и философская призма В. Зубарева, через которую он рассматривает мир, очень объемна, сложна и многогранна потому, что этого требует непознаваемая до конца сверхсложность мироустройства. А художественная литература (и проза, и поэзия), как инструмент познания, при этом лишь зеркало, отражающее частицу сущего, и поэтому она тоже, как и мысль, в общем-то ограничена в своих возможностях показать даже приблизительно все величие мироздания. « ... И Гоголь с Толстым понимали, что смотрятся в Зеркало Бога, на Бога похожи не много». Однако только в ней, в поэзии, можно найти силы, смиряющие дух зла в земной бренной жизни. А это уже конкретная задача, возложенная Творцом на человека, как на Его образ и подобие. Но поэт может выполнять эту работу настолько хорошо, насколько зеркало творящей души позволяет искренне отразить не просто форму Божественного, а его духовный смысл.

Дух свой укрощаю
из последних сил
и тебе прощаю ...
Лишь бы Бог простил

гиблое уменье скрыть от всех дотла
внутреннее тленье
внутреннего зла.
 

Все стихотворения в книге «Зеркало Бога», а это стихи недавних лет, по сути открытия, большие или маленькие, но всегда сверкающие новой гранью, открывающие взгляду мир, отличный от обыденных представлений. Но мир этот более правдив, а потому и более реален, чем мир, доступный простому фотографическому видению. Постоянное и напряженное устремление к Богу, как к Идеальному Совершенству, характерное для В. Зубарева, как раз и позволяет ему осуществлять прорывы в неизведанное. И его он находит везде, на чем бы ни остановилось его пытливое внимание.

Парадокс в том, что «Идеальное Совершенство» нельзя исчерпывающе представить ни в образах, ни в понятиях, поэтому оно как бы по определению не может служить для поэта мерилом земных ценностей, а уж Вселенских – тем более. Но тогда, собственно, к чему, к какому Идеалу стремится автор? Откуда у него такая неколебимая уверенность в существовании непостижимого и прекрасного идеала? Такую уверенность может породить только одно – предчувствие Бога , которое в каждом из нас заложено от рождения и которое всегда находит сокровенное место в сильных душах. Это предчувствие и есть тот благотворный импульс, с которого начинается весь творческий процесс. Творческая личность В. Зубарева, как поэта – это органичный сплав предчувствия, к которому он пробивается всю жизнь и которому придает значение первопричины своего творчества и вооруженной глубокими и разносторонними знаниями мысли.

Но любой полет, как, кстати, и жизнь поэта, всегда начинается на земле с определения курса в неизведанное, с осмысления обыденного повседневного опыта – ведь «Завтра видится через вчера». (Так, кстати, и называется один из разделов книги). Опыт земной – это и есть то, что формирует зеркало памяти, но только как материальную сущность, которая до поры бездумно отражает все, что является перед ним. А чтобы стать зеркалом Бога, опыт необходимо сплавить с одухотворенным творчеством и тем самым получить возможность мыслить принципиально иными категориями. Творческая концепция поэта, его уникальная способность к парадоксальному мышлению-чувствованию, позволяют ему начать движение в стихотворении со сплава в слове самых обыденных вещей, но при этом подняться до очень больших обобщений.

Полудерево, полусталь –
вся страна моя
тризна страдающих.
И почти одинаково
жаль
и убитых ...
и убивающих.

Завтра видится
через вчера:
их тела,
молодые и цельные,
разорвутся
от криков «ура»,
превращаясь
в идеи бестельные.
 

Неотъемлемой составляющей поэзии В. Зубарева является словотворчество. Причем он не изобретает, не придумывает новые звуки-слова, а соединяет известные слова в стихотворении в одно целое так, что становится очевидным – без такого сплава стихотворение не может состояться и поэтому такое словотворчество вполне оправдано. В сказанном легко убедиться, взяв слова из вышеприведенного стихотворения. В словаре, например, нет таких слов, как «полусталь», «бестельные», «полудерево». Такой принцип творческой работы характерен для В. Зубарева не только в словотворчестве, но и в соединении понятий, до него никем не осмысленных и не реализованных в таком ракурсе. Так, тела у него – молодые и цельные. И опять же этот принцип соединения, казалось бы, несоединимого, распространяется им и на вселенские расстояния, которые поэту необходимо преодолевать, чтобы «весь белый свет душою оплетать». Слово В. Зубарева в пространстве стихотворения как бы вращается сверкающим под лучом мысли камнем, имея при этом самостоятельное значение и вес. Этому же принципу подчинены и смысловые сегменты стихотворения, и сами стихотворения в книге «Зеркало Бога», как элементы в ее структуре. Однако такой механистический подход к творческой лаборатории поэта может создать впечатление простоты и легкости создания стихов. На самом деле поэт и сам вряд ли осознает этот свой творческий метод, к которому само собой, автоматически приводит его внутренняя духовная работа, огромный объем предчувствий, ощущений и мысли, для которых мир и тесен, и огромен одновременно. Организация стихотворной материи поэта происходит не по аналогии с матрешкой, а по аналогии с духовной составляющей мироустройства – гармоничного всеединства.

В. Зубарев видит и ощущает, можно сказать, космически отдаленные явления, прочные и бесконечно разнообразные связи между ними, обозначает их таким словом, что вселенский объем мироздания, отражаясь в зеркале его поэзии, становится доступным для глаза каждого, способного хотя бы чуть-чуть мыслить, сопоставлять, анализировать и чувствовать окружающее. Если, например, разобрать вышеизложенное стихотворение на отдельные слова, то обнаружится, из какого хаоса поэт строит свое стихотворение, обнаружится и различие масштабов мироощущений автора и человека, изучающего стихотворение.

В непримиримой схватке добра со злом, гармонии с хаосом – хаос для поэта является рабочим материалом, сырьем при сотворении гармоничного и потому прекрасного мира стихотворения. Выходит, в дело годится и тьма, если сжигать ее в горниле души как топливо в полете к свету. А делать это может только творчески обогащенный жертвенностью человек. Для обыденного же сознания, хаос – просто не достойная внимания бессмыслица, разве что в собственном доме он обретает свой наглядный и приземленный смысл. Хаос и дисгармония суть зло мира – главные враги Всевышнего, и поэзия В. Зубарева бескомпромиссно на стороне Творца. Она как бы яркая лампочка в непроглядном бушующем мраке, которая может вывести лодку заблудшей души на путь спасения.

Даже прах наш –
и тот при ветвях,
и полета бескрайнего
страх
не смутит наши корни
в земле ...
Наши мысли
пылают во мгле.
 

Вот что странно: какая бы умная, даже гениальная мысль ни была бы высказана особенно простым и понятным языком, она обычно воспринимается как рядовое сообщение, которое за ненадобностью тут же можно забыть. А вот пустая игра слов, бывает, почему-то живет, запоминается, гуляет по умам людей. Мы слышим массу песен в исполнении известных певцов, когда слова в них – это набор бессмысленных звуков, но песни-то популярные. Значит, бессмыслица «умеет» рядиться под нечто значимое, более того, она часто оказывается в одном ряду с мыслью потому, что и то и другое – понятия относительные. Чувства же, зафиксированные в поэтическом слове, в отличие от мысли, – величина постоянная. Можно предположить, что в глупости есть необходимость, и в ней не меньше смысла, чем в гениальности, если, конечно, исходить из Вселенских мерил. Бог создал мир не просто из Ничего, демонстрируя свое могущество, но, главное, создал мир из своей Любви и для Любви. И когда поэт творит свой мир в Любви, тогда вечность стихотворения, его плоть и душа создается из любого материала.

Нет Любви – нет и поэта! Вот одно из лучших по глубине философской мысли и чувства стихотворений в книге «Зеркало Бога»:

К сокрытому
чуть прикоснулся
и понял:
сокрытое есть.
Приснился ...
как будто проснулся
мой
трижды оплаканный
тесть.

Он что-то пристраивал
к даче,
где я
любовался женой.
Входил,
озирался незряче ...
и вновь исчезал
за стеной.

Его бы
окликнул охотно,
но в горле
испуг застревал,
когда
моментально и плотно
он дверь за собой
закрывал.

Работал, как видно,
с размахом
вздымалась
и падала грудь ...
С присущим
провидческим страхом
рискнул я
туда заглянуть.

Он к даче
пристраивал горы,
равнины
и радужный свет ...
Шесть соток
расширил в просторы,
которым предельного
нет.
 

Чтобы создавать подобные произведения, необходимо обладать огромной смелостью, духовной мощью, в совершенстве, до самых глубин (и вершин) прочувствовать духовность русской речи, перед напором которых как раз и не могут устоять границы миров. Поэзия В. Зубарева не только бесконечно расширяет наш духовный мир, но и соединяет своей пограничной зоной рассудочное с безрассудочным, понимаемое с угадываемым, придавая и тому и другому одухотворенный смысл. Естественно, что недопонимание, неприятие, а то и предательство, случается, исходят и с той, с другой стороны. Ведь чем мельче душа, тем меньший объем духовности она может воспринять.

Перетерплю предательство и травлю ...
И все-таки ни другу, ни врагу
я щеку добровольно
не подставлю ...
Но не ударить
я уже
могу.
 

И слово Божье не всем и не всегда ложится на сердце. Почему? Выходит, что даже Творец не так уж и Всесилен? Нет, просто еще не до конца возделана та благодатная почва, на которой могут взойти все семена духовности, и на этом поле отведен участок и для поэзии. Мир сам себя ограничивает тесной клеткой меркантильности, поэтическая мысль же и чувство требуют своей стихии, масштабов, стремящихся к вечности и бесконечности. Но при этом каждый должен сам осуществляться в деле своего духовного возрождения, поскольку нам дана возможность не только быть образом Божиим, но и уподобляться Ему. Но для начала надо прислушаться к тому, что в нас заложено Творцом, что подсказывает нам сердце, сберечь и преумножить это бесценное достояние, не стать шестеренкой огромного механического мира.

Претит мне быть рабом
у робота.
Рука –
не разветвленье хобота.
Ведь слон рукой не сделал нос,
хотя и мозг весомый нес.
Я быть умею Божьей
тенью ...
И жить,
и мыслить,
и страдать.

Человечество, для Бога, находится как бы в младенческом состоянии, когда мир ограничен люлькой, и в большем собственно нет необходимости. Однако духовное взросление – это такая же неизбежность, как, например, восход солнца. Поскольку вначале было Слово, для возрождения духовности как раз и необходим свой особый язык. Вот его-то всем своим целеустремленным творчеством В. Зубарев и ищет. Трудно представить более лаконичное и до предела точное слово, каким в совершенстве владеет поэт, придавая слову столько нового смысла и ассоциаций, что обычное и общеизвестное вдруг кажется в принципе по природе своей иным – интересным и насыщенным чувством. Вещество смысловой и эмоциональной сверхплотнописи зубаревского слова обладает таким удельным весом, что слово порой ощущается как материальное. А это и есть один из показателей настоящего творчества. Поэтическое слово В. Зубарева словно впечатывается в память и сердце наподобие следа в еще не застывший бетон, навсегда становится твоим сугубо личным достоянием.

Поэзия, как и любое творчество, не может состояться без пережитого состояния любви, страданий, которые так или иначе, в той или иной степени переживает каждый. Любовь, будучи чувством божественно-человеческим, служит тем горнилом, где животный инстинкт переплавляется в нечто духовное, и две эти ипостаси хоть и сосуществуют, но у человека всегда главенствует все же любовь, которая априори не может быть слепой, как таковым не может быть Сам Создатель. Ибо Бог – есть Любовь. Но инстинкт силен, и одних только человеческих усилий недостаточно, чтобы правильно распорядиться им, найти ему свое место в жизни. Отсюда любовь, как естественное состояние духа, может зарождаться и развиваться только при условии, что первой любовью у каждого был все-таки Бог, только тогда ее крепость будет неподвластна силам тьмы и разрушения. Человек должен почувствовать состояние чистой любви , как образец, созданный им вместе с Богом, который он уже не сможет забыть, а тем более – предать. Имеющий в сердце образец чистой любви, на зло супружеской измены, быть может, случайной, уже не станет отвечать тем же, испытывая при этом удовлетворение от состоявшегося мнимого отмщения. Блуд не будет возведен в ранг смысла жизни. «Не упивайтесь вином, от которого бывает распутство; но исполняйтесь Духом». Но и этого еще недостаточно, чтобы любовь могла противостоять силам разрушения, оба любящих должны быть достойны этого высокого чувства потому, что влюбленность – это встреча человеческого с божественным. Иначе это не любовь, а забава, игра, фальшь, самообман, подделка, привычка. В самом деле, нельзя же любить бездуховную женщину только за ее красивый образ, отличающуюся от резиновой куклы лишь сомнительными техническими параметрами. Сколько бы труда не было вложено, чтобы заработать деньги на такую вещь, любви – не будет. Нужен совместный духовный труд.

Ты говоришь мне –
будь мужчиной.
Я говорю –
останься женщиной.
Я слышу –
будь моим мессией ...

Но стань и ты
моей божественной.
 

Такое отношение к чувству любви, а значит, и к браку, вовсе не завышение планки, не предъявление невыполнимых требований, напротив, – это минимальное добровольное обязательство и перед человеком, и перед обществом, и, конечно, в первую очередь перед Богом. Испокон века брак совершался на небесах, а брачные узы освящались церковным ритуалом. Исключение – наш российский атеистический век, который унизил и обесценил человека, отношения между людьми низвел до уровня определенного набора инстинктов и меркантильных потребностей. Стоит ли напоминать, к чему все это привело?

Однако понятие «любви» у поэта не сводится только к взаимоотношению полов. Любовь для него – это универсальный всеохватывающий принцип, применяемый им ко всему и вся. Она – такое свойство, без которого не может быть ни души, ни духовности. Более того, как человек любил, сколько своего сердца отдал этому чувству, таков будет и итог жизни. Любовь, как состояние исключительно духовное, единственное, что неподвластно тлению и смерти.

Возник он в памяти
знобя ...
И с дрожью
жизнь итожа, –
«Люби меня, как я тебя ... » –
я заклинаю тоже.

Нет слов
наивней и мудрей ...
Светящуюся строчку
вписав
в альбом души моей.
не ставь на этом точку ...
 

Гражданская, нравственная позиция у В. Зубарева, пронизанная трагизмом, сердечным сочувствием, сопереживанием, любовью и романтизмом, явственно звучит во всех стихах и нередко звучит как пророчество, неколебимое убеждение в праведности сказанного слова, возникшее на основе многотрудных и многолетних размышлений, большой и сложной духовной работы. Поэт своим творчеством все добрые начала как бы стягивает в одно гармоничное всеобъемлющее духовное пространство, всегда ищет и находит связь, объединяющую их на любых расстояниях. Так он в равной степени ощущает себя ответчиком за всех и все в этом мире. И за свое поэтическое слово – тоже.

Мы добытчики
угля и слова,
мы холодного мира
основа.

Мы несем этот крест
до конца,
чтоб не мерзли
страна
и сердца.

Кто считает,
что солнца им хватит,
кто за уголь и слово
не платит
даже чувством
на жертвенный труд ... –
в мире
дважды холодном
умрут.
 

Чувственный и эмоциональный опыт поэта, сохраненная память детства, отрочества, юности, прослеживаемые в стихах, – все говорит о том, что он воспитывался отнюдь не на сдобных булочках и «пресыщался совсем не Монмартром». Но все было любимо, так или иначе входило в жизнь, и затем на поверку оказывалось достойным высокого поэтического слова. Вот такой опять же парадокс: поэт ищет и находит высший смысл на путях к Творцу, но открывает для себя то, что и на земле в самом что ни на есть обычном поэзии тоже предостаточно.

Мой сотоварищ был
татарином,
пас лошаденку
меж обвалов.
И я, конечно,
не был барином,
пас коровенку
меж обвалов.
 

Вообще все творчество В. Зубарева парадоксально хотя бы потому, что его мастерство настолько виртуозно, что, кажется, поэту подвластно делать стихи из любого материала. Без видимых надрывов и усилий каждое стихотворение не сочиняется, нет, оно строится наподобие здания, возводится из «камней», «досок», «бревен» и так далее, совсем несоразмерных и разнородных, будто случайно выброшенных кем-то в разных сторонах света. Но вдруг оказывается, что все подходит, совпадает, прилегает и соединяется как нельзя лучше. Оказывается, потому что «здание» стихотворения построено в Духе, Боге, Любви.

Поэзия В. Зубарева одновременно и проста и сложна для восприятия, и по этому свойству ее можно сравнить с библейскими стихами. Если Книга книг посвящена участию Бога во всех даже самых маленьких и всем понятных делах человека, казалось бы незначительных для истории, то такой же подход характерен и для творчества В. Зубарева.

Я не рос
без домашней любви,
но не рос
одомашненной пташкой.
Я общался
с большими людьми,
но шептался
с травинкой,
букашкой.
 

В его поэзии каждый может найти что-то свое. Ведь глубина чувствования и понимания слова жестко зависит и от внимающего его звук и смысл: чем богаче духовный опыт и знания, тем глубже и яснее восприятие. По этим причинам творчество В. Зубарева просто обречено остаться в анналах литературы. Но при всей своей ясной и простой стороне, его поэзия не для разового чтения, не для употребления за один присест.

Есть и другое, более фундаментальное качество, говорящее о непреходящей ценности поэзии В. Зубарева. Это феномен Зубаревского времени, оно у поэта имеет свою особую природу. Может течь в любых измерениях, в том числе – вспять, разветвляться и множиться, заполняя собой не только все пространство стихотворения, но и невидимым магнитным полем выходя за его пределы. То есть его конкретного времени, поделенного на часы, сутки, месяцы и т. д., в поэзии В. Зубарева – нет. Любое единичное (событие, факт) у него парадоксальным образом цельно связано и со многими временами, и со многими местами, где оно имело место как бы быть, в результате – возникает феномен всебытия времени. Поэтическое время автора, как и пространство, реализуется по законам Творца, определившим лишь два измерения – это вечность и бесконечность. Для воплощения своих замыслов поэту не подходит выработанное человечеством для своих меркантильных нужд условное время. Возьмем наугад любое стихотворение, например, «Встреча»:

Отец,
рассыпая растопку,
хватался за спички,
за стопку ...
из ящика что-то
достал.

Узнал я
свой старенький мячик.
Отец рассмеялся,
как мальчик ...

Каким же сегодня
я старым
стал.
 

Как видим из «Встречи», время измеряется и судьбами отца и сына, и через них уходит в бесконечное прошлое и будущее, как непрерывающаяся цепь смены поколений. Каждое слово в стихотворении «работает» на вечное время. Старым именно «стал», а не постарел потому, что слово «постарел» закругляло бы время, ограничивало бы его пространством только одной жизни.

Если согласиться с литературоведами, что романтизм – это разрыв между мечтой об идеале и реалиями окружающей действительности, то В. Зубарев – безусловно романтик. Но романтик, взявший на себя фантастически огромную ношу – объять необъятное. Благодаря этому он достиг в поэзии очень и очень высоких вершин. Художник и должен, если он хочет хоть чего-то достичь, ставить перед собой большие задачи, не мечтать завороженно о сверкающих вершинах, взятых человечеством, а обращать свой взор выше, к небесам. Течение жизни все равно снесет от истока к устью, но вот на какое расстояние – зависит от самого автора. Книга «Зеркало Бога» для читающего ее создает сначала ощущение, потом мнение, а затем и убеждение, что автору удалось двигаться вопреки течению жизни – к ее истокам, к ее Первопричине. Насколько он приблизился к Богу? Насколько зеркало его личности озарило в себе своего Творца? Насколько человек-поэт стал творцом своей поэтической вселенной, созидающей добро для мира реального? На все эти волнующие вопросы ответит только время. Можно лишь утверждать, что самое высокое призвание человека, его предназначение в том и состоит, чтобы собрать «рассыпавшийся подлунный мир и принести его в сердце своем Господу». Так восстанавливается мир, рождается совершенство жизни.

В целом книгу «Зеркало Бога», как и каждое в отдельности стихотворение, по праву можно назвать романом или мини-романом. И там и там заложен принцип строительства (что как раз и характерно для романа), события охватывают большие временные отрезки, а действие происходит в таких масштабах, которые может вместить только душа, окрыленная мечтой, – целую эпоху в возрождении нашей духовности. Сюжетно роман «Зеркало Бога» выстроен в соответствии с духовной биографией автора, который и является первопричиной и замысла и действия, направленных на поиск ответа на один-единственный вечный вопрос: жизнь – это всего лишь движение от рождения к смерти или все мы предназначены для чего-то большего, даже более величественного, чем пространство и время? Автор отвечает однозначно, душа человека предназначена для жизни вечной, наш путь лежит к Богу.

Кто связку слов несет,
кто дров беремя
через Великое
Пространство-Время.
 

Истинное произведение литературы тем и отличается от любой, даже самой искусной подделки, что не опускает образ и подобие Его до человека жующего, не «подталкивает падающего», а, напротив, пробуждает в человеке Божественное, возводит его на тот духовный пьедестал, с которого каждому только и можно начать свой единственный и неповторимый подъем, полет через все времена и пространства к Единому времени, имя которому – Вечность.