Адрес редакции:
650000, г. Кемерово,
Советский проспект, 40.
ГУК "Кузбасский центр искусств"
Телефон: (3842) 36-85-14
e-mail: Этот адрес электронной почты защищен от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра.

Журнал писателей России "Огни Кузбасса" выходит благодаря поддержке Администрации Кемеровской области, Министерства культуры и национальной политики Кузбасса, Администрации города Кемерово 
и ЗАО "Стройсервис".


Маленькие эссе

Рейтинг:   / 2
ПлохоОтлично 

Содержание материала

Мои потрясения

Все потрясения, которые подорвали основы моего безмятежного существования, случились в детстве. Конечно, много было горького, мучительного и потом. Но к остальному я уже была как-то подготовлена жестокими и неизбежными открытиями, случившимися гораздо ранее.

Я не могу сейчас припомнить в точности, что за чем следовало, какое открытие за каким. Поэтому расскажу об этом так, как мне это сейчас видится.

Первое мое потрясение связано с тем, что мир существует не для меня, вернее, не только для меня. И вот размеры этого «не только» были так пугающе огромны, что грозились уничтожить смысл моего собственного существования. Может быть, все дети поначалу являются безотчетными солипсистами или стихийными субъективными идеалистами (пусть меня простят люди, которые не знают этих мудреных слов - они здесь, по замыслу автора, для красоты стиля, и далее я их постараюсь совершенно просто объяснить). Но я в младенчестве являлась по классификации философов именно солипсисткой. Мир был маленький, уютный, красочный, и он вращался вокруг меня, то есть именно для меня и был создан. То, что не для меня - оно и не существовало. Ну, может, существовало, но как-то призрачно, бессмысленно, и меня никак не беспокоило.

В том мире не было пасмурных дней, затяжных дождей, вьюги, стужи, боли, обиды. Я этого ничего не помню. А почему они должны быть в мире, существующем специально для меня? Ведь я и мое существование было благом. Ничего другого тогда я не могла принять за благо. А для блага должно быть все благое и хорошее: красивое синее небо и ласковое теплое солнце, которое так ярко освещает весь мой мир до последнего темного уголка, и вкусная еда, и тебя все любят, все-все, даже те, кто тебя не знает, потому что они же входят в мир, созданный для меня. Что им еще остается там делать?

И вот этот мой первозданный чудесный, уютно обжитый мной мир стал приходить в упадок, рушиться. И разрушали его другие. Другие, которые вдруг возникли как самостоятельные сущности, и выбились из-под моей власти, и выпали из моего мира. Им не было дела до меня, они меня не любили, даже и не знали, что я есть, и не собирались никак примериваться к моему существованию. И других оказалось до неприятности много. Это я открыла, когда из маленького целинного поселка, затерянного в степях Северного Казахстана, поехала с родителями в Большой Город. А там этих других было столько... «Зачем их так много!?» - ужасалась я. Ведь есть же я, моя сестра, мама, папа, ну и все в нашем поселке. Ну, еще какие-то маленькие поселки пусть будут, потому что в них живут мои бабушки и дедушки, двоюродные братья и сестры, к которым мы ездим в гости. А все остальное зачем? Куда это все девать? Мой мир на это не рассчитан. Но оно есть, такое грозное и большое, никуда от этого не деться.

Я стала подозревать, что у них, у других, есть тоже какой-то свой мир, в котором нет места для меня. Это было неприятное открытие, оно подрывало смысл моего существования. Значит, все, что вокруг создано - вообще, а не для меня?

Мой чудесный маленький мирок закачался и рухнул. Я оказалась в неуютном окружении других, которые прекрасно обходились без моего мира и без меня. Но зачем же тогда я? Простой ответ: для папы и мамы теперь уже казался наивным. На развалинах надо было строить что-то новое. Спустя многие годы, я построила мир, в котором можно было более-менее сносно существовать, но, конечно, он не был так прекрасен, как первозданный.

Я и сейчас не в восторге от того, что других слишком много. Много миллиардов. Я ведь часть человеческого рода и даже сознанием не могу охватить эту чудовищно громадную общность. А Тому, который присматривает за нами с Небес, легко ли Ему заметить меня среди безбрежного людского моря?

Следующее потрясение произошло, когда я узнала, что есть секс. У меня была одна очень знающая подруга, которая рассказала, как это все происходит. К тому же она откуда-то знала множество историй о том, как мерзкие молодые люди истязали и насиловали девочек самым изощренным способом. Но даже не это потрясло мое воображение. Это все выместилось в низовой, запретный мир. Такие деяния могут совершать лишь отвратительные преступники. Ужасный секс существовал где-то за пределами чистого и благопристойного круга. А дети появлялись из животика мамы, потому что... потому что так захотели папа и мама. Что-то вроде непорочного зачатия.

Оказалось - нет, секс - это то, что делают все и в основном добровольно. И я сделана таким же ужасающим способом своими родителями. Надо сказать, что это открытие на время даже испортило мое отношение к ним.

«Ну, как они могут так делать?!» - в отчаянии думала я. Они такие хорошие. И вот, на тебе! Я смотрела на них и не хотела этому верить. Но надо было смириться. Потому что, как оказалось, другого способа продолжения человеческого рода пока нет.

Я до сих пор удивляюсь, почему Господь выбрал такой странный способ.

Третье потрясение было связано с тем, что кино - это все невзаправдешнее. Чтобы понять, каким это стало горем, надо знать, чем вообще тогда было для меня кино.

Я нимало не задумывалась, как получается кино. Ну, есть же окружающий мир, я не знала, как и почему он появился, из чего сделан (впрочем, я и сейчас это плохо понимаю), но это не мешало мне жить в нем, относиться к нему со всей серьезностью, радоваться, печалиться. Так и кино: гас в маленьком сельском клубе свет, начинал стрекотать аппарат, из окошечка киномеханика вырывался яркий поток золотых лучей, и начиналось чудо. Передо мной ходили, разговаривали люди, ехали машины, мчались поезда. Все настоящее, а откуда оно взялось, как получилось? Да не важно. Это просто тоже такой мир, как наш, и я туда переселялась, пока в нашем на время сеанса все поглощалось тьмой. И поэтому никаких условностей искусства. Радость была радостью, смерть смертью, а любовь любовью.

Ожидание кино начиналось с афиши. Она стояла возле клуба: простая деревянная доска, укрепленная на двух столбах. На ней вывешивали плакаты, на которых от руки цветной тушью писали крупными буквами названия фильмов. В сладком предвкушении я бегала к афише по нескольку раз в день. Издалека уже видела: нет, ничего не изменилось - висит вчерашняя афиша. Ну как можно так долго тянуть? И наконец, когда я прибегала к клубу в третий или четвертый раз, меня поджидала новая афиша! И теперь... теперь надо узнать название фильма. Читать я еще не умела. Я стояла перед афишей, поджидая тех, кто мог бы мне прочитать название. Буквы я знала, но сложить их в понятные мне слова не могла. Смотрела на буквы и пыталась по ним угадать, какой будет фильм: хороший или скучный. Ведь не был же тот, кто их писал, полным болваном, он должен для веселого фильма сделать веселые буквы, для грустного - грустные.

Иногда, очень редко, на афише появлялись настоящие печатные киноплакаты. Это было удачей! Тут уж не стоило ни малейшего труда понять, какой будет фильм. Потому что художник, который этот плакат делал, он все понимал, как надо. О серьезном фильме он извещал такими правильными буквами и еще какое-нибудь непривлекательное лицо изображал на плакате. И все становилось ясно: дети, вам на этот фильм ходить нельзя - вы умрете со скуки. А если буквы были задорные, игривые, значит, будет что-то интересное.

И еще были унылые никчемные понедельники, по которым кино не показывали, и афиша зияла пустотой.

Наконец, я узнавала название фильма. Ах, название! оно одно было способно привести в отчаяние или вызвать радостный трепет. В названии тайна фильма и моя судьба на предстоящий вечер открывались окончательно или почти окончательно.

Ведь если название фильма было «Кащей бессмертный» или «Морозко» - значит, это сказка. И вечером, совсем, совсем скоро будет счастье.

А если «Королева бензаколонки»? Королева - это что-то сказочное. Но бензаколонка? Зачем в сказке эта малопонятная бензаколонка!? Здесь какой-то подвох. Уже полной радости не случалось.

«Она защищала Родину», «Фронтовые подруги» - это ясно, про войну. Про наших и фашистов. На такие фильмы я ходила с неохотой, потому что знала, там будут убивать, и моя детская душа по-настоящему страдала. Ведь я еще не знала, что те, кто умирает на экране, оставались живыми и жили где-то в Москве.

Ну, а если название фильма «Мертвый сезон» (снят в 1968 году, когда мне было 12 лет, надо что-нибудь другое), то все пропало. Непонятно, что такое сезон, но, судя по всему, это что-то из скучного мира взрослых. К тому же «мертвый». Ужасников тогда не было, поэтому слово «мертвый» воспринималось буквально: то, к чему лучше не иметь отношения.

Но в клуб вечером я все равно шла в надежде на лучшее, на то, что моя детская интуиция все-таки на этот раз меня подведет. Такое случалось редко.

Чем был сельский клуб, когда не было телевизоров, магнитофонов, компьютеров, не было церкви, кафе, супермаркета, концертных и спортивных залов? Ясное дело - центром вселенной. Посещение клуба было и праздником, и ритуалом, и отдохновением.

И вот уже все давным-давно пришли и купили сине-зеленые билетики по пять копеек, а тети Зины все нет. А без тети Зины никакое кино начаться не может, потому что она отрывает билетики и запускает нас в клуб. Мальчишки на дороге к клубу высматривают тетю Зину. Она появляется там, в конце дороги, грузная, одноногая, тяжело ковыляя на костылях.

- Идет! Идет! - с радостными лицами сообщают прибежавшие мальчишки.

Ну, как же долго она еще будет идти! Не могли, что ли, кого-нибудь порасторопней, ну, с двумя ногами, назначить отрывать билетики.

Наконец-то мы в зале, расселись по местам, впереди меня - какое счастье! - нет никакого верзилы, никто не будет закрывать экран. Гаснет свет, и меня поглощает теплая волшебная темнота, из которой выплывает Кино. Охватывало сладкое предвкушение, радостное волнение, которое зарождалось где-то глубоко внутри, выше живота и ниже ребер.

Все рухнуло после фильма «Фронтовые подруги».

Маленькая чудесная подруга, которую играла Яна Жеймо, умерла в конце фильма. Умирая, она говорила много жалостливых слов. Вокруг стояли остальные фронтовые подруги. Мое сердце просто разрывалось от горя. Она не должна была умереть, ей и так досталось, она меньше всех, почти ребенок, и такая смешная и беззащитная... И к тому же ее почему-то не очень любили. Я плакала в клубе, плакала по дороге домой. И дома, забившись в самую дальнюю комнату, навзрыд плакала и плакала в темноте.

Тогда взрослые, пожалев меня, стали объяснять, как получается кино. Они сказали, что все это не по-настоящему, что в фильмах снимаются актеры, они разыгрывают все события, как в театре, и их снимают на специальный аппарат. И маленькая фронтовая подруга - актриса. На самом деле она не умерла.

Я понимаю, они хотели утешить меня и сказали, что все это игра. Но они разрушили для меня кино - мир, в который я могла переселяться, когда в клубе гас свет, и на экране начиналась другая жизнь. А если все это понарошку - любят понарошку, убивают понарошку, смеются понарошку, как я могу всерьез там жить?

Теперь я легко отношусь к условностям искусства.

г. Кемерово

Прокомментировать
Необходимо авторизоваться или зарегистрироваться для участия в дискуссии.