«Просвяти мои очи мысленные» 20 глав жизни

Рейтинг:   / 1

Подробности

Категория: Очерк

Автор: Естамонова Зоя Николаевна

Просмотров: 7009

2007 год, Выпуск № 6

IV

Студийные светильники на тонких ножках смотрят большими глазами на лаборантку в белом халате с резиновой трубкой и колбой. «Содержание горючих 0,4 %».

Скованно, робко движется перед глазком кинокамеры аппаратчик. «Иди, Илья Александрович, смолку посмотри».

Гудят аппараты. Большие мешки наполнены рожденным из их горячих недр прохладным песком. Почему-то эти песчинки, каждая с зернышко проса, называются смолами.

Высокий, красивый парень в спецовке и синем берете пытается популярно объяснить секреты технологии и чудесные свойства выпускаемых на Карболите ионообменных смол.

Я все-таки не в силах была понять, что такое «полимер» или «сульфирование», но процесс получения золотистых гранул из едкой смеси в больших умных аппаратах казался чудом.

Вернувшись после телевизионных съемок, я пробую фантазировать-рифмовать: «...из таких вот зерен, набухающих светом, состоит вся материя, может, поэтому атом невидим, атом прозрачен, только светом путь обозначен...»

Красивый парень, объясняющий суть сополимеризации, с улыбкой слушает мои восторги. Он тоже пишет стихи. Пробует писать рассказы. Он – мой ровесник, но его жизненный путь труднее и опыт богаче. Он детдомовец,
Геннадий, мой муж.

С той поры, как мы познакомились в общежитии Азота, где он насмешливо объяснял мне, что в Кемерове есть не только «лисий хвост», но и медведи, которые бродят по улицам, я стала прощать этому, еще недавно чужому городу его загазованный воздух и дискомфорт заводского района, ведь азотовский ландшафт и улицы Карболита, где работал Геннадий, стали постоянными местами наших прогулок.

Мы читали друг другу свои стихи, вместе сочиняли какую-то песенку про веселый паровоз. Он рассказывал мне о верхотомских друзьях-детдомовцах, о своем брате и сестрах, я мечтала угостить его антоновками из брянского сада.

Зимой играли в снежки. Гена искал запорошенное снегом дерево, взбирался на него и прыгал в сугроб, поднимая холодное и сверкающее снежное пламя. Катались на коньках. Ходили на лыжах в сосновый бор. Летом в этом бору, в пышном подлеске трав собирали рыжие огоньки и фиолетовые кукушкины слезки. С палаткой напрокат уходили на рыбалку подальше от города.

У Гены не было родителей. Мои жили слишком далеко, и мы обошлись без свадьбы, простой регистрацией брака в загсе и бутылкой шампанского.

Химико-механический техникум был первой ступенькой его образования. Гена поступил на заочное отделение в Казанский химико-технологический институт. До сих пор мне непонятно, как это он ухитрился его закончить, работая по сменам, сидя ночами над учебниками и чертежами.

Родилась доченька, и он от учебников бросался баюкать плаксу, чтобы я могла выспаться. Ходил по комнате с Таней, тихонько напевая ей собственного сочинения колыбельную, про медвежонка, который тоже не спит у себя в берлоге, «он, прижавшись к теплой маме, темноту сверлит глазами и не видит ничего, кроме меда одного...»

Еще более загадочным, чем процесс получения золотых зерен из химической смеси, было превращение инженера-химика в писателя.

Литераторов много. Много умеющих грамотно и красиво излагать свои мысли на бумаге. Но писателем становится только тот, в ком живет художник.

Переполнявшие Геннадия мысли и образы нашли свой выход. Он был принят в Союз писателей.

Химик стал художником слова.

...Занавесками в окнах нашей новой квартиры был закат или просвеченные вечерними огнями морозные узоры.

А за окнами дышали улицы рабочего города.

Рабочему городу признавался в любви поэт Валентин Махалов. «Рабочая мелодия Кузбасса» водила рукой поэта Геннадия Юрова. Писатель Геннадий Емельянов посвящал свои лирические репортажи сталеварам Запсиба. Рабочие КМК и Запсиба были героями книг Гария Немченко.

В советской стране рабочего и интеллигента роднил творческий дух труда. И не было ничего удивительного в том, что поэтом стал прораб-строитель Евгений Буравлев, поэтический дар открылся у машиниста тепловоза Виктора Баянова, у вальцовщика горячего проката, запсибовца Виктора Бокина, писателем стал междуреченский шахтер Виктор Чугунов.

Живописец Александр Кирчанов писал романтический образ рыцаря шахтерской профессии, живописец Юрий Лобузнов, изображая горняков бригады Гусевского, вписывал в их групповой портрет себя, словно хотел сказать: я с вами, я всегда среди вас. А потом он наставлял студентов художественного училища: «Пишите шахтеров, шахтеры – самые чистые люди».

«Нет на свете выше звания, чем рабочий человек...» Мы гордились не только космонавтом-земляком Алексеем Леоновым, но и Героем Социалистического Труда Егором Дроздецким.

Рабочий-подвижник и хозяин жизни. Могучие руки строили могучую державу.

Большие рабочие руки были и у моего любимого.

И все мы, кузбассовцы, верили в будущее державы, когда вместе с Маяковским мечтали: «Здесь будет город-сад...».

...Земля дышит вместе с гигантскими домнами. По металлическим лесенкам и мостикам идем в Первый доменный Запсиба. Гул все сильнее. В полумраке течет-искрится огненная река. Льется в ковш огненный металл. Серебристо-голубой метелью взмывают искры из гущи оранжевого пара. Красный отблеск на железных конструкциях. Искрит пылью черного серебра, оседает на лицах горновых графитная крошка.

Рабочие – живые изваяния. Блестят белки на чумазых лицах. Они красивы, величавы. Красота мужества.

Мы снимаем на кинопленку интервью, снимаем рисующего сталеваров Александра Кирчанова. Но наша черно-белая кинопленка не в состоянии передать в полной мере то, чем были захвачены мы.

В буднях великих строек,

в веселом грохоте, огнях и звонах,

Здравствуй, страна героев,

Страна мечтателей, страна ученых...

А еще в прежнем Сталинске, нынешнем Новокузнецке, я ходила на маленькую улицу под горой, чтобы поклониться домику-святыне, посмотреть на дверь с сибирским низким проемом, куда входил когда-то Федор Михайлович Достоевский.