Адрес редакции:
650000, г. Кемерово,
Советский проспект, 40.
ГУК "Кузбасский центр искусств"
Телефон: (3842) 36-85-14
e-mail: Этот адрес электронной почты защищен от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра.

Журнал писателей России "Огни Кузбасса" выходит благодаря поддержке Администрации Кемеровской области, Министерства культуры и национальной политики Кузбасса, Администрации города Кемерово 
и ЗАО "Стройсервис".


Страницы Ивановского дневника

Рейтинг:   / 1
ПлохоОтлично 

Геннадию.

 

15 мая

Сплю под лоскутным одеялом, на постели с подзором, связанным руками бабушки мужа, Анны Сидоровны.

Перед сном убаюкивал комариный звон. Утром разбудил муравейко. Забрался на одеяло, укусил руку и быстренько исчез.

Дачный быт. Мураши и комары – постоянные жители усадьбы. За ставнями – воробьиное гнездо. В летней кухне выглядывает из щели в полу возле печурки росток малины. Из-под поленницы появляется полевая мышь с темной полоской на спинке. Спокойно смотрит блестящими бусинками – «Привет!» – и направляется к кошачьему блюдцу. На телевизионной антенне распевает малиновка. С рассвета носятся по двору сороки, клюют возле умывальника мыло. По крыше шагает важная ворона Манька...

Я проснулась, и вот за окном проснулся ветер. Разыгрался, забушевал в кронах елей и кедра. Через час замолчал холодильник: где-то на старой электролинии обрыв.

Топим печь. Муж приносит обломки сухой бузины. Березовые полешки приходится экономить. Дрова – «Ты не поверишь!» – в таежной деревне – большой дефицит. В сентябре прошлого года постоянные ивановские жители и дачники, по большей части пенсионеры, получали бумаги с обозначениями тех участков леса, которые отведены для заготовки дров. Получили и мы с Геной за небольшую плату «Договор №83 купли-продажи лесных насаждений». Участки эти у черта на куличках, а техники для заготовки и доставки дров у нас, разумеется, нет. Между тем провести заготовку полагается в течение месяца. И все по букве закона: «По настоящему Договору Продавец продает, а Покупатель (уважительно, с большой буквы!) покупает лесные насаждения с целью заготовки древесины для нужд…»

За окном хлещет холодный дождь, летят лепестки черемухи.

Печь разгорается.… Каждый раз, когда я слышу, как гудят и потрескивают дрова, вспоминаю брянский родительский дом. Вспоминается сад моего детства: душистые антоновские яблоки, румяные груши, крупные, сладкие вишни. Наша ивановская вишенка – робкое деревце. Цветет хилыми цветками, а потом появится с десяток кисловатых ягод. Зато над крышей у нас шумит красавец кедр. В ветреную погоду голос его напоминает шум морского прибоя. В августе верхние ветви отягощают душистые, набитые орехами шишки. Правда о сроках их созревания птицы узнают раньше нас. Дятел интересуется поселившимися в шишках червячками, сороки и мыши суетятся возле падалицы.

Как-то Гена снимал с забора старую обувь. Заглянул в ботинок, обнаружил его содержимое и повесил на прежнее место. В ботинке таился склад припасенных на зиму бурундуком отборных орехов.

 

20 мая

С улицы слышен знакомый птичий голос. На столбе – речной ястребок Гоша, крылатый приятель Геннадия и внучки Кати.

Как-то наши рыбаки, дед и внучка, увидели на берегу понуро сидящую большую, голодную птицу. Бросили рыбку, еще одну.… И вот уже более десяти лет Гоша прилетает к нашей избе. Низко пролетит над двором, чтобы убедиться в присутствии хозяев, опустится на столб за калиткой и дает о себе знать красивым, переливчатым голоском.

Катя всегда умела подражать этому пению, похожему на нежное ржание жеребенка. В ее рисунках часто можно видеть Гошу, спускающегося за рыбой с вытянутыми вперед ножками.

За угощения Гоша благодарит все той же, только более короткой песенкой. Если рыбешки нет, он может взять сыр и даже вареник с картошкой.

Легко угадать, где рыбачит Гена. Именно над его лодкой кружат Гоша и его родня, ожидая, пока он бросит им на воду очередную уклейку.

Этим рыбоедам оставаться с нами до сентября, когда они улетают в теплые края.

 

24 мая

Земля влажновата, но пришла пора садить картошку и надо готовить участок.

Гена выкапывает из земли двух лягушек, еще не опомнившихся от зимней спячки. Шмели, мохнатые труженики с оранжевой пыльцой на ножках, также спят в земляной постели, но уже слышны на лужайке их басовитые голоса.

Раньше всех просыпаются клещи. Они поджидают жертву в траве или в малиннике. Особенно много их в тайге, где весной можно набрать сочного сибирского витамина – колбы. За колбой идут немногие и те только ради заработка. Для прочих, и нас в том числе, чудесный, весенний лес – не лучшее место для прогулки.

Впрочем, наша усадьба сама – таежный уголок. От соседних ее

больше отличает семейство деревьев. Кедр и кедрёнок, две ели, рябины, черемухи, березки, бузина, клен и все те ивушки, которые поддерживают наш ветхий забор.

С цветниками уживаются лесные и полевые друзья – папоротники, очиток, клевер, ромашка, одуванчики, дельфиниум.

С дикими травами – крапивой, вьюнком, снытью, борщевиком, мокрицей – приходится воевать. Но хотела бы я поменять нашу усадьбу с ее «однокомнатной» хатой на более комфортное жилище? Вряд ли.

 

25 мая

«…–Мама, мне приснилось такое… Будто я не больна, а в поликлинику надо идти.

Прихожу, народу тьма. Все по очереди подходят к врачу. Врач этот делает обезболивающий укол и начинается операция. Каждому врач открывает сердце. Как –я не знаю. Кажется, даже без инструментов. А вот дальше самое главное. У всех из сердца он выгребает грязь.

Подхожу. Делает мне укол, а у меня от этого обезболивания жуткая боль. И тогда врач внимательно так смотрит на меня и говорит: «А ты иди. Сердце у тебя чистое…»

Доченька, помнишь этот свой сон? Ты еще в школе училась. Потом- институт, потом… Ну кто же мог представить себе, что в нашей стране будет безработица?

«Хозяин –барин». И принимают эти работодатели женщин до тридцати пяти. Никто им не указ. Вот у них сердце и забито грязью основательно. Пора скорую помощь вызывать. Только боюсь, что врач им не сможет помочь…

 

28 мая

–Хотаб, на рыбалку!

Хотаб – это кот, а бежит за Геннадием к реке как собака. Буровато-белый котишка, помесь сиамца и сибирской кошки, получил свое имя от своего хозяина Олега Николаевича Серебрякова. Хотаб – большой любитель свежей рыбы. Наверное, он вспомнил того, кто угощал его прошлым летом чебаками, явился в гости и уходить, как видно, не собирается. Домой он бегает только навещать своего друга, овчарку. Возможно от него и перенял кот собачьи повадки.

Сегодня снова шквальный ветер, а к ночи разыгралась адская гроза с непрерывными вспышками молний. Дождя нет. Муж говорит, что это – сухая гроза.

Когда дикий грохот стихает, а молнии становятся зарницами, на западе оранжевым огнем разгорается горизонт, и вот тогда начинается маленький теплый дождь. Его тихую мелодию сопровождают трели соловья, сидящего в кроне молодой черемухи.

 

29 мая

Ночь любви: концерт соловьев и лягушек. Луна, как мячик, готовый скатиться вниз, легла на гору, потом поднялась еще выше. Окунувшись в облако, стала таять и над домом Макеева превращаться в живописный фокус, который потом мы увидим в его картине.

 

30 мая

Рассаду Гена пересаживает очень бережно. Чтобы саженцы не болели, старается прихватить на корешок побольше почвы. С растением разговаривает, как с ребенком.

«Дедушка, а почему ты говоришь с капустой? – удивлялась Катя. – У нее же нет мозгов…»

Слышат ли, понимают ли нас растения? Наверняка. Может быть всем известные слова «с легкой руки посажено» – это и есть догадка о том что зеленые питомцы отзывчивы на доброту и заботу.

«Сирень не хочет цвести, решили вырубить, а она взяла и расцвела!»

Я вспомнила рассказ жены художника Анны Яковлевны Зевакиной, когда сама хотела избавиться от куста сирени. Тридцать лет назад, подумать только, была посажена под окном и за все годы не цвела ни разу.

Вырубим.

И вдруг.… На верхней ветке куста появилось несколько жалких сиреневых звездочек, «Я расцвела, я умею цвести…» Вижу! Что с тобой поделаешь? Не тронем.

Грустно, когда сирень цветет – роскошнее не бывает, – а любоваться некому: хозяин покинул усадьбу.

А цветущей ранеткой соседа мы любовались постоянно. Старенький сосед продал дом. Новый владелец приезжает редко, в основном, на рыбалку и охоту.

Окна закрыты ставнями. Крыльцо окружают крапива и лопухи. Зачем-то разрубили ствол ранетки. Но ранетка ухитряется цвести. Проходя мимо цветущего ствола-инвалида, я каждый раз вспоминаю отцовский сад. Не зря, наверное, Бунин говорил: «Безмерно велика власть воспоминаний»

Привезла я с Брянщины лимонник, пион, ежевику.

Теперь на неженку-пиона насмешливо поглядывает из сочной зелени сибирский родственник, «пион уклоняющийся» – Марьин корень: «Тебя посадили на клумбу, подумаешь, аристократ.… А лечить людей ты умеешь?»

Ежевика легко прижилась возле большой черемухи. Весной она тянет из-под задавленных снегом засохших ветвей новые побеги. Колючая, неприступная. Напрасно крапива хочет подружиться с ней.

Дожди и сменяющая их жара – прекрасные условия для сорняков всех мастей, которые поднимаются как на дрожжах.

С каждым годом в деревне все больше зарастающих бурьянами усадеб. По вечерам заброшенные дома тонут в густой тишине.

…Стою у высоких металлических ворот замка -–коттеджа с навороченной архитектурной эклектикой. Телекамера прощупывает насквозь, охранник смотрит с недоумением.

Не беспокойся, секьюрити, да не пойду я в сад с подстриженной зеленью и холёными цветами. Не будет предметом моей зависти дизайн роскошных залов. Здесь все чужое и холодное, вполне отвечающее своему имени –Рублевка. Хуже всего, что нечто подобное готово поселиться в любом из лучших уголков российской природы. Рублевка объявила войну Ивановке.

И вот вместо слепленной из досок, украшенной детскими рисунками Кати летней кухни расположится шикарная беседка. Картофельное поле превратится в бассейн. Там, где поет под ветром кедр, можно построить обшитую душистой кедровой древесиной сауну.

И когда от убогой, старенькой калитки незваный гость пройдет под шатром из сомкнувшихся ветвей рябины и ели и, остановившись посреди двора, цепким взглядом осмотрит все, что можно снести и срубить, я вдруг узнаю в нем лицо бессмертного Лопахина, дельца из чеховского «Вишневого сада»...

 

1 июня

Помнишь ли, Ивановка, какие замечательные семьи жили здесь совсем недавно?

С Геннадием дружили озорные ребятишки Сликишиных. Он обучал рыбацким азам пацана Юрищевых, а с ним делился секретами рыбалки фронтовик Павел Никитич Прокудин. Это его сын мог разбудить нас ни свет – ни заря: «Эй вы, мать прислала горячего хлеба!»

Перед смертью Павел Никитич просил жену: «Дай мне стакан шампанского...» – «Паша, у меня нету шампанского, – плакала баба Фая. – Дам тебе беленькой…» – «Не надо…» Через день после смерти старика свалился стоявший у них во дворе старый тополь.

Еще один участник войны, морской офицер, ровесник и тезка моего отца Николай Александрович Морев был мастер на все руки. К нему ходили все деревенские, когда нужно было что-нибудь починить.

На Ивановском кладбище есть вросшие в землю плиты – могилы красных партизан, расстрелянных колчаковцами.

Карательные отряды «верховного правителя России» беспощадно расправлялись и с красными и с теми, кто не хотел идти в армию Колчака.

Много лет назад я снимала киноочерк о бывшем кольчугинском шахтере, добровольно вступившем в 17-м году в Красную гвардию. Именем этого легендарного бойца из отряда Петра Сухова назвал поэт Николай Асеев свою, посвященную ему поэму – «Семен Проскаков».

Я еще застала в живых старенькую Татьяну Ефимовну, жену Проскакова. Одноглазую. Глаз ей выбили белогвардейцы.

В Ленинске – Кузнецком, бывшем шахтерском Кольчугине, дочь Проскакова Александра Семеновна рассказывала: «Каратели хватали днем и ночью, всех, кто избегал мобилизации, избивали шомполами, нагайками до полусмерти. Или сразу расстреливали. В Камышинской балке расстрелянных тысячи…»

Александру Николаевичу Орехову было в те дни шестьдесят девять. Красногвардеец, шахтер с прииска Центрального. Знал Проскакова, вспоминал его слова: «…Не за манатки я воевал, а чтоб на хозяина спину не гнуть».

Переписывалась с командиром партизанского отряда Иваном Илларионовичем Бойко, у которого Проскаков был связным.

После общения со свидетелями событий гражданской войны в Кузбассе я не воспринимаю однозначно воспеваемую в наши дни личность Колчака. И можно ли без конца говорить о сталинских репрессиях и забывать о жертвах гражданской, о рабочих и крестьянах, безвинно погибших от рук белогвардейских палачей?

 

3 июня

Говорят, Ивановке не менее трехсот лет. В свое время здесь были школа, церковь, лесопилка, подвесной мост через таежную речушку Заломную.

Все это в прошлом. Теперь здесь нет даже магазина.

Не могу себе представить, что на месте пышных сенокосных лугов сеяли когда-то хлеба.

При виде таких вот цветущих полян плакала после перестройки брянская бабушка Федора: «Мы в войну на корове пахали, а заросших полей не было». Мой земляк, режиссер художник и поэт Николай Мельников писал в своей поэме «Русский крест»:

«Поставьте памятник деревне
На Красной площади, в Москве,
Там будут старые деревья,
Там будут яблоки в траве.
И два горшка на частоколе,
И пядь невспаханной земли,
Как символ брошенного поля,
Давно лежащего в пыли…»

 

4 июня

К сидящему на столе Гоше подлетает и с размаху сталкивает с места такой же серый, только более плотный ястребок. Судя по тому, как покорно уступает Гоша, это его супруга.

Голос у крылатой бабы хрипловатый. Рыбку берет неумело и боязливо.

Гошу легко отличаем от других ястребков из семейства «речная скопа»: поджарый, с надломленным пером в крыле и, как видно, немолод. Его подруга крупнее, с глуповатым видом, но гордой осанкой.

Наши птицы признают только нас. Едва появится кто-то на улице или во дворе, немедленно улетают.

Улетели, не дожидаясь угощения и сегодня: к нашей калитке подъезжает телега. Лошадь фыркает, мотает головой – ее одолевает мошкара.

Покупаем молоко у Людмилы Шериной, хозяюшки из соседней Комаровки. Ее внучка Аня веткой отгоняет оводов от лошадиной морды.

Наша Катя в таком же возрасте как-то сказала: «Дедушка, давай купим лошадку, заведем собаку и будем жить в деревне.»

Аня говорит, что хочет стать дизайнером.

Молодежь в нынешних селах можно видеть только летом, на отдыхе у бабушек – дедушек. Крестьянский труд так же не престижен, как труд рабочего. Молодые, сильные парни подвизаются в супермаркетах и ночных клубах, охранниками богатых. Лучшее, что может предложить им «рынок образовательных услуг» – профессию приказчика, говоря иначе, не по-русски – менеджера.

Ставьте, господа либералы, памятник уходящей деревне.

 

«Доярка из Хацапетовки».

Достаточно издевательского названия, чтобы понять, куда клонят создатели дешевой конъюнктуры этого фильма.

«От кутюр? Гламур! Гламур! Гламур!» – вещают по радио. И рвутся юные провинциалки в столицу, мечтая попасть на подиум, в попсу или замуж за олигарха.

Какая-нибудь Маша Распутина добьется цели, но судьбы большинства – московские панели или турецкий бордель.

Есть в провинции свои, доморощенные «образованцы». Выпадает им удача погостить в столице или заглянуть в Лондон – Париж – и этого счастья им вполне достаточно, чтобы с полным правом судить-рядить о том, что явно отвечает эталонам столичного комильфо, а что есть «махровая провинция». Неважно, если сами они живут в «махровой» и родились в здешних краях.

 

5-6 июня

Троица. А также дни рождения двух гениев – Александра Сергеевича Пушкина и великого испанца Федерико Гарсиа Лорки.

«Начинается плач гитары.

Тихо разбились рассвета бокалы…».

Гарсиа Лорка. Это он говорил когда-то: «Я люблю во всем простоту. Жить просто я научился в детстве, в нашей деревне, в Фуэнте – Вакерос. У меня деревенское детство. Пастухи, поля, небо, одиночество… Я люблю землю. Крестьяне, твари земные, животные – я сильнее чувствую их, чем другие…»

Мы были еще молоды, когда наш друг Миша Меломед дал мне почитать сборник Лорки, а когда увидел, что я переписываю стихи, подарил мне его.

«Антонио Торес Эредиа
Из храброго рода Камборьо,
Играя прутиком гибким,
Шел в Севилью на бой быков.
Смуглый, как лунные ночи…»

Я читала и перечитывала волшебные строки.

«…На полпути он срывал
Много крупных лимонов
И так долго бросал их в реку,
Что река золотою стала…»

И вот началось! Изучала испанский, купила пластинку с уроками испанского, разыскала сборник Лорки на испанском, купила словарь. И я была рада, что, откликнувшись на мое предложение, Кемеровское книжное издательство выпустило в 87–м сборник Лорки, иллюстрированный его собственными рисунками.

Гранада моя.… Так никогда и не посчастливилось мне побывать в Испании.

Годы рождения и смерти, точнее убийства русского и испанского гениев разделяет ровно столетие: 1799 –1899,1837 –1936. Перст божий?

И оба погибли от пули.

Гарсиа Лорку расстреляли испанские фашисты.

« В мире борются уже не человеческие, а вселенские силы, – говорил Гарсиа Лорка. – И вот передо мной на весах итог борьбы: здесь моя боль и моя жертва, там – справедливость для всех. И я опускаю свой кулак на ту чашу, чашу справедливости…»

Он не участвовал в политической жизни Испании в годы франкистского мятежа, но ведь ему принадлежит «Романс об испанской жандармерии»:

«…Полуночны и горбаты,
Несут они за плечами
Песчаные смерчи страха,
Клейкую мглу молчания.
От них никуда не деться…»

Боюсь не видать нам добра, пока живут и здравствуют на земле «сальери» – убийцы и ненавистники поэтов.

 

20 июня

Геннадию приснилось, что он сочинил Всемирную книгу сказок и читает ее людям, животным и растениям.

Однажды в автобусе я услышала рассуждения пожилой женщины: «Какие сказки? Зачем они? Дети теперь умные, компьютер понимают…»

Увы, нашим детям мы принесли западный, хищный рационализм.

В 1977 году Федор Абрамов гостил на американском ранчо и удивлялся, что юному Джеку телевизор заменяет книгу. « О чем мечтает Джек? Зарабатывать много денег. За два года после окончания школы не прочитал ни одной книги…»

Знал бы рано ушедший из жизни писатель, что такое случится и с нашими детьми! Он писал после путешествия в США: «Америка – страна фантастики. Высокий экономический уровень, сервис, деловитость и духовная нищета, невежество.… Поражает невежество детей, молодежи. Американская молодежь – ухоженные, отмытые современные, цивилизованные дикари…»

Гарсиа Лорка побывал в США в 1933-м. И вот его впечатление: «…Уолл-стрит поражает своим холодом и жестокостью. Золото течет туда рекой со всех концов света. Нигде в мире так не чувствуется полное отсутствие духовности, как там…»

 

1 июля

Погода солнечная, жаркая. Пчелы кружатся над чашечками чистотела.

Гена пьет на крылечке чай вместе со шмелем, который садится на чайную ложечку с сахаром, ползает по руке.

У крыльца пышно цветут ирисы. Распустился мак.

Фиолетовый ирис, золото лютика, алые лепестки мака – палитра природы. Здесь, в Ивановке краски земли звучали в унисон с кистью Зевакина. Виктор Сергеевич оставил нам суровые и нежные, грозовые и ласковые мотивы своих полотен – жизнь души, отразившей в себе сибирские контрасты русского характера. Он любил деревню. Не рвался в столицу. Был одним из плеяды великих провинциалов. Ломоносов, Есенин, Левитан, Бунин, Лев Толстой.… Да разве перечислишь всех тех, чье творчество рождалось в духовном климате русской глубинки…

Не забуду, как художник театра Марк Теодорович Ривин объяснял мне суть пьесы Горького «На дне»: «Дно, как вы думаете где? Внизу? Где темнота? А где светло? Наверху? А может быть дно-то наверху, а светится там, внизу…».

Наверное, вы согласились бы со мной, Марк Теодорович, что «махровая провинция» цветет наверху, в столичном климате.

«Махровые»– это те хозяева телевидения, которые кошмарят нас бесконечной информацией о криминале, насыщают эфир сериалами об изощренных убийствах и патологией секса. Это бездарная попса. Это режиссеры, ставящие на сцене перелицовку Пушкина и Чехова. Это сладкоголосые фальсификаторы истории. Это те, одержимые пошлостью и безвкусицей, которые раскрасили созданный в стиле кинохроники фильм-классику «Семнадцать мгновений весны»

Это безумные постмодернисты.

Мыслимо ли это? Во Франции, на родине высокого искусства открывают вернисаж «Наше тело», а предмет этого шоу – трупы людей, которых нужда заставила продать свои посмертные тела.

 

25 июля

На окне две банки. В одной – майский-июльский мед, в другой гудит взаперти еще недавно собиравшая нектар пчела. Пленница должна ужалить больного радикулитом, оставит в его теле жало и погибнет. Безропотно отдают человеку свою жизнь насекомые, птицы, животные, рыбы, растения – все, кого объединяет божественная Душа природы. Богословы называют ее Софией.

Однажды я разглядывала под микроскопом листик лебеды. Это был праздничный Космос: цветные планеты, мерцающие звездные спирали...

В журнале «Вокруг света» публиковали снимки из коллекции какого-то ученого – живой латинский алфавит на крыльях бабочек.

Увидев в микромире знакомые формы палочки, шара, спирали и звезды, ученые института микробиологии выдвинули гипотезу: там, в глубинах материи, природа как на полигоне испытывает многие будущие системы, устройства, узлы высших организмов.

Исследуя сложные информационные процессы, ученые приходят к выводу, что на биоэнергетическом уровне живые клетки животных, растений и человека общаются между собой.

Понятия не имея о будущем кощунстве под названием «Наши тела», философ, поэт и художник Максимилиан Волошин писал: « Наше тело – летопись мира. Оно есть точный отпечаток всей нашей эволюции во Вселенной…»

Еще более интересны образы его поэзии:

« Адам был миром, мир же был Адам.
Он мыслил небом, думал облаками,
Он глиной плотствовал, растеньем рос,
Гудел планетами, дышал ветрами…»

С Волошиным перекликается китайский мыслитель Ши Тао: « Горы и реки требуют, чтобы я заговорил за них. Они родились во мне, а я – в них…»

Вряд ли постмодернист Хиггинс, автор кощунства под названием «Наши тела», задумывался над великой тайной Божественного всеединства жизни. Он не спрашивал себя, почему и в нем самом кровеносные сосуды и нервы ветвятся как зеркальное отражение древесных ветвей и почему с древнейших времен символ мира Космическое древо, Древо Добра и Зла. Оно же образ человеческой родословной.

Незадолго до своей трагической гибели наш талантливый скульптор Алексей Хмелевской создал композицию «Во имя любви» – распятие Спасителя в пробитой, зияющей ране Древа Жизни. Это было бронзовое слово художника, который родился в Подмосковье, но жил и работал в Кузбассе и не стремился покинуть сибирскую провинцию.

 

8 июля

Дожди – солнце – дожди. Усыпанные поспевающими ягодами ветки малины изолировала от солнечных лучей буйно растущая изгородь, высоченная и крепкая молодая поросль. Ягоды превращаются в шарики серой плесени.

«Иду на вы»,– говорит природа.

В Японии землетрясение, в Приморье циклон. В США, Китае, Индии, Европе дожди заливают улицы городов. В Австралии пожарище.

У нас +320 в тени. На солнце по сообщениям метеорологов – сумасшедшие вспышки . Миллионы тонн плазмы летят в ионосферу.

В Астраханской области свирепствует саранча, а бороться с ней невозможно: фермерские хозяйства разобщены.

В Самаре, где дикая жара уничтожает посевы, фермеры разоряются, ведь они брали кредиты под будущий урожай.

Думаю о Столыпине. Пытаясь заменить крестьянскую общину на хуторские системы, он опирался, как известно, на опыт богатых прусских и польских землевладельцев. Но и география, и природа, и традиции России – нечто совсем иное.

 

10 июля

В последние годы катастрофические перемены климата заметны по всему земному шару. А ведь еще в 90е годы прошлого века академик Влаиль Казначеев писал об «эволюции со знаком минус», о том, что идея «допустимых загрязнений среды – не выход: человек деградирует, оторвавшись от матушки земли».

После меня хоть потоп. Вот так думали и те кремлевские чиновники- браконьеры, которые охотились в горах Алтая на архаров, занесенных в Красную книгу. Стреляли с вертолета, на земле добивая добычу. Вертолет МИ-171 разбился. Когда омоновцы прибыли на место катастрофы, снег, по их рассказам, был забрызган кровью людей и животных вперемешку…

В марте 87-го года я была в командировке, чтобы взять интервью у лауреата Ленинской премии, Народного писателя Киргизии Чингиза Айтматова. В разговоре я поделилась с ним своей тревогой: Кузбасский угольный разрез наступает на уникальный памятник природы доледникового периода – Кузедеевский Липовый Остров.

«Я понимаю, почему вас этот вопрос волнует, – отозвался Чингиз Торекулович. – Вы, наверное, обратили внимания, что я в «Плахе» тоже пытаюсь об этом сказать. Правда это не касается таких промышленных регионов – крупных, но, тем не менее, жизнь везде оказалась сейчас под натиском человеческой деятельности, и так получается, что человек как бы сам против себя работает. Он, увлеченный сиюминутными своими заботами и потребностями, не понимает, что рубит сук, на котором сидит сам…»

 

12 июля

– Может быть вода – кровь земли?

– Может…

Река бормочет на перекате. Ветерок небольшой, но мошкару от лодки отгоняет. Жужжит у Гены в руках катушка спиннинга. Блесна прекрасно имитирует бегущую рыбку, но щука не спешит хватать приманку.

– Не хочет брать, не хочет… Вот чувствую – стоит, глядит на меня, но не берет.… Прозевал я полнолуние…

– Хариус в это время не ходит?

– Ходит.

– А кроме щуки никто на блесну не идет?

– Ну почему… Окунь идет, таймень. Мастера даже налима на блесну берут…

– У реки свой язык, а разум?

– Есть. И земля разумна. Ты не думала, почему на земле есть все, что нужно? Все! От хлебных зерен и до нефти, угля.… Вот тебе тайга. Посмотри, какая кормилица! В войну мы с бабушкой Дарьей промышляли в якутской тайге колбой, ягодами, грибами, шишками…

Набрели как-то раз на избушку, а в избушке – беглые зэки. Бабушка им говорит: «Сыночки, у вас воды не найдется? Сухарики смочить…»

« Водичка, мать, у нас есть, а сухариков не дадите?» Пришлось делиться…

Ты знаешь, что моя бабушка по отцу, Дарья Евстратьевна, в институте благородных девиц училась?

– Не знала.

– Про деда, Алексея Алексеевича я тебе рассказывал, помнишь? Полковник царской армии. После 17-го сослан в Сибирь. Ну, скажи, разве это не парадокс? Его старший сын, дядя Трифон, воевал в войсках Блюхера. Была в альбоме у нас фотография: сидят рядком, нога на ногу, красногвардейцы, а у того, который в центре, на руках младенец. Отец говорил: «Это ты, а держит тебя Блюхер…»

– Имя твоего отца, Акепсим, очень старинное. Его только в святцах можно найти…

– Отец участвовал в боях у озера Хасан. Там и потерял правую руку…

– Что ты еще помнишь о дедушке?

– Отрывочные воспоминания. Знал, что дед –дворянин, но в то время об этом молчали.… В конце 40-х мы приехали в Анжерку к дяде Трофиму, и он уже жил здесь… Белый весь, седой, борода окладистая.… За стол садится – салфетку требует.… Как-то смотрит на меня так задумчиво, долго, а потом сказал бабушке: «Если б не советская власть, бряцал бы он серебряными шпорами…»

Дед был монархист, а я – коммунар. Я же в детдоме воспитывался и Советской власти благодарен всю жизнь. Но дед ненавидел комиссаров, а у меня нечто подобное к нуворишам из тусовки Ельцина…

И вот еще что. Помню, как дед сказал, что отмаливал грехи своих предков. А предки-то были из Южного общества декабристов…

Я смотрела на быстрое течение, покачивающее нашу лодку, думала о реке времени. Несет эта река в себе все наши родословные. Нам не дано доплыть до истоков... Ну, а если узнать историю рода? Тогда ведь кто-то из нас мог бы гордиться предками, а кто-то отмаливать их грехи. Правда, понятие о грешном у каждого свое. Рассудит нас единственный судья –Всевышний.

 

16 июля

«Под покровом зимней ночи
Медвежонок спать не хочет,
А в берложьей темени
Он не знает времени…»

Эту песенку дедушка пел тебе, Катюша, а сочинил он ее еще для твоей мамы. Помнишь?

«А над ним поет пурга,
А над ним лежат снега,
Сонные –пресонные,
как завороженные…»

Как ты думаешь, Гоша поет колыбельную своему птенцу? Иногда, когда он сидит на столбе, смотрит на меня , мне кажется, хочет спросить, почему Кати нет с нами. Скажу ему, что ты обязательно приедешь. Мы познакомим Гошу с Данилкой.

У нас настурция цветет. Цветет и нецветущая сирень. Чистотел пробивается сквозь ее листву, и вроде бы это она сама цветет желтыми венчиками.

А знаешь, почему на лужайке, которую выкосил дедушка, торчат какие-то пучки? Фиалки. Как заметит их в траве, так вместе с травой и оставляет.

В нежности к растениям вы похожи. Помнишь, ты читала мне стихи? –«Не рвите цветы, не рвите, пусть будет нарядной земля…»

Нашла я лоскуты, из которых собиралась шить покрывало на твою детскую кроватку и решила, что теперь уже буду шить для твоего сынка. А дед-прадед будет петь Данилке свою колыбельную.

«Он, прижавшись к теплой маме,
Темноту сверлит глазами,
Но не видит ничего,
Кроме меда одного…»

Ягоды поспели. Дрозды угощаются земляникой, воробьи –иргой. А вас угостить не получается, вы далеко от нас.

 

20 июля

В рекламе богатой фирмы «Снежная королева» всем известная Орбакайте спрашивает женщин: «А вы где одеваетесь?» И каждое утро телевизионный «Модный приговор» обучает угождать работодателю, соблюдая корпоративный стиль одежды. «Шику-блеску дай!» – голосит попса. Такого бесстыдства не выдержал наш телевизор: завизжал, потемнел и отключился.

Это было в городе. В Ивановке телевизор смотрим нечасто. У меня, проработавшей на телевидении почти четыре десятка лет, нынешние программы все чаще вызывают отвращение.

«Я теперь неформат», – сказала незадолго до смерти Людмила Зыкина. А кто формат? Да вот хотя бы певички из «Виагры», которым вручают премию «Золотой граммофон» за исполнение вульгарного хита.

Бывают приятные исключения.

В гламурном шоу «Две звезды» поет Дмитрий Певцов.

«Ой ты степь широкая…»

Сердечная печаль и любовь к родному, эхо русских просторов, непостижимая перекличка времен… Бог знает, как сумел все это почувствовать молодой актер…

Но я радовалась, а элитная публика из шоу поспешила отдать свои голоса воплям модного голливудского мюзикла: «Шику-блеску дай!»

Культуру подменяют суррогатами. Но однажды сквозь серость попсы вдруг прорываются песни Пахмутовой. О романтике БАМа, об усталой подводной лодке, о Гагарине, о девчатах и старом клене, о ласковом олимпийском медвежонке, о нежности, о простой заботе – любить свое Отечество.

Приходит Песня. И побеждает.

 

22 июля

В советское время в нашу элиту входили инженеры, ученые, конструкторы, писатели. Элитарии нынешней России в основном те, кто живет за счет разграбленных народных богатств. Это те, кого три года назад с трибуны Всемирного русского народного собора бывший тогда еще митрополитом владыка Кирилл назвал «папуасской элитой», «господами, которым человеческая цена – две копейки в базарный день».

«Мне никогда не было так стыдно быть богатой, как в это время, когда приходят ко мне старухи и кланяются в ноги из-за двугривенного или куска хлеба…»

Читаю мемуары дочери Льва Толстого, Татьяны Сухотиной-Толстой.

В 1918-м году, когда имение ее мужа было разграблено, она писала: «К большой радости у меня ни к кому из крестьян нет никакого дурного чувства».

В это же время Александр Блок пишет в дневнике: «Почему гадят в любезных сердцу барских усадьбах? Потому что там насиловали и пороли девок. Почему валят столетние парки? Потому что под их развесистыми липами и кленами господа показывали свою власть. Но ведь за прошлое отвечаем мы? Мы – звенья единой цепи. Или на нас не лежат грехи отцов?»

Стоит прочесть слова Александра Блока, адресованные жене: «Есть своя страшная правда в том, что теперь носит название большевизма, твоя точка зрения несколько обывательская. Надо... – и дальше следуют слова, которые заставляют крепко задуматься: ... надо подняться выше...»

Именно так: подняться выше, подняться над собой. Как сумели это сделать Блок и дочь Льва Толстого. Как сумел сделать это репрессированный, но не отрекшийся от Советской власти актер Георгий Жженов, который заявил: «Я отсидел семнадцать лет, но Родину оскорблять не позволю». Как много раньше сделал это Михаил Лермонтов, когда на дуэли он выстрелил, не в обидчика, а в воздух.

Вот это и есть она, истинная русская элита.

 

8 августа

08-08-08.…В прошлом году в этот день грузины уничтожали спящий Цхинвал. В Китае был праздник Олимпиады, а эти звери бросали гранаты в подвалы, где прятались женщины и дети.

Смотрим кадры, запечатлевшие зверства «демократов». В Южной Осетии, Ираке, Югославии... В памяти оживает ад 41-го: ночные бомбежки Брянска, красное от пожара небо, прощание с отцом и мамой, уходящими на фронт, эвакуация…

Тем, кто вернулся с войны, наверно, открылась особая, наивысшей степени любовь к детям и природе. Я понимала это, когда смотрела на композиции Бориса Павловича Заложных. Это были сделанные из сучков , бересты, ореховой скорлупы человечки, зверюшки, птицы – веселые сказочные персонажи. Они лучились добротой. В них жила улыбка художника, которую пыталась стереть железная рука войны.

Летом 42-го в бою под Воронежем осколком снаряда разворотило челюсть бойцу 847-го стрелкового полка Сибирской дивизии, юноше из Анжеро-Судженска. Сделали несколько операций. Говорить он стал с трудом. Но у сердца свой голос. Чтобы люди услышали его, он стал художником.

 

17 августа

На обрыве у реки общается с кем-то по сотовому добрый молодец. Проходя мимо, слышу мат за матом. Возле дома соседа-бизнесмена работают гастробайтеры. «Здравствуйте», – приветствует меня, незнакомую ему, юный узбек Бахтияр.

Гена латает крышу бани. Рубероида не хватает. Пристраивает кое- где большие куски из старой резиновой лодки. Предстоит еще чинить забор. Сосед, у которого перестраивают в доме полы мальчики-узбеки, разрешил нам брать обветшавшие доски.

Осень уже напоминает о себе развешанными по веткам ели паутинками. Все гуще наливаются красным гроздья рябины. Теперь любая рябинушка заставляет вспоминать Виктора Зевакина. Он говорил, что рябину любит писать с той поры, как новые хозяева отцовского дома, срубили это дерево. Но я думаю, что осенние, рябиновые пожары так же, как белоснежные черемуховые поэмы в зевакинских картинах – зеркало его темперамента, а главное – в деревенских мотивах Виктор Зевакин искал душу России.

У каждого из художников свои заветные тайны.

Надувная лодка часами укачивает на реке Сашу Макеева, никто не знает, да и сам он не сможет объяснить, как напевы воды на перекатах и упавший в реку закат переплавляются в грезы его живописного космоса.

Весна и осень, лето и зима открываются у Анатолия Чернова таежной лирикой.

Из своего особого измерения видит Анатолий Хуторной и передает в хрупких рисунках неуловимое родство птицы и цветка, травинки и насекомого.

Валерий Громов перекликается с незнакомым ему поэтом Мельниковым, выразившим свою боль о покорно умирающей деревне: все чаще пишет Валера сумеречную ивановскую грусть.

Приезжая в Ивановку, Борис Павлович Заложных обращал наше внимание на большие твердые наплывы на березах. Мы бы никогда не догадались, что именно эти родинки берез называют капом. В невзрачном с виду комке плотно скрученных древесных волокон таятся фантастические узоры, а в этих узорах Борис Павлович отыскал наивную, теплую красоту птичьего оперения, создал сияющую «птичью» посуду: чашу «Перепелка», ковшик «Курочка – ряба», столовый сервис «Царь – птица».

Геннадий решил устроить выставку мастера на своем заводе. Выписал гостю пропуск почетного гостя «Карболита».

В зал заседания заводоуправления шли рабочие из всех цехов. Улыбка художника, создавшего вещи с живыми характерами, передавалась каждому, и всем хотелось потрогать и погладить бархатистые на ощупь с бегущими по ним ручейками света фигурками из таежной сказки.

Бывают странные и, может быть, неслучайные совпадения.

«В Анжерке мы бегали из детдома на стадион смотреть тренировки футболистов, и я видел среди них парня с изувеченным лицом. Только потом, когда познакомился с Борисом Павловичем, узнал в нем того молодого футболиста…».

 

25 августа

Синие облака, вставая на горизонте, клубились, отсвечивали золотом, и дорожка их шла по небу, заметно снижаясь. Облака смыкались с землей. Если ступить на самую низкую из облачных ступеней, а потом на другую, третью… Может быт,ь и сорвешься, но бухнешься в самую нежную на свете облачную массу.

Далеко внизу темнела тайга, а дальше, в зыбкой дымке был виден город. И твой завод…

– Эта смена ночная уж очень была нелегка.

Пропитался насквозь острым запахом дихлорэтана:

Не взглянул на еду, только выпил стакан молока,

И тяжелые ноги едва донесли до дивана…

– Так и было.

–А стихи писал и ты. Тебе корреспондент «Комсомольской правды» Саша Дергачев говорил: «Не путай, Гена, поэзию с химией, а химию с поэзией.»

–Моей химии больше нет. Мой «Карболит»…

– Теперь «ТОКЕМ».

– Да. А в стране ведь не было такого мощного производства ионитов, как у нас. Подводные лодки работали с мембраной из ионообменных смол, очищали воду, воздух, всю экологическую систему…

– Даже я полюбила ваш девятый. Пыталась рифмовать о нем:

В эти доли секунды золотая, как звездная крошка,

Родилась в аппарате диковинной марки смола…

– Для меня стихами стали формулы. Пришел я в девятый, когда цех еще не пустили. Все аппараты руками потрогал…

– И в минуты раздумья мастер смены грызет карандаш.

Сквозь железные формулы стих пробивается ласковый,

Аварийный сигнал! И летит он на третий этаж,

На ходу надевая защитную маску…

–Бывало и такое …

–Ген, ведь ты мог однажды не вернуться домой…

– Ты о той аварии, когда забило стоки? Тогда я пришел принять ночную смену, а производство было уже остановлено.

–Было же распоряжение начальства: ждать до утра аварийную бригаду…

–Было…

– А ты…

– Я надел противогаз и нырнул в колодец со стоками возле станции нейтрализации. В стоках бывает обычно вся органика, кислота, щелочи, но хуже всего –давление, столб в полторы атмосферы. Когда я тащил со дна забивший выход мешок с некондиционными смолами (он упал в колодец случайно), жидкость хлынула под напором, руку засосало… Но если б передавило шланг, я бы не вылез…

– А потом больше месяца шелушилась кожа…

– Но цех-то я запустил! Был приказ директора: за несоблюдение техники безопасности объявить выговор, за ликвидацию аварии премировать… Не могу теперь спокойно проходить мимо завода. Гудел мой «Карболит», дышал. А теперь иду и не слышу его дыхания…

– «Поставьте памятник заводу»?

– Можно сказать и так.

… Синие, белые, серые плывут над городом облака. Город меняет лицо. И улицы ухожены, и заводы не газят, как раньше. Обескровленные заводы.

 

6 сентября

Когда муж приходит с рыбалки с пустым садком, но с довольной улыбкой, знаю: опять упустил большую щуку, а то и тайменя. Но для него удовольствие – сам процесс.

– Гоша улетел?

– Да, что-то не видно их…

– Когда на хариуса?

Жена заядлого рыбака, я не умею толком насадить на крючок червяка. Еще сложнее для меня снять с крючка косящую глазом от боли рыбешку. Ханжа. Но Гена все же сумел заразить меня азартом рыбалки. Мне нравится ходить с ним на хариуса. В тишине звенит маленький колокольчик, и ты хватаешь, тащишь («Быстрее!») к берегу закидушку… Часто вместо хариуса на крючке сорожка или водоросли. За несколько часов можно поймать иногда не более десятка скользящих на быстрине рыбешек, но уж после этой рыбалки не станешь завидовать тем, кто ведрами тащит пойманных китайскими сетями окуней и щук. И даже если твой улов весь лишь пара хариусов, будешь, доволен улыбкой осеннего вечера, лучом закатного солнца, зажигающего листву прибрежного тополя, что сияет, как тихая свеча.

 

12 сентября

Чем больше смотришь на звездное небо, тем больше тянут к себе эти загадочные чертежи, эти магические коды. Тоска недосягаемой тайны.

 

20 сентября

В эту ночь не спалось.

Вспомнились слова женщины из Германии, гостившей в наших краях.

Проезжая по Томи на теплоходе, немка была поражена красотой сибирской природы, удивлялась и говорила русской подруге: «Как ты могла уехать отсюда?»

Уезжают по-разному.

Можно жить в Ивановке, а мысленно пребывать в Майями.

Можно жить в Америке, считать себя россиянином, а к русскому относиться с высокомерием, как Набоков. Он читал в университетах США лекции по курсу русской литературы и объяснял студентам, что Достоевский – «посредственный писатель», а все его герои – психически неполноценные.

И можно как Бунин, живя в эмиграции, писать только о России и тосковать о Родине.

… В ночной тишине слышно, как кряхтит старая изба. Она будет скучать без нас. Слышен стук падающей переспелой кедровой шишки. Больше всего буду вспоминать тебя, кедр, ангел-хранитель нашей усадьбы…

Постель у окна. За окном непроглядная тьма осенней ночи.

Вдруг вижу в темноте за окном светящийся рисунок, похожий на вырастающее из земли маленькое серебристое деревце.

Выхожу в палисадник. В луче фонарика – пенек срубленной высохшей год назад, бузины. Выключаю фонарик – пень сияет, фосфоресцирует. Деревце света, кто ты? «Бузина. Я живая, да, я живу…» Душа дерева?

 

5 октября

За окном городские шумы. Пишу, а под стеклом на письменном столе – маленький рисунок Кати: цветными карандашами – облака и полянка, черным стержнем ручки – летающие в цветках бабочки и, по-моему , комары. Солнышко, как всегда, с глазами…

Недалек тот день, когда рисовать будет Катин сынок. Шаловливый в свои два с половиной года, Данилка как-то удивил меня не по-детски внимательным, изучающим взглядом: кто ты такая?

Заканчиваю шить для Данилы лоскутное покрывало. Я скажу: Даня, это Ивановка. Он поймет, что такое Ивановка позже, когда мозаика лоскутов превратится для него, как для меня, в многоцветье деревенских дней, весенних, летних, осенних…

Акварель восхода и медовые краски заката. Искры луны в реке и серебро прыгающих рыбок. Блеск молнии и радуга. Звездные чертежи над крышей дома. Звездный рисунок срубленного дерева на земле. Самоцветы гальки под дождем. Снежнобелые шляпки шампиньонов под кедром. Витражик просвеченного солнцем кипрея и золото сурепки, любимого лакомства моего военного детства. Древний, не поддающийся описанию колорит лежащего у колодца обломка окаменевшего дерева. Сиреневая вспышка крокусов, березовый листопад.… И переходящая в макеевские краски деревенская тишина…

Пришло письмо из Санкт-Петербурга от Людмилы Владимировны Крутиковой-Абрамовой. Приближается юбилей Федора Александровича, ушедшего из жизни заступника русской деревни. Если бы мы все осознавали всерьез то, о чем он говорил и писал! «... да ведь это же мать родная. Все мы с вами и не только мы, все народы мира вышли из деревни... Русская деревня – это та нива, на которой всколосилась вся наша национальная культура, наша этика, нравственность, наша философия, если хотите, наш чудо – язык...»

 

14 октября

Покров. Порхают первые снежинки.

Как же это поется? «Есть только миг между прошлым и будущим...». Да нет его, этого мига. Вчера – сегодня – завтра неразделимы, неразрывны. И это, наверное, понимает Сергей Урсуляк, режиссер сериала «Ликвидация» и сериала «Исаев», созданного по той же прозе Юлиана Семенова, которая в советское время вызвала к жизни фильм-классику «Семнадцать мгновений весны».

Я бы сказала, что сериал «Исаев», менее удачный, чем «Ликвидация». Своеобразные этюды про «штурмовые ночи Спасска, Волочаевские дни...».

В прессе сердитые голоса: спекуляция на любимом киношедевре. Вдумайтесь, недовольные: Тихонов – сын советской цивилизации, Штирлиц – символ советского. А легко ли создавать образ молодого советского разведчика после Тихонова, а главное – в дни, когда либеральная пресса и телевидение поносят все, что было в СССР без разбора, пытаясь покрасить не только фильм, но и саму историю в тот цвет, который по вкусу только им, чтобы отождествить для молодежи понятия «СССР» и «ГУЛАГ».

Ох, как непросто быть сегодня актером, искренне достойным того, кто был кумиром советских и постсоветских поколений. А тут еще музыка Таривердиева и реклама к фильму: «Молодость Штирлица».

Даниил Страхов. Подражает он Вячеславу Тихонову или вживается всей душой в образ того, кто станет Штирлицем? Неважно. Он – актер. Играет заданную роль. Завтра он будет играть что-то, может быть, совсем противоположное по смыслу. Забудет, что был на экране советским разведчиком.

Забудет ли? Прошлое в нас. И наше собственное прошлое и то, что прорастает генами предков.

Сегодня молодой актер Даниил Страхов – один из тех, кто, стремясь проникнуть в духовную суть советского времени, эпохи наших отцов и дедов, ощущает в себе и хочет передать всем нам эту неразрывность прошлого и настоящего.

Спасибо Даниил. Пусть бы поверил таким, как ты, и не отрекся от меня мой правнук Данилка.

Ноябрь 2009г. 

Прокомментировать
Необходимо авторизоваться или зарегистрироваться для участия в дискуссии.