Адрес редакции:
650000, г. Кемерово,
Советский проспект, 40.
ГУК "Кузбасский центр искусств"
Телефон: (3842) 36-85-14
e-mail: Этот адрес электронной почты защищен от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра.

Журнал писателей России "Огни Кузбасса" выходит благодаря поддержке Администрации Кемеровской области, Министерства культуры и национальной политики Кузбасса, Администрации города Кемерово 
и ЗАО "Стройсервис".


Виктор Арнаутов. Слышавший реки, и травы, и даже недра земные… (О Геннадии Круглякове)

Рейтинг:   / 1
ПлохоОтлично 
Его имя и фамилия в моей сознательной жизни возникли тогда, когда я только-только начал  приобщаться к писательской среде.
Выпустив в 1999 году в Новосибирске свою первую книжечку рассказов «Вариации на тему «Вокруг рыбалки», ранней весной следующего года я оказался  в Томской области, на своей малой родине Пудино, на 60-летнем юбилее нашей средней школы.
Я с гордостью раздавал свои первые автографы, даря и подписывая книжечку  своим родичам, друзьям, учителям и однокашникам.  Среди однокашников оказался и Миня Синицын – местный самородок-Кулибин, первым запустивший в наш  Богом забытый болотный край центральное телевещание.
Принимая в дар мою тоненькую книжку в синей обложке, Миня,  стеснительно улыбаясь, спросил:
- А ты не знаком случаем с писателем Геннадием Кругляковым?
Я напряг свою память и не обнаружил в ней такового.
- Н-нет, - запинаясь, виновато произнёс в ответ. – А кто он?
- Да... материн родственник. Племянник её двоюродный. Выходит, он нам с Шуриком троюродным братом доводится... Тоже книжки пишет...
- Да-а? А где он сейчас? – поинтересовался я, скорее из вежливости.
- Жил где-то в Алма-Ате, а теперь, кажется,  куда-то  под Москву перебрался...
- Ну, Миня! Ты бы ещё про кого из забугорных спросил... Я и своих-то, кузбасских писателей, знаю: раз-два – и обчёлся.
- Так он же наш, пудинский. А жил и в Ляшкино, и в Красном Яре. После нашей школы Томский политех заканчивал...
- Даже так? А возраст у него какой?
- Да постарше нас с тобой лет на десяток, чуть более...
- Нет, Миня,  не припомню. С таким не встречался... И зацепиться даже не за что...
На том наш разговор с Михаилом Синицыным тогда и закончился. И, похоже, никогда в жизни я о нём бы и не припомнил. Если бы не один случай...
Издав очередью две своих следующих  книжки рассказов, я  был в писательской среде Кузбасса уже довольно известным «молодым» автором. Со многими поэтами и прозаиками я успел сблизиться. Сергей Донбай (наш руководитель студии «Притомье», которую я посещал), Владимир Иванов и Валентин Махалов дали мне рекомендации для вступления в Союз писателей России. С двумя последними у меня сложились весьма дружеские отношения. Из общения со мной, а особенно после книги «Где Чузик мой коричнево змеится...», они уже знали и о Пудино, и о речке детства моего – Чузике. 
Я стал частенько наведываться в Дом литераторов Кузбасса. А однажды, было это в ноябре 2004 года, среди завсегдатаев  сего пристанища  поэтов и прозаиков, я застал в нём и Валентина Махалова. Дядя Валя (так мы, «молодые», называли его) держал в руках книгу, заинтересованно и внимательно вчитываясь в неё.
Увидев меня и поздоровавшись, он, возбуждённо тут же выдал:
- Ты знаком с поэтом Геннадием Кругляковым?
- Я знал одного Круглякова, но его звали Анатолий Иванович. Да и поэт-то он был, сам знаешь какой... Прозаик всё-таки...
- Нет, этот другой, Геннадий. Тоже, между прочим, пишет про твой Чузик. И поэт - хороший!
- Интересно... К сожалению, не знаю такого...
На этом разговор наш окончился, дядя Валя спешил и  был озабочен предстоящей творческой встречей.
Зайдя к Анатолию Павловичу  Иленко, заместителю Председателя Союза писателей Кузбасса,  увидал у него на столе книгу “Слушая реки  и травы” - того самого автора, о котором только что говорил мне Махалов. Я  с любопытством раскрыл её и почти на первых же страницах обнаружил до боли родные и знакомые  топонимы: Ляшкино, Красный Яр, Пудино, Чузик... А чуть далее и фамилии: Захаровы, Кругляковы, Пуртовы, Гиеш, Антиповы... Вот это сюрприз! Оказывается Геннадий Кругляков - мой полнейший земляк, родившийся, как и я, в местах  спецпоселений, в соседней деревеньке Ляшкино (у меня в повести - Ляхово), в шести километрах от моего Красного Яра.
Придя домой, читал взахлёб его мемуары до полуночи и до того расчувствовался, что не мог  уснуть потом ещё часа три... Особенно зацепило меня описание его сиротского детства.
А когда дело дошло до того места, где он жил в Красном Яру, в деревянном рубленом доме, что стоял как раз напротив нашей начальной школы, у меня и вовсе возникло жгучее ностальгическое чувство. И подозрение: уж не тот ли самый это дом, в котором вырос и я? Только с Геннадием это происходило десятью годами ранее.
На следующий день я с нетерпением позвонил маме, что жила в Пудино. Стал спрашивать про Геннадия, Захаровых, Кругляковых. И, между прочим, поинтересовался:
- Мама, а у кого вы купили дом в Красном Яру, что напротив школы?
- У Бекаревых, - услыхал я в ответ и был разочарован.
И всё же ещё теплилась у меня надежда:
- А что, они всегда там жили?
- Нет. Они покупали его у Кругляковых...
Вот оно! Точно! Всё-таки моя интуиция и вычисления не подвели меня!
...Читая книгу «Слушая реки и травы», я дошел до его публицистики. Очень даже неплохо пишет. Зрело. А главное - чувствуется четкая, если не жесткая, жизненная позиция и оценка всего происходившего и происходящего сейчас. Помимо прочего, в этой книге есть заметки и статьи о творчестве таких поэтов, как Виктор Боков, Георгий Иванов, Николай Рубцов, Александр Твардовский,  а это - уже показатель...
Возникла мысль: а не написать ли ему письмо? Познакомиться и выслать  последние две своих книжки о наших с ним общих родных местах. Авось, да и напишет что о них. Ведь нашим-то, кузбасским собратьям по перу, по большому счёту  до них и дела нет. Как будто я и не пишу и не издаю их, а читатели-покупатели и не интересуются моими книжками.. .
Из всё той же книги я узнал и о нелёгкой судьбе моего земляка. А судьба уготовала ему весьма замысловатую биографию.
Родился он в предвоенном 1938 году. Его мама, урождённая Захарова Прасковья Ивановна, вместе с раскулаченными родителями была выселена из деревни Карачи, что в районе озера Чаны, в Нарымскую ссылку - «за болото». Как говаривали ссыльные спецпереселенцы, высадили их «на голую кочку»  в рямной тайге, на берегу речки Чузик. Там, в восемнадцати километрах от районного центра Пудино (тоже образованного в 1930 году исключительно из ссыльных), наспех выстроились бараки и домишки деревушки, названной Ляшкино. А по соседству, шестью километрами ближе к райцентру, на высоком берегу Чузика разбежались и домики Красного Яра. Красный Яр - раза в три  побольше Ляшкина, в нём была уже и начальная четырёхклассная школа с двумя учительницами.
Нередко в часы досуга и бессонные ночи я, уже довольно взрослым, принимался по памяти воспроизводить все дома этой деревушки. Насчитывал порядка 50 дворов. А ещё – вспоминал: кто же из живущих в ней был какой национальности. И выходило, что на полсотни дворов в ней жили люди аж пятнадцати национальностей! Поистине интернационал – из сосланного спецконтингента. Нет теперь там никого. И деревушки той совсем нет...
Тайна своего рождения Геннадию открылась не сразу, уже в сиротстве, лет в десять. Роясь в бельевом шкафу у своей тётки, он вдруг случайно обнаружил свидетельство о рождении. В нём были имя и дата  рождения его, но самое страшное – там  стояли другая фамилия и другое отчество – Браницкий Геннадий Теодорович...
Несколько позднее из рассказов родной тёти Геннадия выяснилось следующее: его мама в 1937 году была направлена на курсы бухгалтеров за двести вёрст от Пудина - в Парабель, центр соседнего района. Там  у них преподавал ссыльный поляк Теодор (Фёдор) Браницкий. Возникли взаимные чувства, перешедшие в интимные отношения. А вот соединиться любящим ссыльным людям, находящимся на поселениях в разных местах, власти не позволили. В  следующем  году  появился на свет Гена, уже в деревушке Ляшкино Пудинского района, куда из Парабеля вернулась его мать.
Родился Геннадий и вырос безотцовщиной. Уже много позднее, интересуясь своей родовой по отцовской линии, ниточка разысканий привела его к известным польским семьям Браницких, ведущих свои корни от Александры Васильевны Браницкой, урождённой Энгельгардт, племянницы князя Потёмкина – жены коронного гетмана Франциска Ксаверия Браницкого и их дочери – Елизаветы Ксаверьевны Браницкой-Воронцовой. Да-да, той самой графини Елизаветы Воронцовой, с которой был роман во времена южной ссылки у самого Александра Сергеевича Пушкина! Не слабо... Может, отсюда и генетические истоки таланта писателя Геннадия Круглякова?! Как знать...
А с отчеством у него вышло так, что для поступления в Пудинскую среднюю школу в 1950 году потребовался  документ. Тут-то и выдали его приёмным родителям, как свидетельство-дубликат, с указанием фамилии и отчества приёмного отца. Так стал Геннадий Фёдорович Браницкий (Захаров) Геннадием Владимировичем Кругляковым.
Геннадий рано лишился и матери - умерла, унеся с собой и многие семейные тайны. Скончались и её родители. Маленький Гена вынужден был мыкаться по родственникам, чаще всего живя в многодетной семье своего двоюродного деда Потапа Захарова (родного деда моих друзей детства и однокашников - Мини и Шурика Синицыных и Толика с Володей Захаровых).
Как-то его, беспризорного Генку, заприметил председатель артели пихтового заводика Владимир Кругляков, живший в Красном Яре, в шести километрах от Ляшкино. Он и уговорил деда Потапа отдать ему мальчонку. Так и оказался Геннадий в семье Кругляковых, усыновивших его и давших ему свою фамилию и отчество. Вот и жили они (правда, недолго) в том самом доме напротив школы, в котором и мне потом довелось жить почти десяток годков, спустя некоторое время – сначала вместе с моими родителями, а позднее – наведываться туда к бабушке.
После окончания начальной школы смышлёного и способного  к учёбе мальчишку отправили приёмные родители учиться в Пудино. Все шесть лет учёбы мыкался он по квартирам, каждую субботу пешком преодолевая восемнадцать километров до дома в Ляшкино, куда переехали Кругляковы из Красного Яра. А под вечер в воскресенье – этот же путь обратно, с котомкой провизии на неделю за плечами...
Окончили мы с ним одни и те же школы: сначала начальную в Красном Яре, а затем и среднюю Пудинскую, с разницей в одиннадцать лет. Застал я ещё и некоторых общих наших учителей, так что получается: мы с Геннадием Кругляковым - дважды одношкольники.
Возможность вырваться из колхозной крепостной кабалы у молодёжи  тех мест была одна – поступить учиться в институт или техникум. Способности к учёбе у Геннадия сочетались с рано проснувшимся исследовательским любопытством. Так, на каникулах после окончания седьмого класса, он собрал образцы слабожелезистых руд, выступавших по обнажениям берегов нашего Чузика, и радужные разводья болотинок, свидетельствующие о наличии там нефти, и отослал всё это с сопроводительным письмом в Томск, в краеведческий музей. Было это ещё задолго до открытия в наших краях месторождений нефти и газа.
После окончания средней школы Геннадий без особых усилий поступает в Томский политехнический институт на геолого-разведовательный факультет, по специальности «Геофизика». Приобретая специальность, Геннадий пробует себя здесь уже и как поэт. Из-под его пера выходят многие стихи, не всегда ещё зрелые, но откровенные, исходящие от души, а не по заказу. В редакции институтской газеты «За кадры» раз в неделю собирается творческая молодёжь литературного объединения  «Молодые голоса».
Здесь, в Томске, он посещает литературную студию, знакомится с другими начинающими поэтами, и не только своего института, но и университета. Среди его молодых собратьев по перу оказываются студенты-политехники: Валерий Лихачёв, Геннадий Анохин, Володя Кононенко, Сергей Семёнов, Николай Доронин, Алик Изыгашев, возглавляемые молодым преподавателем Игорем Леоновым; студенты университета  Геннадий Юров, Анатолий Суздальцев и другие талантливые начинающие поэты. Его стихи начинают появляться в вузовских «многотиражках» и даже, временами, в Томской областной газете «Красное знамя».
Университетскую многотиражку редактировал в то время недавний выпускник филфака ТГУ поэт Василий Казанцев, с которым Геннадий познакомился на одной из совместных встреч пишущих студентов вузов города в 1959 году. Стихи Василия Казанцева для Геннадия были «новым веянием». Некоторых из новых стихов  Василия  он бывал первым слушателем. Мало того, старший товарищ знакомил и по-новому открывал глаза Геннадия на творчество Александра Твардовского, Василия Белова, Георгия Иванова, Даниила Андреева.
Незабываемые впечатления оставила у студента Геннадия Круглякова первая полевая геологическая практика – на Горном Алтае! Чуйский тракт, бирюзовая красавица Катунь, Чемал, величайшая гора Алтая Белуха...
После третьего курса была практика в Забайкалье, на Хамардабане. Впечатления от пребывания там Геннадий оставил в стихотворении:
На хвойный склон Хамардабана
С утра взбирается медведь.
К чему ему руда титана,
 Железо, олово и медь?
...А там, за озером Гусиным,
Степные стыли небеса.
Был жесткий хлеб. Слегка бензином
Попахивала колбаса....
В начале лета 1960 года отчисленный  с четвёртого курса студент оказался в Кузнецком Алатау – принятым на работу сначала младшим техником-геофизиком, а немного позднее – техником – в Северо-Алатауской геофизической экспедиции Западно-Сибирского геологического управления. Экспедиция  базировалась в Кемеровской области, недалеко от станции Тяжин. Почти два года он проработал, ведя магнитометрическую съёмку нового месторождения скарнового золота в районе деревни Натальевка. Стихи, казалось, рождались сами по себе:
Золотое песчаное дно
Самородки скрывало живые.
Я нашёл Золотое руно,
Погребённое в реки земные...
Ах ты, речка, таёжная речка,
Вижу солнечный твой перекат.
У тебя золотое колечко,
Может, с нашей речушки Кундат?
Написанные в полевых условиях стихи Геннадий отправляет в газеты, его печатает «Комсомолец Кузбасса», редактором которого в то время был Рудольф Теплицкий. За них ему шлют переводы – по три-пять рублей за публикацию.
Здесь, в Кузбассе, Геннадий Кругляков становится скороспелым семьянином,  заключив брачный союз в ЗАГСе станции Тяжин со студенткой Томского мединститута Валентиной Кузьминских. От этого  союза у молодых появилась на свет дочь Лариса. Геннадий и Валентина оказались настолько разными людьми, что брак этот никак не мог продолжаться длительное время.
В 1961 году Кругляков возвращается в Томск, восстановившись на заочное отделение своего института...
Потом было окончание института, распределение. Работа и скитание по экспедиционным геолого-разведочным горам Саян и Алатау. Была и Молдавия. И  опять судьба занесла его в середине шестидесятых годов в наш Кузбасс. На сей раз в Горную Шорию – в эти замечательные и уникальные природные места. Не без его участия в  районе Таштагола проводились геофизические исследования запасов магнетита - месторождений местных железных руд. Тут он однажды столкнулся и с чудом природы – реликтовым Кузедеевским липовым островом.
Ему казалось, что в то замечательное утро «пела и радовалась жизни каждая травинка». Под впечатлениями он пишет лирическое стихотворение и очерк об этом чуде природы, обозвав его «Кузедеевским бором», почти риторически вопрошая: «И как же он сохранился такой древний бор по соседству с неугомонным, неуживчивым человечьим пристанищем?»
Чутко вслушиваясь в дыхание природы, шелест трав и разговоры перекатных речных струй, он восклицает: «Теперь во всём я вижу красоту!» Геннадий продолжает писать стихи, отсылая их время от времени в газеты «Кузбасс» и «Комсомолец Кузбасса». Его печатают, он знакомится с кузбасскими журналистами и писателями. Сближается с поэтами Валентином Махаловым и Игорем Киселёвым. Игорь Киселёв становится и  редактором его первой поэтической книжки  «Взмах крыла», выпущенной Кемеровским книжным издательством в 1967 году.
Потом романтика геолога и лирика поманила его в Казахстан. На долгие двадцать зрелых лет его пристанищем становится столица Казахстана Алма-Ата. И здесь он попадает в круг замечательных поэтов и прозаиков, среди которых  находит особое взаимопонимание с удивительным поэтом Олжасом Сулейменовым.
Его очаровывают новые краски, новизна и архаизм нашего азиатского Востока,  как: ...археологическое эхо,
Эхо эпох и отдельного века,
Эхо могил океанских глубин,
Эхо платформенных глин...
Готовятся и выходят в издательствах Алма-Аты его поэтические сборники «Звёздная чаша» и «Золотое руно».
Как зримо и звучно-осязательно выглядит его небольшая зарисовка «Лето»:
Лето, моё лето, -
Дурманит, словно хмель;
Рубашка - в клеточку,
Да ночью – коростель,
Да по дорогам, в полдень,
Весёлый звон овса,
Да в волосах, как в поле,
Запуталась оса...
Помимо созерцательной лирики, в его поэтический голос всё чаще вклиниваются тревожные звуки и нотки озабоченности за природу и экологию, и всё оттого, что:
Я душу открыл небесам,
Ушам и свидетелям ложным,
Восторженным верил глазам,
Шагая по камням тревожным...
Всё оттого, что:
Приметы времени во всём –
В траве, в окраске мха,
И как склонилась над ручьём
Усталая ольха...
Всё потому, что:
На свидание с Небом я вышел
Средь притихших полей и холмов...
Вечный я житель покинутых мест –
Тучек озябших и ёлок окрест.
Всё потому, что «я чувствую времени бег», что  видится, как «рушатся стены и троны», всё потому, что «мы для природы всего лишь помехи» и что «может быть, лучше природе без нас»...
Как геолога, его не могли не интересовать предшественники, внесшие свой вклад в исследование и изучение Сибири, её богатств и недр. Среди таковых   Н. М. Пржевальский и П. П. Семёнов-Тяншанский, А. П. Окладников и В. А. Обручев,      И. В. Мушкетов и М. А. Усов. Биография и труды великого путешественника, геолога и исследователя Сибири и труднодоступных районов Средней Азии Ивана Васильевича  Мушкетова послужили основой для написания Геннадием Кругляковым  о нём книги  «Пегие горы», которая вышла в Алма-Ате в 1986 году.
Однако вернёмся  к тому времени, когда лично я узнал о существовании моего земляка – поэта Геннадия Круглякова.
Сразу же после моего заочного знакомства с Геннадием через его книгу появилось желание познакомиться с ним лично или для начала хотя бы написать письмо. Сделал я это едва ли не на следующий день. Написал очень тёплое и ностальгическое письмо, сообщив ему о нашем многом общем. Однако как было отправить это письмо адресату, ведь в нашем Доме литераторов его адреса никто не знал. Не мог мне толком никто сказать - и каким образом оказалась его  книга в ДЛК? Кто её туда принёс?
С большим трудом, окольными путями, сначала через маму, потом через Миню Синицына, его младшую сестру Екатерину, живущую в Томске, я наконец-то добрался и до распространителя книги Геннадия Круглякова – жены его двоюродного дяди  Павла Захарова (родного дяди Мини и Шурика Синицыных), живущей в Томске. От неё (Людмилы) я выяснил, что Геннадий Владимирович живёт теперь в подмосковном городе Электоросталь, узнал его почтовый и домашний адрес.
Моё письмо ушло в надежде на скорый ответ. Увы, такового не последовало.
Вскоре, в марте 2005 года, я побывал на очередном школьном юбилее в Пудино, где в числе именитых учеников и выпускников Пудинской средней школы  числились Владимир Крюков и мы с Кругляковым – как писатели России. Я надеялся на встречу и знакомство с ним. Увы, этого не случилось: Геннадий не смог приехать на встречу, послав туда лишь поздравительную телеграмму и парочку экземпляров своей последней книги.
А к этому времени у меня вышла новая книга «На рифах памяти». И опять – про наши с ним родные места и ностальгические времена.  На вечере встречи выпускников школы я делал видеозаписи и даже специально сфотографировался с моими  земляками – троюродными братьями и сестрой Геннадия Круглякова, с прицелом – выслать ему всё это с очередным письмом.
Кроме прочего, у меня была и ещё одна подспудная цель: а не напишет ли он свой авторитетный и компетентный отзыв о моей последней книге?
Наконец вместо письма в моей городской кемеровской квартире раздался телефонный звонок, по межгороду. Слегка запинающийся и путающийся волнительный голос представился: Гена Кругляков.
Он благодарил меня за письма, фотографии с вечера встречи  и мои  книги. Поскольку о книгах речь шла весьма сдержанно и даже как бы окольно, я понял, что до них у него пока дело не дошло и времени не хватило... Жаль... От такого разговора с ним по телефону настроение моё  было несколько подавленным, и представление о Геннадии Круглякове как человеке - не  самое приятное.
А через некоторое время,  в самом начале осени 2005 года, опять же по телефону, Геннадий сообщил мне, что собирается в Томск и планирует наведаться в Кемерово. Я обрадовался такой появившейся возможности.
Рано утром 28 сентября опять позвонил он. И попросил, чтобы я встретил его на кемеровском автовокзале. В этот день почти вся наша пишущая братия провожала в последний путь большого друга писателей – народного художника России Виктора Сергеевича Зевакина. Поэтому в ДЛК никого не было, и я решил привезти его к себе домой. Вот что осталось в моих дневниковых записях о той встрече с Геннадием Кругляковым.
30 сентября 2005 г.
Позавчера состоялась ещё одна интересная встреча. Точнее, визуальное знакомство с Геннадием Кругляковым. Приехал он проездом из Москвы, через Томск. Я его встретил на вокзале, привёз к себе домой. Взяли бутылку сухого красного вина и полторашку пива. На скорую руку сготовил и закусить. Включил видеозаписи с Пудинских школьных встреч... Помянули недавно погибшего моего друга, а  его троюродного брата - Михаила Синицына, который меня-то и вывел ещё лет  пять назад на поэта Круглякова.
Много говорили о поэзии и поэтах. Кстати, сам Кругляков - человек весьма своеобразный. За кажущейся простотой и демократичностью чувствуется уже некоторый латентный снобизм и высокомерие по отношению к провинциалам...  Категоричен в суждениях, непримирим к графоманам.
Из тех моих книжек, что я  ему выслал, он, похоже, прочитал не более двух-трёх рассказов. Хотя меня называет писателем (особенно в разговорах по телефону со своими знакомыми). Я же подписал и две своих книжки его томскому приятелю-земляку профессору ТПИ Гуртякову А. М. (Я о нём наслышан, но не знаком). Покоробило меня как профессионального библиотекаря  его отношение к дарственным книгам вообще. Сказал, что и хранить многое не стоит и выбрасывать не очень хорошо... Что уж говорить про то, что их он внимательно читает... Так, разве что перелистнёт иногда, засунув потом в какую-нибудь темнушку.
Показал ему наш журнал “Огни Кузбасса”. Он его даже толком и не посмотрел. Правда, поинтересовался, а кто такой Михаил Анохин? Эта фамилия для него ассоциативна с его погибшим другом из студенческой томской юности.
 Много рассказывал о знакомствах с Леонидом Мартыновым, Виктором Боковым, Олжасом Сулейменовым, Валентином Распутиным, Юрием Кузнецовым, Анатолием Парпарой, Станиславом Куняевым... Поносил Московскую писательскую организацию во главе с Гусевым, в которой уже порядка 1700 членов, огульно  называя всех  их графоманами.
Честно признаюсь, ожидал от подобной встречи большей теплоты и взаимопонимания... Вроде всё  не так уж и  плохо, но какая-то трещина и даже расширяющаяся дистанционность обозначилась. А накануне, буквально за день, я в “ударе нежных чувств” к малой родине и друзьям, особенно к так нелепо погибшему Мине Синицыну, просматривал видеозаписи. И даже наметил для себя: сделать видеодубль именно для Круглякова и отослать кассету в Москву. На ней - его троюродные братья - со стороны Захаровых и Синицыных... Теперь убедился: ему это не очень-то и нужно...
 Кругляков выразил сожаление, что не удалось встретиться в Кемерове с Махаловым и Юровым. Вспомнил про Мазаева и Донбая...
Однако книжку свою, которую я заполучил в нашем ЦДЛК ещё год назад, он подписал мне довольно тепло: “Дорогому Виктору Арнаутову - земляку, более, чем земляку, близкому человеку по восприятию этого грустного мира... Искренне - Геннадий Кругляков”. Ну, и на том спасибо...
Как ни странно, но после этой встречи отношения наши стали налаживаться в лучшую сторону. Особенно после того, как он прочитал мои книги. Частенько стал он позванивать мне по телефону из Электростали. Обычно уже в состоянии лёгкой прострации от принятого веселящего. Вот ещё одна запись моего дневника:
14 января 2006 г.
Позавчера позвонил из Москвы Г. В. Кругляков, поздравил с Рождеством и Новым годом,  сообщил, что родилась у него очередная внучка. Хвалил опять мою прозу. Только лучше бы он написал что-нибудь о ней критического – было бы нечто  материальное, а не устно-хвалебное.
Я сделал фотографии для своего писательского фотоальбома. Пополнил фотками, где я – с Геннадием Кругляковым и с другом, новокузнецким писателем Владимиром Максимовичем  Неунывахиным. Поразительное внешнее сходство между ними! Они и возрастом одинаковы. Просто – почти одно и то же лицо! Бывают же такие вот  сюрпризы и загадки  Природы!
В Томске со временем образовалось своеобразное землячество бывших пудинцев, которые ежегодно, на День физкультурника, в середине августа  собираются человек по тридцать на пригородной даче мастера спорта и бывшего чемпиона России по мотогонкам - нашего земляка Владимира Махно.  Среди участников  этого «форума» встречаются доктора и кандидаты наук, профессора и доценты вузов, учителя и врачи, военные и инженеры, спортсмены и директора предприятий, культработники и телевизионщики, поэты и прозаики. И не только одни  нынешние томичи, но и новосибирцы, алтайцы, кемеровчане.
На одну из таких встреч пригласили и меня, соблазнив тем, что на неё обещается приехать из Москвы и Геннадий Кругляков. Я связался с ним по телефону. Он подтвердил это.
Мало того, он сообщил, что  намерен после встречи съездить и в наше Пудино, побывать и поклониться родным Красному Яру и Ляшкино... А поскольку не стало Мини Синицына, его троюродного брата  и моего однокашника, я даже посоветовал ему остановиться там у моей мамы.
Встреча пудинцев состоялась, как и намечалось, в августе 2008 года, в Тимирязево – пригороде Томска, на даче у Володи Махно. Приехал туда и я из Кемерова, со своими школьными друзьями - томичом Николаем Ковшаровым и шегарцем Анатолием Устюговым. Только на встрече этой не было  Геннадия Круглякова.
Его уже вообще не было в живых...
Но остались его книги и стихи. Много стихов. Среди которых и вот  это:
Слушая реки и травы,
Ранние голоса,
Думаешь: Господи правый,
Так ли прозрачна роса?
Так ли бездонны озёра
С чистою божьей водой?
Колокол звёздного хора
Грозно гудит над тобой.
Выдержать с нами соседство
Больше не в силах леса.
Есть лишь последнее средство –
Грозные небеса.
Небо огнём разразится,
В недрах послышится рык,
Чтобы освободиться
От неразумных владык...
Слушая реки и травы,
Милую детскую речь,
Думаешь: Господи правый,
Как их навек уберечь.
Прокомментировать
Необходимо авторизоваться или зарегистрироваться для участия в дискуссии.