Адрес редакции:
650000, г. Кемерово,
Советский проспект, 40.
ГУК "Кузбасский центр искусств"
Телефон: (3842) 36-85-14
e-mail: Этот адрес электронной почты защищен от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра.

Журнал писателей России "Огни Кузбасса" выходит благодаря поддержке Администрации Кемеровской области, Министерства культуры и национальной политики Кузбасса, Администрации города Кемерово 
и ЗАО "Стройсервис".


Серебристый отсвет души. (повесть о художнике В. Сотникове)

Рейтинг:   / 2
ПлохоОтлично 

Содержание материала

Сам город в начале пятидесятых годов оказался совсем непривлекательным.

Черные деревянные домики с огородами беспорядочно стояли на узких, после дождей очень грязных улицах. Только в центре красовались большими окнами пятиэтажные массивные здания, выкрашенные в желтовато-красный цвет. Такие строения Володя видел в Донецке и даже в Курске до войны. Они совсем не произвели на него впечатления. Но зато поразила река Томь. Широкая синяя лента прорубала надвое город. Владимир мог часами стоять на набережной и разглядывать воду, впитывая в себя сотни ее цветовых оттенков. Река покорила его. Это была любовь с первого взгляда.

Поселился Владимир у двоюродной сестры Марии. Ее семья оказалась не по

доброй воле в Сибири. Мать – сестра Ефросиньи Филипповны, вышла замуж за богатого крестьянина. В тридцатых годах его раскулачили и в телячьем вагоне со всеми домочадцами увезли в Сибирь. Здесь он поселился в скромной деревушке под Кемеровом. Человек обстоятельный, работящий, сноровистый, он быстренько выстроил дом, стал вести привычный для себя крестьянский образ жизни в колхозе. Словом, не пропал. Его дочь Мария, умная, способная к математике девушка, с отличием окончила техникум, устроилась бухгалтером на машиностроительный завод. И теперь вместе с мужем, сыном, свекровью жила в маленьком деревянном домике на улице Заречной. Каждую весну половодье подтапливало жилище до окон. Обитателям приходилось переселяться на чердак. В остальное же время года здесь был рай. В большом огороде обильно росли овощи и даже фрукты. Этим растительным царством командовала бабушка, свекровь Марии. Пожилая неугомонная женщина была очень доброй по характеру.

С бабулей у Сотникова сложились теплые отношения. Она испытывала к нему материнские чувства. Старалась подкармливать: то вкусный пирожок незаметно подсунет, то красный помидор сорвет с грядки и передаст ему, когда он соберется на работу. От подобного внимания у вчерашнего солдата становилось хорошо на сердце, он старался, в свою очередь, помочь бабуле по-хозяйству: дров нарубит, полы вымоет, печку растопит и, конечно, в земле на грядках покопается.

Володю поселили во второй комнате вместе с семьей Марии. Здесь стояли две кровати. Одну занимал сын двоюродной сестры, статный, с большим чувством юмора двадцатилетний парень. Вторую – супруги. Между кроватями на полу стелили постель Владимиру. Ночами он спал, как убитый. Через несколько месяцев нашел себе уютную комнатку в деревянном домике возле нынешней гостиницы «Кузбасс» и зажил самостоятельно. Но в гости к сестре захаживал, пропитывался там добрыми семейными отношениями и меньше скучал по дому, по матери.

На второй день, после приезда Владимира в Кемерово, Иван Данилович, муж Марии, повел его в фонд Союза художников. Сам он числился там художником-оформителем, талантливо резал по дереву. Когда надо было что-то достать из материалов, обращались только к Ивану Даниловичу. Он, круглоголовый, крепенький, как боровичок, был необходимым работником в фонде. Еще задолго до приезда Сотникова он стал «обрабатывать» почву: переговорил с директором Сильвестровым, с ведущими художниками Союза, от которых зависело трудоустройство родственника.

– Если парень окажется с искрой, возьмем, – пообещали ему.

Директор фонда Сильвестров вызвал уважительное чувство у Сотникова, как только он вошел к нему в кабинет и на лацкане цивильного костюма хозяина увидел золотую звезду Героя. По стати (высокий, очень плотный, громкоголосый) и по воинскому званию он был полковником. Владимир взглянул на него и сразу почувствовал в нем военную косточку. Привычно вытянулся, руки по швам, выкрикнул:

– Здравия желаю, товарищ директор! Сержант Сотников!

Сильвестров поднялся, протянул увесистую руку и добродушно пророкотал, кивая на стул возле приставного столика:

– Присаживайся, сержант. Рассказывай о себе.

Владимир, как отцу, без утайки поведал о пережитом в годы войны под оккупацией, как попал в Новогорловку, потом в Монголию, как учился рисовать, как в армии, фактически, работал профессиональным художником-оформителем. Хотел показать свои рисунки, которые принес в папке, но директор решительно отказался:

– Кадры в фонд у нас принимает художественный совет при Союзе художников. Там сейчас Кирчанов, фронтовик, художник-самородок. Думаю, он оценит и, если найдет в тебе проблески таланта, откроет дверь к нам в фонд. А я лишь хозяйственник.

Сильвестров поднял трубку телефона, набрал номер. Откликнулся как раз Кирчанов. Он выслушал энергичный рассказ о молодом армейском художнике и назначил время, когда Владимиру стоит зайти в Союз со своими работами. Сильвестров положил трубку и по-командирски требовательно вырубил:

–Теперь, сержант, все зависит от тебя. Смело в атаку!

После войны Кузбасс представлял раскаленную сковороду, на которой быстро-быстро выпекались шахты, заводы, гидроэлектростанции. Каждое новое предприятие окружало себя жилыми домами и Дворцами культуры, которые нуждались в художественном оформлении. У художников появился солидный денежный заказчик. Под него и был создан фонд, коммерческое предприятие Союза. Зарабатывая деньги, оно кормило станковистов. Дело было поставлено очень продуманно. Художник по заданию фонда выполнял оформительский заказ, получал деньги и на несколько месяцев уходил в творческий отпуск создавать настоящие картины, которые затем публиковались на выставках Союза. По ним и ценился художник. Оформление Дворцов культуры, красных уголков, бытовок считалось делом ремесленническим. Кто профессионально брался за дизайн, назывался мазилкой, маляром. В середине пятидесятых годов надо было появиться в Кузбассе художнику Василию Андреевичу Селиванову, чтобы с его помощью дизайн поднялся на уровень серьезного искусства. Другом и сподвижником новатора стал Владимир Ефимович Сотников. Но в пятидесятых его творческая судьба еще только начиналась…

Не успел оглядеться в фонде, как оказался в бригаде оформителей Дворца культуры в Мариинске. Это были молодые веселые ребята со своим коньком в творчестве. Слава Пошечинский, маленький, юркий, пронырливый, с большим чувством юмора, талантливо сбивал композиции. Он был автором проекта оформления Дворца в целом и руководил работами. За Виталием Алексеевым – высоким, нескладным, угрюмым по внешнему виду, но очень добрым и порядочным – были рисунки, которые он создавал всегда виртуозно на одном дыхании. Володя Померанцев хорошо передавал цвет. Это был художник европейской культуры, знал несколько иностранных языков. До окончания войны жил в Китае в семье белоэмигрантов, которые потом вернулись на Родину. Над ним долгое время тяготело подозрение. В работе его ограничивали, давали только возможность грузить и выгружать машины в продмагах. Только после смерти Сталина он оказался свободным в трудовой деятельности и даже был принят в фонд. В свое время Померанцев занимался профессионально дизайном еще в Китае. Работать с ним было одно удовольствие, он показывал такие приемы в оформлении, о которых нельзя было прочитать ни в одной советской книге. В своей технике Померанцев совмещал культуру Запада и Востока. Глядя на него, Сотников учился, хотя сам тоже оказался сноровистым, предложил бригаде раскрашивать фигуры сразу на потолке. Обычно, художники это делали на холсте, который расстилали на полу. Потом холсты поднимали к потолку и приклеивали. В этой операции было много трудоемкого. Холст высыхал после покраски, коробился, швы между кусками расходились, образуя глубокие трещины. Приходилось готовое сдирать с потолка, опускать вниз, докрашивать, заделывать швы и снова поднимать на высоту восемь-десять метров. Идея Сотникова понравилась. Соорудили леса, автор возлег на спине под самым потолком и стал лихо орудовать кистью. Руки затекали, на тело капала краска, но из-под кисти художника на белый свет являлись колхозники со снопами ржи, металлурги, шахтеры, строители, железнодорожники.

К осени бригада закончила оформление Дворца. Ребята получили приличные деньги и смогли на несколько месяцев отдаться, как они считали, настоящему творчеству. Владимир взялся за портрет Хемингуэя. Тогда этот американский писатель был кумиром молодежи, которой импонировал его скептический мужественный взгляд на жизнь. В-пятидесятых еще Советское общество оттаивало от жестокой войны. Снег, исчезая, открывал его хлам и раны. Глаза молодых особенно остро подмечали их. Быть скептиком становилось модным. Не миновал этого веяния и Сотников. Свои чувства он высказал в графическом портрете Хемингуэя. Жесткое, суровое, будто вырубленное, бородатое лицо.

В Союзе маститые посмотрели и сказали:

– Готовь на выставку.

Вскоре композиция «Старик и море» оказалась на выставке.

Удача окрылила Владимира. Ему нравились смелые, сокрушительные люди. Позднее он создал целую галерею портретов шахтеров, энергетиков, строителей. Психологическим обликом они напоминали американского писателя. Тот же типаж!

Первую серьезную творческую работу Сотникова заметил ведущий художник области Рейнгольд Генрихович Берг. Это была удивительно талантливая и стойкая личность. Наверное, все испытания, которые существуют на свете, судьба собрала и отдала ему. До войны счастливое детство и юность, ранняя склонность к рисованию. Без труда поступил и окончил Саратовское художественное училище, подготовился в Ленинградский художественный институт имени Репина. Потом словно белое полотно жизни поменялось на черное. В сороковом году попал в армию. В сорок первом на фронте в непрерывных боях. В Смоленске тяжело ранили. Из госпиталя направили на ленинградский фронт. Там однажды вызвали в штаб и отправили в глубокий тыл на сельхозработы. Как немец, он потерял доверие людей и власти. Ему даже запрещали рисовать Ленина-Сталина. Его жена и дочь тоже оказались в Сибири. У него осталось только одно право – выходить на колхозное поле, вместе с женщинами и детьми собирать картошку, морковь, капусту. Но он не роптал, понимал ситуацию и терпеливо тянул свою тяжелую лямку.

Под конец войны режим стал послабее. Рейнгольд Генрихович даже мог приезжать в Кемерово и встречаться там с художниками. За него заступился Кирчанов перед органами КГБ:

– Единственный в области профессиональный художник. Он должен жить и работать в областном центре.

Бергу позволили перебраться в город. Недалеко от старого здания театра оперетты он купил деревянный домик с небольшим участком земли, на котором развел чудесный сад. Когда Сотников приходил к нему в гости, хозяин угощал его яблоками, грушами и даже виноградом. Владимир с удовольствием гулял между фруктовыми деревьями. Сад Берга напоминал ему свой в деревеньке Садовой, отца, с которым он высаживал такие же яблони. Сотникову становилось хорошо на душе, он улыбался и ласково поглаживал стволы, срывал листочки, растирал в пальцах и жадно вдыхал пронзительный, приятный запах.

Берг писал портреты шахтеров, металлургов, строителей. Меньше всего в них было «суперменности» покорителей природы. Нормальные интеллигентные люди, озабоченные своими земными нелегкими проблемами. Шахтер Берга в каске с лампой оперся подбородком на скрещенные на лопате руки и ушел в мыслях глубоко в себя. Портрет полон лиризма, света, тонкости. Сотникову очень нравились графические работы Берга на бытовые темы. Он просто не мог отвести взгляда от графики «Перед открытием кафе». Молодая официантка готовится встретить первых посетителей рано утром. Приводит в порядок свою прическу. Сколько изящной грации в движении стройного красивого тела!

На пленэрах с Бергом Владимир не только рисовал, но и горячился в профессиональных спорах. Рейнгольд Генрихович терпеливо наставлял темпераментного коллегу, который всегда трудно с чем-то соглашался:

– Володя, без академического образования ты не станешь художником.

Под влиянием Берга у Владимира еще больше укреплялось желание учиться. Дружба с учителем продолжалась, когда Рейнгольд Генрихович переехал в Москву и возглавил там Дом творчества «Челюскинский». Они переписывались. Однажды Владимир Ефимович взял и приехал к Бергу без приглашения. Тот показал Дом и особенно экзотические деревья, которые высадил вокруг здания. Гость осмотрел и увидел, что в саду нет кедра. В следующий раз обещал привезти саженец. Дружеская встреча закончилась тем, что Берг пригласил Сотникова в Дом творчества поработать.

– Но сюда попадают только члены Союза, – засомневался Владимир Ефимович.

– Можно и по заявке, – возразил Берг.

Через месяц такая заявка на Сотникова пришла в Кемеровское отделение Союза. Правление не возражало. Сотников шел сверх разнарядки и не ущемлял интересов других художников.

Так Берг через Дом творчества открыл путь своему ученику в Союз профессионалов, поставил на крыло.

Но я забежал далеко вперед… Герой моей повести в начале пятидесятых активно зарабатывал себе на жизнь оформительскими работами. После Мариинска Сотникову с художником Николаем Новосельцевым поручили шахматный клуб. Напарник оказался очень талантливым дизайнером. Он спрашивал Владимира, дергая за рукав:

– Кому сейчас нужны твои картины? В лучшем случае они будут висеть в какой-нибудь галерее, куда заглядывают изредка посетители. В худшем – картину купит какой-нибудь толстосум и вывесит у себя в квартире. Она станет достоянием одной семьи. И совсем другое дело – настенная живопись, сграффито, мозаика. Они доступны для всех, они самые массовые и долговечные.

Сотников не спорил с Колей, занимался дизайном, графикой и станковой живописью. Для него идеалом художника был Врубель, который в совершенстве владел самыми разнообразными и неожиданными изобразительными средствами от глины, дерева до масляных красок. Он мог выражать свою художественную мысль в скульптуре, мозаике, графике, живописи. Сотников с первых же шагов своего профессионального труда увлекся полифонией своего творчества. Ему подвластным стало ваяние, лепка, точные движения карандаша и уверенный взмах кисти.

Но первые уроки живописного мышления он взял все-таки у Новосельцева. Бывало, возвращаются они из Союза, погода стоит весенняя, лужи вбирают в себя объемы Вселенной. Николай, легко перепрыгнув через зеркальную водную поверхность, вдруг замрет возле огорода, ткнет пальцем в березу за забором и задумчиво скажет:

– Володя, посмотри, какую трудную жизнь переживает это дерево, оно искривлено, кора у комля потрескалась, ветви обрублены, на макушке еще скворечник прикручен. Хозяин взял от дерева все, что можно, и оно погибает. Вот тебе готовый образ предсмертных страданий природы от безумного эгоизма человечества.

Сотников стал присматриваться к формам природы. Однажды, попав на Кедровский разрез, увидел картину, которая потрясла его до глубины души: мощная струя воды из монитора, управляемая умелой рукой, срезала напластования мягкой породы над углем. Гора разрушалась и вместе с деревьями падала в пропасть, где экскаватор подбирал стволы и породу, грузил на машины. Владимир Ефимович заметил вверху тоненькую светлую березку. Под напором воды она закачалась и полетела вниз, ломая ветви. Он зарекся ездить на угольные разрезы. Но картину под впечатлением все-таки написал. Из глубины земли черно зияет пасть разреза, уступы которого напоминают зубы доисторического бронтозавра. Ощущение такое, что гигантское хищное животное выползает из глубин земли и готовится проглотить группку беззащитных, обреченно замерших светлых березок. Картина писалась по заказу – как гимн индустриализации, а получился реквием по природе.

Новаторская работа дизайнера отчаянно требовала новых знаний. Сотников перелопачивал горы специальной литературы и старался внедрить все более или менее стоящее, что попадалось ему на глаза. От главного художника города Василия Андреевича Селиванова услышал о «Сенеже» – творческом доме дизайнеров. Я уже писал, как он прорвался туда. Две недели работы, и он вошел в основной поток курсантов. Не успел оглядеться, как сюда нагрянула группа польских дизайнеров. Селиванов первым прослышал о гостях и зашел к Владимиру Ефимовичу.

– Володя, тебе надо поработать с поляками. У них есть чему поучиться.

Сотников и сам понимал, что дизайнерское искусство на Западе ушло далеко вперед от нашего. Европейские художники больше пользовались синтетическими и природными материалами. Конструкции у них были свободными, более изощренными. Поляки находились под сильным влиянием Запада. Общение с ними могло многое дать для дизайнера из глубинки России. Владимир Ефимович обрадовался, когда узнал, что его включили в группу поляков.

Задание было: подготовить проект оформления здания вокзала железной дороги. Работа была коллективно-индивидуальной – каждый дизайнер корпел над своим макетом, потом лучшие элементы «сливали» в общий. Ничто так хорошо не учит, как совместная работа. За неделю Сотников пропитался новой школой дизайна.

На этом его знакомство с западным искусством не завершилось. Вернувшись из республиканского дома творчества, переполненный новыми идеями и замыслами, он подготовил совершенно оригинальную работу на областной конкурс наглядной агитации и победил. Ему полагалась денежная премия. Председатель обкома профсоюза культуры пригласила молодого художника к себе и не стала ходить вокруг да около. Усадив Сотникова на стул перед собой, прямо сказала:

– Владимир Ефимович, ты можешь свою премию получить деньгами, а можешь в составе делегации педагогов поехать в Голландию.

Сотников с радостью согласился на Голландию. Как повезло! Он окажется в цитадели высокого западноевропейского искусства. Там такие музеи, художественные галереи, где собраны картины, составляющие мировую сокровищницу.

В Амстердаме Владимир Ефимович мотался по художественным галереям. Возле картин Рембрандта простаивал часами, пока не начинали слезиться от напряжения глаза. На улицах восхищался умением голландцев встроить органично средневековую архитектуру в современную высотную, полустеклянную. Однажды так загляделся на дом в стиле барокко, что «шибанулся» о бетонный столб. После этого пальцами долго тер лоб, чтобы не вздулась шишка.

Но самое сильное впечатление произвела на Сотникова работа обыкновенного голландского художника. В одном из кварталов Амстердама он увидел, как каменщики споро выстраивают кирпичную стену, затем заштукатуривают белым цементом, на котором молодой художник сноровисто и быстро накладывает рисунки. Уже дома этот прием Владимир Ефимович неоднократно использовал при оформлении санатория-профилактория «Сосновый бор». Там же первым из дизайнеров области внедрил в оформление гобелены, тоже увиденные в музеях Голландии.

Но вскоре дизайнерский пыл Сотникова стал заметно угасать. Его, как отрезало, от оформительских работ. Новые горизонты для себя, как художника, Владимир Ефимович увидел в станковой живописи. В конце восьмидесятых – в начале девяностых годов на выставках появились его прекрасные акварели и пастели, выполненные с большим мастерством. Работы стали заметным явлением в художественной жизни Кузбасса. К тому времени он стал не только зрелым, но и высокообразованным художником со своим индивидуальным стилем.

Прокомментировать
Необходимо авторизоваться или зарегистрироваться для участия в дискуссии.