Адрес редакции:
650000, г. Кемерово,
Советский проспект, 40.
ГУК "Кузбасский центр искусств"
Телефон: (3842) 36-85-14
e-mail: Этот адрес электронной почты защищен от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра.

Журнал писателей России "Огни Кузбасса" выходит благодаря поддержке Администрации Кемеровской области, Министерства культуры и национальной политики Кузбасса, Администрации города Кемерово 
и ЗАО "Стройсервис".


Серебристый отсвет души. (повесть о художнике В. Сотникове)

Рейтинг:   / 2
ПлохоОтлично 

Содержание материала

Итак, начало шестидесятых. Полный ярких впечатлений и новых замыслов Сотников приехал из Голландии. Как только передохнул дома, сразу же пошел в Союз, чтобы поговорить с председателем о предстоящей дизайнерской работе. Там в приемной столкнулся с известным в области художником Гордеевым. Сухощавый, подтянутый, красивый, он выглядел щеголевато в черной рубашке и светлых брюках. Его зеленоватые глаза лихорадочно поблескивали. Он казался чуть-чуть подвыпившим. Увидев Сотникова, рванулся к нему, крепко ухватил за острый локоть:

– Володя, поедем в Горную Шорию!

Сотников знал, что юг Кузбасса для Гордеева – Мекка. Алексей, образно говоря, истоптал там каждую тропинку. По творческому характеру он был пейзажист. Сперва, как и все художники Кузбасса, в 50-60-х годах увлекался индустриальными темами. В этой сфере у него не было особых успехов, но славу добротного художника он все-таки получил, и членский билет Союза. Собственное «лицо» Гордеева стало проявляться в пейзажах, сдержанных по живописи этюдах. Одному путешествовать по горам было не очень комфортно и Алексей активно притягивал знакомых к своим походам. На этот раз его выбор пал на Сотникова, который не успел еще остыть от Голландии и жаждал новых путешествий. Владимир Ефимович тогда много слышал хвалебного о Горной Шории: «Чудо-край! Вторая Швейцария!».

– Художнику жить в Кузбассе и не побывать на юге – это чудовищное преступление, – горячился Гордеев.

Владимир Ефимович протянул ему руку:

– Согласен. Когда двинемся?

– На следующей неделе. Чего тянуть!

Гордеев пригласил еще двоих – художника Виктора Семенникова и тележурналиста Юрия Светлакова, впоследствии ведущего популярной программы «Шаг за горизонт». Сотников особенно обрадовался последнему. Художники не особенно общительные люди. Работая в мастерских, они привыкают к одиночеству, больше любят слушать, чем говорить. Компания молчунов во время путешествия производит тягостное впечатление. От Светлакова же каждую минуту сыпались шутки, анекдоты, смех, он даже пытался разыгрывать художников. Семенникову уже в купе, когда поезд тронулся, сказал, что забыл деньги дома, и попросил взаймы. У бедняги глаза от страха округлились. Так ему не хотелось расставаться со своими кровными. Когда он стал совершенно серьезно уговаривать Гордеева и Сотникова поделиться, Светлаков расхохотался и достал пухлый бумажник.

Шумной компанией художники заполнили купе поезда «Кемерово – Таштагол». Разложили по полкам свои пузатые рюкзаки, мольберты, папки с бумагой, военную плащ-палатку, которую по сходной цене купили на базаре. Малое вагонное помещение в один миг превратилось в склад, битком набитый походными вещами.

В купе оказалась молодая женщина. Она посмотрела-посмотрела на художников и веселого телеоператора, ни слова не сказала, вышла. Через пять минут вернулась, забрала свои вещи и дипломатично сказала:

– Не буду, ребята, вам мешать.

Так компания, к своему удовольствию, лишилась посторонних. Сразу же, как только дверь за женщиной захлопнулась с глухим металлическим стуком, Виктор достал бутылку вина. У Светлакова оказалась краковская колбаса, у Сотникова свежие огурцы и лук, Гордеев извлек баночку сайры. Через десять минут в купе стало жарко и шумно. К художникам, как на мед, полетели какие-то личности, выпивали, закусывали и растворялись в красноватой, покачивающей со стуком мгле вагона. К часу ночи ребята угомонились, когда поезд задержался на станции Белово, а потом спали почти до самого Таштагола, даже не заметив, как проскочили Новокузнецк.

В самый южный город Кузбасса приехали во второй половине следующего дня. Сгрузились на платформу. Перед ними вырос крепенький молодой человек в желтой футболке. Короткие рукава открывали мускулистые руки с синими, традиционными для того времени наколками. Семенников опасливо шевельнул глаза на них. Парень спросил, окинув взглядом вещи:

– Вы художники?

– Из Кемерова, – выдвинулся к нему Гордеев. Намедни он позвонил в Таштагольский горком, рассказал секретарю по идеологии о своем намерении побыть в Горной Шории и попросил содействия. Оно явилось перед художниками в лице крепыша в желтой футболке. Тот оказался шофером горкома и пригласил гостей в зеленый уазик. Вещички вмиг перекочевали в машину. Художники с комфортом поехали в поселок Спасский, который был в километрах пятнадцати от города.

Местные власти поселили художников у доброй хозяйки Галины Тимофеевны. Муж у нее давно умер, дети выросли и уехали работать в Таштагол. Практичная, еще сравнительно молодая женщина, лет сорока пяти, превратила свой большой добротный дом в гостиницу для приезжих. Как только художники устроились у нее, Галина Тимофеевна сразу же пригласила их к столу в гостиной. На белой скатерке живописно красовался великолепный натюрморт из золотистого круглого картофеля в деревянных чашках, белого очищенного лука, зеленых огурцов, кусочков поджаренного коричневого мяса, кринка молока и, что особенно вдохновило гостей, бутылка «Московской». Возле этого богатства ходила торжественная, радостная, какая-то пасхальная Галина Тимофеевна в темно синем с белым горошком платье и душевно по-русски приглашала к столу, показывая широко рукой на снедь:

– Кисло, сладко, солоно, пресно: хлебнешь – упадешь, вскочишь – опять захочешь.

– И не раз захотим, – улыбнулся Светлаков, отодвинул стул, уселся и добавил. – Угодила хозяйка! Страсть, как угодила.

А Гордеев, известный сердцеед, подошел к женщине, чмокнул в наливную, кровь с молоком щеку. Она смутилась, покраснев, и заботливо спросила:

– Может, одной бутылки мало?

– Хватит! – замахали дружно руками художники. – Нам еще надо сегодня поработать, пока не спряталось солнце.

Пообедав и захватив этюдники, краски, раскладные стульчики и зонты, они

гуськом один за другим пошли осваивать окрестности поселка. Когда проходили на окраине возле отдыхающего стада коров, черно-белая молодая поджарая буренка с короткими острыми рогами вдруг поднялась и агрессивно двинулась за ними. Семенников попробовал отогнать ее, замахал руками. Корова нагнула голову и выставила воинственно рога.

Светлаков рассмеялся:

– Так просто она не отстанет.

Водрузил на плечо кинокамеру, застрекотал. Корова остановилась, повернулась к нему, гордо вскинула морду и замерла.

– Позирует! – ахнули художники.

Красивое место нашли на берегу Кондомы в трех километрах от поселка. Каждый облюбовал себе вид, поставил на гальку плоского берега зонт, мольберт с акварельными красками, приготовил бумагу и углубился в работу. Светлаков долго с кинокамерой кружил вокруг Гордеева, нацеливая на него объектив. Чувствовалось, что тот будет главным героем его телекиноэпопеи. Алексей был уже членом Союза художников. Ему отдавалось предпочтение. Остальных он снял мимоходом, общим планом.

В тот же вечер оператор на рейсовом автобусе уехал в Таштагол, где у него были еще дела. Художники стали осваивать живописные окрестности Спасского. Писали этюды акварелью. Работая, они с вожделением поглядывали на Мустаг. Первым не выдержал Гордеев. Дня через два отправил товарищей на пленэр, а сам пошел на аэродром, который был рядом с поселком. Оттуда вернулся предовольный и сразу с порога выкрикнул:

– Летуны завтра подбросят нас к Мустагу.

Художники радовались, как дети. Встали в круг, обняли друг друга за плечи и запрыгали на месте. Из своей боковой комнатки выглянула удивленная хозяйка. Ей объяснили, в чем радость. Женщина мгновенно среагировала по-своему:

– Может, вам бутылочку купить?

– Купить! Купить! – заорали дружно художники.

На следующее утро они со своей громоздкой амуницией заявились на аэродром. Там художников пригласили в домик, на деревянном большом столе расстелили очень подробную карту Горной Шории, показали карандашом, над какими горами будут пролетать. Потом гостей загрузили в вертолет. За штурвалом было двое летчиков. Один, черный, лохматый, с острым носом, управлял. Другой – высокий, рыжий, веснушчатый, взял на себя обязанности гида и толково, перекрикивая шум мотора, объяснял, над какими местами они пролетают. Вертолет шел очень низко, и было видно каждое дерево на склонах.

Вдруг летчик радостно вскрикнул, показывая рукой:

– Ребята, смотрите! Медведь!

Внизу по камням речушки вальяжно ступало мохнатое существо. Вертолет потянулся к нему. Медведь испугался и с необыкновенным проворством юркнул в прибрежные густые тальники. Бурое пятно мелькнуло среди зеленого поля два раза и пропало. После этого вертолет снова взмыл вверх. Теперь художники могли видеть красивую грандиозную панораму мохнатых гор. Они походили на зеленый волнистый бархат.

Чем ближе вертолет подлетал к Мустагу, тем становилось меньше растительности. В километре величественная гора выглядела не такой уж привлекательной, как издали: острые серые камни, прослойки снега, обрывы. Сотников почему-то подумал о луне. Она такая романтичная, светлая с земли, а если оказаться на ее поверхности, то ужаснешься, наверное, черным зубцам гор и провалам.

Летчики высадили художников на площадочку в сто квадратных метров и улетели, обещав вечером вернуться за ними. Ребята помахали отлетающему вертолету, похожему на стрекозу, в полете которой видно лишь тело без крыльев.

Сотников поставил этюдник, расправил над собой зонт, чтобы голову не напекло и тень падала на бумагу, которая под прямыми лучами солнца слепит глаза, отсвечивает и искажает цвет изображения. Глазами нашел две горушки, напоминающие замшелые морщинистые лбы глубоко закопанных в землю великанов. В Горной Шории немало легенд о богатырях, которые ушли в пещеры и застыли там. Может быть, перед художником обнажились головы спящих героев-воителей.

Писали целый день. К вечеру, когда солнце приблизилось к горам и восточные склоны погрузились в густую темь, летуны вернулись за ними. Спрыгнули с вертолета, походили возле этюдов, разложенных на камнях, восхитились мастерством художников, которые щедро одарили их своими работами. Летуны бережно, как только что родившегося ребенка, взяли в жесткие руки этюды и унесли в машину. Потом они вновь выбрались из кабины и стали помогать пассажирам загрузиться. Вертолет обратно летел, словно по смазанному шоссе, его ни разу не тряхнуло, не закрутило в воздушных потоках. Полные необычных впечатлений художники вернулись в гостиницу, поужинали и стали собирать вещи в дорогу. Завтра предстояло уехать в Кобырзу.

Утром за художниками приехал уазик со знакомым горкомовским шофером. На этот раз он был в полосатой рубашке с закатанными по локоть рукавами. Подъехал к дому-гостинице, пронзительно прогудел, не выходя из кабины.

– За вами! – сказала Галина Тимофеевна.

Художники в это время еще сидели за столом, допивали чай. Сигнал заставил их поторопиться. Перетаскав поклажу в машину и сложив там на заднем сидении, ребята вернулись в дом, нежно простились с Галиной Тимофеевной. Каждый обнял добрую женщину. На память о себе оставили этюд и на обратной стороне расписались.

И снова колеса газика стали неутомимо измерять горную асфальтированную дорогу. Теперь художники не так жадно оглядывали склоны, присытились уже ими. Сотников, который меньше всех спал в эту ночь, отключился. Он открыл глаза, когда за стеклами уазика предстали «хрущобы» Таштагола у крутой горы. Переехали мост, машина покатилась по берегу реки мимо стен обогатительной фабрики рудника. Потом сразу же пошли горы и тайга…

До Кобырзы доехали во второй половине дня. Поселок был гораздо меньше Спасского. Он состоял из деревянных домиков, кучками разбросанных по берегу Мрассу. Не доезжая поселка, машина свернула влево и по гравийной дороге среди зарослей елей, пихт и малины помчалась к большом дощатому покрашенному дому, который принадлежал шахтостроительному тресту. По субботам и воскресеньям сюда ездили работники треста, останавливались на два дня и отвязывались на свежем воздухе: ловили рыбку, собирали грибы, ягоду, вечерами устраивали пирушки возле костра с песнопениями, танцами, любовными приключениями. Бывали здесь и туристы, но за житье в доме им приходилось расплачиваться по гостиничным расценкам.

Как только машина остановилась у крыльца, из дома вышла смуглая женщина с раскосыми черными глазами и густыми смоляными волосами, скрученными на макушке головы. Сооружение напоминало башню, перевязанную у основания красным платочком. В мочках ушей женщины сверкали золотые шарики. Одета она была в синеватый халат уборщицы. Подойдя вплотную к художникам, которые с удовольствием выбрались из уазика и разминали затекшие ноги, представилась:

– Глаша, комендант этого дома. Вам уже приготовлены комнаты. Идемте, я устрою вас в левом крыле с видом на поселок.

Она обаятельно улыбнулась и повела гостей в дом, где каждый получил по комнате. Всем уже поднадоело коллективное житье в Спасском, художники рады были отделиться на время и пожить в «царских» условиях.

На следующий день утром они пошли знакомиться с поселком. Здесь царила тишь и благодать. Никого из жителей не было видно. Они разошлись по тайге. Кто сено заготавливал, кто ягоды. На улицах гуляли сонные куры, и в пыли купались розовые жирные поросята. Художники сделали несколько этюдов. Особенно лирические получились у Семенникова. Два домика на берегу реки, легкий дымок из труб. Перевернутая днищем вверх лодка на галечнике. От обстановки тянет задумчивым деревенским спокойствием. Гордеев и Сотников искренне поздравили товарища с удачей. Сами же они больше занимались подготовкой к путешествию по Мрассу. К вечеру нашли местного жителя, который по сходной цене согласился продать добротную лодку с шестами, веслами. Стали закупать продукты и укладывать в мешки так, чтобы они, даже попав в воду, не испортились. Два дня ушло на сборы. Художники рассчитались с комендантом за жилье, подарили ей этюд поселка со своими автографами, обняли на прощание и вошли в лодку, шестами оттолкнулись от берега, поплыли по быстрому течению вниз. Теперь предстояло целый месяц добираться по горной реке до Мысков.

Вода справа огибала большую темную гору, которую шорцы называли Кара-Таг. Сотникову очень хотелось подняться на нее, но для этого не оказалось времени. И теперь он, сидя на носу, с удовольствием разглядывал эту мрачную громадину. Она в переводе на русский называлась темной (Кара), потому что солнце только утрами освещало видимую жителями Кобырзы сторону горы, остальное время дня скрывалась за гребень и казалось, что Кара-Таг погружен в вечную тень. Однако Сотникову не пришлось долго любоваться темными оттенками склона, река сделала еще петлю и вынесла лодку к скале до неба, если смотреть снизу. Было такое впечатление, что здесь поработал гигантский каменный топор. Он снес половину горы, кое-где обтесал породу, которая торчала множеством малых и больших обрывов, между ними зеленели хвойные деревья. Удивительно, как они умудрялись там жить на сплошном камне без воды. Позднее Сотников услышал легенду. Когда-то в незапамятные времена в этих местах жил молодой и храбрый охотник. Однажды, догоняя лося, он на коротких лыжах скатился по этому обнажению и остался жив.

Художники бросили весла, схватились за карандаши и бумагу. Сперва набрасывали скалу с натуры, потом некоторые детали по памяти, потому что лодку быстро отнесло течением, и местность стала меняться. Горы обмельчали, стали приземистыми, но густо покрытыми тайгой. Наконец художники успокоились и снова взялись за весла, обмениваясь впечатлениями.

В тот день им не пришлось долго плыть. На правом берегу показались домики улуса Шор-Тайга. Это был чисто шорский поселок. Ни одного русского лица художники не увидели там. На берегу их встретили подвыпившие мужчины, одетые вполне современно в серые хлопчатобумажные рубашки, штаны. Несмотря на жару, одни были в резиновых сапогах, другие босые.

Когда художники причалили, из толпы выделился невысокий, плотный, сильно загорелый мужчина лет сорока. У него было умное интеллигентное лицо с широкими черными бровями, узкими глазами и слегка cкошенным подбородком. Он тепло пожал каждому руку, назвался Семеном. Оказалось, что это председатель поссовета, которому уже сообщили о гостях и попросили хорошо их встретить.

Семен устроил художников в домик Марии Прокопьевны Идигешевой, семидесятилетней шорки, широкоскулой, желтолицей с худым маленьким телом, закрытым сатиновым платьем до щиколоток, и всегда в белом платочке. Пожилая женщина была необыкновенной чистюлей. Половицы своего маленького дома выскабливала песком так, что они золотились, сияя под лучами солнца. Прежде чем войти в комнату, гости тщательно вытерли подошвы сапог о влажную тряпку у порога. И, конечно, первой натурщицей для них стала эта добрая трудолюбивая хозяйка. Пока она сидела возле окошка, задумчиво подперев рукой голову, Сотников старался разговорить женщину. Это удавалось ему. Она охотно вспоминала свою прошлую жизнь, которая начиналась до революции. Мария Прокопьевна негромко монотонно говорила, перемешивая русские слова с шорскими… Сотников рисовал.

Через три дня путешественники вновь отчалили. Было прекрасное солнечное утро, вода серебрилась от бликов. Коровы подходили к реке, протяжно мычали, вытягивая вперед влажные морды. Художники, видимо, очень понравились этим животным. Они так трогательно провожали их. Впрочем, и жители не обошли вниманием. В лодке стояли две фляги: одна с медовухой, вторая с медом – подарок на прощание. Пожимая руку художникам, они наказывали обязательно побывать на пасеке Николая, у него самый лучший мед в Горной Шории. Он самый искусный пчеловод.

Река ниже Шор-Тайги расширялась и быстро несла лодку вдоль живописных берегов. Путешественникам после увлекательной и напряженной работы хотелось отдохнуть. Они просто сидели, отдав лодку на волю течения, и обменивались впечатлениями о жителях поселка. Хвалили шорцев за доброту, огорчались за непрерывное пьянство. «Когда они только работают?» – удивлялся Сотников.

К вечеру на левом пологом берегу показались какие-то ужасные, темные полуразвалившиеся бараки. Отдельно на пригорке стоял добротный деревянный дом, из которого вышел высокий мужчина и призывно помахал рукой. Художники поняли, что это знаменитый пчеловод Николай и стали причаливать к берегу…

Когда лодка ткнулась в гальку, мужчина уже был около нее, ухватил за нос и сильно дернул. Лодка зашуршала, взбираясь на твердую плоскость, как на стол. Художники поднялись, шагнули за борт, протягивая руку пчеловоду. По широкой каменистой тропинке через гречишное поле он повел их к своему жилищу. За полем рядами стояли колодки, возле которых обильно летали пчелы. Один за другим они шли за хозяином, опасливо следя за очень трудолюбивыми и в то же время далеко не добродушными насекомыми.

Николай сразу произвел на Сотникова очень хорошее впечатление. Внешностью он походил на его отца, такой же высокий, остролицый. Не любил много говорить, но если скажет, как припечатает. О своих жужжащих подопечных он очень здорово выразился: «Всяк своим умом живет, пчела тоже». Сотников, пока шел за ним, решил, что обязательно напишет его портрет.

В доме гостей встретила миловидная беременная жена Николая. Она поздоровалась и сразу же скрылась на кухне готовить обед. Минут через десять народ уже торжественно сидел за большим столом. Перед ними в деревянных чашах горками дымились пельмени, большущие, пузатые, как манты. От медовухи художников Николай решительно отказался, разлил по стаканам свою, чистую и очень крепкую. Выпив, Сотников ощутил в голове легкость, попытался встать из-за стола, но ноги не слушались.

За разговорами и день прошел. Хозяева постелили гостям в большой комнате. Владимир Ефимович только коснулся подушки, так сразу же провалился в сон. Когда открыл глаза, солнце уже заглядывало в окошки, выставляя желтые полосы на побеленных стенах. Его приятели еще дрыхли вовсю. Семенников лежал молча, уткнувшись лицом в подушку. Гордеев покоился на спине, у него было глубокое дыхание, оно выдавало протяжные рулады, как на саксофоне, одной нотой. Владимир натянул на себя спортивные брюки и стал выбираться из дома. В сенцах столкнулся с хозяйкой, она несла эмалированное ведро с молоком. Осторожно отодвинувшись в сторону, ласково улыбнулась:

– Как спал?

– Без задних ног.

– У нас тишина располагает к отдыху, – сказала женщина и дальше бережно понесла свой живот и ведро. Владимир проводил ее теплым взглядом. Беременные казалась ему неземными существами. Физическая оболочка здесь, а дух витает в какой-то другой сфере. Это видно по слепому скользящему взгляду женщины, будто она смотрит на мир и не видит его, уйдя вниманием куда-то глубоко в себя. Такой взгляд очень точно отразил Леонардо да Винчи в своей «Монне Лизе». Может быть, она беременной позировала великому художнику?

Утро было превосходное. Солнце только-только стало пригревать охлажденный ночью воздух, высвечивая росу на траве. Сотников с крыльца увидел пасечника в марлевой маске у колодок. Поднял руку, помахал ему, приветствуя. Но тот, занятый пчелами, не заметил жеста.

После завтрака Гордеев и Семенников ушли на этюды, Владимир остался возле пасечника. Тот охотно позировал ему, занимаясь своей обычной работой: что-то строгал, сбивал рамки с озабоченным хмурым видом. Иногда по просьбе художника застывал в определенной позе с трубкой в зубах. Это был идеальный натурщик. Работа Сотникова быстро продвигалась. За несколько часов он закончил портрет, который потом демонстрировался на многих местных и республиканских выставках.

Наступило время отплывать. Погода в тот день испортилась. Река была в густом тумане. Накрапывал дождик. Хозяева уговаривали задержаться, пока не наступит вёдро. Но плыть еще было очень далеко. Все, что можно было, около пасеки отработали, а просто праздно ждать погоды художники не могли. Поэтому, тепло попрощавшись с хозяевами, они выгребли на середину реки, вклинясь в самое сильное течение, на стрежень. На корме уверенно рулил бывалый Гордеев. Когда-то в молодости он плавал мотористом на катере по Енисею, умел сноровисто водить лодки и теперь управлялся тоже умело. Художники без особых приключений двигались вниз.

Спокойно они доплыли до речушки, которая впадала в Мрассу. Возле устья поставили палатку. Лодку наполовину затащили на высокий берег и преспокойно уснули. Ночью пошел сильный дождь. В горах вода от дождя поднимается, мелкие ручьи в одно мгновение становятся полноводными реками. Перед палаткой плавно текла вода, протаскивая мимо ветки и даже клочки сена. Лодки с продуктами, бумагой, красками не было нигде. Семенников ударился в панику, уселся, трагически схватился за голову:

– Все пропало!

Сотников забегал по берегу, высматривая лодку. Только Гордеев оказался самым хладнокровным. Он сказал:

– Успокойтесь, ребята! Лодка сама далеко не уплывет, прибьется к какой-нибудь коряжине. Надо собираться – и в погоню за беглянкой.

Путешественники быстро свернули палатку. Все, что осталось, погрузили на себя и по берегу двинулись вниз. Тут они почувствовали, что значит идти по дикой тайге. Деревья стояли плотно друг к другу, как частокол, много было валежника да еще мощная густая мокрая после дождя трава. Иногда приходилось прорубаться топором сквозь заросли.

Наконец они увидели свою лодку. Она застряла на другом берегу в зарослях тальника. Темпераментный Сотников не удержался и на всю округу, вызывая эхо, прокричал что есть мочи:

– Ура!

Семенников запрыгал на гальке, как индеец, всплескивая руками.

Когда чуть успокоились, задумались о том, как добраться до лодки. После короткого совета дружно выбрали на подвиг Семенникова, самого сильного, умелого пловца. Виктор безропотно разделся, плюхнулся в ледяную воду. Был уже сентябрь на исходе. Среди темно-зеленой хвои желтыми пятнами выделялись кроны берез. Что касается воды, даже летом в Мрассу она не бывает чересчур теплой, а уж осенью кажется, что только-только вытекла из-под ледника. Виктор мужественно и очень быстро, взмахивая руками, переплыл реку, забрался на лодку и сильно задвигал веслом.

Минут через десять он пригнал «беглянку» к другому берегу. Вся поклажа в ней прекрасно сохранилась, даже бумага не намокла. Художники бросили в лодку палатку, спальные мешки и разожгли большой костер, просушивая одежду. Но сперва спиртом прогрели изнутри и снаружи Семенникова, чтобы не простыл. К счастью, в это время дождя уже не было, над рекой, над горами красиво синело высокое небо.

Через два часа путешественники вновь поплыли. Теперь уже писали этюды, не покидая лодки. Один рулил, другие работали кисточкой, карандашами.

Постепенно тайга стала показывать свою живность. То лось к воде выйдет, забредет в воду, чтобы напиться, опустит, потом поднимет рогатую голову, по морде стекают капли и со звоном падают в реку. Художники хватаются за блокноты, чтобы запечатлеть это чудное видение. То медведь начнет кругами охаживать стоянку. Сотников тогда понял, какой это чуткий и осторожный зверь. Он видел следы его присутствия, но ни разу медведь не показался на глаза. Однако ощущение от близости мохнатого соседа было не из приятных. Начинало ныть сердце, в грудь забиралась тревога. Люди не находили себе места от непонятного страха и старались, как можно быстрее, покинуть стоянку.

Непередаваемое словами впечатление осталось у Сотникова от Хомутовских

порогов. Шорцы сложили немало легенд о них. Юная Мрассу рвалась через горы к Тому, своему возлюбленному. На пути ей встала Шаман-гора, которая не хотела, чтобы молодые соединились. На помощь девице пришли люди. Они разобрали гору и открыли проход для Мрассу. Но, видимо, работали не очень аккуратно, по всему руслу остались огромные камни, о которые разбивались влекомые сильным течением лодки. Тот, кто был в них, погибали поодиночке и группами. Возле порогов стоит памятник ребятишкам, утонувшим здесь. Но с художниками был замечательный лоцман Алексей Гордеев. Он сел в лодку, чтобы управлять. Сотников и Семенников пошли по берегу. Они держали одну веревку, привязанную к носу, другую, привязанную к корме, и так провели лодку через страшные пороги, которые растянулись на семь километров.

Грандиозные водопады, скалы, тайга вызывали у Сотникова сильные чувства. Он сделал множество карандашных набросков, акварельных этюдов порога. Уже дома написал картину «Царские ворота», стараясь передать в ней свои ощущения от силы и величия Горной Шории. Тогда-то у порогов Сотников пришел к убеждению, что тайга, Сибирь имеют вечно-зеленый колорит, здесь в обилии были изумрудные, синие, сиреневые цвета… Вообще поиски колорита для любого художника были всегда трудными. На какие только ухищрения не идут, чтобы найти нужный оттенок для картины. Владимиру Ефимовичу помогают наклеенные на лист бумаги кусочки коры, бересты, веточки, листья, травинки и даже камешки. Лесные вещи подсказывают ему, как оригинально расцветить ту или иную картину. Когда в конце восьмидесятых годов Сотников с группой художников оказался в Германии, то написал там серию пейзажей, которые очень понравились немцам.

– Вы удивительно точно передали наш колорит, – говорили они.

Еще бы, Владимир Ефимович взял его с мышиных красок немецких мундиров, серых и белых вертикалей зданий, цвета почвы под ногами...

Между тем сурово надвигалась глубокая осень. Дни потянулись какие-то серые, промозглые, часто накрапывал дождик со снегом. Холодная сырость мучила путешественников. Они выбирали на берегу упавшую полусгнившую сосну или кедр, для костра и, греясь, писали этюды. Ночами жгли валежник. Чтобы он не прогорал, по очереди выбирались из палатки и поддерживали огонь…

Путешествие перевернуло душу Владимира Ефимовича. Он почувствовал вкус к странствиям. Они стали образом его жизни. В Фонде был дряхленький старый автобус. Владимир Ефимович упросил директора отдать его художникам. Когда машина перешла в их руки, они превратили ее в походную мастерскую. На следующий год уговорил художника Зевакина махнуть на этом автобусе в Горную Шорию. В Карчите председатель поссовета предоставил им дом. Автобус поставили в оградке и целую неделю ходили писать луг, молодые елочки, отвесные горы. Владимир Ефимович завидовал Зевакину, который работал маслом. С акварелью была сплошная мука, листы от влаги коробились, краски растекались. И все-таки ему удалось справиться с проблемами. Работа в Карчите позволила хорошо подготовиться к очередной выставке.

Потом Сотников открыл для себя северо-восток Кузбасса. Туда снарядил походную мастерскую на колесах. С ним поехали художники Лобузнов, Макеев, Корягин. По шоссейной дороге с ветерком добрались до Анжерки, покатили в Мариинск, за которым пошли просто великолепные по красоте места. Особенно Сотникову понравился Макарак. Там простиралась широкая лагуна, от которой невозможно было глаз отвести. Каждый облюбовал около нее место для себя, поставил стульчик, мольберт и стал самозабвенно писать этюды.

Затем художники перебрались в поселок «Центральный», пошли на экскурсию в шахту по добыче золота. В забое Сотников подобрал кусочек руды и спросил горного мастера, который сопровождал его:

– Тут золото есть?

– Конечно!

– Можно взять?

– Берите. Мы всем гостям с удовольствием дарим такие кусочки.

Позднее в Кузбасс приехала искусствовед из Москвы. Она готовилась написать очерк о Кемеровской организации Союза художников. Владимир Ефимович подарил женщине золотоносный кусочек руды как символ нашего края. Подарок был с благодарностью принят.

Путешествие закончилось на озере Берчикуль. Там Сотников увидел удивительно красочные восходы и закаты. Зеркало этого огромного водоема вдохновило его на картину «Гроза над Берчикулем».

В последующие годы Владимир Ефимович стал осваивать Байкал. Там ему показали священную сосну, унизанную тряпочками. Дерево было низкорослым, толстым и в самом деле напоминало божка. От него веяло такой могучей древней энергией, что художник не мог отвести взгляда, зарисовав несколько раз. Потом дома он написал картину, которую так назвал: «Ритуальное дерево Байкала». Удивительное дело, когда он писал картину, его не покидало мистическое чувство, будто его кистью водит какая-то таинственная могущественная сила. И дерево на холсте получилось изумрудно-коричневой тональности, выступающее как бы из таинственности окружения.

И еще одно необыкновенное явление художник подсмотрел на Байкале. Ему рассказали местные жители, что камни на этом озере имеют способность подниматься и опускаться. Глядя на них, создается ощущение, что они живые. Сотников вспомнил сон, который видел в 1967 году. Тогда он работал в своей полуподвальной мастерской на Кузнецком проспекте. Во сне камень под бетонным настилом вдруг ожил и стал расти, пророс через мастерскую, пробил потолок и ушел куда-то вверх. Потом все исчезло, и Сотников не мог понять: то ли во сне, то ли наяву он это видел. И когда на Байкале слушал рассказы о живых растущих камнях, вспомнил свое видение. Наша природа усеяна загадками. Когда Владимир Ефимович бывает в тайге, в горах и встречает нечто «эдакое», которое старается перенести в свои живописные работы…

Прокомментировать
Необходимо авторизоваться или зарегистрироваться для участия в дискуссии.