Адрес редакции:
650000, г. Кемерово,
Советский проспект, 40.
ГУК "Кузбасский центр искусств"
Телефон: (3842) 36-85-14
e-mail: Этот адрес электронной почты защищен от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра.

Журнал писателей России "Огни Кузбасса" выходит благодаря поддержке Администрации Кемеровской области, Министерства культуры и национальной политики Кузбасса, Администрации города Кемерово 
и ЗАО "Стройсервис".


Сердцевина (повесть-миф)

Рейтинг:   / 3
ПлохоОтлично 

Содержание материала

Глава 2. Похороны да сборы

Так уж Яков привык да и Степана так приучил: сказано – сделано. Как бы там мать не вздыхала, не причитала – решили, значит, и быть тому.

Собирались основательно, как батя настаивал. Да Степан и сам понимал, путь не близкий – мало ли что дорогой случиться может. Телегу они с отцом новую сделали. Яков иногда подрабатывал этим промыслом – соседи ли заказывали, а иногда и на продажу телеги мастерил. В Коротояк на ярмарку вывозил.

– Ну вот, Стёпа, ладная у нас телега вышла, – сказал, когда закончили. – Надёжная. До самого Алтаю того на ней и доедете. Да и тебе – польза-наука в том будет. Там-то, на новом месте, с чего-то начинать надо. А теперь вот и сам телегу сладишь, если что…

Насчёт лошади решили: Степан Буланку заберёт, а отцу Ворон останется. Буланка кобыла только на вид неказистая, на деле же – ладная, жилистая. А Ворон – хоть и не жеребёнок уже, но не совсем окреп пока, от Буланки он, еёный выкормыш. Для дальней дороги пока не гож Ворон, а здесь, у отца по хозяйству постепенно втянется, привыкнет.

Сват, тот тоже без дела не сидел, подсуетился, съездил в Коротояк к знакомому писарю. Узнал, что и как. Так писарь ему сказал, что ещё в 1806 году «Положение о переселении крестьян…» было принято. Все переселенцы там разделены на казённых и собственных.

Казённых, то ссылка в сибирские земли поставляет. А ссылают больше всего в Тобольскую губернию в специально построенные за счёт казны поселения. Собственные же переселенцы могли селиться по своему разумению в любых, обозначенных в указе, местах. Им, переселенцам этим, значительные льготы перед казной положены: на 5 лет освобождали их от платежей податей и от выполнения всяческих повинностей, кроме рекрутской. Да, по прибытии на место, ещё и ссуду от казны давали, аж на 15 лет.

А дополнительно к тому в 1822 году указ вышел «О дозволении казенным крестьянам переселяться на земли сибирских губерний». Этим указом переселение разрешалось всякому, на ком не было недоимок и кто не подлежал рекрутскому набору. Правда, здесь же оговаривалось: «без всякого правительственного содействия». Да и Бог с ним, с содействием, не сильно-то его дождёшься. Главное, чтоб не мешали. Уже привыкли мужики своим умом жить да только на себя и надеяться. А правительство да государство что? Они сами по себе.

Вот в 1812, когда Яков в ополчении французов бил, то командиры говорили за Россию… Знамо, командиры те из бояр были да из дворянского сословия – за Россию… Его-то Россия – дом евонный, семья, детишки, землицы, вот, надел… Сторожевое родное, Дон-батюшка… А их Россия… бояре, воевода… – у них свой резон. А дальше… – об этом и думать ему не положено!..

Из бумаг тоже Савелий узнал – для переселения требовалось согласие общины. Такое согласие он у коротоякского писаря выправил: де, следует казачий сын Степан Яковлев Селивёрстов с женой своей Марией Савельевой для поселения в Сибирь, на вольные хлеба, а община тому препятствий не имеет… Пришлось, правда, за то оставить писарю пуд муки да четверть медовухи, но где ж, в российских чиновных ведомствах, без «благодарности» обходилось когда. Зато теперь-то бумага есть, значит, у молодых препон в пути не будет, никто из государевых людей их не остановит, не попрепятствует.

Писарь коротоякский, хоть и бумажная душонка, а Савельевы старания от души оценил, посидели они со свояком крепко. Как потом Савелий рассказывал,

– Свёз, значит, я муку, куда он сказал. Женка его у меня приняла всё. Дотошная такая бабёнка, даже взвешала всё аккуратно… А вернулись с писарчуком в контору, я ему и говорю: «А не хотите ли, Прон Семёныч, медку нашего домашнего отпробовать?» А он, молча, ящик стола открывает и стаканья достает. Так и давай мы с ним пробовать, ему-то я поболе наливаю, себе мене. Ехать, мол, мне ещё далёко. А он и не возражает. Раз попробовал – не распробовал, два… три… А потом, видать, до ветру ему приспичило, а он и подняться не может!..

Яков знал эту слегка насмешливую манеру свояка, шутил тот всегда, по поводу и без повода. Но в этот раз, смеяться Якову совсем не хотелось, и так забот полно. Он повертел в руках бумажку добытую свояком, внимательно осмотрел её со всех сторон: чего там написано – всё равно не понять, не обучен. Но вот она печать, орёл – всё чин по чину. Остался доволен,

– Вот и ладно…

Всю весну собирались. Да всё ж задержка случилась, непредвиденная, но куда деваться. Жена Савелия, матушка Марии Богу душу отдала. На двор за водой пошла, ведро в колодец опустила, зачерпнула, да тут же у колодца села, потихоньку так, и преставилась сердешная. Давно она недомогание то чувствовала, но в себе всё носила, говорить про то никому не спешила, даже родным.

Савелий, хоть и переживал сильно, да виду не показывал, держался. Да и не до того было. Схоронить – не воды испить, дело хлопотное. То нужно, то… Бумагу о смерти справить у писаря, с мужиками сговориться, чтоб могилку выкопали… Яков-то, по-родственному, первый помощь предложил,

– Ты, Савва, про гроб голову не ломай. Смастерим мы дом твоей Глаше со Стёпкой…

–Спасибо, Яша. Доски там, в сарае у меня возьмете. Сухие. Давно приготовленные, как знал…

– То никому не ведомо. Кроме Господа. – Вздохнул Яков. – Каждому свой черёд…

– Так оно… так. – Савелий не возражал.

Весь следующий день Яков со Степаном гроб ладили. Поначалу мерку с Глафиры сняли. Женщина она видная была, крупная, нельзя, чтобы гроб ей тесен получился. Как-никак навечно дом этот делают, пусть уж удобно ей будет в нём лежать.

Доски все начисто прострогали, потом по длине вымерили, запас дали на пядь с кувыркой, ширина тоже с прибавкой пошла, а высоту колоды в аккурат на три доски сделали, да крышка на две. По форме четырехгранник, как положено. Внутри постель набили мягкой стружкой. Словом удобный дом получился, спать в нем рабе божьей Глафире вечным сном.

А уж материю скроила как надо да обшила всё сверху да изнутри Мария. Сильно уж она по матушке убивалась, плакала всё. Сидит шьёт, а слезы прямо на шитье и капают. Степан утешить жену хотел, да Яков придержал его,

– Пускай. Пусть выплачется девонька. Мать ведь!..

Что ж, отцу оно, конечно, виднее, по всему – прав он.

В день похорон, Мария вообще сама не своя была, у гроба сидела, бледная вся, видно, что не в себе. Степан не то чтоб постоянно рядом был, но смотрел внимательно, не дай Бог, худа бы с ней не приключилось. Подойдёт, постоит рядом да в сторонку, но глаз с жены не спускает.

Тут бабы постоянно приходят – уходят. Причитают всё:

– Ой, Глашенька, ой родинка ты наша!.. Горюшко-то како!

Степану и самому не по себе от их воя, а Марии каково!.. Была бы его воля, сказал бы им, чтоб молча заходили прощались, да только нельзя, так уж заведено.

Из избы гроб мужики на руках вынесли. За ворота. Там на телегу погрузили да на кладбище повезли. Когда подъехали, могилка ещё не готова была. Заминка случилась. Старший из копальщиков объяснил Савелию,

– Ты уж не серчай, хозяин, земля сверху оттаяла на лопату, а дальше ещё мёрзлая шибко, пришлось долбить.

Савелий как-то обречённо рукой махнул. А когда крышку забили, гроб опустили, Яков заметил – совсем свояк расклеился. Горсть земли бросил в яму, отошёл в сторону и голову опустил.

Яков к нему подошёл:

– Держись, Савва.

А тот только молча головой покивал.

– Мы с тобой… – хотел Яков что-то ободряющее сказать, да не нашёлся. – В общем, держись…

– Тяжко, Яша! – Савелий точно что-то застрявшее в горле сглотнуть пытался, так с трудом говорил.

– Тяжко…

Поминали Глафиру у Савелия в доме медком знаменитым да щей наварили и кутьи. Постепенно как-то повеселели гости. Оно ведь всегда так, поначалу за столом лица у всех скорбные да постные, а как медовушка разойдётся по крови, так краснеть да веселеть начинают. Даром что поминки, а то бы и запели, глядишь. Впрочем, так оно и верно: человек к Господу переселился, чего долго скорбеть по нём. Его-то испытания на том закончились. А то, что Глафира в рай попадёт, никто из соседей и не сомневался даже, хорошая баба была, добрая да спокойная, вот и дочь вся в неё.

По всему, Савелию хошь – не хошь за столом сиди. А дочь в другую комнату ушла, немного погодя и Степан за ней. Тоже утомился он от всей суеты этой, тоже за день набегался.

Поглядел на жену, лежит Мария – глаза в потолок, в одну точку куда-то.

– Машенька!

– А… Что? – очнулась будто на миг. – Ты прости, Стёпа, пройдет это… Дай полежу я.

Понял Степан, не след сейчас жену тревожить, пусть переболит.

Прокомментировать
Необходимо авторизоваться или зарегистрироваться для участия в дискуссии.