Сердцевина (повесть-миф)

Рейтинг:   / 3

Подробности

Категория: Лики земляков

Автор: Филатов Сергей Викторович

Просмотров: 6353

2011 год, Выпуск № 3

Глава 3. Переселенцы

Однако всё одно, как Яков со Стёпкой загадывали, так в аккурат к лету и собрались. Это – взяли, то – не забыли… Женка Якова охает, суетится, где и всплакнёт слегка, а Яков с Савелием спокойные, деловитые… Савелий тот вообще молчит больше, после смерти жены. А вот Мария, та какая-то безразличная, будто отрешённая от всего, сильно переживает девка. Мать вот… а теперь ещё ехать незнамо куда, за какой такой долей?.. Стёпка, напротив, тоже спокоен, как мужики, да и как иначе, на него нынче вся ответственность ложится, за них с Марией. Только суетлив немного, по молодости. Вот уже и погрузили всё, Стёпка Буланку понукнул легонько.

– Ах, ты!.. – Яков себя по лбу хлопнул. – Стой-стой! Погоди-ка! Сейчас, вот…

Убежал в сарай, тут же вернулся. В руках топорик,

– На вот, – сыну протянул. – Сгодится. Куды без него!

Отцова правда. Топор-то и не положили, даже дров в дороге нарубить нечем. Взял Степан топор у бати, в телегу кинул. Ладный топор, памятный. Когда доски на гроб готовили, Степан поначалу другим топориком тесал. Да мозолей себе натёр. Яков увидел то, свой ему отдал, этот. Попробовал Степан, а топорик как влитой в руке лежит. Отец усмехнулся,

– Вишь, вот оно как значит топорище-то правильное насадить…

Почему правильное, не объяснил, а Степан спросить не удосужился. Но слова отцовы на память легли.

– Ну вот, теперича пошла! – это уже Яков Буланку понукнул.

Много раз Степан от старших слышал, что велика Россия-матушка. Но представить себе того не мог. Сам-то он дале Коротояка никогда не бывал. А здесь всё дороги, дороги без края, степи бесконечные, леса великие… а там за лесами и Урал-хребет поднялся. Слов нет – велика! – кажись, конца и краю России этой нет!

Когда Урал переходили, Степан приметил – горы старые, невысокие, но чудные, красивые шибко. В своём-то Сторожевом Степан таких не видел. И реки там другие, поменьше вширь будут, да быстрые, бурливые, беспокойные, не как их Дон. Ещё, люди говорили, здесь в горах и золотишко попадает, да камень люди добывают, из которого украшения всякие диковинные мастера точат, малахитом тот камень зовётся. И это Степану с Марией в диковинку. Сколько нового сразу на них навалилось, всё за раз мыслями и не охватишь.

Многие люди в ту пору тем путём шли: и семьями, и в одиночку… и на повозках, и в пешую – самоходом. Потому и старались держаться большими обозами, вместе все. Вместе оно завсегда ловчее, и помощь какая понадобится – люди рядом, опять же, если что, от лихих людишек сподручнее оберегаться.

У кого-то грамотки Степан видел такие же, какую давеча у странника, у кого и карта откуда-то перерисованная, с разными тайными обозначениями… На ночь останавливались, готовили пищу, костры разжигали. Чаще всего у костра по нескольку телег кучковалось, опять же сподручнее.

Говорили обо всём, но чаще всего в разговорах – Беловодье, не громко стараются упоминать, как бы втайне, и самое разное о том Беловодье сказывают. Не разберёшь, где там правда есть, а где и вымысел. Вот, де, есть землица вольная, заповедная, где-то в Уймон-степи, от всех глаз лихих да ветров буйных с четырёх сторон хребтами горными укрытая, реками да лесами отгороженная.

Кто-то так говорил: «Первым Бочкарь туда пришёл, стал землю возделывать, а земля хорошая, плодородная, потому после и другие селились». Кто-то спорил: де, Атамановы первые были. Будто шли они с Кузнецка, шли всё дальше и дальше и дошли до гор неприступных. И пути им боле не было, горы да Аргут-река путь преградили. Долго сам старший Атаманов с высокой горы рассматривал округу. И наконец увидел обширные просторы вверх по Катуни. Это, де, и была Уймон-долина. А когда до того места добрались, очень оно им понравилось. Леса здесь было видано – не видано, а зверя, рыбы и дичи несметное множество… Рыбу ловили прямо ситом и руками, птицу – силками волосяными. Первые два года Атамановы те только мясом и рыбой питались, хлеба совсем не сеяли…

И ныне там, по рассказам знающих людей, есть православные исконной веры, платят царским людям за вольность свою ясак, а других податей и оброков не несут и рекрутчины не знают, а живут в стародавней Божьей вере христианским миром, а суд старики правят…

Слушали Степан с Марией те байки у костров, интересно было, ясно воображали они себе и то таинственное Беловодье, и людей тех вольных, и земли те богатые да плодородные. И верить невольно хотелось, что так всё оно и есть.

Долго ли, коротко ли – почитай, год до того Алтая добирались. Ну, чуть поменьше… Где остановятся, наймутся к кому подработать пропитания какого, где просто так, передохнуть себе дадут. Путь тяжёл им стал.

Уже за Омском в степях казахских беда случилась. Буланка с яра оступилась, да так сильно, что хребет напрочь сломала. Больно Степану было смотреть, как лошадь в судорогах бьётся. Пришлось добить. Марию он подальше отвел, негоже бабе на такое смотреть. Вещи туда же снес. Сам пошел тушу освежевать.

Недалече от того места семья казахов стойбище раскинула. Договорился он со старейшиной, что те мясо заберут, шкуру. Телегу и вещи кой-какие тоже на продукты обменяют, а дальше они с Марией пешком потопают. Когда скарб глядели, старик, было, и на топорик глаз положил, сильно топорик ему приглянулся, но Степан не отдал,

– Прости, дед, отцов тот топорик…

Зато узнал он у старика, недалёко здесь есть село Камень, стоит то село на Оби-реке. Там-то можно к кому-нибудь из зажиточных мужиков в батраки наняться. Так они с Машей и решили: досидят в Камне до конца зимы и дальше вглубь направятся.

В Камне нанялся Степан к одному мужичку крепкому. Работы у того много было, нужно было к весне подготовиться, кое-что из построек хозяйственных на дворе выправить. А Мария помогала жене хозяина по дому да с малыми нянчилась, у хозяев их четверо было малых, да девка на выданье и парень – тоже жених.

Пока там жили, Степану с хозяином, Евтифеем Калинычем пришлось несколько раз за лесом для строительства ездить. Утром рано, с сумерками ещё, отправлялись они в дальние поселения вверх по Оби, где можно было с мужиками задёшево лес сговорить. Грузили на телегу помногу да в Камень привозили. А один раз договорились загодя с мужиками, взяли у них сруб под избу – Ефтифей-то старшему своему в то время свадьбу готовил, загодя, основательно, чтоб потом не в тесноте молодым жить – договорились так, как только лёд на реке сойдет, плоты из этих брёвен мужики свяжут, да по воде до Камня сплавят.

Теперь у Степана и вовсе время осмотреться было, стал он приглядываться, как люди вокруг живут, чем промышляют… Вперемешку с русскими жили здесь в деревнях местные алтайцы да казахи, из тех, что на земле к тому времени осели. Пока немного таких было, но они уже настолько сблизились по своему образу жизни с переселенцами, что власти тут же, наскоро «уравняли» их в правах с государственными крестьянами: как об этом было прописано в «Уставе об управлении инородцев…» от 1822 года – «во всех податях и повинностях».

К тому же многие из «иноверцев» стараниями православных миссионеров принимали христианскую веру, крестились и, наряду со своими божками, всё больше теперь обращались к Богу единому и истинному. Забавную картину один раз Степан наблюдал, когда ездили они с хозяином к знакомому алтайцу за мясом.

Алтаец этот был из оседлых, крещёный, а родич его кочевал, держал баранов. Договорились, что Бронтой к их приезду попросит родича своего обменять трех баранов на муку. Когда приехали, Бронтой переживал, родич запаздывал. В конце концов, так он разнервничался, что взял деревянного алтайского божка, пошёл на двор и высек идола прутом, будто мальчишку, да бросил за сарай в заросли крапивы. Потом сам в избу вернулся, перекрестился на иконку Божьей Матери в красном углу. К вечеру родич Бронтоя всё же приехал. Забили трёх баранов, как сговаривались. Хозяйка Бронтоя мяса наготовила, гостей угостить, а сам он пошёл за сарай, принес назад идола, губы ему кровью намазал – усластил, да поставил здесь же, в красный угол рядом с иконой.

Покоробило это как-то Степана, хотел хозяину высказать, да заметил жест Ефтифея, тот подмигнул ему и прижал палец к губам, молчи, мол, так уж у них заведено.

Приметил Степан и другое: новообращённые те быстро перенимали у русских главное в оседлом укладе – навыки земледелия, и всё меньше и меньше отличались от них своим жизненным распорядком. Особенно это было заметно в равнинных лесостепных районах. И те и другие землю обрабатывали по старинке. В основном господствовало трехполье: весной яровые высевали, по осени, под снег – озимые, часть земли под пар оставляли. В подтаёжной зоне использовали ещё и подсеки – вырубали участки леса под пашню.

Пахали землю так же, как у них на Дону, деревянной сохой с насаженным на неё железным сошником. Боронили деревянными боронами, использовали такие же серпы и косы… Сеяли всё боле ячмень, овес, пшеницу, ещё – просо и гречиху. Возделывали лен и коноплю, хмель и табак. Словом, жизнь здесь проистекала так же, как в Сторожевом, да не совсем так…

Чем больше Степан смотрел, тем больше в этом убеждался. Природа здесь другая, более неприветливая да суровая. Особенно зимы. Порой снегу так наметает, что одни крыши из сугробов торчат. Никогда у себя в Сторожевом Степан такого не видел… А с другой стороны в огородах – те же капуста да морковь, огурцы да редька… Да, жить везде можно, делал он вывод, были бы руки да голова на плечах.

А как про Дон Степан вспоминал – сердце ныло, как там мать, батя?.. Отец, наверное, что-то во дворе сейчас ладит, телегу, поди, на заказ собирает, мать по дому хлопочет, после зимы порядок наводит – стирает да убирает…

Вспомнил про дом родной и затосковал ещё боле. Как бы ни было хорошо у чужих, а всё своего хочется. Ведь за тем и шёл сюда, и чем дальше, тем больше думка эта Степану покоя не даёт. Пора бы и ему к месту прибиваться. Решил он с Ефтифеем об этом посоветоваться, хоть и богат мужик, но совестлив да умён, может, что дельное и подскажет.

Одним разом они с хозяином далёко, в Барнаул, поехали, была у Евтифея там какая-то своя нужда. Он не особо про то говорил, просто сказал:

– Поехали.

А Степану что, хозяин сказал, он собрался – и в путь. Дорога дальняя, вот и решился Степан спросить Ефтифея о больном. Задумался хозяин, видимо, сам хотел об этом поговорить, но пока преждевременным считал, до тепла, видно откладывал. А тут вопрос в лоб, хочешь – не хочешь, отвечать надо.

– Думал я уже про то, Стёпа… Помнишь мужичка, что лес в конце весны сплавить должон. У него в Бийске при управе брат служит. Авось, он и поможет. Щас, только вот лед сойдет, он плоты и пригонит. Там сговоритесь, а потом вы с ним же до Бийску уехать сможете...

– Благодарствую, Евтифей Калиныч, на добром слове. И за совет тебе спасибо!.. – Степан благодарил искренне, действительно засиделись они с Марией в чужом дому, пора и к месту путь держать.

Когда в Камень вернулись, он Маше всё это рассказал. Та тоже согласилась, даже обрадовалась, действительно, намучались, пора. И незачем далёко искать, в Беловодье то пробиваться, лучше сделать, как Ефтифей советует, жить-то везде можно, главное, чтоб в своём дому.

Вот уже и лёд с Оби почти сошёл, нынче-то только мелкая шуга по реке местами проплывает. Стоит Степан на берегу, на воду смотрит. Вода нынче большая, весенняя, мутная вода. Луга в пойме все залило, потом, когда сойдет вода с этих лугов, там, в ямках старицы останутся, а в них рыбы полно – стерлядь, судак, щука… Мужики тогда запасы рыбные пополнят, почитай на год.

Да, широка Обь-река под Камнем, много шире, чем Дон у Сторожевого. И норов у неё, хоть равнинный, но иной, сколько воды в своём теле несёт, далёко, аж до самого северного океана. Степан поймал себя на мысли, что с нетерпением глядит на реку, скоро ли шугу всю прогонит, скоро ль те долгожданные плоты объявятся?

«Ну, ничего-ничего… немного теперь осталось… потерпеть только слегка надобно…» – сам себя тут же и успокаивал.

Плотогоны в середине мая нагрянули, не один мужик тот, с помощниками, одному бы ему с теми плотами не совладать. Шумно, весело нагрянули. Плоты причалили, да на берег вытащили, и в разгул пошли. Три дня мужики самогон кушали да песни на берегу орали, только к утру четвертого дня успокоились. А как проспались, и поговорил Степан с мужичком тем.

И дальше всё по Ефтифееву случилось. Пока гуляли мужики, помог Степан хозяину лес на двор с Оби свозить да в дорогу скоренько наладился.

– Ну, давай… – Ефтифей Степана обнял на прощанье. – Там вам продуктов немного собрали в дорогу…

– Спасибо!

– Топор-то не забыл? – усмехнулся.

– Взял, – Степан тоже улыбнулся в ответ, надо же, давно, между делом как-то рассказал он Ефтифею про отцов топорик, про то, как дед-казах его у Степана торговал, но, видать, тот всё запомнил.

– Значит с добром. Может, свидимся ещё.

На том и расстались.

По дороге Степан всё мужичка расспрашивал, как обустроиться лучше, можно ли ссуду взять…

– Не боись, обустроиться помогу, коли Калиныч за вас просил. Он человек уважаемый, мне ему отказать неправильно будет. А со ссудой, забудь…

– Это почему? – удивился Степан. – Указ ведь был – «из государственной казны…»

– Указы, их в столицах пишут. А столица, она – далёко. Потому то, что из казны денежки уже давно в карманы чиновных людей легли. Ну, лес… поговорю с братом, похлопочет, чтоб выделили из казенного. А деньги… Забудь.

– Да ты што, неужто можно? Неужто совсем чиновные совесть потеряли!?

– У нас тут в Бийске недавно скандал был, – сказал мужик после долгой паузы, видно, размышлял, нужно говорить об этом новому знакомцу или не стоит. – Коменданта нашего полковника Шепелова из чинов разжаловали. Он пьяница и развратник, сказывают, не токмо денежки казённые присваивал, те, что ему военное министерство на строительство приюта для сыновей отставных солдат и казаковвыделяло, но, шельмец, ещё и иконы да другую утварь из церкви украл. Впрочем, пошумели так, для острастки другим. А Шепелова того – тихо от службы отставили, без пенсиона и права мундир носить. И всё. А ему – как с гуся вода. Он себе уже давно на пенсион отложил… Вот так. Коли из храма Божьего тащат… А ты говоришь, казна!

В Бийске тоже всё по говоренному получилось, как мужик сказывал. Оформили всё быстро, брат его и помог. Степан участок огородил, лес привёз, да начал дом строить. Помощника нанял, деньги кое-какие были, из тех, что Ефтифей с ним расплатился. Молодец, хозяин, не обманул!

Пока лето, они в сарае у того артельного перебивались, а к осени и вовсе в свой дом переехали. Дом почти уже готов был: и стены, и крыша, и – главное – печка.

Поселились, да понемногу обживаться стали.