Куба. Возможность острова

Рейтинг:   / 1

ПлохоОтлично 

Подробности

Категория: Дальние страны

Автор: Угрюмов Владимир Евгеньевич

Просмотров: 5694

2009 год, Выпуск № 5

Эту страну нельзя сочинить, как нельзя сочинить любовь. Самое пылкое воображение останется в дураках. Эту страну необходимо пережить.

* * *

Дом престарелых в Гаване носит сакраментальное название «Хи-хи, Ха-ха». Старики сами наименовали свою обитель. Пытаюсь представить смеющихся над собственной старостью. Не умеющих печалиться. Посмевших быть счастливыми среди великих мелочей жизни, которая всегда с тобой. Не скажу, что кубинцы постоянно веселятся. Нет. Но серьезные, озабоченные действительностью, они всегда яркие, подвижные, искрометные, такие, как танец «Румба», движения которого скрыты в походке, в интонации, в жестах кубинца. Танец как стиль жизни. Это не ходьба к определенной, обычно несуществующей цели. В движениях танца - радость от самих движений.

* * *

Поэзия - это танцующее слово. Возможно поэтому здесь, на Кубе, одиннадцатый раз проводится Всемирный Фестиваль поэзии. В этом году он посвящен славянской литературе. Представители более чем сорока стран направили свои делегации в Гавану. Мексиканцы, немцы, американцы, канадцы и прочие поклонники славянской культуры прибыли на остров Свободы.

Фестиваль открылся танцевальным шоу. Разумеется, соперничать с кубинскими танцорами сложно. Впитав с молоком матери всю красоту латиноамериканских ритмов, они танцуют везде: дома, на работе, на улице.

Жизнь - это возможность радости, остальное - знаки, чтобы говорить о ней.

* * *

Год назад я получил приглашение от кубинского посольства в Москве посетить фестиваль. Делегация России состояла из шести человек. Трое - представители московского литературного бомонда и трое новокузнечан, представители СибГИУ.

Меня поселили в отель, стоящий на Малеконе - набережная Гаваны. Через дорогу - море. Из окна девятнадцатого этажа я вижу, как восходит и заходит солнце в воды Атлантического океана.

В администрации отеля две мулатки хорошо говорят по-русски. Одну зовут Маша, другую Нюрка-Елена. Их имена - яркие осколки советско-кубинской дружбы.

В номере кондиционер. Белье меняют ежедневно. После уборки горничная обязательно смастерит из банного полотенца и оставит на кровати забавную фигурку. Лебедь, склонившийся над подушкой, или белое распластанное сердце выглядят, словно пожелание счастья.

* * *

Темнеет быстро. В девять вечера - тропическая неподвижная ночь. Свежий ветер с моря дает возможность вздохнуть после знойного дня. Все стремятся на Малекон в объятия морскому ветру.

В первый же вечер я перезнакомился с рыбаками и музыкантами, поющими на набережной. Рыбаки давали мне закидывать свои спиннинги в черную, покачивающуюся, словно в раздумии, воду. Музыканты исполняли зажигательную «Guantanamero» и гениальную «Besa me muco».

Песнями они зарабатывают на жизнь. Заработав, покупают ром. Бутылка идет по кругу.

В «священнодействии» участвуют и исполнители, и слушатели, и случайный прохожий, «стрельнувший» сигарету. Пиратский напиток бодро вливают в горло, не касаясь губами края бутылки.

* * *

Ближе всех я сошелся с чернокожим гитаристом Амаури. Он неплохо пел и говорил по-английски. Я плохо. Мы разговорились.

Общение на набережной проходит на трех языках: испанском, английском и русском. Красноречивая жестикуляция дополняет сказанное. Узнав, что я из России, Амаури угостил меня ромом и бесплатно исполнил печальную песню о Че Геваре. Я решил поумничать и спросил: «Почему, несмотря на бедность, кубинцы выглядят счастливыми?» Амаури задумался: «Куба - остров. Это когда жизнь омывает тебя со всех сторон, а ты невредим. Ты не скучаешь о прошлом и не готовишься к будущему. Это похоже на любовь. Когда любишь - ты настоящий остров. Остальное или остальные мимо тебя, все мимо...» Собственный гитарный перебор отвлек Амаури. «Я тебя познакомлю с кубинской девушкой, - оживился музыкант, - она будет рядом с тобой пока ты здесь, она будет любить. Ты будешь счастливый. Черная, белая, какая?» Он протянул мне бутылку рома. «Любовь - это богатство кубинской девушки. Она хранит ее, как другая женщина хранит дареную драгоценность. Она несёт её, как лучшее украшение женщины».

Амаури гортанно крикнул своего напарника. Они заиграли, и ночь ожила.

Было душно. Звезды обступили нас, словно прислушивались.

Море вздыхало и томилось своим величием. Я стоял на острове между двух открытых Америк и улыбался. Я не верил, что есть страна, где единственной ценностью, в виду ненужности прочих, является красота. Где люди беззаботны, потому что быть озабоченным некрасиво. Где люди счастливы, потому что некрасиво не любить.

На следующий день, возвращаясь в гостиницу, я оглянулся на веселый окрик с набережной: «Ола, Володя!» - приветствовал меня Амаури.

* * *

Программа Фестиваля была очень насыщенной. Помимо чтения стихов - любимого занятия поэтов независимо от цвета кожи - представители каждой страны рассказывали о культурных достижений своей Родины. На комфортабельных автобусах нас возили по музеям и библиотекам, на фабрику сигар и в музей рома, мы выступали в университетах и крупных отелях, и прочее, и прочее. Сибиряки были в центре внимания. То, что мы приехали на Фестиваль, для кубинцев и для иностранных гостей было нечто фантастическое. Нас буквально ощупывали. Мы затмили москвичей. Каждый из выступающих с приветственным словом к российской делегации подчеркивал, что Сибирь - великая богатейшая страна, а поэты из Сибири - самые желанные гости Фестиваля. Вспоминали, что во времена дружбы много наших земляков работало по контракту на Кубе. Президент центра русской культуры в Гаване Наталья Балашова передала письмо на имя губернатора А. Тулеева с просьбой о создании в Новокузнецке общества русско-кубинской дружбы.

* * *

На улице проливной тропический дождь. Сидим в музее шоколада, пьем холодный, горьковатый напиток. «На Кубе особое отношение к женщинам, - рассказывает Наталья Балашова, - мужчины боготворят их...» Да, я сразу заметил, каким взглядом, полным печального восхищения, провожает кубинец идущую девушку. Не оценивает, не опошляет, именно провожает. А она, королева, не беспокоится о том, как выглядит со стороны. Походка расслабленная, немного утомленная собственной привлекательностью. Королева не заботится о своей репутации. Всегда желанна и счастлива.

* * *

«Куба - любовь моя», - вспоминаю слова забытой песни. Здесь чувствуешь Возможность острова. Здесь чувствуешь Возможность любви. Для настоящей любви необходима Возможность острова. Ибо влюбленные - это всегда остров. Остров свободы, окруженный блокадою кудахтающих завистников с болезненно развитым чувством ответственности. Они всегда на страже, всюду чуют несправедливость, нарушение морали. Они грозят пальчиком, осуждают, дают здравые советы. Боже мой, что могут посоветовать курицы ласточке: «Хватит летать. Опускайся до нас. Здесь тебя потопчут, и ты станешь как мы, курица своего петуха». Возможность быть ласточкой - вот что дает Куба. Даже в России крылья - как украшение или устрашение. Горе вам, патриоты! Точнее, крылья в России - как опора о землю, чтобы не упасть, когда топчут.

Куба есть Остров, позволяющий любовь.
И, как моя любовь,
Этот Остров не позволит забыть себя.
Ты будешь скучать.
Ты всегда будешь стремиться к нему.
Мимо других, мимо.
Потому что он особенный.
Потому что он не они.

* * *

Брожу по улицам старой Гаваны. Разноцветные ребятишки купаются в свежих дождевых лужах. Каждый дом - памятник архитектуры. На окнах деревянные жалюзи, стекол нет. Окна распахнуты. Жарко. Видна обстановка жилых комнат: кресло-качалка, стол, кровать. Бедность, возведенная в ранг красоты. Кафедральный собор - «жемчужина» архитектуры «Латинской Америки». Отель, где жил Эрнест Хемингуэй, рядом его любимый ресторан. Заглядываю в Еврейский отель, где номера обозначены не цифрами, а именами библейских персонажей. Особняки испанских грандов с внутренним двориком, колодцем, памятником хозяину и степенными меланхоличными павлинами.

Гавана - чистый город. Кубинцы сами очень чистоплотны и аккуратны. За две недели я не видел ни одной аварии. Преступности нет. Хотя ночью гулять не рекомендуют. Встречаются попрошайки, говорящие на хорошем английском или французском. Старая Гавана - музей архитектуры колониальных времен, но живой, населенный живыми, абсолютно современными людьми.

* * *

Темнокожая девушка, в белоснежной свободной юбке и небрежно расстегнутой кофточке, вывешивает стираное белье на улице у подъезда. Она что-то напевает. Раскосые бархатные глаза внимательно следят за иностранцем. Я останавливаюсь, чтобы полюбоваться на привлекательную мулатку. Закуриваю. «Сигарету, амиго...?» - и кубинка направляется ко мне танцующей походкой.

Вдруг со второго этажа на белье обрушивается поток воды. Растерянная прачка поднимает голову и что-то кричит. Из окна выглядывает озадаченная виновница, прижимая к груди пустой таз. Оставив таз в сторону и всплеснув руками, она начинает весело хохотать. Появляются улыбающиеся соседи. Хохочет и хозяйка белья, собирая его обратно в корзину. Инцидент исчерпан.

* * *

Учеба и медицинское обслуживание на Кубе бесплатно. Вообще медицина очень сильная, особенно в области глазных заболеваний. Недавно кубинские медики опробовали лекарство от диабета.

Сюда приезжают те, от лечения которых на Родине отказались. Желающие направляют письмо с диагнозом на имя Ф. Кастро.

Окончив институт, кубинские медики распределяются в самые отсталые, труднодоступные уголки мира. Любой опыт, полученный в экстремальных условиях, бесценен. Так же, как опыт сердца. И если человек познается в горе, то сердце человека познается в радости.

* * *

Смотрю в величественную тьму моря и неба. В этот вечерний час они едины. Сама Вселенная склонилась над островом, убаюкала в своих объятиях, унесла с Земли. Набережная - это узкая полоска света, населенная рыбаками, музыкантами, влюбленными. Вступив на берег Кубы в 1492 г., X. Колумб воскликнул: «Передо мною Рай!» Возможно, таким и должно быть население Рая: рыбаки, музыканты, влюбленные. Рай - это остров, это Возможность любви.

Я сижу на набережной, свесив ноги в кипящую тьму. Край ли это моей жизни, или начало чего-то нового, казавшегося невозможным?

* * *

На Кубе нет проституции в нашем понимании этого действия. Кубинки дарят свою любовь естественно, безоглядно. Ибо, более счастлив дарящий, нежели получающий подарок. Если ты ответишь девушке деньгами, золотой цепочкой или бутылкой рома, то она предложит вместе потратить деньги и обязательно выберет, что купить тебе, а цепочку наденет на ваше следующее свидание. Потому что после первого ты не сможешь отказаться от второго...

* * *

С Цесарем меня познакомили заочно еще в Москве, в посольстве. Атташе по культуре синьор Альфредо дал его адрес и телефон в Гаване и сказал, что он покажет нам город. Цесарь учился во Львове. Работал дипломатом. Теперь журналист в Гаване. Готовится снимать фильм о жизни кубинцев, оставшихся в России. Его отец - друг Фиделя Кастро. Сидим в уютном ресторане напротив Капитолия. На столе креветки, черный рис, маслины, сладкий картофель, сочная свинина, фрукты, сок (всего 6 дол. с человека).

«Отель «Националь», - неторопливо рассказывает Цесарь, - отстроен в 20-е годы на деньги американской мафии. Это самый престижный отель в Гаване. Там есть музей знаменитостей, когда-то посетивших его. Это известные мафиози, музыканты, голливудские звезды, политики. Там был Черчилль, ваш Гагарин. Я сам видел, как в парке прогуливались Мохаммед Али и Теофило Стивенсон, большие друзья в жизни. - Цесарь переводит дыхание и, сверкнув глазами, продолжает: - ... Еще есть интересное... Дерево, посаженное в честь основания Гаваны. Оно священно. Если обойти его три раза и загадать желание, то загаданное непременно исполнится. Правда. Я проверял», - он весело подмигивает своей молодой жене.

* * *

Сегодня 7 июня. На стареньком 412 Москвиче Цесарь въезжает в элитный район Гаваны. Фешенебельные особняки увенчаны флагами иностранных государств. Здесь расположены посольства. За серой бетонной стеной - крупное молчаливое строение Российского представительства. Недалеко просторная территория резиденции Фиделя Кастро. Зданий не видно. Они где-то в глубине за прибранными деревьями. «Вся его семья живет вместе, - поясняет мне Цесарь, - Фидель любит, когда за обеденным столом собираются сыновья с женами, внуки. Кубинцы обожают своего Фиделя. Он один из нас. И, одновременно, один из тех, кто пришёл к нам».

Мы закуриваем крепкие, сладковатые, словно поцелуй, кубинские сигары. Выходим из машины. Воздух к вечеру становится более пахучим, свежим. Перед нами знаменитая аллея королевских пальм. Белые стволы высоко взметнули свои вершины. Сверкающие кроны разлетаются в Небесном ветре. Возможно ли, что в этом ветре я мог бы прожить всю жизнь? Цесарь будто подхватывает мои мысли: «Почему не так? Мы поедем к священному дереву. Загадывай. И если дерево не понимает по-русски, то крепко обними его. И оно исполнит твое сердцебиение».

Когда я уезжал из России, мне говорили, что я не вернусь. Что есть такие поступки и такие расстояния, которые обратно не проходят. И все-таки Возможность острова предполагает любовь. А без любви даже райский остров становится твоим одиночеством в квадрате или, извините за каламбур, в кубе.

* * *

Завтра последний день фестиваля. Мы прощаемся друг с другом. Канадцы, мексиканцы, французы. Подливая ром в недопитые бокалы, мы прощаемся сами с собой. Мы запомним, что среднегодовая температура на Кубе 27⁰С, а температура воды в море на градус ниже. Запомним, что здесь жарко, влажно и ветрено, и что кубинцы на всё отвечают: «Но проблем!».

Мы запомним ночной шум пальмовых листьев, теплоту морского прибоя, сочные плоды манго и вкус коктейля «Махито».

Мы запомним страны друзей, но забудем друг друга.

Мы вернемся домой, чтобы складывать крылья в угол.

* * *

Я иду по набережной. Быстро темнеет. Из ближайшего кафе слышна негромкая кубинская музыка. Роскошные ночные мулатки лениво потягивают пиво. За соседним столиком одиноко белеет немец. Я иду. Я не могу остановиться. Хочется говорить по-русски, смеяться, влюбиться, остаться... или, прощаясь, обещать вечной любви. Нет. Неправда. Хочется бежать к священному дереву и еще раз повторить желание, вдруг я загадал его слишком тихо. Хочется послать все к черту и оставить себе единственную возможность - возможность острова.

Ром заменяет все желания. Сжимая в руке трехсполовиной долларовую бутылку, сворачиваю к беспечно болтающим музыкантам. «Ола, - кричат они, - как дела на Фестивале?» Кубинцы очень приветливы. Я улыбаюсь и пускаю бутылку по кругу. Амаури замечает, что я неплохо говорю на испанском, особенно после рома. Смешливая мулатка Нейла протягивает руку. Белая ладошка покорно замирает в моей руке. Мягким, убаюкивающим полушепотом Нейла беспокоится, почему я не сплю и немного расстроен, может, скучаю о ком-то. Я отшучиваюсь, что высплюсь дома, зимой.

Я пытаюсь объяснить, что я хоть попробовал найти Остров. Что временами он казался обыкновенной сушей, населенной людьми из прошлого. Что временами он был, как Любовь, ничего не знающая о времени. Что я понял, что жизнь начинается с восхода солнца и продолжается полоской света, населенной музыкантами и влюбленными. Что жизнь начинается не с прошлого. Что жизнь начинается с любви, с Возможности острова, окруженного великой темнотой. А будущее всего лишь примечание к желанию, которое я сегодня оставил дереву.

Нейла слушает очень внимательно и смотрит на мои губы, будто читает. Амаури переводит. Она смеется, для нее нет невозможного, и она права. Кубинцы неторопливо играют «Отель Калифорния». Нейла потягивается и предлагает искупаться. Мы ныряем не то в море, не то в небо. Мы ныряем в темноту, будто спрыгиваем с Земли.

* * *

Больше недели брожу по старой и новой Гаване.

Общаюсь с торговцами фруктов, со студентами, вслушиваюсь в испанскую речь.

Вслед за бессонными мулатками сажусь в пятидолларовые такси, которые мчатся всю ночь.

Вечерами, на набережной, ловлю рыбу с рыбаками и пью ром с бесшабашными музыкантами, поющими для туристов за деньги.

* * *

Я хочу написать книгу о Кубе. Я вбил себе в голову, что Куба - остров, позволяющий любовь. Что здесь влюбленные имеют возможность острова - своеобразного эгоизма вдвоем. Когда ходишь и радуешься. Когда есть человек, который радуется тебе. Остальное или остальные, словно пейзаж за окнами, мимо, всегда мимо. Что здесь не ждут счастья пожизненно до отупения, до смерти. Здесь радость - не крик, не восторг, искажающий лицо, когда крикнувший сам не знает: ненавидит ли он или готов полюбить. Здесь радость - дующий с моря ветер, раскачивающий цветы, приносящий прохладу, запах водорослей, шуршание волны и покой, вечный покой жизни.

И ветер учит меня дышать, и море учит не торопиться.

Я иду на набережную, к музыкантам и, как искренне русский человек, говорю о своих проблемах, о необходимости что-то решать, о выборе в который верю, о том, что не разделяю их беспечность и оптимизм, что дома, в Сибири, я буду готовиться к зиме, покупать теплые вещи и называть особенно лютые холода христианскими праздниками.

Я говорю, что я верю в радость, но она далека от меня. Что моя жизнь – это тихий, ежедневный протест, не имеющий срока давности.

…Говорю, и кубинцы протягивают мне бутылку рома и подсказывают мне, махнув рукой: «Маньано», что значит завтра, а сегодня этого нет. Они показывают, что «завтра» - символическое место, туда посылают проблемы. Кубинцы показывают на море, потому что у моря, а значит, у жизни нет ни времени, ни проблем. Они вечны, и это хорошо. И мне предлагают и море, и остров, и возможность забыть про «завтра».

Студент Мигель, приехавший на каникулы из Испании, открывает видеоплеер и, неожиданно для меня, звучит тревожная, русская, усталая песня. Кубинцы, улыбаясь, берут гитары, рассыпают в воздухе маракасы, и вот уже не слышно тревоги. И две мулатки, подруги Мигеля, танцуют так, что хочется, чтобы этот вечер был и моей жизнью.

Я смеюсь, потому что здесь, в Гаване, я научился узнавать человека, идущего мне на встречу. Научился жить, а не безропотно готовиться к зиме. Я смотрю на играющих, оглядываюсь на дома с распахнутыми окнами, потому что жарко, на кубинцев, сидящих на пороге соседнего дома, на тлеющие в сумерках огоньки сигар, на цветы, на море, я смотрю на танцующих девушек, в глазах которых таится другая ночь: темнее и жарче кружащей над нами. Я не вижу ничего, что могло бы быть разрушено временем. Не вижу торопливого времени. И мне нравятся эти люди, живущие свой каждый день, как один, без передышки, в уютной, никому не нужной, небогатой вечности. Живущие в радости.

* * *

Кладбище в Гаване – это не скорбное место, скорее торжественное. Подлинный музей архитектуры. Значит, ещё при жизни, навещая предков, можно представить свой прах, покоящийся в каменном убранстве. В этом есть рациональное зерно. Вполне допустимо пофантазировать и реально добавить к скульптурному ансамблю склепа пару подслеповатых ангелов или, к примеру, заменить входную решетку на более современную. В общем подправить свой будущий приют для взора благородного потомка. Камень аккумулирует в себе целые века, характеры, вкусы, сжимает воедино и человека, и его судьбу, и ветер. И для случайного прохожего, вроде меня, при ярком свете, в игре теней, откроются вдруг задумчивые страницы прошлого, блеснет фантазия скульптора вдохновленного умершим. И явится сама смерть, как причина творения, переродится, воспевая жизнь, уступая ей право на вечность.

* * *

В планы моей поездки входило посетить известный курорт Варадеро и доехать до Сантьяго-де-Куба на востоке острова. Мне хотелось увидеть жизнь кубинской провинции.

Я прощаюсь с музыкантами и рыбаками, с горничными отеля, раздариваю последние плитки российского шоколада и беру на прокат старенький Кадиллак.

Ближе к полудню, чтобы подкрепиться перед дорогой, паркую машину на площади перед малым храмом монастыря Сан-Франсиско де Асис. Меня привлекает необычное зрелище: обряд Посвящения в невесты. Маленькие девочки, одетые в свадебные платья и украшенные цветными лентами, садятся в открытые кареты, рядом с мальчиком. Карета медленно объезжает храм, дабы Господь заметил невесту и, заметив, вдохнул любовь. Каждой вручают огромный букет - символ благословления от Господа. Процессия сопровождается пением и танцами.

Рядом с храмом на краю скамьи сидит девушка в тонком светлом платье и очень серьезно наблюдает обряд посвящения в невесты. Роскошные черные волосы откинуты назад. Лицо, освещенное солнцем, выражает легкую досаду и, одновременно, любопытство к себе. Словно она попала в наш мир без билета, случайно, но в этом ее отличие от всех, ее достоинство. Хрупкие плечи, нетронутые загаром, выглядят вызывающе нежно среди темнокожих кубинцев. Кажется ей нестерпимо холодно в этой тропической жаре. Путая испанские и английские слова я пытаюсь расспросить о празднике. Она слушает, но смотрит мимо меня. Улыбнувшись, отвечает на русском:

- Привет. Я ничего не знаю об этом. - И добавляет. - Мне нравиться слово «Гавана», потому я здесь.

Площадь наполняется туристами. Их мучает зной. Почти все лениво жуют пиццу, запивают пивом и беспрерывно щелкают фотоаппаратами.

- Style pompier, - произносит девушка по-французски и чуть громче: - Банальный стиль. Немцы совсем не умеют себя вести.

Стремительно встает.

- Пойдем. Я покажу тебе, где самый вкусный кофе в Гаване.

* * *

Мы сидим в холле старинного еврейского отеля. Пахнет кореньями и черносливом. Комнаты обозначены именами библейских персонажей. Ярко освещенная стойка бара находится в 36 метрах от столика. Скромные фонтанчики нашептывают покой. На стене широкое полотно с изображением какой-то воздушной русалки. Все это венчает прозрачный розовый купол в белом и золотом узоре. Сам купол и рассеянный солнечный свет под ним напоминают еврейскую музыку, звуки, когда в небо устремляется не только душа, но и вместе с ней все великие мелочи земной жизни.

Официант подает крепкий ароматный кофе. Девушка задумчиво произносит:

- Меня зовут Инна. Но я многого о себе не знаю. Никогда не проси меня рассказывать о себе.

Она недоступно утопает в роскошном кожаном кресле и смотрит, слегка склонив голову, мимо меня, будто вслушивается в отдаленную знакомую музыку.

- Знаешь, в детстве я учила иврит...

Но я перебиваю. Я излагаю поверхностное знание Библии. Говорю о своей ненаписанной книге, о Древе жизни, с которого не ел Адам, о том, что Куба - Рай, что здесь есть возможность острова. Говорю и понимаю, что говорю глупость. Я рассказываю о рыбаках, музыкантах и влюбленных с набережной, о молчаливой тьме окружающей остров по ночам. О своей поездке в Сантьяго...

- Как странно ты говоришь, когда забываешь обо мне, - сердится Инна, -
ты эгоист и к тому же безграмотный. Я бы убила тебя, но мне нравится тебя слушать. От неожиданности я замолкаю и нахожу спасение в обжигающем кофе. Я думаю о том, что она ведет себя, как королева. Она превращает окружающие предметы в подданных. И, в зависимости от настроения, либо терпит их, либо покидает, но никогда не любит. И никогда не смотрит прямо в глаза, потому что для нее смотреть не на кого, потому что смотреть – значит, любить.

- Я еду с тобой. Заберешь меня из отеля. До завтра. - Инна тихо смеется  и уходит в прохладные, как воскресный сон, коридоры местного Иерусалима.

* * *

Наш Кадиллак с ревом ныряет в тоннель под бухтой ведущий к восточной части Гаваны. Позади крепость Эль Моро построенная в конце 16 века. Мы движемся по скоростной магистрали дрожащей на горизонте от горячего воздуха. Величавые королевские пальмы, как причудливые зеленые птицы на одной ноге, хлопают своими ветвями, но не взлетают, а продолжают расти. Черные грифы, с обнаженными шеями в поисках добычи отворачиваются от нас.

Проголодавшись, останавливаемся в местечке Сан-Франсиско-де-Паула. Я разговариваю с местными жителями о житье-бытье, о Фиделе Кастро, и они добродушно кивают головами. Инна приносит огромный, пахнущий тропическим Новым годом, манго. С восхищеньем дает мне очистить и немного отходит назад. Она всегда так отходит, очаровательно улыбаясь, будто сохраняет культурную дистанцию, будто хочет, чтобы ее было видно всю. Инна внимательно следит за процессом очистки.

- У тебя красивые руки, - говорит Инна и пытается взглянуть на меня.

- Тем вкуснее будет манго, - яшучу и опять чувствую себя глупо.

- Забавный ты. Ты ведешь себя, как ребенок. Ты сам выдаешь себя и тут  же исчезаешь. Почему?

- Яне из твоих владений, Королева, - отвечаю и протягиваю ей  истекающий соком фрукт. - И даже не из соседних. В соседних живут твои  принцы. А я... я там, куда ты все время смотришь, но ничего не видишь.

Инна прокусывает сладкую мякоть плода и тихо смеется, следя за моим взглядом.

- Вов, - она впервые называет меня по имени. - Давай в Матанзесе возьмем катер и вечером уплывем в море, там будут дельфины.

* * *

Вилла Финка-Виджия, дом-музей Эрнеста Хемингуэя. Мы стоим на пороге его кабинета. Рабочий стол уставлен фигурками животных. Рядом стул, плетеное кресло. Низкие полки с книгами. Ружье. Чучело головы буйвола на белой стене. Ничего лишнего.

- Счастливый человек, - говорит Инна серьезно.

- Он застрелился, - подсказываю я и мне становиться неуютно в ее  присутствии.

- Только счастливый человек решится на смерть. Другие живут в  ожидании счастья. Так проходят годы. - Она отворачивается и идет к  машине.

* * *

Город Матанзес основан в 1693 году. Достопримечательности города -театр «Сауте» и церковь Сан-Педро. Дома выдержаны в строгой испанской архитектуре. На причале спрашиваю прокат. Веселые темнокожие мужчины и женщина окружают нас, что-то нежно говорят, напевают, танцуют, повязывают цветными лентами и вручают Инне огромный белый букет. Они берут нас за руки и ведут к уютному катеру. Механик рассказывает, что и как. Тяжелое солнце касается океана и замирает на минуту. Кубинцы

отталкивают катер от пирса и продолжают петь и танцевать босиком на влажном песке.

- Ты понимаешь, о чем поют? – Инна, по-королевски вскинув голову,  прислушивается, улыбнувшись, добавляет, - хорошо, что не понимаешь. Это не для тебя.

Я завожу мотор. Я еще не знаю, что началась жизнь, похожая на кругосветное плаванье.

Густая ночная мгла скрыла огни Матанзеса. Я заглушил мотор, и мы остались наедине с небом. Тишина такая, что кажется, что слышно подводное движение рыб. Любопытные звезды застыли в нерешительности, ожидая первого слова, чтобы сорваться вниз. Инна молча сидит на палубе и смотрит на звезды. Тонкие руки обнимают колени. Она похожа на человека, который готов родиться, которому необходимо начать все с начала, с тьмы над океаном, с падающей звезды, с возможности острова, с нового своего мира и населить его своей любовью.

- Видишь, они ждут,- тихо произносит Инна. - Загадывай.

- Ты соединила в себе все мои желания.

- А ты не боишься?

Она обернулась и посмотрела прямо в глаза.

В ее темных зрачках дрогнул свет. Я покачал головой. Она опустила веки, и стало совсем темно, будто все звезды, торопясь исполнить желание, разом упали с неба. Будто мы оказались по другую сторону смерти и не спешили вернуться, переживая радость глубже, чем боль.

* * *

С утра гостим у пожилой кубинки назвавшей себя Мами. Полная и смешливая она гортанно выкрикивает отдельные слова, хохочет и смешит Инну. Вместе они готовят паэлью на оливковом масле, с кальмарами и устрицами.

Я сижу с хозяином возле дома, под огромным манговым деревом. Мы говорим о погоде, об урожае сахарного тростника, о том, что у меня в Северии ночь, холодно и никто не думает о Кубе. Деревья в саду словно раскрашены пылающими цветами. Среди кактусов бродят изумрудные павлины, влача царственные хвосты в пыли.

Вбегает Инна счастливая, загорелая, ее широко раскрытые глаза ярче любого павлиньего оперенья.

- Я научила Мами говорить «Кушать подано!» - Инна победно смотрит на меня. Из дома доносится: «Куса подани!» Мы смеемся и идем к столу. После обеда поем и танцуем Румба. Инна оживленно шепчет:

- Я сказала, что ты - писатель. Они говорят, что рядом с тобой я особенно красивая, потому что ты внушаешь уважение. Потому что ты, они говорят, любишь меня.

* * *

Следующую ночь мы решаем провести на знаменитом мировом курорте Варадеро. Широкая песчаная коса протянулась вдоль северного берега острова. Останавливаемся в одном из многочисленных отелей. Паркуем машину рядом с гигантским дельфинарием. В отеле четыре ресторана (два на улице), несколько баров, парк, бассейн с «лягушатником», спортплощадка. До моря каких-то пятьдесят метров, пляж, белый песок. Изобильный «шведский» стол круглосуточно. Кофе, сок, вино, коктейли, ром в любом количестве и бесплатно. Мы ужинаем свининой изжаренной тут же на углях, фаршированной рыбой и причудливыми салатами. Запиваем красным испанским.

Официант слишком смело разглядывает обнаженные плечи и руки моей спутницы, что-то приглушенно говорит.

- Он предлагает бутылку в номер, - переводит Инна, - и фрукты. Он  желает нам... - она откидывается на спинку стула и с веселым удивлением разглядывает потное лицо креола.

Ночью дискотека для туристов. Специальный свет выхватывает из темноты белые одежды. Кажется, что танцуют вещи. Крупный, выгоревший до желтизны, канадец ломает себя, кружа, как пчела, разбрасывая увесистые руки. Парами-тройками, прижавшись друг к другу, танцующие соединяются в длинного извивающегося «змея» и вращаются, двигаясь по площадке, будто в едином пронзившем их сексуальном желании.

- Я помню, это - Anus mundi. Латынь. Так говорили в Риме. Я хочу искупаться. Сейчас. Ночью… - Не договорив, Инна быстро направилась к выходу.

Влажный, теплый ветер с моря заставляет замедлить шаги. Звонко шелестят пальмы. Из глубины темных, усеянных светляками кустов стрекочут несметные насекомые. Моря не видно, но слышно его дыханье.

- Посиди здесь. Я одна, - она растворяется в темноте. Подхожу, чтобы слышать плескание. Обнаженная, стройная Инна появляется из воды. Отжимает намокшие волосы. Нежные, девственные полоски от купальника выглядят беззащитно. Волны ласкаются у ног. Кажется, что она рождается из морской стихии. Она легко наклоняется за полотенцем. Заметив мой взгляд, стыдливо прячется в теплые махровые складки.

- Я хочу спать. Ты можешь посидеть в баре, пока я сплю, - говорит Инна и, словно увидев что-то или вспомнив, пугливо прижимается ко мне, целует в щеку. - Извини. Это чувство, чувство, что ты меня никогда не покинешь, мешает мне быть внимательной.

Я провожаю ее до номера и ныряю в бар.

- Ром! - Решительно поднимаю ладонь над стойкой.

- Муча рум? - бармен выкатывает на меня желтые белки глаз. - О Амиго, Амор, Амор!

* * *

Сантьяго - живописный пиратский город, расположенный на холмах. Здесь прохладнее, чем в Гаване. По спутанным средневековым улицам урчат российские Жигули. Кубинцы предпочитают машины, запчасти к которым можно сделать вручную. Инна оставляет меня и идет изучать магазины. Мы решаем встретиться у Ратуши, красивейшем здании начала 20 века, но стилизованного по образцам 18-го.

Я отправляюсь в городской Союз писателей. Кубинцы организуют экскурсию. Япосещаю Галерею современного искусства Кубы, музей Ассоциации «Больше света» и вечером, спешу на первое наше свидание.

Инна появляется веселая, во всем новом.

- Знаешь, за эти дни я многое поняла о себе. Даже удивилась. Это ты  рассказываешь меня, - Инна с улыбкой отступает в сторону. - Ты заменяешь мне весь мир?

- Яне заменяю, я и есть твой мир, Королева, - отвечаю и думаю, какая она разная, неуловимая, всегда интересная. - Инна, ты в нем единственный житель, и этого достаточно для моего мира.

- Да ладно, - по-кубински томно произносит Инна. - Ты говорил о книге...

Солнце погружается за горизонт. Мгновение и глубокая тьма окружает остров. Огромный белый океанский лайнер в порту, оставленный пассажирами, выглядит, словно последствие катастрофы долгожданного счастья.

И мне кажется, что весь город, все кубинцы на притихших улицах и мы, вместе с ними, а может быть только мы, обремененные будущим, живем у подножия белого океанского лайнера, но не решаемся подняться на борт.

Я увлекаю за собой растерянную Инну.

- Пойдем. Я по дороге объясню тебе, куда уплывет корабль