Адрес редакции:
650000, г. Кемерово,
Советский проспект, 40.
ГУК "Кузбасский центр искусств"
Телефон: (3842) 36-85-14
e-mail: Этот адрес электронной почты защищен от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра.

Журнал писателей России "Огни Кузбасса" выходит благодаря поддержке Администрации Кемеровской области, Министерства культуры и национальной политики Кузбасса, Администрации города Кемерово 
и ЗАО "Стройсервис".


Владимир Тыцких. Сибиряк

Рейтинг:   / 0
ПлохоОтлично 

                                                           ЕДЕМ!

                                  

Он теперь называется директор. Директор журнала «Сибирские огни». Мне привычней – главный редактор. Так я его и зову про себя. Так вот, главный редактор «Сибирских огней» Владимир Алексеевич Берязев стронул душу и – она полетела! Я ему о том, что еду, мол, в отпуск, планирую на день-другой заскочить в Новосибирск и, значит, хорошо бы свидеться, познакомиться очно. А он мне в трубку – коротко и конкретно, как военный приказ: в Сростки поедем, на Шукшинские чтения!

Эх, Владимир Алексеевич, дорогой мой, знал бы ты, как давно и сильно не просто думал – бредил этим из года в год! Правду сказать, всё меньше и меньше надеясь и уже, признаться, смирившись с мыслью, что не выпадет, ох не выпадет мне вожделенной дороги на Катунь. Дальний Восток не зря дальним зовётся…

                        ВСЕРОССИЙСКИЙ МАКАРЫЧ

 

Давние знакомые, с которыми пусть не довелось бы поговорить, но хоть постоять рядом и то – редкий подарок судьбы: Станислав Куняев, Владимир Крупин, Юрий Поляков… Это – из Москвы. С Урала ожидается Саша Кердан – настоящий полковник, поэт и прозаик, товарищ по семинарам армейских-флотских литераторов в Советском Союзе, в навсегда любимой «Ислочи» – доме творчества писателей Белоруссии (после встречи в Екатеринбурге не виделись лет пятнадцать …).

Кто-то уже прилетел-приехал. Кого-то ждут сегодня-завтра. Москва и Барнаул наперегонки показывают свежие телесюжеты. Слов нет, на Шукшина имеют право и актёры с режиссёрами, но я не могу избавиться от ревнивого чувства: писателей среди гостей должно быть больше. Чего не скажешь о кремлёвских гусарах – завидные парни, концертно карабинами жонглируют, и форма у каждого за две с половиной тыщи долларов, но какое, всё-таки, отношение они имеют к Шукшину? Логичней бы привезти моряков с Чёрноморского флота, на котором служил Василий Макарович. Любят у нас разные начальники и подчинённые выделаться пооригинальней, удивить чем-нибудь этаким, что было бы не как у людей.

Прости нас, Василий Макарович! Ну правда, не получается пригласить на твой праздник всех желающих и достойных. Но почему – не редактор «Сибогней», а солдаты Президентского полка? Для их замечательных выступлений всё же нужен какой-то адекватный повод… Однако кто-то это придумал, кто-то оплатил и, наверное, гордится собой.

Шукшинская, между прочим, тема.

Вдоль дороги – мы уже приближаемся к Бийску, к началу знаменитого Чуйского тракта – множество щитов, большущих баннеров. Портреты юбиляра и тексты. «Год В.М. Шукшина в Алтайском крае, 1929-2009, 80  лет со дня рождения». «Кинофестиваль ``Нравственность есть правда``»… Картины, слова – разные, но всё призывает проникнуться и важностью события, и масштабом личности писателя-режиссёра-актёра, который в очередной раз прославил Алтай и сделал всенародно знаменитым когда-то безвестное село на берегу Катуни, куда катит сейчас наша «Волга»…

– Ты смотри, узнала!.. Я же шесть лет не был в Сростках, шесть лет! – не устаёт удивляться-восхищаться Юрий Яковлевич Козлов встрече с директором Всероссийского мемориального музея-заповедника В.М. Шукшина, заслуженным работником культуры России Лидией Александровной Чудновой.

Она окликнула Юрия Яковлевича с порога бывшей школы. Той, где учился Василий Макарыч, ставшей теперь частью солидного музейного ансамбля в Сростках (почему-то особенно взволнует и запомнится: классная комната, парта, за которой сидел Шукшин), обняла и поцеловала по-родственному; пригласила всех троих в директорский кабинет.

На улице, на тротуаре ещё лежали листы жести, из которых что-то вырезали-выгибали мастеровые; в здании пахло краской, что-то куда-то перетаскивалось, прикладывалось, вешалось, крепилось… Официальных гостей («согласно списку») ждали в Сростках завтра, 25 июля – в день рождения великого земляка.

Мы оценили преимущества своего положения. Не нужно ходить-сидеть-смотреть вместе со всеми, в большой толпе следуя всеохватной «Программе Всероссийского фестиваля "Шукшинские дни на Алтае"» (красочный плакат метр на полметра: «Министерство культуры Российской Федерации, Администрация Алтайского края, Управление Алтайского края по культуре» – только в Сростках десяток крупных мероприятий, от открытия фотовыставки до показа фильма-призёра XI Шукшинского кинофестиваля).

Как-то просто, без напряга, очень естественно – никто не просил, никто не давал указаний, – приняла над нами шефство старший научный сотрудник музея Галина Андреевна Ульянова. Только спросила: «Мы можем взять в машину ещё одного человека?» Этим человеком оказался актёр, судя по тому, как на него реагировали гости и жители Сросток, личность на Алтае приметная – Михаил Степанович Переверзев. И ещё – не успел уточнить или не додумался – показалось мне: Михаил Степанович давно и тесно связан со Сростками, с Шукшиным, со всем, что теперь принято называть Шукшинскими чтениями или Шукшинским фестивалем.

 Вот этой компанией мы прошли-проехали по селу даже и туда, куда не очень положено, а то и совсем нельзя. Наши новые друзья показали и рассказали нам столько, сколько едва ли увидят и услышат завтра все вместе взятые официальные лица.

 

                        «БЕРЕГИТЕ ДУШУ ШУКШИНА!»

 

Музеем с недавних пор выпускается газета «Шукшинские Сростки». Июльский за 2009 год, подгаданный к юбилею, номер (один из – всего-то! – трёхсот экземпляров), подаренный работниками музея, приехал со мной во Владивосток. Очень хочется переписать-перепечатать газету полностью – до того в ней много созвучного. И всё – главное. Но вот, пожалуй, самое-самое: «Наши дети открывают для себя Шукшина – личность, которая по праву может являться нравственным ориентиром для подростка. Их реплики в музейных экспозициях порой ошеломляют – так прочно забито детское сознание образами и идеалами массовой культуры, и как благодатны всходы живительных росточков в образах героев, созданных ребятами в сочинениях, рисунках и иных творческих проектах».

Вот-вот… Тепло, горячо, почти жарко.

В тяжёлый час Василий Шукшин прижался к другому Василию – Василию Ивановичу Белову. Два русских ума, два русских сердца, чему они могли радоваться, о чём должны были горевать на беловской Вологодчине, откуда, как и с шукшинского Алтая, почему-то полней, правдивей, чем от высоких стен Кремля, видны и народные радости, и народное горе, и сама народная судьба? Об этой самой судьбе – в первую очередь.

– У Василия Макаровича при жизни был один друг – Василий Иванович, – уверенно говорит Галина Андреевна.

Мы идём-едем по селу и на каждом повороте убеждаемся, что при Шукшине оно было другим. Без этой церкви (необычно красивый – нигде таких не видели – храм святой великомученицы Екатерины). Без этих клумб на месте бывшего материнского огорода. Без стрел-указателей, многочисленных плакатов и вывесок. Без асфальта, без дороги меж белых, свежеокрашенных бордюров – на знаменитую гору Пикет, к известному клыковскому памятнику – как бы сидящему на прибрежном камне босому Шукшину…

– Он селу помогает. При жизни не мог, а теперь помогает, – просвещает нас Галина Ульянова. – На Алтае немало таких сёл перестало существовать. А Сростки стоят, и население у нас стабильное.

Дай Бог, дай Бог!

Далеко-о-о видно с горы Пикет. В одну сторону – село в долине Катуни, вот уж действительно – как на ладони. На него глядит Василий Макарович. Лоб наморщен, брови сведены вопросительно: как вы там, земляки, как живёшь-можешь, земля родная, что ждёт тебя, Россия?

За спиной Шукшина, если чуть пройти-проехать по плоско-покатой вершине Пикета, – огромный  обрыв. Крутой, глубокий не в одну сотню метров и – неожиданный. Идёшь – под ноги не смотришь. Взгляд приковывает, привораживает потрясающая панорама привольного межгорья с вьющейся в зелёной кипени лета, то сужающейся, но разливающейся широким плёсом, лентой Катуни. Подходишь к краю, и кажется – ничего не стоит полететь птицей. Высота, даль и красота. Невозможно, невиданно, необыкновенно… Нет превосходных слов, которые были бы здесь не в пору, но все слова малы и беспомощны перед открывшимся взгляду простором.

Галина Андреевна рассказывает: как-то гости из Белоруссии подивились высоте алтайского неба. Говорят: у них небо низкое, а здесь высокое, они и не думали, что такое бывает.

И сейчас, несмотря на густые облака от горизонта до горизонта, небо над Пикетом, над Сростками такое высокое, каким, кажется, мы его не видели никогда.

Стоит однажды подняться на Пикет, посмотреть во все стороны, и уже не возникнет вопроса, почему именно здесь родина Шукшина.

Но мы, видимо, ещё не оценили его по-настоящему. Это очень по-нашему, по-русски – глупая какая-то скромность в нас есть. Или – опасная расточительность.

Замминистра культуры Болгарии Иван Токаджиев в Книге почётных посетителей Сросткинского музея пишет о том, что мы сами должны знать наизусть, – о «священном для русской и болгарской культуры храме-музее В.М. Шукшина, где можно ощутить необъятное великое начало Русской души». А депутат Народного собрания Республики Болгария Сильвия Алексиева на школьной доске в мемориальном классе Шукшина вывела мелом: «Берегите душу Шукшина!»

Через четыре года после его ухода мать Василия Макаровича, Мария Сергеевна Куксина, напишет своей московской корреспондентке Елене Лимарь: «... родная Лена, получила Ваше письмо, спасибо, родная (за ) газеточку. Лена, как бы достать венгерский адрес. Хоть бы на кого, только бы попала в Венгрию. Я уже много получала, из Ленинграда тоже получала, потом  (из) Софии – тоже вырезка из газеты.

Я бы отблагодарила венгерский народ, они очень об нём тепло отзываются.»

Алтай – земля талантов. Земля русских талантов. Опять же по скромности своей или по расточительности, мы почти ничего не делаем, чтобы творческий, духовный потенциал Алтая был открыт миру и служил России в полную силу. Впрочем, литературный Алтай надо ещё собрать. Даже в сознании многих вполне просвещённых сограждан он предстаёт преимущественно той частью, которая находится на территории Российской Федерации. За вдруг возникшим кордоном остались и невольно сделались иностранцами Георгий Гребенщиков, Павел Васильев, Александр Волков, Анатолий Иванов, Евгений Курдаков. А за ними немало других, пусть не таких великих, но вовсе не лишних для русской литературы и жизни.

Тут уместно вспомнить слова Сергея Куняева о «том странном узле, который завязывался на огромной территории – на землях Восточного Казахстана, Сибири, потому что через это пересечение проходили значительные русские писатели 20-го века, оставляя удивительные памятники, явленные в художественном слове, в которых они воспевали именно эту землю, напитанную духом древнейших цивилизаций. Это Николай Анов, Иван Шухов, Юрий Домбровский, Николай Титов… Павел Васильев!»

 

ПРАВДИШНЫЕ ЛЮДИ

 

16 февраля 1978 года Елена Самойловна получила очередное письмо от Марии Сергеевны: «Господи! Милый ты наш человек! Большое Вам спасибо за все, за все. Мне, наверное, не замолить Ваше добро и слова Ваши теплые, родные, что дочь. Я же Вам писала: Бог так сделал за его добрую душу, незапятнанную. Он меня, милый сын, сроднил с миллионами людей. Я ко всем стараюсь относиться, как к сестрам, братьям, детям и даже внукам. Все пишут. Но Вы у нас родней всех. Самое для меня главное: Вы ходите за моего сына милого могилой. Вот это я буду помнить до последнего вздоха. Дороже нет. Мне легче – он с Вами, знаю, он вас ждет».

Уже третий год она ухаживала на Новодевичьем кладбище за могилой Василия Шукшина и переписывалась с его матерью.

Сростки простятся с Марией Куксиной в январе 1979-го.

Профессор Московского института иностранных языков Елена Лимарь успеет отправить Марии Сергеевне восемьдесят девять писем и тридцать два получить в ответ. Она писала чаще и больше. О состоянии могилы Василия Макаровича, о многочисленных примерах человеческой любви к нему, о судьбе его произведений, вызывающих неослабевающий интерес отечественных и зарубежных издателей, кинорежиссёров, театральных постановщиков, композиторов, искусствоведов, литературных критиков…

«…В Москве сейчас многие чтецы выступают с чтением рассказов Василия Макаровича. Мы с Екатериной Ивановной собираемся послушать две программы в исполнении чтецов Сорокина и Попова. Композитор А. Холминов написал оперу «Двенадцатая серия» на сюжет повести Василия Макаровича «А поутру они проснулись». Поставил эту оперу Московский Камерный театр. Попасть очень трудно, но надеюсь, что как-нибудь попадем.

В Москве сейчас во многих кинотеатрах идет «Позови меня в даль светлую». Всем фильм нравится. Посылаю Вам «Кинонеделю» со статьей об этом фильме».

Едва ли кто-нибудь, кроме него самого, знает, какой ценой оплатил Василий Макарович свои прижизненные творческие достижения и посмертную славу. Наверное, не самую малую часть этой цены составила разлука с матерью и родной землёй.

«Мне шел семнадцатый год, когда я ранним утром, по весне уходил из дома. Мне еще хотелось разбежаться и прокатиться на ногах по гладкому, светлому, как стеклышко, ледку, а надо было уходить в огромную неведомую жизнь, где ни одного человека родного или просто знакомого. Было грустно и немножко страшно. Мать проводила меня за село… села на землю и заплакала. Я понимал, ей больно и тоже страшно, но еще больней, видно, смотреть… на голодных детей. Еще там оставалась сестра, она маленькая. А я мог уйти. И ушел.»

И вот он ушёл уже навсегда. Но в письме Елене Лимарь (таких писем в фондах Сросткинского музея четыре) Мария Сергеевна обращается к сыну, как к живому.

«…Сынычка, дитё моё милое, не могу я тебя докликаться. Сердечушку моему в груди места мало, горло моё сжимает, хочу вслух крикнуть, голоса нет. Сокол ты мой ясный, знал бы ты, как тяжело твоей любимой мамочке. И тёмная ноченька меня не может успокоить. Говорят со мной, я их не слышу, идут люди, я их не вижу. Одна у меня думушка: нету моего дитя милого на свете, голубь ты мой сизокрылый, солнце ты моё красное, приснись ты, дитё милое, мне во сне, обогрей ты моё истерзанное сердечушко, милый, милый ты мой дитёнок…»

Любовь. Первое и основное, что от сотворения заповедано человеку. «Ангел мой господний, после дитя милого и солнце красное не может меня согреть.» Да, это любовь. Её созидающая сила непостижима.

Мы не вывели формулы творчества, тайна небесного дара не открыта нам. Но мощнейшее, с середины прошлого столетия не имеющее аналогов явление истинно народного русского таланта сразу и безоговорочно обнаруживает связь с главным, с чего начинаются Родина и судьба. С матерью и отцом, с матерью – родной землёй. Для Елены Лимарь эта связь, эти истоки, эта почва, в которую уходит корнями многообразное и глубокое творчество Василия Макаровича, были очевидны. Она склонялась перед Марией Сергеевной: «…А как Вы красиво и умно говорите и пишете! Часто в Ваших словах я слышу слова из его рассказов……мы не удовлетворены многим из того, что писали о нём… хватит коров, сапог и прочих мелочей, нужно написать о великом человеке, большом, необыкновенном художнике и его замечательной матери, которая дала нам его, о Вас, дорогая Мария Сергеевна.»

У великого сына – великая мать.

В её слове – ни грана кокетства, ни капли жеманства. Она отлично понимает, о КОМ говорит, но без малейшего усилия, не задумываясь, как выглядит, остаётся естественной и простой, и эти естественность и простота прибавляют достоинства, которым отмечено материнское слово.

«…Любил он меня послушать, я даже ему ночами, с ним сидя, сны рассказывала. Он меня с такой радостью слушал, потому что он меня хорошо знал: я зря ни одного словечка не скажу. Он взял да их записал, и мне ни слова, а сам всё до одного словечка запомнил. Господи! Я не знала, я, наверно бы, воздержалась. А он: ах ты, милая моя мамка, ну-ка расскажи ещё чего-нибудь!

– Спать, дитёнок, захотела.

– Жалко, мама.

– Я завтра, сыночка, сегодня время много…»

Она безошибочно определяет, откуда что берётся и как всё происходит на белом свете. «Ой, правда пословица говорит: «Мир не без добрых людей». Милый дитёнок жив был, сам мать любил, жалел, ценил, а умер – людям, наверное, наказал: не забывайте мою мать.»

Материнское «Мир не без добрых людей» не просто находит отклик и продолжение в сыне, но закладывается в сердцевину его мировоззрения.  «Вообще за свою жизнь встречал ужасно много добрых людей» – признаётся Василий Макарович. Этого признания, которое само по себе важно для понимания характера Шукшина, он мог бы и не делать – всё шукшинское творчество наполнено состраданием и любовью к добрым людям.

Сын знал, где черпать богатырскую силу. Он прямо говорит об этом: «Откуда берутся такие таланты? От щедрот народных. Живут на земле русские люди – и вот выбирают одного. Он за всех будет говорить…»

«Вышли мы все из народа, дети семьи трудовой…» Была такая песня. Мы её пели. Хотя, по факту, не все вышли из народа. К сожалению. А теперь и вовсе – само слово «народ» у нынешних победителей жизни вызывает если не полное презрение, то, как минимум, брезгливую гримасу. К позору, к несчастью, к великой беде, масштаб и трагизм которой, уже сегодня ощущаемые, мы всё-таки до конца покуда не представляем…

Шукшин получил «от щедрот народных» уникальный талант. И вместе с ним, неотделимо от него – наказ «сказать за всех». То, что он делает, отзывается благодатно и благодарно. Круг замыкается – творчеству своего любимца даёт оценку народ.

«Дорогому Василию Макаровичу Шукшину от бывшего осужденного М.И.П., Человеку, деятельность и произведения которого помогли мне стать человеком…»

«Мы живем один раз – и набело! Черновиков в жизни нет! Василий Макарович! Ваши слова стали девизом всей моей жизни! Если бы Вы знали, как Вы мне близки и дороги! …!»

«Спасибо вам, наш гений, спасибо Вам, Василий Шукшин, за Ваш вдохновенный творческий труд, за Ваше неповторимое искусство…»

Лимарь собирает и отправляет сначала матери, а потом в музей Шукшина записки, оставленные на могиле писателя людьми, которые идут ему поклониться.

Это правильно, так оно и должно быть. Из людей, от людей – к людям, и если ты не обманул их – они поклонятся и скажут спасибо. Впрочем, тут нужно уточнение. В творчестве Шукшин действительно «из людей» и «от людей», а в жизни-то никаких «из» и «от» нет – Василий Макарыч пожизненно был С людьми, СРЕДИ людей. То есть он даже не «человек из народа», он – часть народа, он – сам народ.

С течением времени всё осознаётся и оценивается по правде. Значение творческого наследия. Масштаб личности. Тяжесть утраты.

Елена Лимарь – Марии Куксиной. «…Господи, Боже мой! Как же плохо, как пусто без него на земле! Мы несколько раз ставили ему на могилку вместе с Вашим письмом карточку, на которой было написано: «Опустела без тебя земля!».

Вот уж опустела, так опустела!…

Многие люди говорят и просят передать Вам, что они чувствуют, как будто потеряли своего, близкого человека, вот так он был нам дорог и любезен. Господи, как его не хватает на этой земле!»

Не хватает, не хватает… Есть такие люди-человеки, которых никто не заменит. Баба Настя, Анастасия Егоровна Даньшина – землячка и «артистка» Василия Макаровича, снятая им в фильме «Печки-лавочки», если не могла вспомнить какой факт из жизни, не ведала чего или объяснить не умела, сокрушалась: «Даже не знаю, кто бы это мог рассказать… – и с досадой добавляла: – Перемёрли все, спросить-то ведь не у кого».

– Галь, счас жись-то неправдишная. Надо ведь не по правде жить. – Это она, сросткинская «баушка» Анастасия Даньшина односельчанке своей Галине Андреевне Ульяновой незадолго до последнего своего земного причастия. То ли инструктировала с высоты житейской мудрости, вынужденно, против всяких желаний, обретённой. То ли объявляла окончательный приговор свихнувшемуся времени.

Так, наверное, жалеючи нас непереносимо беспомощной жалостью, мог бы сказать сегодня и сам Василий Макарович. Если бы только готов был смириться с «неправдишной» жизнью.

Очень чуткий человек Валентин Яковлевич Курбатов не побоялся прямого слова: «В «Степане Разине» не зря ж он говорил: "Выбейте мне очи, чтоб я не видел вашего позора!"… Я думаю, он ушёл потому, что не мог не уйти, он не мог бы существовать в сегодняшнем цветастом, пёстром, лакированном, порочном, лотошном мире, в котором ему не было места с его горячностью, с его желанием правды немедленно, как всякий раз желает её русский человек».

Но, слава Богу, живы книги Василия Макаровича, живы его кинофильмы. Есть, кому их читать и смотреть. И значит – не перевелись ещё правдишные люди. И стало быть – не до конца ещё сгинул, по мысли и слову Валентина Курбатова, какой-то ослепительный и почти ушедший народ, который болезненно и мучительно реагирует на неправдишную жизнь и понимает, что нравственный закон ненарушим, однако видит, что закон оказался нарушен, и бесстрашно бросается отстаивает его.

Подобно Шукшину. Вместе с Шукшиным.

 

СКАЖИ, КТО ТВОЙ ВРАГ

 

            Эта история – вечная. Тысячекратно случалась она на земле и всё продолжается, продолжается, касаясь новых и новых людей. И Василия Макаровича она обойти не могла. Об этом, в частности, стихотворение Роберта Рождественского «Памяти Шукшина»:

 

До крайнего порога

Веди его, спеша,

Алтайская порога

И добрая душа…

Пожалуйста, ответьте,

Прервав хвалебный вой:

Вы что, узнав о смерти,

Прочли его впервой?!

Пожалуйста, скажите,

Уняв взыгравший пыл:

Неужто он при жизни

Хоть чем-то хуже был?!

                                   Убийственно жестоки,

                                   Намеренно горьки

                                   Посмертные восторги,

Надгробные дружки.

Столбы словесной пыли

И фимиамный дым…

А где ж вы раньше были,

Когда он был живым?

           

А упрёк-то Роберта Ивановича не безоснователен. Он и к нам относится, к каждому из нас. Вот в недавнем совсем, ноябрьском, письме Галина Ульянова пишет из Сросток во Владивосток о непрекращающейся неблаговидной возне вокруг имени Шукшина: «Душа… не принимает той фальши, которой пытаются его завалить. Уничтожают изнутри, от самого сердца, в родных местах, к сожалению, тоже».

Диву даёшься, сколько всякого худа, бессмысленного, но в бессмысленности своей отнюдь не безвредного, творят люди! Мотивы могут быть извинительными, неизвинительными или казаться таковыми, но результат всегда один – умножение лжи. И конца этому не будет, покуда все дела наши и каждое наше слово не влекут за собой самой строгой ответственности за них.

Такая, допустим, история. Фридрих Горенштейн, очередной несчитанный «гений русской литературы» (смотри Интернет), назвал Шукшина «рано усопшим идолом», в котором «худшие черты алтайского провинциала» сошлись с «худшими чертами московского интеллигента». Сей Фридрих бросил в Василия Макаровича слова, которые, не исключено, гораздо более заслужил сам: «Учить добру злодея – только портить его».

 «В нём было природное бескультурье и ненависть к культуре вообще, мужичья, сибирская хитрость Распутина, патологическая ненависть провинциала ко всему на себя не похожему, что закономерно вело его к предельному, даже перед лицом массовости явления, необычному юдофобству. От своих же приёмных отцов он обучился извращённому эгоизму интеллигента, лицемерию и фразе, способности искренне лгать о вещах ему незнакомых, понятиям о комплексах, под которыми часто скрывается обычная житейская покорность. Обучился он и бойкости пера, хоть бойкость эта и была всегда легковесна».

Привожу эту длинную цитату для того, чтобы читатель, если он мужик и сибиряк, знал о своём «природном бескультурье», о своей «патологической ненависти провинциала» и прочих замечательных свойствах, которые составили «массовость явления», в концентрированном виде открытого Горенштейном в выдающемся русском таланте. Вместе с тем, не могу прогнать крамольную мысль, что ежели неприятие горенштейновского ненавистничества и есть юдофобство, то юдофобами должны стать все добрые люди. Включая и братьев-евреев, кого, не спросясь, «русский писатель» Горенштейн беззастенчиво оскорбил и оболгал и содержанием, и самим фактом своего воинственного высказывания.

Самый первый и прямой вопрос – вот он. За что г. Горенштейн таки ухватил Василия Макаровича Шукшина да и вывел на чистую воду, и повесил за ушко да на солнышко? Фридриха, к сожалению, уже нет, и что бы он нам ответил, мы никак теперь не узнаем. Остаётся предполагать. Первое, о чём, видимо, стоит подумать – поступки или слова, дающие основание для горенштейновского приговора, равно категорического и нелицеприятного. (Тут невольно и неизбежно вспоминается доносительство двадцатых-тридцатых годов прошлого века, трагедии Есенина, Клычкова, Ручьёва, Корнилова, Васильева – Господи, сколько же их было?!)

Г-н Горенштейн даёт нам голый вывод – без никаких обоснований. То есть, улик нет, фактов тоже. Или мы их не знаем. А что мы знаем? Что знаю лично я? Смутно – о пьяных скандалах и даже о приводах в милицию. Да, закатил, кажется, в челюсть милиционеру при исполнении! Пожалуй, всё – не то. Как-то слишком обыкновенно и очень распространённо… Вспомним названия книг и фильмов Василия Шукшина? Ну, к чему тут прицепиться… Может быть, какие-то программные высказывания, которые (хотя бы теоретически) угрожали кому-нибудь или, не дай Бог, самому Горенштейну? Вот, скажем, такое:

«Русский народ за свою историю отобрал, сохранил, возвёл в степень уважения такие человеческие качества, которые не подлежат пересмотру: честность, трудолюбие, совестливость, доброту... Мы из всех исторических катастроф вынесли и сохранили в чистоте великий русский язык, он передан нам нашими дедами и отцами…

Уверуй, что всё это  было не зря: наши песни, наши сказки, наши неимоверной тяжести победы, наши страдания – не отдавай всего этого за понюх табаку. Мы умели жить. Помни это. Будь человеком».

Или, может быть, нашего гениального друга Горенштейна задели слова Василия Макаровича о «ловких людях», которые «и жить как будто умеют, и насквозь фальшивы»?

«…прямая воинственность, убийственный (стыдом убивающий) сарказм на лживое в человеке». Так определила это свойство Шукшина критик Ирина Шевелёва. «Невероятный, огромный вброс совести в русскую классику! – пишет Ирина Михайловна. – Вброс совести в современную классику осуществлялся Василием Шукшиным с такой стыдливой и одновременно открытой интенсивностью, что пронизал ею всю страну, обаял восторгом едва ли понятной, и уж точно необъяснённой жизненной энергии, тайны величия русского духа. Тайны смирения и упорной думы, желания познать смысл жизнеустройства».

Во все времена это великое проникновение в жизнь, это неустанное, через страдания и преодоления, делание человека вместе с признанием и любовью (часто – запоздалыми) влекут за собой безотлагательную зависть и немедленную ненависть клеветников, полагающих себя пупами земли и хозяевами вселенской славы. Скажи мне, кто твой друг, и я скажу кто ты… С друзьями случается по-разному. Каждый из нас имеет горькое право сказать о ком-то: избави Бог от таких друзей, а от врагов мы избавимся сами. Вот враг – это определённо и точно.  Покажи своего врага, и мир не ошибётся в оценке тебя самого…

Здесь мы простимся с Алтаем, скажем «до свиданья» Сросткам, поставим на недальнюю полку книгу Шукшина, заложив её на недочитанной странице. Мы вернёмся сюда, чтобы под высоким алтайским небом оглядеть родной горизонт и подумать над тем, что ждёт нас там, за горизонтом, и решить, в какую сторону идти. Мы обязательно вернёмся к Василию Макаровичу, потому что ещё расслышали не всё, что он сказал нам. Ещё не оценили, не осознали до конца самого главного: «Макай своё перо в правду. Ничем другим не удивишь». Не поняли, что иным ничем не спасёшься. Вернёмся, потому что «Василий Макарович, – по справедливому утверждению Валентина Курбатова, – приходил к нам, чтобы сказать, каким был задуман Богом русский человек во всём его многообразии… Он был всем и это всё помещалось в нём… Русский человек никуда не спрячется от вопросов, заданных Василием Макаровичем».

Мы будем  приходить к нему снова, и нас будет с каждым разом всё больше – людей, солидарных с Ириной Шевелёвой и готовых подписаться под её словами:

«Шукшин: «Нравственность есть правда». Закреплено в народной памяти. Когда-нибудь сгодится и поведёт».

 

Прокомментировать
Необходимо авторизоваться или зарегистрироваться для участия в дискуссии.