Адрес редакции:
650000, г. Кемерово,
Советский проспект, 40.
ГУК "Кузбасский центр искусств"
Телефон: (3842) 36-85-14
e-mail: Этот адрес электронной почты защищен от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра.

Журнал писателей России "Огни Кузбасса" выходит благодаря поддержке Администрации Кемеровской области, Министерства культуры и национальной политики Кузбасса, Администрации города Кемерово 
и ЗАО "Стройсервис".


Ольга Крылик. В блокадные дни

Рейтинг:   / 1
ПлохоОтлично 
90 лет назад в Дмитриевке
 

 Мир не знает, лишь ведают Силы,
 Как сражался, где каждый утих…
В. Слукин.

 
Вот уже 90 лет жители Дмитриевки, расположенной недалеко от города Березовский, находят на своих огородах гильзы, наполненные землёй, пули, патроны – свидетельства боя, ставшего одним из эпизодов Гражданской войны. 1917 год. Уже три года, как Россия втянута в Первую мировую. Непопулярная в народе война пагубно отразилась и на экономике страны. В этих условиях дважды за 1917 происходит смена власти: сначала от императора к Временному правительству, а затем к большевикам. Новую власть многие не поддержали. Общество раскололось надвое: кто за большевиков и кто против них. С обеих сторон образовались армии: Красная – у большевиков, Белая – у их противников. Граждане одной страны несколько лет воевали друг против друга. Горел огонь Гражданской войны.
 
Тайга – ловушка
 
К концу 1919 года явственно обозначился успех Красной армии. Белые армии адмирала Колчака начали отступление из Омска на восток. И отступали так до Читы. Было это в ноябре 1919 – феврале 1920 и получило название Сибирский Ледяной поход.
В Щегловском уезде Томской губернии на пути отступления стеной встала тайга – труднопроходимая, заваленная валежником, глубокими сугробами, пересечённая оврагами. Нужно было пройти через неё 90-100 км. К середине декабря 1919 года боеспособными были ещё две армии Колчака – 2-я и 3-я. Второй армии было предписано отступать вдоль Транссибирской магистрали через станцию Тайга к Мариинску. Третьей армии нужно было пройти непосредственно через тайгу по переселенческому тракту от Щегловска (ныне Кемерово) до Мариинска. Белых преследовала 5-я Красная армия.
Отступали с боями. В Щегловске были убиты сотни бойцов с обеих сторон, красными взяты в плен 1200 белогвардейцев. После Щегловска противоборствующие войска вели кровопролитные бои в деревнях Боровая, Кедровка, Латыши.
Отступающая Белая Армия состояла из колонн военных (верхом и пешие), обозов – в санях везли пулемёты, боеприпасы, больных тифом солдат (была эпидемия), раненых, семьи военных. Везли пушки на лошадях. Вместе с армией отступали многочисленные тыловые учреждения белых, беженцы со своим имуществом на санях. Тысячи людей подошли к тайге.
Мариинский тракт был узкой дорогой, слегка поднятой и окопанной канавами, допускал движение в две повозки.
В начале 20-х чисел декабря 1919 года огромная колонна вошла в тайгу и двинулась к выходу из неё в район деревни Большая Златогорка. Примерно посередине пути находилась деревня Дмитриевка, расположенная на берегу реки Барзас. На Дмитриевку была ещё одна дорога – от ст. Тайга. Когда возле станции стало неспокойно от действий красных, часть 2-й армии свернула с предназначенной для них дороги и устремилась в Дмитриевку, а затем в Златогорку, т. е. вышла на дорогу, предназначенную для 3-й армии. Получилось так, что в Дмитриевку отступающие шли по двум дорогам (и даже более), а выходили по одной. В Дмитриевке создалась главная пробка.
   Движение шло медленно с частыми длительными остановками. Крики, ругань, бред тифозных больных, плач немногих здесь детей, измождённые голодные непоеные лошади еле везли сани. Ехали днём и ночью студёной зимней тайгой.
   Ходом событий прикрытие отступающей 3-й армии белых выпало 7-й Уральской дивизии горных стрелков, Ижевскому конному полку и Кадровому полку Воткинской дивизии.  В Кедровке и Латышах арьергарду (прикрывающим частям) пришлось оставить больных тифом и раненых, бросить почти весь свой обоз и пересесть верхом на лошадей. Преследование белых вела 35-я дивизия 5-й Красной армии, точнее 307, 308, 310, и 311-й полки. В ночь на 24 декабря последние прикрывающие части втянулись в тайгу, и вся армия разместилась плотной массой в узком коридоре переселенческого тракта.
 
Бой в Дмитриевке
 
   Арьергард белых оставлял заслоны для задержки красных: у хутора Пограничного и в Сатанинском Логу. В этих местах произошли бои.
   В это время улицы Дмитриевки, а также расчищенные от леса поля вокруг неё, были битком набиты людьми, лошадями, санями. Более суток нужно было ожидать, чтобы выйти из деревни для продолжения пути. Здесь, в Дмитриевке, были оставлены больные тифом и раненые 8-й Камской дивизии, с ними добровольно остались врач и сестра милосердия.
   24 декабря тяжёлую задачу прикрытия отступающих несли Воткинский кадровый полк и Егерский батальон 7-й Уральской дивизии. Несмотря на удобства обороны на узких дорогах, истомлённые арьергарды, расстрелявшие свои патроны, отходили поспешнее, чем этого требовала обстановка, и нажимали на свои накопившиеся в лесу части.
   Утром 25 декабря части Ижевской дивизии и 2-й Оренбургской казачьей бригады (Белая армия) вошли в Дмитриевку. С ними прибыл начальник Ижевской дивизии генерал Молчанов. Хаос в деревне к этому времени не уменьшился: все дворы, улицы и выход из деревни были завалены брошенным имуществом, санями, орудиями, пулемётами. Недалеко за Дмитриевкой движение затормозилось из-за большого скопления обозов. Закупорив дорогу, они обрекали на гибель всех. Два эскадрона ижевцев, посланные генералом Молчановым, сожгли две или три тысячи саней и уничтожили пробку.
   Для задержки красных вновь были выставлены заслоны: в сторону пос. Одиночного, в д. Верхний Барзас и на летней дороге, идущей из Кедровки в Дмитриевку. Во всех этих местах были бои.
   Перед полуднем 25 декабря красные появились перед Дмитриевкой со стороны п. Одиночного. Первая их атака была отбита. После полудня нажим красных с этой стороны начал усиливаться, бой продолжался. Воткинский полк и Егерский батальон обороняли Дмитриевку, т. к. ещё не вся колонна отступавших в неё вошла. Многие жители деревни спасались в погребах. К вечеру 25 декабря арьергарды белых вошли в Дмитриевку. К этому времени все, кто мог покинули деревню, остались прикрывающие. Завязался бой между арьергардом белых и красными. Вечерняя темень помогла красноармейцам, они предприняли обходной маневр. Завязался рукопашный бой. Немногим белогвардейцам удалось выйти из этого боя на спасительную дорогу. Остальные либо погибли, либо сдались в плен. Бой 25 декабря длился примерно 7 часов. Утром 26-го жители Дмитриевки  увидели, что дорога и её окрестности завалены сотнями тел погибших солдат и офицеров. Не обошлось без жертв и среди местных жителей.
 
На Златогорку
 
   Отступление белых далее прикрывал 2-й Ижевский полк. 26 декабря до полудня красные не преследовали. Прикрывающий полк белых отошёл в пос. Юго-Александровский. Здесь же был командир Егерского батальона полковник Андерс, один из немногих офицеров, вышедших из боя в Дмитриевке. Полковник Ефимов А. Г. вспоминает, что «Андерс, потрясённый гибелью дивизии, с рыданиями бессвязно повторял рассказ о гибели уральских полков, кого-то обвинял в этой трагедии и грозил разоблачить каких-то виновников этой катастрофы».
   В полдень 26-го выступили дальше. Красные возобновили преследование, и на дороге опять был бой. Вечером арьергард подошёл к п. Успенскому, расположенному на дне глубокого оврага. «Дым застилал овраг, и через дым светили огни многих сотен костров. Здесь было несколько тысяч человек. По крутой дороге спустились вниз, казалось – в преисподнюю», - вспоминает Ефимов. В ночь на 27-е из Успенского вышли все, кто ещё мог двигаться. Как и в Дмитриевке, здесь было брошено много саней, оставлена часть пушек. Ночью же в Успенское пришли красные. С небольшими боями белые отступали до дер. Б. Златогорка. Таёжный лес остался позади. Дальше двигаться было проще, узкая дорога больше не задерживала.
   Переход через Барзасскую тайгу был для 3-й армии Колчака катастрофичен – большие людские потери, брошена почти вся артиллерия (до 70 орудий), брошено более 100 пулемётов, боеприпасы, армейское имущество. Ну а те, кто вышел из таёжного леса, продолжили отступление на восток.
   Сейчас, через 90 лет, мало что напоминает о трагедии, разыгравшейся в Барзасской тайге. Старые дороги заросли лесом. Лишь стоит возле Дмитриевки белый обелиск – память о погибших красноармейцах. Есть в Дмитриевке ещё один памятник красноармейцам, который был поставлен учащимися шк. № 1 Берёзовского. Да каждый год жители Дмитриевки находят на огородах гильзы, пули – следы того далёкого боя.
   Во время Гражданской войны погибли на поле боя, умерли от эпидемий и голода много человек. Другие наши граждане, спасаясь от войны, навсегда покинули Родину. В лагерях принудительного труда в России находились пленные белогвардейцы.
   «Забвение грозит возобновлением ужаса». (Гефтер М. Я.)
   В статье использованы воспоминания белых офицеров, отступавших через Дмитриевку: Ефимова А. Г., Камбалина А. И., Пучкова Ф.
 
В блокадные дни
На окопах
 
   22 июня 1941 год. Ленинград. Пляж у Петропавловской крепости (напротив Зимнего дворца). На днях у Клавы Кулешовой (ныне Захаровой) был выпускной бал в школе, а теперь она со своими, теперь уже бывшими одноклассниками, отдыхает на берегу Невы. На этом пляже закончилось для Клавы безмятежное время – по радиопродуктору, установленному возле реки, объявили, что началась война.
   Июль и август 1941 года Клава работала на окопах в черте города. В это же время она поступила в электромеханический институт на факультет проводной связи. Но учиться не пришлось. Сентябрь и октябрь студенты института копали противотанковые рвы в районе пригорода Средняя рогатка. В это время Клава часто видела фашистские самолёты, летевшие бомбить Ленинград. Бывало, что бомбы сбрасывали и на ближайшие деревни.
   Готовые противотанковые рвы принимали со всей строгостью – замеряли глубину, угол уклона. Если что-то не сходилось, заставляли переделывать. Жили студенты в довольно холодных сараях возле своей работы.
   Однажды группа студентов, среди которых была и Клава, промокнув под холодным осенним дождём, решила попроситься на ночлег в ближайшую деревню, чтобы обсушиться и согреться. Подошли к дому, из которого вышла бабуля, попросились на ночлег. «Окопщики? Окопщиков не пущу. С солдат хоть тушёнку можно взять, а с вас что? Ещё и картошку у меня начнёте просить». А ребята действительно мечтали о картошке. Пошли дальше. Зашли в дом, в котором уже никто не жил – хозяева эвакуировались. У соседей попросили картошки. Истопили печь, высушили одежду, согрелись, поели. Остались в тёплом доме ночевать. Однако спать спокойно не пришлось, ночью была бомбёжка, взрывы были совсем рядом. Выходить из тёплого дома под холодный дождь не хотелось, решили – будь, что будет. Утром, уходя из деревни, увидели, что дом, в который вчера вечером просились ночевать, разбит бомбой. Под бревном лежала мёртвая старушка. Один из парней встал перед ней на колени и сказал: « Спасибо тебе, бабуля, что ты не пустила нас переночевать, а то бы и мы сейчас здесь лежали». После этого случая студенты уже не ходили искать тёплый ночлег.
   К ноябрю вернулись домой. Из-за частых бомбёжек города учебный год в институте отменили, студентам посоветовали найти работу рядом с домом. Клава устроилась на завод, который выпускал крупнокалиберные снаряды.
 
Вилли
 
   Когда Клава была ещё ребёнком, у неё был друг-защитник Вилли, по национальности немец. Он жил со своими родителями и сестрой в одном подъезде с Клавой. Это был высокий парень. Если Клаву во дворе обижали мальчишки, то она кричала: «Вилли!» Он выходил из подъезда, и мальчишки разбегались. А ещё он учил её ездить на велосипеде.
   В начале первой блокадной зимы с чердака дома, в котором они жили, кто-то сигналил ракетами во время бомбёжек. Подозрение пало на Вилли. Приехал «воронок», и его арестовали. Когда повели к машине, то Клава заплакала и закричала: «Вилли!» Он обернулся и крикнул: «Не верь тому, что обо мне говорят, я не делал ничего плохого!» Его подтолкнули к машине. О дальнейшей его судьбе ничего неизвестно.
 
Стакан супа
 
   Всю зиму в квартирах Ленинграда не было электричества, не работали водопровод, канализация, отопление. Город подвергался бомбёжкам. Но тяжелее всего был голод. С 20 ноября 1941 и до апреля 1942 по продуктовым карточкам можно было отаварить только хлеб – 250 грамм на рабочего, 125 грамм – на иждивенца в день.
   Клава работала на заводе в смену по 12 часов. Всё время хотелось есть. Мать советовала Клаве не есть сразу весь хлеб, а половину брать с собой на работу. Клава отрезала половину кусочка и убирала в буфет. Но что бы она ни делала, её мысли всё время возвращались к этому кусочку. Она отрезала от него немного, перекладывала в другое место, но опять возвращалась и съедала остаток. Ни разу не получилось у неё взять на работу хотя бы чуть-чуть.
   В начале зимы беременная сестра Клавы Анна лежала в больнице. Мать дала Клаве трёхметровый отрезок крепдешина и отправила на рынок – обменять ткань на хлеб для сестры. Так удалось раздобыть 125 грамм хлеба (иждивенческую пайку).  В больнице Клава передала хлеб сестре. Там же на
ступеньках лестницы она увидела мёртвого мужчину, лежавшего на спине. Возле него сидел мальчик лет десяти и проверял карманы мужчины. Клава выяснила у мальчика, что умерший мужчина ему незнаком и что он ищет у него хлебные карточки. Карточки он не нашёл. Клава сказала: «Иди домой. Тебя, наверно, мама ждёт». Мальчик ответил, что мама умерла, но находится в одной комнате с ним, отец погиб на фронте, сестра вышла из дома и не вернулась, наверно, умерла на улице (весной 1942 года на улицах Ленинграда собрали около 13 тысяч трупов, оттаявших из-под снега). Клава помогла мальчику устроиться в детскую комнату, в которую собирали одиноких детей. Он спросил: «Можно я скажу ребятам, что ты моя сестра?» «Говори, что хочешь, но ходить к тебе у меня нет сил». За много лет имя его уже забылось.
   2 января этот мальчик пришёл к Клаве домой. В этот раз он был чистый, взгляд его – просветлённый. Он стал рассказывать: «Вчера у нас был праздник – Новый год. И нам всем подарили по тарелке макаронного супа. Я и тебе немного принёс». Тут он достал из-за пазухи завёрнутый в маечку гранёный стакан, в котором было немножко супа. «Я хотел больше принести, да ночью вставал – проверял, цел ли суп, и понемножку ел». Клава принесла чайные ложечки. Мальчик не заметил, как сам съел суп. Вскоре его эвакуировали.
 
Нас осталось двое
 
 В январе 1942 года завод, на котором работала Клава, остановился из-за отсутствия электричества. Клава стала работать на разных работах, куда направят: носить воду в стационар, топить печь в котельной, выносить трупы из квартир.
   За зиму в семье Клавы умерли от голода четверо: бабушка, отец, племянница-младенец, родившаяся в это тяжёлое время, сестра. Погиб, защищая Ленинград, муж сестры. В апреле 1942 Клава с матерью эвакуировались из окружённого города по дороге жизни – Ладожскому озеру. Ехали в кузове грузовой машины. Поверх льда уже была вода, машины ездили в последние рейсы.
     Побывать в Ленинграде Клавдии Алексеевне пришлось только через 30 лет, по туристической путёвке. Без труда ориентируясь в городе, она быстро нашла двор и дом, где прошло её детство. Во дворе дома всё ещё стоял
тополь, на котором знакомый мальчишка когда-то написал ножом имя и фамилию Клавы. Эту надпись на коре дерева она прочитала снова через 30 лет.
   В том месте, где Клава копала противотанковые рвы, сейчас парк Победы и мемориальный комплекс.
   После войны Клавдия Алексеевна Захарова жила в Киргизии, работала бухгалтером. После распада СССР переехала в Берёзовский. Она награждена медалями «За оборону Ленинграда», «За доблестный труд в Великой Отечественной войне», «300 лет Санкт-Петербургу», «За веру и добро» и другими. Вот уже 11 лет Клавдия Алексеевна сотрудничает с нашим музеем. На встречи с ней к нам приходят учащиеся школ, и эти встречи для них – незабываемы, Клавдия Алексеевна – замечательный рассказчик. И ей есть о чём рассказать.
 
                                                                                           
Письма о друге
                                                        
                                        В той песне и боль, и просторы
                                        Тревожной афганской земли,
                                        И гордость, и горе, и горы,
                                        С которых друзья не сошли.
                                                                               В. Верстаков
 
Андрей Лужбин – единственный воин-берёзовец, погибший в афганской войне. О его службе там известно было мало: десантник, сержант, участник 45 боевых операций и выходов. Недавно появилась возможность узнать о нём больше – от его сослуживца, жителя города Юрга Сергея Нарышкина. Его адрес предоставил нашему музею председатель совета ветеранов шахты «Южная» Анфёров Николай Александрович, мы благодарим его за это. А также выражаем благодарность Сергею Николаевичу Нарышкину за фотографии, которые пополнили фонды нашего музея и за его интересный рассказ в письмах об Андрее Лужбине, об их совместной службе в Литве и Афганистане.
   Осенний призыв1980 года. Эшелон новобранцев-сибиряков прибыл в Литву на станцию Гайжюнай. В полевом распределителе земляки Андрей Лужбин и Сергей Нарышкин выбрали специальность командира парашютно-десантного отделения. И началась их служба в 44-й учебной воздушно-десантной дивизии.
Из письма Сергея Нарышкина: «Дисциплина в учебке была довольно жёсткая. За те полгода, что мы там были, никто не был ни в увольнении, ни, тем более, в самоволке. Гоняли нас нещадно и днём, и ночью.
После окончания учебного подразделения нам присвоили звания и объявили, кто куда поедет. Здесь и выяснилось, что мы с Андреем едем в Ташкент. Самолётом из Вильнюса нас перебросили в этот город, затем отвезли в г. Чирчик. Здесь мы узнали, что нас направляют в 56-ю отдельную гвардейскую десантно-штурмовую бригаду, которая находилась в Афганистане близ г. Кундуз».
В то время на афганской земле шла гражданская война, и советские войска помогали правительственной афганской армии в борьбе с моджахедами.
«Из г. Чирчика на поезде доехали до г. Термез. Затем вертолётами нас перебросили в бригаду. Попали в 1-й батальон, в 3-ю роту, в разные взводы. Андрей был назначен в 4-й взвод, который считался миномётным, но миномёты мы с собой никуда и никогда не брали. Конечно, материальную часть, на случай проверки, он знал, но вряд ли с него стрелял.
Прибыли в Кундуз в начале мая – у них это уже разгар лета. Удушающая жара, серое небо, постоянно стоящая в воздухе пыль. Мы беспрерывно пили воду. Спины у всех были белые от соли, и хэбэшки были как железные. Потом нам прикрыли бочки с водой и стали выдавать по фляжке чая из верблюжьей колючки на сутки.
Бывало, небо вдруг темнело, как будто наступали сумерки. Это шёл «афганец» - песчаная буря. Прятались все в палатки, но пыль и песок проникали всюду. После этого несколько дней глаза у всех были красными, воспалёнными.
…После завтрака угоняли нас на учебный полигон ближе к горам. Там целый день стреляли из всех видов оружия, швыряли гранаты и били из гранатомётов, ставили и снимали мины, окапывались, ползали, атаковали, отходили, прикрывая друг друга, изучали средства связи, накладывали друг другу повязки. Гоняли нас так месяца полтора, не подпуская к боевым действиям. Всё это нам потом пригодилось. От таких учений появилась уверенность в своих силах, выносливость.
…Первый бой ничем особенным не запомнился. Нашу роту бросили на прикрытие афганской армии. Грохот автоматов, разрывы гранат, пылища. Радость, что мы были в первом бою и все вернулись. Потом разговоры взахлёб, обрывки воспоминаний и снисходительные улыбки дембелей».
1-й батальон 56-й десантно-штурмовой бригады в то время вёл боевые действия на севере и северо-востоке Афганистана.
«Началось сопровождение колонн, везущих грузы для армии, прочёска «зелёнки», перекрытие отходов банд душманов, т. е. пока менее опасное. Так мы набирались опыта.
Потом началось серьёзно. Имамсахиб, Талукан, Ханабад, штурм «зуба» в Файзабаде, откуда после трёхдневных непрекращающихся боёв наш батальон привёз 52 человека тяжелораненых и убитых. Там погиб первый из нашей учебки.
…В роте Андрея прозвали Дрюня от сокращённого Андрюха, Андрюня, и все обращались к нему только так. Говорил он с хрипотцой. Андрей был спокойным, смелым, надёжным, физически выносливым.. Ребята уважали его за эти качества, а ещё за простоту и готовность отдать последнюю бритвочку, конверт, последний глоток воды и последний патрон. Отдавая, он всегда говорил: «Возьми, тебе нужнее». Андрей был настоящим другом».
В декабре 1981 года 56-я ВД бригада передислоцировалась на юго-восток Афганистана. Нужно было полностью снять свой палаточный городок, чтобы потом обустроиться на новом месте. Пришлось совершить марш 700 км, в том числе через горы Гиндукуш. Шли тремя колоннами по маршруту: Кундуз, Баглан, Пули-Хумри, перевал Саланг, Кабул, Бараки-Барак, Гардез.
«Шли тяжело, с боями и обстрелами. …Идёт «нитка» (колонна на марше) из ущелья в долину, из долины втягивается на перевал, с перевала спускается в ущелье. Рёв техники, запах солярки, бензина. Мелькают кишлаки, арыки, горы. Начинается обстрел. Все стволы работают на полную катушку. Свист пуль, разрывы гранат, горят машины, кричат раненые, лежат убитые, кровь на дороге, запах горящей резины. Сверху секут винтами воздух вертолёты, лупят из НУРСов, бьют из пушек и пулемётов, швыряют бомбы, дрожат и крошатся горы.
Всё стихает. «Духи» уходят в горы. Наводим порядок. Сожжённую технику сталкиваем в кювет или ущелье. «Нитка» ползёт дальше. …До следущей засады и обстрела».
Но вот и г. Гардез – административный центр провинции Пактия. Возле него стали дислоцироваться основные силы 56-й ДШБ.
Местность эта высокогорная. Рядом с Гардезом перевал Терра, ущелье Дахи-Нау, речка Логар, вдоль неё «зелёнка», а за рекой простиралась пустынная местность до виднеющихся вдали гор, за которыми начинался Пакистан.
«Зимой там много снега. Весной снег очень быстро растаял, и по всему плоскогорью расцвели тюльпаны. Их было тысячи и тысячи, разных цветов и оттенков – белые, красные, синие, чёрные, жёлтые. Это было великолепно.
Жили мы в палатках по 40-50 человек. Хотя стояли по две печки в палатке, зимой мы спали не раздеваясь и не разуваясь. Печки были на солярке и почти не грели.
Здесь продолжали тренироваться. Занимались рукопашным боем, метанием ножей, лопаток. Знали, что тренировки помогут выжить, хотя пуля всё-таки дура».
В соседнем Пакистане находились центры по подготовке боевиков для военных действий в Афганистане, формировались караваны с оружием для моджахедов.
«Ранней весной 1982 года на базе нашей роты было создано две группы – так называемые перехватчики караванов. В группу входили 18 десантников, 2 офицера, два связиста, два сапёра, иногда нам придавали двух-трёх разведчиков из ХАД (афганская контрразведка). Офицеры сами подбирали группы. Мы с Андреем попали в разные.
…Караван – это ослы, лошади, мулы, нагруженные оружием, боеприпасами,  взрывчаткой под охраной «духов». Передвигались они исключительно ночью, глухими ущельями, малохоженными тропами.
На засады мы выходили в основном по данным разведки и агентуры. Приходилось делать ночные переходы по 3-4 суток, чтобы устроить засаду на караванной тропе – в ущелье или на перевале. Днём отлёживались в горах, тщательно маскируясь. Иногда нас забрасывали «вертушками» (вертолётами), откуда мы выходили на «точку». Несли на себе полный боекомплект и сух. паёк на несколько дней. У каждого был небольшой радиоприборчик и наушник на одно ухо. В засаде находились двое-трое суток, иногда неделю. Ставили мины направленного действия, сами располагались так, чтобы всё было под перекрёстным огнём – так называемый «огневой мешок», чтобы никто не ушёл. Были сверхудачные засады, были и «пустышки». Уничтожали и просто небольшие банды, которые шли на пополнение из учебных центров Пакистана.
Мы были перехватчиками караванов, но и за нами велась охота. Мы были для моджахедов как заноза, потому что действовали их партизанскими методами. Иногда нас старались окружить, но мы вовремя обнаруживали это и ускользали. Один раз нас спасли лишь вертолёты.
Кроме таких засад, мы продолжали выезжать на сопровождение колонн или прочёску, участвовали в боевых операциях».
17 июня 1982 во время боя в районе г. Бараки-Барак, находившегося под контролем моджахедов, Сергей Нарышкин был тяжело ранен и долго лечился в госпитале в Свердловске. Домой вернулся через три месяца после ранения. Там его ожидало письмо от одного из друзей, который сообщал о гибели Андрея Лужбина и описывал, как всё случилось.
Сергей вспоминает: «В конце сентября я приехал домой, и только через неделю жена отважилась отдать мне это страшное письмо.
Скорее всего, агент оказался «двойным», и поэтому группа, в которой был и Андрей, попала в засаду, когда пошла на перехват каравана. Случилось это 28 августа 1982 года Группа вовремя обнаружила засаду и начала отход. Отходили с боем, дожидаясь помощи. Но «духи» бросили большие силы, стремясь уничтожить группу.
Андрей Лужбин и Сергей Буренников (из Волгоградской области, был с нами в учебке) прикрывали отход группы. Андрей был ранен двумя пулями в живот, и у него была раздроблена кисть руки. Буренников был ранен в голову и умер через два часа, не приходя в сознание. Согласно нашему неписанному закону, десантники своих не бросают. Двое поползли их вытаскивать, но были ранены. Поползли ещё двое. Когда они добрались, Андрей сказал: «Зря, пацаны, Дрюня своё отжил». И тут же пуля ударила ему в шею. Так погиб Андрей.
Вскоре на вертолётах прибыла помощь, и моджахеды отступили. В том бою погибли 8 человек (третья часть группы)».
У А. Розенбаума есть песня о «чёрном тюльпане» - самолёте АН-12, перевозившем тела погибших воинов, и в ней строки:
                 Идут из Пакистана караваны
                 И, значит, есть работа для «тюльпана» -
                 Опять везти на Родину героев,
                 Которым в 20 лет могилы роют.
 
Из стихотворения В. Верстакова:
                 Давайте вспомним поимённо
                 Тех, с кем навеки сроднены,
                 Кто был частицей батальона, 
                 А стал частицей тишины…
 
Андрей Лужбин награждён орденом Красной Звезды (посмертно).
Прокомментировать
Необходимо авторизоваться или зарегистрироваться для участия в дискуссии.