Николай Шамсутдинов. Неприхотливый завиток ракушки

Рейтинг:   / 1

ПлохоОтлично 

Подробности

Категория: Поэзия

Автор: Николай Шамсутдинов

Просмотров: 2097

2015 год, Выпуск № 5

***        
Зеленым предгорьям, пернатым воздушным холмам
Я, гиперборей, потрясенной души не отдам –
За пылкое лето, за юную свежесть от Альп,
В зенит устремивших кристальный возвышенный альт.

Лукавая, мистификациям жанра верна,
Поэзия, в гениях, паразитирует на
Зеленых предгорьях, пернатых воздушных холмах,
Из масс исторгающих неистощимое «Ах!»…

С охапкою желтофиолей, прижатой к груди,
В возвышенной готике, к памяти лепится Ди,
С фонетикой вечных фонтанов, и фавны детей
Вскипают в их струях в молочной отваге своей,

Как души предгорий…
И, не остывая, в виду
Заснеженных шапок, Борей обирает в саду
Обильные вишни, в биении веток тугих,
С пульсацией нежности в прикосновениях сих…

Зеленым предгорьям, пернатым воздушным холмам –
Перо, натрудившее пальцы, поет по утрам,
Но свежести, нежности, небу прозрачной глуши
Я не отдаю, древоточец пространства, души.

Она, воплощенная неуязвимость, бедна
На страсти… Но, не уступая их тяге, она –
В хохочущих фавнах фонтана, в кромешном саду,
Откуда никак, что мне там ни твердят, не уйду…

* * *
За полночь в море войти и, в виду забвенья,
На спину лечь, отпуская пространству душу,
Неторопливо, мгновение за мгновеньем,
Взором Гомера отталкивая – не сушу,

Но – черствый узел сомнений, обид... Ночною
Дряблой порой, чьи сентенции бесполезны,
Плыть бы да плыть бы, пристальною спиною
Слушая холод чужой, безразличной бездны.

Что до земли, то, в природе познанья, с нею
Только морока, тасующая пространства,
Ибо ничто не сбывается здесь полнее,
Кроме несчастья, дающего постоянство
Каждому...


* * *
...Тотчас же в крик, что забудешь...
Эк удивила! –
И без того я, паря в эмпиреях, знаю,
Что не одна меня, вздохом даря, забыла,
Ведь забывают – в объятьях и – обещая

Вечную верность или, по крайней мере,
Добрую память... Всю-то, от кос до ступней,
Помнят тебя все тропинки в вечернем сквере.
Помнят ли? Но, на беду ли, все неотступней

Перед глазами твой абрис, омытый кротким
Воспоминаньем Орфея... Скажи на милость,
Как оказалось, печально кивнув, коротким
Всё, что с тобою, любовь, бесконечным мнилось?


* * *
На приморской веранде, в грозу, с вездесущим плющом,
Нам, притихшим, уютно под ветхим ахейским плащом...
Прикорни же ко мне, извиняя себя и не куксясь,
Чтоб оттиснуться в памяти юным, прохладным плечом
На приморской веранде…. Вблизи исполинских зыбей,
Под отчетливый шелест истлевших великих теней...
На свету их, любовь, уязвимее жизнь, в изложенье
Неизменных лишений и кукольных, пылких страстей.

Ливень выдохся, и спеленала, слепа, тишина
Облетевшее лето с полнощной подкладкою сна...
Меднолатный атлет, в полносочных объятьях Медеи
Горячо засыпает счастливый владелец руна.
На приморской веранде... А дело, любимая, в том,
Что душа, прилепившись к твоим инвективам в былом,
Так и тянется к ним – из постылого уединенья
И, как встарь, не находит опоры в них, и – поделом...

* * *
Выпукло-сумрачны, синие, как предгрозье
Над неумолчной долиной, – искус гортани –
С лоз изнемогших срезаны грузные гроздья,
Мраком пока сочатся, в давильном чане

Преображаемы в алые гулы. Броженье
Токов стоустых играет в сосудах тесных
И вымывает, влажное, из забвенья
Древние навыки и родовые песни.

Гул до полуночи, не досаждая слуху,
Весь восприемлем – дыханьем работы умелой,
Мир пропитал. И глухо подтянешь, по духу,
По необоримой тяге – брат виноделу.

Не потому ль, обращаясь в него, ночами,
Ибо бессонная жажда в права вступила,
Мнешь его, слово,
                              словно в давильном чане,
Чтобы верней и крепче в голову било?..


* * *
Солнечно. Теплится в плеске волны – канцона.
Гравий сгребая под голову, как подушку,
Так же, как небо легко узнает в лицо нас,
Я узнаю в лицо любую ракушку.

Море многоголосо, как полуденный форум.
Жар обнимает меня. На ладони мерцанье
Влажной ракушки. Приветствую эту форму,
Что воспитала втайне свое содержанье!

Так не о том же пекусь ли и я, эклектик
Вещей природы? Достало б душе свободы,
Чтобы училась взгляду – не у диалектик
Пыльных теорий, а у парадоксов природы.

Зреет канцона в прибое. Слепит оконечность
Да-альнего мыса. Я долго гляжу с подушки,
Как непреклонно ввинчивается в Вечность
Неприхотливый, слепой завиток ракушки.


 

 * * *
В морозное крошево, в дождь ли
Чужих, запредельных времен,
Кусая перчатку, всплакнешь ли
Дорогой с моих похорон? –

Что скаредна вещая пряха,
Что весь я в забвенье – один,
Сам прах, прозорливец, от праха
Суровых кладбищенских глин,

Что гибельный рок – неминуем,
Что губы («Царуй!.. Государь!»)
Ни ласкою, ни поцелуем
Уже не разбудишь, как встарь...

И в ветре, вздымающем ропот
Листвы над тесовой тоской,
Услышишь надорванный шепот,
Сырою затертый доской?

Уже не руками – ветвями
 Я встречу, забвеньем продут,
Ушедших. Какие на память
Тебе перелески придут,

Преосуществляясь в страданье?
И ты не почувствуешь, вот,
Как, недоуменный, в рыданье,
Слепой, расползается рот.

Ну, так оглянись же! Бессильем  
Я грубо спеленут,
На свет
Простертый – в посмертном усилье
Взглянуть тебе, радость, вослед...