Вера Кузьмина. А в раю, наверное, тёплые крылечки

Рейтинг:   / 2

ПлохоОтлично 

Подробности

Категория: Поэзия

Автор: Кузьмина Вера Александровна

Просмотров: 2210

2016 год, Выпуск № 1

***

Я читаю сказку: бабка и корыто, рыбка золотая – плавники дугой. В кухне пьяный батя спорит с дядей Витей, будто бы у русских рай совсем другой. Папиросой в шторке батя дырку выжег, Витя засмеялся: будет нам буза. Мамка пилит батю: пьяница да рыжий. Нарисую бате чёрные глаза. А в раю, наверно, сладкая малина, кормят шоколадом, колой, шаурмой... Мишка тёти-Танин, жирная скотина, мне кричал недавно: батя мой – не мой, что на самом деле батя – дядя Витя, и шептались бабки кучей на крыльце: «Ох, глаза-те чёрны... Сходства не ищите, нету ни в повадке, ни в самом лице». Мама называет дядю Витю «мачо». Я раскрашу батю с головы до пят... а в раю, наверно, бабки не судачат, и не топит Мишка маленьких котят. «Провожу Витюху... Не играй у печки. Маме скажешь: пили с дядей Витей морс». А в раю, наверно, тёплые крылечки – чтобы пьяный батя ночью не замёрз...

 
***
                                                                                            Зыбаю, позыбаю,
                                                                                            Отец ушел за рыбою.
                                                                                            Мать ушла пеленки мыть,
                                                                                            Дедушко дрова рубить.
                                                                                            Дедушко дрова рубить,
                                                                                            Бабушка уху варить
 
                                                                                        (Колыбельная моего детства)
 
 
Никогда не пели мне: баю-баю-баюшки,
Пели: батя ловит рыб, будет рыбий мех.
А окраина всегда на краю, на краешке,
А внизу река и ров, общие для всех.

Никогда не пели: спят рыбки-птички-заечки,
Пели: дед ушел дрова тюкать во дворе.
Батя пьяный на крыльце в полосатой маечке
Отморозил полстопы ночью в ноябре.

А четвертый бабкин дед утонул под Тёсаным,
Камень Тёсаный высок, сверху пять берёз.
На окраине полынь вся покрыта росами,
А в полыни дядя Вить, снова не тверёз.

Никогда не пели мне: баю-баю-баюшки,
Пели: бабка чистит щук, чтоб кормить семью.
А окраина всегда – на краю, на краешке,
Да по тоненькому льду, да по острию...

***
Жизнь гранёными стаканами
Тянут воля и тюрьма,
Где рассохлись деревянные
Простодырые дома.

Двухэтажки-двухэтажечки,
Алиментики-долги.
Что ж ты, маслице, не мажесси
На ржаные пироги?

Погуляй на Волге, Каме ли,
Утопи в Босфоре нож,
Поживи в палатах каменных -
Помирать сюда придёшь,

Где из кухонь тянет щавелем,
Где запоров нет – на кой?
Где помолятся во здравие
И нальют за упокой,

Где старуха Перелюбкина –
Костыли да медный крест –
На просушку рядом с юбками
Прицепила край небес,

И смеётся – вот зараза ведь,
Муха подлая цеце –
Потому что кареглазого
Жду, как дура, на крыльце...

 
***
А ты не виноват - не смог принять
Тесовых крыш и дядькиных наколок,
Пощечин в сенках выпившим парням
И доброго угодника Николу.
Не жду. Но тяжелей течет Исеть,
Еранка вянет, блин печется комом.
Что не срослось, тому всегда болеть -
Как переломам...



***
Обещались Марат и веснушчатый Севочка
После смены прийти, потусить без балды,
И гуляют хорошие русские девочки
Главной улицей тихой Сысерти-Тавды.

Тополиные клювики, семечки лусканы,
Золотистые фантики, надпись - "Нуга",
Каблучки-то китайские, ножки-то русские,
До вокзала осталось четыре шага.

Знать бы, сколько шагов до счастливого случая...
"Познакомимся, девочки?" - "Мальчик, иди..."
Гладят девочки спину Ходынке замученной
И Сенатскую греют на слабой груди.

Мужики-то заварят, а бабам расхлебывать:
Мерзлоту да похлебку снегов и дождей.
Ходят девочки в праздничной лаковой обуви
Вдоль по улицам имени всяких вождей.

Поправляют височки и челочки девочки:
"Знаешь, Маша, а Гуля купила парик..."
Не явились Марат и веснушчатый Севочка -
Что ж, пора по домам, в привокзальный тупик...

***
Июнь. Уже тепло и сухо,
Прошли дожди, засохла грязь.
Выходят бабы и старухи
Из церкви, истово крестясь:
От силы полтора десятка,
А мужиков-то - два попа...
Жись под конец жевать несладко,
Не мед - березова щепа:
- "Ой, чо же ты меня покинул?"
- "А что дралися, Мань - ничо?
Он тубареткой прямо в спину,
Ты на башку ему харчо?
Что пил да шлялся к рыжей Верке?"
- "Да я ж его ругала - вот..."
Тогда приходят бабы в церковь,
Когда мужей земля берет.
- "Хоть пил - купил пальто да бусы,
Чо ж воевала я с тобой..."
И одинокой бабой с флюсом
Висит луна за Барабой.
...Кресты, платки, глаза косые
И, как всегда - ничо да чо...
Любовь далекая в России,
А смерть хватает за плечо,
Кто повстречается - поддаты
И этим счастливы вполне,
И вечно двое виноваты -
В любви, разлуке и войне...

***
Анна с Вороньжи - счастье бабайка стырил, бабкина мама, значит, прабабка мне... Были у ней подарки - за жизнь четыре - это Вороньжа, не в романе, не в кине.
Первый: Терентий-батя привез лошадку, пряничный хвостик, сахарное седло. Вплоть до Святой субботы казалось сладко, звонко, подковно, яблочно и светло.
Был и второй: обручально кольцо от Гриши. Баяли бабы: шибко на водку лих. Как же не выйти - пропили... плачь потише... в сорок втором обменяла кольцо на жмых.
В пальцах сведенных - глянцевый хмель крушины, редькины думки, мох в избяных пазах. Третий подарок - шаль от вдовца Ишима. Сватался, мать сказала: не наш, казах. Шаль отдала обратно, Ишим скуластый сжег на Исети молча свою любовь. Целую ночь в проулке раскосо шастал, утром уехал, баяли, что в Азов.
Был и четвертый дар, и никто не отнял: черное солнце в небе сосновых стен. Черные круглые солнца - десятки, сотни. В Каменске было шесть или, может, семь. Радио дочке выдал начальник Саша, слушала Анна-Аннушка, не дыша: "Вот бы их видно было! Поют да пляшут... будто водички в засуху - из ковша, будто по сердцу гладят - тепло, утешно. Вот бы их видно было! Сапог, рука..."
Так и ушла - под песни во тьме кромешной. Короток век - а Родина велика.
Греет Вороньжу солнце свечным огарком. Анна ушла, а Родина все жива. Короток век... плывут в облаках подарки: кольца, платки, свидетельства и слова. Короток век... Господь в драгоценной ризе, в мирре и золоте тихо шепнет Петру: "Анне с Вороньжи завтра же - телевизор... Кем - не положено? Чтоб привезли к утру".

***
В Старом Каменске топят печи,
Дым летит в Таборы, в Сысерть.
Утверждают, что время лечит:
Врут, наверное - только смерть.

Отпустила, иди. Но все же
Веки щиплет каленый дым:
Где-то бродит в тумане ёжик,
Тот, который не стал моим,

Потому что мое - не сроки,
А морошковые срока,
Черный ворон да две сороки,
Да в чекушке на полглотка.

Непростым да негладким - вечно
Вместо туфель носить пимы...
В Старом Каменске топят печи,
Над Россией стоят дымы -

Над Россией, в которой ёжик,
Лисы, лошади, воронье...
Боль на дым из трубы похожа:
Никуда не девать ее.