Главное меню
Выпуски журнала
Адрес редакции:
650000, г. Кемерово,
Советский проспект, 40.
ГУК "Кузбасский центр искусств"
Телефон: (3842) 36-85-14
e-mail:
Этот адрес электронной почты защищен от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра.
Кристина Кармалита. Уносят дни настенные часы
Рейтинг:
/ 3
- Подробности
- Категория: Поэзия
- Автор: Кармалита Кристина Евгеньевна
- Просмотров: 1825
[...]
Вот так вот ноябрьским днём,
Пока раскаляются точки
На крохотном шаре земном,
Пока набухают плевочки
В сиреневой влаге небес,
И что-то готовится в мире –
Я делаю кофе френч-пресс
В большой одинокой квартире
И думаю только о нём:
Зачем он сказал – не сказал?
Зачем обернулся конём?
Зачем ускакал на вокзал?
На ком остаётся вина
За слепленное из букв?
«Очнись – на границе война» –
Пролистываю Facebook
И всё понимаю до дна –
Но думаю только о том,
Что вот – я сегодня одна,
А завтра – с соседским котом.
А годы спустя – в пустоте
Уютно обставленных комнат
Младенец в святой наготе
Меня не найдёт и не вспомнит.
Младенец получит диплом,
Ходить будет важный и стройный,
А в мире своим чередом
Шуметь будут волны и войны.
И он, может быть, из окна
Посмотрит уставший на реку
И вспомнит, как я здесь одна
Всему двадцать первому веку
Слагала полночный рассказ,
Заснула и видела сны:
Пылает война вокруг нас,
Но нет между нами войны.
[надпись на камне]
У зелёного пруда
О любви поёт вода.
Не ходи туда.
В той воде русалка спит,
На постель из лунных плит
Свет разлит.
Спит холодная краса,
Кто посмотрит ей в глаза,
Тот – слеза.
Добрый всадник, зря минут
Не теряй, скачи, а тут –
Солон пруд.
[...]
Возможно, ваш компьютер заражён,
Возможно, завтра будет непогода,
Возможно, режет кухонным ножом
Сосед за стенкой ручки у комода.
Возможно, я сказала не про то,
Возможно, ты подумал не об этом.
Висит в шкафу осеннее пальто,
А я его сносила этим летом.
Всё невпопад, и в спину отдаёт
Грудная боль, а думалось: едва ли
Сегодня будет дождь. И крепнет лёд
Забытой в морозилке «Цинандали».
Но будем завершать. Возможно, ты,
Возможно, я, возможно, мы, возможно...
Лежат на клумбе мёртвые цветы,
Задетые рукой неосторожной.
[говорил]
Говорил: ты приснилась мне – как роса
Освежила губы ночным туманом...
И держал в руке, и смотрел в глаза,
И шестнадцать лет называл дурманом.
И шестнадцать лет, говорил, такой
Нежный миг, и что не дай Бог нарушить
Этот кожи шелк, этот стана строй,
Этот нежный волос, прикрывший уши.
И в каком-то темном и тесном месте,
Разогнав колеса кассетной тачки,
Все шестнадцать лет уносились вместе
С пеленой и стоном ночной горячки.
Так умеют, тьмою прикрывшись смело,
Так умеют руки нещадно мацать.
Молодели сорок, и тьма краснела,
Молодели сорок на все шестнадцать.
Предвкушение первой пьянящей ласки,
Послевкусие первой внебрачной ночи...
Разгорался день – и тускнели краски,
Разгорался день – и темнело очень.
Говорил, ты приснилась мне... Как оса
Обожгла, но боль глубока под кожей.
И глядят голубые как лёд глаза –
На шестнадцатилетние не похожи.
[набат]
Отчего это так неспокойно
Будто где-то набат
Будто в доме гуляют разбойно
Будто я виноват
Может это по полю ночному
Всадник скачет шальной
Оттого что желанью печному
Дан ответ ледяной
Может это попала синица
Под замок чьих-то рук
И теперь ей желанная снится
Кромка неба вокруг
Или это у матери милой
Тихо сердце болит
Оттого что однажды могилой
Тоже буду облит
Отчего это так неспокойно
Будто спишь в гамаке
И приходят известия: войны
И повестка в руке
[молча]
пройдя по выжженной земле
две тысячи дорог
я много думал о золе
и о болезнях ног
я многим следовать устал
и многих не сберёг
я много мудрых книг листал
и многим пренебрёг
я ничего не нажил здесь
а там – не наживал
я изнемог и вышел весь
но всё переживал
я поднимался из чумы
я пепел собирал
какой устраивали мы
блестящий карнавал
на чуть притоптанных костях
а вы страшите: чёрт
сам чёрт скрывается в кустах
когда мы сводим счёт
я погасил по всем счетам
звенящие долги
и заглянул в себя а там
а там опять полки
я лёг на землю и умолк
я лёг на порох дней
и лёг со мною весь мой толк
не вышедший в людей
летит, летит моя земля
легка и горяча
и маленький какой-то «я»
лежит на ней, молча
[...]
В ночной засаде страхов и стихов,
В бессчётном преступлении завета
Не то теснит, что не простят грехов,
Но мрак иной терзает до рассвета –
Придёт тихонько ласковый покой,
И, не жалея, выведут чернила:
Жила, болела корью и тоской,
И никого не свете не любила.
[...]
Привычно догорел обычный день,
И капли звёзд нападали во тьму.
«Пойду на воздух». «Тёплое надень.
Возьмёшь сухое белое?» «Возьму».
Взрывает полночь голубой раскат.
«Всё не могу решить вопрос простой:
Господь сердит или свой грешный сад
Он освежает спелою водой?»
«Ты выпила». «Я выпила давно.
Но хмель того вина не растворим
Так просто». «Милая, закрой окно,
ложись ко мне, потом поговорим».
Уносят дни настенные часы –
Стучит каблук по длинной мостовой.
«Ты спишь?» «Я спал». «Какие видел сны?»
«Я сплю ещё. Мне снится голос твой».
Тревожными лучами мрак прошит.
Заплакано стекло. «Который час?»
«Четыре... Пять... Всё не могу решить:
Господь спасёт или погубит нас?»
Рассвет вползает медленно, как тать,
Вскрывает тайники ночных углов.
«А мне никак сегодня не понять,
Что станет с нами после стольких слов?»
«Мне рано на работу». Стынет твердь.
Дождь разучил кантату на трубе.
«Но чтобы ты спала ночами впредь,
Послушай, милая, что я скажу тебе:
Мы станем небом, звездами, луной,
Орлом в полёте, голубем в руке.
Мы станем полем, зернами, травой,
Собакой в будке, ланью вдалеке.
И если нам положат сотню лет
Грести в Оби чешуйчатым хвостом –
Мы выплывем и превратимся в свет,
Разлитый над Димитровским мостом».
[косички]
сплетает осень жёлтые косички
ты снился мне весной
немой
с набором игл в вагоне электрички –
не мой
и я купила пачку за бесценок
ты нёс домой
жене немного денег
я унесла немного от тебя
с собой
по осени сшивают что порвалось
весной
я зашивала плащ твоей иглой
меня сшивала малость
иглы – с тобой
[фантасмагория]
Когда после долгой разлуки
в немыслимых девять часов
вы так целовали мне руки,
что маки цвели из усов,
мне стало спокойно и страшно.
Мне стало спокойно, что вы
надёжней дорожной травы
растёте из пашни вчерашней,
но, Господи, как это страшно...
Мы были так долго одни.
Мы жили отдельно и важно
нам было, что мы сохрани-
ли себя друг для друга, вдали
друг от друга. Смеркалось,
Бежала к плечам моим алость,
Бежала, как маки цвели.
Мы были так долго... И вдруг
как будто из тёмного бора,
как будто из леса на луг
мы вышли, и нет ни забора,
ни дома, ни камня, и вот:
слепящее алое поле,
как в музыке, как в алкоголе –
в кружение, в танец, в полет
спокойно и страшно зовёт...
Замрите, часы и усы,
замрите на капле росы,
пока это поле цветёт.
[...]
Мой друг, бесконечно страдание!
В столетии злом и лихом
Надёжней всего созерцание
И радость о белом сухом.
Пусть градом идут огорчения,
Мы встанем под градом таким,
Откроем отцов поучения
И свяжемся белым сухим.
И если кто крикнет, отчаянный:
В чём правда на этой земле?!
Конечно в любви, – отвечаем мы, –
Разлитой в прозрачном стекле.
© 2007—2024 Союз писателей Кузбасса