Главное меню
Выпуски журнала
Адрес редакции:
650000, г. Кемерово,
Советский проспект, 40.
ГУК "Кузбасский центр искусств"
Телефон: (3842) 36-85-14
e-mail:
Этот адрес электронной почты защищен от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра.
Рантович Михаил. Упав, секунда стала годом
Рейтинг:
/ 2
- Подробности
- Категория: Поэзия
- Автор: Рантович Михаил Сергеевич
- Просмотров: 1179
X X X
Приходят одиночество и ночь.
Умри, но звук, как звёзды, обесточь.
X X X
Прекрасны и отчётливы слова,
но в целом непонятен человечий
язык, и через мрак его едва
трепещет мотылёк, летит навстречу
огню и смертью вопрошает свет,
но тот не говорит ни «да», ни «нет».
X X X
Зачем трапеция, многоугольник,
ацетилен, Галиция, эвглена?
Зачем? Ведь их забудешь непременно.
Что есть, что нет. Так рассуждает школьник.
Он вырастет и посетит Европу.
X X X
Домой добрался тихий алкоголик,
кладёт разбитые очки на столик.
Он навзничь мёртв, и голова в подушке.
Под ночником отсвечивают дужки.
Жена шепнула, что сыта по горло, —
и целое стекло платком протёрла.
X X X
Пейзаж — но как он жёлт и сух!
А луч, пронзивший тучу, узок.
Безмолвствует, как камень, дух.
Ни звуков нет, ни слов, ни музык.
Вот наконец и свет померк.
Упав, секунда стала годом.
Сорвался лист, понёсся вверх,
сверкая в воздухе исподом.
X X X
Я родился, но разве я умру?
Не прекратится трепет мотыльковый
под этой тучей, грузной и лиловой,
а эхо перекликнется в бору.
В листве от измороси — звук зернистый,
и озеро на миг покроет сплошь
живая оргазмическая дрожь,
и вверх потом низринутся зарницы.
X X X
И вот на закате остывший желток
и ломтиком туча над ним золотая.
Начистишь на ужин картофель, в мешок
глазастые шкурки срезая.
Усеется влажными звёздами ширь —
покажется: лёд на крупицы расколот.
И лунного мятного пряника холод.
И вечера горький чифирь.
X X X
Я запомню лиловую просинь
между листьев, когда я умру.
Будет жаркая жёлтая осень,
раздеваясь, стоять на ветру.
Отразится на меди медовой
голубое и белое. Что ж,
подивишься, как ровно, сурово
я молчу, и за гробом пойдёшь.
Только облако тает несмело.
Только крутится, падая, лист.
Проводив своё бедное тело,
что предпримешь, материалист?
Зрелый воздух, в блистающей луже
застоялась холодная рябь,
и становится облако уже.
Боже мой, это зренье ослабь,
всё так резко! Не думай об этом,
но смотри на щекочущий свет
средь листвы. Меж тобою и светом
никакого препятствия нет.
X X X
Мошка висит прозрачной сеткой,
комарик плачется, палач,
под ветром пихтовые ветки
колышутся, и свет горяч,
и под ногами медуница,
и облака над головой.
Не человеком бы родиться —
шмелём, белянкою, травой.
Я мог быть в паутине спящим
восьмиконечным пауком.
Я мог быть на свету сквозящим,
из почки лезущим листом.
Что ни представь себе — когда-то
я от подобных мне возник,
и есть расхожая цитата
про вечно ропщущий тростник.
Я по лесу брожу без цели,
сильнее солнечный накал,
но всё яснее помню трели
тех птиц, которых не слыхал.
X X X
Шарообразное молчанье лип,
сквозящий свет и тени на асфальте,
и скрипки, заменённые на альты,
мне говорят, что я живу, что я погиб.
Зачем я слышу твой чудесный голос
в шатающейся с шорохом тиши,
скажи мне, глухота чужой души?
Светло и больно что-то откололось.
Стою один и вспоминаю жуть
ошеломительного неба, Млечный Путь,
звезду с звездой, эфир над нами первозданный,
причал, зуд комара, дурную тишь,
свет фонаря, мелькающую мышь
летучую, и трепет, разговор, сопрано,
и ночь глубокую, как женский взгляд.
И не смогу понять я утром ранним,
как дальше с этим жить воспоминаньем.
Я в прошлое смотрю: там двое говорят.
X X X
Думал, бабочка эта — сухая,
но она оказалась живой —
ей лететь, по лазури сверкая.
Распускаются почки весной,
а на кончиках пальцев — дрожащий —
загорается бледный огонь.
Прошептав: «это он, настоящий»,
я сожму и раскрою ладонь,
и на ней подержу без труда я
говорливый, живой уголёк.
Народится планета седая
в небесах, где бормочущий бог.
Одинокий листочек дубовый
на ладонь постарается лечь —
и наполнится всякое слово:
воды, камень, молчание, речь.
© 2007—2023 Союз писателей Кузбасса