Адрес редакции:
650000, г. Кемерово,
Советский проспект, 40.
ГУК "Кузбасский центр искусств"
Телефон: (3842) 36-85-14
e-mail: Этот адрес электронной почты защищен от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра.

Журнал писателей России "Огни Кузбасса" выходит благодаря поддержке Администрации Кемеровской области, Министерства культуры и национальной политики Кузбасса, Администрации города Кемерово 
и ЗАО "Стройсервис".


Высшая воля. («Возвышенная речь в стихах» Георгий Свиридов)

Рейтинг:   / 1
ПлохоОтлично 

Народ, держись своих вождей —
лишь были бы свои,
того же теста и дрожжей,
что пращуры твои,

чтоб твой язык и твой размах
был кровен вожаку,
чтоб мог сдержать тебя вожак,
как лошадь на скаку.
 
Народ, ты вечное дитя,
в плену житейских дел
всё жаждешь золотого дня,
всё рвёшься за предел
 
тебе положенный судьбой...
В хмелю своих страстей
ты так владеешь сам собой,
что не собрать костей.
 
Не будет воли — будет жизнь
в кольце чужих племён.
И потому вождей держись
и не порочь имён.
1980
 
***

Памяти Юрия Селезнева

Вызываю огонь на себя,
потому что уверен: друзья
через час подойдут на подмогу,
потому что, сбираясь в дорогу,
я об этом друзей попросил —
с адским пламенем трудно
сражаться...
Вызываю огонь... Продержаться
до подмоги хватило бы сил!
Где друзья?
Почему не спешат?
Неужели с похмелья лежат?
Сроки вышли. Должны подойти.
Неужель заблудились в пути?
Плюнул.
Выстоял.
Дух закалил.
Затоптал адский пламень ногами.
Ну, маленько лицо опалил.
Словом, вышло добро с кулаками.
Я иду — победитель огня,
предвкушаю — дружина моя
от восторга и радости ахнет!
Но шарахнулись вдруг от меня:
— Адским пламенем, — шепчутся, —
пахнет!..
1986
 
* * *

Сила за вами,
а правда за мной.
Правда — словами,
а сила — стеной.
Сила несметна,
а правда бессмертна.
Вечен их спор —
и весь разговор.
1986
 
* * *

Душа болит за всех — за мертвых и живых,
И жимолости куст, морозом обожженный,
Роняет желтый лист. Холодный ветер стих,
А я сижу, огнем и тьмой завороженный.
 
Над черною грядой плывет неясный звон,
То гуси с отчих мест, гонимые морозом,
Протягивают клин сквозь серый небосклон,
Над старым зимовьем, над брошенным покосом
 
Российская печаль, свобода и простор
Взлелеяли мой дух и плоть мою вскормили,
И я веду с огнем и ветром разговор
И спрашиваю: как мы душу сохранили?
 
Но разве разберешь — о чем бормочет лес,
О чем шумит река, на плесах замерзая,
Но разве разберешь, о чем кричит с небес
Летящая на юг гусей полночных стая.
1987
 
* * *

Коль земная могучая ось
Вдруг изменит свой угол наклона,
И прогреется солнцем насквозь
Полюс холода у Оймякона,
И растает Великий Сугроб,
Брат Антарктики и Антарктиды,
И настанет всемирный потоп
На планете, сошедшей с орбиты —
Я тогда сколочу свой ковчег
И по темным российским глубинам
Поплыву, словно прачеловек,
К араратским священным вершинам,
Чтоб найти у библейской горы
На спасенье последние шансы,
Где, как братья, разводят костры
И армяне и азербайджанцы.
1990
 
* * *

Минуя лужи и сугробы,
Сквозь влажный мрак и снежный плен
Как бы проталкивая тромбы
Изношенных державных вен,
Водители, обняв баранки,
Бросают дизеля во тьму.
«КаМАЗы» движутся, как танки,
И «КРАЗы», словно на войну.
Никто не даст нам избавленья —
Ни Горбачев, ни Миттеран,
Ни взбунтовавшийся с похмелья
Антипартийный ветеран.
Устал Белов, молчит Распутин,
Но движутся грузовики .. ..
Сквозь заклинанья всех паскудин,
Всем мародерам вопреки.
Несутся струи золотые,
И я шепчу, не пряча глаз:
«Разор... Коррозия... Россия...
Ну, выдюжи в последний раз!»
1991

* * *

В краю, где синева лилась
в мои глаза с хребтов Гиссара,
там нынче разгулялась власть
кровопролитья и пожара.
 
Без страха я бродил в ночи
по кишлакам Каратегина
и засыпал под шум арчи
и под молитву муэдзина.
 
Империя! Я твой певец,
не первый,
но и не последний,
я видел, как тяжел венец
твоей судьбы тысячелетней.
 
Твоя мистическая власть,
твои шоссе,
твои просёлки
во мне!
Когда ты взорвалась,
то в душу — все твои осколки!
 
Сожмись, чтоб
не иссякла кровь,
чтобы свернулась от зажима...
Клиническая смерть — и вновь
заводится твоя пружина.
1991

Последний парад

«Последний парад наступает...»

Недавно в полночь я включил приемник —
Авось войнович или прочий ерник
Какую-нибудь гадость скажет мне.
Но слышу вдруг сквозь вьюги и просторы
Гранитных монументов разговоры
Открытым текстом на простой волне.
 
— Ну как ты там томишься возле Шпрее?
— А в Будапеште будто веселее:
Глумленье черни, крики, мокрый снег.
Мой постамент вчера облили краской,
Хотел я по толпе шарахнуть каской,
Да позабыл, что я не человек!
 
— Моя «тридцать четверка» недалече
В соседнем государстве, слышу речи,
Чтобы продать ее, а с ней меня!
Но как продать то, что не продается?!
А ведь нажми стартер — и заведётся!
Хорош мотор! Надежная броня!
 
— Чего молчим? Мы здесь стояли долго,
Но срок присяги, памяти и долга —
Все проржавело! Слава не в чести.
Я слышу, митингуют возле Вислы.
Нам не нужны ни паспорта, ни визы,
Пора мою машину завести.
 
— Но что случилось? Мы же победили!
Что из того, что я лежу в могиле?
Я не покину этот постамент
Пока Генералиссимус иль Маршал
Нам не прикажут отправляться маршем
Туда, где ждет нас некий президент.
 
Донесся голос из далекой Праги:
— Минуло время славы и отваги,
Нас одолели, как на фронте вши,
Парламентарии да бизнесмены,
Нас предали на набережных Сены,
Где проданы все наши рубежи.
 
Айда домой! — От Вислы до Дуная
Аж застонала вся земля сырая:
— Прощайтесь с теми, кто во мне лежат!
— Уже навек простите нас, ребята,
Коль в этом мире ничего не свято —
— Тогда пошли!
— А где же наш сержант?
 
— Сержант в Берлине. Он уйдет последним.
Он на руках с дитем четырехлетним.
Я знаю: он не хочет слушать нас.
Он брал Берлин. Вот если маршал Жуков,
Чтобы сержанту не стыдиться внуков,
На отступленье даст ему приказ...
 
— А где Алеша? Кажется, в Софии? —
— Я в Пловдиве! —
— Мы двинулись к России.
Ты Скобелева пригласи с собой.
— Он здесь стоит, но по другому праву,
Его не тянет в родину-державу,
Где надругались над его судьбой.
 
— Предупредите парня из Белграда,
Там тоже дух кощунства и распада
Осилил славу... Помните, друзья,
Мы мертвых выносили с поля боя,
Нам здесь не будет вечного покоя,
Нам оставлять здесь никого нельзя.
 
Тридцать четверки и сорокапятки
Пойдут за нами в боевом порядке,
Нам не пристало технику бросать,
Хоть слух прошел, а может, люди брешут,
Что всю ее на родине разрежут
И переплавят... Так разэтак мать!
 
Ну с Богом в путь! —
...И тронулись солдаты!
Под ними простираются Карпаты,
В тумане тают Прага и Белград,
Тридцать четверки и сорокапятки:
Ползут за ними в боевом порядке
Последний начинается парад.
 
Прошли, как тени, по-над Венским Лесом,
Над Брестом, Львовом, Минском и Смоленском,
Уже вдали мерещится Москва...
— А где привал? Быть может, на Поклонной?
— А где гора? Да нет ее исконной!
Ее снесли нас не было пока!
 
— А кто же снес? Все те же лилипуты,
Поклонники гешефта и валюты.
— Так много их?
— Везде, куда ни глянь!
Все те же, что нас предали на Мальте,
Кто распродал, все что воздвигли в Ялте
Солдатский штык и сталинская длань.
 
— Я знаю, ты, который из Калуги,
С единственной медалью -«За заслуги»,
Тебя я должен отпустить домой,
Но есть у нас последняя отрада,
Есть право для последнего парада
На знаменитой площади одной.
 
Замрем на миг. Поклонимся брусчатке.
На ней еще не стерлись отпечатки
Подков породистого жеребца,
На коем маршал выезжал когда-то...
Могила Неизвестного собрата —
Ни имени, ни даты, ни лица...
 
Поклон ему...
Обнимемся, и с Богом
По деревням, по городским дорогам,
К ручьям и травам мимо троп и трасс,
Все ближе дом, все ближе те старухи,
Чьи молодые горестные руки
Тому полвека, как обняли нас.
 
Ты стукнешь в ставень, и, глядишь, от стука
Проснется обветшалая подруга,
А ты, как сон, уйди в густой туман,
В тот, что стоит на родовом погосте,
Где пращуров уложенные кости
Блюдут покой деревьев и полян.
 
Все кончено, и мы свое свершили.
Куда теплей лежать в родной могиле,
Чем выносить ветра и холода
В Берлине, Праге, или в Бухаресте...
Еще на миг мы остаемся вместе —
И разошлись... Простимся навсегда.
 
На родине весенние туманы
И призрачные люди-великаны,
Как тени растворяются вдали...
Закончилась большая эпопея.
Ни злобы. Ни восторга. Ни трофея.
А только влага да озноб земли...
1991
 
* * *

Зябко трепещут ивы
в береговом ветру...
Господи, дай мне силы
Перемолоть беду.
 
Лавры уничиженья
я не хочу стяжать,
воздухом пораженья
я не могу дышать.
 
Верьте или не верьте —
голос поет во тьме:
Кроме как честной смерти,
что еще нужно мне!
 
Перекрещусь и с Богом!
Я вас любил, как мог,
только вот ненароком
вышел для чувства срок.
 
Жаль одного, что волю
не разлюбить вовек...
я ухожу с тобою,
тающий русский снег.
1993
 
* * *

Я живу, как наше государство:
сам себе внушаю день за днем -
подожди, окончатся мытарства,
мы еще на славу заживем!
 
Подожди, стерпи еще немного,
скоро мы осилим перевал,
за которым светлая дорога,
что никто на свете не видал.
 
...Время все цветет и тяжелеет,
как подсолнух, зреет день и ночь,
и меня моя земля жалеет,
но не в силах мне ничем помочь.
 
Мне бы только выдержать нагрузки,
но, одну заботу скинув с плеч,
я прошу, как водится по-русски,
новую на эти плечи лечь.
 
И увидев грусть моей подруги,
я к ее прекрасному лицу
поднимаю медленные руки,
чтоб стереть нежданную слезу.
1993

Прокомментировать
Необходимо авторизоваться или зарегистрироваться для участия в дискуссии.