Валерий Зубарев. Запредельное нас окрыляет

Рейтинг:   / 3

ПлохоОтлично 

Подробности

Категория: Поэзия

Автор: Зубарев Валерий Фёдорович

Просмотров: 3757

2012 год, Выпуск № 1

 

***

Есть особая прихоть у русских,

без которой не жизнь, а тюрьма:

выше пользы – умение рук их,

выше пользы – причуда ума

 

Запредельное нас окрыляет.

Нам привычный зенит – не зенит.

Есть Царь-пушка, пускай не стреляет.

Есть Царь-колокол, пусть не звонит.

 

И меня к запредельному слову

так влечёт…– головой не понять.

Я любую полезную славу

на Царь-книгу готов променять.

 

И стремлюсь с наважденьем глубоким

подковать легковесность стиха,

чтобы не был он слишком уж бойким,

точно аглицкая блоха.

 

АНТИКРИМИНАЛЬНОЕ

На улицах жизни суровой

отучен копейки копить...

Тушуется мальчик бескровный

и хлебушка просит купить.

 

А вот искривленная бабка

бескровную тянет ладонь...

и близкая к телу рубашка

не глушит саднящий огонь.

 

Иду как в невидимых путах,

в душе – столкновение сил...

что толку жалеть бесприютных,

которых не приютил.

 

Но всё же сказать не могу я,

что дело моё – сторона,

что я ни при чем, не в долгу я,

что я – человек, не страна.

 

Что многого мне не хватает

для самых-пресамых родных,

что демон наживы витает

над миром стандартов двойных,

 

где больно, и стыдно, и тошно,

где сам ты убогим под стать,

где все, что ты можешь – ничтожно:

какую-то мелочь подать.

 

Творцы криминальных романов,

для вас и для ваших гурманов

сюжетцем стихи опущу:

на всех в закоулках карманов,

как сыщик, вещдоки ищу. 

 

 

* * *

Сильней люблю тебя, страна,

в минуты горя и печали.

Натянута во мне струна

для песни дерева и стали.

 

О деревенеющих губах,

когда слова уже наруже,

о плясках на святых гробах

и опозоренном оружье.

 

Я замолкаю, но она

звенит во мне стальной струною:

и ты стальною стань, страна...

для сердцевины стань стальною!

 

Хоть сталь такая хороша

не для военного парада,

а деревянная душа –

не для ружейного приклада.

 

* * *

Щедра у народов фантазия.

Мечты у народов простые:

два легких – Европа и Азия,

единое сердце – Россия.

 

 

***

                В.С. Соловьёву

Разноязычна,

разнолика

Сибирь,

но всех роднит

одно:

«Я – Сибиряк!..» –

хоть имя дико,

но нам

ласкает слух

оно.

 

***

 

Россия артистична...

Вот проклятье!

Начнет рядить

в этническое платье

ученых,

живописцев

и крестьян,

покамест

«пролетарии всех стран»,

свободой раззудив

язык Эзопу,

спешат назад,

в уютную Европу.

 

 

 

ОБОРОННЫЕ ВИРШИ

У души моей кроткое поведение.

Но когда посягают на ее убеждения,

с болью требует –

сквозь глубину отвращения

если надо – отпора...

или даже – отмщения.

Заставляет меня

снова стать офицером

и глаза заменяет

стеклянным прицелом.

 

Утешает,

нажать заставляя курок:

умирает не мир,

а смертельный мирок.

 

 

***

Отмечаем даты

под трезвон бутылок.

Даты, как солдаты,

строятся в затылок.

 

Что о каждой дате

скажут наши дети –

дети в интернате,

дети в интернете?..

 

 

ПОКАЯННЫЙ ВЕРЛИБР

Мы пока лишь

болтаем

о стремлении к совершенству...

 

Мы не то что на Деву Марию –

даже на Магдалину

не тянем...

 

Ни тем более –

на Христа...

 

Ни на трижды отрекшегося

Апостола...

 

И даже

на Иуду...

 

Потому что предавали

не один раз...

И даже в мыслях

ни разу

не повесились.

 

 

* * *

Есть

Божьи законы

и есть

человеческие.

 

Но мы – не иконы,

не статуи греческие.

 

 

* * *

Рисуешься тем,

что безбожник,

а сам,

неподвластно уму,

выходишь под ласковый дождик

и радуешься ему.

 

И к небу

лицо поднимаешь,

и слышишь внутри голоса...

Но внутренне не понимаешь,

что благодаришь небеса.

 

 

* * *

Жил я,

как все, греша,

телом я был

весь.

 

Но заболела душа.

Понял:

она

есть!

 

 

* * *

Еще

в людские страсти

погружаюсь

и с ними изнутри

еще сражаюсь.

 

Но дух влечет

в заоблачные дали

из тех болот,

что людям тело дали,

 

чтоб гордый дух

тонул

в его трясине

и снова возвышался

без гордыни.

 

 

КРОТКИЕ ВИРШИ

Раньше казалось,

что солнце

в себе я вмещаю.

А теперь, словно свечка,

местечко в себе освещаю.

 

Я рождался, как будто звезда,

молодым

и, казалось, всемудрым.

А теперь от звезды ни следа

над родным,

над замурзанным утром.

 

Там мерцают следы

премалюсенького человечка.

И важней

и дороже звезды

освещенное свечкой

местечко.

 

 

***

Нам страдать и страдать на веку

от вранья о мужицком железе.

Жить без слез тяжело мужику,

а заплачет – еще тяжелее.

 

С детства

Слезы скрывать я привык...

Их глотал, как велела порода,

двухвершковый железный мужик,

ведь душа – она женского рода.

 

 

***

В полуденном сердце

рождался хорал,

и было тревожно и сладко.

И солнечный зайчик во плоти играл...

Любил я тогда без остатка.

 

Все было, как прежде,

и кудри трепал

твои ветерок мимолетный.

Но солнечный зайчик

из плоти пропал...

Темно мне,

бродяга бесплотный.

 

Хоть знаю, что ты

насовсем не угас,

что где-то

поблизости рыщешь.

Приметил

по блеску особому глаз,

что жертв своих солнечных

ищешь.

 

 

***

Мы в снах своих

сине-зеленых

плескались, как рыбы в реке...

До всхлипа в ладонях влюбленных

рука приникала

к руке.

И время, как птица, летело

над чувством...

над спящим

умом.

И верить хотелось всецело,

что мы

никогда

не умрем.

 

 

* * *

Ты в модной кофте бумазейной,

ты – юная, а я музейный.

 

Бьет наповал видок товарный...

А я почти что антикварный.

 

Но своевольно нас равняет

и равно лепестки роняет

и недоцветшая любовь,

и неотцветшая любовь...

 

Кокетливо ломаешь бровь

и ярко зубками сияешь...

и светотенью осеняешь:

 

тебе ли в снах осенних жить

и стариною дорожить?

 

 

ЛУННАЯ МАГИЯ

Когда на убыли луна,

душа у женщин тоже тает...

И в состоянье полусна

она полна

судеб и таинств.

Как эта грудь...

была крепка,

а нынче

легче лепестка

сквозь пальцы

нежно

просквозает...

 

Луна и Небо исчезают...

 

...И слышу,

как луна растет,

 

и прибывают плоть и плод,

и на декабрь

мартом веет…

и снова губы,

снова грудь

неуловимы, словно

ртуть...

И вся подлунная

мертвеет.

 

Всем правит магия луны.

Но чувства мертвые

нежны.

 

 

***

Поосторожней с плотскою любовью...

Она мешает кровь с дурною кровью.

Потом, как грядку, кровь твою и плоть

веками будет сам Господь полоть –

сквозь возгласы, мольбы и

заклинанья,

и прочие синонимы незнанья.

 

Когда очистит Он

и плоть и кровь,

когда придет духовная любовь

и будешь рад душевному здоровью,

и побежит по жилам жарко кровь,

и будет жизнь, и будет жизни новь!.. –

 

будь осторожней с плотскою

любовью.

 

 

***

Не раз я свыше получал затрещину:

«Не слушай Еву, чадо дорогое...»

Но, как ребенок, снова верил в женщину,

хотя весь опыт говорил другое.

 

Ей что Эдем,

что это мироздание..

она мечтает втайне, уж поверьте,

махнуть огрызок нашего познания

на Древо Жизни, на Плоды Бессмертья.

 

***

Что мне внешность!.. мне нужна душа.

Будь ты раскрасавица – за это

ты не получила б ни гроша

из казны богатого поэта.

 

Да, богат, от Бога я богат:

травы слышу и миры иные,

блещут ощущения двойные.

Свету я слуга, хотя не свят.

 

Зря меня от боли берегла...

Все равно, как в сумеречном храме,

сквозь слезу привиделись крыла

с хрупкими обтертыми краями.

 

 

***

Что мучиться, мучить любимых,

стремясь защитить от плохого?..

 

Но есть ли в душевных глубинах

хоть капля искусства такого,

чтоб каменным быть и воздушным,

любя, не терзать, не терзаться,

чтоб стать от любви равнодушным...

и в зеркале не отражаться.

 

 

***

Ты об открытости тоскуешь.

Да и во мне о том же грусть.

Но так при этом ты взыскуешь,

что открываться я боюсь.

 

От хитроумного допроса

до исповеди далеко...

Поэту с женщиной непросто.

Поэту с Небом так легко.

 

 

* * *

Не в духе восточных менял,

Услышав души дуновенье,

я ветреных женщин менял

на ветреное вдохновенье.

 

На гулкий прерывистый стук

в груди...

и мечтаний отвагу!..

На тот возвышающий звук,

летящий с небес

на бумагу.

 

 

***

Семья, как сном,

опутала сетями…

И вспомнил Льва,

Толстого Льва,

и о семейной драме

его слова.

 

...Какое счастье

русским быть поэтом!

Весь белый свет

душою облетать,

страдать при этом,

а телом – нет.

 

Оно – как черепаха

в милом доме

с душою льва...

Огнем мне начертались

в русской дреме

Слова.

 

эллинский мотив

К женщине плотской

Муза ревнует,

Муза ревнует...

 

Женщина плотская

к Музе ревнует,

к Музе ревнует...

 

Что же мне делать,

бедняге поэту,

что же мне делать?..

 

Вдвое капризней

подруга заклятая их –

Совершенство.

 

***

Душе хорошо на Парнасе

и все же спускается вниз:

в домишке живом разногласье,

имею в виду организм.

 

Вот руки, устав не на шутку,

свой мир начинают корить,

пеняют и рту и желудку:

замучились прорву кормить.

 

А те еще с большим укором

стыдят их на праздном суде:

мы вас, сиволапые, кормим

и сердце и мозг и т.д.

 

И врубится серый:

«Не ботать!»

Рассердится сердце слегка:

вы будете, руки, работать,

работать, работать,

пока

 

мы все и здоровы и живы,

чтоб общую кровь обновлять…

 

Тянуть вам набрякшие жилы

и женщин тугих обнимать!

 

 

В ЗАЩИТУ ПАРОДИЙ

Пусть ругают: пародист!.. –

за душою ни шиша,

стихотворный паразит,

по стихам ползет, как вша.

 

....Пусть поэт почешется,

пусть народ потешится.

 

 

***

Я в зеркало глянул,

увидел там

мячик!..

И мячик

мне сделал язык...

 

Я вспомнил себя...

рассмеялся, как мальчик.

 

И вижу:

смеется старик.

 

 

***

Сергею Донбаю,

автору книги «Утренняя дорога»,

другу юности.

 

Над вечерней улочкой

замерцал не вдруг

свет дороги утренней…–

с ним живу сам-друг

 

Из постыло-пошлого,

как из темноты,

проступают прошлого

чудные черты:

 

руки деревянные

снулых рыбаков,

зори разливанные

и щипки мальков…

 

В прошлом измерении

я твой вечный гость

и, при всём смирении,

твой программный гвоздь.

 

Зёрна слов не смолоты

сколько ни мели…

Вы с Валюшей молоды,

а сынки малы.

 

И моё бесплотное

тело по утрам

детских ножек шлёпанье

воплощает там…

 

Чтоб нездешне утренний,

не спеша на нет,

шёл я здешней улочкой

на нездешний свет.