Главное меню
Выпуски журнала
Адрес редакции:
650000, г. Кемерово,
Советский проспект, 40.
ГУК "Кузбасский центр искусств"
Телефон: (3842) 36-85-14
e-mail:
Этот адрес электронной почты защищен от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра.
Игорь Малышев. Это жизнь замирает во мне
Рейтинг:
/ 1
- Подробности
- Категория: Поэзия
- Автор: Малышев Игорь Владимирович
- Просмотров: 2082
У ЦЕРКВИ
Вот и крещенские морозы!
Берут, родимые, своё –
Так, что на скулах стынут слёзы,
И липнет к трубам вороньё.
У церкви пусто. Холод лютый
Прогнал людишек от ворот.
Лишь служка, временем согнутый,
Стучит лопатою об лёд.
До самых глаз натянут ворот,
Под ним морщинами – года.
А ведь когда-то был он молод,
Теперь припомнить бы – когда?
Летят прозрачные осколки
Из-под калёного штыка
И звонко падают под ёлки
На глыбы мёрзлого песка.
В них отраженьем бесноватым
Былое видится, как сон –
Уж как же грешен был когда-то
Седой монах Илларион.
ТИХИЙ ДОН
Помутился Дон от крови,
Затвердела костью степь.
На потерянной подкове
Не видна былая крепь.
С Дону тянуться подводы
От утра и до утра.
Всё мутней и гуще воды,
Всё пустынней хутора.
Друг на друга, брат на брата –
Лихоманит Тихий Дон.
Без покойника — не хата,
Без рыдания — не стон.
В той дремучей круговерти
Много сгинуло зазря –
Кто за землю и Советы,
Кто за веру и царя.
Вороньё кружит над полем,
Ищет ношу по себе…
От лихой казачьей воли –
Только шрамы на судьбе.
НЕ СРОК
Скользнул обмылок по руке
И – на дощатый пол.
Жизнь задержалась в старике,
Сухом, как богомол.
Не жаль непрожитых годин
И прожитых не жаль.
Среди нечёсаных седин
Припряталась печаль:
Ведь помирать старик решил,
Да тут, как на беду,
Берёзы много насушил
Он в нонешнем году.
Да что берёза – мёд стоит!
Пожалуй, фляги три…
А внук Андрюшка, паразит,
Не едет, посмотри…
И дров для бани навозил –
Свалили у крыльца,
Прибрать на место нету сил
Без внука-подлеца.
Жердей ореховых пяток
Лежит на чердаке:
«Для косовища – самый толк!» –
Засело в старике…
Лежит обмылок на полу.
Старик кряхтит в кулак:
Старик кряхтит в кулак:
- Ещё, пожалуй, поживу.
А то иначе – как?
НЕ ПРИШЛАСЬ...
– Осподи, осподи, – шепчет старуха,
Потчуя гневом бесстыжую дочь, –
Ночь на дворе, а она, потаскуха,
Шастает где-то… И ночь ей не в ночь…
Девушка прячет лицо в полушалке,
Русые косы спадают на грудь.
Ей не себя, горемычную, жалко –
И без людей проживёт как-нибудь.
Жаль ей любви, расплескавшейся мимо –
Павшую наземь уже не собрать.
Думалось, это случится красиво,
А получилось, как прочила мать…
Месяц струился слабеющим светом
В окна последней по счёту избы.
Старость и юность всё ищут ответа
У скуповатой на жалость судьбы.
В СТАРОМ ТРАМВАЕ
Старые москвички в стареньком трамвае
О своём, о бабьем, тянут разговор:
– Дочь вчера звонила…
– Ишь, не забывает. Где она?
– В Тюмени.
– Что ты! До сих пор?!
– Да, уже лет десять. Говорит, неплохо.
Вкалывает, правда, до ночи с утра.
– А мои – в Самаре. Тоже – слава Богу.
Не Тюмень, конечно, но и не дыра…
Помолчали. Тряско в стареньком трамвае.
Взвизгнула сирена где-то в стороне.
– Ты скажи мне, Соня, я не понимаю,
Что там обещает Прохоров стране?
– Сашенька, ну что он может дать народу?
Всё, что сохранили, разметелит в прах.
Посмотри на эту новую породу –
Где ты видишь совесть? Он же олигарх…
– Да, совсем забыла: заходила Мила,
Говорит, что будто Зойка померла.
Ну, ты помнишь, та, что в «котике» ходила,
А потом напротив Зотовых жила…
Замолчали снова. Может, из-за Зойки,
Может, потому что просто вышел пар.
Двадцать третий номер шёл по рельсам бойко,
Хоть и был, пожалуй, как москвички, стар.
О НЕЙ
В ней всё непросто, необычно…
Как будто сотни горных эх
Слились в густом многоязычье,
Увы, понятном не для всех.
В ней всё непросто, но изящно
Всё надо пробовать на вкус.
Я рядом с ней — немтырь молчащий,
А чуть поодаль — златоуст.
В ней всё непросто, непохожа
Ни на кого. И потому
Она становится дороже
Не только сердцу, но уму.
* * *
Я пишу на стекле твоё имя.
На холодном оконном стекле.
Это имя не просто любимой,
Это жизнь замирает во мне.
За окном непогода и слякоть,
Стынут голые ветви берёз.
Облаков грязно-серая мякоть
Растянулась, как ветхий обоз.
И листва потемнела, и травы
Обречённо прижались к земле…
Не ищу я вчерашней забавы,
Вся забава — на мокром стекле.
За окном день проносится мимо.
Мне пора бы понять, что влюблён.
Я пишу не спеша твоё имя…
Вот уже восемнадцать имён.
* * *
Привокзальная площадь. Толпа, суета.
Чемоданы, коляски, галдёж, паспорта…
На часах без немного двенадцать.
Наплевать бы на всё – и остаться!
Ветер гонит листву под высокий бордюр.
Ему – что? Он свободен. То весел, то хмур
Он в экстазе безумного танца…
Наплевать бы на всё – и остаться!
Объявили посадку. Ещё полчаса –
И я тоже умчу за леса, в небеса.
Что с того, что хочу я остаться,
Если ты не даёшь даже шанса?
БЕЛЫЙ ТАНЕЦ
Вальс объявили белым танцем.
Я тыщу лет не танцевал.
А ты, украшена румянцем,
Поставив наскоро бокал,
Присела в кротком реверансе
Передо мной, передо мной
И закружила в беломтанце,
О, боже мой, о, боже мой!
Мелькали лица, лица, лица,
Богатых тканей пересвет…
За пять минут успел влюбиться
На много лет, на много лет.
С тех пор я каждое мгновенье
С восторгом в памяти храню.
И с тех же пор (о, наважденье!),
Я белых танцев не люблю.
* * *
Я бы спел тебе другую песню –
Как листву срывает с тополей,
Как хочу лететь с тобою вместе
Вслед за плавным клином журавлей,
Как приметы осени унылой
Для свиданий тайных хороши –
Так, чтобы промокнуть что есть силы
И согреться где-нибудь в тиши,
Как круги расходятся по лужам,
Словно мысли в пьяной голове,
Как мне очень, очень нужно
Хоть немного нравиться тебе…
* * *
Если даже я скажу «не люблю»,
Ты ведь знаешь, это только слова.
До тебя я жил, как кум королю,
Был свободен, как под ветром трава.
Просыпался и не думал о том,
Чем под вечер успокоится день –
Под его благословенным крылом
Добросовестно отбрасывал тень.
А теперь я, словно паинька-паж,
За тобой иду бездумно след в след,
Пью любовь из одурманенных чаш
И ловлю твой заколдованный свет.
Песни грустные на зорях пою,
До закатов доживаю едва…
Если даже я скажу «не люблю»,
Ты ведь знаешь, это только слова.
© 2007—2024 Союз писателей Кузбасса