Николай Игнатенко. Возвышенность – невольная черта

Рейтинг:   / 6

ПлохоОтлично 

Подробности

Категория: Поэзия

Автор: Николай Игнатенко

Просмотров: 2565

2014 год, Выпуск № 1

* * *
Снег сошёл.
Лёд, как утренний дым.
Наконец-то беременны реки
от под лёд подступившей воды,
а казалось — замёрзли навеки.

Снова в горле пульсирует ком,
от предчувствий и от пробужденья,
будто всё это будет потом —
и весна и моё  возрожденье.


* * *
Ледоход на Томи. И я мысленно с ним.
Подмывает туда устремиться,
где звериное шествие вздыбленных льдин
да внезапно возникшие птицы.

Ледоход. Он как жизнь: не воротишь назад,
русло  грубо пройдёт, без утайки.
Знать бы, льдины о чём меж собою шуршат,
да кричат ошалевшие чайки.


* * *
Сорок лет мы с тобою приятели, Томск,
с абитуры гулять пристрастился.
От ростральных колонн, обозначивших мост,
чтоб в Ушайку трамвай не свалился,

до обрыва к Томи – там, где Лагерный сад,
полчаса прошагаю с улыбкой,
по пути наполняя в душе тихий сайт
всем увиденным, вспомненным, зыбким.

Томь река – под обрывом, за нею простор.
И – восторг, и мурашки по коже…
Жить и жить бы еще, ну, хотя бы лет сто –
всё равно не нажился бы тоже.

А прогулка дает новый импульс крови,
и опять я бесстрашен и молод.
Город встреч и потерь, город первой любви,
жизни всей моей прожитой город.

Мы еще поглядим на твои купола!
Мы еще погуляем беспечно.
От тех мест, где ушедшая юность цвела
и до тех, где мы ляжем навечно.

Но по нам, уходящим, ты, Томск, не грусти,
праздник жизни в тебе – нескончаем.
Скольким людям тебя предстоит обрести!
Вот наступит зима – подсчитаем.

***

Виктору Колупаеву

Мы сидели на Кирова в сквере.
Временной ли, пространственный пласт
ты словами скреплял. Я поверил,
хоть и знал: Колупаев – фантаст.

Это было в двухтысячном. Летом
бабьим. Да и под вечер чуть-чуть,
и со мной, неизвестным поэтом,
говорил ты – великий молчун.

Как добрался умом до выси,
от которой, наверно, угас?
И какие великие мысли
ты молчал среди суетных, нас?

Нет у времени памяти. Может,
у пространства? Да кто же поймет?
И зачем до сих пор меня гложет
разговор незаконченный тот?

***
    Эдуарду Бурмакину

Октябрь. Въедливая слякоть.
Листва последняя летит.
Души израненная мякоть
всё кровоточит, всё болит.

А ветер грубо, приставуче
рвёт полы тонкого пальто.
И это есть тот самый случай
сказать, что живы мы – зато.

Мы вовсе не сродни природе —
зимой она почти мертва.
А вот у нас, назло погоде,
душа озябшая жива.



* * *
По крыше дождь – как снотворное,
с утра – небосвод голубой.
Проснуться в деревне – здорово,
особенно рядом с тобой.
Мой дом из сухого дерева,
он молод, ему двадцать лет,
он думает, что ты стерва,
а я улыбаюсь: «Нет».
Ты просто – райская птица,
ты в доме, как в клетке, живешь.
Он только тебя боится,
он думает: подожжешь.
Печалится, что из дерева
и жил-то лишь двадцать лет,
и думает, что ты – стерва,
а я улыбаюсь: «Нет».
Жалуется соседям,
что тянешь меня в города,
боится, что мы уедем,
         и я улыбаюсь: «Да!»


         * * *

Придавила крылья осени
снегом ранняя зима.
Ты совсем меня забросила,
одинокая сама.

На работу ходишь, в гости ли —
твой тебе начертан путь.
Я хотел на крыльях осени
улететь куда-нибудь…




    ЗАКАТ

Июньский вечер. На траву
вот-вот опустится прохлада.
Там, где кончается ограда,
я лягу, глядя в синеву.

Потом взгляну из-под руки,
как за рекой, лучи скрывая,
закат бесшумно догорает,
роняя в воду огоньки.

А на Оби такая гладь,
как будто кончилось теченье,
как будто в данное мгновенье
река решилась умирать.

У ивы листья вороша,
вдруг воздух двинется в дорогу.
Наверно, это рвется к Богу
реки бессмертная душа.


* * *
Зажгите звезды, погасите свечи,
коснитесь лбом холодного стекла.
Как быстро наступает зимний вечер,
как быстро наша молодость прошла!

Вон в небе Путь проглядывает Млечный,
и в сердце холод продолженьем тьмы.
Конечно, жизнь поток являет вечный,
вот только жаль, что в нем не вечны мы.

Мы все частицы вечного стремленья
рассеять мрак, дать жизнь своим мирам.
Ах, скольким еще вспыхнуть поколеньям
и скольким еще гаснуть, как и нам!

Стекло в окне остудит лоб горячий,
и голос бездны снова станет тих.
Как горько, что не может быть иначе,
что мы не больше, чем одни из них.

Не главное ли нам предназначенье:
исполнить жизнь, дать продолженье ей?
Бушует в окнах зимнее свеченье.
Не потому ли грусть еще сильней?

МЕТЕЛЬ

                      Михаилу Андрееву

Метель! Как здорово, ей-богу,
идти, отворотив лицо,
ногами находя дорогу,
уткнуться, наконец, в крыльцо.

И снег,  стерев с лица ладошкой,
в избу, как в теплую купель,
войти и кинуться к окошку:
какая чудная метель!


* * *
Возвышенность – невольная черта
ландшафта или вдохновенья.
Топтать газон, не делать ни черта
и брать тайком у птиц уроки пенья.

Потом упасть на рыжую траву,
глазами в кроны сосен упираясь,
и чувствовать всем телом, что живу
и умирать пока не собираюсь.


* * *
Ну и ладно! Высокой не будет судьбы.
Будет дом, будет дым из высокой трубы,
и - поленья  гореть, обращаясь в тепло
будут так, чтобы было на сердце светло…
Но, наверно, высокой не будет судьбы.
А хотелось бы выше взлететь городьбы,
устремиться бездумно в небесную высь,
куда искры из печки уже поднялись,
рассмотреть на земле потаенную пядь,
где захочется мне и тебе умирать.


* * *
В кругу друзей прошедшим летом
мне стала истина ясна:
поэты пишут для поэтов,
но им сочувствует страна…


СЕСТРИЧКА  КАТЯ

Тебя под белым халатиком,
так мало, ты так воздушна,
что назову тебя Катиком,
не Катей и не Катюшей.

Бежишь по палате ртутью,
улыбчива, брови стрелочками.
Неужто близка ты сутью
со всеми другими девочками?

О них и думать не хочется,
души в них нет как субстанции.
Им плачется и хохочется,
но не на моей станции.

А я под твоим халатиком
воображений настрою башни
и назову их Катиком
и спрячу от глаз подальше.

         ГИТАРА И СЛОВО

Страсть гитары. Вино «Мадера».
Струнный всплеск как испуг, как зов.
У тебя такая манера
петь, едва лишь касаясь слов.

И хоть звук гитары раскошен,
а твой голос, как шелест листов,
все равно мне, милая, тошно
быть навечно галерником слов.

Ни компьютера, ни бумаги
не хочу под рукой иметь.
И в груди зреет ком отваги,
заставляя скандалить и сметь.

Я бы мог записать словами
непочатую нежность души
ту, которая между нами,
та, что требует: не дыши!

Но ведь это – опять потеря,
якорь слов тормозит восторг.
Я в любовь обреченно верил,
но не верил в ее итог.

Потому что в подлунном мире,
где твой голос и нежен и нов,
даже рядом, в твоей квартире
я навечно галерник слов.

Друг для друга кто интересен
так, что бросить творить готов?
Как быть страстным помимо песен
и влюбленным помимо слов?