Главное меню
Выпуски журнала
Адрес редакции:
650000, г. Кемерово,
Советский проспект, 40.
ГУК "Кузбасский центр искусств"
Телефон: (3842) 36-85-14
e-mail:
Этот адрес электронной почты защищен от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра.
Юлия Лавряшина. Серебряный ключ. Роман. Журнальный вариант
Рейтинг:
/ 5
- Подробности
- Категория: Проза
- Автор: Лавряшина Юлия Александровна
- Просмотров: 4950
****
Его разбудил дождь. Насквозь промочив старый плед, в который неумело завернули младенца, вода холодом растеклась по коже, заставила едва слышно захныкать. Но мать не торопилась на его зов, и ребёнок заплакал обиженно, громко, пытаясь высвободиться из мокрых пут. Он не догадывался, что никто и не мог прийти к нему на помощь, ведь люди не появлялись ночами в железнодорожном тупике.
Можно было плакать всю ночь и к утру затихнуть навсегда от переохлаждения, если б в Новосибирске не было «Кобры» - отряда юных волшебников.
- Вот ты где!
Ромка Филиппов осторожно поднял с земли мокрый свёрток с новорожденным. Потом сделал сердитую гримасу, положил ребёнка обратно и рывком стянул с себя куртку. Стараясь не суетиться, чтобы не уронить малыша, Ромка торопливо извлёк его из мокрого пледа и завернул в куртку, нагретую собственным телом.
- Теперь хорошо? – шепнул он.
Ребёнок выгибался внутри, требуя чего-то ещё и сдавленно хныча. Вдали раздавался привычный перестук колёс, отрывистые гудки, составлявшие музыку его детства, которое сам Рома уже считал законченным. Хотя дело было не в возрасте. Детство кончается, когда человек узнаёт, как болит сердце. А сегодня оно ныло до того, что Ромка едва распознал неслышный обычным людям зов малыша, попавшего в беду. Ведь утром Настя Ильина уезжала в Кемерово. Похоже, навсегда…
- Ромка?!
Он так и онемел от звука её голоса: «Волшебство?!» Но никакого чуда не произошло – Настя возникла из темноты, шагнув из долгих струй. Её длинные волосы стекали по жёлтой куртке, слабо светившейся в ночи. И робко протянула руку к ребёнку:
- Вот кто звал! Ты первым успел.
Озябшие губы с трудом шевельнулись:
- Ты тоже уловила?
- Я не спала. Ну? Побежали?
- Может, тебе вернуться домой? – засомневался Ромка. – Простынешь ещё…
Она упрямо мотнула головой. Чуть вытянутые карие глаза, который Ромка про себя называл «оленьими», превратились в чёрные стрелки.
- Ещё чего! Я тебя не брошу.
Спорить с ней бесполезно. Характер у этой маленькой ростиком девочки был что надо, иначе её не приняли в «КОманду доБРА», спасающую детей, попавших в беду. И сейчас Настя тоже первой бросилась вперёд, ведь на руках у Ромки был младенец, и нужно было выбирать безопасный путь. Вскидывая растопыренную пятерню, она предупреждала о размытых ямах, раздвигала свисавшие ветви и отбрасывала опавшие, чтобы Ромке не приходилось прыгать через них. Он сразу оценил, насколько легче действовать с Настёной заодно. Сильно мешало только одно: назойливая мысль о том, что вместе они в последний раз.
До детской больницы добрались бегом, опасаясь, что младенец мог переохладиться на земле под дождём. Но это заняло больше времени, чем Рома предполагал, ведь бежать с ребёнком на руках оказалось тяжеловато. Несколько раз Настя предлагала передать малыша ей, но вряд ли она смогла бы долго нести его. И Ромка держался из последних сил. Запыхался он так, что еле смог выдавить в приёмном покое несколько слов:
- Я тут… Мы нашли… Он лежал…
- Это новорожденный. Его бросили в тупике на «железке», - выступив вперёд, связно объяснила Настя заспанной медсестре. – Мать, наверное. Ну, то есть та, что родила его. Какая она мать…
Её мокрое лицо так и кривилось от злости на неизвестную женщину, которая пыталась избавиться от своего ребёнка, поручив холоду убить его. Объяснять, каким образом им, обычным на вид подросткам, удалось среди ночи уловить незримый сигнал беды, исходивший от новорожденного, ни Настя, ни Ромка не собирались. Нельзя было допустить, чтобы взрослые даже заподозрили, что в стране есть организация подростков - «Волнорез», одним из отрядов которого стала новосибирская «Кобра». Уж взрослые не оставили бы в покое ребят, обладающих волшебной силой!
Выругавшись под нос, медсестра приняла младенца в свои пухлые руки, и Ромка почувствовал, что она не даст пропасть ни этому малышу, никакому другому. Он уже потянул Настю к выходу, когда сестра окликнула его:
- Эй, пацан! Куртку-то забери.
Она ловко обернула красное тельце найдёныша больничной простынёй и прижала его к груди.
- Далеко живёте?
Они переглянулись:
- Да не очень.
- Брат с сестрой, что ли? Чаю горячего с лимоном дома напейтесь, - велела она строго. – Чего ночью-то шляетесь?
- Да так, - замялся мальчик. – Мы пойдём.
На ходу натягивая куртку, Рома бросился к двери, до которой уже добралась Настя, но медсестра опять поймала их окриком:
- Стойте!
И улыбнулась всем круглым лицом:
- А вы – молодцы, ребятки! Он бы окочурился без вас… Такими и оставайтесь, слышите?
Дружно кивнув несколько раз, они выскочили на улицу. Холодная влага сразу поползла за шиворот, заставив передёрнуться. Пока Ромка бежал с ребёнком на руках, озноб не донимал его, а сейчас решил отыграться. Сунув руки подмышки, мальчик сбежал с высокого крыльца:
- Пойдём, я тебя провожу. Твои не заметили, когда ты ушла?
Пристроившись рядом, Настя вздохнула:
- Надеюсь. Главное, чтоб Анька не сдала, если проснётся. Её вечно ночами пить тянет, - она усмехнулась. - С чего эта медсестра взяла, что мы с тобой – брат с сестрой? Разве мы похожи? У тебя глаза голубые, у меня – карие. И волосы у тебя намного светлее.
- С Аней вы тоже нисколько не похожи, - напомнил он и вздохнул. – Жалко, что ты мне не сестра.
- Почему это – жалко?
- Ну, тогда тебе не пришлось бы уезжать.
- Тогда всё вообще было бы по-другому, - возразила Настя. – Может, ты и не горел бы желанием, чтоб я всё время крутилась рядом.
Ненадолго задумавшись, Ромка согласился:
- Вообще-то, да. Хорошо, что ты мне не сестра. Но жалко, что тебя увозят в Кемерово.
- Никто меня не увозит! Мы просто переезжаем. Там квартира большая, и работа у папы. Там мы снова будем все вместе. Это же важно, понимаешь?
Но вдруг, остановившись, со злости топнула по луже:
- Да кому я вру?! Я тоже не хочу никуда уезжать! Но я же так мечтала, чтоб родители помирились… Вот и домечталась.
Больше всего Ромке хотелось сказать сейчас: «Останься! Пусть они едут, куда хотят. А ты оставайся здесь». Но он понимал, что Насте всего двенадцать и она не может жить одна, а предложить своих родителей в качестве замены Ромка не мог. Не только потому, что вряд ли они пришли бы в восторг, если б он привёл к ним в дом девочку… Главное, Настя любила своих ненормальных маму и папу и ни за что не согласилась бы предать их. Даже ради него. Не было в ней склонности к предательству, и это Ромка очень ценил в своей маленькой подружке.
- Давай, как будто мы – рыбы! – вдруг крикнула она, вытянула руки над головой, соединив ладони, и, согнувшись, заскользила между струями, точно плыла.
Сразу повеселев, Ромка «поплыл» за ней следом, потом догнал и пристроился сбоку.
- Ты – кто? Я – дельфин!
- Хитрый какой! Это я хотела дельфином… Ну, ладно, я тогда… акула!
Он шарахнулся в сторону:
- Э! Ты меня не съешь?
- Я – добрая акула.
- Таких не бывает, - Ромка подумал, что это подходит и к самой Насте и на мгновенье затосковал.
Заглянув ему в лицо, она оскалилась:
- Видишь, какие у меня маленькие зубы? Я – акула-вегетарианка!
Она остановилась:
- Правда-правда бывают такие хищники! Я как-то по телевизору видела медведя-вегетарианца.
- Из зоопарка, наверное? – скептически уточнил Ромка. И когда она кивнула, добавил - Ему просто западло было есть мясо, которое не сам поймал.
Шлёпнув его по плечу плавником, Настя расхохоталась:
- Ну, конечно! Медведь с принципами? Это ещё круче, чем вегетарианец! – и вдруг смущённо заморгала. – Что? Что ты так смотришь?
Ему пришлось переждать, пока перестанут дрожать губы и он сможет проговорить:
- Ты… В этой куртке… с мокрыми волосами… Ты похожа на девочку с Луны.
Она спросила шёпотом:
- А ты когда-нибудь видел девочку с Луны?
Мотнув головой, Ромка уверенно произнёс:
- Но если б существовала лунная девочка, она была бы в точности такой.
Несколько секунд Настя смотрела на него молча, потом переплела свои холодные пальцы с его, и потянула к дому.
…Тихонько пробравшись в Настин подъезд, они остановились в тёмном углу под деревянной лестницей. Ромка набрал в грудь воздуха, чтобы сказать наконец те важные слова, которые готовил для прощания. Но не успел он произнести и звука, как наверху скрипнула дверь, Настина мама перегнулась через перила и сердито прошипела:
- А ну, марш домой! Это ещё что такое?!
Отшатнувшись от него, Настя бросилась вверх по лестнице, а Ромка выскочил под дождь и опять пустился бежать, на ходу пытаясь сообразить, как объясняться с отцом. Если тот не проснулся, когда Ромка уходил, может, всё и обойдётся, но на всякий случай необходимо придумать легенду… Что могло убедить родителей в том, что ему необходимо было выйти ночью из дома? Есть ли вообще в мире что-то такое?
«Настя», - он подумал о ней, и сразу сделалось чуть теплее, хотя дождь только усиливался. Отец должен понять, как невозможно усидеть дома, когда твоя девочка живёт в одном городе с тобой последние часы. Было, конечно, стыдно использовать Настин отъезд в качестве отмазки, ведь на самом деле Ромка вовсе не собирался проводить ночь у неё под окном, но ничего более убедительного в голову не приходило.
Вытащив телефон, он обнаружил, что уже второй час, а Настин отец назначил отправление на шесть утра. Они могли бы проговорить ещё целых четыре часа! Как мама заметила её исчезновение? Аня сдала? С Настиной сестрой приходится держать ухо востро! Не проследит, так сама придумает какую-нибудь пакость. Нужно иметь очень большое сердце, чтобы продолжать любить такого человека, после того, как он обгадил твою жизнь не раз и не два. У Насти было именно такое…
Ромка остановился посреди пустого сквера: «Так я больше не увижу её?! Я же ничего не успел сказать!» От этой мысли внутри стало так пусто и холодно, будто мгновенно образовалась гигантская воронка, вытянувшая всё из души. Если сейчас он вернётся домой, то наверняка уснёт так крепко, что слабенький будильник телефона ни за что не разбудит его. А родители в последнюю неделю августа позволяют ему отсыпаться вволю и будить точно не станут. Когда он проснётся, Настя уже будет по пути в Кемерово…
****
Дождь отсчитывал на жестяном козырьке подъезда последние минуты её жизни в родном городе. Тягучим струям было всё равно, где поселится семья Ильиных. Да и Кемерово не так уж далеко от Новосибирска, где останется этот дождь, этот дом, целых двенадцать прожитых Настей лет… А ей было страшно уснуть, ведь глупо же просто взять и проспать единственную оставшуюся ночь.
Конечно, она уже переживала похожее год назад, когда родители разводились, и Настя в первый раз уехала с отцом в Кемерово, а мама с Аней остались в Новосибирске. Но тогда всё, казалось, было не взаправду, именно потому, что их раскидало по городам, и это выглядело чудовищно неправильным, и не могло остаться так навсегда. А вот теперь всё выходило всерьёз…
«Опять в тот же класс тащиться? К уродам этим? – Настя рывком перевернула подушку и уткнулась лицом в мягкую прохладу. – Может, в другую школу пойти? Там же есть на Весенней… Даже чуть ближе к дому. Ага, а папа решит, будто я струсила! Да ладно - папа… Я сама буду думать, что струсила».
Подзабытые физиономии кемеровских одноклассников выплывали из темноты, уродливо искажаясь, как будто это были отражения в выпуклом боку чайника. Хотелось прямо стукнуть в нос каждому, и Настя подёргивалась под одеялом, но не разгоняла видения. Ведь за ними маячило лицо, в которое слишком больно было смотреть. Ромкины глаза светились во тьме голубыми звёздочками, и Настя руку дала бы на отсечение, что её лучший друг тоже не спит сейчас и также смотрит в темноту. Ведь и для него эта ночь была последней. Завтра они уже не увидятся. Папа решил, что им почему-то необходимо выехать в шесть утра. Ни один мальчишка не способен добровольно подняться в такую рань, чтобы попрощаться ещё раз.
Ни один, кроме Ромки Филиппова. Она поняла это, когда выползла из подъезда с сумкой в одной руке и надкушенным бананом в другой. И увидела во влажной серости утра белёсые перья его волос, отросших за лето. Самое волшебное лето её жизни…
Выронив сумку прямо в лужу, Настя бросилась через двор, не обращая внимания на возмущённый оклик отца, усеянного брызгами.
- Ты пришёл! – выдохнула она, замерев в метре от Ромки.
- А ты уезжаешь, - произнёс он так потерянно, точно до последнего не верил, что это случится на самом деле.
- Не на другую планету же…
Ромка кивнул, но подбородок его едва заметно дёрнулся. Когда тебе всего тринадцать лет, триста километров до соседнего города так же не преодолимы, как триста парсеков. Кто отпустит его в Кемерово? А если удрать тайком, хоть на день, где взять деньги? Можно попробовать накопить, но родители почти не давали ему на карманные расходы. Отец считал, что это «западные заскоки» и деньги только портят детей. В чём-то Ромка был с ним согласен, ведь их команде волшебников уже сто раз приходилось возиться с пьяными или обкуренными пацанами. Да и девчонки попадались… Но сейчас пустые карманы так и жгли ему руки.
Правда, было кое-что пострашнее безденежья… Как пережить, если он всё же примчится к Насте, а в её глазах не увидит ничего, кроме удивления? Ромка обещал ей, что нить между ними не порвётся никогда, но ведь он говорил за себя.
- Я сразу же напишу тебе «ВКонтакте», - она привычно заглянула снизу ему в глаза. – Мы не расстаёмся, Ромка! Мы просто не будем видеться. Какое-то время… Может, мы приедем следующим летом!
- А если нет? Тогда уже… Пока тебе не исполнится шестнадцать – не увидимся.
- Это очень долго! – её взгляд стал умоляющим, точно в Ромкиных силах было что-то изменить.
- Очень, - вздохнул он. - Но по-другому нельзя.
- Можно! – её узкие ноздри строптиво дрогнули.
А у Ромки ответно дрогнуло сердце: «Ради меня она отказалась бы от своей волшебной силы?! Раньше на целый год? Ведь ей нельзя будет видеться со мной, когда мне стукнет шестнадцать! Неужели она пойдёт на это?!»
Ему захотелось погладить её гладкие светлые волосы, стекающие по плечам длинными прядями, но он не решился даже протянуть руку.
- Настя, пора!
Её мама уже направлялась к ним, и Ромка на всякий случай отступил на шаг. Сердито оглянувшись, девочка бросила сквозь зубы:
- Иду!
Её глаза, которые Ромка про себя называл «оленьими», страдальчески расширились. Ему показалось, что Настя, его Настёна, чего-то ждёт, наверное, каких-то особых слов. И он точно помнил, что заготовил их ночью, тщательно продумав каждое, но растерял по дороге, когда бежал к их старому дому, задыхаясь от страха, что опоздал.
- Ну?
Она ждала, а он молчал, оцепенев от собственной тупости. Сейчас Настёна проклянёт его со злости и увезёт с собой одну только ненависть. И никогда больше не напишет и не позвонит. У Ромки даже сердце остановилось от ужаса, но слова по-прежнему кружились где-то рядом, не даваясь ему.
И вдруг она улыбнулась, показав знакомую щербинку между зубами. Ромка едва не присел, когда Настя легко опустила руки ему на плечи и коснулась губами щеки, обдав банановым ароматом. Ахнула её мама, отец издал удивлённое восклицание, громко хмыкнула младшая сестра, но Ромка ничего этого не услышал – в его ушах звенели цветочные колокольчики. До сих пор он и не подозревал, что цветы могут издавать такие чудные звуки!
А потом маленький двор наполнился тишиной… Внедорожник Ильиных повернул за угол дома, и только Настин взгляд остался в воздухе. Не шевелясь, Ромка смотрел на него и тянул к себе, чтобы вобрать и оставить навсегда. Детство – время подневольное. Что он мог сделать, чтобы удержать Настю в Новосибирске? Опять рассорить её родителей? Этого она не простила бы… Да Ромка и сам не простил бы себе, если б лишил Настёну счастья, которое трепетало в ней, когда она сообщила, что её мама с папой вновь решили пожениться.
- Как маленькие, честное слово! – добавила она тогда, но было заметно, что ей даже думается о них с нежностью.
Из подъезда вдруг выскочила Машка – взъерошенная, в заношенном халате. Дико озираясь, она метнулась в одну сторону, в другую, не замечая Ромки, пока он не крикнул:
- Она уехала.
- Блин! – завопила Машка, ничуть не заботясь о том, что перебудит весь дом. – Выброшу этот чёртов будильник!
Её голос сорвался, и девочка села на ступеньку, уткнувшись лицом в голые колени. А Ромке вспомнилось, как ещё пару месяцев назад Машка с компанией измывались над Настей, появившейся в их дворе. Помнила ли она об этом? Наверное, старалась забыть, как не вспоминала о плохом сама Настя с тех пор, как они подружились.
- Вы ведь попрощались вчера, - напомнил он.
Маша подняла голову. Лицо у неё было красным и злым.
- Вы тоже, - буркнула она. – Я тебя засекла вечером. Чего ж ты примчался?
Не ответив, Ромка пожал плечами: «Это ты меня ещё ночью не видела!» И небрежно спросил:
- У тебя мой номер есть? Звони, если что. Может, опять помощь потребуется. Хотя лучше бы – нет…
- Ты тут больше не появишься, - подтвердила она непрозвучавшее. – Ясное дело.
Он махнул рукой, прощаясь, и направился к своему дому, когда Машка крикнула вслед:
- Эй! Ты не смей её забывать, понял? Лучше девчонки ты в жизни не найдёшь. Увижу с другой – башку оторву!
Расхохотавшись, Ромка ускорил шаг, чувствуя, как полегчало от глупой Машкиной угрозы. Забыть Настю? О чём она?! За это лето они пережили вместе столько, что другим на целую жизнь хватит! Ромка быстро шёл в сторону, противоположную той, куда увезли Настю, и видел, как уверенно натягивается между ними та самая нить, которой не мог разглядеть никто на свете. И был уверен: Настёна тоже чувствует её натяжение…
****
- Что ты там пишешь? – ревниво поинтересовалась Аня, внезапно проснувшись на ухабе, в который машина угодила колесом.
Настя отозвалась уклончиво:
- Да ерунду всякую.
И подвинулась на сиденье так, чтобы сестре не виден был экран нового ноутбука, который на днях подарил ей отец. У Ани-то свой появился ещё раньше, когда она приходила в себя в больнице после взрыва, уничтожившего их подъезд. И Настя не могла завидовать, до того было жаль сестру, казавшуюся такой несчастной и совсем худенькой с маленькой забинтованной головой и тёмным личиком. Хотя, если разобраться, зачем ей ноутбук? Никаких историй Аня не сочиняет, а рисует только на бумаге. Конечно, рисует отлично, это признал даже Ромкин дед-художник, который целый свет терпеть не может, и начал заниматься с Аней.
А накануне вечером Настя обнаружила сестру сидящей прямо на полу среди своих новых рисунков, едва различимых в свете маленького бра на стене старого дома, куда их переселили после взрыва. Она не сразу догадалась, что Аня плачет. Но когда заметила блестящую дорожку на смуглой щеке, так и бухнулась рядом на колени.
- Эй, ты чего?!
- Он… - Аня судорожно втянула воздух и плечики её затряслись.
- Он? Кто он?
- Он сказал: из меня выйдет толк.
- Ромкин дед? – догадалась Настя. – Ну, ясное дело! Ещё бы он по-другому сказал.
Аня качнула головой:
- Он же никого не хвалит… Взрослые художники к нему приходят, знаешь, как он их! Страшно слушать…
- А тебя похвалил! – Настя тряхнула её за плечи. – Так чего ж ты ревёшь?
В отчаянии стиснув кулачки, Аня выкрикнула со злостью, напомнившей Насте тот страшный день, когда сестра ненавидела её из-за Ромки.
- Но я же уезжаю! Кто будет заниматься со мной в Кемерово?
- Да кто-нибудь уж найдётся… Там же Союз художников есть. И художественное училище на Радуге. Не помнишь? Там подруга бабушкина рядом жила, мы в гости ездили…
Хмуро сдвинув брови, Аня начала собирать рисунки:
- Не помню.
- Ты Сергея Васильевича спроси, он посоветует какого-нибудь дядьку. Он-то знает!
- Я не хочу какого-нибудь! Я хочу самого лучшего учителя.
- Пусть лучшего посоветует. Чего ты истеришь? Думаешь, мне легко уезжать? У меня тут тоже… всё! – не решившись перечислять, заключила Настя.
Аня хлюпнула носом:
- Ромка…
- И Ромка тоже.
О новосибирской «Кобре», как и о «Волнорезе» в целом, Аня ничего не знала. И о том, что сестру наделили волшебной силой, не догадывалась. Ребята не согласились принять Аню в команду, им казалось, она способна заботиться только о себе, а они были призваны спасать других детей. Насте было немного обидно за сестру, но она не могла не согласиться, что в чём-то мальчишки правы…
…Аня покосилась на пальцы сестры, бегающие по клавиатуре:
- Ромке пишешь?
- Можно подумать, кроме Ромки мне и думать не о чем! – огрызнулась Настя.
И уткнулась в ноутбук, чтобы сестра не заметила, как обожгло ей щёки стыдом: «Не успела уехать, а уже предала!» На её счастье Аня уже вертела головой:
- Мы где, а? Я долго спала?
- Болотное проехали, - весело сообщил отец. – Половины пути как не бывало!
Большими пальцами он отстукивал на руле ритм песенки, звучавшей по радио, и в такт кивал головой. За окном была сплошная хмарь, а отец сиял так, будто отражал солнце. И верилось: он и вправду счастлив от того, что они вернулись к нему. Или он к ним – как посмотреть!
«А нас с Ромкой растащили по разным городам… Теперь между нами всегда будет это Болотное», - опустив крышку ноутбука, Настя уткнулась в окно, по которому стекали наискосок изломанные струйки дождя.
- Спортсмены выходят на финишную прямую! – следя за каплями, бегущими наперегонки, забормотала она. – Первым уверенно идёт бегун по правой дорожке. Нет, смотрите! Его обгоняет сосед слева… О, нет! Они сливаются!!! Теперь они едины!
- И непобедимы! – вставил отец.
Мама откликнулась смехом, и Настя уже хотел продолжить, но вдруг знакомое ощущение тревоги нахлынуло с такой силой, что закололо пальцы. Ещё не успев перевести взгляд на лобовое стекло, над которым упорно трудились «дворники», она увидела светловолосого, как Ромка, мальчика лет десяти. Он стоял на обочине трассы и вертел головой. «Не беги!» - едва не вырвалось у неё. А в мозг уже больно впилось: «Мы?!»
Внезапно время растянулось. Мальчишка в серой куртке, почти неразличимой из-за дождя, как в замедленной съёмке подался вперёд, выбросил ногу, разрезал телом косые струи. Пугаться было некогда. Волшебный фонарь, который Настя носила в себе в тайне ото всех, уже включился сам. Его луч опоясал руль, крутанул вправо, вырвав из рук отца. Он был сильным человеком, их отец, но тягаться с внутренней силой старшей дочери не мог.
Ужас отразился в зеркале заднего вида… От многоголосого вопля у Насти помутилось в голове. А их «Тойота» уже оторвалась от шоссе, которое перебегал мальчик с перекошенным от страха лицом. Стукнувшись головой, Настя выронила ноутбук, попыталась поймать его, но пальцы схватили пустоту. За секунду до того, как острая боль из правой руки метнулась в голову и погасила свет, будто бы разбив лампочку, девочка успела понять: «Добежал…»
Того, как приехала «Скорая» и увезла её назад в Болотное, Настя не помнила. Очнулась уже в травмпункте и обмерла, увидев перед собой белое пространство. «Это потолок!» - от простой мысли полегчало, но только на секунду. В следующую вопросы так и взорвались в голове: «Почему я лежу? Что случилось? Мальчишка… Он жив? А я?!»
- Не шевелись, малыш, - услышала она отцовский голос. – У тебя рука сломана. Надеюсь, только рука.
«Которая?» – хотела уточнить Настя, но боль уже дала о себе знать.
Мама заглянула ей в лицо:
- Как голова? Ты меня понимаешь?
- Э-э, - промычала Настя, вывалив язык на бок. – Вы кто, тётя?
Но тут же пожалела о дурацкой шутке, потому что мамино лицо побелело от ужаса. Протянув над Настей руку, отец сжал плечо жены:
- Да она придуривается! Значит, в полном порядке.
- Я – придурка, - девочка зашлёпала губами и скосила глаза.
И довольно ухмыльнулась, услышав смешок сестры, устроившейся где-то в изголовье. Не видя, Настя почувствовала её и улыбнулась: не навредила Ане, спасая другого ребёнка.
- Видишь? Сейчас гипс наложим и дальше двинем, - наклонившись, он заговорщицки шепнул: - С гайцами я уже всё решил.
Его губы быстро прижались к Настиной щеке, и она удивлённо заморгала.
- Ты простишь меня?
- За что?
Но уже всё вспомнилось. Только объяснить отцу, что это она отправила машину в кювет за секунду до того, как он мог сбить мальчика, было невозможно. У её папы останется чувство вины перед ней…
«Ну, и пускай, - решила Настя, левой рукой сжимая его ладонь. – Может, водить осторожней будет! Главное, все живы».
Но пока ей делали рентген и накладывали на правую руку гипс, она продолжала терзать себя: слишком велик был риск для её семьи, имела ли она права подставлять их, спасая незнакомого мальчишку? А если бы руку сломала не она сама, а её сестра? И не смогла рисовать… Ладно, если б какое-то время, а вдруг пальцы вообще перестали бы слушаться её?
«Это уже не рука сломалась бы, а целая жизнь, - Настя кусала губы, хотя никакой боли после укола не чувствовала. – Но что было делать? Пацан точно выскочил бы прямо нам под колёса! И мог вообще погибнуть».
Узнать наперёд стоила ли Анина судьба жизни этого мальчика, было невозможно. Такие ситуации, когда нужно делать выбор, оказывались самыми мучительными для Насти и её друзей, ведь никто из них не родился ясновидящим. И вообще размышления о том, что одним человеком можно пожертвовать ради другого, попахивали фашизмом…
Настя подумала с тоской: «Увидеть бы Ромку! Поговорить обо всём этом. Что он сказал бы? Я ведь ещё начинающая волшебница, мне нужно советоваться с кем-то!»
Своё дело Ромка Филиппов знал хорошо и в то же время не был занудой. Да что там! Ромка был именно таким, как надо. И только он один в целом мире называл её Настёной… Она догадывалась, как ей будет не хватать его, и, может быть, с каждым днём всё больше. Странное это было чувство: семья Ильиных воссоединилась, а Настя сейчас как никогда остро ощущала своё сиротство.
****
Конечно, это опять был Ромкин прокол… Не успел разобрать пакеты с продуктами, которые притащил отец. Но кто мог подумать, что минутное промедление обернётся катастрофой?! Не было же ничего необычного, что их кот Ланс, любопытничая, сунул голову в шуршащий пакет-«майку». Он сто раз так делал и даже забирался внутрь, если продукты успевали убрать. Найдите кота, который не испытывает страсти к пакетам и пустым коробкам! Ромка не сомневался, что Ланс при желании упакуется даже в спичечный коробок…
Но на этот раз всё пошло не так. Ромка освобождал место на полках холодильника и не заметил, как голова кота застряла в перекрутившейся петле, служившей пакету ручкой. Ланс рванулся изо всех сил, но освободиться не смог. Раздался леденящий душу вопль, и он бросился спасать свою маленькую кошачью жизнь от душившей «маечки», но та цепко держала его за горло. Заорав, Ромка кинулся следом, но страх нёс животное со скоростью света, хотя на его шее висели две металлических упаковки с горошком и фасолью, несколько пачек печенья и стеклянная банка с маринованными огурчиками.
Именно она и оказалась слабым звеном - за котом стелился по квартире влажный след. И откровенно пахло мокрым делом…
- Стой, гад! – завопил Ромка, но поскользнулся и больно ударился на повороте о косяк.
Влетев в комнату, где переодевался отец, кот с размаху врубился в его ногу и был ухвачен за шкирку. Но ловкость опытного пожарного уже не особенно помогла делу – по ковру растеклась лужа маринада. Одним движением отец извлёк обезумевшего Ланса из петли и отбросил в сторону, чем тот не преминул воспользоваться и, распластавшись камбалой, заполз под кровать.
- Какого чёрта ты делаешь?! Совсем сдурел? Как теперь оттирать эту вонь?
Ромка молча смотрел в багровое от гнева отцовское лицо и понимал: что бы он сейчас ни сказал, услышан не будет. Он молча собрал с пола разлетевшиеся, как гильзы, маленькие огурчики, скинул их в пакет, и с удивлением обнаружил, что стеклянная банка вовсе не разбилась, а только потеряла крышку. Если бы на фабрике её прикрутили более качественно, ни один сумасшедший кот не смог бы её открыть. Но Ромка уже знал: когда случается несчастье – всё сходится к одному.
Добрый час они с отцом на пару отстирывали маринад с ковра, потом заодно помыли и остальную часть квартиры, а Ромка, разгулявшись, и окна протёр до блеска. Правда, отец ещё долго с подозрением подёргивал носом:
- Не пахнет? Мать не учует?
«Можно подумать, ты её боишься!» - Ромка прятал усмешку. Хотя мама его работала тренером по лыжным гонкам и рука у неё была тяжёлой, доставалось обычно только сыну. Главой семьи безоговорочно считался отец, и то, что он сейчас демонстрировал беспокойство, только веселило Ромку, которого подмывало с пафосом воскликнуть: «Не верю!» Но подставлять свою шею не хотелось нисколько, хватило и кошачьей. Тем более, отец уже отошёл и даже посмеивался над организатором генеральной уборки, руководившим из-под кровати.
Ромка с отцом уже обедали, когда пришло сообщение от Насти: «Прикинь, я руку сломала! Маленькая авария. Так было надо. Левой набираю! Капец». Подавившись котлетой, Рома замычал, раскачиваясь взад-вперёд, как дурачок из соседнего двора, шарахавшийся от автомобильных гудков.
- Что?! – испугался отец и на всякий случай хлопнул его по спине.
Изо рта вылетел кусочек фарша, и Ромка просипел:
- Настёна в аварию попала!
- Жива?!
- Рука сломана. Правая. В самый раз – в новую школу с гипсом тащиться!
Отец оптимистично предположил:
- Зато никто не обидит.
«Не факт», - усомнился Ромка. О том, с какими ребятами Настя училась в кемеровской гимназии, он помнил по её рассказам и если ей придётся идти в тот же класс, гипс от насмешек не спасёт. Им, конечно, можно здорово стукнуть по башке… Он еле удержался, чтоб не расхохотаться за столом, вообразив, как маленькая Настёна размахивает своей костяной рукой и мочит противных одноклассников направо и налево. Но отец терпеть не мог смеха за столом, и пришлось сдержаться. Тем более, Ромка уже нарушил обеденную тишину, когда подавился котлетой.
Неожиданно отец опустил ему на плечо руку, отчего Ромка так и замер, скрючившись над тарелкой.
- Знаешь, сынок, - его голос прозвучал так мягко, что мальчик почувствовал себя неизлечимо больным, - сейчас мир перестал быть огромным. Расстояния сократились. А Кемерово вообще, считай, в двух шагах! Если вы оба захотите, то не потеряетесь… Хотя только где-то двоим из тысячи удаётся сохранить школьную… э-э… дружбу. Или даже из миллиона. Ничего не попишешь! Люди вырастают и меняются. Им становятся интересней новые знакомства.
Ромка упрямо раздул ноздри:
- Мы будем теми двоими из миллиона!
- Может, и будете, - на удивление легко согласился отец. – Она – хорошая девочка, ничего не скажу. А ты у нас – просто классный! Такие люди должны держаться друг друга.
- Как вы с мамой?
Он спросил это безо всякой задней мысли, но следом понял, что отцу понравится такое предположение, и это слегка огорчило: получалось, будто Ромка пытается отблагодарить его таким образом. Конечно, было за что… Не стал же ругать, обнаружив, что сын не ночевал дома! Влез в его шкуру и понял.
- Как мы с твоей мамой, - кивнул отец.
Но почему-то опустил взгляд на сцепленные руки, лежавшие на столе. Загоревшие за лето, они казались очень тёмными, трудовыми, хотя Ромкин отец работал в пожарке и, как казалось сыну, особо не напрягался.
- Наверное, стоит тебе рассказать, - с сомнением начал он. – Когда мне тоже было лет двенадцать-тринадцать… Ну, как бы это объяснить? Была одна девочка... И было одно лето. Всего одно – на даче. Я забирался ночами на сосну, чтобы просто смотреть на занавески на её окне. Она спала в мансарде под крышей, а я сидел на сосне. И был страшно счастлив!
Кашлянув, отец почему-то отвёл глаза:
- Я никому об этом не рассказывал до сих пор. Но, думаю, тебе пора понять, что некоторые люди остаются нашими лучшими воспоминаниями. И только.
У Ромки недобро заныло сердце:
- А что с ней случилось? С той девочкой?
- Не знаю. Осенью её увезли в город, а на следующее лето их дачу заняли другие люди. Я никогда больше не видел эту девочку.
Вскочив, Ромка опрокинул табурет. Слёзы обожгли ему веки и заслонили отцовское лицо.
- А я увижу Настю! Я… Я не позволю ей потеряться! Я найду её где угодно!
Кажется, отец что-то ещё говорил ему вслед, но он бросился в свою комнату и упал на диван, едва не раздавив кота Ланса, который был крайне обескуражен внезапным нападением.
****
Эта большая квартира казалась Ане чужой. Конечно, они с сестрой бывали здесь много раз, пока была жива бабушка, но только Настя прожила здесь когда-то почти год перед первым классом и уже недавно несколько месяцев с отцом. И потому чувствовала тут себя как дома, и с радостными воплями носилась по комнатам, размахивая загипсованной рукой, как белым бумерангом. Ане же хотелось забиться в уголок и по памяти нарисовать их новосибирский дворик, или Нарымский сквер, или берег Оби…
Мама тоже потерянно бродила по квартире, как будто примеряла себя к каждой комнате и не могла найти себе места. Её никогда особенно не ждали в этом доме, и она не любила его.
«Зато отца с Наськой прямо от восторга распирает! Как они похожи – обалдеть можно! Как две капли воды», - Аню приводило это в бешенство. И страшно хотелось разбить что-нибудь из старых бабушкиных вазочек и пепельниц, до сих пор расставленных по квартире. Ведь это ей было жизненно необходимо быть похожей на отца, чтобы он чувствовал своё продолжение в младшей дочери, а не в старшей. Хотя наукой не интересовалась ни одна из них, и в этом, конечно, проявлялась кровь их матери.
Сестра налетала сзади горячим ветром:
- Помнишь? Вот тут под столом, помнишь? Это же был наш секретный шалаш! Мы залезали сюда, а бабушка притворялась, что нас не видит, помнишь?
- Ничего я не помню, - отзывалась Аня раздражённо.
Хотя отчётливо видела даже сквозь годы, как они сидят на пупырчатом линолеуме, обхватив голые коленки и хихикают, стукаясь головами. А бабушка ходит по гостиной, озабоченно приговаривая: «Где же мои девочки? Куда они подевались? А вдруг их волк утащил?!» Они хихикали всё громче, веря, что она и в самом деле не видит их и не слышит. Потом бабушка продолжала поиски в другой комнате или на кухне, а они крались за ней на цыпочках и «пугали», набросившись сзади.
Неужели им действительно было здесь так весело? Аня растерянно оглядывала вытянутую «детскую», которая казала раза в два больше той комнаты, что была у них в Новосибирске. Кажется, она стала другой… Или сама Аня изменилась?
- Иди сюда! – вопила Настя с балкона, выходившего на Театральную площадь, посреди которой ещё вовсю работал музыкальный фонтан.
Хоть Ане и не хотелось видеть ни огромное здание драматического театра с высоченными колоннами, ни широкий проспект, заполненный машинами, ни уходящую к Томи нарядную улицу с радостным названием Весенняя, она всё же поддавалась на уговоры сестры и выходила на крохотный балкончик с нарядными балясинами. Насте никак не запоминалось это слово, и она называла балясины кеглями.
- Кегли и есть, - соглашался отец, который во всём поддерживал старшую дочь.
Иногда Ане казалось, будто он вообще не хотел второго ребёнка и до сих пор сердился, что она родилась.
- Смотри! – Настя взмахнула рукой, будто дарила ей Кемерово.
Ане хотелось напомнить, что ещё в начале лета Настя сама удрала отсюда в Новосибирск и не желала возвращаться. Но не стала портить сестре настроение, ведь тогда дело было совсем не в городе, а в том, что отец слишком бурно праздновал свою свободу. Но раз даже мама простила его, придётся привыкать к этой новой реальности, в которой нет ни друзей, ни школы. И которую Аня никогда не рисовала.
«Вот! – вдруг поняла она. – Я должна нарисовать Кемерово. По-другому к нему не привыкну. Как Наське удаётся так легко привязываться ко всему новому?»
И Аня убежала в соседнюю комнату, которую отдали сёстрам. Вид с балкончика здесь был тем же, что и из гостиной, где осталась Настя, а окна родительской спальни и кухни выходили в тихий, заросший старыми тополями двор. Схватив планшет, девочка устроилась перед окном и попыталась схватить движение струй фонтана, к которым по летней привычке ещё тянулись дети, хотя было уже холодновато.
«Первого сентября придётся тащиться в плаще, - думала Аня, делая набросок карандашом. – Надеюсь, здесь пятиклассников не заставляют носить школьную форму? Терпеть не могу быть, как все!»
Ей послышалось, будто Настя с кем-то разговаривает, но не хотелось отрываться от рисунка. И Аня решила, что, скорее всего, сестра опять придуривается или «актёрничает», как говорила мама. Была у неё привычка разыгрывать ею же придуманные сценки на разные голоса. И даже мама, которая знала толк в театре, признавала, что у старшей дочери это здорово получается! Правда, Настя в прошлом году твердила, будто станет фотографом, теперь объявила, что будет писателем, а ещё режиссёром и начнёт снимать кино по своим книгам. Но скромно допускала, что сама и сыграет в своём фильме главную роль. Это было просто детство какое-то! В чём-то Аня казалась себе гораздо старше, чем сестра. Уж она-то точно знала, кем хочет стать.
Хотя… В воскресенье она проснулась раньше Насти, но решила ещё поваляться в своё удовольствие. Повернув голову, Аня увидела пульсирующую на шее сестры жилку. Она билась так часто, будто Настя бежала куда-то, между тем, дышала она ровно и снилось ей явно что-то хорошее – её губы подрагивали улыбкой. Сразу вспомнилось, как мама гордилась тем, что её старшая дочь начала улыбаться на третий день после рождения. «В ней зажглось солнышко», - мама рассказывала это по телефону, думая, будто никто из домашних её не слышит, но Аня уловила её слова и запомнила их на всю жизнь. Почему-то она считалась в семье маминой дочкой, а старшая сестра – папиной, но эти слова о солнышке, живущем внутри Насти, неуловимо меняли всё.
«Почему у неё так быстро стучит сердце? Разве во сне пульс не замедляется? Надо почитать об этом…» – размышляла Аня, глядя на спящую сестру. И даже нашла на запястье отголосок своего сердца. Оно билось до того медленно, что ей стало стыдно. Как будто это доказывало то, как торопится жить Настя, как много хочется успеть ей… Аня отвернулась от сестры и закрыла глаза.
А теперь, наблюдая за девчонкой лет пяти, вскарабкавшейся на покатый бортик фонтана, она подумала, что Настя, если б оказалась рядом, уже подскочила бы – подстраховать. А не пыталась бы разглядеть выражение лица девочки, чтобы набросать его на листе. Портреты давались Ане с трудом и даже самой не особенно нравились, но она упорно училась передавать человеческие черты. И сейчас было так важно нарисовать эту девочку в клетчатом плащике, словно сам город открылся бы через её образ.
Но устоять на мокром бортике было непросто, и девочка вовсю махала руками, балансируя. Разглядеть её лицо было невозможно, и Аню это злило. Если б можно было усадить этого неугомонного ребёнка на стул, тогда работа пошла бы бойчее. Но девочка не желала даже постоять минутку, не то, что сесть!
- Где её родители? – проворчала Аня, оторвав карандаш от листа. – Ни фига не следят за детьми…
И тут сердце её так и оборвалось: поскользнувшись на лужице, девочка в клетчатом плащике отчаянно вскинула руки. Но это не помогло ей удержаться, и обе ноги её в чёрных туфельках взлетели кверху. Аня вскрикнула и вскочила, уронив планшет. Ещё секунда и малышка ударилась бы затылком о гранитный бортик! Но то ли мощный порыв ветра, пронёсся над площадью, то ли… Нет, объяснить этого Аня не могла, хотя отчётливо видела: какая-то неведомая сила подхватила девочку и мягко опустила её на землю рядом с фонтаном.
Тут же к ней кинулась женщина в джинсах и кожаной куртке и, упав на колени, принялась ощупывать дочь. Раскрыв рот, Аня смотрела из окна на это чудо и впервые не испытывала ни малейшего желания нарисовать увиденное. Как можно было передать это карандашом?
****
Вот странно! Именно здесь, в бывшей бабушкиной квартире, наполненной свежим воздухом, я по-настоящему пришла в себя. Точно все последние дни, пока мы готовились к отъезду, я не была собой, а наблюдала со стороны, как девочка с моим лицом, Настя Ильина, складывает вещи, прощается с друзьями, целует Ромку. Даже авария по дороге и перелом руки не заставили меня очнуться…
А в Кемерово я будто вернулась в своё тело. И меня охватил такой восторг, что даже маленькое волшебство у фонтана ничуть не утомило! Сил было хоть отбавляй. Разноцветные струи тянулись со всех сторон, даря энергию солнца, их породившего. Они стекали с угловатых скал, срывались с уступов и обрушивались на зелень луга, по которой я готова была кататься от восторга. Трава была такой прохладной и ласковой, что не хотелось вставать. Я лежала, раскинувшись посреди этого чудного мира, широко открыв глаза, а радужные оттенки силы вливались в моё тело, приятно щекоча и заставляя смеяться от радости.
Аня не понимала, с чего я вдруг принялась, размахивая загипсованной рукой, носиться по комнатам, как маленькая, и даже подпрыгивать к высокому потолку, до которого было, конечно, не достать. И я не смогла бы объяснить ей всего, что со мной происходит… Да что там – ей! Я и сама-то с трудом понимала, почему вдруг и тоска по Ромке, и страх перед новыми-бывшими одноклассниками отступили, и мне стало на сто процентов ясно, что всё будет хорошо! Вот будет – и всё тут!
Это знание вскипало во мне таким ликованием, что вопли вырывались наружу, и мама не выдержала:
- Что ты с ума сходишь? Вторую руку хочешь сломать?
Можно было попытаться сказать ей:
- Это на автобусе четыре часа тащиться до Новосиба, а на машине-то за два с половиной долететь можно!
Но разве она поняла бы, о чём я? А у меня не возникало сомнений, что я не раз смогу уговорить папу съездить к нашим ребятам в гости. Ничего страшного не произошло. Зато здесь я оказалась единственной волшебницей на весь большой город! От этого меня просто распирала радость и даже гордость за себя, хотя нас обычно учат, что это не очень хорошее чувство. Но от ощущения, что детям Кемерова, кроме меня, просто не на кого положиться, даже голова кружилась, честное слово!
Правда, это здорово мешало мне писать сказку, которую я начала в дороге… По пути процесс шёл вроде хорошо, я даже сама была довольна, хотя обычно, когда перечитываю то, что насочиняла, начинаю рычать от злости. Всё оказывается совсем не таким, как представлялось, пока сердце колотилось от волнения, которое обычно называют вдохновением.
А сейчас мне вообще никак не удавалось собраться с мыслями. Похоже, для того, чтобы сочинять историю о других, необходимо освободиться от собственных переживаний. И плохих, и хороших. Одинаково отвлекают! Как друзья, например… Если б Ромка сейчас был рядом, я болтала бы с ним, а не придумывала приключения Атенаис. Никто в целом мире ещё не знал этой девочки с собакой, а я видела их, как живых, и знала, о чём они думают и как чувствуют. Это такое классное чувство! Похожее на настоящее волшебство. Так что можно сказать, что я дважды стала волшебницей этим летом, ведь раньше мне не приходило в голову записывать истории, которые придумывались сами собой. Как та, которую любила моя сестра – про Элиота на зонтике…
То, что наше сказочное лето точно закончилось, я прочувствовала, когда мы отправились подавать документы в гимназию. На этот раз мама не доверила отцу знакомство с администрацией, которое не особо удалось ему и в прошлый раз, ведь меня сунули, как выяснилось, в самый отстойный класс. И ещё мама даже слышать не захотела о школе на Весенней, куда я предложила отдать хотя бы меня. Спорить с мамой, когда она уже всё решила, - легче застрелиться! Ей жизненно необходимо, чтобы её дочери учились в «сильной» школе, а потянем мы или нет – наши проблемы.
А та школа, в которую я просилась, тоже красивая, с колоннами, хоть и не гимназия… Весь центр Кемерова, как рассказывала бабушка, строили после войны пленные немцы. Как проигравшим солдатам удалось сотворить такую солнечную красоту – уму непостижимо! Именно так и говорила бабушка: «Уму непостижимо!» Может, создавая в Сибири этот жёлто-розовый каменный цветок с белыми стеблями колонн, немцы пытались искупить свою вину за разрушенные и сожжённые русские города? Или никакой вины они и не чувствовали? Забраться бы в мысли какого-нибудь из стариканов-фашистов, которых ещё время от времени отлавливают то в Аргентине, то ещё где-нибудь! Неужели они спят себе спокойно столько лет после того, как сжигали в печах людей и протыкали штыками младенцев? И кошмары их не мучают? Так и дала бы в нос каждому, чтоб хоть дышать не мог спокойно, если спит крепким сном! И не жалко, что старый… Если уж ты – мерзавец, так это на всю жизнь!
Такие мысли о фашистах сами собой одолевали меня, пока мы шли в гимназию по проспекту, засаженному липами. Стас Якушев, перебравшийся к нам в «Кобру» из Москвы, огорчался, что в Сибири липы какие-то низкорослые. Вроде, тополя вырастают высоченными, а липам не хватает сил подняться во весь рост. Хотя мне они казались вполне нормальными деревьями – не карликовые же, как в тундре!
Может, когда-нибудь мне удастся побывать в его краях и своими глазами увидеть эти мощные деревья. А потом обнять, чтобы пропитаться их двухсотлетней живучестью. Обидно, что человеческая жизнь такая коротенькая… Когда ночами я задумываюсь о смерти, то вокруг разверзается чёрная бездна, в которую лечу, оцепенев от ужаса. И тогда я напоминаю себе, что это - детский страх. А мне уже нечего бояться, ведь где-то в глубине меня давно поселилось и живёт знание о вечной жизни. Правда, как я понимаю, я удостоюсь её лишь в том случае, если не натворю на земле ничего отвратительного. Пока я пыталась как раз с этим и бороться, но кто знает, какой мне предстоит стать в шестнадцать лет?
Об этом думать было страшновато, и сразу хотелось на что-то отвлечься. А тут как раз опавшие липовые листочки, подгоняемые ветром, помчались нам навстречу настоящей золотой ордой. И я, не удержавшись, тоненько заверещала, чтобы посмешить Аню с мамой:
- О, спасайся, кто может! Армия осени возьмёт нас в плен и засушит. Мои ножки превратятся в хрустящий черенок! А-а, спасите-помогите!
Аня захихикала, как я и надеялась, но мама дёрнула меня за здоровую руку:
- Прекрати! На тебя обращают внимание.
- А это плохо? – удивилась я. – Разве люди не об этом мечтают – чтобы на них обратили внимание?
- Не все, - коротко отозвалась она, так и не объяснив, почему это - плохо?
Потом я вспоминала этот момент и думала, что мама, сама того не зная, здорово помогла мне. Если б я не перестала дурачиться, то не уловила бы опасности, грозившей младенцу в синей коляске. Везёт же мне в последнее время на младенцев! Коляска стояла возле магазина, и в этом не было ничего особенно, то ведь мамы часто забегают за покупками во время прогулки. Меня насторожило то, что молодая женщина вышла не из магазина, а наискосок пересекла широкий тротуар. Как будто направлялась по своим делам, забыв про малыша, а потом просто наткнулась на коляску… Или…
Замедлив шаг, я быстро просканировала её: внутри был страх. Чего может бояться мать, гуляющая со своим ребёнком? Многого, конечно, но это обычно размытые опасения, неопределённые: «Забыла взять запасной памперс, а вдруг пригодится?» – вроде этого. А в этой женщине жил самый настоящий, густой страх, который просто обжёг меня. Она шла нам навстречу, ускоряя шаг, и глаза у неё были просто кричащие. Я чувствовала её боль, но не могла понять, с чем она связана. А понять это было необходимо, ведь здесь явно было что-то не так…
Когда мы поравнялись, я непроизвольно шагнула в сторону и загородила ей дорогу.
- Постойте, пожалуйста.
Мама обернулась на меня, и я почувствовала, как на губах у неё закипает возмущение: «Ну, что ещё?!»
- Отойди, девочка! – нервно выкрикнула женщина. – Я… Я тороплюсь.
- Это ведь не ваш ребёнок! – вырвалось у меня. – Куда вы его везёте?
И в этот момент из магазина вышла пожилая женщина, вскрикнула и выронила сумку. Схватившись за сердце, она заметалась по тротуару, выкрикивая:
- Где? Где он?
С силой толкнув меня коляской, похитительница младенцев попыталась прорваться, и мне пришлось отскочить в сторону. Ещё раз стукнув меня углом, она рванулась вперёд, не подозревая, с кем связалась… Направив луч своего внутреннего фонарика, я резко опустила металлическую планку тормоза, и коляска застопорилась. А страх женщины волшебным образом усилился до того, что она, вся дрожа, опустилась на бордюр и обхватила руками плечи. Я вцепилась в поручень коляски здоровой рукой, и бросила маме:
- Позвони в полицию!
Но она смотрела на меня стеклянными от потрясения глазами и не шевелилась. Аня очнулась первой и быстро набрала номер. Правда, трубку сунула маме, чтобы дежурная не посчитала этот звонок розыгрышем. В полиции очень не любят разговаривать с подростками…
- Он здесь! – крикнула я во весь голос, чтобы бабушка ребёнка услышала меня.
Между нами было уже метров тридцать, и прохожие, сгрудившиеся вокруг коляски, загородили её. Пришлось подпрыгнуть и помахать гипсом. Сидевшая на бордюре женщина подняла голову и посмотрела на меня с ненавистью:
- Чего полезла? Эта старуха бросила его… Ей плевать. А я любила бы его больше всех на свете…
- Но это же не ваш ребёнок, - пробормотала я.
Её слова заставили меня засомневаться, хотя я знала, что поступила правильно. Малыша, конечно, оставили без присмотра… Но бабушка ведь не желала ему зла! Может, она ему молоко покупала или что-то вроде этого… А его мама вообще с ума сошла бы, если б ребёнок пропал!
«Нет, я всё сделала правильно!» - убеждала я себя, стараясь не встречаться со жгучим взглядом безумной похитительницы. Не знаю, сколько я ещё промучилась бы сомнениями, если б не мама. Пока мы ждали полицию, она, обняв, отвела меня в сторону и тихо проговорила:
- Знаешь, однажды, когда тебе было года два с небольшим, ты не могла уснуть ночью. Я услышала, как ты вертишься и вздыхаешь. Обычно ты сразу же засыпала, поэтому я испугалась. Присела к тебе на кроватку, спросила, что случилось… А ты ответила: «Лежу тут, мучаюсь… Крылышков у меня нет». Так и сказала – я на всю жизнь запомнила. Так смешно и трогательно это прозвучало! Но, знаешь что, детка, похоже, у тебя есть крылышки…
****
До гимназии мы всё-таки добрались. А по пути я обнаружила вывеску, которой раньше не замечала - «Дом литераторов Кузбасса». И это как-то примирило меня с необходимостью ходить этой дорогой каждый день. Может, однажды я и решусь войти внутрь… Но не скоро, наверное. Это же просто жуть, как страшно – показать написанное тобой настоящим писателям! Одно дело Артур Кораблёв, который сам пришёл к нам в библиотеку, чтобы увезти её заведующую, которую любил тысячу лет… Да и посылать рукопись я ему собиралась по электронке. Если его и будет выворачивать от отвращения во время чтения, я этого не увижу. А тут – живые люди, с глазу на глаз…
Именно в таком положении мы и оказались с директрисой гимназии – Тамарой Семёновной. В прошлом году никто меня с ней не знакомил, и я видела эту шикарную даму всего пару раз на школьных праздниках. А тут Ане приспичило в туалет (тоже от страха, наверное!), когда мы сидели в приёмной, и мама потащила её, чтобы не заблудилась по дороге. Хотя логичнее было бы отправить меня, ведь я тут всё уже знала.
Но как раз я-то и осталась на стульчике у окна, когда Тамара Семёновна открыла дверь своего кабинета. И прилипла к нему от страха, хотя понимала, что надо встать и поздороваться. Мы смотрели с ней друг на друга, наверное, несколько веков… По крайней мере, мне так показалось.
Меня спас гипс на руке. От страха я прижала сломанную руку к груди, точно защищаясь ею, и это сработало. В голосе директора послышались нотки сочувствия:
- Что с тобой случилось, девочка?
А во мне сразу переключилось что-то, и я вошла в роль несчастной девочки, такой маленькой, такой беззащитной… Не зря же в Новосибе я с первого класса занималась в театральной студии при школе! И произнесла таким тонким, жалобным голоском, что у самой слёзы навернулись:
- Я попала в аварию. Мальчик перебегал дорогу, и папе пришлось свернуть в кювет. Слава Богу, все живы остались! Только я вот…
И я протянула загипсованную руку, будто надеялась, что директор поцелует её, как обычно делают взрослые, чтобы у малыша быстрее заживало больное место. Целовать мой гипс она, конечно, не стала, но провела меня в свой кабинет и подвинула вазочку с конфетами:
- Угощайся. Из какого ты класса? Вроде бы, я тебя видела…
Пришлось нагрузить её доброе сердце подробностями бурной жизни моих темпераментных родителей, которые за один год успели развестись, насладиться свободой, затосковать и снова пожениться. Папа провернул регистрацию брака буквально за неделю, пока мы собирали вещи. У него же половина Новосибирска ходит в знакомых, и он быстренько нашёл связи в ЗАГСе. Правда, свадьбы устраивать не стали, чтобы не смешить людей, как заявила мама. Она решила, будто они вообще подают нам с Анькой дурной пример, и нас не взяли даже на регистрацию. Хотя мне было интересно там побывать, я же и на первой их свадьбе не присутствовала…
Тамара Семёновна слушала меня так внимательно, точно у неё других дел не было. А в приёмной уже зазвучал мамин голос. Похоже, она потеряла меня, и выясняла у секретарши, куда я делась. Пришлось признаваться, что я пришла не одна, и маму с Аней по селекторной связи пригласили войти в кабинет. Глаза у мамы, когда они с Аней возникли в дверях, были полны отчаяния. Она ни секунды не сомневалась: я уже специально всё испортила, чтобы пойти в другую школу.
К счастью, она не успела ничего сказать… Опередив маму, директор сообщила, что готова принять меня в гуманитарный класс – мой бывший оказался переполнен.
- В районе закрылась на реконструкцию одна из старейших школ, и детей временно распределили в другие учебные заведения, - пояснила она. – В том числе и к нам…
Мама нервно кивала, слушая её, и тискала ремешок сумки. Кажется, она больше нас волновалась о том, каково её девочкам придётся в новой школе. А я, после того, как стало известно, что из гуманитарного кто-то выбыл, и меня берут на его место, вообще ничего не боялась. Правда, я не удержалась и проверила директрису: правду ли она говорит, будто разглядела во мне незаурядную личность? Оказалось, не врёт – никакого жжения в горле я не почувствовала. Это было приятно! Смутило только то, что она как-то странно взглянула на меня в момент сканирования, словно ощутила мой луч. Никто до сих пор вообще не реагировал на такие проверки… Я заставила себя запомнить: с директрисой нужно быть настороже.
Хотя, если честно, я так обрадовалась, что не буду учиться с теми уродами, которые были моими одноклассниками в прошлом году, - чуть не бросилась её целовать! Тем более, даже учиться нам предстояло в разные смены. Но мама взглядом пригвоздила меня к стулу и очень вежливо поблагодарила директора.
- Но у нас ещё одна дочь, - сообщила она, голосом извиняясь за то, что они с папой не удержались и родили Аню.
Можно было подумать, будто Тамара Семёновна только сейчас заметила мою сестру. Конечно, она у нас тоненькая, как удочка, но ростом уже с меня, и не трудно предположить, что ей тоже надо бы ходить в школу. Мама скороговоркой сообщила, какая Аня талантливая художница и вообще умница-красавица. Теперь пришла моя очередь кивать, как лошади, чтобы помочь маме убедить директора. Но это не помогло: в пятом гуманитарном не оказалось места, а математический Аня сама не потянула бы. Существовал ещё класс естественно-научного направления, но и он был переполнен. Выходило, что Аню могли принять только в обычный класс – к тем ребятам, что пришли из другой школы.
Не нужно было обладать волшебной силой, чтобы почувствовать, как она испугалась. Локоток её дёрнулся несколько раз, и я взяла сестру за руку, чтобы хоть как-то поддержать.
- Но если место вдруг освободиться… - умоляюще произнесла мама.
- Конечно. Мы будем иметь в виду вашу дочь.
Это утешало, но не очень. Мне, конечно, хватило бы силы ради Ани, уложить кого-то из пятиклашек гимназических классов на больничную койку на целый год, но о таком даже думать было страшно. Не только потому, что это было против правил «Волнореза»… Я и сама никогда не пошла бы на это. Придётся справляться своими силами.
- Я на каждой перемене буду к тебе прибегать, - пообещала я, когда мы спустились с крыльца гимназии. – Хоть в одну смену оказались, уже плюс!
Аня кивнула, приняв мою поддержку, но настроение от этого у неё не улучшилось. Она брела впереди, пиная сухие листья, а мы с мамой шли за ней маленькой траурной процессией. Нужно было хоть как-то развеселить сестру, но ничего в голову не шло… И с горя я уцепилась за любимое развлечение нашего детства: схватив Аню за руку, затащила её на солнечный ковёр из тополиных листьев.
- Пошуршим?
Конечно, у неё было не то настроение, и я была готова к тому, что сестра оттолкнёт меня и огрызнётся. Но она только наспех утёрла мокрые щёки и кивнула. Я сделала вид, будто не заметила её слёз.
****
После того, как всё неожиданно удачно решилось со школой, меня потянуло продолжать свою сказку. И я наловчилась набирать текст одной левой! Получалось, конечно, не так быстро, как обеими руками сразу, но выбора у меня не было. Только я так уставала от этого процесса, что не оставалось сил на переписку в сетях. Не отделываться же одной фразой, если я начну общаться с Ромкой! Ему надо рассказать о моих приключениях в деталях и у него выспросить всё-всё… Надо же в подробностях узнать, как там Стас, Федот с Соней и остальные ребята, а на это нужно много времени.
Поэтому я всё откладывала момент, когда пообщаюсь с Ромкой, как следует, ведь тропинка в сказку могла закрыться, если не воспользоваться ею. Я надеялась, Ромка поймёт, как это пугает меня, и не обидится. Беспокоило лишь то, что стоило мне закрыть глаза, как он виделся почему-то запертым в избушке, спрятанной в чаще. Её крыша была покрыта изумрудным мхом, светившимся на солнце, наличники заменял вьющийся плющ. В общем, это был довольно симпатичный домик! Я не отказалась бы и сама пожить в таком. На рисунках в сказках жилище Бабы-Яги изображали совсем не таким, поэтому оставалась надежда, что Ромка застрял у какого-то лесника.
Но как бы там ни было, ему никак не удавалось оттуда выбраться. Ссутулившись, Ромка сидел, свесив ноги с русской печи, и ждал, когда же я спасу его. А паутина тянулась к нему изо всех углов и незаметно опутывала серебристым коконом. Что это значило? Я засыпала с этой мыслью и давала себе слово завтра же написать Ромке, а утром опять начиналась такая круговерть, что ни минутки не оставалось. Например, выяснилось, что в гимназии ввели форму даже для средних классов, и мама потащила нас с Аней по магазинам.
- В Кемерово такие цены – просто ужас! - раз сто повторила она, пролистывая клетчатые юбки и синие жакеты. – Всё, просто всё дороже, чем у нас…
- Может, съездим в Новосиб? – уцепилась я.
Её взгляд показался мне каким-то туманным и загадочным:
- Я уже сожгла все мосты.
Что это значит, интересно? Она вообще не собирается наведываться на родину?! Но это же невозможно!
Когда я заговорила об этом с Аней, сестра прямо огорошила меня:
- Ну и правильно! Нечего болтаться туда-сюда. Надо прибиться к одному берегу.
- Где это ты подцепила такую фразочку? – не удержалась я.
Меня просто бесило, когда Анька начинала выражаться, как взрослая. Она же на полтора года младше меня, хоть и училась всего на класс младше. До сих пор помню, какой концерт мне пришлось закатить, когда мама хотела оставить меня в детском саду ещё на год, чтобы мы с сестрой вместе пошли в первый класс. Никогда в жизни я не чувствовала себя более униженной, чем тогда, хоть мне и было всего шесть лет. Взрослые воображают, будто в этом возрасте переживания не могут быть так глубоки, как у них, но это просто чушь! Я страдала так, словно мама сорвала с меня купальник на пляже, посчитав, что мне ещё можно купаться голышом. Именно так я себя однажды чувствовала: все таращились на меня, а прикрыться было нечем. И маму это почему-то забавляло…
- Нигде я ничего не цепляла, - огрызнулась Аня.
Мы с ней обе здорово нервничали, ведь уже утром нам предстояло погружение в иную реальность. Гуманитарный класс казался мне спасением, но ведь я представления не имела, что за ребята там учатся. Конечно, мы пересекались с ними на переменах, но я ни с кем не успела познакомиться. А вдруг там гадючник похлеще, чем в бывшем классе? Ане было ещё страшнее, она же вообще никого не знала в новой школе, кроме меня. А я физически не могла постоянно находиться рядом, вот она и корчилась от страха под одеялом, пытаясь убедить себя, что она – взрослая и очень, очень самостоятельная.
Я не стала донимать её спорами и отвернулась к стене, надеясь поскорее уснуть. Унылые тёмно-синие юбки с жакетами и белые блузки уже висели на спинках стульев, дожидаясь утра. Мне больше нравится жёлтый цвет, но таких форм почему-то не выпускают. Улыбаясь в темноту, я представляла, как выглядел бы класс, заполненный учениками в солнечных одеждах… Разве не радостнее было бы учителю входить утром в кабинет? Даже если б оно выдалось пасмурным…
Но утро первого сентября выдалось отличным! Мой взгляд сразу уцепился за невесомые солнечные нити, и они вытянули меня из сна, в котором остался тоскующий на печи Ромка. Что значили эти повторяющиеся сны? Я как-то залезла в сонники, выложенные в Интернете, но там обнаружилась такая чушь, что было даже не смешно. Может, конечно, мои сны вообще ничего не значили, просто я скучала по Ромке, а он по мне, но это и без всяких дурацких сонников Фрейда или Миллера было понятно.
- А где тут мои ученицы? Кто сегодня идёт в школу? – мама вдруг заговорила таким тоном, словно мы отправлялись в первый класс.
Аня повернула голову, которую ещё не смогла оторвать от подушки, и я прочла в её глазах ужас. Наши кровати разделял узкий проход, и стоило мне протянуть руку, как пальцы сестры уже переплелись с моими.
- Не бойся, - шепнула я. – Если что, Элиот на зонтике выцепит нас оттуда!
Про этого выдуманного мной уже сто лет назад маленького человечка не знал никто, кроме нас. Ну, ещё Ромке было известно это имя, но история оставалась только нашей. Я рассказывала её Ане, когда атмосфера сгущалась до того, что становилось больно дышать. Как в последний раз, когда она сбежала из дома, разозлившись на то, что Ромка не влюбился в неё, но пряталась почему-то у его деда. Может, их сближала не только любовь к рисованию, но и злость на Ромку – дед встречал внука, точно инопланетянина-захватчика. Мне казалось: они даже говорили на разных языках! И всё из-за того, что Ромкин отец стал пожарным, а не художником, и старик требовал от внука, чтобы тот разделил его негодование по этому поводу.
Но Ромка упрямился и твердил, что каждый выбирает по себе… Хотя нет, кажется это строчка из каких-то стихов, а Ромка высказывался по-другому. Но смысл точно был таким. Он ведь и сам собирался стать спасателем, чтобы продолжать помогать людям, даже когда его волшебная сила истощится. Знал бы дед о его планах! Вообще на порог не пустил бы…
С Аней я о Ромке старалась даже не заговаривать - вдруг она до сих пор переживает из-за него? И хотя я думала о нём всю дорогу до гимназии, потому что герберы в моих руках так напоминали ромашки, которые Ромка подарил мне однажды, болтали мы с сестрой о чём угодно, только не о Новосибирске.
Утро выдалось таким тёплым, что я просто накинула на плечи свой красный плащ, чтобы не проталкивать загипсованную руку в узкий рукав. И всю дорогу украдкой поглядывала на свои чёрные туфельки на каблучке, купленные только вчера. Аня и раньше носила обувь на каблуке, ведь по выражению нашего папы, она была вся такая «девочка-девочка». А я решилась надеть «взрослые» туфли впервые, и страшно боялась подвернуть ногу – не хватало мне ещё одного гипса! Представляю, как угорал бы весь класс...
Торжественную линейку по случаю хорошей погоды проводили прямо перед крыльцом гимназии, и нам с сестрой пришлось разделиться, потому что наши классы оказались далековато друг от друга. Сердце у меня колотилось прямо в голове, когда я приблизилась к табличке «6Б». Ни одного лица я не видела, кроме учительского: у нашей классной, которую звали Зоей Константиновной, были мягкие щёки и внимательные серые глаза. Хотя день только начинался, узел её каштановых волос уже расползался на макушке, и выбившиеся пряди свешивались вдоль лица, но это меня даже обрадовало. Больше всего я боялась угодить в руки какой-нибудь высокомерной стервы, которая наверняка невзлюбила бы меня. Не знаю – за что, но почему-то я в этом не сомневалась.
- Ты же училась в «Г»? Она же «гэшкой» была в прошлом году! С чего вдруг к нам?
Я обернулась на голос. И увидела ту самую стерву, которою побаивалась. Только в подростковом варианте. Если б она уже не дёрнулась на меня и я просто встретилась бы с ней на улице, то первым делом подумала, какая же она красивая. Правда, очень похожая на всех участниц конкурсов красоты вместе взятых, в этаком уменьшенном варианте, но всё равно даже у меня дыхание остановилось от того, до чего же эта длинноволосая блондинка была… обложечной! Она смотрела на меня свысока, что было обычным делом при моём росте, но я сразу почувствовала: ничего не изменилось бы, даже если б я оказалась выше неё. Такая красота давала право на всех глядеть, как на пигмеев - в этом она ни секунды не сомневалась.
- Ксения, - обратилась к ней Зоя Константиновна таким тоном, что девчонка сразу изменилась в лице, - а поприветливей нельзя? Гонор убавь. Остальных тоже касается.
И я мгновенно полюбила эту учительницу всем сердцем! Сдвинув бровки-стрелочки, Ксения притихла, а Зоя Константиновна сообщила всем, кто я такая и почему отныне буду учиться в гуманитарном классе: у меня незаурядные литературные способности. Я прямо онемела, услышав такое! В общем-то, возразить было нечего, но откуда нашей классной стало известно, что я пишу тайком?! Может, она владеет волшебством, которое не истощилось к шестнадцати годам, как у членов «Волнореза»? Или… Мне увиделось, как мама на минутку возвращается в кабинет директора, оставив нас с Аней в приёмной… Неужели и обо мне она сказала доброе слово?
- Ну, супер, - блестящие Ксюшины губы дрогнули презрением. – Да пусть учится, мне то что! Писака!
Если б в эту секунду я смолчала, противное прозвище прилипло бы ко мне насмерть. И как ни боялась я разочаровать Зою Константиновну, мне нужно было постоять за себя. Я шагнула к долговязой красавице и так ткнула её гипсом в ребро, что она охнула и скрючилась.
- Ещё раз такое скажешь, нос сломаю.
Я произнесла это совсем тихо, но мне показалось, что Зоя Константиновна тоже уловила мои слова. Возражать она не стала. А остальные как-то попятились от меня, точно увидели гипсового терминатора, который сейчас начнёт крушить всё вокруг. Ни в одних глазах я не увидела улыбки… И стало понятно: лёгкой жизни не бывает нигде. Только бегать от трудностей я больше не собиралась.
****
- Куда летите, свербигузки?! Только полы намыла, а они тут как тут – натоптали… Вас на улице собрали, чего в школу притопали?
Уборщица со шваброй наперевес загородила нам с Аней дорогу. Но выглядела она совсем не страшно: маленькая, кругленькая, с широким, рыбьим ртом. И даже то, что она так накинулась на нас, ничуть не испугало.
- Нам справки из ЖЭКа надо для личных дел отдать, - выпалила я, прикрыв собой Аню, которая побаивалась всех на свете вахтёров, техничек и сторожей – рассредоточенный по свету отряд скрытых боевиков.
- Новенькие, что ль? – она оглядела нас с ног до головы. – Откуда пожаловали?
- Из Новосибирска. Теперь здесь будем жить.
Я старалась придерживаться нейтрального тона – вдруг она терпеть не могла наш город? Но, похоже, это было для неё всего лишь название.
- Как зовут-то вас, баламошки?
- А вы запомните? – не поверила я.
- Хо! Да я тут всех, считай, знаю. Кажный день вижу, так чего тут запоминать?
Я назвала наши имена, и она удивилась, что мы, такие непохожие, - родные сёстры. Аня вежливо пискнула из-за моего плеча:
- Извините, а как вас зовут?
- Клавдией Григорьевной, - отозвалась уборщица с таким достоинством, которое меня прямо восхитило. – Справки говорите? Это дело обязательное. Только нечего вам вдвоём шлындать, топтать…
И она ткнула в меня пальцем:
- Ты иди, Настасья. А ты, Нюрка, во дворе подожди. Минутное дело, считай…
Никто ещё не называл мою сестру Нюркой, и я, не оборачиваясь, увидела, как у неё округлились глаза. Однако спорить с всесильной Клавдией Григорьевной мы не решились, и Аня быстренько выскользнула во двор. Но когда я, отдав наши бумаги, тоже спустилась вниз, то не обнаружила сестры на крыльце. Зато знакомое предчувствие надвигающейся беды захлестнуло меня с головой. «Аня?!» - но в ту же секунду раздался звонок от сестры, и её счастливый голосок сообщил, что она пошла домой с новыми одноклассницами.
- Ну, супер! – отозвалась я и сама аж скривилась – это было Ксюшино словечко, мне не хотелось иметь с ней ничего общего.
Спрятав телефон, я огляделась, отыскивая источник тревоги, которая не отпускала. После линейки все уже разошлись, только парочка из старших классов зависала на перилах крыльца, прижавшись плечами. И четверо мальчишек из «началки» о чём-то шептались на крыльце, тихонько хихикая. Как они оказались тут, ведь их классы занимались в отдельном здании, чуть ли не в километре отсюда? Специально пришли? Но зачем? Что-то было не так с этими пацанами, я решила последить именно за ними, ведь парень с девушкой уже мало походили на детей. Да и опасность, их подстерегавшую, могла предупредить любая аптека, но никак не волшебная сила…
Когда мальчишки стайкой слетели с крыльца и скрылись за углом школы, я с безразличным видом направилась следом. Они явно шли в сторону «Парка чудес», до которого было рукой подать, и я подумала, что угроза исходит от какого-нибудь из аттракционов. За это лето дети несколько раз травмировались на каруселях разных городов. А в такую хорошую погоду парк наверняка ещё работал.
Но они удивили меня, свернув в сад при больнице, находившейся по соседству с парком. Что им там-то понадобилось?! На меня они не обращали никакого внимания: я была слишком большой, чтобы пробуждать в них интерес, и слишком маленькой, чтобы меня бояться. И это вполне устраивало. Оставаться невидимкой, не тратя на это волшебную силу, - именно то, что нужно!
Мальчишки казались самыми обычными на вид, и я никак не ожидала, что беда может не угрожать им, а исходить от них. И даже когда самый симпатичный из них, с модной стрижкой, начал подкрадываться к рыжему коту, мирно спавшему на крышке больничного погреба, я не подумала, что он способен ухватить свесившийся полосатый хвост и, резко вздёрнув животное, изо всей силы ударить его головой о жестяную поверхность.
Это произошло слишком быстро, я не успела переключиться! Ведь я пыталась уловить, откуда исходит угроза для ребят. А зло заключалось в них самих – беззаботно хохочущих над тем, как сотрясается в агонии маленькое кошачье тельце. Красавчик передразнивал умирающего в муках кота, его приятели пытались подражать ему, а я просто не могла пошевелиться. Хотя должна была броситься на них, разбить своей костяной рукой всю эту хорошенькую физиономию, чтоб он навсегда остался уродом. И каждый раз, подходя к зеркалу, вспоминал, из-за чего стал таким…
Но за меня это сделал другой. Ещё зелёные кусты сирени вдруг зашумели, и оттуда с рёвом вылетел мальчишка, одетый в жалкие обноски. По виду он был не старше этих подонков, но бросился на них с такой храбростью! Он кричал и размахивал кулаками, пытаясь ударить того, чьи руки были в крови, а по чумазым щекам его бежали слёзы. Я видела их даже без очков. На улице я никогда их не надеваю. Не потому, что часто дерусь, просто окулист велел только смотреть в них телевизор или читать с доски в классе. Хотя сейчас стоило бы вооружиться очками, чтобы как следует разглядеть мерзкие физиономии маленьких убийц.
- Бомжонок! – завизжали мальчишки на все голоса. – Вонючка!
Отвратительный красавчик легко уклонялся от ударов нападавшего, а остальные, кажется, не собирались соблюдать кодекс чести, велевший не вмешиваться, когда двое дерутся. Один из компании, самый толстый, схватил с земли ветку и уже хотел садануть бродяжку по спине, но тут уж я не выдержала. Моей силы вполне хватило, чтобы, не приближаясь к ним, окружить мальчишку в лохмотьях прозрачным коконом, от которого палка отскочила, как от упругой стенки, и ударила толстяка в лоб. Он так перепугался, что, выронив палку, отскочил метра на два и с ужасом уставился на свои руки.
Остальные не заметили того, что случилось с ним, и бросились на бомжонка с кулаками. Но я перенаправила одного из них, и он оказался на пути дружка. Они молотили друг друга с таким ошарашенным видом, что мне хотелось расхохотаться на весь сад. Но нужно было ещё разделаться с главным гадёнышем… Позволив бомжонку ударить его в лицо, я пустила волшебный луч в живот красавчику, и вместо того, чтобы ответить на удар, он скорчился, перегнувшись пополам. Кишки у него скрутила на славу! Если б он не был так отвратителен, я позволила бы ему добежать до ближайших кустов… Но я ненавидела его с такой силой, что заставила обделаться прямо на глазах у друзей.
- Ну, кто теперь вонючка? – выдохнула я.
И почувствовала, что силы оставляют меня.
Но бомжонок, похоже, был в безопасности: пацаны бросились врассыпную, точно столкнулись с призраком. А их обкакавшийся вожак, всхлипывая и озираясь, помчался в другую сторону. К дому, конечно. Где ещё можно скрыться от такого позора? Куда исчез бродяжка, я не заметила. Может, опять нырнул в заросли сирени? Я осторожно подкралась к ним, но увидела только драное одеяло, пустые пакетики и банки. Похоже, здесь он и жил всё лето… Чем ещё я могла ему помочь?
Раздумывая над этим, я выкопала ямку, отбитым горлышком водочной бутылки и положила в неё кота. Может, он не успел понять, что с ним произошло? Не испугался до смерти, которая тут же и наступила? Ведь кот спал, когда эти злыдни добрались до него… Зачем?! Для чего им так хотелось стать убийцами? Ведь никакого же смысла не было в этой кошачьей смерти! Он никому не угрожал, не вредил. Он просто жил на этом свете, украшая его своей яркой шкуркой. Громко всхлипывая, я положила руку на его остывающий бок. Мне хотелось, чтобы этот бедняга уснул, чувствуя человеческое тепло…
Потом я засыпала рыжее тельце землёй и закрыла глаза. Я не могла понять, почему тревога не отпускает. Как будто может случиться ещё что-то хуже того, что уже произошло… Но мне никак не удавалось определить, откуда идёт сигнал. Волшебство вымотало меня, но всё искупала радость от того, что я помогла хорошему, хоть и никому не нужному мальчишке…
****
Уже наступил сентябрь, а Настя так и не вышла на связь «ВКонтакте». Три Ромкиных сообщения остались не прочитанными. Хоть ей и приходилось теперь действовать левой рукой, но уж набрать ответ можно и одним пальцем! Не выдержав, он послал смс: «Как жизнь?» Настя заверила, что всё классно и опять замолчала.
«Вот так исчезают девочки, с которыми лето казалось бесконечным», - ему так понравилась эта фраза, придуманная по дороге из школы, что Ромка заучил её наизусть. Правда, мысль поставить её в качестве «статуса» на своей страничке, он отверг. Слишком уж откровенно это звучало, и все ребята из «Кобры» мгновенно догадались бы, о какой девочке идёт речь. До сих пор они тактично не спрашивали о Насте, понимая, что были б новости, Ромка поделился бы с ними.
Стас Якушев пытался отвлечь его, загружая делами «Кобры». Собираться в Нарымском сквере было уже холодновато, и не хотелось идти в библиотеку, в которой больше не было Ирины Викторовны. А без Насти никого не тянуло записываться в театральную студию её школы, как планировалось ещё летом. Там была бы крыша под головой и легальные встречи на репетициях. Но от этой мысли решили отказаться, и Ромка понимал, что это из-за него. Ведь каждый раз, глядя на сцену, он видел бы длинноволосую девочку с глазами газели, которая меняла маски с таким увлечением, что не боялась показаться ни смешной, ни даже уродливой. Он-то не раз видел, какие рожи корчит его Настёна…
Решение нашлось в первый учебный день. На перемене на него налетел Стас, который тоже теперь учился в их гимназии, и возбуждённо прошептал:
- Слушай, у вас же тут музей есть!
- Ну да, есть, - вспомнил Ромка. – И что?
- Как – что?! Это же отличное место для сборов нашей команды. Типа мы юные музейщики. Понятно, и реальными делами музея придётся заниматься… Но это, как говорится, издержки профессии.
Ромка просиял:
- Отлично! Директор музея – нормальный дядька. Стеснительный такой. Он лишний раз к нам не полезет.
На этом они и порешили, почти не сомневаясь, что если им обоим идея пришлась по душе, то и остальные её поддержат. И вроде одной проблемой стало меньше и начиналась новая полоса в жизни, но тяжесть в груди никак не исчезала. Ромка ощущал её, засыпая вечером и просыпаясь утром. Снять её могла только Настя… Если б наконец откликнулась и просто сказала, что ничего не изменилось между ними.
И вдруг она позвонила! Уж этого он никак не ожидал, зная, что Настины родители немного забрасывают дочерям на счёт. Не балуют…Ромка только вернулся из школы после первого полноценного учебного дня, оказавшегося не таким уж смертельно скучным, как он подозревал. Его родители были на работе, и только Ланс, как всегда, составлял ему компанию. Словом, лучшего времени Настя просто не могла выбрать!
Но его ликование тут же угасло, когда он услышал, как она захлёбывается от слёз.
- Я ошиблась, Ромка! – кричала она в трубку так, что ему пришлось отвести её от уха. – Это я во всём виновата!
Ему не сразу удалось уговорить её рассказать всё связно, ведь он представления не имел, о чём толкует Настя. Оказалось, накануне она спасла (это Настя дала понять только намёком) какого-то маленького бродяжку. А утром увидела в школе портрет одного из нападавших мальчишек в траурной рамке. Его зарезали в собственном подъезде. По описанию соседки, одной из тех, что проводят половину дня у окна, задержали того самого бомжонка.
- Я думала, опасность угрожает ему, понимаешь? А оказалось, он сам убийца! Но и тот, которого убили, он же кота – головой… Ни за что! Он ведь тоже убийца… Ромка! Я должна была делать… то, что надо? А вдруг он вырос бы и превратился в серийного маньяка? И начал бы детей убивать, раз уже сейчас животных… Может, и хорошо, что его… Ой, что я несу! Я уже сама ничего не понимаю...
Разговор внезапно оборвался, и он догадался, что у Насти закончились деньги на счету. Не помня в точности, какой баланс у него самого, Рома тут же перезвонил ей, ведь было бы бесчеловечно оставить Настю в таком смятении. Она сразу откликнулась, и в голосе её уже зазвучала радость:
- Ой, хорошо, что ты перезвонил! Что мне делать, а?
- Первым делом – успокоиться. И не называть вещей своими именами. Почему ты не выходишь «ВКонтакт»? Или в Скайп?
- Потому что сказку сочиняю, - пробурчала Настя. – Думаешь, легко – одной рукой? Потом уже сил нет что-то ещё писать, пальцы устают. Не знаю, как учиться буду… А в Скайп не могу – мы же с Анькой в одной комнате. И она постоянно дома торчит. Думаешь, ей приятно будет видеть, как мы с тобой болтаем? Может, она до сих пор в тебя слегка… Ну, влюблена.
«Удалось отвлечь, - улыбнулся Ромка. – Уже не плачет».
- Ладно, слушай, - начал он, тщательно подбирая каждое слово, чтобы невозможно было понять, о чём идёт речь, если кто-то прослушивает их линию. – Кто кем вырастет – этого никто не знает. И мы не должны делать свои догадки, понимаешь? Но ты ни в чём не виновата. Ты ещё не освоилась на новом месте. Слишком много всего на тебя навалилось! И дело было запутанное: то одни нападают, то другой… Попробуй разберись.
Она слушала его, кажется, затаив дыхание – Ромке чудилось, будто он говорит в пустоту. Поэтому он уточнил на всякий случай:
- Ты ещё здесь?
У него ведь тоже вполне могли закончиться деньги.
- Я здесь, - отозвалась Настя. – Знаешь, я только сейчас поняла, как я по тебе соскучилась! Вот слушаю тебя – и мне так спокойно. Мы ведь с тобой найдёмся, когда вырастем, правда?
У него восторженно заколотилось сердце, и Ромка порадовался, что никто не видит, как счастливо улыбается он во весь рот.
- Я тебя точно найду, Настёна! Даже не сомневайся. Ты… расти пока. Руку лечи.
Донёсся знакомый смешок:
- Да она ничего, срастается понемножку. Гипс мешает, конечно, зато им можно так двинуть!
- Ты опять с кем-то дерёшься? – ужаснулся Ромка, вообразив, как его маленькая подружка вонзается загипсованной рукой в толпу дерущихся.
- Не дерусь, нет! Так… Ткнула в бок одну. Но она сама нарвалась, честное слово!
- Я верю. Но ты всё-таки поосторожнее там, ладно? И пиши мне хоть по одному слову! Чтоб я просто знал, что с тобой всё в порядке.
Она опять всхлипнула:
- Ну, зачем бомбисты нашу квартиру взорвали? Мы могли бы остаться дома. И папа с нами.
- У него же работа в Кемерово, - напомнил Ромка. – Думаешь, он отказался бы от заведования лабораторией?
- А у мамы была в Новосибирске! Она здесь уже все театры обошла, нигде завлит не требуется. А что будет, если она работу не найдёт?
Ромка так и замер:
- Вы вернётесь?!
- Не знаю…
Это состояние незнания повисло между ними, когда замолчал и его телефон. Ромка попробовал перезвонить ещё раз и получил сообщение, что его баланс ушёл в минус. Но как раз это не тревожило: последняя беседа с отцом вселял надежду, что тот не станет ругать его за потраченные на разговор с Настей деньги. Не хочет же он, чтоб и у сына на всю жизнь остались сожаления о девочке, которую он любил только одно лето…
****
Было тошно даже заходить в гимназию, ведь первым делом я видела лицо убитого мальчика. Его портрет с чёрной ленточкой на уголке висел прямо у входа, и невозможно было избежать его взгляда. На снимке у него было ангельское личико, хотя я-то знала, что душа этого ребёнка уже стала чёрной… Но вдруг она ещё могла бы очиститься? И он вырос бы хорошим человеком. Возможно, сделал бы великое открытие и спас миллионы людей от рака или совершил что-нибудь другое, но тоже очень значительное. Его лишили этого шанса. Это было несправедливо.
И всё же я не могла избавиться от мысли, что он сам напросился… От этого на стены лезть хотелось! Серёжа Беляев девяти лет отроду погиб, а я не могла заставить себя горевать о нём вместе со всей школой. Перед моими глазами то и дело всплывало, как он хватает спящего кота за хвост и разбивает ему голову… Я внушала себе, что человеческие законы не предусматривают смертной казни за убийство животного. Значит, этот малолетний изверг не должен был расплачиваться жизнью за свою беспредельную жестокость. Может, он никогда не поднял бы руку на человека… На маленького ребёнка. Или всё же следующей его жертвой мог стать и младенец, которого этот красивый мальчик легко ухватил бы за ножки и…
Меня просто разрывало от сомнений, которых не разрешил даже Ромка, хотя я очень на него надеялась. Конечно, он был прав – мы не должны примерять на себя мантию судьи и решать, кому жить, а кого подвергнуть казни. Наша задача просто спасать детей, попавших в беду. И если закрыть глаза на все обстоятельства, то Серёжа Беляев был в опасности, а я его не спасла потому, что потратила силы на то, чтобы другого ребёнка защитить от опасности, исходящей от него.
Это был какой-то замкнутый круг! Я понимала правильность ответа, но не могла принять его всем сердцем. И потому, опустив глаза, пробегала мимо траурного портрета. Хотя никому в гимназии и в голову не пришло бы каким-то образом связать меня со смертью этого мальчика. Но на переменах я бродила по коридорам, как пришибленная.
Оставаться в классе мне тоже было тошно: Ксюшка Морозова, невзлюбившая меня с первого взгляда, делала всё, чтобы я почувствовала себя полным отстоем. В открытую Ксения больше со мной не связывалась, она действовала исподтишка. Любого человека можно подловить, когда он хочет чихнуть или зевает – красавцем не назовёшь! И Ксюше, как её все называли, удавалось снять каждый такой момент, позорный для меня, но уморительный для всего класса. Её планшет с моими уродскими фотографиями путешествовал по классу, а я старалась делать вид, будто ничего не замечаю. Даже когда под боком хихикала Дуся Потапенко, украдкой разглядывая снимки. У меня прямо плечо начинало ныть – так я удерживала свою загипсованную руку, чтобы не шарахнуть ею по планшету. Раскололся бы, как миленький!
- Хочешь посмотреть? – эта придурочная Дуся ещё и пихала меня в бок. – Ты тут такая прикольная!
Неужто она надеялась, что меня тоже повеселят эти кадры?
- Не обмочись от смеха, - процедила я сквозь зубы.
Кажется, я не сказала ничего смешного, но она захихикала, как ненормальная! Я, конечно, всегда знала, что в Кемерово неблагополучная экология, химические заводы и всё такое, но на Дусе это сказалось слишком сильно… При этом училась она практически отлично. Как в одной голове умещаются интеллект и полная дурь?!
А Ксюша Морозова охотилась за мной с таким упорством, что мне диких усилий стоило сдержать свой волшебный фонарик, который готов был испепелить её. Но я не могла позволить себе этого: во-первых, «Волнорез» никому не причиняет вред. Как говорит мама: априори. А, во-вторых, нам запрещено защищать себя. То, что я была единственной волшебницей в этом городе и остальные могли просто не узнать о моей сладкой мести, ничего не меняло. Моё волшебство было временным даром, способным покинуть меня в любую минуту, если я начну нарушать правила. Были случаи, когда ребят исключали из «Волнореза» за использования волшебной силы в своих целях… Отомстив одной паршивой Ксюшке, я останусь ни с чем, и никогда уже не смогу помочь другим детям. А они ведь не виноваты в том, что в моём новом классе завелась хорошенькая мерзость!
На переменах Ксюшка подкармливала девчонок дорогими конфетами – наша мама обычно протаскивала нас мимо таких в магазине. Не представляю, какими они были на вкус, наверное, как нектар какой-то, потому что мои одноклассницы ходили за Ксюшей по пятам и смотрели ей в рот, из которого то и дело вылетали фразочки из глянцевых журналов:
- Этой осенью в моде смелые сочетания цветовых гамм. Очень актуальны малиновые оттенки… Вот как моя кепка, видели? Синий электрик тоже котируется, - она потеребила рукав своей трикотажной блузки, демонстрируя правильный цвет.
Меня просто подташнивать начинало от таких разговоров… Что они понимали в цветах, эти жалкие копии гламурных див? Вот Анька вчера нарисовала нашу улицу Весеннюю – малиновые деревья и оранжевая трава… Вот это было «смелое сочетание цветовых гамм»! Я просто аплодировала её пейзажу, честное слово. Не мысленно, а по-настоящему, и впервые увидела, как моя сестра умеет краснеть. Если б можно было показать её Ромкиному деду, он наверняка расхвалил бы Анину работу до небес! Которые, кстати, на её картине стали салатовыми. Весь вечер я заставляла сестру позвонить тому художнику Старикову, которому её перепоручил Филиппов. Но Аня упёрлась, как бычок – это она умеет! Заявила, будто её работы ещё не готовы к показу настоящему художнику. Ей, конечно, виднее, но боюсь, она будет готовиться к этой встрече всю жизнь…
На самом деле, я прекрасно понимаю, каково это – вывернуть перед незнакомым человеком свою душу. Ведь Анины рисунки и есть её душа… Как те истории, которые я сочиняю. Надо же, ещё в начале лета я твёрдо была убеждена, что стану фотографом! А теперь, когда вижу разбухшую от жадности чагу на берёзе или изысканное сиреневое облако, то не бегу за фотоаппаратом, а думаю о том, как описать его словами. Так, чтобы все увидели именно то, что вижу я. Может, и к лучшему, что мне пришлось продать «Canon», когда я сбегала от папы… А «Nikon» на городском конкурсе достался кому-то другому. Было бы несправедливо, если б я выиграла у человека, который всерьёз занимается съёмками, и бросила это дело. Оказавшееся всего лишь хобби. С литературой такого не будет – это точно! Правда, я ещё ничего и не написала толком, но сочинять меня тянуло всегда.
Чтобы не слышать тупую болтовню своих одноклассниц, я спускалась на первый этаж. Там в гардеробе маячила приземистая фигурка Клавдии Григорьевны. Она и вправду сразу же запомнила, как меня зовут, и её выпяченные, как у рыбы, губы расплывались навстречу:
- Настасья! Чего болтаешься, глазопялка? Подружек не завела ещё? Ну, седай сюда…
Усадив меня на старенький низкий диванчик, Клавдия Григорьевна начинала рассказывать про своё далёкое детство в тверской деревне. В Сибирь она перебралась вслед за мужем-шахтёром, с которым они познакомились прямо как в кино – на Красной площади! Оба оказались там проездом, но до отправления поезда у них выдался целый день. И Москва повенчала их задолго до того, как они встретились снова и остались вместе навсегда.
Я смотрела на эту пожилую, не очень-то красивую женщину и пыталась представить, какой она была в юности? Ведь на Красной площади наверняка было полно девушек, а тот молодой шахтёр влюбился в свою Клаву с первого взгляда. Как это происходит, интересно?
Но представить этот момент во всех деталях я не успела, потому что за окном раздался пронзительный визг. И мы с Клавдией Григорьевной наперегонки помчались во двор, набегу гадая, что произошло. Слетев с крыльца, я вскинула голову и увидела совсем маленького мальчишку, наверное, первоклассника, забравшегося на пожарную лестницу. Уцепившись за перекладину, он висел на уровне третьего этажа и вопил от ужаса. Понятно, что забраться наверх казалось мальчишке плёвым делом, пока он не глянул вниз. И теперь ему легче было умереть там от голода и жажды, чем самому спуститься вниз.
- Ах ты, баламошка! – воскликнула Клавдия Григорьевна, прижав руку к груди. И озабоченно пробормотала: - Спасателям звонить надо.
Переваливаясь уточкой, она взбежала по ступеням и скрылась за школьной дверью. Никто, кроме нас с ней, пока не знал о происшествии, ведь на переменах обычно стоял такой гвалт, что себя-то не слышно. Это мы сидели рядом с приоткрытым окном, поэтому вопль долетел до нас.
То, что я осталась с мальчишкой один на один, меня жутко обрадовало. Забраться наверх с загипсованной рукой нечего и думать, поэтому без волшебства было не обойтись. Нельзя терять ни секунды: и он мог соскользнуть в любой миг, и зрители набежать. Поэтому я пустила поток силы вверх и наискосок, чтобы слегка прижать его к лестнице. Теперь пацан, не догадываясь об этом, висел на моей волшебной страховке. Я послала ему волну успокоения, которая мне всегда представлялась зеленовато-голубой, как морская. И мальчишка сразу перестал орать, хотя всё ещё смотрел на меня растерянно.
- Спускайся потихоньку, - произнесла я так уверенно, чтобы у него не возникло сомнений. – Ты не упадёшь, даю тебе слово. Переставь левую ногу на нижнюю перекладину. Хорошо. Теперь правую. Держись одной рукой, а второй хватайся за перекладину пониже. Отлично!
Я держала его изо всех сил, чтобы он ощутил, что не скользит и ветром его не срывает с лестницы, хотя светлые кудряшки его так и мельтешили в воздухе. Хорошо, что мне в школу мама заплетала косу или две и волосы не отвлекали сейчас. А то по ветру они полощутся, как светлый хвост степной лисы.
С нижней перекладины мальчишке нужно было прыгнуть, ведь она находилась выше моей головы. Он опять взглянул на меня со страхом, но я улыбнулась и снова накрыла его зеленоватой волной. Моя протянутая рука была только маскировкой, на самом деле его держала невидимая сила, но первоклашка поверил в то, что я поймаю его, и оторвался от лестницы. Я мягко опустила его с собой рядом и прижала, чтобы успокоить окончательно. И в этот же момент из школы выскочила директор Тамара Семёновна, в глазах которой был ужас не меньший чем тот, который я только что усмирила в ребёнке. Но заниматься ещё и ею у меня уже не было сил. За директором маячил охранник, который болтался где-то по школе, когда мы выбегали во двор. Приземистая Клавдия Григорьевна пробилась между ними и всплеснула руками:
- Настасья! Как ты его стащила оттудова?!
- Настя Ильина, - произнесла директор таким тоном, словно награждала меня Звездой Героя.
Она смотрела на меня так пристально, будто пыталась заглянуть в душу или прочесть мысли. Это показалось мне опасным, и я активно помотала головой:
- Нет-нет! Он сам спустился. Как бы я туда залезла с одной рукой? Я просто… Ну, подсказывала ему, что делать.
Но мальчишка, вцепившись в меня, так и не разжимал рук и всем своим видом показывал, что я – его спасительница. Мне совсем не хотелось создавать миф на пустом месте, ведь я ничем не рисковала. И вообще больше всего мне хотелось забиться в уголок, съесть свой любимый «Сникерс» и прийти в себя. Когда волшебная сила потрачена, возникает такое опустошение, что даже ноги трудно передвигать…
Будто считав моё состояние, Тамара Семёновна силой отцепила рискового трусишку и погладила меня по спине:
- Может, домой пойдёшь? Я предупрежу учителей. Ты ведь тоже стресс пережила, вряд ли сможешь заниматься… Хоть ты и уникальная девочка!
Этого я не поняла, но запомнила. В чём, интересно, она увидела мою уникальность? Но даже если директор сильно обманывалась на мой счёт, это всё равно было приятно.
- Гляди, умурзился весь, - проворчала Клавдия Григорьевна, отряхивая штаны мальчика, имени которого я до сих пор не знала. – Какой анчутка тебя затащил туда?
Он только часто моргал и бросал по сторонам виноватые взгляды. Вздохнув, директор опустила ладонь на его макушку и потрепала, как родная бабушка. Я благодарно улыбнулась ей, удивившись про себя, какие же классные педагоги подобрались в этой гимназии! Всех я, правда, ещё не успела узнать, и опасалась неприятных сюрпризов. Но заранее думать об этом было ни к чему.
Я забрала из гардероба свой ранец и побрела домой. В душе у меня уже подавали голос птицы радости: сейчас отлежусь и буду сочинять сказку! У меня целый день впереди!
****
Балкон был его окном в мир. Маленьким корабликом, плывущим по волнам, способным унести в самые фантастические дали. Пусть никто, кроме него, не видел ни океана, ни судна, Ваня был счастлив, когда мама выносила его на балкон. Она усаживала сына в старое кресло, укутывала ватным одеялом, и уходила… Куда – этого мальчик не знал. И никогда не спрашивал, чтобы не злить её. Нужно было оставаться послушным мальчиком, чтобы мама не наказала его, лишив прогулки.
Это воскресное утро осыпало его сюрпризами. Солнце, хоть и было уже осенним, пригрело так, что красный столбик уличного термометра дополз до двадцати градусов в тени. И Ваня, наконец-то, избавился от одеяла, в котором чувствовал себя младенцем. Правда, до сих пор никто из соседей не видел его и уж тем более не знал, ведь они с мамой переехали в эту квартиру только летом. Бабушка уступила им свою полнометражную «двушку», решив, что лучше дочери с внуком жить в центре. Предполагалось, что тогда Ваниной маме не придётся добираться с работы почти час. А он не будет сидеть в одиночестве от зари до зари. И Ваня не говорил бабушке, что мама по-прежнему пропадала где-то до самой ночи…
Если он оставался в комнате, то заглушал тишину голосами из телевизора. А на балконе и нужды не было в искусственных звуках, и Ваня даже выключал звук на своей приставке, чтобы одновременно играть и слышать шум фонтана, и смех, взлетавший стайками, и даже сердитые гудки автомобилей с проспекта.
А недавно и за стеной зазвучали девчоночьи голоса, и Ваня догадался, что у них появились новые соседи. Ему жутко хотелось увидеть хоть одну из сестёр, и вместе с тем, он боялся этого. С балкона ему были слышны отдельные, не связанные между собой фразы, долетавшие из соседней квартиры:
- Ну, мама, мне очень нужно было ему позвонить!
- Это же совсем не те краски, которые я просила…
- Да она тупая совсем, ты даже не представляешь.
- Завтра у нас нет физкультуры, на фига мне кроссовки мыть?
О ком и о чём говорили эти девчонки, Ваня мог только догадываться. Почему-то ни одна из них ни разу не вышла на балкон. Может, у них были дела поинтересней… Или они просто не умели придумывать корабли, летящие над землёй…
Но в воскресенье утром дверь соседнего балкона распахнулась. И девчонка с длинной русой косой и густой чёлкой выскочила из комнаты так стремительно, будто великан, засевший в их доме, выстрелил ею из рогатки. На правой руке у неё белел гипс, но она будто и не ощущала его. В каждом её движении были лёгкость и то особое очарование, имени которому Ваня дать не мог, но залюбовался, даже перестав дышать.
Он вжался в своё кресло, но девочка и не заметила его. Быстро оглядевшись, она закричала:
- Мам, всё-всё вытаскивать?
И тут увидела Ваню. Карие глаза её заблестели от радости, как будто он приходился ей двоюродным, если не родным братом.
- Привет! А почему я тебя раньше не видела?
Через минуту Ваня уже знал, что её зовут Настей и у неё есть младшая сестра, которая так рисует – «обалдеть можно!». И теперь они будут жить здесь всей семьёй, хотя выросли в Новосибирске, а сюда раньше приезжали только на лето – к бабушке с дедом.
- А ты? Как тебя зовут? Почему я тебя раньше не видела?
Она ждала ответного рассказа, но у Вани вдруг перехватило горло. Эта девчонка… В ней было столько жизни - у него просто язык не поворачивался рассказать всю правду о себе. Разве она захочет общаться с таким неудачником? И он лишь угрюмо буркнул:
- Не твоё дело! Чего пристала?
У неё изумлённо расширились глаза, потом она прищурилась, будто высматривала то, что Ваня пытался скрыть. Но ничего больше не сказала и взялась за уборку балкона: ловко орудуя обеими руками, перенесла в комнату горшки с цветами, сложила переносное кресло и взялась подметать, то и дело засматриваясь на то, что происходило у фонтана. А Ваня уткнулся в приставку, чтобы даже случайно не встречаться с Настей взглядом. И всё же украдкой поглядывал, чем она занимается, и всё больше злился на то, что до сих пор не научился говорить правду о себе.
«Шустрая, как электровеник! Уже, считай, всё закончила…» - его охватила паника от того, что сейчас единственный человек, захотевший с ним познакомиться за последний год, исчезнет. И больше точно не проявит желания с ним – последним хамом! – общаться. За зиму Настя может вообще ни разу и не выйти на балкон… И Ваня опять увязнет в своём проклятом одиночестве.
А она уже завязала мешок с мусором и потащила его в комнату. Ваня подался за ней следом, открыл рот, чтобы остановить девочку, но, когда она замешкалась в дверях и обернулась, его взгляд опять шарахнулся в сторону. Кажется, Настя усмехнулась… А, может, скорчила гримасу – он не решился посмотреть.
Когда балконная дверь закрылась за ней, Ваня обмяк от отчаяния. И балкон перестал быть кораблём, несущимся над волнами. Да и шума самих волн больше не было слышно… Даже солнце зашло за тучу, безутешно заморосившую самым осенним дождём, точно и не было с утра лета, ни бабьего, никакого. Съёжившись в кресле, Ваня ждал, когда придёт мать, но она всё не возвращалась. Уже и фонари частыми маяками начали проглядывать в пелене дождя… И последние прохожие забежали под арку слева от их балконов… И зубы стучали всё громче, ведь с утра казалось, что одеяло не понадобиться, и мать оставила его в комнате, куда Ваня не мог попасть.
Он не поверил своим глазам, когда на соседнем балконе вновь появилась Настя. На этот раз она смотрела на него сурово, как будто явилась за возмездием.
- Ну, говори, что с тобой! – потребовала она. – Ты не можешь ходить?
- Не могу, - выдавил Ваня, уставившись на пузатый бок балконной балясины. – Авария…
Настя махнула гипсом:
- И у меня авария! Мы улетели в кювет.
- А мы, - он с трудом выдавливал каждое слово, - лоб в лоб. Папа погиб.
Охнув, она перегнулась к нему и, кажется, хотела обнять, но не дотянулась.
- А ты…
- А я сломал позвоночник. Бывают такие переломы, которые срастаются. А у меня – полный капец. Ноги отказали.
Настя с тревогой взглянула на тёмное окно его комнаты:
- А почему ты один? С кем ты живёшь-то?
- С мамой. Она… Её нет сейчас.
- Но ты же окоченел совсем! Дай-ка я к тебе перелезу…
- Не надо! – испугался Ваня.
Но слушаться его Настя явно не собиралась. Встав на маленькую скамеечку, она поставила одно колено на широкие каменные перила, но гипс мешал ей как следует ухватиться. Пошатнувшись, Настя соскочила на пол и испуганно прижалась к стене:
- Ой… Если честно, я так высоты боюсь – просто ужас!
- Я же говорил: не надо. Ещё разобьёшься в лепёшку… Я уж маму дождусь.
- И сляжешь с температурой, - проворчала девочка и сердито потёрла нос. – Ладно, я сейчас.
Она скрылась в квартире, и Ваня решил, что сейчас девочка принесёт ему тёплый плед или что-то вроде того. Поэтому он до смерти перепугался, когда Настя появилась из его собственной комнаты.
- Ты… Ты как? Откуда?!
- Спокойно, Маша, я – Дубровский, - заявила она, слегка перепутав роли. – Я не говорила тебе? Я же старая взломщица. Честно-честно! Но я не сломала ваш замок, не бойся. Твоя мама ничего не заметит.
И она примерилась к нему:
- Давай, цепляйся за шею.
- Ты меня не поднимешь, - предупредил Ваня, краснея.
Стыдно было даже думать о том, что девчонка потащит его на руках. С другой стороны, Ваня помнил вечера, когда мама не приходила вовсе… Если сегодня ей слишком хорошо где-то в другом месте, вполне возможно она и не вспомнит о нём. Оставалось только придушить гордость и довериться Насте, которая смотрела на него безо всякой насмешки.
В том, с какой лёгкостью она подняла Ваню, было что-то невероятное! Пока Настя несла его до дивана, на котором всегда была разложена постель, мальчик пытался угадать, кто же она такая? Чемпионка по тяжёлой атлетике? Но по виду не скажешь… Может, она взрослая лилипутка? И силы у неё в несколько раз больше, чем у обычной девчонки? Тоже не особо похоже…
Ваня не решался поднять на неё глаза, пока Настя не опустила его в уголок дивана.
- Тебе нужно переодеться, - проговорила она озабоченно. – Ты мокрый весь… Где у тебя сухая одежда?
И хотя переодевать себя Ваня не позволил, сердце у него так и подпрыгивало от радости, что отныне ему есть на кого положиться.
****
- Моя шиншилла и то красивее бы лапкой накарябала!
Я не сомневалась, что Ксюшка смотрит именно мою тетрадь. Сама она – шиншилла! Крыса… Сгрудившиеся вокруг учительского стола девчонки противно захихикали, поглядывая в мою сторону. Попробовали бы они писать левой рукой, будучи правшами! Посмотрела б я, как они веселились бы в таком случае. Набирать текст на ноутбуке я уже приспособилась, хотя за моими фантазиями пальцы никак не поспевали. А шариковая ручка просто норовила выскочить и отпрыгнуть подальше! За урок я обязательно пару раз роняла её, и Ксюха непременно отпускала тупую остроту по этому поводу. Вроде:
- Наська опять в таракана копьё метнула! Кушать хочет!
Весь класс прямо стонал от смеха, а мне хотелось треснуть гипсом ей по башке, но я уже знала - это называется «превысить пределы допустимой самообороны». Потому что уж я вложила бы в этот удар столько… Её куриные мозги могли не выдержать. Приходилось ограничиваться репликами, типа:
- Не волнуйся, Ксюшенька, я обязательно поделюсь с тобой шашлыком из «стасиков»!
Тут она затыкалась, потому что под «стасиками» я не только тараканов имела в виду, но и пацана из восьмого класса – Стаса Бурмагина. Заметить, какие взгляды бросает на него Ксюшка, было проще простого. А вот, чтобы он смотрел ей вслед, я как-то не замечала… Хотя взглянуть было на что, с этим даже я не могла спорить.
Самый ужас случился вчера, когда этот Стас ни с того, ни с сего притормозил возле меня в коридоре и мизинцем тронул мой гипс:
- Бриллианты?
- Секретные микрочипы, - выдала я, не моргнув глазом, и это ему понравилось.
Он расхохотался так громко, что я едва не зажала ему рот рукой, ведь Ксюшка реагировала на его голос, как терьер на запах дичи. Через секунду она уже возникла рядом с нами. В её голубых глазах ясно прочитывался смертный приговор… Мне, конечно. Я только вздохнула и потопала в гардероб. Не объяснять же ей, что Стас заговорил со мной первым, а я в его обществе нисколько не нуждалась. Он, конечно, неплохо выглядел – высокий, смуглый, зеленоглазый, с удивительно прямым носом и красивым ртом. И теоретически я понимала, почему Ксюха с ума по нему сходила. Но куда ему было до моего Ромки!
Клавдия Григорьевна теперь подкарауливала меня в гардеробе и помогала упаковаться в плащ. Сделать это самостоятельно было не так-то просто!
- Чадце ты моё бедное… Долго тебе ещё с этой дурындой ходить?
Гипс обещали снять недели через две. Я уже дождаться не могла этого дня… Оказывается, быть просто здоровым человеком – такое счастье! Теперь я это точно знала, поэтому в первый вечер отводила взгляд и не могла смотреть в глаза Ваньке, моему соседу, которому невозможно было вернуть здоровье. Никакое волшебство не поможет поставить его на ноги. Какое-то всё же неполноценное у нас волшебство…
Правда, оно помогало мне проникать к Ване через закрытую дверь. Стас Якушев перед отъездом научил меня открывать любые замки прикосновением ладони. Чтобы не тратить лишнюю силу на прохождение сквозь дверь или стену! Правда, для этого приходилось выползать на лестничную площадку, а это не всегда было удобно, и пару раз мне всё-таки пришлось просочиться в соседнюю квартиру прямо из нашей прихожей, чтобы Ванька не увидел, каким образом я появилась. Я убедила себя, что это нельзя считать бесполезным расходованием волшебной силы, ведь Ваня очень даже нуждался в моей помощи.
Чтобы чем-то заполнить время общения, я начала читать ему свою сказку. Правда, при этом меня временами мучила совесть, ведь я дала слово Ромке, что он будет первым, кто её прочтёт. Но Ванькину скучную жизнь просто необходимо было наполнить чем-то хорошим! Наверное, каждый автор в тайне уверен, что лучше написанной им истории ничего в мире не существует… Ведь я могла бы притащить ему кучу интересных книжек, которые хранились у нас в нескольких шкафах. Сама всё равно электронной «читалкой» пользовалась из-за своей аллергии, заставлявшей меня чихать и от книжной пыли тоже…
Но вместо этого я распечатывала новые главы и приносила соседу - мне ужасно хотелось услышать, что он скажет о моей сказке. Ведь Ваня был неглупым мальчишкой, это я поняла в первый же вечер, когда он, отогревшись, начал показывать мне своих роботов. Он собирал радиоуправляемых жуков и крошечные ракеты, больше похожие на бескрылых стрекоз, чтобы они передвигались по квартире вместо него. Ему хотелось запустить с балкона такую ракету с крошечной камерой на пузе, чтобы она облетела город и показала хозяину все места, по которым он соскучился.
- А почему ты гулять не выходишь?
- А как? – ощетинился он. – С балкона вниз сигануть?
- У тебя же кресло в коридоре стоит! Я видела. Ну, это… инвалидное…
Почему-то мне трудно было произнести последнее слово. Хотя оно ничуть не хуже выражения, которым теперь принято его заменять – «человек с ограниченными возможностями». Звучит так, словно сам этот человек – ограниченный. Чем это лучше?
Ваня вздохнул:
- Стоит. Но оно же не спустит меня само с третьего этажа!
Мне хотелось расспросить о его матери, которую я ещё ни разу не видела, но чувствовалось, что эта тема была запретной. Может, когда Ванька привыкнет ко мне, сам расскажет, что за такая секретная работа у его мамы, которая занимает её чуть ли не целыми сутками.
Пока я обдумывала, как обставить его вылазку из дома, Ванька читал начало моей истории. Конечно, стоило сначала дописать её, потом уж показывать, но на уроках литературы нам говорили, будто и Лев Толстой читал семье только что законченные главы. Не то, чтобы я сравниваю себя с Толстым, но он ведь тоже, наверное, сам не считал себя великим писателем и живым классиком! Или считал? Интересно было бы узнать…
Хотя, если честно, встречаться с Львом Николаевичем мне бы не хотелось. На портретах он изображён таким сердитым, что у меня, наверное, язык отнялся бы при знакомстве и я выглядела бы полной дурой, которая двух слов связать не может… Хотя мне было чем поделиться с ним: когда я была помладше, то сама сняла кукольный фильм «Анна Каренина». Это была довольно муторная работа, ведь снять нужно было каждое движение куклы в отдельности, и это заняло у меня несколько дней. Но мне было интересно этим заниматься, тем более у меня всё заканчивалось по-другому: Анна осталась жива и уехала к отцу, забрав с собой детей. Укладывать на рельсы, я её не стала, тем более, и поезда игрушечного у меня не было.
Может, Толстому не понравилось бы моё отношение к его героине… Правда, его романа я до сих пор не читала, только экранизации смотрела, но Анна всегда меня просто бесила! Такого хорошего Серёжу бросила ради какого-то Вронского… Но сейчас я относилась к этой истории по-другому: после того, как наши родители поразводились и снова сошлись, я начала думать, что не стоит судить взрослых, пока ты сама ещё не была ни замужней женщиной, ни матерью. Кто знает, какие номера я начну выкидывать, когда стану такой солидной тёткой, как героиня Толстого? Ей ведь уже было почти тридцать лет! Может, в этом возрасте уже вовсю маразм начинается? Поэтому и начинают чудить?
- Странное имя – Атенаис, - заметил Ванька, отложив первую страницу моей рукописи. – Где ты его взяла?
- Мама читала одну книгу, называется «Город надежды», а мне стало интересно – о чём? - призналась я.
- Ну, и о чём?
- Об алкоголиках.
- Да ладно! – он уставился на меня. – Твоя мама читает об алкоголиках? Я думал, историческое что-то.
- Историческое там тоже есть. Разные времена переплетаются. Вот Атенаис и Гильом как раз из средневековья. А остальные герои живут в сегодняшнем дне.
У него насмешливо дрогнул уголок рта:
- Я смотрю, ты много прочитать успела!
- Да не особо. Из середины… Потом мама увидела и чуть не взорвалась. Наверное, там какие-нибудь эротические сцены имеются... Она до сих пор думает, что мы с Анькой ничего об этом не знаем.
Ваня вдруг так покраснел, что я сразу сменила тему. Наверное, эта тоже была для него слишком щекотливой. Впрочем, я и сама не собиралась развивать её. Как вообще можно говорить о таком с едва знакомым мальчишкой? Это Ксюхе Морозовой ничего не стоило обсуждать в классе достоинства нижнего белья серии «push up», хотя большинству девчонок ещё и поднимать было нечего. Они выглядели полными идиотками, когда с умным видом отпускали замечания, разглядывая глянцевые журналы, которые Ксюшка каждую неделю приносила в школу. Им так хотелось казаться взрослыми женщинами, что смотрелись они просто детсадовками. Ничего эти дурочки не знали о настоящей жизни! Если б они только могли представить, чего я насмотрелась этим летом…
Иногда после школы я выходила к Томи, надеясь вновь увидеть тех загадочных чаек, которые однажды безмолвно напророчили мне перемены в жизни. Тогда они напугали меня до смерти, хотя, как выяснилось, ничего страшного птицы, летающие тихим кругом, не предвещали. А вот от того, что сейчас их не было видно, в груди начинало щемить, как будто я потеряла больше, чем знала.
Я смотрела на высокий правый берег, поросший лесом, и мне хотелось бросить ранец и отправиться в царство сосен пешком через мост. Вдруг там тоже водятся причудливые животные, которые могли бы поселиться в моей сказке? Мне было бы не страшно гулять там одной, ведь сосны - солнечные деревья, и даже стволы их излучают тепло. Когда мы маленькими жили с бабушкой и дедом в Журавлях на даче, я обожала прижиматься к соснам щекой и ухом и слушать их шёпот. Теперь я понимаю: это чешуйки коры шуршали о мои волосы, но тогда никто не смог бы разубедить меня в том, что деревья разговаривают со мной. А вот о чём они рассказывали, как-то забылось… Но у меня было отличное утешение: я научилась сама придумывать всё, что выпало из памяти или не случилось вовсе.
Хотя иногда я просыпалась в страхе: а вдруг и Ромка, и «Кобра» и моя волшебная сила – тоже придуманы мной?! До того убедительно, что я и сама поверила… Тогда я поднимала руку и, не вставая с постели, подтягивала Анино одеяло, сброшенное сестрой во сне. Это было крошечное волшебство! Но после этого я могла спать спокойно.
****
Эта новенькая, Настя Ильина, просто нарывалась на хорошую драчку. И Ксюша уже давно затащила бы её за гаражи у школы, чтобы поучить эту мелкую козявку, постоянно смотревшую сквозь неё, но бить человека в гипсе просто рука не поднималась. Вот снимут, тогда можно будет устроить так, чтобы Ильиной загипсовали что-нибудь ещё…
В прошлом году Ксюша Морозова не обратила особого внимания на девчонку, появившуюся у «гэшек». Хоть тогда они и учились в одну смену, общаться с «простым» классом у «гуманитариев» считалось дурным тоном. У них вели разные преподаватели, и ребята почти не пересекались во время уроков. Только раз Ксюшин взгляд зацепился за длинные волосы, похожие на охапку солнечной травы, когда на физкультуре у Насти расплелась коса и она вышла в коридор, осыпанная прямыми прядями. Они стекали по спине до самого подола юбки.
- Ни фига себе – отрастила! Обрить бы её на лысо, было бы прикольно, - процедила тогда Ксения, и смешки одноклассниц прозвучали поддержкой.
Но вскоре Настя исчезла, и все забыли о ней. Кто-то потом говорил, что она вернулась в Новосибирск… Впрочем, Ксюшу не интересовали подробности. Уехала, значит, избежала расправы. За что? В ответ она пропела бы фразу из песни, которую распевал их сосед во время запоев: «Потому что нельзя быть на свете красивой такой!»
И вот Настя Ильина не просто вернулась, а ещё и внедрилась в их класс. У Ксюши просто дух перехватило от такой наглости. Она решила сразу показать, кто в доме хозяин, и совершенно не ожидала, что новенькая посмеет сопротивляться. Когда Настя ещё первого сентября двинула ей твёрдым гипсом по рёбрам, у Ксюши потемнело в глазах не только от боли, но и от внезапного страха, что этой девчонке под силу разрушить ту неустойчивую конструкцию собственного авторитета, на возведение которой она положила столько сил.
Нужно было бороться, спасать себя, и Морозова начала тихую войну. Она по себе знала, что больше всего выводят из себя насмешки, и принялась подкалывать Настю по любому поводу. Иногда та делала вид, будто не слышит обидных слов в свой адрес, хотя Ксюша была убеждена в обратном. Порой отвечала так язвительно, что Морозова начинала жалеть о начатых боевых действиях. Как в том случае, когда Ильина намекнула на её отношение к Стасу… И как только разнюхала?!
Несколько дней Ксюша проверяла всех «приближённых» - не общается ли кто-нибудь из них тайком с Ильиной? Но вроде ни у одной из девчонок даже телефона её не было, не говоря о том, что в школе они не посмели бы подходить к Насте. Тогда откуда ей стало известно про Стаса? Ведь Ксюша даже самой себе боялась признаться в том, что выходит из класса на переменах только ради того, чтобы увидеть его чеканный профиль. Неужели со стороны это бросалось в глаза? Или маленькая Ильина видела её насквозь?
От этих мыслей Ксении становилось неуютно, словно её рентгеновский снимок выставили на всеобщее обозрение. Вроде и не голая, но видно куда больше, чем ей хотелось бы показать.
«Не расслабляться! – приказала она себе. – С этой девчонкой, как с очковой коброй, всё время надо быть настороже!» О том, что это ей пришло в голову начать охоту на новенькую, Ксюша старалась не вспоминать.
- О чём вы с ней болтаете? – как бы между делом поинтересовалась она у Дуси Потапенко, делившей парту с Настей.
Ту сразу бросило в жар, и она залепетала так, будто её уличили в страшном преступлении:
- Да мы вообще не разговариваем! Очень надо! О чём с ней говорить-то?
Это было уже перебором, и Ксюша поморщилась:
- Она - не дура! Найдётся, о чём поговорить. Если желание есть.
- А у меня нету! – торопливо заверила Дуся. – Я что, виновата, что меня с ней посадили? Я не просилась.
Не справившись с отвращением, которая вызывало в ней это пресмыкающееся, Ксюша толкнула её в грудь:
- Да пошла ты! Никто тебя и не обвиняет. Чего трясёшься?
В общем-то, было понятно, почему Потапенко так боится её: в прошлом году Ксюша случайно засекла, как Дуся после школы тащится за ней, хотя всем подругам было строго-настрого запрещено ходить следом и напрашиваться в гости.
- В нашем кругу, - и Ксюша непременно уточняла, - людей богатых и влиятельных, не принято приводить посторонних в дом. Мой папа этого не одобрит. А его телохранители тем более. Мне приходится путать следы и садиться в машину вдали от школы, чтобы папины враги не выследили, где я учусь. Ещё украдут! Сами знаете, за большой выкуп чего только не сделаешь…
Слова о коварных врагах и телохранителях, конечно же, вооружённых до зубов, возымели своё действие, хотя сама Ксюша понимала, что несёт чушь несусветную! Плестись целый квартал пешком, чтобы враги не выследили? Кто в такое поверит? Только такие дуры, как девчонки их класса… Никто из них даже не пытался общаться с Ксюшей вне школы – понятно же, что недостойны! К тому же, на это имелась сеть «ВКонтакте», где они все проводили вечера. Ксения выкладывала там свои фотографии в роскошных интерьерах, но где именно находится их коттедж, никто даже примерно не представлял. Учителя теперь не ходили по домам учеников, как было во времена их бабушек, поэтому Ксюша позаботилась о том, чтобы в справке из жилищной конторы был написан адрес элитного коттеджного посёлка. Ей пришлось наплести чиновнице путанную историю, как они с мамой скрываются от отца-садиста, и расплакаться у всех на глазах, но дело того стоило. Теперь, если какой-нибудь любопытной Варваре захотелось бы сунуть нос в классный журнал и посмотреть адрес Морозовых, ни малейших подозрений не возникло бы.
Варвару вполне могли бы звать Дусей. Однажды она уже посмела нарушить установленное правило и попыталась проследить за Ксенией, но была замечена уже возле кинотеатра «Москва». Набросившись коршуном, Ксюша потащила её за деревья. Была зима, и небольшой скверик просматривался насквозь, но Морозовой было плевать на то, что могут вмешаться взрослые. Потапенко угрожала её частной жизни и должна была получить по заслугам. Искупить вину Дусе удалось сломанным передним зубом. На имплант у родителей не нашлось денег, и девочка до сих пор не решалась улыбаться. Но кто её побил, так никому и не сказала…
С тех пор у Дуси отпало желание и следить за Морозовой и дружить с нею. А у Ксюши отлегло от сердца: больше никому не придёт в голову выяснять, куда она направляется после уроков. Их классная твердила, что авторитет, основанный на страхе, ничего не стоит, но Ксения не могла с ней согласиться. Лучше такой авторитет, чем никакого. Она знала: если б её тайна стала явью, жизнь просто кончилась бы…
Новую угрозу она почуяла в Насте Ильиной, которая хоть и не выслеживала её, но всё время ходила с таким видом, как будто знает больше, чем говорит. И улыбалась таинственно, точно доморощенная Джоконда! Что Ксюшу здорово напрягало, ведь секреты этой девчонки явно было связаны с нею. А с кем ещё? Если бы кто-нибудь осмелился сообщить Ксении, будто в мире есть нечто поинтереснее её персоны, она всё равно ни за что не поверила бы.
Выведать что-то о Насте у её соседки по парте, не представлялось возможным, но Ксюша не собиралась прятать меч в ножны. Она чувствовала себя амазонкой, в одиночку вступившей в бой с невидимым чудищем. В том, что от Насти исходит угроза для неё, сомнений не было. Только непонятно было, в чём она заключалась.
И Ксюша решила использовать животный Дусин страх в своих целях, чтобы выманить новенькую из её скорлупы. На большой перемене она села на соседнюю с Настей парту и подманила Потапенко:
- Эй, Дуська! Смотри, ты мне на ногу наступила! Видишь пятно? Знаешь, сколько такие туфли стоят? Оттирай давай!
Побледнев, Дуся вытащила из кармана платок и тут же получила по руке:
- Да убери ты свой сморкальник! Языком вылизывай!
Дуся даже попятилась от неожиданности, но злорадные зрители подпирали, и отступить удалось всего на пару шагов. Озираясь, она пыталась найти сочувствующий взгляд и рвала мятый платок:
- Ты чего, Ксюха? Ты прикалываешься?
Вытянув стройную ногу, Морозова процедила:
- На колени, уродина. Вылизывай, я сказала! Будешь знать, как топтаться по ногам... Думаешь, если ты – Потапенко, так тебе всё можно?
И ухмыльнулась, скользнув взглядом по сосредоточенному Настиному лицу: «Не нравится? Будешь выпендриваться, вообще раздавлю, шмакодявка!»
- Не надо, Ксюша, - лепетала Дуся, пытаясь затесаться в толпу.
Но никто не желал прятать жертву морозовского гнева - себе дороже будет! Острое личико девочки подёргивалось от страха, который она даже не пыталась скрыть, а руки всё тискали ненужный платок. Ксюша передразнила её плаксивый тон:
- Не надо! Людей пачкать не надо, свинья!
В следующую секунду произошло то, что ещё долго, передёргиваясь от омерзения, вспоминали в шестом «Б». Бурной струёй целый фонтан рвоты выплеснулся из Ксюшиного рта, и окатил всех, кто оказался в первых рядах и не давал Дусе спрятаться. Досталось и Потапенко, которая тут же начала, как все, визжать от отвращения, встряхиваясь по-собачьи. Вскочив на ноги, Морозова так и остолбенела, широко раскрыв рот.
- Она ещё собирается блевануть! – завопил кто-то, и ребята, галдя и толкаясь, рванули из класса.
Не пытаясь стряхнуть с себя остатки завтрака, который был раз в десять меньше по объёму исторгнутого желудком, Ксюша бросилась бежать через три этажа. Ей хотелось только одного: поскорее вырваться из стен школы, пропитавшейся отвратительным запахом. На лестницах шарахались от неё и хохотали вслед… Кажется, в проходе к гардеробу мелькнуло лицо Стаса… Не забрав плащ, Ксюша вылетела из школы и помчалась через площадь Кирова к общественному туалету. Она так и не заметила, что Настя Ильина была единственной, кто остался в кабинете математики. В этот день в нём уже не проводили занятий…
****
День, когда мне сняли гипс, показался избавлением от оков. Теперь я представляла, как чувствовали себя рабы, которым даровали свободу. Весь сентябрь я прямо ощущала себя чёрной девочкой на плантации, и не терпелось выпрямить спину, чтобы почувствовать себя человеком. Хотя рабам ещё хуже приходилось – меня-то никто плетьми не стегал. И даже Морозова больше не устраивала мне пытки фотографиями.
Она вообще не появлялась в школе несколько дней после того случая, когда у меня сдали нервы, и я заставила её изойти рвотой на глазах у всего класса. Такой уж мерзостью она себя показала тогда, что наказание было в самый раз. Позавчера Ксения вернулась в класс, но сидела, не поднимая головы. Почему её богатенький папа не перевёл опозорившуюся доченьку в другую школу – от стыда подальше? Интересно…
Так что жилось мне в последнее время спокойно, и всё равно, когда мы с мамой вышли из больницы, в душе моей звучали фанфары. На свою правую руку я просто насмотреться не могла! Хотя она выглядела какой-то бледненькой и даже похудевшей после гипса.
- Что за дети у меня? – вздохнула мама и, как маленькая, подёргала меня за косу. – То одну лечу, то другую. А я ведь просто ненавижу больницы!
Сама она никогда не ходила по врачам, это точно. Правда, и болела редко: до сих пор помню, как мама свалилась с гриппом и лежала дней пять, а для нас троих это было так непривычно - мы просто поверить не могли, что она не притворяется! Я даже градусник на себе перепроверяла: ну, как это у мамы может быть температура под сорок?! Кажется, тогда я и научилась готовить своё коронное блюдо – гречневую кашу… А папа баловал нас яичницей, от которой меня уже подташнивало, честное слово! И как мы только с голоду не померли за это время?
Праздничность этого дня проявилась и в прорезавшейся сквозь октябрьскую хмарь синеве неба, отчего я то и дело подпрыгивала по дороге домой, а мама каждый раз ахала, как будто моя рука снова могла сломаться от сотрясения. Редкие золотинки берёз дрожали от смеха, наблюдая за нами. А мне казалось, это великан-невидимка просыпал монеты из дырявого кармана, когда возвращался в свою пещеру в Лысой горе, куда я отправила и свою Атенаис. Эта гора действительно существует на правом берегу Томи, и кемеровчане устраивают на ней пикники, не подозревая, что может прийти великан. Когда из его штанов просыпались золотые, он как раз тяжело вздыхал, потому что никто не ждал его дома, кроме летучих мышей с уродливыми мордочками. А монеты прилипли к оставшимся с мая клейким берёзовым почкам.
На самом деле, вряд ли почки могут сохраниться до осени… Так ведь и великаны не бродят по нашему городу! Просто я люблю воображать что-нибудь такое, чего не бывает в реальной жизни. Она ведь часто скучновата без чудесных приключений…
То, что ещё случилось в этот день, тоже можно назвать чудом. Когда мы с мамой, водившей меня в больницу, уже возвращались домой, возле самого подъезда меня окликнул незнакомый мальчишка. В гимназии я запомнила ещё далеко не всех, поэтому ничуть не удивилась, хотя и подумала, что он здорово похож на Жана Рено в детстве – почему же до сих пор это не бросилось в глаза? Ведь Рено я обожала ещё с тех пор, как тайком от родителей посмотрела «Леона»… Может, эта история о девочке, которая была не старше меня и придала уверенности, что я не пропаду, когда отец вынудил сбежать от него?
- Только одну секундочку, - пообещала я маме, и подбежала к мальчику. - Мне гипс сняли!
Я не сомневалась, что он-то видел мою белую костяную руку, её ведь трудно было не заметить Но чёрные сросшиеся брови «Жана Рено» удивлённо дрогнули:
- У тебя был перелом? Чего?
- Правой руки, - ответила я машинально.
Если он не знал этого, значит, не встречал меня до сих пор. Кто же это такой? Мама уже скрылась в подъезде, и, в случае чего, некого было позвать на помощь. А защищать себя волшебством – против правил. Драться же кулаками было ещё страшновато вдруг рука не выдержит? Впрочем, незнакомый мальчишка, кажется, и не собирался драться. Его тёмные глаза даже улыбнулись мне, когда он протянул руку:
- Я осторожно.
И, пожав мою ладонь, тихо произнёс такое, отчего у меня прямо вся кожа покрылась мурашками:
- Я из «Волнореза». Королёвский отряд. Какое-то время здесь поживу.
- Королевский отряд? – не поняла я.
Он рассмеялся:
- Не дорос пока! Я из города Королёва, это в Подмосковье. Слышала о таком?
- Это где Центр управления полётами? – обрадовалась я. – Ой, как интересно!
- Там. Только я ни разу не был в ЦУПе.
Я прямо ушам своим не поверила: жить в Королёве и не побывать в ЦУПе?! И только потом поняла, что не узнала главного:
- А зовут тебя как?
Имя у него оказалось вкусное, лесное – Лёша Орешкин. Хотя сам он ничем не напоминал жителя тайги, а выглядел вполне даже цивилизованно. Меня смутило только, что он очень высокий, даже выше Ромки Филиппова. Шея устаёт разговаривать с такими длинными мальчишками… Но это было такой ерундой в сравнении с тем, что теперь я перестала быть единственной ответственной за всё происходящее в городе, и появился человек, всегда готовый прийти на помощь!
Затащив на качели посреди двора, я заставила Лёшку сесть, чтобы мы оказались вровень и было легче разговаривать. Хотя ему явно было неловко сидеть в моём присутствии, и это радовало! Опасаясь, что мама в любую секунду потребует меня домой, я забросала Лёшку вопросами, и уже через пять минут знала о нём самое главное: ему четырнадцать лет, в «Волнорезе» аж с десяти, так что опыта – хоть отбавляй! Их отряд называется «ПОДКОВА» – это расшифровывается, как «ПОДпольная КОманда Волшебников». Лёшка продемонстрировал мне маленькую татушку подковы на запястье – под часами, чтобы никто не видел, а я показала ему свою кобру за ухом.
Ещё Лёша Орешкин обожает гоняться на картах и скакать на лошадях. Отец у него работает «на космос», но не в ЦУПе, а в корпорации «Энергия», где делают настоящие ракеты. Они с мамой приехали ухаживать за бабушкой, пережившей инсульт.
Последние слова заставили поёжиться: моя бабушка, выписавшись из больницы, целыми днями сидела у телевизора, разучившись читать и разлюбив разговаривать. По-моему, инсульт вообще отнял у неё способность любить. Даже папу, которого она обожала. Даже меня, так походившую на него. Выпуклый экран старого телевизора вытягивал из неё остатки жизни, но ей больше нечем было занять себя.
С Лёшкиной бабушкой дело обстояло ещё хуже – у неё парализовало всю левую сторону, и она не могла говорить. Его мама боялась, что не справится сама, поэтому взяла сына с собой.
- Теперь придётся здесь в школу ходить, - Лёшин голос прозвучал так, что стало ясно, как его это напрягает.
- Давай в нашу гимназию! – с ходу предложила я.
Но он мотнул бритой головой:
- Не потяну. Я учусь… так себе…
Решив не заостряться на этом, я потащила его через арку, облюбованную голубями. С детства помню, что проходить здесь надо очень быстро, лучше бегом, не то на голову прилетит сероватая клякса птичьего помёта. Я вытащила Лёшку на Весеннюю и показала, где находится та школа, в которую мне поначалу так хотелось пойти. Правда, сейчас и наша гимназия стала мне по душе. Особенно с тех пор, как Ксюшка прекратила цепляться, и остальных ребят тоже сразу точно подменили. Мне даже начало казаться, что я нравлюсь многим из них, только они боялись показать это, пока Морозова гнобила меня.
- Вот это подходит! – обрадовался Лёшка. – Мы ведь рядом с площадью Волкова живём.
Михайло Волков, в честь которого назвали площадь между Кузбасским техническим университетом и Областной научной библиотекой, больше похожей на театр с колоннами, первым нашёл уголь на Горелой горе. Точнее, Горелой она стала называться уже после того, как люди заметили, что она дымится из-за тлеющего угля. Может, и не Михайло Волков увидел это первым попробуй теперь разберись! Но он оказался самым сообразительным и отправил донесение о своей находке Петру I. Памятник изображал смышлёного рудознатца с огромным куском горючего камня в руках. Мне было тяжело на него смотреть, ведь он стоял тут с этой ношей уже десятки лет…
Мы обменялись с Лёшкой номерами телефонов, потому что обоим нужно было домой. Не удержавшись, я обняла его на прощанье, чему он очень удивился. Потом взлетела на свой третий этаж так, словно мне не гипс сняли, а крылья подарили. Теперь я была не одна, у меня появился друг, от которого не нужно было скрывать самое главное.
****
Времени обжиться в городе у него не оказалось. Едва Настя скрылась под аркой, он уловил знакомую тревогу. Что-то должно было вот-вот случиться… Что-то очень нехорошее…
Остановившись слева от пушки у входа в Краеведческий музей, Лёша прикрыл глаза, пытаясь точнее определить, откуда исходит сигнал беды. Желающих осмотреть экспозицию в этот час не было, поэтому никто не обратил внимания на долговязого подростка, видимо, кого-то поджидающего. Лёше понадобилось несколько секунд, чтобы определить направление.
Он открыл глаза и нашёл взглядом такси на стоянке. В чёрную «Шевроле Лачетти» садились трое ребят его возраста. Ничего необычного в этом не было, но тревога нарастала: «Авария? Маньяк за рулём? Что? Что?!» Лёша бросился к стоянке, но машина уже тронулась, он не успел их остановить, хотя махал рукой и кричал:
- Стой! Да стойте же вы!
Развернувшись посреди проспекта, такси поехало в сторону нового моста. Не теряя времени, Лёша бросился к другому такси и прыгнул на заднее сиденье белой «Шкоды Октавии».
- Скорее! За той машиной.
Пожилой таксист усмехнулся в моржовые усы:
- Кино насмотрелся? В шпионов играешь?
- Пожалуйста! – взмолился Лёшка. – Быстрее!
Водитель повернул ключ зажигания, но не тронулся с места:
- Деньги-то есть?
Лёша вытащил из кармана смятую сотню и помахал ею:
- Хватит?
- Смотря, сколько ты за ними гоняться собираешься, - задумчиво изрёк таксист и наконец надавил на газ.
Номер машины, на которой уехали ребята, Лёша запомнил, и легко нашёл нужное такси в потоке машин, стоявших у светофора на Кузнецком проспекте. Хотя «Шевроле» там оказалась не одна, и все чёрные, как на подбор! Мальчик вытянул руку поверх плеча таксиста:
- Вот они!
- Сам вижу, - проворчал тот. – Ты руками-то не маши! И пристегнись, тут гайцы всегда стоят.
Щёлкнув застёжкой ремня, Лёша поинтересовался:
- А что там – за мостом?
- Правый берег, - ухмыльнулся водитель.
- Это я понимаю. Там уже не Кемерово?
От удивления таксист даже обернулся:
- Ты не местный, что ли?
- Из Подмосковья.
- Понятно, - протянул он, как будто этим объяснялись все странности его пассажира. – Там тоже Кемерово, сынок. Целых два больших района – Рудничный и Кировский. Город у нас такой – разбросанный по берегам. А вон бор - наша гордость. Томь… Это река так называется – Томь. Она тоже раньше предметом гордости считалась. Только даже не на моём веку… Вода, говорят, чистейшая была! Форель водилась, хариусы. Всё загадили… Настроили тут химических заводов! Теперь рыбу из Томи даже кошки не едят.
Лёша решился вставить слово:
- Кошки чуют плохие продукты.
- А то! Я своей Маруське и сам гадость не дам. Хорошая у меня кошка, умная. Правда, со стола воровать любит. Главное, глаза зажмурит и ползёт к тарелке! Думает, что раз сама ни черта не видит, то и её не замечают! Дура! Зато красавица.
За мостом такси, за которым они следили, устремилось в гору. Больше не перебивая водителя, который, похоже, мог рассказывать о своей Маруське часами, Лёша не спускал глаз с чёрного зада «Шевроле», мрачно маячившего впереди. На расстоянии не удавалось понять: случилось ли уже что-нибудь внутри машины или у него ещё есть время, чтобы помочь? Можно было, конечно, выпустить энергетическую сеть и затормозить их машину… Но слишком много было свидетелей, которые начали бы докапываться – как да почему? И Лёшка только тихонько постанывал сзади:
- Скорее, ну, скорее…
Надежда ещё была: водитель первой машины не догадывался, что за ним погоня, и не особенно жал на газ. Поэтому у «Шкоды» были все шансы догнать и перегнать, чтобы перерезать путь. Только согласиться ли этот старый морж на такой рискованный манёвр?
Вдоль трамвайных путей они влетели в гору, миновали какой-то дворец с колоннами, фонтаном и скульптурной парой чёрных лебедей. Издали Лёша не успел прочесть, что это такое, но таксист уважительно пояснил:
- Дворец культуры шахтёров. Я тут ещё в юности в ансамбле «Шахтёрский огонёк» танцевал. Не слышал? Ну как же! По всему миру гастролировали…
Повернув на проспект Шахтёров, машины промчались мимо ряда стареньких двухэтажных домов с пузатыми балясинами балконов («Пленные немцы строили», - заметил водитель) и свернули в частный сектор.
- В бор погнали, - удивился таксист. – Ну, там он их высадить должен. По лесу проезд запрещён. Если только заплатят хорошо. Но там же пацаны, так? Вряд ли у них карманы оттопыриваются…
«Зачем он везёт их в лес? – лихорадочно соображал Лёшка. – Ясно, что на расправу… Но почему они не пытаются выпрыгнуть? Сейчас совсем медленно едем. Лучше руку сломать, чем жизни лишиться… Или он распылил в салоне баллончик, а сам противогаз надел?»
Он заранее положил сотню на переднее сиденье, готовый в любую минуту выпрыгнуть из машины и броситься на помощь. Покосившись на деньги, таксист поинтересовался:
- Девчонка твоя там, что ли? Я чего-то не заметил… Вроде одни пацаны садились.
- Ага, пацаны.
- Спёрли у тебя что?
- Нет, - удивился Лёшка. – Попробовали бы! Мне просто… Я… Я не могу сказать. Дело к ним есть.
«Морж» хмыкнул:
- Деловые все! От горшка два вершка, а уже дела! Ну-ну…
- Куда же он их везёт? – пробормотал Лёша и встретил в зеркале заднего вида удивлённый взгляд.
- Как это – куда? Куда заказали, туда и везёт! Степан своё дело знает.
Лёшка подскочил на сиденье:
- Степан? Так вы его знаете?!
- А то! Мы же в одной фирме работаем.
- А почему марки машин разные?
- А каждый на своей, - пояснил таксист. – Не шибко богатый у нас хозяин, чтоб всех ещё машинами обеспечивать.
Боясь обидеть, Лёша осторожно поинтересовался:
- А он… этот Степан… Он – нормальный мужик? Он ничего им не сделает?
- Да что он им может сделать? – опешил «морж». – Чего ты несёшь? У него самого пацан и дочка в школе учатся!
«Прокол, - обомлел Лёшка. – Я ошибся? Никакой угрозы и нет? Но я же чувствую! И всё сильнее…»
Он виновато откашлялся:
- Остановите. На сотню я уже накатал. А больше у меня нет.
Водитель оглянулся с сочувствующим видом:
- А назад как? У пацанов займёшь?
- Ну… Да. Займу.
Прижавшись к обочине, «Шкода» остановилась, и Лёшка выбрался прямо на дорогу. Не похоже было, что здесь часто проходят машины, но он всё же оглянулся. Длинная улица частных домиков была пуста, только рыжий пёс чуть бочком резво трусил вдоль канавы.
«Выбраться бы отсюда, - он с трудом удержал вздох. – Да ладно… Как-нибудь».
Когда его такси уехало, Лёша быстро пошёл к повороту, за которым скрылась «Шевроле». Потом не выдержал и побежал – очень уж сильным стал сигнал беды. Мало ли что говорил «морж» про этого Степана! Все пойманные серийные убийцы казались окружающим приятными, тихими людьми, которые мухи не обидят. У некоторых тоже были дети…
- Сейчас, ребята, сейчас, - шептал он, работая ногами изо всех сил.
Вылетев из-за поворота, Лёшка первым делом увидел ту самую машину, за которой столько гнался. Салон был пуст, а все дверцы – распахнуты. В нескольких метрах от машины, среди пожелтевших кустов, шла отчаянная возня, наверное, ребята сопротивлялись из последних сил. Лёша бросился на помощь и… застыл, поражённый увиденным. Водитель и не думал причинять мальчишкам вред. Это они, спрятавшись под натянутыми на брови чёрными вязаными шапками, избивали его, прижав к сосне. Точнее, били трое, матерясь от удовольствия, а один, с лицом кефирного цвета, вытаскивал деньги из портмоне, явно принадлежавшего таксисту.
Не издав ни звука, Лёшка метнул свой энергетический мячик, который бил без промаха. Один, второй, третий… Когда приятели, как подкошенные, свалились к его ногам, четвёртый грабитель выронил и кошелёк, и деньги, которые разлетелись осенними листьями и, плавно кружась, опустились на хвойный настил. Когда он взмахнул руками, шапка слетела с него, и рыжие волосы пламенем вырвались наружу.
- Ублюдки, чего делаете?! – выкрикнул Лёшка. – Он пашет целый день, а вы его грабите? Думаете, легко часами за рулём сидеть? Геморр зарабатывать? А ну, пошли вон!
Хотелось выразиться покрепче, но было противно уподобляться этим уродам. А они уже расползались между крепкими сосновыми корнями кто куда, как мерзкие пресмыкающиеся, признающие только силу. Если б они сейчас бросились на Лёшку всем скопом, ему здорово перепало бы, ведь защищать себя с помощью волшебства он права не имел. Но сработал эффект шоковой терапии: мальчишки не поняли, что произошло, и это напугало их до смерти. Если б он махал кулаками, они справились бы с ним в два счёта, но ведь Лёша Орешкин к ним даже не приближался! Как же он свалил их с ног?!
Бросив деньги, они дали стрекача и, ни разу не оглянувшись, скрылись в лесу. Лёшка поддержал таксиста, сползающего по стволу:
- Давайте я вас до машины доведу.
Тот только кивнул – губы у него были разбиты и уже начали опухать. Из носа вытекала красная струйка. Лёшка нашарил в кармане салфетки и промокнул кровь.
- Чем ты их так? – прохрипел таксист, цепляясь за мальчика.
- Камнями, - не моргнув глазом, соврал Лёшка. – Чем же ещё? Я гандболом занимаюсь, у меня бросок знаете какой!
И вдруг увидел, как из-за поворота вылетела знакомая белая «Шкода». Резко взвизгнули тормоза, и «морж», вскочив из машины, тяжело, но бодро побежал навстречу.
- Стёпка, это кто тебя?! Он?
Избитый таксист только вяло махнул рукой, отметая обвинение против Лёши. И его приятель сразу смягчился:
- А я и думаю: неужто так ошибся в парне? Те гадёныши, что ли? Опять грабили?
- Опять? – ухватился Лёшка. – Такое уже бывало?
- Сколько раз, - проворчал «морж» и подхватил Степана с другой стороны. – Отпускайся, я доведу. Банда подростков работает. Никак поймать не можем этих козлёнышей!
Вернувшись к сосне, Лёша собрал деньги и аккуратно сложил их в портмоне. На миг закрыв глаза, он убедился, что в памяти отпечатались лица всех четверых. Теперь предстояло только отыскать их в большом городе. Пока они не нашли его…
«Почему я подумал, что беда случится с ребятами? – размышлял Лёшка, возвращаясь к машинам. – А разве уже не случилась? Они же превратились в бандитов… Ещё шаг, и окажутся за решёткой. Беда. Ещё какая беда!»
Предчувствие не обмануло.
****
Последний листок ещё плавно пикировал на пол, а Ваня уже вонзил в меня взгляд:
- Ну! А что будет дальше?
Я пожала плечами:
- Откуда я знаю? Дальше я ещё не написала.
Он даже головой затряс, отказываясь принять мою правду:
- Стоп-стоп! Ты хочешь сказать, что не знаешь, как будет развиваться эта история?! И чем закончится?
- Ну… Да, - призналась я. – Именно так это и происходит. Садишься за ноутбук, и в голове сразу проясняется. А пока ты не пишешь, даже не представляешь, что будет в следующей главе.
- Обалдеть… - прошептал Ваня, глядя на меня, как Атенаис на ящерицу.
Я поспешила его утешить:
- Но есть и другие истории! Рассказывательные. Как та – про Элиота. Я её всю жизнь сочиняю для сестры. А твоя – эта.
- Почему? – он требовательно нахмурился.
Но ответа у меня не было. Откуда я знаю, почему с моими историями и героями всё складывается так, а не иначе? И как в голову попадают мысли, которых там не было ещё полминуты назад? Может, они витают в воздухе и залетают в мозг, как птицы на чердаки через маленькие окошки? Некоторые люди заколачивают эти отверстия – им не нужны лишние видения… А мне от них одна радость! Ведь хоть я и люблю в жизни многое и горжусь своей волшебной силой, но настоящее, тёплое счастье ощущаю только, когда сочиняю очередную историю. И чувствую, что она получается.
- Лучше б ты сначала закончила эту сказку, а потом давала бы мне читать, - проворчал Ваня. – Теперь жди – мучайся!
- Ну, ничего, подождёшь. Я же не робот какой-то и не пишу круглыми сутками. Наш учитель литературы вообще считает, что я не умею писать!
- Он дурак, что ли?
- Ну, дурак-то это точно. Но уверен, что очень умный. Знаешь, кто он? Поэт! Каждый урок он грузит нас своими стишками. И заставляет покупать его книжки. Моя мама пролистала и сказала: примитив. Но попробуй, скажи ему об этом! У него глаза такие страшные, водянистые… Как уставится, не моргая – хоть под парту лезь! Мы с мамой уже разговаривали и о нашем Андрее Викторовиче, и о графоманах вообще… Дело безнадёжное! Ты знал, что графоманы всегда уверены, будто они жутко талантливые?
Ванин вздох заткнул мне рот.
- Хорошо тебе, - протянул он. – Столько людей видишь… Пусть даже дураков! Всё-таки интересней, чем одному тут сидеть.
- А я?! Я же прихожу к тебе!
Но я понимала, как тоскливо ему сидеть целый день взаперти. Даже компьютерные игры надоедают, если, кроме них, ничего нет в жизни. По мне, так они хороши, как семечки – погрызть от нечего делать. Попробуй постоянно питаться одними семечками! Закудахчешь, пожалуй. А Ваня в этом смысле был обречён. Заниматься с ним приходила только старенькая учительница по истории, плохо умевшая пользоваться Интернетом. Остальные предпочитали дистанционное обучение. Я даже не знала, где находится школа, к которой был «прикреплён» Ваня. И он раздражённо отзывался, когда я спрашивала:
- Какая разница? Мне туда не ходить.
Но я-то пыталась выяснить её номер не просто так. Ромка посоветовал бы мне, как можно, не нарушив правил, слегка надавить волшебством на совесть учителей этой школы, ни разу даже не проведавших своего ученика. Неужели не было какого-то способа, чтобы защитить Ваньку от бесконечного одиночества?
Меня и саму мучила совесть, что я стала реже наведываться к соседу с тех пор, как появился Лёшка Орешкин. Но ведь нужно было показать новичку город, раз какое-то время он будет здесь жить! Не ориентируясь, трудно заниматься спасением ребят. А то, что Лёша был сильным волшебником, я поняла в первый же день, когда он пошёл в школу. У нас в гимназии было больше уроков, чем в обычной школе, но Лёшкин класс занимался во вторую смену, и получалось, что я заканчиваю раньше. Поэтому я забежала домой, перекусила и даже сделала математику, которая вечно висела надо мной дамокловым мечом, а потом отправилась повидать своего нового друга.
Кстати, Ромка очень занервничал, когда узнал о его приезде в Кемерово, хоть я и убеждала с пеной у рта, что Лёшка мне как старший брат! Которого у меня, правда, никогда не было, но ведь мог же папа нагулять его в молодости, а теперь он нашёлся. Правда, у Лёши был свой отец, клепающий космические корабли, но версия о старшем брате мне всё равно нравилась. А Ромке – не особенно, поэтому мой телефон ломился от сообщений: «Ты опять нянчишь своего братика?» или «Как погода в Кемерово? Вы ведь гуляете с Лёшей?» Ну, в таком духе. Можно было разозлиться на то, каким он дураком себя показывал, но мне было жалко Ромку. Если б я узнала, что в «Кобру» без меня вступила новенькая девчонка, тоже, наверное, бесилась бы от ревности. Даже представлять не хочется…
В тот день, когда Лёшка первый раз сходил в новую школу, я ответила штук на десять Ромкиных смс. Но всё равно пришла встретить Лёшку, который ничуть не смутился от этого. Некоторые мальчишки стесняются, если их видят с девочками, но Орешкин даже бровью не повёл, хотя мы и не договаривались о встрече.
- Ну как? Не полные идиоты в классе? Учителя не слишком вредные? – я забрасывала его вопросами, пока мы шли по увядающей Весенней к площади Волкова.
И хоть Лёшку нельзя было упрекнуть в излишней разговорчивости, он в двух словах описал и свою соседку по парте, с обгрызенными ногтями, и классную, похожую на подслеповатую кротиху, и запах краски в школе, не выветрившийся после ремонта. Мне так ясно представился его день – как будто я сама сидела с ним за партой.
Но пока я любовалась живыми картинками своего воображения, Лёшка вдруг резко остановился и взгляд его заметался по фасаду дома через дорогу. Не успела я даже уловить тревогу, просыпавшуюся перед тем, как с кем-то из детей могло случиться несчастье, а он уже рванулся вперёд и, сорвав с плеча школьный рюкзак, изо всех сил швырнул его куда-то в крону карагача. Мелькнувшая мысль, будто Лёша попытался сбить застрявший воланчик, сразу же мне самой показалась глупой. К тому же, чёрный ранец так ловко обогнул ещё зелёные ветви дерева, что без волшебства здесь обойтись не могло.
Точно летающая тарелка причудливой формы, он взвился к балкону пятого этажа, с которого в тот же миг сорвался котёнок. Я ещё успела заметить, как его любопытная мордочка только высунулась между металлических прутьев, и вот он уже, растопырив лапки летит вниз. У меня оборвалось сердце, но Лёшкин ранец уже оказался прямо под котёнком. Приземлившись на передний карман, малыш замер, наверняка изо всех сил вцепившись коготками.
И только я хотела перевести дух, как заметила мальчишку лет трёх, перегнувшегося через перила того же балкона. Он забрался на табурет и смотрел вниз полными ужаса глазами. Ведь мальчик видел, как котёнок сорвался вниз… Ещё секунда и он сам кувыркнулся бы следом, но летающий рюкзак уже стремительной ракетой спикировал на балкон. Ребёнок спрыгнул с табурета и схватил своего любимца, а я чуть не села на клумбу. Прижав котёнка к животу, мальчик убежал в комнату, а Лёшка устало процедил:
- Ну, супер. Теперь придётся ещё тащиться на пятый этаж.
- Зачем? – я совсем плохо соображала от испуга.
Он посмотрел на меня с недоумением, потом усмехнулся:
- За рюкзаком, конечно. Думаешь, мои родители – миллионеры, чтоб каждый день новый покупать?
Когда мы дотащились с ним до верхнего этажа, обессиленные – он от того, что выложился на волшебство, а я просто от стресса и угрызений совести – дозвониться в квартиру, которую высчитал Лёшка, оказалось не так-то просто. Нам открыла совсем старенькая бабушка, упрекать которую в недосмотре за малышом ни у кого язык не повернулся бы. Как сама-то жива была… Мы с Лёшкой переглянулись, и он проорал на весь подъезд, что уронил рюкзак с крыши на их балкон. Она сочувственно покивала и закрыла перед нами дверь. Мы так и остолбенели…
- И что теперь делать?
Лёшка простонал:
- Придётся тебе поднапрячься. Вроде как мне помогаешь. Я сам не могу, ты же знаешь.
Не успела я ещё придумать, каким же образом мне поднапрячься и забраться на балкон пятого этажа, как дверь снова отворилась, и всё та же старушка протянула Лёше его рюкзак. Высунувшийся из-за её спины знакомый мальчишка прошептал таинственным тоном:
- А он летает!
Как будто проверяя замки ранца, Лёшка присел перед ребёнком и едва слышно предупредил:
- Если кому-нибудь об этом расскажешь, я скажу твоей маме, что ты без спроса вышел на балкон. Ясно?
Надувшись, малыш неохотно кивнул, и Лёшка улыбнулся ему. Но напоследок всё же сказал:
- Только попробуй ещё раз выпустить котёнка на балкон или сам выйти! Прилетит чёрный рюкзак и так даст тебе в лобешник – мало не покажется!
Это страшное видение отразилось в серых глазах ребёнка неподдельным ужасом. Моя заискивающая улыбка уже не смягчила его. С громким топотом мальчик убежал в комнату и наверняка забился в безопасный уголок.
- А мы имеем право запугивать детей? – поинтересовалась я, пока мы спускались по лестнице.
Лёшка пожал плечами:
- По мне, так все средства хороши, чтобы уберечь этих дурачков от беды. Зато теперь он даже к балконной двери не подойдёт!
****
Скучать по Королёву и своим зелёным Подлипкам было некогда. Собственно, Лёша всегда был человеком действия, а, когда ты занят по горло, нет времени ностальгировать. Сейчас он был поглощён идеей создания в Кемерово нового отряда «Волнореза», ведь город-то был куда больше Королёва, но почему-то до сих пор не вошёл в организацию, хотя происшествий здесь хватало с лихвой. А полтора человека всерьёз нельзя считать силой… Пробегающая у него подмышкой Настя Ильина на целого человека никак не тянула.
Но считаться с собой она заставляла. А порой даже пыталась взять инициативу на себя, как в тот день, когда потащила его в бор на правом берегу. О происшествии с таксистом Лёша решил ей не рассказывать – ещё не хватало, чтобы маленькая девочка бросилась разыскивать эту банду подростков!
- Ты должен побывать в бору, если собираешься здесь жить! – убеждала она.
И хотя Лёшка в сотый раз повторил, что в этом городе он временно, Настя не сдавалась, повторяя избитую истину: нет ничего более постоянного, чем временное. Но его такая перспектива пугала, и не хотелось даже задумываться о том, чтобы навсегда распрощаться с Подмосковьем.
И всё же, пока он находился в Кемерово, нужно было сделать всё, чтобы после него тут остался боеспособная команда. Настя не могла этим заняться: она сама была волшебницей без году неделя и не имела права самовольно делиться силой с другими ребятами. А Лёша мог себе это позволить, ведь стаж у него был вполне приличный.
От того, что он автоматически станет командиром будущего отряда, голова у него не кружилась. Чего-чего, а власти его душа не жаждала никогда. То ли дело - экстрим и ощущение скорости! Это было по нему, и Лёшка дождаться не мог, когда же ему исполнится восемнадцать и он сядет за руль не карта, а настоящего автомобиля. Правда, перед этим ему предстояло пережить расставание с «Волнорезом», но Лёша точно знал, что хорошие гонки компенсируют любую утрату. Он, конечно же, мечтал о спортивной машине, в идеале – BMW или даже «Феррари»… Но в том, что их семье даже четыре года спустя это будет по карману, Лёша сильно сомневался. Хватало на занятия в школе картинга в Медведково и конно-спортивном клубе в Королёве – и то хорошо!
Приключения, которые часто шли в связке с волшебством, были сродни экстриму, потому Лёша и торопился с подбором ребят, которые заслуживали волшебной силы, ведь в одиночку на большое дело не пойдёшь. Но, как назло, стоящих кандидатов пока не встречалось. В школе Лёша, конечно, общался с одноклассниками, но даже подружиться ни с кем не удавалось, не то, что доверить главную тайну.
Как ни смешно, его единственным другом в этом городе оставалась маленькая Настя Ильина! Сперва Лёшка опасался, что с ней и поговорить-то будет не о чем… Ну, не о тряпках же болтать! Но быстро выяснил: эта девчонка вполне себе разумный человек. И даже прогулку среди сосен, которую другая выдала бы за свидание, Настя воспринимала очень даже адекватно – как разведку на местности.
Отломив возле корня высохший стебель длиннющего дудника, Лёшка потряс им, как копьём:
- Спасайся! Охота!
Подхватив игру, Настя метнулась в заросли папоротника, тоже напоминавшего о первобытных временах. Безвредное копьё пролетело мимо её уха и ударилось в извилистую кору сосны. Успев поймать, девочка отломила часть стебля и поднесла к губам:
- Это свирель! Сейчас я созову лесных духов.
- Зачем?
- Чтоб они закопали тебя под этими папоротниками. Может, там и мамонты погребены? Говорят, они вовсю по Сибири бегали! Составишь им компанию.
- Да ты не сумеешь сыграть, - поддразнил он её.
Но Настя неожиданно сдалась и опустила дудочку:
- Точно. Мне, знаешь, медведь на ухо наступил. В Новосибе меня даже в школьный хор ставили только, чтоб я «лицом играла». А голос подавать запрещали – всё мимо нот!
- Не всем же быть музыкантами, - попытался утешить Лёша.
Но понял, что Настя и не расстроилась вовсе. Она уже вовсю размахивала руками, выбираясь на тропинку:
- Кстати, о дудках! Папа рассказывал, что раньше в этом бору был пионерский лагерь. Ну, то есть он и сейчас есть… Видишь вон там корпуса? Только пионеров больше нет. Знаешь, это совсем не такая тоска, как я думала! У них даже весело было. Хоть и подъём в семь утра – это в каникулы! Думаешь, их будильник поднимал? Не поверишь – горнист! Это такой пацан, который играет на небольшой трубе. Это она – горн, - Настя на секунду умолкла. – Нелепо звучит, да? Она – горн. Хотя горн - это он. А ещё в этом бору живёт Тутичка, - без перехода сообщила она. – Вместе с Подражаловкой. Они обе – внучки Бабы-Яги.
- Кого?! – задохнулся он. – Я не понял… Это уже сказка пошла?
- История, - невозмутимо поправила Настя. – Я каждому другу дарю свою историю. Ты против?
Лёшка замешкался с ответом. Для сказок он считал себя слишком взрослым, но если это просто история… Даже и про Бабу-Ягу… Но истории же можно слушать в любом возрасте?
- Да нет, - отозвался он неуверенно. – Давай, рассказывай.
Настя доверчиво призналась:
- Почему-то, когда я пишу, у меня как-то взрослее всё получается. А вслух рассказываю по-детски… И говорю также. Почему это, а?
Но Лёшка понятия не имел, отчего так получается. Он никогда ничего не писал, кроме обязательных школьных сочинений, с которыми ему обычно помогала мама. Да и мастером устного творчества себя не считал. Зато послушать, что насочиняла эта необычная девчонка, было интересно. Очень уже забавной она казалась!
Настя вдруг остановилась, точно увидела призрак, и вытянутые глаза её в ужасе округлились. Лёша поспешно огляделся – откуда опасность? Но лес был как лес – сосны, кусты…
- Чего ты?
- Я не подарила Ромке никакой истории, - у неё даже губы побледнели.
Переведя дух, Лёшка уже спокойно спросил:
- Это какому Ромке?
- Филиппову. Из Новосиба. Я же тебе рассказывала про него! Он – мой лучший друг, а я не придумала для него ничего особенного. Всё как-то некогда было…
Она схватилась за голову и начала раскачиваться:
- Ой, стыд какой!
- Да ладно тебе, - начал Лёшка.
Но ничего больше не успел добавить, потому что на лесную дорожку, по которой они шли, со стороны лагеря выбежали ребята в спортивной форме. Их было человек шесть, и среди них оказались две девочки: одна круглолицая и смуглая, другая наоборот худенькая и белокожая.
- Привет! – крикнула последняя. – Присоединяйтесь!
- Привет! – отозвался Лёшка удивлённо. – Да мы просто… гуляем. У вас какая-то секция тут?
- Лыжная. Пока снега нет, так бегаем, - ответила круглолицая.
Ребята уже пробежали вперёд, не вступив в разговор, и Настя скорчила им вслед гримаску. Ей не нравилось, когда её не замечали. Догнав остальных, девочки махнули на прощанье рукой, но ещё не успели скрыться из вида, когда сзади раздалось рычание мотора, и большой чёрный джип «Тойота» промчался мимо. Лёшка едва успел рвануть Настю к обочине.
- Здесь запрещено ездить на машинах! – вскрикнула она сердито.
- А этим уродам плевать, - коротко отозвался Лёша.
И тут они увидели, как джип, который спокойно мог проехать по правой стороне дороги, решительно забрал влево и нацелился на лыжников. Один из мальчиков оглянулся, успел крикнуть остальным, и они спрыгнули в кусты, ещё не просохшие после утреннего дождя. Машина пронеслась в полуметре от них, обдав грязными брызгами от лужи.
«Вот уроды! Развлекаются!» - разозлился Лёша и, не удержавшись, мысленно послал им вслед такую молнию, что двигатель заглох мгновенно. Заюзив на мокрой дороге, джип сполз с дороги и зарылся в кустах. Лыжники бросились бежать, а Настя с Лёшкой в голос расхохотались.
- Извини, - выдавила она, - не удержалась!
- Ты? И я тоже! Значит, мы его на пару обработали…
- А не будет людей пугать!
Оправдание было подходящим, но не действующим, как они убедились уже спустя несколько минут, когда услышали за спиной рычание знакомого мотора.
- Быстро завелись! – удивился Лёша.
Подпихнув Настю к обочине, он на всякий случай загородил её собой, и обернулся к парням, выпрыгнувшим из машины.
- Ну, что, сопляки, весело было?
- Сейчас повеселимся!
Одинаковые кожаные куртки и спортивные стрижки делали их похожими на членов банды. А, может, они ими и были… В руке одного из них, Лёша заметил монтировку, но страха не возникло, ведь он был вправе использовать волшебство, защищая Настю. А она – его, если уж на то пошло, хоть ему и не хотелось считать себя ребёнком.
Он уже представил, как вытянется физиономия у того, кому монтировка сама двинет по лбу, а остальные внезапно перепугаются до того, что будут хныкать, точно малыши, торопливо прячась в «Тойоте», и настроился на работу. Но не успел даже вызвать к жизни волшебную молнию, прятавшуюся внутри него, как и Настя не щёлкнула ещё своим фонарём, когда за их спинами раздался непонятный шум.
Быстро обернувшись, Лёшка увидел, как из леса на тропинку выбираются трое всадников, среди которых самой младшей была девочка его возраста. Вроде и некогда было разглядывать друг друга, но его поразило, какой синевой светятся её глаза и сколько солнца в кудрявых длинных волосах. Она взглянула на него сверху и улыбнулась. Лёшке показалось, что никогда в жизни он ещё не видел такой открытой и светлой улыбки, и почему-то ослабел от радости. Если б сейчас ему предложили совершить даже самое простейшее волшебство, у него не хватило бы сил…
К счастью, взрослые всадники, с которыми была девочка, и не рассчитывали на иные силы, кроме своих собственных. Направив лошадей прямо на парней в кожанках, они начали теснить тех к машине. Старший мужчина заставил своего вороного встать на дыбы, и водитель джипа тут же юркнул за руль. Остальные тоже быстро осознали, что неохота получать копытом в лоб, и спрятались в салоне. Дав задний ход, «Тойота» понеслась по лесной дорожке в обратную сторону.
- И вообще здесь запрещено ездить на машинах! – прокричала Настя им вслед, и все рассмеялись.
- Что им от вас понадобилось? – спросил молодой наездник, чем-то неуловимо похожий на синеглазую девочку. Только вместо кудрей у него топорщился тёмный ёжик. И всё же, если б он оказался не её родным братом, Лёшка сильно удивился бы.
Решив умолчать о том, как они с Настей расхохотались, загнав джип в кусты, он пожал плечами:
- Да просто уроды – приключений ищут.
И уверенно протянул руку к гнедой лошади, на которой сидела девочка. Её нога, обтянутая узкими джинсами, показалась Лёшке бесконечно длинной: «И бывают же такие!» Придержав за узду, он погладил крупную лошадиную морду:
- Вы из какого-то клуба? Я тоже занимался. Дома.
- Это где - дома? – девочка чуть склонилась к нему, готовая спрыгнуть с лошади.
Свесившиеся волосы пушисто скользнули по его руке, и Лёша еле удержался, чтобы не отдёрнуть её – так пронзило насквозь что-то незнакомое:
- В Королёве. Это рядом с Москвой – шесть километров.
- Эк, тебя занесло-то! - старший взглянул на часы. - Оля, догонишь! Мне возвращаться надо.
- Остаться с тобой? – спросил её брат, но Оля мотнула головой:
- Зачем? Я и сама дорогу знаю! С Вэнди меня никто не тронет.
- Вэнди, - повторила Настя шёпотом и опомнилась. - Спасибо вам! Вы нас спасли.
И бросила на Лёшку хитрый взгляд, явно говоривший: «Вот уж не думала, что обычным людям придётся спасать нас с тобой!» Из-под копыт лошадей, пустившихся вскачь, полетели влажные комки, и Настя быстро спряталась за его спину.
- Вы брат с сестрой? – спросила Оля, всё ещё не решив, стоит ли спускаться на землю.
Настя обиженно фыркнула:
- Почему меня все принимают за чью-то сестру? Я, между прочим, сама по себе.
- Как кошка, - подтвердил Лёша. – Дикая сибирская кошка.
Синие глаза улыбнулись Насте, на миг напомнив Ромкин взгляд:
- Так ты местная?
- Наполовину.
В двух словах она поведала, как оказалась в Кемерово, и отметила про себя: Олю не порадовало, что они оба живут в центре города, а она на Радуге – так здесь называли Рудничный район, где был бор. Настя знала с детства, а Лёшке пришлось объяснять, что «Радугой» назывался известный на всю область магазин, в котором в советские времена частенько продавали дефицитные продукты. Раньше Ильины тоже закупались там перед возвращением в Новосибирск, где прилавки были пусты. Того источника изобилия давно не существовало, а название осталось и приросло ко всему району, поэтому жители говорили попросту: «Живу на Радуге».
Там и выросла Оля Логова, явившаяся им в минуту опасности, как добрая лесная фея.
****
Никакой феей Оля себя даже в детских играх не воображала. Ей больше нравились роли ковбоев, ведь старший брат посадил её на лошадь в пять лет, или суперменов, совершающих чудеса. Поскольку среди настоящих героев были сплошь мужчины, ей приходилось прятать длинные волосы под шляпой или бейсболкой. А лучшая Олина подружка со времён игр в песочнице, Наташа Цветкова обычно исполняла роль прекрасной, но невезучей принцессы, вечно попадавшей в передряги, из которых её необходимо было вытаскивать. Им было так интересно придумывать и разыгрывать всё новые приключения несчастной красавицы и неунывающего героя, что девочки клялись не отказываться от игр до окончания школы.
Но два года назад родители увезли Наташу в Краснодар, потому что её мама тосковала по тёплым краям, а сетевые игры у подруг как-то не заладились. Хотя остальные в их классе не отрывались от компьютеров. Но Оля всегда считала: виртуальные стрелялки - это совсем не то, что картофельная бомбёжка главаря банды, сделанного на погребах из старого пальто, найденного на помойке. Им здорово повезло с двором, в зелени которого было полно мест, где можно спрятаться и сделать тайник. Если б они росли не на окраине города, и детство было бы не таким ярким и полным событий. Частенько Оля набирала отряд из соседских малышей, готовых следовать за синеглазой атаманшей хоть на край света, ведь ей действительно было интересно с ними. А они чувствовали, что старшая подруга не прикидывается, и ценили это.
Правда, без Наташи ей стало как-то неловко носиться с ними по двору в одиночку. А нового настоящего друга у неё не появилось… И Оля стала больше времени проводить в конно-спортивном клубе «Буцефал», куда Саша доставлял её на своей машине, не позволяя младшей сестре добираться самостоятельно. Ему мерещилось, будто девочку похитят прямо из автобуса, если его не будет рядом. Сейчас он уже убедился в том, что Оля способна постоять за себя, особенно, если она верхом, и знает, как спровоцировать лошадь дать обидчику копытом. Применять это умение ей до сих пор не приходилось, но кто может угадать, какая передряга ожидает за следующим поворотом?
Вот и сегодня они с Сашей и тренером-инструктором Юрием Васильевичем наткнулись на происшествие, которое могло стать трагическим, если б они не появились вовремя. Конечно, Лёша Орешкин, с которым она потом познакомилась, не выглядел слабаком, но не мог же он справиться с троими мужиками в одиночку! Маленькая Настя была не в счёт… Как-то сразу поверилось, что эти двое – просто друзья, ведь особенным, завороженным взглядом Лёшка смотрел только на неё, Олю. И ей трудно было не замечать, какие у него необыкновенно чёрные, влажные глаза, неуловимо напоминающие лошадиные, которые она так любила. И какие сильные плечи… И как подрагивают губы, когда он поглядывает на неё будто бы мельком.
Разговаривать с ними обоими оказалось легко, и даже Настя, хоть и была младше на два года, держалась на уровне, как будто только прикидывалась маленькой. Спешившись, Оля шла с ними рядом и рассказывала о сеансе иппотерапии, который утром они проводили на территории городской больницы.
- Я знаю этот больничный сад, - откликнулась Настя, но почему-то помрачнела.
- А кого вы катаете? – заинтересовался Лёша.
У Оли сложилось впечатление, что он ловит каждое её слово, и это оказалось приятно. Конечно, её и раньше слушали и даже слушались, она привыкла к этому, но чаще это были малыши или лучшая подруга, а едва знакомый мальчишка – это же совсем другое дело!
- Детей, больных ДЦП, - пояснила она. – Юрий Васильевич… Ну, вы его видели! Я у него с самого детства тренируюсь. В общем, он вычитал где-то о таком лечении для этих ребят, изучил это дело и договорился с врачами, что мы будем приезжать по выходным и катать их пациентов. Далеко гонять, конечно, но нашим коням это только на пользу. Если пораньше выехать, ещё и машин на мосту мало – не надышатся всякой гадостью. А днём домой через бор возвращаемся, чтобы лёгкие прочистили. Самим тоже не помешает.
- Вот почему вы здесь оказались! – Настя осторожно погладила рыжий бок лошади. – Тёплая какая…
Оля догадалась:
- Хочешь прокатиться?
- Я? – девочка просияла, а глаза её сразу вытянулись и заблестели. – А можно?
- Можно даже стать членом нашего клуба. Он не элитный какой-нибудь… Хотите?
- Я – да, - быстро ответил Лёша. – Обязательно.
Удержать радость не удалось, и Олины губы сами собой расползлись в улыбку: «Значит, мы будем видеться!» Настя горестно вздохнула:
- А я не знаю. Одну меня не отпустят за город… А будет ли у мамы время возить меня? Но я хотела бы! Так хотела бы!
- Да ты ещё ни разу не ездила верхом, - остановил её Лёшка. – Вдруг не понравится? Отобьёшь себе всё, сразу желание пропадёт.
Она сразу набычилась, и он пожалел о том, что ляпнул.
- А вот посмотрим!
«Теперь Наська лучше сдохнет от боли, но от своего не откажется», - вздохнул он. Но это радовало – с другим характером в «Волнорезе» делать нечего. Он поймал её за руку:
- Не обходи сзади!
- Верно, - поддержала Оля. - У лошадей плохое зрение, она может принять тебя за что-то… Ну, страшное. А они ведь легко пугаются, хоть и здоровые такие. Как даст копытом со страху – мало не покажется! Но это не со зла, это они так защищаются. К незнакомой лошади лучше подходить сбоку. Спереди она куснуть может… А стоять всегда нужно слева, запомни. Погоди-ка…
Скинув маленький ранчик, Оля достала из пакетика кусок хлеба и протянула Насте:
- Угости её для знакомства…
Пока она объясняла, что с лошадью обязательно нужно поговорить – для возникновения контакта, и похлопать по шее, а не погладить, потом показывала, куда ставить одну ногу и как закидывать другую, Лёша думал о том, до чего ему хотелось бы принять в отряд эту умелую наездницу, уже помогающую детям. Конечно, надо было проверить её и всё такое, но он почти не сомневался, что Оля на все сто подходила для их команды.
Оказавшись в седле, Настя вытаращила глаза:
- А-а! В ней пять этажей, что ли?!
- Боишься высоты? – догадалась Оля.
Настя мгновенно изменилась в лице, точно готовилась к стрельбе:
- Ничего я не боюсь! Просто я раньше только на пони каталась. В парке…
- Расслабься, а то она тоже занервничает. Она тебя не сбросит. Вэнди – спокойная кобыла. Мы поэтому и берём её на эти сеансы иппотерапии. Но нужно дать ей почувствовать, что ты здесь главная, понимаешь?
- Человек управляет лошадью, а не наоборот, - пробормотал Лёшка.
- Точно. А Вэнди не будет против! Она за лидерство не борется. Она, знаешь, мечтательница… Что ты ухмыляешься? Ты же её не знаешь совсем!
Лёша затряс головой:
- Да я и не ухмыляюсь! Просто… Не слышал, чтоб лошадь называли мечтательницей.
- Она такая и есть. Засмотрится в небо и даже траву щипать забывает, - и снова переключилась на Настю. - Пропусти повод в кулак между мизинцем и безымянным пальцем. Во-от… И выпусти между большим и указательным. Только осторожней, он же соединён с трензелем – это железяка у неё во рту. Ей будет больно, если ты дёрнешь. Кулаки держи над её холкой, и пытайся управлять поводом только безымянными пальцами. Сразу, может, и не получится, но потом ты уловишь, как надо.
- А ты хорошо учишь, - заметил Лёша с уважением. Ему всегда легче было всё сделать самому, чем объяснить новичку.
Улыбнувшись, Оля хлопнула лошадь по шее и пошла рядом, придерживаясь за Настино колено, чтобы той было не так страшно. Мгновенье поколебавшись, Лёша пристроился с Олиной стороны.
- Почему её зовут Вэнди? – спросила Настя, пытаясь принять независимый вид, но гримасу страха стереть пока не удавалось.
- По именам родителей. Её мать звали Вэлли, а отца – Дик.
Приподняв сросшиеся брови, Лёшка усомнился:
- Это собачья кличка!
- Ну, конечно! Жеребцов тоже так называют.
- У нас не было ни одного Дика.
- И что? А у нас даже один Дикаприо есть. Совершенно неуправляемый! С ним никто справиться не может.
Лёша сперва опустил, потом вскинул голову:
- Я бы смог!
- Ты такой крутой, да? – насмешливо прищурилась Оля. – Ты ж его даже не видел! Он скачет просто как сумасшедший! Даже с виду ясно, что прыгун – спина короткая, плечи покатые, попец крепенький.
Настя хихикнула:
- Попец?
- А ты слова такого не слышала?
- Слышала. О лошадях тоже так говорят?
- О лошадях ещё похуже говорят, - призналась Оля. – С этой задницы Дикаприо кто только не съехал уже! Хочешь рискнуть?
Она устремила на Лёшку испытующий взгляд. Даже если б он никогда в жизни не сидел верхом, то сейчас всё равно сказал: да. Невозможно сплоховать, когда видишь такую синеву…
- Ну, смотри, - протянула Оля с сомнением. – Сегодня суббота? Завтра сможешь подъехать? А то потом только через неделю.
- Спрашиваешь! – у него перехватило дыхание: завтра он опять увидит её.
- А я? – всполошилась Настя. – Я тоже хочу научиться!
- Ты же говорила, что тебя могут не отпустить, - начал Лёшка и осёкся, прочитав в Настином взгляде: «А ты защитишь меня – успокоишь мою маму, вот она и отпустит».
Это было не совсем честно – так использовать волшебство, ведь Насте ничего особенного не угрожало. Ну, не научится ездить верхом, не смертельно же это! Правда, можно утешить свою совесть тем, что если Настя будет с ними, это принесёт пользу детям, больным ДЦП. По большому счёту, это истинная правда, но всё же Лёша надеялся, что Настины родители просто не станут противиться их поездкам в конный клуб.
****
Оказывается, всё, что я насочиняла в своей сказке, было самым настоящим предчувствием! И вот оно на самом деле вошло в мою жизнь: и конь, точнее - лошадь, к тому же, самая старая; и васильковые Олины глаза, так похожие на те, что я пририсовала ящерице с головой воздушного змея… Впервые я столкнулась с тем, о чём рассказывала наша учительница литературы: писатели моделируют действительность!
Конечно, я ещё не стала настоящим писателем, но твёрдо решила зайти в Дом литераторов, мимо которого ходила в школу. Как только моя повесть будет закончена (когда ж это произойдёт?!), и Ваня, как первый читатель, даст добро, я выясню: есть ли в Кемерово литературная студия, где можно показать рукопись прежде, чем отправлять Кораблёву. Хоть я и не прочла до сих пор ни одной его книги, но понимала, что Артур Кораблёв – слишком большая величина, и не стоит лезть к нему со всякими недоделками. Может, моя сказка вообще полный бред? И уж такому мастеру показывать её точно не стоит.
Я решилась бы показать её и той учительнице, у которой занималась в Новосибирске. Но в кемеровской гимназии литературу у нас вёл полный… Как бы помягче сказать? Идиот. Я поняла это в первую же неделю, когда увидела в тетрадке с проверенным сочинением тройку с минусом. За грамотность, правда, стояла пятёрка, но это вообще не имело значения, я ведь ниже пятёрки за содержание в жизни не получала!
Андрей Викторович остановился рядом с моей партой и уставился своими рыбьими глазами, какие, по моим представлениям, были у офицеров СС, отправлявших детей в газовые камеры. Рыбёшкой он вышел бы довольно мелкой, даже я почти догнала его в росте, а многие в классе уже переросли. Но это не мешало ему давить на нас. Папа говорил, что у маленьких мужчин развивается «наполеоновский комплекс», им хочется подчинить себе весь мир. И в случае с нашим учителем это было прямо в точку!
- Что, Ильина, удивлена? – голос у него был глухой и монотонный. Даже когда он читал нам стихи, звучали они на одной ноте.
А за окном второго этажа многоголосо щебетали синички, облепившие целой стайкой облетевшую рябину. Было похоже, будто они обсуждают какую-то жизненно важную проблему, ведь они то вдруг резко умолкали, точно задумывались, то снова принимались кричать – каждая на свой манер. Может, они решали: а не пора ли изменить стиль жизни и слетать на юг? Разве они обязаны мёрзнуть в Сибири только потому, что так было заведено у их предков?
Пока я пыталась представить – долетит ли синица до тёплых берегов, Андрей Викторович пробубнил:
- Твоя отсебятина тут никому не нужна. Есть критические статьи, изволь ознакомиться с ними и сделать компиляцию.
Наверное, он был уверен, что я не знаю такого слова и начну спрашивать, но меня интересовало совсем другое:
- Вы же задали сочинение, а не списывание. При чём здесь критические статьи? Мы должны высказать своё мнение о прочитанном!
Его широкий рот растянулся ещё больше. Я прямо увидела, как сейчас к потолку поплывут пузыри… Но вместо этого Андрей Викторович изрёк:
- Кому интересно ваше мнение о «Повести временных лет»? Всё уже сказано людьми поумнее вас.
Ясно, что он рассчитывал смутить меня, но я уже упёрлась рогом, как говорила мама:
- А зачем тогда вообще нам тратить время на сочинения, если это вам неинтересно? Вы что, сами не читали эти статьи?
И мельком глянула в окно: рябина опустела. Может, синички всё же решились на перелёт, чтобы доказать – они ничем не хуже журавлей, с которыми их сравнивает пословица? Из-за этого литератора я упустила такой момент!
- Самая умная, что ли? – подала голос Ксюшка Морозова. – Кому вообще интересно, что там у тебя в голове?
В последние дни она ожила, точно решительно вычеркнула из памяти то, как поливала рвотными массами весь класс. Никто вслух даже не заговаривал об этом, хоть все незаметно сторонились её. Но почему-то мне казалось, что многие придерживают это воспоминание, как бомбу замедленного действия. И рано или поздно Морозовой припомнят тот зловонный фонтан… Который я вызвала к жизни, и за это мне было немножко стыдно. Не сильно, но всё же было.
Может, поэтому я и пошла за ней вчера. Захотелось увидеть, какой она бывает наедине с собой. То, что мы все напяливаем маски, приходя в школу, ни для кого не секрет! Я, например, старалась казаться девочкой-ромашкой, чтобы никто не заподозрил, как могу врезать, если меня достают. Так старалась, что слишком многое стерпела от Ксюхи. А надо было ещё первого сентября не просто ткнуть её гипсом в бок, а треснуть прямо по голове, чтобы выбить дурные мысли, подстрекающие её издеваться над людьми.
Я тащилась за Морозовой по улице Кирова, стараясь держаться в толпе, но не выпускать её из виду. Конечно, легко можно было сделаться невидимой, только мне жалко было тратить на это волшебную силу. Мало ли на что она может понадобиться в любой момент? Поэтому я просто пряталась за спинами взрослых, что при моём росте вообще не проблема!
И я не зря таилась: Ксюшка оглядывалась пару раз, и было похоже, будто она и вправду кого-то боится… Так что я уже начала думать, что она не врёт насчёт возможного похищения, только не могла взять в толк, почему всё-таки телохранители поджидают её в условленном месте, а не сопровождают до школы? Ведь они могли бы маскироваться под обычных людей, и никто не обратил бы на них внимания. Не обязательно же быть двухметровым шкафом, чтобы суметь спасти ребёнка! Если честно, мысль о том, что Морозова на самом деле тоже ещё ребёнок, и, в случае чего, я обязана буду спасти её, прямо костью торчала в горле. И всё же я почему-то шла за ней…
И она привела меня в Центральный универмаг, до которого от нашей гимназии пять минут ходьбы. Я была разочарована: все мои подозрения рассыпались, столкнувшись с банальным шоппингом! Хотя этого следовало ожидать… Чем ещё может заниматься богатенькая девочка после уроков?
Не знаю, что заставило меня следить за Ксюшкой и дальше, но я не повернулась и не ушла. И не пожалела об этом! Ведь уже в отделе, увешанном колготками разных цветов, засекла, как Ксения ловко срезала ценник с чёрных ажурных леггинсов, и сунула их в мешок для сменки. Хорошо, что я не поленилась и натянула на себя невидимость, а то мой разинутый рот она враз заметила бы.
Если честно, я прямо остолбенела, увидев, как Морозова ворует. Зачем?! Ведь папочка ни в чём ей не отказывает - обновки-то чуть ли не каждый день появляются! Или… Не все же они украдены?! Пока мои мысли крутились в голове, как заполошные, Ксюшка уже вырулила из этого отдела и потопала дальше. Продавщица на неё даже головы не повернула – уткнулась в свой пасьянс на мониторе и ничего вокруг не желала замечать! Интересно, а за пропавшие вещи они не из своего кармана платят?
Иногда Морозова резко оборачивалась, точно подозревала, что за ней следят. Неужто кожей чувствовала моё присутствие? Всё-таки здорово быть невидимкой! Я и раньше мечтала незамеченной проникать куда угодно, чтобы посмотреть каким бывает тот или иной человек, когда думает, будто его никто не видит. Или послушать, о чём болтают за моей спиной – тоже очень интересно. Но я даже не надеялась, что такое желание может сбыться, и вот – на тебе! Я умею становиться невидимой и проникать сквозь стены и закрытые двери. Если честно, до сих пор не могу в это поверить!
Оставаясь незамеченной, я прошлась за Морозовой по всем отделам. И она везде пыталась что-то спереть! Но если в первый раз я растерялась от неожиданности, то теперь была настороже, и стоило ей протянуть руку хотя бы к мелочёвке, я силой мысли заставляла продавщицу обернуться или роняла с полки какой-нибудь крупный предмет. Ксения шарахалась, и вид у неё становился всё более обалделый. Я так и не дала ей больше ничего украсть в этот день, внушая себе, что защищаю её.
В общем-то, так оно и было! Ведь если это клептомания, её могут упечь в психушку, а признают здоровой – вообще в тюрьму. Конечно, не настоящую, для малолеток, но и там, я слышала, совсем не сахар. Пашке Орлову из «Кобры» кто-то рассказывал, что на «малолетке» ещё страшнее, чем на взрослой зоне. Никаких правил нет – ни внутренних, ни внешних. Беспредел. Поэтому хоть я и терпеть не могла Морозову, даже ей не пожелала бы там оказаться. Вот и таскалась за ней, как привязанная, по всему универмагу.
Когда мы наконец вышли оттуда, её физиономия была красной от злости. Одних леггинсов ей явно было мало! Сколько же она ворует, когда меня нет рядом? И главное – для чего? Мне так хотелось разгадать этот секрет, что я отправилась за Морозовой и дальше. Укрывшись за рекламным щитом, я снова приняла человеческий вид, чтобы не растратить все силы, сохраняя невидимость.
Уже остались позади и стадион «Химик», и кинотеатр «Москва», и Дом художника с его магическим и слегка пугающим глазом под крышей, а никакой роллс-ройс (или на чём там возили Ксюшку из школы?) не появлялся. Когда она свернула во двор, окружённый вовсе не элитными домами, а обычными «хрущёвками», мне опять пришлось раствориться в воздухе.
Около подъезда Ксюха обернулась и посмотрела прямо… сквозь меня. У меня всё равно перехватило дыхание и сжалось сердце: а вдруг увидит?! Но она только обвела двор подозрительным взглядом и юркнула в подъезд. А я, естественно, за ней, не переставая гадать, что этой гламурщице понадобилось в самом заурядном доме? Она поднималась по лестнице медленно, как старушка, тяжело переставляя ноги. Ей не хотелось идти туда, куда она шла, это было ясно. Что же её заставляло? Я уже просто умирала от любопытства! Здесь явно крылась какая-то тайна, а я их обожаю. Когда мы с Ромкой в Новосибирске расследовали Лёкино дело – это был полный восторг! Жаль, что всё так печально закончилось…
Тащиться пришлось аж на пятый этаж! Я изо всех сил старалась дышать ровно, потому что хоть видеть меня Ксюха и не могла, но услышать – запросто. Гасить звуки я ещё не научилась… Есть и такое волшебство, как полная невидимость, когда тебя даже собака не учует, но его я тоже ни разу не использовала. Ромка говорил, оно очень много сил отнимает, а они могут понадобиться. Не факт, что у меня будет время отлежаться и восстановиться. И шоколадки в рюкзаке нет…
На моё счастье, Морозова больше доверяла своим глазам. И если видела, что подъезд пуст, значит, и прислушиваться не к чему. Она остановилась на площадке возле металлической лесенки, ведущей на чердак, и начала копаться в ранце. Достала ключи и… открыла одну из дверей! Откуда она взяла ключи от чужой квартиры?! Украла? Или здесь жил кто-то, с кем они были знакомы так хорошо, что можно было доверить ключи? Может, её бабушка?
Дверь захлопнулась передо мной, но мне ничего не стоило проникнуть внутрь. Правда, на миг я заколебалась: необъяснимый страх облепил меня целиком, заставив коленки дрогнуть. Я не представляла, что меня ждёт за этой дверью… Но чувствовала: это настолько ужасно - лучше бы мне никогда этого и не видеть.
****
На прогулки с Ваней нам помогал выбираться мой папа, который стаскивал вниз сначала инвалидное кресло, потом его пассажира. Я пыталась уговорить Лёшку объединить волшебные силы, чтобы перенести Ваньку по воздуху – двигала же я шоколадки усилием мысли! Но Лёша отрезал:
- Пацан – это тебе не шоколадка. У нас кишка тонка, чтобы доставить его на набережную, как тебе хочется. Нечего и дёргаться! Представь, если мы поднимем его, а потом уроним?!
Этого даже представлять не хотелось, поэтому пришлось смириться и вызволять Ваню обычным способом. Если б его мать видела, как у него сияли глаза, когда я везла его по Весенней к Томи, то, наверное, забросила бы все свои непонятные дела и сама отправилась с сыном на прогулку. В первый раз мы проехались по набережной к Орбите, потом - на площадь Пушкина. Ванька так долго сидел дома, что ещё не видел скульптуры пушкинских героев, которые там уже прижились. Хотя, если честно, он не всех узнал, и пришлось слегка просветить его. Нам-то мама даже «Евгения Онегина» перед сном читала, когда сказки и поэмы кончились. Оказалось, что в моей памяти застряли целые отрывки, и я на ходу пересказывала их Ване. Вдруг прочитать не соберётся, хоть представление будет иметь! Это же Пушкин – знать надо…
Гуляли мы с Ваней только вечерами, когда папа возвращался с работы и мог помочь нам выбраться во двор. Когда я впервые попросила его помочь мне вытащить Ваньку их дома, папа аж глаза вытаращил:
- Какой ещё мальчик с балкона?! Почему я его не видел?
- Потому что ты бросил курить, - напомнила я. – Когда ты последний раз выходил на балкон?
Он взъерошил светлые, как у меня, волосы и смущённо сморщил нос, чуть склонив голову на бок. Маме казалось, что в такие минуты он становится похож на щенка, которому ни в чём нельзя отказать. Мне нравилось, когда он так делал, и я на всякий случай держала в памяти это его выражение, ведь мы с ним были здорово похожи. Значит, мне тоже невозможно будет отказать, если я так жалобно сморщу нос и склоню голову к плечу.
Но в этот раз мне не пришлось испытывать это оружие, потому что папа совсем даже не отказывался нам помочь. Он, конечно, не был таким уж здоровяком, и вся сила его ушла в интеллект, но и кресло, и самого Ваньку папа вытащил без особого труда. С тех пор мы гуляли практически каждый вечер. Лёшка всё собирался к нам присоединиться, но у него катастрофически не хватало времени, на нём же была больная бабушка, и несколько двоек, которые он успел нахватать в новой школе и поклялся исправить. А Ванину маму я так до сих пор ни разу и не видела, хотя она, конечно, существовала – кто-то же варил суп, который я потом разогревала.
Перед этой прогулкой Ваня прочёл новую главу моей сказки и молчал всю дорогу. Да и мне в этот вечер не хотелось болтать… Я, конечно, не рассказала ему, что дописывала в слезах, совсем как героиня старой голливудской комедии «Роман с камнем»! Только она там рыдала над вымышленными страстями, а у меня они так плотно срослись с настоящими, что мешали дышать. Ромка не звонил уже целую неделю. И хотя я вовсю обросла тут друзьями, сердце у меня, как сжалось от боли ещё дня три назад, так и не разжималось. Пульс вроде был на месте, но это вовсе не означало, что я жива.
Я убеждала себя, что у Ромки может просто не быть денег на телефоне – у меня ведь их тоже не было! После того, как я выговорила весь сентябрьский лимит за один раз, мама держала мой телефон на голодном пайке. А звонить с городского было неудобно: маме так и не удалось найти работу по душе, и она постоянно сидела дома, не отрывая глаз от книги, но не переворачивая листы. И хотя с папой они ни разу не сцепились за этот месяц, меня одолевало недоброе предчувствие, что долго мама так не продержится. Ведь однажды она призналась:
- Воздух театра… Ты не представляешь, что это такое! Если вдохнёшь его однажды, другой состав атмосферы не сможет заполнить твои лёгкие. А уж если пропитаешься, как я!..
Из этого нетрудно было сделать вывод, что мама просто задыхается вне театра, хотя она была не актрисой и не режиссёром, а просто заведовала литературной частью. Я пыталась понять: если ей станет совсем невмоготу в Кемерово, неужели папа откажется вернуться в Новосибирск? Правда, там нам негде было жить, ведь нашу квартиру разрушил тот взрыв, который стал моим первым боевым крещением. Мама намекала, что можно было бы продать бабушкину квартиру здесь и купить жильё в Новосибирске, но все мы понимали, что лабораторию в Академгородке, как папе хотелось, ему никто не предложит. А одной маминой зарплаты нам всем никак не хватит…
В общем, проблем у моих родителей было выше крыши! И всё это самым немыслимым образом сказывалось на том, что я не могу позвонить Ромке сама. Ведь я позвонила бы! Какая может быть гордость, если твой лучший друг пропал без вести? Теперь, когда сняли гипс, я начала писать ему «ВКонтакте», но почему-то он упорно не отвечал. Хоть и заходил на сайт, предоставлявший шпионские сведения о посетителях. А вдруг ничего с ним особенного не случилось, просто он встретил другую девчонку, которую ему захотелось спасать, как раньше меня? И Ромка просто не может подобрать слов, чтобы признаться мне в этом, не обидев…
Именно эти мысли и удерживали меня оттого, чтобы спросить о Ромке у наших общих друзей. С ними я тоже иногда общалась, но больше по пустякам. Я отвлекала себя от мрачных мыслей, как могла! Мы съездили с Лёшкой в конно-спортивный клуб, куда мама, к моему удивлению, отпустила меня без разговоров. Я так и не поняла – почему? Или черноглазый Орешкин произвёл на неё такое впечатление, что она вручила меня ему без колебаний?
А на Лёшку неизгладимое впечатление произвела кудрявая Оля, это я сразу угадала. И обрадовалась, потому что у неё тоже светились глаза, когда она смотрела на него. А когда улыбалась, то вся становилась точно солнце. Я таких красивых девчонок в жизни не видела! Хоть какой-нибудь знаток и сказал бы, что у Оли не самые идеальные черты лица, зато на неё хотелось смотреть, открыв рот.
Лёшка именно так и смотрел… Мне прямо жалко его становилось, когда они встречались и он начинал заикаться от волнения. Потом успокаивался, ведь Оля не воображала о себе невесть что и держалась как нормальный человек, который занимается делом, а не носится со своим лицом, как с яйцом Фаберже. Это я не сама про Фаберже вычитала – Аня просветила. Иногда она давала мне передышку и сама рассказывала перед сном что-нибудь интересное. Я-то сочиняла на ходу (хоть и лёжа!), а сестра так не умела, зато помнила много прочитанного. И я упрямо забивала себе голову всем, что услышала от неё и чему учила меня Оля, лишь бы не думать о Ромке и накручивать вокруг его необъяснимого молчания целый моток домыслов.
Но лучше всего от мыслей о нём отвлекала картинка, то и дело всплывающая перед глазами: следом за Ксюшкой Морозовой я попадаю в незнакомую квартиру, а навстречу на четвереньках выбегает обросший бородой, волосатый мужчина и трётся об её колени.
Хоть меня они и не видели, я так и вжалась спиной во входную дверь, готовая выскользнуть в подъезд. Ожидала, что Ксюшка тоже сейчас завопит от ужаса и отпрыгнет от этого чудовища. И меня прямо прошило насквозь, когда она вдруг погладила его по голове:
- Хороший котик. Милый котик.
И голос у неё при этом был совсем незнакомым, воркующим.
В голове у меня так и стучало: «Это что?! Игра такая? Но кто это такой? И зачем она к нему пришла?» Последнее прояснилось сразу: Ксюшка уверенно направилась на кухню, совсем маленькую, как в нашей бывшей квартире. Достала из ящика половник и, подняв с пола железную миску, налила в неё борща из кастрюли, стоявшей на плите. Когда она снова поставила миску в угол, волосатый кинулся туда и начал есть из миски прямо ртом, страшно чавкая и разбрызгивая борщ.
Я просто глазам своим не верила! Ксюха же вела себя так, словно в происходящем не было ничего особенного и для неё это – дело житейское.
- Кушай, кушай, - пробормотала она. – Мне тоже жрать хочется – сил нет!
Наполнив другую тарелку, она уселась за стол и начала есть, как ни в чём не бывало. Из окна пятого этажа была видна только облысевшая макушка старого тополя, и Ксюшка смотрела на неё с такой тоской, что меня вдруг обожгло догадкой: это же её квартира! Её жизнь. Нет никакого папы-олигарха и роскошного коттеджа! Никто не встречает её на лимузине с телохранителями. И шмоток новых не покупают – она ворует их в магазинах, чтобы подтвердить свою легенду о той реальности, которую выдумала сама. Потому что об её настоящей жизни рассказать немыслимо…
Этот жуткий человек в углу – кто он Ксюшке? Старший брат? Отец? Или даже дед? Из-за бороды совершенно невозможно было определить, сколько же ему лет. И страшно было предположить, почему он так ведёт себя? Насытившись, этот тип уселся на полу и начал вылизывать руки, которым вытер жирный рот. Делал он это старательно, от удовольствия жмуря глаза. Если б я не была уверена, что передо мной, хоть и отвратительный, но всё же человек, то сказала бы, что это гигантский кот. Вот тебе и Мутантия из моей сказки!
Ксюшка бросила на него угрюмый взгляд, но ничего не сказала. И стало ясно: ей не впервой наблюдать такое, и её уже ничем не удивишь. Доев борщ, она поставила тарелку в раковину и отправилась в единственную комнату, на ходу снимая школьную форму. Я едва успела отскочить ко входной двери, чтоб она не наткнулась на меня. Человек-кот потелепался за ней, и едва Ксюшка, натянув домашние штаны с майкой, уселась со своим самым навороченным в классе планшетом в кресло, попытался забраться ей на колени.
- Ну, папа! – раздражённо воскликнула она и толкнула его в грудь. – Совсем обалдел, что ли? Брысь на место!
Ворча что-то нечленораздельное, как настоящий котяра, он заполз на диван и свернулся клубком.
«А этот iPad она тоже стащила? – подумала я, не сводя с неё глаз. – Такой папа ничего не подарит…»
В тот же момент она вдруг подняла голову и поглядела на отца, задремавшего на диване. Никто не должен был наблюдать за ней в этот момент, никакие девочки-невидимки, и потому Ксюшка позволила отразиться на лице всему клубку эмоций, которые так ревностно скрывала ото всех. Она смотрела на своего ненормального отца с такой жалостью и болью – за него и за себя – что у меня едва слёзы не брызнули.
Но Ксюха и стыдилась его тоже и, может, даже ненавидела в душе. Губы её кривились от злости и скрытого страдания.
- Чтоб ты сдох, - вдруг произнесла она с такой страстью, что мне стало страшно.
И вдруг её всю прямо затрясло от плача, и она закусила ладонь, чтобы не разбудить отца. Некрасиво разевая рот, Ксюша шептала, с трудом удерживая всхлипы:
- Прости меня… Папочка! Прости… Я не хотела!
Но она хотела, и я это отчётливо чувствовала. Только чувства её были так противоречивы, что перечёркивали друг друга.
****
Всё утро моросил противный осенний дождик, из-за которого поле стало скользким, и намеченные скачки едва не сорвались. Но после обеда посветлело, солнце слегка раздвинуло серые тучи, и все воспрянули духом. Намечались не официальные соревнования – просто ребята решили проверить коней в деле. Ради этого Оля взяла другую лошадь, потому что Вэнди отличалась слишком спокойным нравом. Для сеансов иппотерапии – лучше не придумаешь, но в скачках она заведомо становилась аутсайдером.
Зато серая в «яблоках» Лаура так и рвалась в бой! Она умела усмирять свой нрав и почти всегда слушалась наездника, но именно это «почти» смущало некоторых. Все помнили, как Лаура сбросила одну девочку, и той потом месяц пришлось лежать на досках с компрессионным переломом позвоночника. Но Оле нравилась эта непокорная лошадь, чем-то похожая на неё саму, ведь девочка тоже могла взбрыкнуть, если что было не по ней.
- Помнишь, как правильно падать, если что? – Юрий Васильевич проверил новые стремена из нержавеющей стали.
Они были хороши: при падении всадника нога легко высвобождалась из стремян, благодаря специальным замкам, которые отсоединяли синтетическое путлище при отведении его назад от седла. В его детстве ничего подобного ещё не делали. Впрочем, в своей деревне они с друзьями вообще учились скакать без седла, и ничего – никто не разбился. Из дальнего уголка памяти вырвался вольный ветер, ударил в лицо запахами степных трав, поманил к горизонту, который тем и хорош, что никогда его не достигнешь, и можно всю жизнь провести в движении. Лучшего и не пожелаешь...
Тех мальчишек уже так разметало по миру – не соберёшь! Юрий Васильевич даже не знал, как сложились судьбы некоторых из них. Теперь его друзьями стали эти ребята клуба «Буцефал», разделившие любовь к лошадям и безудержному галопу навстречу ветру. Но его ровесники были совсем другими детьми, росшими как трава в поле. А этих городских ребят матери до десяти лет за руку водят, чтобы ни один маньяк даже не приблизился. Из-за девочки, сломавшей позвоночник, Юрий Васильевич чуть под суд не пошёл, но Катя сама за него вступилась, доказала, что тренер провёл полный инструктаж, это ей взбрело в голову рискнуть – взять барьер, хотя никто её этому не учил.
«Хорошие ребятишки, - подумал он в который раз. – Только у них совсем другое детство… И другая амуниция».
Он опустил шарнир шпеллера и укоризненно качнул головой, отчего Оля вся так и вспыхнула.
- Я и сама хотела это сделать, - буркнула она.
Но взгляд отвела, и Юрий Васильевич в который раз подумал, что за подопечными нужен глаз да глаз.
- Путлища пора местами поменять, - посоветовал он.
Она кивнула, хотя на это сейчас не оставалось времени. Лёша Орешкин уже провёл разминку своего коня и гарцевал на красавце Дикаприо, который покорился ему с неожиданной лёгкостью. Пошли разговоры, будто этому москвичу известно таинственное заклятье для норовистых лошадей.
- Во-первых, он не москвич, - отвечала на это Оля. – Он живёт в Королёве, чтоб вы знали! Это совсем другой город. Наукоград! А, во-вторых, чушь это всё про заклятье. Кто вам навешал такого? Хоть Юрия Васильевича спросите! Уж он-то всё о лошадях знает.
Но то, как быстро Лёшка нашёл общий язык с неуправляемым вороным, поражало и её саму. Похоже, у него было чему поучиться. Как ни странно, но Олю, не признававшую других авторитетов, кроме любимого тренера, совершенно не раздражала мысль о том, что Орешкин будет учить её. И поглядывала она на него чаще, чем на других, хотя следовало следить за Настей, которая, напротив, не умела абсолютно ничего. Но ею вплотную занялась Светлана Павловна – детский тренер, умевшая подбодрить любого новичка.
Было неожиданно, что Настя выбрала самую старую лошадь – Ракету, которая, может, когда-то и летала по полям с космической скоростью, но Оля тех счастливых времён не застала. Сейчас Ракету почти не выводили из стойла, поэтому с тем же успехом можно было обучаться верховой езде, оседлав спинку дивана. Оля так и сказала Насте, но та заупрямилась:
- А я хочу эту! Она такая несчастная…
- Благотворительностью занимаешь? – Оля пожала плечами. – Так ты никогда не станешь настоящей наездницей.
Погладив соломенную гриву лошади, Настя тихо проговорила:
- А она уже никогда не поскачет по полю, если я её не возьму.
И виновато улыбнулась Оле:
- Я знаю, что это глупо. Но я же ничего не умею, так? Мне трудно, и ей трудно. Мы можем помочь друг другу. Пусть тряхнёт стариной!
Поэтому Оля не особенно беспокоилась о своей новой подруге. Невозможно было даже вообразить, что Ракета способна сбросить всадника. Пока Настя только выгуливала лошадь с опущенными поводьями, и это, похоже, было в радость обеим: девочка ничем не рисковала, а Ракета бодро вышагивала рядом, жадно ловя подвижными ноздрями осенние запахи. И подвижными острыми ушами вбирая всё, о чём рассказывала Настя, то и дело взмахивающая рукой. Оле тоже интересно было бы послушать, но мешать этим двоим не хотелось.
Оставив их в покое, она провела разминку для Лауры, которая уже рвалась в бой, точно чуяла предстоящую скачку.
«Надо было мне заняться ею заранее, - с досадой думала девочка, замечая, что лошадь не сразу понимает, какие именно упражнения следует выполнять. – Или спросить у Антона, как он её разминал… Лошади – такие консерваторы! Не могут перестроиться на ходу».
Но советоваться с мальчишкой, который был младше её на год, Оле мешала некоторая природная самоуверенность, сделавшая её атаманшей двора. Ей трудно было поверить, что кто-то знает тонкости их общего дела лучше неё. Именно поэтому её саму удивляла готовность прислушиваться к Лёшкиным советам.
- Ты ему доверяешь?
Вздрогнув от неожиданности, Оля обернулась к брату, который, прищурившись, разглядывал Орешкина издали. Лицо у Саши оставалось непроницаемым, но Оля угадала: что-то его волнует.
- А почему – нет? – ответила она вопросом на вопрос. – Нормальный пацан.
Он усмехнулся:
- У нас все нормальные. Но ты ни кого не прожигаешь взглядом!
- Вот ещё! – вскинулась Оля, ощутив, как щёки залило жаром. – Я вообще на него не смотрю.
- Только не говори, что и он на тебя не смотрит…
Она уже раскрыла рот, чтобы сгрубить, но вместо этого робко произнесла:
- А он смотрит? Ты сам видел?
Рассмеявшись, Сашка коротко прижал её:
- Ещё как… Ладно, удачи тебе, сестрёнка! Покажи этому Лёхе, каковы сибирские девчонки!
- И покажу! – Оля уверенно тряхнула волосами и, опомнившись, быстро собрала их в «конский хвост».
…Когда лошадей наконец вывели на условный старт (линию прочерченную на рыхлой земле палкой!), Лёша на Дикаприо оказался с Олей рядом. Это её обрадовало: Лаура из шкуры вон вылезет, чтобы угнаться за сильнейшим, а значит, способна прийти второй. А это можно считать победой, ведь всем известно, что обогнать Дикаприо не удастся никому.
- Если что – я рядом! – подмигнул Лёшка, но она только усмехнулась в ответ:
- Я тоже.
- А ты с характером, да?
- А ты ещё этого не понял?
Их пикировку прекратил сигнал тренера, и оба почти одновременно пришпорили коней. Лёша опередил её на секунду, и его конь сразу вырвался вперёд. Стиснув зубы, Оля сгруппировалась, только слегка покачивая корпусом, как учил Юрий Васильевич, и старалась не отставать. Но пока и не сокращала дистанцию, чтобы Дикаприо, разозлившись, что ему «налезают на хвост», не ударил Лауру задними копытами. Из-под них летели мелкие комки грязи, но это было ерундой – в клубе обустроили хорошую душевую, и потом можно будет отмыться.
Скакали они по прямой через поле к чернеющему вдали стогу сена. Дождь уже прекратился, и, хотя воздух оставался сырым и холодным, разгорячённым всадникам это было в самый раз. Пытаясь рассчитать удобный момент, когда стоит пойти на обгон, Оля не сводила глаз с поджарого крупа Дикаприо: «Сейчас… Сейчас…»
И вдруг…
Что-то словно сместилось в окружающей реальности, но в первое мгновение до Оли не дошло, как именно всё изменилось. Ещё несколько секунд она скакала на автомате, и только потом мысль оформилась: «Лёшка упал!» Она оглянулась, но сзади были другие ребята, и ей ничего не удалось разглядеть. Бросив взгляд на заветный стог, который теперь она легко могла достигнуть первой, Оля натянула повод.
Но Лаура и не подумала останавливаться. Теперь, когда перед ней оказалось открытое пространство и вороной конь не мешался под ногами, она только обрела упоение скоростью. Оле пришлось сильнее натянуть правый повод, ослабив левый, чтобы завернуть лошадь на вольт, то есть погнать по кругу, который привёл бы к упавшему Лёшке. На увеличившийся в размерах стог она больше старалась не смотреть.
«Только бы он ничего не сломал! – твердила Оля, пытаясь усмирить лошадь. – Он жив. Конечно, жив!»
Постепенно сбрасывая темп, она перевела Лауру на аллюр. Больше не слыша яростного стука копыт за спиной, лошадь успокоилась, и Оля снова почувствовала, что управляет ею. Подняв голову, Дикаприо некоторое время следил, как они приближаются, потом снова принялся щипать пожелтевшую влажную траву.
Лёшка лежал на спине, и это было плохо, потому что Юрий Васильевич много раз повторял: именно так падать нельзя ни в коем случае. Старший брат даже дома учил Олю кувыркаться, чтобы не боялась слетать с лошади головой вниз – самый безопасный способ. Они с тренером уже бежали со старта, но Оля подоспела первой.
Спрыгнув на землю, она упала возле Лёши на колени:
- Живой?
- Да вроде, - отозвался он.
Ей показалось, что голос прозвучал подозрительно слабо. Она быстро ощупала его ноги и руки – переломов вроде не было.
- Дышать не больно? – Оля помнила, что той девочке, сломавшей позвоночник, не удавалось глубоко вдохнуть.
Демонстративно шумно подышав, он улыбнулся:
- Ты пожертвовала победой, чтобы прийти мне на помощь?
- Это не настоящая победа…
- А если бы впереди ждал большой приз? Ты не вернулась бы?
- К тебе?
- Не обязательно ко мне. К любому. К тому, кто нуждается в помощи.
Она неуверенно пожала плечами:
- Я ещё не участвовала в настоящих скачках. Не знаю.
- Я знаю, - приподнявшись на локте, Лёша устремил на неё чёрный, магнетический взгляд. – Ты бросишься на помощь любому.
- Откуда тебе знать? – пробормотала Оля с сомнением. – И при чём тут это? Ты цел, да? Ну, и отлично.
Вскочив на ноги, она протянула руку, и Лёшка, усмехнувшись, ухватился за неё. Когда подоспела помощь, он уже был на ногах и беззлобно похлопывал Дикаприо по шее.
- Живой, - бросила Оля брату и повела Лауру к конюшне.
- Погоди-ка, - окликнул её Юрий Васильевич, которому хватило одного взгляда, чтобы понять: с новеньким всё в порядке. Жаль, конечно, что не выстоял… А шёл хорошо.
Когда тренер отошёл, Саша неожиданно спросил Лёшку, похлопав по шее его коня:
- Знаешь, что связывает настоящего Ди Каприо с лошадьми?
Лёшка пожал плечами:
- Ковбоя играл?
- Точно! – удивился Саша.
Глаза у него были совсем как у Оли, а ресницы и волосы гораздо темнее. Лёшка с лёгкой завистью подумал, что ему вряд ли удастся вырасти таким высоким, как Олин брат.
- А ещё?
- Это викторина, что ли? – слегка разозлился Лёша. – Я ж не все его фильмы смотрел! Не фанатею...
Точно не слыша его, Саша пробормотал про себя:
- Впрочем, этот фильм ты действительно вряд ли видел, он слишком взрослый… Ди Каприо там играл французского поэта Артюра Рембо. А другой поэт, Давид Самойлов, посвятил Рембо такие стихи.
И неожиданно для Лёшки, начал читать, обращаясь больше к коню, чем к нему:
…В это утро по главной дорожке
Шёл весёлый и рыжий парень
В желтовато-зелёной ковбойке.
А за парнем шагала лошадь.
Эта лошадь была прекрасна…
«Что за бред?! – поразился Лёшка. – Я на его глазах шарахнулся о землю, а он мне стихи читает? И что это вообще за стихи такие – даже рифм нету!»
Точно не замечая его нетерпеливых подёргиваний, Саша задумчиво продолжал, и было похоже, будто он сам именно в эту минуту рождает слова, складывающиеся в нерифмованные и всё же такие слитные строки:
Шея - словно рука балерины,
Уши - словно чуткие листья,
Ноздри - словно из серой замши,
И глаза азиатской рабыни.
Парень шёл и у всех газировщиц
Покупал воду с сиропом,
А его белоснежная лошадь
Наблюдала, как на стакане
Оседает озон с сиропом.
На унылом осеннем поле вдруг выросли разноцветные домики с черепичными крышами, уютные бульвары и нежные цветы на клумбах. Утончённая белая лошадь целовала их мягкими губами, а со стороны казалось, будто она ест цветы. Лёша замер, боясь спугнуть видение, которое этот странный парень рисовал одним голосом. Хотелось, чтобы эти стихи, белые, как прекрасное животное, звучали долго-долго…
- Кыш! - воскликнули все рантьеры.
- Брысь! - вскричали злые старухи. -
Что такое - шляется лошадь,
Нарушая общий порядок!
Лошадь им ничего не сказала,
Поглядела долго и грустно
И последовала за парнем.
Вот и всё - ничего не случилось,
Просто шёл по улице парень,
Пил повсюду воду с сиропом,
А за парнем шагала лошадь...
Это странное стихотворенье
Посвящается нам с тобою.
Мы с тобой в чудеса не верим,
Оттого их у нас не бывает...
Звуки уже растаяли в воздухе, а Лёшка всё ещё боялся дохнуть. И сам не понимал – отчего?
- Если ты не сможешь подарить моей сестре чудо, лучше уйди, как эта лошадь, - негромко сказал Саша. – Но почему-то мне кажется, что тебе стоит только захотеть…
****
Он настаивал, что Оля прошла самую настоящую проверку – бросилась на помощь, не задумываясь. Хотя на кону была победа в скачках, пусть и самопальных, но ведь все горели желанием прийти первыми! И его злило, что Настя сомневалась:
- Это доказывает только то, что ты ей нравишься! Я это и безо всяких проверок видела… Она тебе бросилась на помощь, понимаешь? Но это ж не значит, что ради любого, кто свалится с лошади, Оля сойдет с дистанции! Зря ты это устроил… Ничего не доказал и победу уступил.
Мрачно посопев, Лёшка буркнул:
- Есть другие предложения?
Они ждали Олю, чтобы вместе отправится в Томскую писаницу. Настя уже бывала в этом заповеднике с отцом, а Лёшка даже не слышал о нём, и ей захотелось показать гордость Кузбасса.
- Ой, там так интересно! – загорелась она. – Наскальные рисунки всяких оленей, лосей. Их ещё до нашей эры нарисовали, представляешь? И ведь сохранились! А ещё там всякие славянские идолы и шорские юрты – внутри прямо всё-всё, как было у шорцев. А календари какие прикольные! И ещё там из настоящего лука пострелять можно.
Уговаривать его долго не пришлось, только Лёша настоял, чтобы Оля отправилась с ними. Настя и не возражала. Он чувствовал, что ей тоже нравится эта отчаянная синеглазая девчонка, только у Насти ещё не развилось чутьё на тех, из кого выйдет настоящий волшебник. Это приходило со временем, а она сама только этим летом прошла обряд посвящения. А Лёша уже безошибочно мог определить среди сотни, а то и тысячи ребят того единственного, кто способен рискнуть жизнью ради спасения ребёнка. В своей новой школе он не обнаружил никого подходящего. Зато в Оле сразу угадал своего человека! И вовсе не потому, что она была красивой…
Мама, конечно, была недовольна, что он опять сбегает в выходной из дома. У неё тоже были планы на этот день, но бабушку они опасались оставлять совсем одну. Было так тяжело наблюдать её беспомощность: парализованная половина тела не давала ей внятно говорить, и были понятны только короткие просьбы вроде «пить». К тому же инсульт стёр из её памяти все буквы, хотя правая рука действовала, и она могла бы написать то, что не удавалось сказать. Вот только забыла – как это делается.
Сговорились они на том, что Лёшка вернётся пораньше и поможет искупать бабушку. В первый раз это вызвало у него такой ужас, что потом мальчик целую ночь не мог уснуть. Но за то время, что они жили в Кемерово, уже привык и к этому. Только всё равно, думая о бабушке, старался представлять её той весёлой и моложавой женщиной, что пекла самые вкусные в мире пирожки с мясом и резалась с ним в «дурака». А не тем – «нечто», в которое она превратилась сейчас.
«Неужели нас всех это ждёт?» - страх перед старостью заставлял его просыпаться ночами в поту и долго лежать без сна, глядя в потолок, по которому проплывали косые полосы света. Раньше Лёшка не задумывался о столь далёком будущем, его больше волновали дети, которым нужно было помочь сейчас. Но теперь его всё чаще посещала мысль: как хорошо было бы, если б существовала такая же, как у них команда волшебников, только помогающая старикам! Хотя бы тем, кто прожил свою жизнь по совести и никому не причинил зла. Но как распознать среди пожилых - порядочных людей, Лёша пока не представлял. Бывшие эсесовцы тоже стали стариками… И на вид их никак не отличишь от тех, кого они пытали во время войны.
В общем, в последнее время ему было, о чём подумать. Но делиться этими мыслями даже с Настей он не спешил. Лёша вообще не отличался особой разговорчивостью, и сейчас его радовало, что в Томской писанице они будут втроём. Не гулять же им с Олей в полном молчании! А вдруг он так растеряется, оставшись с ней наедине, что вообще утратит дар речи?
- Что-то я пока не могу придумать никакой проверки… Может, случай подвернётся? - озабоченно проговорила Настя и встрепенулась. – Вон она идёт!
У него так и ёкнуло сердце. Незаметно втянув воздух, Лёша с трудом перевёл дыхание. Ещё не хватало, чтобы девчонки заметили, как он разволновался! И сунул руки в карманы куртки – ему казалось, что они предательски подрагивают.
- Привет! – весело крикнула Оля ещё за несколько шагов. – Я сильно опоздала? Маршрутки долго не было.
Оттого, что на ней была голубая куртка, глаза светились ещё ярче. А ноги в узких джинсах казались просто невероятными.
- Билеты мы купили, а автобус ещё не ушёл. Да пойдёмте же скорее!
Забежав за спину, Настя принялась толкать их обоих к автобусу, как будто они отказывались ехать. Это, конечно, была только игра, но Лёшке стало приятно, что Настя хотя бы так сразу объединила их в пару. Заметила ли это Оля? Он бросил на неё косой взгляд, но увидел только, что она смеётся. Может, над ним?
И в автобусе Настя повела себя, как верный друг: заскочив первой, уселась рядом с какой-то тёткой, чтобы им достались два места рядом.
- Садись к окну, - предложила Оля. – Я-то всё уже видела сто раз, а ты должен посмотреть.
Потом она поинтересовалась, ничего ли не болит у него после падения, и в тоне её не было даже намёка на издёвку. И Лёшино оцепенение, мешавшее говорить, не заикаясь, постепенно спало. Они разговорились, и, хотя больше рассказывала Оля, то и дело показывая ему что-то за окном, он тоже вполне связно поддерживал разговор и ликовал от этого.
Их прервали странные звуки и возгласы позади. Оля обернулась в проход, а Лёша поднялся – взглянуть, что там происходит. Причина оказалась прозаичной и довольно неприятной: девочку лет семи стошнило. Она не успела сообразить, что происходит с её организмом, и её вырвало прямо на куртку и только немного на пол. Похоже, девочка ехала в заповедник с одноклассниками, потому что вокруг сидели её ровесники. И они все повскакивали с мест, завывая от отвращения.
- Фу-у!
- Ой, как воняет!
- Что ты наделала, Савельева?! – уже кричала, нависнув над побледневшим ребёнком, рыжеволосая женщина в коричневом пальто, видимо, их учительница. – Я же велела всем взять леденцы от укачивания!
- Я забыла, - пролепетала девочка.
- А голову ты дома не забыла?
- Вот тупая корова, - пробормотала Оля, явно имея в виду не ребёнка. И вытащила из маленького рюкзачка пачку влажных салфеток и бутылочку воды. – Лёш, я сейчас.
Быстро перебежав в заднюю часть автобуса, она бесцеремонно оттолкнула учительницу:
- Подвиньтесь. От того, что вы на неё орёте, никому лучше не станет!
И принялась вытирать лицо и одежду перепуганной девочки, бросая салфетки прямо на пол. Мимо Лёшки прошмыгнула Настя, которая несла пустой пакет-«майку». Не говоря ни слова, она принялась собирать в него грязные салфетки. Заметив в сетчатом кармане одного из сидений свёрнутую газету, Лёшка извлёк её, чтобы стереть ею рвотные массы с пола. Хоть в проходе и было тесно, они втроём ничуть не мешали друг другу, и Лёша в который раз сказал себе, что из них получится отличная команда.
- Машенька, как себя чувствуешь? – прозвучал за его спиной неожиданно ласковый голос учительницы.
От удивления у него даже брови на лоб поползли, но тут же Лёша сообразил, что происходит и глянул на Настю: «Твоя работа?» Она лишь скромно потупилась, точно и не усмирила только что бессмысленный гнев взрослой женщины своей волшебной силой. Учительницы уже поила девочку из принесённой Олей бутылочки, потом дала ей леденец из собственных припасов. Можно было не сомневаться, что уж, по крайней мере, сегодня она будет заботиться о Маше, как наседка.
Завязав покрепче пакет со зловонным содержимым, Лёша унёс его к передней двери и положил на ступеньку, чтобы захватить на выходе. Водитель только сердито посопел, проследив за ним, но ничего не сказал.
Проходя мимо Насти, уже вернувшейся на своё место, Лёшка шепнул:
- Ну, что я тебе говорил?
- Теперь согласна на все сто! – улыбнулась она.
****
Я не была в Томской писанице с прошлого лета… Тогда мы приезжали сюда с папой, и он фотографировал меня на каждом шагу. Один снимок, с грустной лисичкой в вольере, долго служил мне аватаркой «ВКонтакте». Хотя видеть животных в клетках совсем не весело. Вроде и места им было предостаточно, и худыми они не выглядели, но я понимала, почему волки то и дело устраивают подкопы и сбегают из маленького зоопарка, устроенного в заповеднике. Тайга была совсем рядом, и они, конечно, чуяли запахи настоящей жизни. Воля звала их так неумолимо, что ради воссоединения с ней, звери готовы были копать ход без сна и отдыха. Удивляло другое: почему из троих волков сбегал всё время только один? Или они так договаривались между собой, надеясь, что люди не сразу заметят пропажу, если клетка не будет пуста? А, может, кому-то и неволя по сердцу?
Мы это всё обсудили, оказавшись возле клеток. Но Оле тяжело было видеть животных за решётками, и я поскорее потащила их к берегу, чтобы посмотреть главное – рисунки древних людей. Мне так ясно виделся этот лохматый, полуголый доисторический художник, которого загнала на скалу жажда творчества! Я просто чувствовала, как невтерпёж ему было передать восторг от увиденных им мощных лосей, а бумаги тогда ещё, ясное дело, не было, вот и пришлось ему высекать рисунок на камне. Это совсем не то же самое, что тупые надписи на стенах современных домов! Тот древний парень пытался запечатлеть Красоту. А, может, предчувствовал, что наступят чёрные времена, когда этих лосей останутся единицы…
Конечно, если б мы оказались там одни, было бы время всё рассмотреть, как следует. Но прямо следом привели тот самый класс, что ехал с нами в автобусе. Очищенная и продышавшаяся Маша уже вовсю скакала с девчонками, не особенно прислушиваясь к тому, что рассказывает экскурсовод. А разомлевшая от успокоения моего волшебного луча учительница только блаженно улыбалась детям, даже не делая замечаний. Я подумала, что со злости перестаралась, надо было воздействовать на неё аккуратнее.
Но всерьёз я пожалела об этом, когда раздался отчаянный вопль. Мы кинулись к перилам и увидели, как один из первоклашек, сорвавшись со скалы, летит в реку. Как этому дебилу удалось выбраться за ограждение?! Но искать причину было поздно, надо было спасать пацана. Только Лёшка среагировал быстрее – я поняла это, увидев, как наперерез падающему мальчишке летит пластиковая тарелочка. Когда мы проходили площадку внизу, я заметила, как этот диск ловил неугомонный джек-рассел. Изнурённый хозяин запускал его, наверное, уже в пятисотый раз, но терьеру всё было нипочём!
Похоже, Лёшка тоже заметил эту тарелочку и сейчас мгновенно притянул её и перенаправил. Обалдевший терьер уже готов был сигануть за любимой игрушкой со скалы, но я успела мысленно ухватить его и начала успокаивать, поглаживая. Явно озадаченный происходящим пёс сел у ног хозяина и стал дожидаться возвращения тарелочки с несвойственным терьеру спокойствием. У хозяина вид был совершенно обалдевший!
Но тарелка не собиралась назад. Со свистом пронёсшись мимо замерших от ужаса зрителей, красный диск подхватил ребёнка и взмыл вверх. Растопырив руки и ноги, мальчик лежал на этой тарелочке животом и вопил, не умолкая ни на секунду.
«Хорошо бы Лёшка ещё и рот ему заткнул!» - мелькнуло у меня в мыслях, но я понимала, что требую слишком многого. Чтобы полностью контролировать передвижение «летательного аппарата», Лёша не должен был отвлекаться ни на что другое. А я боялась оторваться от джека-рассела, который мог выйти из успокоительного транса быстрее, чем человек. С его-то темпераментом!
Стряхнув мальчика на смотровую площадку, тарелочка описала полукруг и приземлилась у лап собаки. Терьер недоверчиво обнюхал её и взглядом потребовал у хозяина объяснений. Было бы интересно послушать!
- Смываемся, - шепнул Лёшка и первым начал пробираться сквозь толпу, сгрудившуюся вокруг чудом спасшегося ребёнка.
Ухватив Олю за руку, я потащила её следом. Сказать, что она была удивлена – значит, не сказать ничего. Голубые глаза её стали круглыми, как воздушные шарики.
- Что это было? Что это было? – твердила она, пока мы пробивались к выходу.
Мне было понятно её состояние, ведь когда Ромка впервые «поймал» джип, летевший прямо на меня, я тоже отказывалась поверить собственным глазам. Ну, не может пластиковый диск так менять траекторию полёта! Да ещё и цеплять на ходу всяких мальчиков… И раз уж мы решили принять Олю в свою команду, лучше было объяснить ей всё прямо сейчас.
Было понятно, что посмотреть юрты и календари нам в этот раз не придётся. Нужно было удирать из заповедника, пока никто не заподозрил нас в совершении чуда: вдруг кто-то заметил, как Лёшка держал тарелочку взглядом? Среди взрослых тоже встречаются догадливые…
Оля не спрашивала, почему мы покидаем Томскую писаницу в такой спешке, но вид у неё был уже совсем не ошарашенный. Сдвинув брови, она точно разглядывала в себе самой какую-то вспыхнувшую идею. И можно было не сомневаться, что вскоре потребуются объяснения... Но интуиция подсказывала ей: разговор должен состояться без свидетелей.
Заскочив в автобус, мы забрались на задние сиденья, где можно было устроиться всем вместе. Пассажиров, желающих в такую рань вернуться в Кемерово, было так мало, что никто не мог нас подслушать. Все сиденья были заняты только впереди, водитель включил радио, и наши голоса, если и доносились до других, то отдельными всплесками.
Оля первой предъявила обвинение:
- Вы не удивились. Значит, вы поняли, как это всё получилось? Ну, выкладывайте!
- Ты ни о чём не догадалась бы, если б мы заранее не решили насчёт тебя, - предупредил Лёшка.
- Что – насчёт меня?!
- Что ты нам подходишь. Нашей команде.
- Какой ещё команде?
Её взгляд метался от его лица к моему, но я предпочла не вмешиваться – пусть Лёша сам всё расскажет. Не только потому, что он был старше и дольше ходил в посвящённых! Ему было важно показать себя лидером именно Оле, я это прекрасно понимала и помалкивала. А он прямо вдохновился, рассказывая, как почувствовал в ней родную душу, услышав о сеансах иппотерапии для детей. И как удачно она прошла испытания: и подстроенное, и подвернувшееся случайно.
- Так, стой! – она схватила его за руку, и Лёшка просто просиял от этого. – Ты хочешь сказать, что специально свалился с Дикаприо, чтобы проверить мою реакцию?
- Ну… Да, - признался он.
Я подумала, что сейчас Оля рассвирепеет, ведь, по сути, её обманули, но она только тихо улыбнулась:
- Ты же мог покалечиться.
- Я научился падать, - ответил Лёшка вполголоса.
Интересно, она действительно не замечала, что всё ещё держит его за руку или только делала вид? А он уже перешёл к самому главному и рассказал, почему летающий диск подхватил упавшего мальчишку и вернул его на скалу. Я украдкой следила за Олей, хотя заранее знала, что на её лице будут меняться выражения восторга, недоверия, надежды… Наверняка я точно также слушала ребят из «Кобры», когда мы сидели на траве в Нарымском сквере, и Жека открывал мне самые секретные секреты.
Когда Лёшка выдохся и замолчал, она спросила дрожащим голосом:
- И почему ты рассказываешь обо всём именно мне?
Она ждала предложения. Может быть, главного в своей жизни. Она так хотела этого, что у неё побледнели губы. И если б сейчас Лёшка не произнёс желанных слов, Оля, наверное, умерла бы от разочарования. Но он не обманул её ожидания.
- Оля, - торжественно произнёс он, - ты хочешь вступить в нашу команду и получить волшебную силу?
В жизни не видела, чтобы человек выглядел таким счастливым. И это было так здорово, что я не удержалась и обхватила её обеими руками, а она прижала меня к себе. Олю ничуть не смутило ни то, что волшебную силу ни в коем случае нельзя использовать себе во благо; ни то, что лечить детей у нас не получается, разве что острую боль можно снять; ни то, что к шестнадцати годам мы снова станем обычными людьми. Она была в полном восторге! Ведь теперь она сможет совершить нечто настоящее и уважать себя за это до конца жизни. Жаль, что ей уже исполнилось четырнадцать…
****
Прийти в школу после выходных оказалось не так-то просто, ведь мне впервые предстояло увидеть Ксюшку Морозову после того, как я узнала её тайну. И, как назло, мы столкнулись с ней прямо у крыльца школы. В утреннем свете фонарей её лицо показалось мне жёлтым и злым, как у маленькой ведьмы.
Мы встретились взглядами, и я ощутила, до чего же Ксюха ненавидит меня… И теперь даже было понятно за что: в сравнении с ней я была до тошноты благополучной девочкой. Пускай мои родители разводились и женились снова, это было такой ерундой в сравнении с Ксюшкиными проблемами, о которых невозможно было даже рассказать кому-то. Стоило хоть одной из одноклассниц разнюхать о том, какой «кот» жил у Морозовой дома, и её просто со света сживут!
Поэтому я к ней никакой ненависти не испытывала. Особенно после того, как вчера заставила разговориться старушек возле Ксюшиного подъезда. Ромка научил меня, каким образом вызвать направленный поток откровенностей. Спрятавшись позади них за кустом в мокрых лоскутках жёлтых листьев, я направила луч своего фонарика прямо в мозг той, что была маленькой и сухой. Почему-то мне показалось – на неё легче воздействовать. И прочистила, как я его окрестила, Канал Искренности. Пока он забит, у человека не выведаешь секретов.
Хотя в любом случае остаётся риск, что волшебство не сработает, ведь я не так уж часто применяла его в жизни. Поэтому чуть от радости не подпрыгнула, когда старушка без перехода сообщила полной соседке:
- Вальки Морозовой дочка только успевает наряды менять! На какие шиши?
- Какой ещё Вальки? – удивилась та внезапной смене разговора.
- Да ты знаешь! Дворничихи. У Вальки ещё муж – сумасшедший. А был-то учёным! Да я тебе говорю! Во, как судьба поворачивается…
- Поди, диссертаций дописался – крыша съехала?
Ухмылочка у неё вышла противной, мне сразу же захотелось заняться ею, но нельзя было отпускать «мою» старушку, чтобы не замолчала раньше времени. А она трещала без умолку:
- Не-е… Болтали, что его Пинчук прижал. Да ты знаешь! Директор химкомбината. Морозов выступал много против ихних сбросов в речку. А потом раз – и свихнулся! Уж не знаю, что там между ними произошло… Но Пинчук-то мужик серьёзный, с охраной ездит. Да я тебе говорю! У меня зять у него в управлении работает, не знает, что ли?
- Пинчука-то я знаю, - согласилась вторая. – А Вальку-то не особо. Из окна, конечно, вижу, как она с метлой борется… Непривычная, видать, к работе.
- Так, конечно! Она ж раньше дома сидела, не работала, пока муж в силе был. А как гусей погнал, так им и квартиру пришлось продать – ипотеку нечем стало платить! И в однушку эту перебрались… С девчонкой-то, представь, все в одной ютятся. А там-то у них большая была в новостройке… А у Вальки же ни стажа, ничего, кто её на нормальную работу возьмёт? Вот дворничихой и устроилась.
- А чего ж они его в дурдом не сдадут? Всё места больше было бы!
«Моя» бабушка уставилась на собеседницу с изумлением, и мне это пришлось по душе.
- Да ты что?! Там же его сгноят в этой психушке! А то ты не знаешь, как там с больными обращаются? Туда и здоровый попадёт – его враз дураком сделают. А этот, бедолага, вообще загнётся! Валька говорит, что он добрым был, весёлым, дочку обожал прямо, да и она его… Как же его в такой беде бросать? Может, отойдёт ещё… Чего не бывает? Валя – она молодец! Знаешь, как говорит: мы с Ксюшей… Это дочку ихнюю Ксюшей зовут, - пояснила она. – Так мы, говорит, с Ксюшей его любовью и заботой вылечим. Глядишь, и вправду вылечат!
Потихоньку сбавив накал моего луча, а потом и вовсе погасив его, я выбралась из своего убежища и бегом бросилась прочь из этого двора. Мысли мои больно колотились друг о друга: «Я так и знала, что всё не так просто! Этот Пинчук точно подстроил что-то… Человек же не может сойти с ума просто так!»
Если этот гад всё ещё оставался директором одного из заводов, найти его было нетрудно, вот подобраться уже сложнее. Но я была вооружена волшебством, и это придавало мне храбрости. В крайнем случае, можно прокрасться к нему невидимкой и попытаться заставить говорить правду… А что потом делать с этой правдой? Кто мне поверит, даже если я выведаю, как всё было на самом деле?
Нужно всё хорошенько продумать… А ещё лучше посоветоваться с кем-то более опытным в нашем деле. Но изо всех знакомых мне волшебников под рукой был один только Лёша Орешкин, а ему сейчас точно было не до меня – он готовил Олю к посвящению. Вот если бы здесь был Ромка! Хотя… После того, как я забралась в «штаб» бомбистов, попала в плен и Ромке пришлось вытаскивать меня оттуда, он даже слышать не захочет о моём визите к этому Пинчуку.
Перейдя на нормальный шаг, я набрала в грудь побольше воздуха. Значит, всё придётся делать самой… Но я же не могу бросить Ксюху в такой беде! Пусть этот Пинчук как-то искупает свою вину… Только как? Не вылечит же он Морозова? От беспомощности, я даже кулаки сжала и едва удержалась, чтобы не завопить во всё горло. Это здорово помогает снять злость – поорать во всю мочь. Только не на центральной же улице…
Посоветоваться было не с кем. Хотя кто такой Пинчук, я в два счёта выведала у папы. Правда, пришлось соврать, что его сын учится в нашей школе и гнобит всех подряд. А я не люблю обманывать родителей, ведь Ирина Викторовна, заведующая библиотекой «Синяя птица», говорила нам, что ложь унижает и того, кто лжёт, и того, кому лгут. Ну, сама-то я без проблем унизилась бы, подумаешь! В школе часто приходится врать, иначе не проживёшь. Но из-за родителей мне как-то не по себе, я ведь люблю их. Хоть они у меня и немножко чудные…
Папа поморщился, услышав фамилию Пинчука:
- Папаша твоего одноклассничка - такая же скотина! Слышала о таком предприятии «Химкомком»? Химический коммерческий комбинат. Вот этот Пинчук – его генеральный директор. Весь город отравит, мерзавец! По отчётам у него все очистные сооружения работают во всю мощь, а на деле… Скоро мы от глотка воды из Томи будем в мутантов превращаться! А этот мерзкий тролль только ручонки потирает!
- Почему – тролль?
Но тут папа заметил часы и сорвался с места:
- Чёрт! Я уже опоздал!
Уже из прихожей донеслось:
- Тролль – потому что маленький и злобный! И наделённый силой… От таких добра не жди!
Дверь хлопнула, и стало слышно, как папины шаги посыпались по лестнице. Из нашей комнаты беззвучно, как тень, выскользнула Аня с книгой подмышкой. Хотя последние несколько минут она явно не читала.
- Можно найти о Пинчуке информацию в Интернете, - деловито предложила она. – Там всё есть!
Но я не была в этом так уверена:
- Если он такой злобный тролль, кто решится против него написать? Этого журналиста шлёпнули бы и всё! Мало их убивают за правду? Ну, или покалечили бы…
- Блоггеры могли написать, что угодно! - упорствовала сестра. – Они же анонимные, как их найдёшь? Надо на кемеровские форумы залезть.
Мне сразу вспомнилось, как злился на этих безымянных авторов Ромка, когда кто-то написал про Артура Кораблёва, что он – педофил. А почему, мол, в его книгах лучшие герои – мальчики? Ну, ясен пень! Он их любит и про них пишет. Ромка тогда так бесился, я думала, у него голова взорвётся. Самое обидное, что мы точно знали – это полная чушь! А доказать не могли. Оказывается, гораздо легче убедить всех, что человек – плохой, чем доказать, что он – хороший. Может, и про Пинчука тоже гадкие слухи распустили, а на самом деле он ничего ужасного и не совершал? В этом нужно было разобраться.
Мы с Аней залезли в Сеть и выяснили, что зовут директора «Химкомкома» Валерием Александровичем. Он оказался довольно пожилым – месяц назад ему стукнуло пятьдесят восемь лет. Неужели такому старику ещё хочется делать людям гадости?! О душе пора думать… Но перед нами на экране была статья из кемеровской газеты «Берега», в которой рассказывалось, как заведующий лабораторией (как наш папа!) научно-исследовательского института Морозов Геннадий Семёнович (Ксюшкин папа!) подал в суд на этого самого Пинчука. Но суд почему-то так и не состоялся…
- Потому что у Ксюхиного отца крыша съехала, - пояснила я. – Интересно знать – отчего?
На это в Интернете ответа не нашлось. И про Морозова тоже не было больше ни слова, точно Пинчук прошёлся гигантской стёркой по памяти всех горожан. Хотя… Может, внешнего воздействия и не потребовалось. Людям вообще свойственно быстро забывать. Если уж Ромка даже не вспоминает обо мне…
****
- Мои родители развелись из-за того, что папа не мог спать с закрытым окном – его мозгам нужен свежий воздух. А мама кашляла от холода.
Ваня, ещё державший в руке последнюю страничку новой главы, уставился на меня во все глаза:
- Да ладно! Из-за такого не разводятся!
- Ну, наверное, там много было всего… А это окно стало последней каплей.
- Но они же снова поженились? И как они теперь спят?
Я припомнила:
- С закрытым окном.
Посопев, Ваня пробурчал:
- Значит, кому-то одному всегда приходится уступать? И жить так, как ему не нравится?
Мне нечего было на это сказать. Не таким уж я была знатоком человеческих отношений. До недавнего времени, например, верила, что мы с Ромкой всегда будем вместе, а теперь он даже не звонил.
И тут я просто подскочила на Ванькином диване, потому что мой телефон озарился Ромкиной фотографией. У меня так затряслись руки, что даже нажать кнопку удалось не сразу. А его голос прозвучал как ни в чём не бывало… Точно и не было этих бесконечных дней, когда я только и делала, что ждала его звонка! Нет, я, конечно, ещё и ухаживала за Ракетой, и помогала проводить сеансы иппотерапии, и ещё много чего, но всё это было как бы на фоне того, что я жду звонка от Ромки.
И вот дождалась!
- Привет, Настёна, - воскликнул он. – Ты не занята? Можешь выполнить одно задание?
Так он позвонил по делу… У меня даже губы задрожали от обиды, и Ваня, конечно, сразу это заметил и взглядом спросил, что случилось. Я отвернулась и буркнула в трубку:
- Слушаю.
- А ты дома?
- Почти. В соседней квартире. А что?
Мне показалось, его голос слегка напрягся:
- У кого это? Хотя ладно, потом… Прямо сейчас выходи к фонтану.
- Его уже отключили, - зачем-то сказала я.
- Ну, понятное дело, ноябрь на дворе! Я же правильно сориентировал – твой дом возле Драмтеатра?
- Кого сориентировал? Как я его узнаю?
- Он сам тебя узнает, - заверил Ромка и… отключился.
Я просто дара речи лишилась… Какое свинство, однако! Он так долго не выходил на связь и позвонил только ради того, чтобы дать мне задание?!
- Гад! – вырвалось у меня, и трубка полетела в угол дивана.
- Кто это? – встревоженно спросил Ваня.
- Один урод! – выпалила я и вскочила. – Мне нужно идти. Не скучай, ладно? Я ещё забегу сегодня.
Чтобы не растрачивать волшебную силу которая судя по всему, ещё могла пригодиться сегодня, я вернулась домой обычным человеческим путём, оделась потеплее и спустилась во двор. Был первый день осенних каникул, и малышня наводнила детский городок. Когда мы с Аней были маленькими, в этом дворе красовалась только песочница и пара скамеек для взрослых. Но, приехав с папой год назад, я обнаружила, что двор преобразился. Впрочем, как и весь город: главная площадь, где раньше проводились демонстрации, в которых папа участвовал ещё школьником, была отдана детям, и всяких причудливых горок, качелей и крутилок там было видимо-не видимо! А зимой настоящие скульпторы съезжаются из разных городов, чтобы поучаствовать в конкурсе ледяных фигур. Такую красоту делают – ещё поискать надо! Вечером, когда всё подсвечивается, вообще полный восторг. Если б не мороз, я бы торчала тут зимой целыми днями…
Я специально ухватилась за эти воспоминания, случайно пришедшие в голову, чтобы не думать, какой же скотиной оказался Ромка. Даже ни о чём не расспросил, и сам не рассказал! Понятно, что дело прежде всего, но неужели эта встреча у фонтана настолько срочная?
То, что это так и есть, я поняла, когда увидела, сидящего на краешке бортика… Ромку! А над его головой плавали в воздухе три шарика моего любимого жёлтого цвета – даже это он не забыл. Вот уж не ожидала, что могу завизжать, как обычная девчонка, бросившись ему на шею. Он хохотал и вопил:
- Спасите! На меня нападают бешеные настёны!
- Ах ты, гад! – кричала я в ответ. – Не мог сразу сказать, что ты здесь?!
Ромка вытянул губы трубочкой:
- А сюрприз?
- Сюрприз! Да я убить тебя была готова! – я тормошила его и тискала, как ненормальная, и никак не могла успокоиться. - Ромка! Как же я рада тебя видеть!
- И я, - он заглянул мне в глаза. – Не злись, что я не звонил и не писал. Я был не уверен, что смогу приехать, понимаешь. Вдруг пообещал бы, а сорвалось… Я же с мамой и её лыжниками приехал на соревнования.
- Снега-то ещё толком нет! Какие лыжи?
- А у них по спортивному ориентированию соревнования, им снег не нужен.
Я помнила этих ребят: вместе с Ромкиной мамой они участвовали в митинге в защиту Нарымского сквера. Это было всего пару месяцев назад, а кажется, целая жизнь прошла… Ромке всегда удавалось читать мои мысли, и он тут же откликнулся:
- У мамы куча неприятностей была из-за того митинга! Чьи-то родители «телегу» накатали в комитет образования, типа, это мама потащила детей на митинг. Подвергла их жизни опасности… А ведь они сами пошли, она только решила сопровождать их на всякий случай. И ещё виновата осталась!
- И что теперь? – встревожилась я. – Ты как-то вмешался?
- Ну, ребят её я слегка стимульнул, чтобы не отсиживались в тени, пока их тренера со света сживают. Это ж для них ещё какая угроза была, правильно? Хорошего тренера лишиться – на спорте крест поставить. Её лыжники сами в администрацию отправились и доказали, что моя мама ни в чём не виновата.
- Отлично! – от радости я даже потрясла Ромку. – А чьи родители накапали, ты выяснил?
- А зачем? Я знаю, кто их надоумил… Он тоже тренер, только его ученики не так классно гоняют, как мамины, вот он и бесится. Думает, если её выживет из спортшколы, так все лавры ему доставаться будут!
Мне до того стало обидно за Ромкину маму, которая занималась своими спортсменами, как родными детьми, что даже слёзы навернулись. И Ромка сразу это заметил.
- Это же тебе! – он вручил мне воздушные шары и улыбнулся. – Настёна! Всё же хорошо, никто мою маму больше не трогает! Зря я вообще тебе рассказал… Но ты сама вспомнила тот митинг.
Перекочевав ко мне, жёлтые шарики поплыли по серому от ненастья городу. А я от радости подпрыгивала на ходу, точно они тянули меня к небу.
- А ты надолго? На все каникулы? Хотя всего-то неделя…
- В субботу поедем назад, - вздохнул он. – Но целых пять дней у нас с тобой есть! Ну, рассказывай.
Мы пошли с ним, куда глаза глядят, точнее к площади Волкова, где жил Лёшка, но это произошло как-то само собой, я вовсе не собиралась знакомить их прямо сейчас. Хотя первым делом описала именно его появление в Кемерово и наши с ним приключения. Ромка слушал молча, не перебивая, хотя, если бы время от времени он вставлял что-нибудь, вроде: «Да ладно!» или «Ну, вы даёте», это как-то подбадривало бы. Оживился он только, когда я заговорила об Оле и усмехнулась:
- Знаешь, Лёшка влюбился в неё по уши!
- Правда? – будто очнулся Ромка. – А ты?
- Я в Олю?! У тебя все дома?
- Да нет!
Он даже расхохотался, но смех как-то быстро угас, и Ромка отвёл глаза:
- Ты в Лёшку не влюбилась?
Это звучало не менее невероятно!
- Да ты что! Я… У меня же… - мне с трудом удалось сглотнуть, чтобы договорить: - …ты есть.
Он смотрел на меня своими огромными голубыми глазами и молчал, только его чуть выступающая нижняя губа мелко подрагивала. Наверное, стоило дождаться каких-то ответных слов… Но у меня спутались все мысли от того, что зашумело в ушах, и я проговорила, совсем не слыша себя:
- И мне никто больше не нужен.
- И мне тоже, - выдавил он. – Никто, кроме тебя. Ты же… это знаешь, Настёнок?
Я кивнула и добавила:
- Но можешь и повторять время от времени!
Это опять развеселило его, хотя я не нашла в своём предложении ничего смешного. Но, может, я просто плохо соображала, меня охватила какая-то лихорадка. Я забрасывала Ромку вопросами обо всех наших, но, не дослушав, начинала шептать, что он приехал очень вовремя – мы вместе проведём Олино посвящение. Потом спохватывалась и извинялась, что перебила. Мама учила всегда так делать, подхватывая последние услышанные слова, ведь человеку неприятно подозрение, будто его и не слушали вовсе. Но Ромка на меня не обижался, я видела это по его глазам. Когда он действительно злился, они становились стеклянными.
- А где мы проведём посвящение?
Этот простой вопрос поставил меня в тупик. У нас действительно не было места, где мы могли бы собираться. Моя мама практически не выходила из дома, не говоря уж о Лёшкиной парализованной бабушке. Оля жила на другом берегу, хотя это, конечно, не было препятствием. Мы съездили бы на Радугу, но её старший брат был студентом, и кто мог дать гарантию, что он не сбежит с лекции и не заявится в самый неподходящий момент?
И тут я вспомнила про Ваню. Он ведь сидел дома в полном одиночестве целыми днями! Для него в этом не было ничего хорошего, зато нам было на руку.
- Ромка, а мы можем рассказать о нас одному мальчишке? У него дома очень удобно было бы собираться! И посвящение там провести.
Удобнее всех было мне – перебежать в тапочках в соседнюю квартиру! Но на этом я решила не заостряться.
У Ромки округлились глаза:
- Раскрыть нашу тайну? Да ты что?!
- Он никому не расскажет! – поклялась я. – Ванька вообще ни с кем, кроме меня, толком и не общается.
Он удивился:
- Почему?
Вкратце рассказав про аварию, я заверила, что Ваня – надёжный человек. Если б он мог ходить, обязательно надо было бы принять в нашу команду и его, но сейчас ему ничем не удалось бы помочь другим детям. Самому кто помог бы… Зато ему здорово скрасит жизнь, если он станет хоть как-то причастен к нашим делам. У него появятся новые друзья, и события так и закипят вокруг.
Ромка слушал меня внимательно, но я видела, что он колеблется. Опыт у него был побольше моего, и наверняка он лучше чувствовал людей, поэтому я предложила отправиться к Ваньке прямо сейчас. Но пока не сообщать ничего важного, а просто познакомиться. Если Ромка заподозрит червоточинку, я согласна была отказаться от своего предложения. Но мне очень хотелось, чтобы ничего тёмного в моём новом друге не обнаружилось.
- Ладно, - согласился Ромка, - познакомимся. Только сначала в банк забежим – мне мама свою карту дала, попросила немного наличных снять.
Мне тут же захотелось показать, что я в теме:
- А пин-код сказала?
Но на него мои познания не произвели впечатления. Наверное, для Ромки это было самым обычным делом.
- Да я давно его знаю, - отозвался он. – Мне удобнее в Сбербанк заходить после школы, так что я чаще мамы её кредиткой пользуюсь.
Не знаю, как ему, а мне стало приятно от того, что родители так доверяют ему, даже не догадываясь, насколько он надёжен на самом деле.
Но на этот раз в банке всё прошло не так гладко, как обычно. Только мы появились на пороге, как один за другим раздались три выстрела. Не успев сообразить, что происходит, я увидела, как люди падают на пол, закрывая руками головы. Раздался женский визг, кто-то выкрикнул:
- Ограбление!
Я только вертела головой, пытаясь найти взглядом грабителей в чёрных масках, и тут Ромка заорал у меня над ухом:
- Спокойно! Это шарики! Это всего лишь шарики лопнули!
И тут я заметила, что держу в пальцах одни верёвочки с жёлтыми оборвышами на концах. Оказалось, что когда мы подошли к банку, Ромка, как настоящий джентльмен, открыл передо мной дверь, но вошёл следом, не рассчитав длины верёвочек, на которых за мной тянулись шарики. И тяжёлая дверь прищемила их…
Не дожидаясь расправы рассерженных взрослых, мы выскочили на улицу и, корчась от хохота, бросились бегом. В конце концов отделение банка было не единственным, а шариков у нас больше не осталось.
****
Стрелялки осточертели ему вконец! Если б рядом была Настя, игра ещё могла стать азартной и весёлой. Но без неё даже новинки не увлекали. Правда, Настя не особенно любила компьютерные игры и не скрывала этого, но иногда соглашалась побиться с крутыми пришельцами.
- Всё одно и то же, - морщилась она. – Скучно!
И Ваня соглашался, что девчонке с таким воображением гораздо интереснее самой придумывать истории, чем действовать по намеченному кем-то плану. Довольно примитивному, как она считала, и с этим трудно было поспорить. Ему и самому порой казалось, будто он уже знает эту игру, хотя она числилась в новинках. Иногда Ваня останавливался в разгар боя и думал совсем как Настя: «Скучно!»
Читать было интереснее, особенно когда автор был с фантазией, и трудно было угадать заранее, чем всё дело кончится. Настя приносила списки книг, которые скачивала её сестра, и наставительно говорила:
- Ане можно доверять. Она всякую фигню не читает.
Сама она тоже не тратила время на детские детективы и прочую ерунду, но признавалась, что ей больше нравится сочинять самой, чем читать чужое. Оказалось, она до сих пор даже не прочла ни одной книжки Артура Кораблёва, которым бредили все вокруг. Зато была знакома с ним самим, а уж это Ване казалось самой настоящей фантастикой. И даже обмолвилась, что писатель сам дал ей свой электронный адрес. Ваня отказывался понять, почему Настя до сих пор не отправила ему рукопись? Хоть и не законченную! Пусть Кораблёв почитает и скажет – стоит ли писать дальше? Всё-таки он разбирается в этом куда лучше Вани.
- С ума сошёл?! – вскипела Настя, услышав такое предложение. – Ему не понравится, а я потом дописать не смогу! А как же Атенаис? Я же предам её, если брошу на полпути!
«Так она ведь не живая», - хотел возразить Ваня, но успел подумать, что и сам беспокоится за эту придуманную девочку, как за настоящую. И за её пса тоже. И за коня со странным птичьим именем… Если Настя не закончит эту историю, его всю жизнь будет мучить: что же с ними со всеми случилось? И Ваня сдался. Пусть уж Настя допишет сначала, а потом посылает Кораблёву. Даже если он и не одобрит эту сказку, всё равно она уже будет жить своей жизнью. А это главное!
Странички, которые она приносила, Ваня аккуратно складывал в ящик прикроватной тумбы, потому что иногда ему хотелось пообщаться с Настей через её рукопись. Ведь сама она не могла быть рядом постоянно. Он понимал, у неё в жизни много чего – и семья, и школа, и друзья. Но, только увидев рядом с нею белобрысого Ромку Филиппова, ощутил укол в сердце: вот кто будет с Настей всегда! А он сам – только эпизод её пребывания в Кемерово. До сих пор Ваня даже не догадывался, как у Насти могут светиться глаза.
Но вида он постарался не подать и даже изобразил, будто обрадован появлением нового знакомого. Он слушал, как Настя взахлёб рассказывает о происшествии в банке, и тосковал о сегодняшнем утре, когда они были в этой комнате вдвоём. Встрепенуться Ваню заставило услышанное дальше.
- Тайну? Какую тайну?
И пообещал прежде, чем понял, в чём суть дела:
- Конечно, мне можно доверять!
- Вот и я говорю, - подхватила Настя. – Ванька нас не выдаст. Ну, рассказывай!
И она пихнула Ромку в бок.
То, что Ваня услышал дальше, походило на замысел новой фантастической повести, но на правду не тянуло совсем. Он слушал, не перебивая, и пытался понять: с какой целью эти двое разыгрывают его? Наверное, недоверие проступило у него на лице, потому что Ромка замолчал на полуслове и вопросительно взглянул на Настю. А она вздохнула:
- Не верит.
- Это нормально, - отозвался Рома. – Вспомни свою реакцию!
Кивнув, она подмигнула Ване:
- Смотри.
Настя подошла к стене, разделявшей их квартиры, несколько секунд постояла, точно собираясь с мыслями. И вдруг… исчезла! Если бы Ваня был чуточку сумасшедшим, то мог бы заявить, будто она прошла сквозь стену. Но он же был нормальным человеком!
- А… а… где… - пролепетал он, но догадался, как жалко выглядит в этот момент и умолк.
Не позволив себе усмехнуться, Ромка кивнул:
- Это правда. Тебе не померещилось, она действительно прошла сквозь стену. Чтобы ты поверил в нашу силу.
Ваня шумно выдохнул. Вот это да! Два месяца он, как ни в чём не бывало, общался с девчонкой и даже не подозревал, что она – волшебница! Вот это конспирация… Он знал, что Настя – классная и не похожа на других, но чтоб настолько не похожа!
Когда она тем же путём вернулась обратно, Ваня уставился на неё, как на восьмое чудо света. Другая, может, загордилась бы на её месте, но Настя сразу вошла в роль и, замахав руками, тоненько пропищала:
- Ах, оставьте, сударь! Вы смущаете меня своими нескромными взглядами!
Ромка радостно рассмеялся. Было заметно, как он соскучился по этим её выкрутасам. В эту минуту он был похож на добродушного кота, и стало понятно, почему Настя так привязалась к нему. Она ведь любила животных…
- Вы вместе спасли того щенка, что в трубу провалился? – вспомнил Ваня.
Они переглянулись, и Настя закивала головой:
- Ну да, я же тебе говорила!
И, спохватившись, начала, размахивая руками, скороговоркой рассказывать о старой лошади, которую никто не хотел выводить из стойла. Ваня уже слышал о Ракете сто раз, ему хотелось узнать об отряде волшебников, и Ромка первым заметил его нетерпение. Поймав её руку, он спокойно сказал:
- Настёна, ты мне потом о ней расскажешь, ладно? Мы же не за этим пришли.
…Через несколько минут Ваня почувствовал, как изменилась его жизнь. Только что он был забыт всеми, кроме Насти, и дом его заполнялся только звуками телевизора. И вдруг он оказался в самой гуще событий, а мрачная квартира превратилась в настоящий штаб. От восторга сердце мальчика колотилось так, что заглушало некоторые слова. Он сам додумал их, когда Настя увела Ромку, пообещав завтра вернуться всей командой.
«Я – в команде», - повторял Ваня и наслаждался звуком этих слов. Конечно, никто не предложил ему вступить в отряд волшебников, но Рома очень доходчиво объяснил – почему. Когда ребятам исполняется шестнадцать, они перестают общаться, чтобы не лишить силы другого. Оно ему надо? В его положении лучше иметь друзей, чем особые способности… Нет, Ромка не сказал «в его положении», Ваня сам это додумал. И согласился. Одиночество, маячившее на горизонте, пугало уже сейчас…
Он оглядел пустую комнату, которая по-настоящему так и не стала принадлежать ему, ведь Ваня уже был не в состоянии обустроить её по-своему, по-мальчишески, когда бабушка уступила им эту квартиру. Всё здесь было немножко старомодным… Хотя его бабушка и была ещё очень даже ничего, но её детство прошло в шестидесятых годах прошлого века, а это было очень давно. Даже его мама была ровесницей олимпийского Мишки… Бабушка рассказывала, как баюкала её на руках и плакала, глядя на экран телевизора, где медвежонок улетал на воздушных шарах в свой сказочный лес.
Почему все плакали тогда? Этого Ваня понять не мог. Он же не был живым – тот Мишка! Наверное, зрители были какими-то другими людьми… А сейчас только пытались подстроиться под сегодняшних, но получалось не очень. Вот его мама уже не заплакала бы над какой-то игрушкой, она даже над сыном не проронила ни слезинки. Ваня гнал от себя мысль, что значил для неё меньше, чем тот медвежонок для бабушки.
Но ему никак не удавалось забыть, как они с Настей однажды встретили его маму на прогулке. Она шла навстречу по набережной около Парка чудес, под руку с каким-то мужчиной, больше похожим на её деда, и что-то весело рассказывала. Заметив сына, она на миг ошеломлённо замолчала, а Ваня просиял ей навстречу. Но окликнуть не успел – мама отвела взгляд и прошла мимо.
- Ты что? – спросила Настя, заметив, как он уставился вслед красивой, высокой женщине.
- Ничего, - буркнул Ваня и съёжился в своём кресле. Ему хотелось разреветься в голос, как маленькому.
Оглянувшись ещё раз, Настя наклонилась к нему:
- Это твоя мама, да?
Ответить сил не хватило, он только кивнул. Ничего больше не сказав, Настя повезла его дальше. Когда она вдруг свернула на боковую дорожку, Ваня услышал над ухом:
- Сюрприз!
«Хватит с меня сюрпризов!» - подумал он сердито, но тут увидел под кустом коробку, из которой доносилось тоненькое попискивание. Он вытянул шею:
- Кто там?
Забежав вперёд, Настя извлекла на свет двух крошечных котят – серых в полоску, какие нравились ему больше всего.
- Ух ты! – он нетерпеливо протянул руки. – Дай одного!
- Выбирай, - глаза у Насти так и сияли. – Один – тебе, другой – мне. Они будут ходить друг к другу в гости.
Ваня выбрал того, кто плакал жалобнее. Ему показалось, что они смогут помочь друг другу.
…И теперь, лёжа в постели накануне фантастического дня посвящения Оли, он прижимал Гошу к себе. Блох у них с сестрёнкой, которую назвали Масей, Настя вывела в тот же вечер, а на следующий день проглистовала обоих, так что опасаться было нечего. Поглаживая котёнка, Ваня представлял, как в эту самую минуту Настя дописывает свою повесть, сидя с ноутбуком прямо на кровати, а маленькая кошка свернулась рядом, убаюканная тихим постукиваньем по клавишам.
****
Оля тоже не могла уснуть этой ночью. За стеной отец смотрел футбол, но звук был сведён к минимуму, и не это мешало ей. Слишком важный день должен наступить с рассветом… День, который изменит всю её жизнь. Она хотела этого больше всего на свете, но и боялась столь же сильно.
Хоть Оля никогда и не считала себя обычной девочкой (а кто считает?!), но до сих пор ей не доводилось творить чудеса. Всего она добивалась своим трудом. Сейчас её называли лучшей наездницей клуба в своей возрастной группе, но ведь она тренировалась ради этого, как сумасшедшая. Правда, сравниться с Лёшкой ей было трудно, и всё же он-то пацан! К тому же, как раз Лёшке она с готовностью уступила бы пальму первенства.
В школе её тоже стали хвалить только в прошлом году, а до этого Оля училась, что называется, с четвёрки на тройку. Зато сейчас только за первую четверть заработала столько пятёрок, что тайком даже пересчитывала их. Некоторым, как её брату Саше, учёба давалась легко. Он сходу запоминал услышанное на уроке и даже не повторял дома – такая у него была память! А Оле досталась дырявая, и ей приходилось перечитывать параграфы по несколько раз. Времени на это уходило целая куча, но другого выхода не было, если она не собиралась тащиться в хвосте. А этого Оля просто не могла себе позволить. Самолюбия у неё хватало!
Но девочка вовсе не была зациклена на собственных проблемах и успехах. Просто старалась избегать ситуаций, когда ей может быть стыдно за себя. Поэтому верила, что станет отзывчивой волшебницей и никогда не соблазнится использованием силы в собственных интересах. И всё же ей было страшновато, ведь никто и никогда не возлагал на неё такую ответственность. Даже на соревнованиях Оля выступала, прежде всего, за себя, а потом уж – за клуб. И если даже проигрывала, то никакой катастрофы не случалось. Но проиграть в борьбе за чужую жизнь казалось ей чудовищным...
Совершенно не выспавшись, она встала по сигналу телефона, запрограммированного на побудку в девять утра. В другой день каникул Оля позволила бы себе поспать подольше, но только не в этот. Родители уже ушли на работу, а брат уехал в институт, и Оля в одиночестве съела мюсли с йогуртом. Отец называл такой завтрак кошачьей едой. При нём Оля старалась не нарываться и вместе со всеми ела кашу, чаше всего геркулесовую.
Но каникулы были временем удовольствий! Никогда одиночество не отзывалось в её душе тоской, на которую жаловались девчонки в классе, изнывая от желания «найти кого-то». Оле никак не удавалось понять – зачем нужен «кто-то», если на себя-то времени не хватает? Столько всего нужно успеть за день, порой даже компьютер включить некогда!
Вот и сейчас она, не успев доесть, уже начала звонить Лёшке:
- Ну? Ты готов?
- Приезжай, - скомандовал он заспанным голосом. – Встретимся у драмтеатра.
Через сорок минут Оля уже была на месте. Выключенный фонтан показался ей похожим на облетевшее дерево. Его окружали такие же голые, чёрные карагачи, пропитанные влагой насквозь. Вокруг точно в полусне бродили зябко нахохлившиеся голуби, и Оля пожалела, что не додумалась захватить из дома кусок хлеба: покормила бы птиц, пока поджидает Лёшку. Обидеться на то, что он не явился первым, ей и в голову не пришло, у них ведь не свидание было, а деловая встреча.
«Де-ло, - взволнованно выстукивало её сердце. – У меня будет настоящее дело!»
Оле и раньше казалось, что она живёт интересно и правильно, ведь лошади, за которыми она ухаживала, были замечательными существами! В их глазах отражались такие тайны, о которых посторонние люди даже не догадывались, а Оля свободно читала об устройстве мира и о зарождении Вселенной чувств. Девочке было невдомёк, что это её собственные мысли набирают высоту, когда она общается с Лаурой или Вэнди, а вовсе не они делятся с нею своей природной мудростью. Но фокус был в том, что вдали от конюшни Оле не приходило в голову ничего столь же интересного и значительного.
Вот и стоя у мёртвого фонтана, она только твердила про себя: «Ну, где же он? Когда же это начнётся?» Ждать Настю не имело смысла, ведь она жила по соседству с тем мальчиком, у которого они решили собраться. С чего бы ей выбираться на холод? Вчера Настя сообщила, что приехал ещё её новосибирский друг Рома Филиппов, но его Оля тоже не ждала, ведь они не знали друг друга в лицо. Всё её нетерпение было связано только с Лёшей…
Когда он наконец вывернул из-за угла большого театра с мелко поблёскивающими даже в пасмурный день колоннами, Оля бросилась ему навстречу:
- Ты с Северного Полюса шёл, что ли?! Я с Радуги вперёд тебя доехала.
- Да бабушке плохо стало, - хмуро отозвался он. – Пришлось «Скорую» вызывать… А мама боялась с ней одна оставаться, понимаешь? Её в больницу увезли. Бабушку, конечно, а не маму.
Оля осторожно тронула его рукав:
- Всё так плохо?
- Они подозревают второй инсульт. Понимаешь, что это значит? Она уже не выкарабкается. Мы-то надеялись её на ноги поставить…
У неё замерло сердце:
- А ты…
Лёша угрюмо бросил:
- А что я? Я ничего не решаю! Наш дом в Королёве. И папа… Мы вернёмся туда. Если… что…
В его кармане вдруг зазвучал рингтон. У Лёшки сразу вытянулось лицо:
- Что ещё?!
Но, взглянув на дисплей айфона, он чуть отмяк:
- А, это Настюха.
Несколько секунд Лёша внимательно слушал, потом вздохнул:
- Ясно. Ждём.
Оля нетерпеливо схватила его за руку:
- Что там? Почему мы их ждём?
- Облом.
Спрятав телефон, Лёшка отвёл глаза, и Оля обмерла: всё сорвалось, не произойдёт никакого посвящения. А она уже размечталась, как будет вытаскивать малышей из разных ловушек, которые тут и там расставляет судьба! У неё мелко задрожали губы, и Лёша тотчас заметил это.
- Да подожди ты расстраиваться! – сердито воскликнул он. – Облом только с местом, понимаешь? Ванькина мама сегодня, как назлоЮ дома осталась. Отгул взяла и устроила уборку. То её нет целыми днями, а тут приспичило. Настюха говорит, что он там чуть не ревёт…
- Ко мне поедем? – вскинулась Оля, но тут же вспомнила, что брат обещал вернуться к часу, чтобы встретить телемастера, который придёт после обеда. Ей такое дело почему-то не доверили.
Лёшка сунул покрасневшие от холода руки в карманы:
- Поближе бы что-то найти… Какое-нибудь здание заброшенное… У меня тоже мама дома осталась.
- Здание! – подскочила Оля. – Я знаю тут неподалёку один дом. Улицу Дарвина представляешь?
Но Лёша только покачал головой – с городом он ещё только знакомился. Махнув рукой в том направлении, куда им нужно было двигаться, Оля быстро заговорила, сияя от возбуждения:
- Ну, неважно. Его называют Домом угольных генералов. Такой розовый особняк – очень классный! Только он уже тысячу лет пустует. Я не помню точно, кто там жил, какие-то директора шахт, что ли… И почему сейчас там никто не живёт, тоже не знаю.
- Наверняка бомжи его заселили, - поморщился Лёшка.
- Не знаю, не знаю… Слухи ходят, что там привидения водятся. Может, бомжи их боятся?
Он хмыкнула:
- А ты не боишься?
- Со мной же ты будешь, - улыбнулась Оля. – И Настя с Ромой. Чего мне бояться с добрыми волшебниками?
Другого варианта для сбора не смогла предложить и Настя, за руку притащившая Ромку Филиппова. Оле он показался слишком беленьким и каким-то домашним для настоящего волшебника. Но раз Настя ему доверяла, значит, он того стоил. С Лёшкой они поздоровались за руку, и Оле показалось, что мальчишки просканировали друг друга за короткий миг. Неужели она тоже сможет чувствовать людей, едва прикасаясь к ним? Это очень пригодилось бы в жизни… Ей тут же вспомнилось, что в корыстных целях применять волшебство нельзя. Но разве выяснить тайные помыслы человека, с которым предстоит иметь дело, - это значит работать на себя? Впрочем, во всём этом ещё предстояло разобраться.
- Я всему научу тебя, - пообещал Лёшка, пока они шли к Дому угольных генералов. – Чтобы не получилось так: сила есть, ума не надо!
То и дело оборачиваясь на щебечущую позади Настю, которая торопилась пересказать Ромке все события последних двух месяцев, Оля думала, что учиться придётся в ускоренном темпе. Если Лёшка будет вынужден вернуться в Королёв, девочки останутся одни на весь город. Впрочем, уже – вдвоём! Ещё не так давно Настя была тут совсем одна изо всей команды. И не пала духом! Удивительная девчонка…
Пока они добирались до заветного дома, пошёл снег, и Оле это показалось добрым знаком. Она любила зиму и всё, что с ней связано – чистоту, ясное небо, сказочные деревья в инее, лыжи, горки. Казалось, ещё недавно они с Наташкой Цветковой из первого снега лепили фигурки животных или, на худой конец, снеговиков. А когда подруга уехала, Оля не сразу заметила, что никто больше не украшает двор к Новому году. Однажды утром это открылось ей как-то вдруг, и в морозном воздухе прозвенело: детство кончилось…
- Стойте! – крикнула Оля, когда они вышли на улицу Дарвина. – Вот он – номер шесть. Видите? Летом его деревья закрывают, не найдёшь.
За облетевшими старыми тополями и крепкими лиственницами из последних сил розовел уже облупившийся от времени одноэтажный особнячок с колоннами и чернеющим круглым оконцем под остроугольной крышей. Остальные окна были закрыты металлическими ставнями, а на дверях виднелись решётки. Оля подумала, что попасть туда будет не так просто. Но вскоре поняла: кроме неё, все эти преграды никого не смутили.
Ахнув, Настя сжала у груди покрасневшие без перчаток руки:
- Какой он был красивый! Даже сейчас видно… Почему здесь никто не живёт?
- Призраки не пускают, - ухмыльнулся Лёша и быстро огляделся. – Пошли внутрь, пока нас никто не засёк.
От волнения Оля перешла на шёпот:
- Ломать будем?
- Зачем? – Ромка улыбнулся. – А руки у нас на что?
Подойдя к центральным деревянным дверям, он приложил ладонь к тяжёлому на вид висячему замку. Несколько секунд Рома стоял неподвижно, потом убрал руку, и замок сам свалился на крыльцо, уже припорошенное снегом. У Оли перехватило дыхание:
- Как ты…
- Ты тоже научишься, - Настя взяла её за руку. – Пойдём, пока никого нет. Лучше, чтоб никто не видел, как мы сюда входим.
И заглянув в побледневшее Олино лицо, тихо добавила, сжав её ладонь:
- Это не больно, когда в тебя входит сила, не бойся.
По привычке Оля хотела огрызнуться, мол, ничего не боится, но обнаружила, что не может ничего сказать. Сердце её стало гигантским и стучало разом во всём теле, заглушая все звуки мира.
«Сейчас я стану другой… Перестану принадлежать себе… Я должна буду думать только о других… Я смогу?» - она нервно облизала ссохшиеся от мороза губы и следом за Настей шагнула в дом.
Здесь было тихо и гулко. Мальчишки уже разбежались по комнатам, и с разных концов доносились их возгласы – то изумлённые, то полные отвращения. Видимо, дом всё же не был полностью необитаем.
- Тут даже камин был! – прокричал откуда-то Ромка. – То есть, он никуда не делся, только разрушился совсем.
Пробираясь между останками стульев и грудами кирпичей, Настя медленно прошла по холлу, осматривая стены.
- Когда-то они были покрыты гобеленами, - напевно проговорила она, словно всматриваясь сквозь время в ту жизнь, что когда-то кипела в этом доме.
- Откуда ты знаешь? – удивилась Оля.
- Знаю. Здесь было много цветов. То есть растений. Знаешь, которые в горшках растут… В этом доме стояла очень красивая мебель, - Настя поддела носком ботинка деревянный обломок. – Дети тут бегали… И ничего, совсем ничего не осталось! Почему?
Оля пожала плечами: почему такое происходит сплошь да рядом? Может, и найдётся человек, способный дать ответ, но это точно не она. У неё находилось только одно объяснение – всем плевать.
- А нам нет, - быстро ответила Настя, обернувшись.
Оля так и обмерла:
- Ты что – мысли читаешь?
- Нам не наплевать. И мы суём нос не в своё дело. И нам больше всех надо. Это всё про нас! Люди обычно таких не любят… Ты с нами? Ещё не поздно отказаться и жить спокойно.
****
Впервые я наблюдала обряд посвящения со стороны, и это выглядело совсем иначе, чем когда силой делились со мной. Хорошо, что приехал Ромка – втроём мы составили полноценный круг. Худенькое Олино личико стало совсем белым от волнения, и я начала побаиваться, что она просто грохнется в обморок. Меня-то не так давно посвящали, я отлично помнила, как сама умирала от страха.
А теперь мне предстояло поделиться своей силой, которой я сама ещё не научилась толком пользоваться. По дороге Ромка объяснил, что мы не станем слабее, отдав часть силы, она восстановится ещё быстрее, чем кровь после ранения. Он притащил несколько шоколадных батончиков, чтобы мы подкрепились после обряда, ну и отпраздновали заодно. Мне уже сейчас не терпелось откусить хоть немножко, чтобы заглушить волнение, нараставшее с каждой секундой. Оказывается, переживать не за себя можно ничуть не меньше!
Окружив Олю, мы разом улыбнулись ей, хотя это не было обязательной составляющей обряда, но нужно же было настроить её на волну радости. Она тоже попыталась выдавить улыбку, но губы не послушались. Было просто больно смотреть на неё, и я утешалась только воспоминаниями о том восторге, который пережила, когда моё тело напиталось магической силой. Оле предстояло пережить то же самое.
Лёша как самый старший кивнул, и мы сосредоточились на том образе, в котором заключалась энергия каждого из нас. У меня это был фонарик, который я умела включать и выключать по собственному желанию. Направив его луч в сложенные «лодочкой» ладони, я набрала святящийся прозрачный шарик и вытянула руки. Легко отделившись, шарик медленно поплыл к Оле, встретился и слился с двумя такими же, превратившись в довольно большой шар, замерцавший голубым светом.
Дрожащие Олины ладони приняли его и прижали к груди. И всё её тело разом точно засветилось изнутри, голубые глаза засияли, а кудри распушились, как от тёплого ветра. Она стала такой красивой в этот момент – просто с ума сойти! Я невольно взглянула на Лёшку: он смотрел на Олю такими глазами, точно хотел упасть перед ней на колени. Но всё же удержался, ведь рядом были мы с Ромкой. Надеюсь, Оля хотя бы уловила это его желание, чтобы согреваться воспоминанием в минуты тоски. Правда, боюсь, она была слишком сосредоточена на том, что происходило внутри неё, и не замечала ничего вокруг. И я её понимала…
Теперь улыбка её сияла так широко, точно все опасения и страхи разом осыпались с души, и больше ничто не мешало Оле ощутить самое настоящее счастье. «А ведь мы – счастливые люди!» – подумала я с благодарностью к тому неведомому волшебнику, который поделился своей силой с первым подростком. У Ромки с Лёшкой были такие лица, словно мы делили одну мысль на троих. И мне почему-то стало весело от этого…
Мой сдавленный смешок привёл их в чувство, и, смутившись, они разом заговорили, начали поздравлять Олю и болтать всякие глупости вроде того: «А ты боялась!» А мне захотелось просто обнять её… Что я и сделала на зависть Лёшке, который не решился на такое.
- Теперь у нас настоящая кемеровская команда, - я обвела взглядом ребят, хотя к Ромке это никак не относилось. Через несколько дней он уедет в Новосибирск…
Но пока он чувствовал себя своим в нашем маленьком отряде и даже первым загорелся:
- Надо придумать название!
У каждого подросткового отряда волшебников из разных городов название было своё. Наш новосибирский назывался «Кобра», что расшифровывалось как «КОманда доБРА». Под волосами за ухом у меня была набита крошечная змейка, точно такая же, как у других ребят. Так мы сможем узнать друг друга, сколько бы лет не прошло…
И хоть в Кемерово нас пока было только трое, да и то Лёше скоро предстояло вернуться в Подмосковье, нужно было отнестись к нашему отряду всерьёз. Бродя по дому и жуя шоколадки, мы начали подыскивать подходящее название. Наверное, всем, не только мне, ужасно хотелось придумать его первым, чтобы при случае можно было как бы невзначай похвастаться новичкам: «Да, это мне наш отряд обязан своим именем!»
У Оли в сумке нашёлся блокнот и пенал с карандашами. Она всем раздала по листочку, и мы начали придумывать название, составляя его из первых букв разных слов, связанных с волшебством, подростками, помощью и прочими подходящими понятиями. Но каждое предложение кто-то из нас воспринимал с кислой гримасой:
- Не-е… Это фигня какая-то!
Я, например, предложила название «Герда», что означало «ГЕРои ДобрА», но Лёшка заартачился:
- Девчоночье какое-то название! Не буду я никакой Гердой!
- А, может, «Бриз»?! - радостно вскинулась Оля.
- И что это значит? – не поняла я.
Она произнесла с такой торжественностью, что мне стало смешно:
- «БРигада Истребителей Зла».
- «Бригада» звучит по-бандитски, - скептически заметил Ромка. – Сразу сериал вспоминается.
Я не знала, о каком сериала он говорит, но, наверное, был такой. Меня смущало другое:
- Какой в Кемерово бриз? Это ж не приморский город. А если чуть-чуть переделать? В «Лист»! «Лига ИСТребителей зла».
Теперь скривился Лёшка:
- А мне «истребители» не нравятся! Как-то хищно звучит…
- Зато значок с листиком можно найти! Был бы свой опознавательный знак. А как ты бриз изобразишь?
Ромка согласился:
- Никак. Давайте дальше думать.
И вдруг Лёша, который, кажется, предложил меньше всех вариантов, застенчиво произнёс:
- Ключ.
Мы разом повернулись к нему:
- Что? Что ты сказал?
Он откашлялся:
- «Кемеровская Лига Юных Чародеев». «КЛЮЧ».
- Супер! – воскликнула Оля прежде, чем я успела усомниться в последнем слове, показавшемся слишком сказочным. – Вы же любые замки открываете!
- Мы, - поправил Лёшка, и она просияла.
- Не только в замках дело, - заметил Ромка. - Ключ к тайне, ключ к сердцу…
Олю осенило:
- А бывает ещё ключ с чистой водой, который бьёт из-под земли!
- Как это называется? – напрягся Ромка. – Синоним?
- Омоним, - наконец вставила я слово.
Но его уже понесло дальше:
- И символика классная – ключик на цепочке! Серебряный.
- Вроде кулончика, да? – подхватила наша новая волшебница.
- Ну да! В жизни никто ничего не заподозрит!
Мне еле удалось вклиниться в их стрёкот:
- А почему обязательно серебряный?
Все трое уставились на меня так, будто я сморозила несусветную глупость.
- На золотой у нас денег не хватит, - пояснила Оля.
А Ромка добавил:
- И это логично – серебро очищает, обеззараживает. Мы ведь тем же самым занимаемся, разве нет?
- Значит, решено? – с надеждой произнёс Лёша. – Пусть будет «Ключ»?
Наверное, ему будет чертовски приятно вспоминать в своём Королёве, что в Кемерово он создал самостоятельный отряд и даже придумал ему имя. Ну, и хорошо. Мы-то останемся с Олей вместе, а он уедет. Ему будет хуже, чем нам. Должен же Лёшка хоть чем-то утешаться…
- Я выяснил: в Кемерово полмиллиона жителей, - озабоченно поделился он.
Оля фыркнула:
- А то мы не знали!
- Это в три раза больше, чем в Королёве. А отряд у нас там в три раза больше… Надо подбирать ребят! Только у нас в школе ни одного подходящего не нашлось.
И вдруг вспомнив о чём-то, пробормотал:
- Ромка, иди-ка на пару слов… Дело есть.
- Что у них за дело? – спросила Оля, проводив мальчишек встревоженным взглядом.
Я пожала плечами:
- Может, в туалет захотели?
Она рассмеялась:
- С этим у них всё просто! Ладно, пойдём на воздух. Тут всё же подванивает…
Возле дома ещё сохранились остатки клумб, разбитых в незапамятные времена, когда «угольные генералы» жили тут со своими семьями. Чуть запрокинув голову, Оля улыбнулась небу, просветлевшему за то время, что мы проводили обряд. Снег уже прекратился, напоследок порвав облака в клочья, и солнце быстро растопило белую пелену на упрямо зеленеющей траве.
Глубоко вдохнув, Оля с наслаждением проговорила:
- Даже не верится… Это как золотой кубок выиграть в конкуре. Ну, ты понимаешь!
- Наверное, - с сомнением отозвалась я.
В том, что мне когда-нибудь удастся выиграть верхом на лошади соревнования с препятствиями, я была далеко не уверена.
****
Лёша сразу решил не посвящать девочек в подробности того, как он выслеживал банду, грабившую таксистов. Но и заниматься дальше таким делом в одиночку было глупо. Не то, чтоб он трусил, просто бездумно нарываться на опасность не имело смысла: проблему не решишь, только сам получишь. Если вообще жив останешься! В прошлый раз сработал эффект неожиданности, и пацаны струхнули. Но дважды на это рассчитывать не приходится…
Поэтому появление Ромки Филиппова обрадовало его больше, чем Лёша показал при встрече. Но решил про себя, что «на дело» они отправятся лишь после того, как поделятся с Олей силой, чтобы – при самом неблагоприятном исходе - Настя опять не осталась единственной волшебницей в большом городе.
- Значит, они крутятся у драмтеатра? – уточнил Ромка, выслушав всю историю.
- Может, перебрались куда-то после той стычки. Тоже не дураки – нарываться!
Оба понимали, что банду придётся поискать. Но прежде нужно было решить, как поступить в случае, если поиски окажутся успешными. В полицию сдать? Привлечь таксистов в качестве свидетелей не составит труда, Лёшка до сих пор помнил номер чёрной «Шевроле». Только ни он сам, ни Ромка не верил особо в исправительный эффект колонии для несовершеннолетних. Кругом писали, что с «малолетки» выходят уже готовыми рецидивистами, а это был самый нежелательный исход всего дела.
- Нам придётся их «полечить», - серьёзно заявил Ромка, когда они, проводив девочек, устроились за столиком в пиццерии, чтобы в тепле обсудить дела.
- Никогда этим не занимался, - признался Лёша. – Только слышал, что некоторые умеют снимать агрессию. Ну, типа того…
- У нас Жека это хорошо умел…
- Вырос? – уловив тоскливую нотку, поинтересовался Лёшка.
Ромка кивнул:
- И уехал в Москву.
- Ладно бы уехал! В Москве до фига работы для нас… Но он там теперь бесполезен, да?
- Теперь уже – да.
Не делясь друг с другом, они оба внутренне поёжились, подумав о неминуемом. Чтобы отогнать печальные мысли, Лёшка, которому до шестнадцатилетия оставалось чуть больше года, быстро заговорил:
- Надо на вокзал прошвырнуться, там всегда таксисты пасутся.
- Ну да, - подхватил Ромка. – Ещё в аэропорту, но пацаны туда вряд ли поедут!
- Разных точек хватает, - прикинул Лёша. – Но давай всё же с вокзала начнём.
…Прячась за памятником паровозу, они пару часов наблюдали за теми, кто садится в такси, но Лёшке не показался знакомым ни один из пассажиров. Да и подростков среди них не было.
- Прокол, - констатировал он, когда ноги отмёрзли окончательно.
Большой электронный термометр на бирюзовой стене вокзала показывал уже минус восемь, и воздух пах настоящим морозцем. Зима явно не желала больше дожидаться своего часа… Забежав в зал ожидания, ребята долго отогревались, словами рисуя маршрут дальнейших поисков. Но в тот день им не повезло: ни на одной из стоянок такси не встретился никто из банды.
- Мне пора, - вздохнул Ромка после третьего звонка матери. – Наши уже на базе, только меня ждут.
- Да у меня тоже там мама одна, - спохватился Лёша.
Посадив нового друга в маршрутку, он припустил по Весенней к дому, и, уже перебегая Красноармейскую, периферийным зрением заметил знакомое лицо. Лёша замер, едва прыгнув на тротуар: «Это же один из тех!» Он запомнил его лучше других, потому что у него были рыжие волосы, сейчас вовсю торчавшие из-под кожаной кепки, и белая, как у альбиноса, кожа. При других обстоятельствах этого парня можно было принять за клоуна, специально вымазавшего лицо. Правда, рот его казался слишком маленьким, почти незаметным для весёлой маски.
Лёшка оглянулся, как будто взглядом мог развернуть Ромкину маршрутку и притянуть к себе. То есть он, конечно, мог бы… Но это отняло бы слишком много сил, которые могли понадобиться на другое. Только сейчас Лёша решил не предпринимать ничего вообще, а просто последить за рыжим. Ему хотелось обнаружить место сбора всей банды, чтобы завтра вернуться туда с Ромкой Филипповым.
Натянув поглубже шапку, хотя уже стемнело, и вряд ли кто-то мог узнать его издали, Лёша направился следом за рыжим, который возле Дома художников повернул направо. «На «Химик» топает?» - удивился Лёшка, подумав о стадионе, где, как рассказывали в классе, однажды проходил Чемпионат мира по хоккею с мячом. Но следом вспомнил, что среди бандитов много бывших спортсменов, а этот, наверное, всерьёз готовится к криминальной карьере.
Быстро шагая следом, Лёша гадал, каким же видом спорта занимается этот грабитель таксистов. Здоровяком он не выглядел и вряд ли тягал штангу. На хоккеиста тоже не тянул… А для боксёра, даже выступающего в лёгком весе, его физиономия выглядела слишком нетронутой. Может, легкоатлет? Стрекача-то в бору дал – не догнать! Лёшка уже твёрдо решил проникнуть на стадион за ним следом. Он почти не сомневался, что встретит там всех персонажей той памятной сцены.
«А дальше? – уже задыхаясь от быстрой ходьбы и волнения, думал Лёша. – В одиночку я со всеми не справлюсь».
Но Ромка уже был далеко, и с его незнанием города можно было не рассчитывать, что он сможет быстро вернуться. Оля сообразила бы, как примчаться, но она ещё ничего не умела. Оставалась одна Настя… Хоть она и была самой младшей из них, но у неё уже был кое-какой опыт. К тому же она жила в семи минутах ходьбы.
На ходу достав трубку, Лёшка выпалил:
- Бегом к стадиону. Я тебя жду.
Никаких расспросов не последовало. Настя отключила телефон первой, а это могло значить только одно – она бросилась одеваться. Не прошло и десяти минут, как её оранжевая шапочка мелькнула в свете фонаря на Ноградской. Перебежав перекрёсток, девочка бросилась к Лёше:
- Что случилось?
- Потом расскажу в подробностях. Там, - он кивнул на стадион, где скрылся рыжий, - ребята, которые грабят таксистов. Я сам видел. Что будем делать?
Лёша постарался произнести это таким тоном, будто у него самого уже созрело решение, но демократии ради он интересовался и Настиным мнением. Она озорно прикусила губу:
- А ты страх нагонять умеешь? В «Кобре» у нас Жека был – такой классный пацан!
- Слышал, - обронил Лёша.
Ему не очень-то нравилось, когда приводили в пример более умелых ребят, а имя Жеки уже звучало сегодня. Но Настя точно не заметила, как он насупился.
- Он даже одному педофилу охоту отбил всякие пакости делать – напускал на него страх всякий раз, когда тот к приёмной дочке приставал. А Мартин карманника также проучил. Только руку протянет к чьей-нибудь сумочке, так аж трястись от страха начинает! Думаешь, он справился с собой? Сто процентов – бросил это дело!
- Это известный приём, - небрежно заметил Лёшка, сердясь на себя за то, что сам не додумался до такой элементарной вещи.
И добавил с равнодушным видом:
- Ну, можно попробовать. Тогда сейчас мы просто проникнем туда…
- Невидимками? – обрадовалась Настя.
- По-другому нас туда и не пустят, абонементов-то нет! Короче, найдём их там, запомним их морды. Ну, и послушаем, о чём говорят.
Настя схватила его за рукав:
- Подожди! Но они же детей не трогают, так? Только таксистов. Кого же мы будем спасать?
- Их и будем, - пояснил Лёшка и порадовался, что Настя смекнула быстрее, чем он подобрал нужные и длинные слова.
- А, ясно! – откликнулась она с воодушевлением. – Осталось только найти их.
- Мы с Ромычем пытались их на деле застукать, но не нашли.
У Насти радостно округлились глаза:
- Ромка тоже в курсе? Мы возьмём его с собой, когда на месте преступления их ловить будем?
- И Олю возьмём. Их четверо, и нас четверо.
- А она справится? – неуверенно заметила Настя. – Ты ведь ещё не учил её. Хотя… Я же тебе рассказывала, как очнуться не успела после посвящения, когда наш подъезд взорвался? Пришлось на ходу учиться… И знаешь что? Это работает лучше всего!
© 2007—2024 Союз писателей Кузбасса