Адрес редакции:
650000, г. Кемерово,
Советский проспект, 40.
ГУК "Кузбасский центр искусств"
Телефон: (3842) 36-85-14
e-mail: Этот адрес электронной почты защищен от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра.

Журнал писателей России "Огни Кузбасса" выходит благодаря поддержке Администрации Кемеровской области, Министерства культуры и национальной политики Кузбасса, Администрации города Кемерово 
и ЗАО "Стройсервис".


Звёзды, шары и молнии

Рейтинг:   / 3
ПлохоОтлично 

Содержание материала

 

* * *

Лапароскопию в гинекологии делала только Надежда Владимировна Куранова, и потому операции ей доставались дорогостоящие и трудные. Она стонала от усталости и про себя, и вслух, но не настаивала, чтобы приняли еще одного специалиста, потому что ее сыну хотелось поступить в институт (до сих пор не решено было - в какой именно!) и поселиться отдельно от родителей.

Последнее, как Надя догадывалась, было для него самым важным, самым желанным, ей же не удавалось даже вообразить, какой бедой для них с мужем обернется жизнь вдвоем. Надя подозревала, что в доме нечем станет дышать, потому что кислород для ее легких, вопреки всем законам природы, выделял только сын. И следовало бы держать его при себе, чтобы просто не погибнуть. Но трудность была в том, что она привыкла спасать других, не себя, а ведь в этом случае речь тоже шла о жизни. О том, что ее Петька считал жизненно необходимым...

На исполнение и того, и другого желания мальчика нужны были немалые деньги, способности-то его до сих пор не раскрылись, и Надя терпела, работая одновременно и непосредственно на гинекологическое отделение, и на родильное, где частенько встречала тех, кого сама же лечила или оперировала за год или два до этого. Она так радовалась за своих рожениц, будто была причастна к зачатию, и отчасти это так и было, не случайно же они напоминали о себе и своих болячках, если Надежда Владимировна узнавала их не сразу.

Но сейчас, отходя в кресле с чашкой не очень хорошего растворимого кофе и коробкой шоколадных конфет, от операции, которую смело можно было назвать удачной, Надя не испытывала обычной радости, от которой так и тянет помурлыкать вполголоса. И дело было не только в том, что накануне сын в пылу дурацкой бытовой ссоры из-за грязной посуды хлестнул ее упреком: «Да кто ты вообще такая? Чего ты хоть добилась? На метро на работу ездишь! Шубы приличной и то нет». Это она переплакала еще ночью... Но сегодняшнее утро повергло ее в уныние еще большее: Игорь все-таки сам прооперировал того мерзавца. И все сделал, как положено.

Почему это известие так придавило, чуть ли не расплющило ее? Ведь по-хорошему гордиться нужно своим старым другом - преодолел естественное желание отомстить, настоящим мужиком оказался, христианином... А Наде было тошно, ведь она знала, что сама на подобное не способна. Не доросла. Главной вершины не достигла. Значит, прав сын: ничего не добилась в жизни. Хотя Петька-то имел в виду только деньги.

И все внезапно увиделось с уровня Голгофы: беру от больных взятки подарками, прелюбодействую, предаюсь чревоугодию и злословию. Даже приближаться к Игорю ей должно быть совестно, не то что заниматься с ним любовью. Тоже воровски, ночью в ординаторской, прислушиваясь к шагам в коридоре, при тусклом освещении похожем на зловещий переход в иной мир... И того же Игоря она тоже вводит в грех, ведь получается, что он возжелал чужую жену и даже глаза себе не вырвал.

Хотя, если разобраться, это, скорее, она его соблазнила. Уже лет пять назад, когда только пришла сюда после ординатуры... Как удержаться было? Мужчина-мечта в двух шагах... Словно заколдованная искала его в больничных коридорах, заглядывала в ординаторскую ортопедии чаще, чем в свою, и все это - единожды увидев в переходе между корпусами.

Костальский тогда улыбнулся, не скрываясь, наверное, Надя показалась ему смешной - молоденький доктор на шпильках с огромными перепуганными глазами, руки в карманы халата сунула, чтобы не видно было, как трясутся... Ей же, как она не слепла от страха, увиделся совсем не врач. Хотя как о докторе все в клинике говорили об Игоре, заканчивая фразы восклицаниями.

 

- По наследству передаются не только гены, но и чебурашки, - радостно возвестила их ординатор, возникнув на пороге.

С трудом оторвавшись от того пасмурного дня пятилетней давности, в котором сегодняшняя мука только вызревала, Надя заставила себя вернуться к реальности. Для этого потребовалось напрячься так, что заломило в затылке. Она медленно покрутила шеей. Не помогло.

- Это ты к чему?

- Папу одного новорожденного ушастика увидела - ну, вылитый!

- Слава Богу, папа! Было бы хуже, если б у них сосед лопоухим оказался.

«Ну, и зачем я выдала эту пошлость? - спросила Надя себя и, неловко стукнув, отставила чашку. - Лишь бы разговор поддержать? А стоит ли поддерживать такой разговор? Условности делают нас полными идиотами, но как раз этого мы не боимся... А чего боимся? Я - чего? Показать себя настоящую? Подойти сейчас к нему на глазах у всех и пожать руку... Он поймет, что это значит. Не поцеловать, не обнять, все это я уже успела опошлить, а именно пожать руку. Слабо?»

Ничего не объясняя (не обязана отчитываться перед ординатором!), Надежда Владимировна рывком поднялась, хотя силы к ней еще не вернулись, а от боли в затылке уже резало глаза, и быстро вышла в коридор, больше похожий на зимний сад. Это было психологически верно: женщины, ложившиеся к ним на сохранение, должны были видеть кипение жизни, хотя бы в таком виде. И верить, что в них она ни в коем случае не погибнет. Некоторым удавалось проникнуться...

Надежда Владимировна чуть замедлила шаг возле третьей палаты: заглянуть к Селиверстовой? Услышать от нее в очередной раз, что все будет хорошо? Поверить в это... В чем эта беременная женщина черпала достаточно силы, чтобы не сдаться, седьмой месяц почти не вставая с постели? Только поднималась, чтобы добраться до душевой, и опять начиналось кровотечение, грозившее выкидышем. Надежда Владимировна снова укладывала ее, а та улыбалась в ответ: «Возни вам со мной... Поздно я первого рожать собралась, надо было раньше. Или это просто я такая? Ничего, все будет хорошо. Я это знаю». Зубы неровные, а улыбка выходила милой. Может, еще и оттого, что темные глаза так и светились радостью потаенного знания, недоступного Наде. Приходилось улыбаться в ответ и кивать, не особенно веря, но заставляя себя быть убедительной: «Нам с вами, главное, до семи месяцев продержаться, а там и рожать можно!» Еще недели три оставалось.

Решив, что не поздно будет зайти к ней и на обратном пути, Надя вышла на лестницу и спустилась к переходу в шестой корпус. Туда всегда летела - пандус вел вниз, хотелось снять туфли и прокатиться по гладкому линолеуму, напоминающему молочную реку. А справа вместо кисельного берега, вдоль окон, - старая дубовая аллея, памятная им с Игорем... Как-то он нашел там маленький, мокрый желудь и преподнес ей с таким торжественным видом, что Наде стало смешно. А следом захотелось плакать, потому что никто никогда не дарил ей желудей. Муж точно не дарил...

Цветов приносили много, главным образом, подлечившиеся больные и молодые папы. В глазах некоторых из них она замечала отблеск того кобелиного азарта, который уже грозил их новорожденным малышам полусиротством. Каждому из таких Наде хотелось со всей силы сжать руку, протягивающую розы, чтобы шипы поглубже впились в ладонь... Но она так же, как Игорь, свято следовала установке: не навреди. Вот только, если б речь шла о ее сыне... Нет! Невмоготу даже в мыслях допустить такое!

- Игоря Андреевича нет, - только подняв голову, сказала медсестра ортопедического отделения, кажется, Маша. - Он сегодня целый день в травме будет, там у них с множественной аварии кучу народа привезли. Зайдите туда, может, свободен...

«Даже не спросила, кто мне нужен, - Надежда Владимировна поблагодарила кивком и быстро пошла прочь. - Все уже всё знают. Еще бы... Такое шило ни один мешок не скроет».

Едва не задев плечом еле ползущую вдоль стены девочку, она машинально извинилась и прошла. Потом оглянулась, вспомнив, что это про нее Игорь рассказывал страшное: вся семья погибла в автомобильной аварии, а младшая выжила, он ее собрал по косточкам. Но еще неизвестно, можно ли назвать это везением, если никто даже не встретит ее на пороге больницы...

«Догнать ее? - мелькнула мысль. - Поговорить... Но о чем? Что тут скажешь?» Она торопливо отвернулась, чтобы Дина не заметила, как доктор смотрит ей вслед.

В травматологию Надя заходить не стала, не до того Игорю, и так ясно. Руку можно пожать и позднее. Если, конечно, потом решится, это сейчас так себя раззадорила... Если вообще увидятся. Если он найдет для нее минутку. Впрочем, он никогда не заходит сам, ей приходится ловить его между двумя отделениями, где Игорь Андреевич и без нее нарасхват. Там доктор Костальский нужнее. Кто, кроме него соберет людей из сломанных частичек?

Опять очутившись в переходе, она остановилась у окна, не обратив внимания на то, какое оно мутное: «А я разве не такая же развалина, пока его нет рядом? Не физически, конечно. Попробовала бы я выстоять операцию, если б тело распадалось на куски... Ради этого и шейпинг, и бассейн. Но внутри я - не цельная. Давно уже. И он не хочет лечить меня... Просто - не его профиль...»

Аккуратно вырезанные неведомым художником дубовые листья начали сползаться в одно зеленое месиво, подрагивающее и расплывающееся. Надины пальцы впились в чуть теплую батарею, нащупали пыльные неровности краски. Только бы никто не подошел сейчас, не заглянул в лицо: «Доктор, что с вами? Вы больны?»

Осторожно, чтобы не всхлипнуть, втянула воздух и так же медленно выпустила - продохнула: «Да что это с тобой, подруга? Вы ведь оба медики, а значит - циники. Разве циники плачут? Они даже не смеются, только посмеиваются. Ничего святого... А вот это - неправда, - обида за себя, доктора, пробилась сквозь обиду, нанесенную женщине. - Каждый из младенчиков в послеродовом - святое существо. Еще не заразился нашей проказой... Лена Селиверстова - святая. На все готова, лишь бы выносить своего малыша, дать ему жизнь. Девочка у нее будет, если верить УЗИ. Это здорово!»

Так и не объяснив себе, почему же это так здорово, Надежда Владимировна опустила голову и повернула к гинекологическому корпусу, все ускоряя шаг. Ей нестерпимо хотелось услышать, что все будет хорошо...


* * *

- Ну что, Лилита, половина города сегодня посетила вас или чуть больше?

- Да меньше, меньше, Игорь Андреевич! Не преувеличивайте значимость моей скромной персоны.

- А вы - скромница, Лилита?

Ему нравилась веселая дробь, которую отбивал кончик языка, произнося ее имя. Иногда Костальский произносил его едва слышно, чтобы просто взбодриться, поднять боевой дух, расправить плечи. И неизменно вспоминал Гумберта, смакующего похожее имя... Это смешило, хотя неизменно возникала горчинка, ведь сам роман Игорь Андреевич с некоторых пор ненавидел. И страсть, которой он был напоен, понять отказывался.

Но с Лилей об этом лучше не заговаривать, может, она - поклонница Набокова, как все вокруг, даже если кроме «Лолиты» ничего и не читали. А чтобы свое отношение к этой книге объяснить, пришлось бы рассказать о другой маленькой девочке, обо всем, что с ней случилось... Но Игорь Андреевич гнал даже мысли о дочке, чтобы продержаться, закончить очередной день. Дома, перед сном, он откроет своей Ляльке и мысли, и сердце... А пока лучше думать о Лилите, ее солнечной силой заряжаться. Так, твердя ее имя, словно магическое заклинание, Игорь Андреевич и выходил из операционной, где в полном порядке оставил Босякова. Наверняка не читавшего проклятого Костальским романа...

И отдышавшись, напившись кофе (хотя лучше бы водки, и от души!), Костальский, как на реабилитацию, пошел во вторую палату, куда без стука не входил. Как-то раз Надя Куранова появилась именно в тот момент, когда он постучал, и не смогла скрыть изумления:

- С каких это пор врачи спрашивают разрешения войти в палату к больному?

Как-то Игорь отбрехался тогда, уже и забылось, а вот то, что про себя подумал, помнилось до сих пор: «Она не больная. Она - женщина. По крайней мере, для меня - так». Но Надежде он этого не мог сказать, у нее и без того обиженно дрогнул маленький подбородок, ведь не трудно было догадаться - в чем причина. Разубеждать ее Костальский тоже не стал...

Сегодня он Надю не видел и не хотел этого, хотя ничто в ней не отталкивало, скорее, влекло, как и прежде: эти ее смуглые точеные ключицы и мягкие плечи, шея длинная, юная, ловкие, тонкие пальцы... Не мучительно, не подавляюще влекло, а мягко, приятно, и это его всегда устраивало. Сейчас от встречи удерживало только то, что пришлось бы объясняться с ней, почему он все же решил сам оперировать Босякова, хотя она отговаривала, и... Да как объяснишь все это?!

Поэтому Костальский укрылся во второй палате, сюда Надежда Владимировна не заглянет. Она ведь не преследует его, не осложняет и без того несладкую жизнь, просто ищет, и он вообще-то ничего не имеет против этих поисков. Сам иногда не находит себе места, когда Надя не появляется слишком долго, ведь из них двоих как раз она была более защищенной, у нее в любом случае оставались муж и сын. Они ждали ее.

...От усталости веки так и норовят опуститься, хотя в палате солнечно, несмотря на вечер, - окно выходит на запад. Приходится следить за собой: стоит Лиле заметить его полусонное состояние, обидится ведь. Задремать в обществе молодой женщины - это хамство, такое и врачу не прощают. Или она и это способна понять?

- Так что, Лилита? Рассказывайте, почему вы сами не захотели стать врачом? Психотерапевтом, например. Все равно ведь примерно этим и занимаетесь, только бесплатно. Вы такая бескорыстная?

- Такая вот бескорыстная! - она с притворной беспомощностью развела руками. - Нет, если честно, меня к медицине и близко нельзя подпускать, я ведь крайне несерьезный человек.

- Да что вы?

- А вы не заметили?

Костальский сел не у самой ее постели, чуть поодаль, возле столика, и, пообещав возместить, о чем успешно забыл уже выйдя из палаты, потягивал гранатовый сок, который принес Лиле кто-то из друзей. Себя он сейчас ощущал столь же не способным на что-то серьезное, даже на разговор. Вот такая вялая словесная игра - это единственное, что под силу после операции. Не сложной, не в этом дело...

«Что-то произошло, - Лиля почувствовала это, как только он появился. - Маша ничего не говорила... Даже она не знает? Но ведь это же видно по его глазам... Дело не в том, что усталые, такое часто бывает. Но сегодня что-то другое... Отчаяние? Опустошенность какая-то, хотя и пытается веселиться... Это не связано с больницей? Хотя что удивительного, разве его жизнь ограничивается этими стенами? Другое дело, что мне о той ее стороне ничего неизвестно. Ну, почти ничего...»

Надеясь без насилия подтолкнуть Игоря Андреевича к откровенности, она заговорила о себе, положившись на то, что доверие порождает себе подобное:

- Знаете, у меня ведь отец был врачом, сельским доктором, этакий земский врач, последователь Чехова. Так что я всегда слишком хорошо представляла себе эту работу, чтобы на такое решиться: в любое время суток бежать по вызову... В грязь, в мороз. Куда мне с моей ногой?

Уже не скрываясь, Костальский прикрыл глаза и проговорил почти неразборчиво:

- Врач, который не может спасти даже собственную дочь...

- У нас в Канске никто не делал таких операций, не говоря уж о деревне, - ей стало обидно за своего старенького, полуслепого отца, которого Лиля любила до того, что даже во снах чаще всего встречалась именно с ним. - Но папа сумел добиться того, чтобы меня положили в Московский госпиталь.

Игорь Андреевич открыл глаза - вернулся к ней, она физически ощутила это:

- И вас там резали-резали...

Лиля улыбнулась:

- На кусочки не раскромсали, и то спасибо! Нет, если честно, я это время, как лучшее в жизни вспоминаю.

- Неужели? - он заерзал, приходя в себя.

- А то! Это же, Игорь Андреевич, и первая любовь, и подруги на всю жизнь, и дядя ко мне приходил...

Костальский вопросительно улыбнулся:

- Что за дядя? Лилита, не пугайте меня намеками на свою подростковую распущенность!

- Да Бог с вами! Настоящий дядя. Вы, между прочим, его знаете.

- Я?! Ну-ка, ну-ка...

- Его все знают.

И Лиля назвала такое имя, что Игорь Андреевич вздрогнул:

- Тот самый? Композитор? Не может быть... И он - ваш дядя?

- Двоюродный. Но он относился ко мне, как к родной племяннице.

- Почему вы никогда не говорили о нем?

Лиля засмеялась:

- Игорь Андреевич! А я, по-вашему, должна была с порога объявить всем, что я - племянница такого-то? Чтоб в медицинскую карту записали? Разговор не заходил, вот и не говорила.

- Ну вы даете... Другая именно с порога и объявила бы! Это ведь... Не знаю. Человек-легенда. Не человек даже, миф какой-то... Мне теперь даже сидеть с вами рядом страшновато!

- Расслабьтесь, доктор! - Ее рука сделала царственно-повелительный жест. - Хотя, если честно, он действительно всех в трепет повергал, когда приходил ко мне в госпиталь в таком длинном черном пальто, белый шарф развевается, темные волосы...

- Демоническая, однако, внешность...

Лилита рассмеялась, словно увидев заново:

- Медсестра, помнится, прибежала в полуобморочном состоянии: «Лилька, там к тебе такой мужчина пришел!» Они из-за всех углов за ним следили.

Одним глотком допив сок, похожий на темную кровь, Игорь Андреевич спросил:

- Почему вы не напишете о нем воспоминания? Кроме того, что это безумно интересно, на этом ведь и заработать можно!

Она виновато поджала губы:

- Не могу. Просто не получается. У меня бабушка такая же была: рассказывала что-то целые дни напролет, я, маленькая, только слушала, раскрыв рот. А записывать она не умела. Все выходило блеклым, плоским. А я вообще терпеть не могу писать! Даже когда девчонкам с сочинениями помогаю, то наговорю им, наговорю, а повторить уже не могу. И записать тоже.

- Каким девчонкам? - не понял он.

- Читательницам моим.

- Вы за них сочинения пишете?

- Сочинения! Да я уже с двоими заочно выучилась в разных вузах. И контрольные им делала, и дипломы писала. Это интересно.

- Они хоть платили вам?

Лиля тряхнула головой:

- Не-а!

И засмеялась, как бы признавая себя простофилей. Он в изнеможении простонал:

- Лиля, да вы что?! Другие этим на жизнь зарабатывают! И неплохо!

- Но это же мои девчонки! Как я могу брать с них деньги?!

Вздохнув, Костальский махнул рукой:

- Ладно, проехали. Вы неисправимы... Так вы даже не собираетесь писать о вашем дяде? А мне хотелось бы почитать. Или так расскажете?

- Да я не так уж много и общалась с ним... Как можно общаться с гением? Я ведь даже тогда понимала, что он в другом измерении находится, даже если делает вид, что пьет с нами чай. Вот честное слово, я никогда не могла понять, как он пишет свою музыку! Это просто выше моего понимания! Наверное, выше понимания любого обыкновенного человека.

Отставив стакан, Костальский поднялся, сунув руки в карманы халата, подошел поближе и остановился над ней, рассматривая сверху.

- А себя вы всерьез считаете обыкновенным человеком?

- Нет, я, конечно, уникальна! - подхватила Лиля. - С точки зрения ортопеда...

Он дернул подбородком, как будто она чем-то обидела его:

- Да бросьте вы! К обыкновенным людям другие так не тянутся. Я ведь вижу, что в отделении творится: наши медсестры от вас часами не выходят, иногда даже гонять приходится, больные к вам то и дело шастают, посетителей толпа... Даже этого волчонка - Дину Шувалову - вы и то как-то приручили...

- Да ее просто надо было кому-то выслушать! Как и всех остальных... Но вам ведь некогда, а у меня времени - навалом. Чего-чего, а уж времени... Только читаю и слушаю исповеди.

Костальский сделал строгое лицо:

- А упражнения делаете?

- А то как же! Но сутки от этого короче не становятся.

У него вырвалось потаенное:

- Жизнь вообще слишком длинная...

Лиля перестала улыбаться:

- Вам тоже так кажется?

- И вам? - удивился он. С ее-то жизнерадостностью грезить об уходе...

- Я гоню эту мысль. Но иногда размечтаешься: а вдруг в следующей жизни мне достанется лучшее тело? За что-то меня наказали этим...

- Тогда за эту жизнь вам должно достаться тело Мэрилин Монро, - посулил он, пытаясь вернуться к тому легкому тону, с которого они начали разговор.

И она поддержала:

- Я согласилась бы и на Софи Лорен!

- О! Тоже неплохо. Роскошная грудь у этой женщины. Недавно показывали ее визит в Москву: постарела, конечно, но все еще хороша. Так что, если вы станете похожей на нее...

- Вы в меня влюбитесь!

Это должно было прозвучать шуткой, но у обоих отчего-то съежились улыбки, как будто они заглянули в окно и увидели чужую любовь. И стало неловко до того, что Лиля пробормотала:

- Такие вот дела...

А Костальский оглянулся на столик:

- Сока не хотите? А то я тут все выдул у вас...

- Нет, не хочется.

- Я вас утомил, похоже, а вам нужно набираться сил. Может, поспите?

Она покорно согласилась:

- Наверное, нужно поспать. Время быстрей пройдет.

- Вы так торопитесь покинуть меня?

- Но вы же не станете меня удерживать?

Так он и ушел, унося невысказанным ответ, который еще не определился в нем, не оформился ни в слова, ни в желание. Да и стоило ли что-то отвечать, она ведь сама все понимает... В любом случае у них остается их будущая жизнь.

Прокомментировать
Необходимо авторизоваться или зарегистрироваться для участия в дискуссии.