Записки печника

Рейтинг:   / 1

Подробности

Категория: Проза

Автор: Креков Виталий Артемьевич

Просмотров: 8225

2007 год, Выпуск № 2

Но не был Ван Лохем полным хозяином своего положения. Правили бал начальники - прорабы из Кузбассугля. Для них он был «спец», генератор идей наёмный. Всё хорошо не может быть, нужен большевистский глаз да глаз. Вот и пишут докладные, мысли всякие от личных наблюдений. Работа есть работа. Протерпел Лохем два года, доел масло, шоколад, привезённые как свой продукт из Голландии, и уехал домой восвояси. Уехал от всезнающих и мало умеющих бюрократов, от любопытствующей ЧК, от недоверия. Для многих-многих иностранцев, приехавших помогать России, кончилась романтика. Об оставшихся американцах говорили, что они похожи на сибиряков. Чуткие, приветливые, и хозяйство домашнее вести могут. Говорили про ледники да коптильни, что много чем угощают они, когда побываешь в гостях.

Лохем для голландского трудового народа такие жилые массивы проектировал в родном Харлеме, что жить бы да жить. Двухэтажные, в темный да коричневый кирпич, с внутренними двориками-садами. И стиль-то выбрал безо всякой художественной затейливости, как на Красной Горке, где дверные и оконные проёмы прямые, выложенные кирпичом вертикально, а несколько деревьев и вот она - полная живопись. А могло бы при хороших обстоятельствах в моём родном городе произрасти. Где-нибудь в районе Совхозной да Коммунистической.

И осталась память на земле Кузнецкой о человеке, похожем на Джека Лондона. Вот он, красивый, в кожаном полупальто и шляпе, с эскизами, на объектах Красной Горки. Талант, он всегда современен, он всегда в будущем.

Вторую половину июля и весь август 1963 года я провёл в живописном месте, где располагался лагерь отдыха трудовых резервов. Если арматурщики тянули жребий: кому ехать, кому нет, и поехала половина группы, то от каменщиков были только я да Ленька Тюменцев по прозвищу «Пузырь». Дело-то в том, что в селе, в котором мы работали, подвернулся калым, и коль запахло деньгами, то кроме нас двоих ехать отдыхать никто не согласился.

Узенькая автотрасса Кемерово - Новокузнецк была для нас дорогой в светлое будущее. Мы ехали через города и шахтёрские посёлки Кузбасса с копрами и террикониками, дымящейся породой, с железнодорожными разъездами, гравийками с пылящими по ним самосвалами. Но как бы широко и далеко ни простирались эти промышленные просторы, всё-таки и они имели свои окраины. А там, на окраинах, начинались восхитительные глуби живой природы с чистыми водами таёжных речек, с пихтовыми и осиновыми массивами, где кедры смотрелись самородными образованиями.

Там мы и проводили летние дни, оставшиеся самыми светлыми воспоминаниями. Сколько девчонок утренней свежести было из швейных и торгово-кулинарных училищ. Сколько затаённого обожания. А старинные вальсы в исполнении духового оркестра. Да что и говорить.

Вернулся я в разбитой обуви, в засветившихся штанах, когда уже сыпали первосентябрьские дожди. Наши одногруппники ушли в отпуск вместе с мастером производственного обучения. За лето группа понесла потери, а всё - калым. Кирпич, с которым мы работали, хорошим никогда не был: кривой, горбатый, с трещинами. Пока довезут, разгрузят, на леса доставят - трёхчетвёрок и то мало, всё половинки да четвертушки. На наружную версту в лоток целых едва наберёшь. Вот и сотвори из всего этого барахла ровное и красивое. Те, что поусерднее были, стали кладчиками этих половинок и четвертушек, а те, что нетерпеливые да с ленцой, лопатами раствор мешали и на стену подавали. А когда настал расчёт, то мастер КПД решил устроить с большой разницей, о чём никто и не думал и не договаривался. Обиды вылились в поножовщину. Яшка Гнилой порезал своего товарища, в общем - сел. Голый оказался в КПЗ за кражу велосипеда, ему еще пришили два условных самоката.

В училище мне и Пузырю, чтобы мы не болтались, дали урок: построить коновозчику для коня конюшню из подручного кирпича. Ну цемент да песок еще туда-сюда, а вот кирпич собирай по территории училища и в районе Третьего Особого. Для этого нам предложили железную тачку. Поначалу работа пошла бойко. Обозначился прямоугольник из шести рядов кладки. А через неделю Пузырь уже гремел железным колесом за территорией училища и, если и привозил что, то сырые осклизлые половинки. Пузырю интересно было что-то добывать: кирпичи, железки, подходящие окурки, или, как мы их называли, «бычки». Мне было нудно от такого времяпрепровождения, но Пузырь говорил:

- А что! Пень колоти, а день проводи!

Но мне было грустно. Я вспомнил, что, когда выдавали мне зимнюю основную форму одежды, то почему-то не нашлось подходящей шапки. Мне выдали маломерку с комками свалявшейся ваты. И эта шапчонка постоянно слетала с головы и всегда по-предательски. Валенки были, наоборот, такими не по размеру большими, что путались при ходьбе.

- Да, - говорил я Пузырю, - какую одежду нацепил смолоду, такой форс до конца жизни и останется. С какого куска начнёшь, такой всю жизнь и продлится.

Вот и решили мы с Пузырём пойти на базу ОРСа подзаработать, пока группа в отпуске. На базу взяли меня. Пузырь ростом не вышел. Заведующий складом так и сказал:

- У меня тех, кому арбузы даром жрать, предостаточно.

Пару недель без выходного я таскал арбузы, разгружал и грузил соль да ящики со стеклотарой. Когда со мной рассчитались, высчитав подоходный налог и бездетность, то всё равно хватило денег справить брюки, рубашку и полуботинки.

Эксперимент со строительством конюшни удался на одну треть. На две трети привезли нормальный кирпич и целую машину известкового раствора, и за три дня отдохнувшая группа закончила кладку. Мастер укорял тем, что у меня с Пузырём никудышный самоконтроль, а у меня в груди клокотала ария Майн Херц из оперы Легара «Миллион улыбок». Я отошёл от конюшни и вовсю запел.

Зима была холодная и трудная. Нашу группу пэтеушников посылали на недоделки, на участки теплотрассы, на установку оконных перемычек вручную с последующей кладкой, на разрушенные перегородки, - и всё носилки, носилки. Хотя и не платили за работу, высчитывая долги за перерасход денежных средств, зато на опытной станции кормили завтраком и обедом. И утром, когда мороз грызёт лицо и хочется переждать его в тёплой избе, приятно вспомнить, что тебя в обед ждут хорошие щи да прекрасная котлета с гарниром, и не нанесёшь убытка бедному доходу матери. Я ездил работать на опытную станцию практически без прогулов. А всё из за того, что строительный мастер этого участка кое-какие деньжонки давал в столовую чистоганом на дополнительное питание.

Последним завершающим объектом нашей фезеушно-пэтеушной эпопеи был пакгауз в аэропорту. Прораб Дима Кириченко полностью соответствовал этому словообразованию. Недавний выпускник политеха с дипломом инженера, он называл нас сачками и корил за пэтеушную пайку. При нём большегрузные панелевозы с поддонами кирпича появлялись непременно тогда, когда мы стояли с подносами в очереди на раздатке. И мы, словно пожарные по тревоге, бросали подносы и шли разгружать кирпич. Нам всё так же не платили за работу, столовая была дорогая, а копейки, выдаваемые на обед, естественно, не прибавлялись. Я как-то предложил, поскольку подавляющая половина учащихся, живущих дома, не завтракала и не ужинала в училище, отправлять сэкономленные средства на дополнительный гарнир. Глядишь, и силёнок прибавится, и работать будет веселее. Всё это было сказано при мастере нашем и при прорабе Диме. Дима обсмеял меня, обсмеяла меня и группа. Но многие стали хорошо прогуливать.

- Я вам при выпуске устрою сладкую жизнь, - грозил мастер производственного обучения. Но к пайке прибавили хорошую мясную котлету.

К половине июня мы возвели кирпичные стены пакгауза, залили бетоном полы, перекрыли панелями крышу, утеплили после пароизоляции пенобетоном, закатали мелкозернистым асфальтом. Выдали нам раз за работу каждому по пятнадцать рублей, но мастер попросил пожертвовать с каждого по пятёрке сотоварищам плотникам-столярам, так как они, работая в училищной столярке, оплаты не имели.

Мы уже знали, что будем работать в управлении, которое одаривало нашу группу объёмом работ, что самые передовые коллективы - бригады Стрельцова и Косарева. У них средняя дневная зарплата от четырёх до пяти рублей, а у остальных бригад немного больше трёх рублей, а мастером было сказано, что лучшие пойдут к передовым, так что трепещите прогульщики. И если я мог работать с отвесом, завести правильно любой угол, то, когда сдал на пятёрку теорию, мне влепили обещанный второй разряд за своеволие и голосистость. И такой братвы, как я, набралось больше половины. Лёньке Ковалёву, по прозвищу «Богатырь», высокому и тощему - за то, что не расставался с лопатой, игнорируя половинки, Пузырю - за то, что очень мелок, и за всё хорошее. Хлебников умом недозрел, Ратников был часто замечен в пьянстве. Голому исполнилось восемнадцать лет, и он свалил на шахту, наплевав на диплом со вторым разрядом, как ему обещал мастер.

И вот на второй неделе июля нас собрали в зале заседания управления и зачитали списки, распределявшие нас по бригадам. Первые две пятёрки лучших приняли бригадиры-стахановцы. Меня, Богатыря и Ратникова - в бригаду Афанасьева. Терпеливцев и кладчиков половинок - в специализированную бригаду каменщиков Иванова, Пузыря - в бригаду кровельщиков Сивкова - клеить рубероидом на холодильнике многогектарную кровлю. Была ещё малоизвестная бригада Митрофанова, куда определили плотником нашего сотоварища. И так, из двадцати пяти принятых нас осталось восемнадцать выпускников, и были мы направлены на строительные объекты сельского хозяйства.

Наше управление СУ-3 переименовали в ПМК, и большинство моих сотоварищей по фезеухе так и протрудились на стройке до пенсии. И никто со строительства не пошёл ни в шахту, ни в шофера, хотя в ПМК работали не считаясь со временем, но хорошо платили по аккордной системе и выдавали колёсные, и не было проблем, как добраться до работы. Получилось так, что в бригадах Стрельцова, Иванова и Косарева работали зубры по четвёртому разряду, а в бригаде Афанасьева с четвёртым ходил лишь бригадир, и между вторым и третьим разница была небольшая.

Нас, молодых, посадили сразу на бетон. Самосвалы-«зилки» по ухабистым дорогам так утрясали заправленную цементом гравийно-песчаную смесь, что, сколько ни тряси поднятый до предела кузов, всё равно приходилось отрывать бетонную массу кайлом и ломами. Когда бетона не было, работа была не лучше. Настилали полы. Коровы должны были стоять и ложиться на тёплые деревянные покрытия. И если старички строгали опалубку желобов и сливных ям, то мы, молодёжь, - а это Богатырь, я, сбежавший от Сивкова Пузырь, лентяй Ратников и вновь пришедшие - обрабатывали толстые плахи на циркулярке, прокладывали лаги, предварительно протравив битумной мастикой.

Самая тяжёлое - это глина. Она была вязкой, и её нужно было много. Прослойка между деревом и бетоном должна быть плотной, и доски, пришиваемые к лаге, садили на промешанную жидкую глину. Полы, как потом оказалось, служили очень долго. И всё спешили, спешили, приезжали домой в сумерках, и единственный выходной день - воскресенье - объявлялся ударным рабочим днём.

Стройки первой половины шестидесятых. Это корчагинские эпопеи, что ни объект - то ударное производство. А то как же - социалистическое строительство. Прораб - государственная личность. В нём и строительные понятия, и милицейские функции. Почти каждый начальничек стройки где-нибудь за рюмочкой хвалится перед своим коллегой, что у него за два рубля люди работали, что ни в чём перерасхода не бывало. Вот и тётка Тася припомнилась со своим Володенькой. Я у них гостил на Красной Горке в 1953 году. Тётка Тася и Володенька устроились на объект строительства завода геологического оборудования. Устроились с выделением жилой площади. Это комнатка с печкой, и хотя стены оштукатурены, уже завелись клопы. Зато уборная, что недалеко от дома, совсем новая, и из неё еще не выветрился дух сосновой смолы. Жизнь на Руднике была для меня сплошным курортом. Я ходил с мальчишками в сосновый бор, где уже пошла ягода, купался в реке только на мелководье. По выходным дням в бору на танцплощадке играл духовой оркестр.

Я знал, чтобы хорошо заработать - а это двадцать рублей в день, - тете Тасе нужно было с подручной уложить в стену три тысячи штук кирпича. Кирпич, раствор подсобники возили тачками, не останавливаясь. Помню, Володя ругался с мастером по поводу низкой оплаты за рытьё отстойной ямы в гараже с вывозкой грунта, что всего-то вышло на день двенадцать рублей. На двенадцать рублей можно было купить два килограмма солёной горбуши или полтора кило ливерной колбасы. Не хочешь вышеперечисленного, покупай ведро картошки с двумя пучками зелёного лука. Дневной заработок тетки Таси тянул на килограмм сливочного масла. Справить костюм стоило два месяца упорного труда. Хромовые сапоги - месяц, не оставляя ни копейки на еду.

Денежные знаки в аванс и получку выдают внушительные. Рубль крупный, тройка и пятирублёвка еще крупней. Сто - это уже целая портянка. Картинки с видом Кремля, с набережной Москва-реки. Тётка Тася две портянки в аванс и три в получку приносит. У дяди Володи всего четыре выходит. Мелких денег как-то не достаётся. Их получает первый слой получателей, кто выносит толкотню у кассы. Люди любят в руках объёмную массу денег. За всё время жизни на Руднике - а это два месяца - еда была однообразная, разве что в получку покупала тётка Тася ливерной колбасы и пару бутылок крем-соды для меня, для себя - водку с красной сургучной головкой и селёдку подешевле. А в будни жарят на сливочном масле картошку, варят рыбный суп из солёной трески и горбуши, предварительно отмочив в воде. Были треска и горбуша в простонародье всегда приятной основой питания в те годы. Дядьку Володю обижали в заработке. Он психовал, устраивал в конторе скандалы, но что толку. Кто в то время не психовал? Все психовали, а так как не было своего угла, то мотались по всей стране. Володенька вспоминал Томуса. Корил тётку Тасю, что сорвала с места. Ну, низкая зарплата, клопы в бараке, зато лес рядом, река. В лесу полно ягод, колбы, дичи, в реке - рыбы. На еду можно было и не тратиться. Когда августовские дожди стали частить, мать забрала меня домой.

На строительстве трудно стать личностью, уважаемым человеком. Уважаемым может быть прораб, мастер, пара бригадиров, несколько передовиков производства. Инженерно-технические рабочие и служащие - это тайная палата. То, что ты выполняешь и перевыполняешь нормы, так все должны выполнять и перевыполнять. Смотришь, потом нормы и расценки подкорректируют. Что-нибудь в жизни, в быту учудил - узнают, запомнят. Вот так не выдвинулся - и прораб вычеркнет где-то из очереди на путёвку, материальную помощь, жильё. Рабочей силы - что грязи. Производственные мощности, где потом осядут настоящие и потенциальные строители, ещё не построены.

Города, территории с бесконечными далями названы именами главных прорабов, вернее, их большевистскими псевдонимами. Если есть где металлургическое производство, то район должен называться Ордженикидзевским, где металлообработка - Куйбышевским, где производство боеприпасов и ещё что секретное, - Кировским. В каждом городе, по-моему, где за триста тысяч жителей, есть Кировский район. Жилищные образования, массивы тоже безликие. Например, «КЩ», что это такое, я так и не смог узнать. В моём городе в Кировском районе есть Третий Особый. Я знаю, что была Особая московская водка, а вот Третий Особый что означает, когда нет ни первого, ни второго, ни пятого особого. Есть особый режим.

- Где живёшь? - бывало, спросишь жителя Кировского района.

- На Третьем Особом, или в районе пивбара на жэкээсе, - скажет он.

ЖКС. Это в Кировском, за ДК. Дом культуры построили до войны. ДК Кировского - собрат Новосибирского оперного театра. Колоссальное здание! За ДК начинается ЖКС. Ничего лучшего прорабы социализма не придумали. Назови Озерки или Серебряные Ивы, что когда-то росли, заметно для любознательного шпиона будет. Буржуазное название, а так просто - и появляется район жилищно-капитального строительства. Наш мастер производственного обучения свой трудовой путь в ЖКСе начинал. И, если было очень холодно, он говорил, что на ЖКСе при сорока градусах ниже нуля по Цельсию вовсю работали. Ветераны ЖКС на нашу светлую устремлённость в будущее, на стремление к механизированному и хорошо оплачиваемому труду сразу как-то оскаливались (как прораб Димка на пакгаузе корил за фезеушную похлёбку). Ишь чего захотел! Тебя бы на ЖКС. Живо бы морда спала! В общем ЖКС представлялся мне беспросветным гулагом. И, если прорабы моего времени были добровольными опричниками, то те на ЖКС были совсем зверями.