Адрес редакции:
650000, г. Кемерово,
Советский проспект, 40.
ГУК "Кузбасский центр искусств"
Телефон: (3842) 36-85-14
e-mail: Этот адрес электронной почты защищен от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра.

Журнал писателей России "Огни Кузбасса" выходит благодаря поддержке Администрации Кемеровской области, Министерства культуры и национальной политики Кузбасса, Администрации города Кемерово 
и ЗАО "Стройсервис".


Людмила Чидилян. Лида в поисках любви. Роман (начало)

Рейтинг:   / 6
ПлохоОтлично 
Часть 1
Глава первая

Алла пришла, как обычно, не вовремя. Было у нее особое чутье на места, где ее не ждали. Алла была не подруга и даже не приятельница, а бывшая одноклассница. В школе ее не любили. Ну, не то, чтобы не любили, но и дружить с ней никто не хотел. Лично во мне она в детстве вызывала зависть: во-первых, мне нравилось ее необычное имя в отличие от моего простого и, как мне казалось, грубого "Лида"; во-вторых, у нее была толстая, до пояса, черная коса, а в-третьих, папа Аллы из-за границы привез куклы - Барби с подругами и Кеном.
Зависть возникла позднее, а сначала были оторопь и восхищение, и невозможность поверить в то, что где-то в других странах в магазинах на прилавках обитают эти существа и их можно просто купить.
Алла в куклы играть не умела. Она их наряжала, меняла парики, туфли, одежду, расчесывала. И все. Главное было в том, чтобы периодически показывать кукол нам. Мне и Вере.
А вот Вера и я играли в куклы. Это началось почти сразу же, как ее семья из Германии переехала в нашу недавно заселенную хрущовку, и мы стали одноклассницами. Училась Вера на одни пятерки. Худенькая, чуть бледная, на вид беззащитная, но на самом деле волевая и умеющая постоять за себя, а особенно за других, когда дело касалось попранной справедливости. Пацаны из нашего третьего «В» (многие дети жили на набережной Искитимки в ветхих домах частного сектора) были отчаянные, некоторые уже состояли на учете в милиции, авторитетов не признавали, но Веру сразу зауважали и многие влюбились. Она ко всем одноклассникам относилась по-товарищески, а дружила только со мной.
Сначала во время игры мы брали наших Марин, Наташ, Эсмеральд в руки и говорили за них, что придет в голову, но позднее стали ограничивать общение героев придуманными им заранее характерами, условиями жизни, профессиями... В старших классах мы уже куклы не доставали, а обговаривали начало сюжета, распределяли роли, и игра начиналась. Вера обычно вела мужские линии. Главный герой в ее исполнении был умен, ироничен, честен и гоним обществом за все эти качества. Красавец, как правило, блондин, бунтарь! Добиться его расположения, а тем более любви, было почти невозможно, но главная героиня, линию которой вела я, все-таки умудрялась это сделать.
 Мы играли часами, даже когда стали уже студентками первого курса. Помню, в последнем нашем сюжете героя звали Егор Дмитриевич, он был главным редактором сибирской областной газеты, почти что сосланный из Ленинграда за принципиальность в журналистском деле, приехал с женой и прозябал в провинции, пока в редакцию со своим первым материалом не пришла старшеклассница... Тут-то все и закручивалось... Коллизии современных сериалов только сейчас начинают приближаться к тем историям, которые придумывали мы, не нарушая, как нам казалось, правду жизни. В нашем окружении подобных героев мы, конечно, не находили, но знали, что впереди вся жизнь и встреча обязательно состоится.
 Когда в дверь позвонила Алла, мы с Верой обсуждали детали проведения своих первых зимних студенческих каникул. В основном, говорила я, а Вера с интересом вникала в подробности. Было два варианта: первый - остаться в городе, выспаться после изнурительной сессии, а потом предаться чтению книг, мечтательной лени и всему, что пошлет судьба; второй - поехать в Елыкаевский дом отдыха "Шахтер", где собиралась отдыхать почти вся центровая молодежь, с несколькими представителями которой мы общались. Костяк центровых состоял из старшеклассников и выпускников двух престижных старых школ. Большинство из этих ребят, детей обеспеченных родителей, жили в элитных домах архитектуры Сталинских времен. Центровые старались одеваться, как за границей, джинсы (стоимостью месячной зарплаты моей мамы) носили и в пир, и в мир, в разговор вставляли английские слова, некоторые спекулировали на барахолке фирменными вещами, купленными на валюту (фарцевали), многие посмеивались над отечеством и мечтали его покинуть. Мальчики, с которыми мы собирались встретиться в доме отдыха, считались центровыми скорее по внешним признакам, чем по духу.
  Попадали в "Шахтер" только по большому блату, которого у нас не было, зато моя тетя Зина, родная мамина сестра, работала там кастеляншей, жила в однокомнатной квартирке почти на территории Дома отдыха и не то, чтобы звала нас к себе, но и против приезда особенно не возражала. Конечно, предпочтителен был второй вариант. Но начались такие морозы, что даже отменяли автобусные рейсы. У Веры здоровье слабое (она в школе по полчетверти занималась дома из-за болезней), и было ясно, что родители ее не отпустят.
 Я решила поехать дня на три, но не знала, что с собой взять, вернее - у кого что взять. У меня было только три козырные вещи: в ателье перелицевали мамино темно-синее драповое пальто, которое она аккуратно носила лет десять, сделали воротник, манжеты из искусственного серого каракуля, им же обшили края подола, и для меня получилось по тогдашним меркам очень даже ничего себе пальто! Ботиночки, самые модные, на платформе! Не подошли жене папиного приятеля и достались мне. И завершал мой набор модных вещей коричневый рифленый сарафан из кожзаменителя, который мне привезла из Риги Таня, двоюродная сестра.
- А что, если у Любы взять водолазку?
- Люба сама собирается ехать.
- Вот там и будете меняться.
- Точно, то Люба наденет сарафан без водолазки, то я - водолазку без сарафана.
Вера засмеялась, раздался звонок, и вошла Алла. Нас тут же накрыла лавина ее вопросов, восклицаний, советов, намеков и дурацкого хихиканья. Смех действительно был чуть глуповатый, но Алла не в коей степени дурой не была. Даже наоборот, отличалась сметливостью, училась без троек, читать особенно не любила, но, как будущий филолог, добросовестно осваивала обязательную литературную программу. Вымышленные герои ее не волновали.
Настоящий интерес она испытывала к событиям, происходящим в реальности. Алла была любопытна, знала многие подробности из жизни местных властей, их жен, детей, любовниц или любовников. В круг ее общения входили молодые люди, чьи родители были известными врачами, директорами магазинов, преподавателями ВУЗов, юристами. Думаю, что отбор этот ею осуществлялся на уровне подсознания, рыба ведь ищет, где глубже.
Сегодня с видом превосходства она попыталась выдать нам городские новости, но это была не наша тема, и самоуверенность Аллы постепенно заменилась заигрыванием, попыткой стать "своей" в нашей компании. И здесь были хороши все средства, вплоть до рассказа о личном.
- Вы ведь, конечно, слышали, что у меня новый парень теперь? Нет? Ну, вы даете, об этом весь город гудит. Мои предки не знают пока. Представляете, он в Академгородке учился, связался там с аспиранткой, вернее, это она его пыталась захомутать, а сама она в группу какую-то антисоветскую входила, короче, ее выгнали, и его тоже хотели отчислить, но мама похлопотала и перевела в наш универ.
- Ишь ты! Ну и как зовут нашего героя?
- Сережа. Кортников.

Как и предполагалось, Вера осталась в городе, а мне позвонила Люба (раньше мы учились в одной школе), сказала: "Без тебя здесь жизни нет, попробуй только не появиться!" - и я не заставила себя ждать.
Ехать в автобусе было холодно и одиноко. Я сидела, укутанная в стареющую серую оренбургскую шаль, подарок моей крёстной, ноги согревали толстые с начесом лыжные штаны (хорошо, что пальто было длинным и скрывало этот позор) и валенки. Без них в мороз меня родители не отпустили.
Все окна замерзли, но с моего места в лобовое стекло проглядывалась дорога в морозной дымке и окоченевшие сосны, застывшие единым монолитом в слоях слежавшегося снега. Я всегда не любила зиму. А уж сибирскую особенно! Новый год и прелести зимних забав не примиряют меня с ее затяжными морозами, выматывающей белизной омертвевших пространств, зависимостью от отопления, сухостью воздуха, скудостью запахов - ох, даже и перечислять больше не буду! Не хочу о грустном!
 Через полтора часа я уже оттаивала в небольшом холле первого корпуса дома отдыха "Шахтер". Сняв шаль, расстегнув пальто и тем самым приоткрыв вид на лыжные штаны, заправленные в валенки, я сидела в кресле и смотрела, как две девицы на каблуках пытались играть в настольный теннис. По распорядку дня народ ужинал. У входа курили несколько парней, а напротив, от меня через теннисный стол, стоял молодой человек в распахнутом черном тулупе и внимательно смотрел в мою сторону. Мне даже показалось, что он чуть улыбается. Никто из тех, кого я знала, не обладал таким взглядом: не призывным, не заигрывающим, не робким и не дерзким, а спокойным, доброжелательным, как бы обращенным к лучшей стороне моего нрава. Молодой человек был к тому же блондин, высок, строен и однозначно красив. Глаза, брови, нос, подбородок, скулы — все создано и расставлено по законам этой самой красоты и било наповал. Правда. Ну, разве что губы чуть узковаты.
"Не пимы ли мои со штанами так ему приглянулись?!" - пробежало в голове, но тут из столовой повалили отдыхающие с кефирными бутылками в руках, ко мне подбежали Люба с Ирой, мы пошли на второй этаж в их комнату, и я потеряла красавчика из виду.
 Место для Дома отдыха было отвоевано у соснового бора лет пятнадцать назад. Два трехэтажных корпуса со столовой и зрительным залом стояли на крутом берегу Томи. Летом отдыхающие гуляли по территории, рассматривая гипсовые скульптуры спортивных женщин и шахтера в каске и с отбойным молотком, спускались по железной лестнице на пляж, сидели на скамейках вдоль дорожек или у фонтана перед корпусом. Здесь же, у фонтана, местные старушки продавали ягоду, малосольные огурцы, горох в стручках и другие дары огородов.
 Зимой главным развлечением были лыжные прогулки. И даже я в некоторые из своих приездов прошлась по лыжне и убедилась в животворящем действии солнцем пронизанного соснового леса, красных снегирей на сверкающей снежной белизне... Но все равно для меня этого мало, чтобы полюбить зиму.
В нынешний короткий приезд я на лыжи вставать не собиралась. Как не собирались этого делать и мои друзья, родители которых заботливо положили в сумки своих чад все необходимое для здорового образа жизни на лоне природы. Нет. Намерения наши были другими. Именно из-за них мне пришлось тащить из города трёхлитровую банку томатного сока. Потому что водка в деревенском магазине была, а сока для "кровавой Мэри" найти не могли.
Да, советская молодежь в дни своих студенческих каникул (и в некоторые другие дни тоже) употребляла спиртные напитки! И еще как! Честно сказать, движение в этом направление начиналось в школе, классе в восьмом, а то и раньше. Не помню ни одной семьи в моем окружении, где бы удивились, если бы подростку на праздник налили шампанского. Удивительно было, когда не наливали. Если из моей памяти стереть все застольные события, которые я видела или в которых принимала участие, то мир моего прошлого рухнет. Но я и сейчас не могу представить, чем можно было заменить эти застольные посиделки. Церковь под запретом. Резьбой по дереву? Танцами? Спортивными играми? Вот, например, мой дядя Коля, плавильщик, приходит со смены и ну в футбол гонять или штангу тягать для снятия напряжения? И так все его приятели? Смешно! Хотя, после "принятия" и пели, и плясали, и в лапту с детьми играли, и в футбол между сараями гоняли.
Нет, из песни слова не выкинешь! Бражничал народ! Раз в году моя родня гнала самогон. Брагу ставила тетя. Поздней осенью приходило время колоть поросенка, и у бабы Нюры в однокомнатной квартире пленными немцами построенного дома собирались многочисленные родственники: тети, дядя, двоюродные братья и сестры, наши родители, соседи. Сначала во дворе возле стайки (мы с братом Сашей на это время старались убежать) дядя Вася-сосед, быстро делал свое кровавое дело, и через некоторое время садились за большой стол на кухне, ели со сковороды жаренную свиную кровь, пели на несколько голосов, а на печке огромный самогонный аппарат из тетиной браги выдавал продукцию, которую тут же разливали по стаканам.
Когда мы переехали в областной центр, эстафету приняла моя мамочка, по профессии инженер-химик. Аппарат уже был маленьким, но эффективным. В результате в нашей кладовочке всегда можно было найти настойки на кедровых орешках, лимонах, апельсиновых корочках. Мама угощала друзей, соседей и иногда даже нас с подружками, мы, конечно, из вежливости пробовали, но уже имели свои предпочтения в алкогольном ассортименте. Ира, например, любила полусладкое шампанское, Люба - крепленое вино типа "кагор", а я - сухое, особенно алжирское, которое почему-то продавали только в овощном магазине "Золотая осень". Мальчики из компании, собравшейся в Доме отдыха, конечно, предпочитали водочку, на "гарнир" к которой я и привезла томатный сок.
Их компания была мне почти незнакома, образовалась недавно, состояла из студентов, бывших учеников центральных школ и делилась на мелкие группы. Люба, Ира и я попали в нее через Мишу Альтшуллера, с которым мы вместе участвовали в городском конкурсе старшеклассников-эрудитов, а потом были в одной команде КВНа от Центрального района. Миша писал стихи и пробовал себя в прозе, много читал и разрешал друзьям пользоваться своей библиотекой. Он мечтал стать врачом, как и его родители. В их полнометражной квартире с видом на набережную Томи мы устраивали стихийные посиделки: обсуждали фильмы Тарковского, восторгались Феллини, слушали новые пластинки, магнитофонные записи, просто зачитывали вслух любимые поэтические или прозаические строчки, смакуя каждое слово и "балдея" от гениальности авторов. Заметьте, без горячительных напитков.
 Внешне Миша меня не привлекал: коренастый брюнет, с довольно длинным носом, с густой "растительностью" на руках и не пробриваемой щетиной на подбородке. Не мой тип. Но иронично-грустное выражение его глаз, неожиданная широкая, открытая улыбка заставляли иногда чаще биться сердце. В результате у нас случилось несколько поцелуев, но за ними не было чувств, и мы, перешагнув этот этап отношений, стали почти друзьями. Я прилагала немалые усилия, чтобы стереть это "почти", да и Миша шел мне навстречу, но в некоторых вопросах мнения наши настолько не совпадали, что мы горячились до ссор, потом, конечно, мирились, но послевкусие оставалось. Масло в огонь разногласий часто добавлял Марик, двоюродный брат Миши, его сокурсник и наш ровесник. Марик-кошмарик – так с девочками мы его называли между собой – был красивым кудрявым брюнетом, высоким, но неуклюжим и занудливым, ревновал Мишу буквально ко всем, ходил за ним хвостиком и, естественно, тоже приехал в "Шахтер".
 "Будешь пить томатный сок, будешь строен и высок!" - припевал Гена из Политеха, открывая банку. Перед танцами мы выпили по коктейлю, чтобы музыка в исполнении местного ВИА не казалась такой убогой, и решили недолго потолкаться с народом, а потом пойти во второй корпус к мальчикам и уж там "оторваться" по-настоящему…
 Во сне Люба стянула на себя одеяло, и я проснулась от холода. Было темно, но за дверью в коридоре доносились голоса уже спешивших к завтраку соседей. Мы вставать не собирались, потому что заснули под утро. Прокручивая в голове эпизоды ночной вечеринки, я оценила ее на твердую тройку. К минусам отнесла похотливую тупость представителей политехнической группировки, упорно, но тщетно пытающихся вчера осуществить свой девиз "Выпил и на бабу!"; идиотство Марика, который наглотался водки, почти ополовинил привезенную мною банку с соком, пытаясь доказать Галине из студклуба, что лично он от "Кровавой Мэри" вообще не пьянеет. Вероятно, "Мэри" обиделась, и весь оставшийся вечер Марик провел у унитаза, испытывая боль в желудке и муки стыда. Стыдно было и мне – за громогласное ночное пение частушек из репертуара моей тетушки Поли.
К плюсам можно было отнести примирение Иры со своим Вовочкой, скрепляемое в течение вечера поцелуями за шторкой; танцевальное настроение парней; восхищенное внимание к нашему со Славиком пению дуэтом под гитару; всеобщее братание при хоровом исполнение чилийской песни "El pueblo unidо"... И, главное, что и плюсы, и минусы не привлекли внимания дежурной по корпусу.
Довольная результатами подведения итогов, я с наслаждением попила из-под крана, благо, он с раковиной был в номере за шторкой, и мне не пришлось идти за водой в коридорный туалет, нырнула к Любе под одеяло и уснула с мыслью: "Кто меня разбудит, тот мой враг".
Я проспала всего минут десять, как мне показалось, когда раздался громкий, четкий, ритмичный стук. Сонная Ира открыла дверь, и я услышала – вы не поверите! – хихиканье Аллы, а потом и ее голос, как будто включили на полную громкость радиопередачу "Театр у микрофона", где Алла исполняла главную роль.
- Как?! Вы спите?! Вы что, и не завтракали даже?!
Накрывшись с головой одеялом и спрятавшись за спиной у Любы, я попыталась вернуться в сон.
- А зря! - продолжала Алла. - Там сегодня сырники со сгущенкой давали, пальчики оближешь! Правда же, Сережа?
- Да уж, да уж! - весело-игриво произнес кто-то приятным низким голосом.
"Ну и сволочь! - подумала я про Аллу. - Мало того, что сама в такую рань притащилась, так еще и не одна! Пойдем, Сереженька, я покажу тебе девочек утром, в их естественной красе!"
Гостей наших мне было не видно, но я предполагала, что сама Алла в "боевой" раскраске и при полном параде.
- А что это у вас вещи по стульям разбросаны? Ничего, если я их на спинку кровати перекину? Садись, Сережа, в ногах правды нет.
"Но правды нет и выше", - мысленно процитировала я Александра Сергеевича, понимая, что пришли они "всерьез и надолго" (В. И. Ленин) и поспать уже не удастся. Мне, конечно, было любопытно взглянуть на молодого человека, но из чувства протеста я себя не обнаруживала, повернулась к стенке и, чуть приоткрыв одеяло, чтобы можно было дышать, ждала, что будет дальше.
А дальше начался спектакль, вернее, площадное представление, на котором Алла, подобно цыгану, взывающему к своему медведю: "А покажи, Мишка, как баба с коромыслом идет, как мужик из кабака домой возвращается", - демонстрировала достоинства своего нынешнего кавалера.
Уж он-то и отличник, и стипендия-то у него в прошлом году была особая, какую только в Москве утверждают, и научную работу пишет, а по-английски говорит, словно реченька журчит. Герой наш в основном молчал, иногда посмеивался, но Аллу не перебивал.
Ира, предложив гостям остатки земляничного печенья, участвовала в разговоре, вставляя вежливые реплики одобрения Сережиных успехов. Люба проснулась, но, догадавшись, что я не хочу быть обнаруженной, с кровати не вставала. Я никого не видела и для Аллы с кавалером оставалась незаметной. "А где же, Сергей, - думала я, - Ваша пытливость молодого ученого? Почему такая небрежность в изучении деталей окружающей Вас новой среды?"
Но Сережа в данный момент, поддавшись на лесть Аллы, пытался вкратце и популярно объяснить девочкам смысл, не больше и не меньше, теории относительности.
"Ну, затянул, - подумала я, - придется вставать". Приподнялась, прикрывшись одеялом, села на кровати и вступила в разговор:
- Я Вам анекдот расскажу.
Алла от неожиданности округлила глаза, тщательно накрашенные, как я и предполагала, а потом покраснела, уж не знаю отчего. Сережа развернулся вместе со стулом в мою сторону и взглянул удивленно. Я узнала в нем того молодого человека в тулупе. Красота его никуда не делась, но сегодня она не показалась мне такой уж привлекательной.
- Так вот: идут два зека по лагерю. Один другому говорит: "Коля, ты такой умный, вот скажи, что такое теория относительности?" "А это, Петя, вот что: мы сейчас с тобой идем? " "Да". "А на самом деле мы сидим".
- Как черт из-за печки, - прокомментировал мое внезапное появление Сережа, проигнорировав анекдот.
Не черт, конечно, но с кровати я видела свое отражение в дверном зеркале, и было похоже, что меня не только держали за печкой, но при этом били подушками по голове, оставляя перья в коротких торчащих волосах. Алла, к счастью, сказать ничего не успела, потому что появилась незнакомая мне девушка со словами: "Иди скорее, тебе там мама на вахту звонит", - и они вместе побежали на первый этаж.
Сережа остался, сидел, откинувшись на спинку стула, сложив ноги в позе "четверки", и с любопытством разглядывал меня. Нет, все-таки - красавец!
- А анекдотец-то с бородкой и к теории относительности отношения не имеет, - сказал он, и я почувствовала, как только что мне вместо конфетки дали фантик.
Разочарование мое вылилось в протест, и началась импровизация:
- Правда? Что ж, жаль Петра! Так и будет на зоне чалиться в неведении, что Колька, падла, в теории этой малость попутал! Разве что подфартит ему, и Вам командировку на нары выпишут.
- Вот это жаргон! Вы что, специально учили или освободились недавно?
Жаргон тюремный, вернее отдельные его словечки, я знала от Виктора, старшего двоюродного брата. Сел он за хулиганство, а потом уже ходил на зону чуть ли не по привычке. Бедная моя тетя Поля надорвалась, пока передачи ему таскала. Однажды – мне лет восемь было – она взяла меня с собой. Помню, мы с пересадками ехали на автобусе по бескрайним нашим просторам. От длинной дороги меня затошнило, тетушка подбадривала и бодрилась сама.
- Вот сейчас Витеньку увидим! Обрадуется он!
Но Витенька не обрадовался. Был угрюмым, дерганым, на меня почти не обратил внимания, называл почему-то мартышкой, а на тетю матерился: мало чаю привезла. Я вообще почти его не узнала. Где тот мой бесшабашный старший братик, которого мы всей родней провожали в армию? Где тот, который счастливым из нее вернулся?
- Почему недавно? Год уже, как откинулась. Попала по малолетке. Теперь вот в "лабалатории" работаю на химкомбинате, колбы мою. На выходные к одноклассницам своим на свиданьице по морозцу привалила. А вчера вот гуляли.
Подружки мои прыснули, но в разговор не вступили.
- Слушайте! - осенило Сережу. - Так это Вы, наверное, на весь корпус распевали ночью?!
Первой расхохоталась Люба, потом Ира, а потом и я не выдержала.
Сережа был растерян, и это ему шло. Потом он улыбнулся и только хотел что-то сказать, как в комнату вбежала Алла:
- Вы уже познакомились? Нет?! Сережа, это Лида, моя бывшая одноклассница. Она у нас актриса. Учится в институте культуры. А ты сюда надолго? - обратилась Алла ко мне.
Здесь завязался разговор о планах, общих знакомых. Сережа в нем участия почти не принимал, но внимательно слушал.
Пришло время обедать. У девочек была возможность в столовой по очереди накормить супом друзей, приехавших, как я, нелегально. Все, кроме меня, ушли есть. Через четверть часа Сергей, как выяснилось, тоже приехавший без путевки, вернулся в комнату. Я уже успела умыться, одеться, намочила волосы и приглаживала их перед зеркалом.
 - Суп еще остался. Если поторопитесь, то съедите его горячим.
Сережа подошел ко мне поближе, я почувствовала мужской аромат нездешних духов, слегка наклонился - он был на голову выше меня - и убрал пушинку с водолазки.
- Поспешишь - людей насмешишь! - произнесла я лишь бы не молчать.
- И то правда! На сегодня смешить уже достаточно! Или можете еще? О! По глазам вижу, что можете! И часто так сочиняете?
- По вдохновению, - я уже стояла у открытой двери, и, прежде чем выйти, сказала. - Но частушки ночью пела действительно я!


Глава вторая
    
В следующий раз я увидела Сережу в областной библиотеке. Он сидел, облокотившись на стол, запустив пальцы в волосы, и увлеченно читал. Из приоткрытого окна доносились терпкие ароматы увядающей листвы, звуки трамвая и смех с автобусной остановки у Политехнического института. Закатные отблески, отраженные стеклами, гуляли по высокому потолку, стеллажам, лицам читателей, вызывая желание закрыть книгу и поскорее влиться в негу осеннего вечера. В этом году неожиданно долго держалось бабье лето. Горожане, расслабленные и подобревшие от продлившегося тепла, чуть ли не парили в легкой дымке осенних костров, забывая о предстоящей зиме.
Сережа от чтения не отвлекался. Осиянный солнечными бликами, в синем потертом джинсовом костюме (стоимость его равнялась моей годовой повышенной стипендии, а купить можно было только по великому знакомству), он одним своим присутствием создавал приподнятое настроение сидящих в зале представительниц женского пола, включая пожилую библиотекаршу.
С первой нашей встречи прошло почти полтора года. С Аллой они расстались. О причинах можно было только догадываться. Говорили, что ее мама всерьез Сережу не принимала: "Да он хиппи какой-то! Отрастил патлы, как девка. Не сегодня, завтра в милицию заберут!" Женщина она была прямолинейная, и нынешняя кривая отношений дочери с патлатым парнем ее никак не устраивала. Алла отзывалась неопределенно: "Ну его! - говорила она нам с Верой, как всегда подхихикивая, - надоел со своими странностями!" Что подразумевалось под "странностями", не уточнялось, а мы не интересовались: правды не дождались бы, а фантазировать и сами были мастера.
 Хотя с прошлого года мы решили всерьез присмотреться к окружающему миру и проверить на практике жизненность некоторых сюжетных линий наших игр. Вере сопутствовала удача: в поездке по Крымскому побережью она познакомилась с Виталием, курсантом военного морского училища. Будущий защитник Отечества, потомственный офицер, отличник, блондин!!! (Ну, чем ни герой наших игр?!) Их реальные встречи заменились на почтово-телефонные отношения, и Вера жила ожиданием весточек с моря и предстоящей летней поездки к любимому.
Мои попытки создания отношений с молодыми людьми обрывались если не на первом свидании, то на четвертом или, уж точно, на пятом. Я не относилась к типу тех длинноногих девушек, которые с потупленным взором, нежной улыбкой на милом лице, обрамленном ниспадающими локонами, войдя в компанию и не произнеся ни единого слова, заставляют мужчин распрямлять плечи, громче смеяться, тянуться рукой к кадыку с желанием поправить несуществующий галстук. Конечно, мне хотелось быть в ряду подобных источников женственности, я даже знаю, как грациозно встряхивала бы гривой черных, белокурых, рыжих - без разницы какого цвета, лишь бы были - волос, но... Нет, я не была дурнушкой, но и в красавицы не годилась. Внешность моя свидетельствовала о крестьянских корнях обеих бабушек. Рост средний, кость широкая, грудь высокая, волосы русые, лицо круглое, с чуть вздернутым носом. Из плюсов - светлая, чистая кожа, большие синие глаза, прямые ноги (могли бы быть длиннее). А когда я пользовалась косметикой и надевала туфли на каблуке, то выглядела стильной штучкой. К тому же в любой компании была лидером, и девиз "пришел, увидел, победил" успешно применяла на любовном фронте. Но постепенно эйфория от победы проходила, и становилось очевидным, что ни любви, ни страсти я не испытывала, а легкая влюбленность или любопытство быстро угасали. Становилось скучно, и всегда находился предлог для расставания. Особенно хорошо срабатывало мое предложение сделать отношения более серьезными и подумать о женитьбе. Не уверена, что я разбивала чьи-то сердца, юношей подхватывали новые подруги, и мы иногда встречались на вечеринках у общих знакомых. Но были исключения, за одно из них стыдно до сих пор: Вовка, одноклассник, предлагал готовить мне супы во время сессии, лишь бы иметь возможность побыть рядом, и я этим пользовалась.
Сережу я увидела сразу, как только вошла в зал в поисках свободного места. Момент восхищения совпал с моментом узнавания. Повзрослев, он стал еще красивее. В прошлый раз у меня не было возможности разглядеть его, а сейчас я села неподалеку и, делая вид, что читаю, пристально рассматривала каждую деталь. Лоб - высокий, почти высоченный; нос - прямой, ни тонкий, ни широкий; брови и ресницы - темные; глаза были опущены, но я помнила, что они серо-голубые; чуть узкие, четко очерченные губы правильной формы; острые скулы; линия подбородка жесткая; выпирающий кадык; волосы прямые, светлые, немного короче линии плеч; пальцы длинные; плечи широкие; ноги длиннющие. Фигура была худощавой, но не худой. Прямо оторопь брала от сочетания всего этого!
"Надо что-то делать!" - лихорадочно соображала я, но поняла, что без боевой раскраски проявить себя не смогу. "Все твоя лень, - злилась я, - и самонадеянность! Что ж ты не накрасилась?! И время было! Но мы же и так - красавицы! Ну, иди теперь к нему в натуральном виде!
- И пойду!
- Иди, иди! Скажи: помните меня? Нет?! Это же я, та дурочка, подушками побитая! С пером в одном месте! Он сразу вспомнит! "А Вы и не изменились", - скажет!"
Сережа вдруг встал, слегка потянулся и направился к выходу, прервав тем самым мои внутренние противоречия. Сказал несколько слов седой библиотекарше, улыбнулся ей и ушел. Я быстро подошла к стойке посмотреть, что он читал. Сердце мое замерло: это был журнал "Москва" 11 номер за 1966 год.
Сочетание слов "Журнал "Москва" за 1966 год, 11 номер" звучало для меня как пароль. Если человек как-то реагировал на него, я понимала, что есть надежда найти единомышленника. В своем сознании я даже создала своеобразный орден приобщенных к тайне этого журнала и посвящала в него только очень близких по духу людей. Сегодня-то уже каждый может набрать в поисковике и узнать, что впервые роман "Мастер и Маргарита" Михаила Булгакова был напечатан именно в журналах "Москва" 11 номер 1966 год и 1 за 1967. Но тогда...
Первую часть "Мастера и Маргариты" я читала на железной койке общежитского образца, закрывшись двумя суконными одеялами, в однокомнатной, с промерзшими панелями квартире, принадлежавшей невероятной женщине Валентине Владимировне, преподавательнице истории ИЗО в нашем ВУЗе. В комнате, кроме такой же кровати, пластмассового стола с алюминиевыми ножками и двух стульев, обитали книги, теснившие друг друга на полках от пола до потолка вдоль одной из стен.
 "Мы с собой из Ленинграда только книги взяли, не все, конечно, самые необходимые и любимые. Ой, Лидочка, я опять Вас отвлекаю! Ну, читайте, читайте дальше! Вы до какого момента дошли? Бездомный уже где? Нет! Ничего не говорите, читайте! Пойду готовить! В этой квартире, пока не поешь, не согреешься. Я бы дала Вам домой почитать, но вечером Александр Андреевич уже на очереди". Она жарила на кухне глазунью для нас, а я опять задавала себе вопрос: "Почему эта наиумнейшая, интеллигентнейшая женщина так тепло относится ко мне? Почему позвала к себе? Почему ей так хочется, чтобы именно я прочитала этот роман?! Какую ожидает реакцию на него? А вдруг я ничего не пойму!" Но постепенно вопросы ушли, и Михаил Афанасьевич повел меня за собой.
Я и сейчас не смогу описать в полной мере ту радость, удивление, восторг, смех и боль, которые я испытала во время чтения. Лживость казенной стороны нашей жизни, несуразность всех этих партийных дяденек, с их съездами, бесконечными собраниями после работы была и раньше для меня очевидна, а теперь прибавилось еще ощущение собственного невежества, ущемленности в чем-то важном, возможно, главном, без чего никак нельзя обрести душевное спокойствие.
 С детства я знала, что Бог есть, но Он не соединялся с образом Христа, сложившимся от просмотра известных картин. Я радовалась Пасхе и Радунице вместе с многочисленной родней. Ночуя у бабушки Нюры, засыпала под ее шепот перед иконами с лампадкой. С пятого по десятый класс и я каждый вечер молилась Ему, чтобы помог поступить в Московский театральный ВУЗ. По конкурсу не прошла, на Бога обиделась, молиться перестала, и, хотя не разуверилась до конца - крестик носила - но трепета душевного не испытывала. В "Мастере и Маргарите" я увидела совсем другого Бога: живого, любящего, и, как ни странно, любящего именно меня. Я выпросила у Любы Евангелие, оставшееся у нее от бабушки, читала, и непривычные обороты, необычные имена, неизвестные ранее слова, ритм изложения входили в мое сознание и отзывались в сердце. Поделиться этим новым душевным волнением я могла только с немногими людьми: конечно, с Верой, моей однокурсницей Мариной и с Мишей. Мы восхищались, удивлялись, анализировали, но дальше обсуждения не шли, о церкви, естественно, даже и не думали и жизнь свою менять не собирались. Но, присматриваясь к людям, а особенно к молодым, я старалась понять: законченный ли он материалист, или его посещают сомнения. Вообще, умный, добрый, сильный и сомневающийся, прежде всего в себе, человек стал предметом моего постоянного подсознательного поиска.
И вот теперь, глядя на журнал, я подумала: "Господи! Он читал "Мастера"!" - и надежда, почти уверенность хлынули волной! И пусть мое яблоко еще только собиралось упасть, мне уже хотелось, как и Ньютону, воскликнуть "Нашел!"
 Оставалось убедиться в том, что ожидания мои имеют реальные основания. Неуемное желание говорить с Сережей, выслушать его мнение о романе, узнать о любимых авторах, фильмах, вообще о его интересах и вкусах заставило меня тотчас, как пришла домой, взять городскую телефонную книгу, открыть страницу на фамилии Кортников, вычислить его номер и позвонить.
Трубку никто не взял.
Поздний вечер перешел в ночь. Но спать я не могла. Любопытство, желание немедленно слышать Сережу, смотреть на него, не давали мне заснуть, и я до утра вспоминала подробности нашей первой встречи, сочиняла варианты начала предстоящего телефонного разговора, придумывала за него ответы и тем самым, незаметно для себя, стирала знак вопроса в предложениях: "Это он?" "Я нашла его?".
Кое-как отсидев лекции, благо по расписанию в этот день не было специальности, я прибежала домой и набрала номер.
- Я слушаю! - низкий, приятный тембр накрыл меня теплой волной.
Голос был его!
 - Але!
 Я онемела.
- Але! - и, выждав немного, он положил трубку.
Когда через десять минут я перезвонила, меня трясло от волнения и решимости. Мозг из всех сил напрягся, дал сигнал языку, но тот не заговорил.
Прошло два часа, за это время я сделала еще четыре попытки. Реакция Сережи менялась от смешливо-вежливой до раздражительной, но в грубость не переходила.
Наконец, неожиданно для меня, связь между мозгом и языком наладилась, и я услышала свою речь: "Ради Бога, только не бросайте трубку!"
- Это Вы звонили весь день?
- Это я.
- И что?
- Это я звонила, - для продолжения разговора я припасла несколько интригующих заготовок, но все они вдруг показались мне банальными и даже пошлыми.
 Редко, но бывали случаи в моей жизни, когда в экстремальный момент подсознание, не стесняясь, выходило на первый план и заставляло говорить именно то, что нужно. Вот и сейчас я с удивлением услышала от себя:
- Вы к сумасшедшим как относитесь? Боитесь?
- А что, Вам плохо?! - спросил он с тревогой и без иронии.
- Ну, не настолько, чтобы лечиться, хотя, наверное, в пограничное отделение прилегла бы.
- Не делайте этого! В нашей стране никак нельзя этого делать! - Сережа сказал это с горячностью человека, имевшего подобный опыт. И, как бы отвечая на мои мысли, продолжил:
- Сам я не лежал, но знаю от других. Вас как зовут?
- Лидия.
- Мы знакомы?
- Наполовину. Вы меня не знаете.
Я не стала напоминать ему о нашей встрече, хотя раньше не собиралась это скрывать.
- Что Вы хотели от меня, Лидия? Или хотите?
- Я хочу, чтобы Фриде больше не подносили платок.
- Какой Фриде? Какой платок? Вы, правда, больны? - и я с ужасом поняла, что он еще не читал второй части "Мастера", из которой была цитата.
- Нет! Нет! Это из книги, вернее из журнала "Москва" 1 номер за 1967.
- Не читал. Но догадываюсь, что Вы имеете в виду.
Я уже предвкушала, как сейчас мы перейдем к обсуждению романа, но, вероятно, его кто-то позвал, и я услышала:
- Сейчас больше говорить не могу. До свидания.
- Я позвоню Вам?
 - Да.
- Завтра?
- Позвоните.
На следующий день я позвонить не смогла. У нас на курсе сменили педагогов по режиссуре и актерскому мастерству, и в группе произошел раскол, назревавший уже давно. С первого семестра, даже еще с абитуриентства, студенты разделились на "обожателей" руководителей курса: Заслуженного работника Культуры, известного провинциального режиссера Пал Палыча и бывший актрисы с прокуренно-баритональным сопрано Дианы Львовны и "остальных". Я и Марина относились к числу "остальных", находившихся в меньшинстве. Класс обожателей составляли почти все юноши, многие из которых только что отслужили в армии, пребывание в ВУЗе рассматривали как отдых после битвы и поэтому все предлагаемые Пал Палычем и Дианой Львовной приемы обучения режиссуре (типа пятичасового чтение вслух книги "Моя жизнь в искусстве", публичного обсуждения личных качеств неугодных студентов) принимались ими под козырек.
У нас с Мариной подобное занятия вызывали недоумение, за что мы весь первый курс мыли сцену вместо игры на ней. Если бы не отличные оценки по общеобразовательным предметам, я вообще была бы отчислена. На втором курсе руководители как-то охладели к своим питомцам, да и программа по специальности предполагала большую самостоятельность студентов, и отношения между "обожателями" и "остальными" постепенно стали переходить в творческие, тем более, что курс был актерски сильным. Каждый при поступлении выдержал конкурс пятнадцать человек на место, и многие ребята были по-настоящему талантливы.
Но вот уволили Пал Палыча и Диану Львовну, и противоречия возобновились уже в острой форме. Юноши написали письмо в деканат с просьбой вернуть педагогов на свои места и требовали, чтобы каждый студент группы поставил свою подпись. Сама идея письма, на мой взгляд, была наивна и к положительному результату привести не могла, а поскольку я не только не испытывала чувства сожаления, но и рада была любым новым открывавшимся возможностям, то, естественно, ничего не подписала. До позднего вечера в нашей забитой обломками прошлогодних декораций аудитории выяснялись отношения с переходом на личности, особенно, как всегда, досталось Марине, и, как всегда, я ее защищала. Ни уговоры, ни угрозы бойкота не заставили нас изменить решение.
От непонимания и ерничания однокурсников в горле возник ком и мешал дышать всю дорогу от института до дома. И только радость от вчерашнего общения с Сережей, возможность еще раз говорить с ним утешали меня и не давали разреветься в автобусе.
 Когда в следующий раз я набрала номер, долго шли гудки, я уже собиралась положить трубку, как раздался голос слегка запыхавшегося Сережи:
- Але! Але!
- Это я Вам звоню опять.
- Я - это кто? - мне показалось, что он узнал меня, но спросил специально, чтобы подчеркнуть, что для него мой звонок является рядовым.
- Лида.
- Лида-Фрида, - он неожиданно хихикнул, - перезвоните мне, я только зашел и не успел еще раздеться.
"Ни здрасьте тебе, ни пожалуйста", - подумала я, но, конечно, через некоторое время снова набрала его номер. В этот раз мы общались недолго, (по моим ощущениям минут пятнадцать), но, оказалось, прошло два часа. Сейчас сама бы хотела узнать, о чем был разговор, но подробностей почти не помню. Зато незабываемо состояние эйфории от его низкого, иногда приглушенного тембра, от которого замирало мое сердце, интонаций, игриво-веселых, вопросительных, неожиданно проникновенных и мягких. Конечно, сначала инициатива в разговоре исходила от меня. Я комментировала известную мне информацию о нем, разумеется, не называя источник, печалилась по поводу несовершенства мира, чуть насмешничала, наверное, чуть кокетничала, задавала вопросы, но, к своему удивлению, так и не успела спросить про "Мастера". Он пока не догадывался или делал вид, что не догадывается, кто я, нас вполне устраивал тот минимум знаний друг о друге, которым мы владели на данный момент.
 Ах, как чудесно с этого дня изменилась жизнь! Произошло невероятное - мой вымышленный герой материализовался, и достаточно было набрать номер, как начиналась такая реальность, что захватывало дух. Обычно кто-то из нас, чаще это была я, звонил вечером, часов в восемь, и мы говорили до поздней ночи или даже до утра. Тема была любая. Принцип киргизского акына "что вижу, то пою" нам вполне подходил. Не было деления на главное и второстепенное, потому что все было главным и все не имело значения. Но все же у каждого определилось приоритетное направление в разговоре. Я вставляла поэтические цитаты, а Сережа был мастер постановки парадоксальных вопросов и составления интеллектуальных лабиринтов, в которые мы оба с удовольствием входили и вместе искали выход. О подробностях наших биографий говорили мало. Я узнала только, что он старше меня на два года, учится на четвертом курсе физического факультета, брал академический отпуск, (причину не назвал), живет с родителями, есть старший брат, у которого уже своя семья. Информации было не так много, если учесть, что наше телефонное общение длилось уже почти два месяца.
За это время я всерьез увлеклась режиссурой. Новые педагоги по специализации работали с нами по методу Петра Ершова, предполагающему системность и четкую логику в освоении драматургического материала. Я сразу оценила все преимущества Ершовского подхода, фанатично применяла его на занятиях, вечерами пыталась объяснить Сереже разницу между "пристройкой" и "оценкой" - слагаемых элементов системы, и хвалилась успехами. Сережа уже, конечно, догадался, где он увидел меня в первый раз, но мы это не обсуждали. Он не задавал вопросов о моих родственниках и друзьях, но внимательно слушал институтские новости, интересовался деталями, пытался вспомнить, что он знает о старшей дочери Вассы Железновой, чей образ я должна играть в курсовом спектакле. Проблем, связанных с его специальностью, мы не поднимали. В школе у меня по физике была "слабая" четверка, в чем я честно призналась, и Сережа щадил меня, хотя иногда, в моменты особого игривого настроения, неожиданно просил объяснить ему что-нибудь из области точных наук, например, чем вес тела отличается от массы.
Я понимала, что телефонное мое счастье не могло длиться вечно, но ничего менять не собиралась. Хотела ли я его видеть? Не то слово! Но впервые я засомневалась: могут ли мои личные качества, мой пыл и энергия закрыть ему глаза на внешнее несовершенство. А если к этому прибавить отсутствие приличного гардероба, то становилось понятным, почему я боялась личной встречи. Но она, конечно, состоялась. Во время нашего очередного диалога Сережа неожиданно сказал:
- Я так серьезно стал относиться к учебе, что, боюсь, скоро лицо потеряю. Пора немного расслабиться. По-моему, мы это заслужили?
- Правда Ваша, господин.
- Я серьезно. Что ты делаешь завтра в десять? - я замерла.
- Надеюсь, буду разговаривать с тобой.
- Я имею в виду утро. Ты могла бы завтра прогулять?
- Прогулять, загулять – звучит интригующе.
- Я приглашаю тебя к себе в гости.
Ничего неприличного в этом предложении не было. Юноши и девушки из нашей компании часто приходили друг к другу домой: пили чай, слушали музыку, иногда целовались, возможно, было и продолжение, но не в случае со мной. Чего ждал от этой встречи Сережа, я не знала.
- Ты придешь?
- Да.
Он назвал свой адрес, который мне и так уже был известен из телефонной книги, и я засобиралась.

Глава третья

 Когда моему папе предложили организовать хор народной песни в Доме Культуры Кемеровского химкомбината и семья переехала из Белова в областной центр, мне было девять лет. Ему, как и обещали, дали трехкомнатную квартиру в Центральном районе, в только что сданном пятиэтажном панельном доме. После беловских кирпичных хором, с высокими потолками, широкими коридорами, нам с Сашей (братом) новые стены казались не совсем настоящими, как будто мы вместе со взрослыми участвуем в новой игре, где все чуть-чуть понарошку. Зато к игре этой прилагались долгожданные аттракционы: газовая плита, горячая вода, ванная, которые скоро примирили нас с усеченностью личного пространства. Постепенно я привыкла к своей комнатке, радовалась ей и виду, открывавшемуся из окна: цирк и панельные многоэтажки на холме.
Город Кемерово не блещет архитектурными шедеврами. Однотипные, в основном, серо-прямоугольные строения отличаются друг от друга расположением и этажностью. Крыши домов низкие, видимое их отсутствие производит тревожащее впечатление незавершенности, вызывает жалость к этим зданиям-созданиям, убогим и безголовым.
Но, конечно, я люблю этот город, особенно старую центральную его часть с тополями, рябинами, липами вдоль дорог, с островками сирени в яблоне-черемуховых скверах, с бульварной улицей Весенней, украшенной клумбами неописуемой красоты, с уникальной гранитной набережной вдоль Томи и с домами сталинской архитектуры, облицованными розовым туфом.
Я и Сережа жили на одной улице недалеко друг от друга, он в старой части города, я в новостройках. С десятилетнего возраста я регулярно, как и многие жители города, со страхом приходила в его дом, в котором на первом этаже находилась стоматологическая клиника для взрослых и детей.
В этот раз зубы были в порядке, но страх оставался, хотя и имел другую природу. Обычные мои приемы его преодоления, как то: обсудить с подружками проблему, представить, что все уже позади - в этот раз сработать не могли. Я никому не сказала, что пойду к Сереже домой, и не могла предугадать, чем кончится наша встреча.
Утром, когда родители ушли на работу, я сделала легкий макияж, на что ушло около получаса, надела подходящее, оно же единственное, сшитое в ателье платье синего цвета с воротником-стойкой и встречными складками, накинула пальтецо, прихватила вязанную мохеровую шапочку и помчалась по известному маршруту с пылающими щеками и горящими глазами, вызывая своим решительным видом тревогу у встречных прохожих.
Сережа открыл дверь сразу же после моего звонка. Я зашла и прикрыла глаза рукой, сделав вид, что ослеплена сиянием его красоты. Он оценил, смутился, рассмеялся, помог мне раздеться, и мы пошли по длинному коридору, минуя спальню родителей и гостиную, в его комнату. Я встала у двери и осматривалась, пока Сережа отлучился на кухню. Большой письменный стол с двумя тумбами, деревянные книжные стеллажи, кресло-качалка, (раньше я его видела только в кино или нарисованным), диван с клетчатым пледом - ничего лишнего, все на своих местах и все импортное. В моей комнате набор был почти тот же, но совсем в другом исполнении: стол, полки и металлический кронштейн, на котором они крепились, делал папа с другом, диван перетягивал дядя Коля. У меня, как и у Сережи, было уютно, но вид его жилища к тому же напоминал фотографию образцового интерьера из заграничного журнала. Пока я из окна рассматривала проезжую часть, появился хозяин комнаты, с подносом в руках, на котором стояла тарелка с нарезанными яблоками, сыром, бокалы и бутылка вина, что говорило о подготовке к встрече.
Мне показалось, что Сережа был напряжен (конечно, не так, как я) и улыбкой пытался это скрыть.
- Ты ведь любишь сухое? - спросил он, открывая бутылку. - "Рислинг" тебя устроит?
"Да я бы сейчас и уксус выпила", - подумала я, но вслух сказала:
 - Приличные девушки по утрам вообще не пьют, - помолчала и добавила, - и в гости к молодым людям не захаживают.
- От чего, наверное, им очень тоскливо?
- Не могу знать. Мое пребывание здесь лишает возможности говорить за них.
Он долго не мог открыть бутылку, чем выдал свое волнение, наконец справился, разлил вино, мы подняли бокалы.
- За воссоединение голоса с телом! Я рад, что ты пришла!
- Я рада, что ты рад!
Он усадил меня в кресло, сам сел на диван и молчал. Покачиваясь, я нарушила образовавшуюся паузу отрывком из Ахматовского стиха:
- "Я пришла к поэту в гости.
 Ровно полдень. Воскресенье.
 Тихо в комнате просторной,
 А за окнами мороз.
 И малиновое солнце
 Над лохматым сизым дымом,
 Как хозяин молчаливый,
 Ясно смотрит на меня.
 У него глаза такие,
 Что запомнить каждый должен,
 Мне же лучше, осторожной,
 В них и вовсе не глядеть".
Сережа молчал. Я поднялась и стала рассматривать книги на полках: большинство из них, судя по названиям, были связаны с техникой, математикой и физикой. Много словарей и справочников, кое-что было на английском, из художественной литературы - популярная классика, которая обычно покупалась на талоны от сдачи макулатуры или по знакомству.
Сережа откинулся на спинку дивана, смотрел на меня и по-прежнему ничего не говорил. Вынести это было тяжело.
- Пытка молчанием как прием развлечения гостей?
- Мне приятно с тобой молчать. Молчать и слушать, - он опять налил нам вина.
- Почитай что-нибудь еще! - но раздался телефонный звонок, и Сережа пошел в коридор брать трубку.
Когда он вернулся, настрой его уже был другим. Оказалось, что звонили сокурсники, будь они неладны, и вечером ему придется заменить одного из них на университетских соревнованиях по баскетболу.
 У Сережи я еще оставалась часа два, мы ответили на вопросы нескольких шутливых тестов на самопознание, сравнивали результаты, уличали друг друга в неискренности, смеялись, но тот проникновенный, доверительно-трогательный мотив начала нашей встречи не возвращался.
Когда я уходила, Сережа помог надеть пальто, протянул шапку, и наши руки встретились. Во всех женских романах вы прочтете, как героиню колотило от любого соприкосновения с любимым. Я исключением не стала. А что уж говорить о моем состоянии, когда он наклонился и на прощание слегка поцеловал меня в щеку?

Домой я возвращалась уже другим человеком. Мир мой поделился на две части: в одной, где был Сережа, предполагалась жизнь, а другая часть стала лишней. Теперь по ночам я с трудом засыпала, днем забывала поесть, когда ела, вкуса не ощущала (в результате, правда, похудела, в каждом минусе есть свой плюс), после института никуда не ходила - сидела у телефона. Состояние это было новым для меня и вызывало некоторую тревогу. Особенно раздражало угрожавшее захватить все волевое пространство необоримое чувство неуверенности в себе, появлявшееся в общении с Сережей. В институте, наоборот, я лидировала на занятиях по режиссуре, удивляя педагогов неожиданными подходами к прочтению образов, но дома, стоило позвонить Сереже, как во мне будто срабатывал переключатель с нормального человека на зачарованную дуру.
Но, слава Богу, изменения, происходящие со мной, Сережа пока не замечал. Мы по-прежнему общались по телефону, о новой встрече оба молчали и жили одним днем.
Наступала долгожданная предновогодняя пора. Уже с начала декабря я мысленно посылала приветы елкам, мерзнущим на балконах и терпеливо ждущим своего часа. К Новому году горожане готовились ох как заранее! Стояли в очередях за мандаринами и апельсинами, мели по сусекам своих знакомств в общепите, старались всеми правдами и неправдами проторить дорожку или хотя бы узкую тропинку к заднему крыльцу гастрономов и заполучить-таки заветную баночку печени трески, зеленого горошка, соленую красную рыбу, палочку сервелата, коробку конфет "Ассорти" и, конечно, бутылку-две "Советского Шампанского".
В нашей семье добычей дефицитов успешно занимался папа. Он же готовил к новогоднему столу свое фирменное блюдо - цыплят табака, мама и Саша делали салаты, а я пекла "Наполеон". Раньше, когда родители были моложе, они отмечали все праздники большой компанией во Дворце Культуры. Но со временем пыл поубавился, и уже лет семь они с радостью встречали Новый год дома. Сначала за столом мы сидели вчетвером, но после двенадцати приходили друзья, подруги, соседи, друзья соседей. Я, папа и мама, по просьбе гостей, пели на три голоса, постепенно слушатели присоединялись к исполнителям, и трио превращалось в хор. Мама играла на гитаре, песни переходили в частушки, частушки - в танцы, танцы - в пляски. Часам к трем особо разгоряченная часть компании шла кататься на горках, а остальные, в основном молодежь, оставались дома смотреть долгожданную, манящую прелестями заграничной жизни передачу "Мелодии зарубежной эстрады".
Эта радостная новогодняя кутерьма была любима нами, вспоминалась весь год и поднимала настроение. Поэтому, когда Сережа в очередном нашем телефонном разговоре спросил меня: "Где ты обычно встречаешь Новый год?" - я автоматически ответила: "Дома с родителями". Последовала пауза.
- А ты, наверное, на крайнем Севере? В компании со Снежинками?
 Он засмеялся
- Что за намеки! Хотя, если из Москвы на Новый год приедет мой друг, снежинки и правда слетятся.
 О друге я ничего не знала, Сережа раньше о нем не говорил, но подсознательно я сразу же воспротивилась его приезду и мысленно просила: "Не приезжай, не приезжай, пожалуйста!"
Когда до Нового года оставалось три дня, друг, которого звали Алексей, все-таки приехал. Я об этом узнала одной из первых, потому что Сережа позвонил мне и пригласил встречать с ними праздник. От неожиданной радости до меня не сразу дошел смысл последующего вопроса, я переспросила:
- Есть ли у меня подруга? Есть, конечно.
- Может ли она прийти с тобой?
К ответу я не была готова.
- Ты подумай и перезвони мне!
Кандидатура Веры исключалась сразу: во-первых, влюблена, во-вторых, взаимно. У Иры вообще дело шло к свадьбе. Оставалась Марина. Марина... Более противоречивого человека в моем окружении не было. Она единственная из всего потока написала на "отлично" вступительное сочинение и единственная из группы, зная фактический материал, не могла выстроить его в логичный ответ на семинарах по истории. Марина быстро и точно давала психологический портрет собеседника, но отношения с людьми строила без учета своих наблюдений, боялась конфликтов и постоянно была в их центре. Она рисовала, шила и вышивала, обладала природным художественным вкусом, давала мне советы в подборе элементов гардероба, но сама часто одевалась небрежно. Высокая, статная, с формами, приближающимся к пышным, Марина выбрала для себя стиль дамы эпохи декаданса и, когда накладывала косметику, становилась невероятно соблазнительной, шикарной, притягивала внимание многих мужчин. Но без косметики выглядела почти дурнушкой. Жила она в центре, в трехкомнатной квартире, в состоянии непрекращающейся холодной войны с мамой. Дружеские наши отношения еще только начинались складываться, но я ей рассказала о приглашении Сережи и предложила составить компанию.
Марина согласилась с радостной поспешностью. Более того, через час позвонила и сообщила новость:
- Алексей никакой не москвич, они с Сережей твоим одноклассники! Вся школа за ними бегала! Один белый, другой черный - два веселых гуся! - пропела она в конце.
- Откуда ты знаешь?
- От Лильки, она с ними в параллельном классе училась, а с Алексеем - в музыкалке, – у Марины действительно было много знакомых, причем в самых неожиданных сферах, неудивительно, что к ней слетались новости, о которых из газет не узнаешь. - Да ты его сама видела, помнишь, он с нашими эстрадниками на концерте играл?
- Это тот красавчик?
- Ну, конечно! Вспомнила?
 И у меня мелькнул образ высокого стройного брюнета, с вьющимися длинными волосами, с отрешенным видом играющего на гитаре. Такого запомнишь сразу. "Надо же! И друг ему под стать", - подумала я о Сереже.
- Ну, в чем пойдем? – Марина взяла инициативу. - Времени в обрез.
 Мы увлеченно стали решать эту проблему, но для меня более актуальным был вопрос о том, как отпроситься у родителей с нашего семейного праздника.
Сначала я сказала брату, и он тут же приуныл. Мы с Сашей уже давно пережили период детского соперничества за родительское внимание, я с радостью допустила его в круг своих друзей, и он, хотя был нас младше на два года, органично вписался в компанию, а своим остроумием делал некоторые наши встречи неповторимыми. Летом, по настоянию папы, Саша собирался поступать в военное училище и возлагал надежды на этот Новогодний праздник, последний в его школьной жизни.
- Счастливая, сестра! Ну, ничего, на следующий год я тоже уйду на всю ночь! А ты у папы уже отпросилась?
- Сегодня вечером попробую.
В нашей семье все решения принимала мама, а папа или утверждал их, или нет, его слово было последним. С детства в устной форме он внушал мне правила поведения приличной девушки: "После одиннадцати придешь – ноги оторву"; "Будешь горбиться – привяжу кол к спине!"; "Если с пацанами сама знаешь что - оторву голову!" Эта словесная агрессия ничуть меня не пугала. Я любила его, знала, что он мною гордится, никогда никому не даст в обиду и, по большому счету, всегда будет на моей стороне. Высокий, крепкого телосложения, голубоглазый, с седеющими кудрями, папа был сильным и никого не боялся, авторитетов не признавал, но прислушивался к маминым советам. Несмотря на его строгости, именно он организовал мою поездку к морю после первого курса. Он доверял мне, и я старалась его не подводить: вечерами после одиннадцати почти всегда была дома, отпрашивалась, когда уходила ночевать к подругам, в отношениях с мальчиками хотя и подходила к запретной черте недопустимо близко, но не переступала ни разу.
- Я и Марина собираемся на Новый год в гости,- сказала я родителям.
- Куда? Кто там будет?
- Вы их не знаете.
- А вы их знаете? - спросил папа.
- Одного она знает точно, уже два месяца по телефону переговариваются, - ответила за меня мама и продолжила. - Иван, пусть идут. Она же уже на третьем курсе!
- Ты собираешься быть там до самого утра?
- Как получится.
- Давай пораньше приходи.
Когда Марина зашла за мной, я ахнула, увидев какая она: в вязанной из тончайшей шерсти кофточке с ажурными вставками, в коротком сарафане из мелкого вельвета (все связала и сшила сама), в легкой дубленой курточке, в высоченных сапогах (у кого успела взять?!), с изысканным макияжем, с загадочным взглядом.
Я тоже уже была готова. Марина окинула критическим взглядом одолженную у Веры юбку, узкую, синюю, чуть удлиненную, сшитую из форменного сукна (Верин папа был полковник); желтую, из натурального крепдешина блузку; низку бус из искусственных кораллов и одобрительно сказала: "Достойно и по-взрослому. Идем!"
Я надела свое старое, но еще не совсем потерявшее вид пальто с серым каракулем, мамины выходные сапоги на высоком каблуке, на голову набросила шарф, и мы выпорхнули из подъезда.
Ночь была туманно-морозная. Спасаясь от холода, до места встречи мы почти летели. Сережа и Алексей, тоже замерзшие, уже ждали нас на углу Дома Политпросвета. Коротко поприветствовали друг друга, и наша компания, под звяканье бутылок в сумках мальчиков, двинула быстрым шагом в сторону главпочтамта. Не дойдя нескольких домов, мы свернули во двор и наконец оказались в теплом подъезде.
Для наступающей новогодней ночи здесь было необычно тихо. На третьем этаже Алексей открыл ключом дверь, включил свет, и мы очутились в прихожей.
- Ну и что нам за логово досталось? Давайте осматриваться, - сказал Сережа, и я поняла, что он здесь тоже в первый раз.
 Квартира состояла из двух смежных комнат, в маленькой стояла только двуспальная кровать, в другой, побольше - диван, телевизор и квадратный стол. Было неуютно. Убогость обстановки стала еще очевидней, когда юноши сняли дубленки и явили себя во всей своей красе, стройности, стильности, как будто материализовались с обложки заграничного журнала.
Я предложила свою помощь в организации праздничного стола из принесенных мальчиками продуктов, и мы с Мариной очутились на кухне.
- Обалдеть, Лидка, какие мужики! Полгорода на нашем месте хотели бы очутиться! Ой, смотри, Мурфатлар! А вот и твое кисленькое, - она достала бутылку Ркацетели, - А шампанского сколько! - действительно, спиртного было значительно больше, чем закусок.
- Они что, споить нас решили?- продолжала Марина. – Не тут-то было, мы бдим! Лида, ты что молчаливая такая? Что-то не так?
- Не знаю. Неуютно как-то, Алексей - подарок еще тот! Слова лишнего не скажет.
- Это он от мороза! Вот сейчас выпьет, отогреется, и мы его разговорим! Давай, режь сыр скорее, а то старый год проводить не успеем!
Я немного успокоилась, но все равно чувствовала новую, чуть фальшивую ноту, вносимую в наши отношения с Сережей то ли присутствием Алексея, то ли всей этой суетой, то ли и тем, и другим.
Когда мы сели за стол, настроение действительно изменилось. Выпили за знакомство, за лучшее, что пришло к нам в старом году (здесь мы с Сережей одновременно посмотрели друг на друга, он улыбнулся и взгляда не отвел), но общего разговора все-таки не получалось. Алексей как бы снисходил до общения с нами, девушками, выражался короткими, содержавшими в основном ироничный подтекст, фразами, на вопросы отвечал общими словами и откровенно разглядывал Марину. Та попыталась спародировать Веру Холодную, что обычно у нее хорошо получалось, но юноши наши сходства не уловили, вероятно, потому что не имели представления об оригинале. Марина приумолкла. Напряженная атмосфера возвращалась Я встала и прибавила звук у телевизора, чтобы хоть чем-то заполнить образовавшуюся паузу. Один Сережа чувствовал себя комфортно, улыбался, с аппетитом ел бутерброды и иногда перебрасывался с Алексеем замечаниями, смысл которых был понятен только им. Его довольный вид благотворно подействовал на меня, и к двенадцати часам я почти расслабилась. Под бой курантов мы все соединили бокалы, выпили шампанское и, загадав желания, шагнули в новый, тысяча девятьсот семьдесят шестой, год.
Теперь аппетит пришел к Алексею, и он быстро доел оставшиеся закуски. Я собрала освободившиеся тарелки, понесла их на кухню и стала мыть. Вскоре подошел Сережа, закрыл кран и развернул меня к себе. Мы молча смотрели друг на друга, мне очень хотелось прикоснуться к его лицу, но с рук еще капала вода. Зато у Сережи они были сухие, он пальцами дотронулся до моего подбородка, приподнял его, наклонился, несколько раз чуть коснулся губами моих губ, а потом полностью закрыл их поцелуем.
Это был первый поцелуй в моей жизни, потому что предыдущий опыт по этой части относился скорее к артикуляционной гимнастике для двоих. Возможность сделать подобное сравнение появилась у меня значительно позже, тогда же я полностью была поглощена таинством, которое совершал Сережа. Он целовал мои глаза, щеки и опять губы. Кажется, я даже издала легкий стон. Сережа сделал паузу, обнял меня, крепко прижал к себе, потом взял за руку, повел за собой в маленькую комнату и посадил к себе на колени. Я наконец могла коснуться пальцами его волос, лба, щек, шеи. Сережа закрыл глаза, а я стала целовать веки, брови, губы. Он осторожно снял бусы, расстегнул верхние пуговицы на своей рубашке и вместе со мной откинулся на кровать.
И вдруг мне показалось, что раздался плач. Я прислушалась. Действительно, за дверью происходило что-то странное, звук падающего стула, громкие быстрые шаги и брань Алексея. Я попыталась встать, Сережа удерживал меня:
- Погоди, они сами сейчас разберутся! Лёшка не злодей!
Но тут дверь открылась, на пороге стоял Алексей:
- Если ты, как мы и собирались, идешь в ресторан, то сейчас самое время.
Я мигом выскочила из комнаты и нашла Марину. Она стояла испуганная, с чуть размазанной тушью и стертой губной помадой, уже в курточке и сапогах.
- Что случилось? Куда ты?!
- Я хочу домой!
- Что произошло? Он тебя обидел?
- Нет. Я просто хочу домой!
- Что случилось?
 - Хочу домой!
- Тогда мы идем вместе.
- Ты тоже уже домой хочешь?! - спросил Сережа, встав в дверной проем.
Я нерешительно молчала, понимая, что Марина без причины не стала бы портить мне праздник, но и Сережа не давал повода внезапно уходить от него. Тут в коридор вышел Алексей, и Марина испуганно отшатнулась.
- Придурочная, - сказал он и стал надевать сапоги.
"Вот и кончилось мое счастье", - подумала я и пошла в спальню забрать бусы. Сережа вошел следом.
- Произошла трагедия? Кто-то умер?
- Я не могу здесь оставаться, я не хочу.
- А мы и не останемся! Слушай, сегодня ведь Новый год! Ты сама говорила, "как встретишь, так и проведешь".
- Да уж!
- Да-да! Это просто недоразумение, все выяснится. А сейчас мы пойдем в ресторан, там давно уже нас ждут.
- Это вас ждут, а не меня.
- Вот как раз и познакомишься со всеми! Пойдем! Ну же! - и он, как ребенку, взъерошил мне волосы, потом прижал к себе, и я встала на тропу предательства.
Мы расстались с Мариной на ближайшем к ее дому перекрестке, а сами двинулись в сторону горсада, к ресторану "Современник". То ли мороз ослаб, то ли стыд меня жег, но холод почти не ощущался.
В ресторане дым стоял коромыслом в прямом и переносном смысле. Народ уже мигрировал от столика к столику и постепенно переходил к стадии братания. Но только не Сережины друзья. Их компания сидела отдельно, и по ассортименту алкогольных напитков, и по разнообразию заграничных разносолов было ясно, что гуляют здесь люди с нешуточными связями. А уж вещи, которые были надеты на представительницах женского пола, просто кричали о приобщенности их хозяек к высшей касте дефицитоимущих. Нас встретили чуть ли ни криками "ура", но потом я осознала, что это относилось только к моим спутникам. Особенно горячо приветствовали Алексея. Ему задавали вопросы о столичных новостях, о результатах прослушивания, интересовались делами общих знакомых. Как рыба, нырнувшая из пресной воды в родное море, так Алексей ожил, очутившись в обществе сотоварищей. Оказалось, он умел искренне смеяться, говорить комплименты, но все равно делал это с налетом горделивого самолюбования. С Сережей они выступали слаженным остроумным дуэтом, в котором Алексей отвечал за эмоциональную форму подачи, а Сережа - за содержание шуток. Зрители, особенно девушки, были в восторге. Я в этот раз отсиживалась в непривычной для себя роли молчаливого наблюдателя. Женский состав компании не намного, но превосходил мужской. Мне показалось, что многие участники застолья старше Сережи, ни с кем из них я раньше знакома не была, хотя некоторых видела на скамейках перед драмтеатром, где обычно по вечерам собиралась "золотая" молодежь центра. Особенно бросалась в глаза длинноногая брюнетка итальянского типа с пышными кудрями - Марго. Она не суетилась, не кокетничала, выражалась прямолинейно, иногда грубовато, и, судя по влиянию на окружающих, была одним из лидеров компании. Со мной Марго не заговаривала, как, впрочем, и остальные "киски", но зато удостоила Сережу поцелуя в щеку и шепота на ушко. Напротив сидела семейная пара - Таня и Эдик, одетые в почти одинаковые джинсовые костюмы: Таня много пила, а Эдик нет, потому что уже не мог, и тратил последние силы на похотливый обзор всего, что движется. В компании никто не танцевал и, уж конечно, не пел. Покуривая, они издалека наблюдали за пляшущими гостями, "плебсом", и, исполненные собственного превосходства, насмешливо переглядывались.
Сережа, уже немного охмелевший, по возможности старался сидеть рядом со мной, держал за руку, когда умолкала музыка, пытался рассказать, кто есть кто, но его постоянно отвлекали вопросами, намеками, комментариями и предложением выпить в разных частях застолья. Ко мне никто не обращался, только вдалеке сидел мужчина, лет тридцати, спокойный, плотного телосложения, который временами наблюдал за мной, улыбался и периодически приветствовал, поднимая бокал с вином. В моем состоянии я была рада и такой поддержке.
В четыре часа, встретив Новый год по московскому времени, гости ресторана стали расходиться. За нашим столом все, кроме уехавших на такси Эдика с Таней, оставались на своих местах.
- А когда мы покинем это гостеприимное место? - спросила я Сережу.
- Скоро! Марго зовет всех к себе!
Уставшая, с онемевшими от высоких каблуков пальцами ног, я меньше всего хотела идти еще куда бы то ни было. Мои сомнения, наверное, отразились на лице, потому что Сережа, заглянув в глаза, поинтересовался:
- Ты ведь не хочешь оставить меня одного?
- Думаю, одиноким тебе в этой компании быть не дадут.
- Дело не в количестве... Я что, должен что-то объяснять?! Ты хочешь со мной остаться?!
 Вопрос был поставлен в лоб, и отрицательный ответ мне, конечно, и в голову не приходил. Он означал бы безусловный разрыв начинающихся отношений. Сережа, не давая возможности что-либо сказать, стал нежно целовать меня в губы, поставив тем самым точку в обсуждении проблемы.
Пока мы дошли до дома Марго - она жила в глубине улицы Весенней - от компании осталось человек семь. Девушки всю дорогу посмеивались и весело переговаривались, со мной по-прежнему никто, кроме Сережи, не общался. Более того, мне казалось, что от них, особенно от Марго, исходит мощная отталкивающая волна, направленная исключительно в мою сторону.
Волна эта пробудила остатки здравого смысла. "Иди домой, дура! Иди!" - твердил он, но кто его слушал?! Только чудо, возможно, в виде внезапно появившегося удивленного папы, способно было развернуть меня в сторону дома. Ночь была новогодняя, но чуда не произошло.
Через полчаса я сидела одна на узком диване в тесной, забитой платяными, под потолок, шкафами, комнате и ждала Сережу. Неугомонные, уже прилично выпившие его сотоварищи обживали укромные углы Маргаритиной квартиры, потягивая глинтвейн под громкую музыку. Переживание размолвки с Мариной, неловкость от неопределенности моего положения в отношениях с Сережей, напряженность, вызванная необходимостью всю ночь противостоять почти откровенному бойкоту со стороны женского состава участников вечеринки, наконец, просто физическая усталость дошли до своей крайней точки и вдруг сменились спасительным безразличием. Я успокоилась, подошла к старинному высокому трюмо и в отражении увидела, как входит Марго с бельем, застилает диван, не обращая на меня внимания, уходит, но не выдерживает, останавливается, бросает: "Любитесь на здоровье!" - и только потом закрывает за собой дверь. "Яснее ясного! - подумала я. - Грубо, но по сути. Действительно: ты можешь уйти или остаться. Ты не уходишь, следовательно..."
Я проснулась на плече у Сережи. Во сне он не отпускал меня, все время прижимал к себе и возвращал, когда я хоть немного отстранялась. Было еще темно, значит прошло не так много времени. Ощущение нереальности происходящего с пробуждением не исчезло. Во мне не было сил для анализа и эмоций, осталось только непреодолимое желание немедленно оказаться в своей комнате. Сережа на некоторое время ослабил объятья, я осторожно высвободилась, торопливо оделась и вышла в коридор. Горел свет, но никого не было. В квартире стоял запах кислого вина, сигарет и свежего кофе. Я взглянула на себя в зеркало и отвернулась: карикатура – вот что я увидела там. Вместо волос всклокоченный парик клоуна, синяки от размазанной туши, запятнанная, жульканая кофточка, помятая юбка. Я сделала глубокий вдох и не заплакала. Неожиданно из кухни тихо вышел тот, плотного телосложения мужчина, который в ресторане издалека меня подбадривал, посмотрел и молча протянул чашку кофе. Я отрицательно покачала головой, нашла свои вещи, удивительно быстро открыла замок, вышла за дверь и, надев пальто в подъезде, выбежала на улицу.

Дома, к счастью, меня никто не встретил. Я прошмыгнула в свою комнату, включила настольную лампу и увидела на диване Марину, лежавшую под одеялом. Глаза ее были открыты, но она никак не прореагировала на моё появление, глядела в потолок и молчала.
- Как ты сюда попала? Что случилось?! Где все?! Что с родителями?!
- Не ори! Спят они. Вот только заснули. Всё гадали: когда их дочка на горках накатается?
- Ты им сказала, что я на горку пошла?!
- Я им сказала, что ты пошла к Гудвину, Великому и Страшному, за совестью и новыми мозгами, но, как погляжу, ни хрена тебе из этого не перепало.
После её слов, скорее иронично-сочувственных, чем злых, я сначала заплакала, а, когда Марина спросила: "Лидка, Господи, они что? Издевались над тобой?!" - зарыдала.
- Нет!
- Так что же ты ревешь?
- Реву, потому что дура я и гадина!
- Да ладно, не убивайся! Никто не умер.
- Что тебе этот козел сделал?
И Марина подробно описала, как Алексей сначала рассказал о впечатлении, произведенным на него ее необыкновенной красотой, потом попросил раздеться, она попыталась уйти, но он больно схватил за руку и почти оторвал рукав от кофты, когда Марина вырывалась. Синяк от плеча до локтя и дыра на ажурной вставке свидетельствовали о том, в какой острой форме может проявиться любовь к красоте.
- Не могла я после этого домой идти, пришла к твоим, ты же рассказывала, что у вас всегда пир горой. Саша мне незаметно от родителей твою рубашку принес.
- А что ты им сказала?
- Сказала, как есть, что ты в ресторан пошла, а мне кавалер не подошел, - она содрогнулась. - Знаешь, было по-настоящему страшно. Он что? На ночь меня выписал?! Мерзко. И обидно! Я только под душем в себя пришла.
"А мне и душ не поможет", - подумала я, но, конечно, помылась, и действительно наступило некоторое облегчение, как будто с водой ушли косые взгляды, намеки, усмешки, прилипшие за новогоднюю ночь. Вытираясь, я подумала: "Вот и не осталось следов от его прикосновений", - и не догадывалась еще, что прикосновения эти сродни дури, способной проникать через поры в кровь, менять ее состав и тем самым делать невозможной жизнь без новых доз.
Прежде, чем заснуть, мы с Мариной еще и еще обсуждали и анализировали события этой ночи, я попеременно испытывала то стыд, то гордость, то смеялась, то возмущалась, хотя главными все же были радость и восторг от того, что у меня есть Сережа, и страх от возможности получить отрицательный ответ на вопрос: "А действительно ли Сережа у меня есть?"
На следующий день я проводила Марину, вернулась и стала ждать звонка. Он раздался ближе к позднему вечеру.
- Привет! - тон был игриво-вальяжный, по громким звукам играющей музыки я предположила, что Сережа звонил не из дома.
- Привет, - тихо ответила я.
- Тебя плохо слышно, малыш!
- Я не малыш! Не зови меня так!
- Вот теперь лучше. Не звать тебя, почему? - я не стала объяснять ему очевидную пошлость сочетания слова "малыш" и тона, которым оно было сказано, потому что в этот момент отчетливо услышала в трубке женский смех.
- Ты не один?
- Я, конечно, не один, но ты не ответила на вопрос.
- Это неважно.
- А что важно?
- Ты хочешь подробного ответа?
- На подробности, пожалуй, времени нет! Как ты смотришь на то, чтобы присоединиться к нам и продолжить праздник?
- К нам – это к кому? Кто вчера был?
- Ну, почти, - я больше всего хотела бы увидеть Сережу, но без сопровождающих лиц, к тому же точно знала, что папа сегодня никуда меня не отпустит.
- Боюсь, что у меня не получится.
- Вот как? Ну пока, - Сережа закончил разговор.
Ни вопросов, ни уговоров, ни других предложений. По всей видимости, я должна была понять, что отношения наши могут сохраняться при условии полного подчинения его решениям, но в таком случае возникала угроза утраты собственной индивидуальности и, как следствие, исчезновение интереса ко мне. Я понимала, что для счастья отношения наши должны быть на равных, но не представляла, как этого можно добиться в предлагаемых обстоятельствах. Остаток вечера я разными способами пыталась отвлечься и не думать о Сереже: но ни чтение, ни просмотр телевизионных передач не помешали мне вспоминать его вчерашние поцелуи и представлять сегодняшние, возможные, как мне казалось, с любой представительницей столь любезной ему компании.
Следующий день все длился, длился и длился, а от Сережи вестей все не было и не было. Я не выдержала и позвонила. Трубку взяла мама, на просьбу пригласить Сережу ответила:
- Он за городом, приедет дня через три.
Растерянность, боль, отчаяние парализовали мою волю и желание жить, но на пятый день ожидания и муки защитные силы организма вызвали банальную злость, обнаружили глубоко запрятанный эмбрион гордости, и в их окружении я смогла не только дожить до Сережиного звонка, который раздался через неделю, но и до определенного момента буднично-любезно отвечать на вопросы.
- Спасибо, время провела плодотворно. Рукоделие, рисование, конные прогулки - дни пробежали незаметно.
Он засмеялся.
- А знаешь, где был я?
- Ты был за городом. Вероятно, в окружении своих друзей.
- Да.
- Ну и как? Кому в этот раз Алексей разорвал платье? Или ошибку исправили, и девушку оповестили заранее, чтобы знала, зачем звали?
- Ты хочешь выяснять отношения?
- Я хочу понять, кто он, твой друг? Почему он позволяет себе быть таким?
- Каким таким?
- Жестоким и циничным!
- Ну, во-первых, он не такой, во-вторых, обсуждать моих друзей - не твое дело! Или ты думаешь, что у тебя появилось какое-то право на это?
- А на что у меня есть право? Молчать и повиноваться?!
- У тебя, так же, как и у меня, есть право не звонить и не общаться вообще или сделать паузу, например, сейчас, - и он положил трубку.

Глава четвертая

"Труд создал из обезьяны человека", - говорили нам в школе. "Интересно, что он сделает со мной?"- думала я, разглаживая пододеяльник из горы ждущих встречи с утюгом. С начала февраля четыре раза в неделю в детском саду мне оставляли постельное белье и с девяти вечера до часу ночи в маленькой комнате я воевала за комфортный детский сон, уничтожая армии неровностей и складок с простыней и пододеяльников. Работа подвернулась в результате удачного стечения обстоятельств: неожиданно уволилась кастелянша; садик находился во дворе нашего дома; и заведующая, жена участника папиного хора, согласилась устроить меня нелегально (тем более, что летом я официально работала там няней и хорошо себя зарекомендовала).
Деньги, вернее их недостаточное количество, - вот причина моих полуночных трудовых вылазок. У нас с Мариной, с которой после новогодних событий мы окончательно сдружились, созрел план совместной поездки к ее дальним родственникам в Литву. Проезд по студенческому билету выходил недорого, а в Прибалтике можно было без переплаты купить импортные зимние вещи, нужные нам обеим. Еще одной важной причиной планирования поездки была наша мечта сходить в знаменитый театр в Паневежесе и, само собой, познакомиться с достопримечательностями Литовских городов. Ехать собирались в ноябре, а пока изо всех сил создавали материальную базу. Днем я репетировала, готовилась к семинарам, делала все, чтобы получить больше "автоматов", на "отлично" сдать сессию и сохранить повышенную стипендию. Вечерами после института в одиночестве гладила белье до помутнения в глазах, а, когда приходила домой, падала без сил на диван. Не уверена, что труд создал человека, но на своем примере убедилась, что работа помогла мне, как минимум, не потерять лицо и даже сохранить на нем, пусть вымученную, но все же улыбку. Хотя, конечно, в первый трудовой месяц я еще поливала горючими слезами детские пододеяльники, вспоминая Сережу, бессердечного, но, увы, любимого.
Он не звонил. Что тут еще добавить? Сама я много раз набирала его номер, но клала трубку еще до гудков, понимая, что в одну реку нельзя войти дважды. К концу марта я разделила воспоминания на "приятные" и "мучительные", "мучительные" послала куда подальше, а из "приятных" выдергивала по фрагменту и таким образом выживала. Но когда наступили первые теплые дни и воздух наполнился запахом оживающей земли, насыщенной талыми водами, когда проклюнулась трава, а на островках асфальта беззаботные, как недавно я сама, девочки запрыгали, играя в "классики", когда горожане, поспешно спрятав отдавившую за зиму плечи верхнюю одежду на ватине, надели легкие весенние наряды и вышли на вечерние прогулки по бульварам, тогда тоска моя по Сереже стала почти невыносимой. Я ловила себя на том, что мысленно постоянно вступаю с ним в диалог, пытаюсь представить, где он сейчас. Что говорит? На кого смотрит? Теперь большинство моих городских маршрутов проходило мимо Сережиного дома, и я всякий раз с замиранием сердца поднимала глаза на окна его комнаты, но там никого не было видно.
Накопившиеся переживания нашли неожиданный выход - я начала писать стихи. Они приходили случайно, независимо от места моего нахождения и времени суток, художественная их ценность была спорной, но зато процесс написания приносил облегчение душе. Сюжеты возникали непредсказуемые, вот, например:

Беден двор мой, дом пустой, высохла гитара!
Не пустить ли на постой бравого гусара?!
Буду пить с ним, коли пьет! Песни слушать буду!
Может, боль моя пройдет, и тебя забуду?!

О гусарах я, конечно, не думала, хотя с приходом весеннего сезона встрепенулись, стали проявлять активность и удивляли своим упорством некоторые юноши, ранее бывшие в разряде моих добрых приятелей. К ним относились два старшекурсника и сосед Антон, младше меня на год. Очевидная его влюбленность была предметом легкого папиного подтрунивания надо мной, хотя сосед ему нравился. Мне же было жаль Антона, потому что уж кто-кто, а я понимала, как это тяжело - влюбиться без взаимности.
 Наступивший май был щедр на солнце и тепло. Все распустилось, зашелестело, защебетало, зажужжало и быстро катилось в сторону лета. Не похолодало даже во время цветения черемухи. Группа наша вот-вот должна была сдать свою "Вассу Железнову", и я до позднего вечера находилась на прогонах в актовом зале ВУЗа, в перерывах любуясь из открытых окон видами весеннего неба над бором и пьянея от майских ароматов. Премьера была назначена на субботу. В пятницу вечером, дома, я разглаживала бесконечные рюши на юбке, в которой завтра должна была предстать в образе старшей дочери Вассы. Мы с папой только что обсудили задание его новой контрольной по истории (он заочно учился на дирижерском отделении нашего института, и я, конечно, всячески помогала ему), папа пошел ужинать, но, не доходя до кухни, остановился и крикнул:
- Я забыл сказать: тебе вчера вечером и сегодня утром звонил какой-то Сергей.
 Я выбежала в коридор:
- Что он сказал?
- Просто просил тебя к телефону.
- А что ты ему ответил?
- Что ты теперь переехала жить в институт.
- Ну, папа!
- Сказал, что тебя дома нет.
- А он что?!
Папа, поддразнивая, повторил:
- "А он что?! "Трубку положил, вот что.
Я уже была в своей комнате и лихорадочно искала телефон, нашла, села на диван, успокоилась... Но номер набирать не стала. И правильно сделала, потому что через десять минут Сережа позвонил сам.
- Добрый вечер. Я не слишком поздно?
- Отнюдь.
- Я не задержу надолго. У меня к тебе просьба, возможно, странная, но сначала вопрос: ты обещания свои выполняешь?
- Стараюсь по возможности.
- Тогда за тобой должок! Помнишь, ты обещала сыграть со мной в пинг-понг?
Действительно, я рассказывала (Господи! Как давно это было!) о том, что занимаюсь настольным теннисом, и предлагала, когда потеплеет, обыграть Сережу на корте в горсаду.
- Помню.
- Время пришло. Корт открыт. Что, если завтра?
- Я не могу.
- Вот ты уже и трусишь.
- Я не могу завтра.
- А в воскресенье?
- Пожалуй, да.
- С утра или днем?
- Лучше днем. Часа в два.
- Отлично! В воскресенье, в два, на корте, - он помолчал, потом спросил. - До свидания?
- До свидания.
"Васса Железнова" стала событием в институте. На спектакль были приглашены важные начальники из управления культуры, присутствовал ректор, много преподавателей и студентов из нашего и других ВУЗов. Зрителей рассаживали на приставные места, но желающих попасть было все равно больше, чем мог вместить зал. Перед спектаклем все участники тряслись, бледнели, холодели, но я не волновалась. Чего бояться? Мизансцены и текст известны - действуй и наслаждайся процессом! Непредсказуемость завтрашней встречи - вот что вызывало мое беспокойство! Зачем ему понадобилась эта игра? Предлог, чтобы увидеться? Почему просто не предложить свидание? В чем пойти, чтобы было и удобно, и привлекательно? Сережа не знал, что каждый год обучения в институте я принимала участие в областных студенческих соревнованиях. Начинала с последнего места, а сейчас входила в десятку лучших. Степень его мастерства была мне неизвестна, но я была бы рада, если бы она оказалась выше моей. Пока я обо всем этом размышляла в перерывах между сценами, спектакль закончился, исполнители вышли на поклон, потом начались поздравления, нас хвалили, а мы радовались. Особенно значимыми для меня были оценки Валентины Владимировны ("Лидочка, я в Вас не сомневалась! Наталья на глазах менялась, и так не прямолинейно получилось, а тонко, штрихами! Да что там! В который раз скажу: в Ленинград Вам уезжать учиться надо! В крайнем случае - в Москву!") и Миши, который пришел со своей девушкой Юлей и, конечно, с Мариком. "Не ожидал, что будет так неплохо", - сказал Миша, и это означало, что спектакль ему действительно понравился. Их мнения поднимали мою самооценку и давали силу для завтрашней встречи.
 В воскресенье установилась идеальная погода для игры. Накануне ко мне пришла спасительная идея ориентироваться в общении с Сережей на лучшее, что соединяло нас во времена "телефонного" периода, новогодние события не упоминать совсем, а отношения выстраивать приятельские. И, возможно, затея эта провалилась бы, но помог сам Сережа. Он тут же почувствовал мой настрой, принял предложенный стиль общения и органично стал его развивать.
И вот уже вскоре мы, как два товарища, объединенных любовью к теннису, обсуждали удачные удары, возможные варианты вращения шарика при подаче, игру на других столах, соседних с нашим. Уровень Сережиного мастерства был средним, он признавал это, не стеснялся своих ошибок и посмеивался над собственной неловкостью. Он вообще был по-мальчишески радостным, доброжелательным, а временами даже неожиданно-застенчивым. Иногда я ловила на себе его пристальный взгляд, но на провокации не поддавалась и твердо держалась приятельской линии. Корт был моей стихией, я раскрепостилась и получала удовольствие от солнечного дня, от игры, а, главное, от того, что Сережа был рядом.
- Играем на счет? - спросила я
- Ты хочешь насладиться победой?
- Пытаюсь выполнить свое обещание обыграть тебя.
- Это уже формальность. Ты - профессионал!
- Увы, нет. Профессионалы у нас в основном в Новокузнецке. Вот там школа! Все кандидаты в мастера! Тренируются каждый день. А я - так, играю для удовольствия.
И все-таки сегодня был мой день: когда мы уже сдавали ракетки, к нам подошел Борис, один из лучших теннисистов города, и спросил, не хочу ли я сыграть с ним партию, пока добирается его опаздывающий товарищ. Это предложение делало мне честь, обычно все мастера играли на отдельном столе, куда дилетанты не допускались. Я вопросительно посмотрела на Сережу, тот утвердительно кивнул и с интересом стал наблюдать за игрой. К нему присоединились еще человека три, потом еще, и постепенно образовалась целая компания зрителей, болеющих, в основном, за меня. Это и вдохновляло, и вводило в смущение. Я, конечно, проиграла, но боролась виртуозно, была технична и легка, поэтому счет оказался не разгромным.
По дороге домой мы делились своими институтскими новостями, он рассказывал о баскетбольных соревнованиях, а я, конечно, об успехе вчерашней премьеры.
- Теперь, наверное, от поклонников проходу нет?
- А то! Отбиваюсь, как могу, - мы подошли к перекрестку перед моим домом, и я стала прощаться.
- Спасибо, что вытащил меня! Я давно уже не получала такого удовольствия от игры!
- С кем? - засмеялся Сережа. - И тебе спасибо за уроки мастерства.
Помолчал и добавил
 - Какие мы вежливые: "спасибо, спасибо".
- Да. А вот и еще одно вежливое слово - "до свидания"
- До свидания, - и он потянулся ко мне за рукопожатием.
Мгновение я стояла в нерешительности, но этого хватило, чтобы Сережа понял, что я боюсь к нему прикоснуться. Он задержал мою руку в своей и заглянул в глаза.
- Видишь, ничего страшного не происходит.
- Нам не страшен серый волк, - пропела я, крепко, утрировано по-товарищески, пожала ему руку, сказала еще раз "до свидания", развернулась и, не оборачиваясь, бодрым шагом отправилась в сторону дома. Но, еще не дойдя до подъезда, стала себя ругать: "Ну и что это был за финт? Что за поспешность такая? Ты думала, он побежит за тобой? Кретинка!
- Ничего я не думала, не знала, что делать, когда за руку взял, хорошо, что убежала, а то бы расплакалась прямо перед ним!
- В подъезде-то реветь и, вправду, лучше! Ну поплачь..."

- Не надо тебе было с ним никуда ходить! Вот ты опять сама не своя! - выговорила мне Марина. – Ну, умник! Нечего сказать! Как все удачно сложилось! Товарища себе нашел, теннисиста! И вежливый такой! Четыре месяца ни слуху ни духу и на тебе! Выполняй, малыш, обещание! А он тебе не сказал, с кем эти месяцы кадрил?!
- Не спрашивала я. Марина, не хочу об этом говорить!
- Ну да! Говорить не хочешь, а реветь - пожалуйста!
- И плакать перестану. И все забуду, и буду ходить веселая.
- И раздавать цветочки, как Офелия в последнем акте! Лида, ты его случайно плавать не обещала научить? Ты ведь кролем занималась! А то он в следующий раз позвонит и скажет: "Малыш, пришло время для плаванья, бери ласты и вперед!" - и ты побежишь как миленькая!
Мы обе рассмеялись, а потом я сказала:
- Я-то побежала бы, да не позовет он!
Но он позвал, позвонил через день и пригласил в кино.
Мы встретились вечером у входа в кинотеатр "Космос". Сережа, красивый и элегантный, как герой зарубежного фильма, ждал меня на крыльце, притягивая, как всегда, взгляды всех проходящих мимо женщин. Вспоминая напутствие Марины ("Ты - лучшее, что есть в его жизни, и он тебя пока не заслужил. Помни об этом!"), я улыбалась и шла, расправив плечи. Фильм был советско-дурацкий. Почти весь сеанс я сидела в напряжении от Сережиного близкого присутствия и ждала, что он возьмет мою руку, но нет. Наши товарищеские отношения продолжались. К концу я успокоилась, подумала: "Что ж, приятели, так приятели! Может, оно и к лучшему!" - и остаток вечера была искренне весела, остроумна и насмешлива. Сереже передалось мое настроение, и, пока он меня провожал, мы пытались поменять сюжетную линию фильма и выстраивали диалоги героев, периодически приседая от хохота над репликами друг друга. Расстались весело и без рукопожатий. Но ночью я опять плакала в подушку, размышляя и не представляя, что мне сделать, чтобы добиться Сережиной любви. Распорядителем и инициатором наших встреч был он. Появлялся и исчезал, когда хотел. В цифрах и фактах о своей жизни говорил мало, например, я до сих пор только в общих чертах представляла, кто его родители, не знала, чем занимается брат. Мне явно не хватало информации, чтобы сделать его образ более земным. Я могла судить по поступкам, но в отношении меня они были противоречивыми, а о других было известно мало. Я пыталась честно решить для себя самой, что же заставляло так убиваться по нему? Внешность? Она, конечно, имела значение, но, если бы вдруг он утратил свою красоту, прошло бы мое чувство? Нет. Ум? Безусловно. Меня восхищало его умение, рассматривая проблему, сразу ухватить суть и, исходя из нее, предсказывать возможную логику развития. Его обаяние? Да. Когда Сережа расположен к собеседнику, невозможно не ответить взаимностью на его искреннее внимание и улыбку. Но главное - с Сережей мне было интересно и радостно, даже когда он просто рядом молчал.
"Если у нас приятельские отношения, то теперь мне самой можно его куда-нибудь позвать", - думала я, принимая после двухдневного Сережиного молчания малодушное решение снова взять на себя инициативу наших встреч. Но, собираясь утром в институт, я по радио услышала фрагмент какой-то медицинской передачи, в которой рассказывалось о различных приемах в борьбе с никотиновой зависимостью. Мое внимание привлек метод "завтрашнего дня", с его помощью я решила избавиться от другого своего привыкания, нужно было прожить без предмета вожделения всего один день, говорить себе: "Я позволю себе это сделать завтра, а сегодня потерплю", - и повторять так ежедневно. Прием сработал, я дожила до субботы, днем Сережа позвонил и позвал в воскресенье к себе в гости.
- Мы с ребятами отмечаем некоторое событие.
- Какое?
- Расскажу при встрече.
- А кто будет? - мне показалось, что он хмыкнул.
- Не бойся! Ты ни с кем из них не встречалась еще.
И опять, как осенью, я шла по тому же маршруту к его дому. Естественно, я все сделала, чтобы соответствовать моменту. Даже папа заметил: "Не знаю, с кем ты встречаешься, но против тебя у него шансов нет! Хватит прихорашиваться, иди уже, а то там дождь собирается, как бы не смыл красоту!" Ливень начался, когда я почти дошла до подъезда. Дверь открыл Сережа:
- Не промокла?
- Нет, успела добежать. А где все?
- Скоро подойдут. Мы пока на стол накроем, идем.
Я пошла за ним на кухню и увидела там высокую статную женщину, которая мыла яблоки.
- Мама, познакомься, это Лида.
- Валентина Михайловна, - представилась она, вытирая полотенцем руки.
Взглянув на нее, я поняла, на кого похож Сережа. Было странно находить его черты на женском лице. Их сходство сразу же вызвало мою симпатию к Валентине Михайловне. С ее стороны предлагалось вежливое любопытство.
- Вы учитесь вместе с Сережей?
- Нет, я от физики далека.
Валентина Михайловна не стала уточнять род моих занятий, зато спросила:
- А статью Сережину Вы уже читали?
- Нет, Лида еще не в курсе. Я как раз собирался рассказать.
Пока мы в его комнате расставляли тарелки на письменном, для этого случая покрытым индийской скатертью, столе, Сережа сообщил, что поводом сегодняшней встречи стала его публикация в Journal of Mathematical Physics. Говорил он об этом, как о рядовом событии, но я понимала, что речь идет о безусловном успехе и им пройдена определенная веха на пути в большую науку. Особенно меня впечатлило, что перевод статьи на английский язык сделал он сам.
- Невероятно! Класс! Чудо! У меня даже слов нет, какой ты молодец! - я искренне радовалась.
Сережа, улыбаясь, следил за моей восторженной реакцией, она ему нравилась и забавляла.
Вскоре пришли однокурсники: Саша и Андрей с Галей, которые недавно поженились. Стол уже был накрыт, мама выпила с нами шампанского за Сережин успех и ушла в другую комнату. Сначала разговор шел о статье, об этапах ее подготовки, о новосибирских научных руководителях. Я впитывала информацию, но, к сожалению, тонкости и нюансы проблем теоретической физики оценить не могла. Галина пыталась переводить для меня некоторые термины на "человеческий" язык, но слов не хватало, и это вызывало всеобщее веселье. Она вообще мне понравилась: милая, доброжелательная, остроумная, а, главное, влюбленная в мужа. Андрей отличался молчаливостью и хорошим аппетитом. Внимания на меня почти не обращал. Зато Александр не мог скрыть своего любопытства на мой счет. Из разговора я поняла, что Сережа с ним почти дружил. Внешне Александр был непривлекателен, впечатление это создавалось из-за слегка щербатого лица, начинающегося облысения и грузности фигуры. Хотя с Сережей они были ровесники, Саша выглядел значительно старше. Вначале он попытался смутить меня прямым вопросом о моем статусе в отношениях с Сережей, но как раз в этот момент Сережа неожиданно попросил подать салат и на некоторое время перевел разговор на тему закусок. Потом в процессе вечера Александр интересовался моим мнением по любому поводу и тем самым обращал на меня внимание всей компании, когда же я задавала ему вопросы об их с Сережей студенческой жизни, отделывался общими словами.
 В конце пили кофе с ликером и коньяком, Сережа убрал верхний свет, включил торшер и неожиданно попросил меня почитать стихи. Теперь игра перешла на мое поле, и я воспользовалась этим преимуществом. В результате покоренные зрители открыли для себя новые имена поэтов и были рады, что, кроме физики, есть еще и лирика.
Когда ушли ребята, я стала мыть посуду, а Сережа мне ее приносил. «Господи! Хочу всю жизнь мыть тарелки с ним рядом, стирать его вещи, готовить ему!» Господь молчал, но я сама себе возразила:
- Готовить, положим, ты не умеешь.
- Научусь!
Мой внутренний диалог был прерван Сережей, который, будто повторяя мгновения новогодней ночи, быстро закрыл кран, резко развернул меня и, не принимая никаких возражений, стал целовать в губы жадно и долго, прижимая к себе плотно, почти до боли. В любой момент могла войти мама, мы оба понимали это, но не в силах были разъединиться. Наконец я слегка отстранила его и спросила:
- Ты - кухонный маньяк? Или тебя возбуждает именно мытье посуды?
- Идем в мою комнату, - но из коридора послышался звук открывающейся входной двери, и на кухню быстрым шагом, прямо в грязных ботинках, вошел коренастый мужчина среднего роста, почти лысый, с большими пакетами в руках, следом вбежала мама.
- Валя, ставь скорее в раковину, капает! Николаич с рыбалки нам привез, - сказал он, показывая на пакеты.
 Мне показалось, что мужчина сильно навеселе.
 - У нас гости? - он быстро оценивающе взглянул на меня.
- Это Лида, - представил меня Сережа и продолжал. - А это мой папа, Андрей Павлович.
- Добрый день, Лида! Вернее добрый вечер! Это не Вы случайно вчера звонили и в трубку дышали?
- Я не звонила.
- Папа, это точно была не Лида.
Родители занялись уловом, а мы зашли в комнату Сережи, и он плотно закрыл дверь.
- Уже поздно, меня ждут дома.
- Сейчас я тебя провожу, - и он, прижав меня к стене, одной рукой обнимая за спину, а другой обхватив затылок, стал ненасытно-нежно целовать мой рот, раскрывая губы языком и добиваясь ответной ласки, которую, конечно, получил. В коридоре Андрей Павлович, оправдываясь, громко и подробно рассказывал, где он нашел грязь, принесенную на ботинках.
- Сережа, - прошептала я, прерывая поцелуй, - Сереженька, уже правда нужно уходить.
Он обнял меня еще крепче, и мы так стояли некоторое время, пока Сережа переводил дыхание.
Улица встретила нас, и без того одурманенных, насыщенным запахом молодой листвы и свежестью после недавно прошедшего дождя. Ноги мои шли домой, а сердце щемило, противилось и хотело остаться с Сережей. Мы говорили о родителях, точнее, об отцах. Я восхищалась блинчиками папиного приготовления, которыми он кормит меня по утрам, а Сережа сообщил, что они с отцом общаются не часто:
- У него много своих дел, работа - он начальник цеха, еще машина, рыбалка. Да и я как-то все занят. Внуки - вот его любовь.
- А кто ему дышит в трубку?
- Какой ответ ты ожидаешь услышать?
- Правдивый.
- Не имею представления.
Прощаясь, я пальцами дотронулась до его лица, погладила губы. Сережа стоял напряженный, с опущенными руками.
- Поцелуй меня, - попросил он, - и быстро уходи!
Я так и сделала.
 
Сессию я сдала на "отлично" благодаря многим экзаменам, зачтенным автоматически. Иначе плакала бы моя повышенная стипендия, потому что все мои мысли были отданы Сереже. Он постоянно приглашал меня к себе, я, зная, чем может закончиться этот визит, под разными предлогами не соглашалась, в свою очередь, тоже звала его в гости, но получала отказ.
Когда экзамены были сданы, Сережа передал мне от Андрея и Галины приглашение отметить это событие.
- Может, чтобы не торопиться, ты отпросишься у своих?
- А где наши молодожены живут?
- У них комната в общежитии, а вообще они из Прокопьевска.
Я отпросилась, сказала, что будем с подругами отмечать сдачу сессии. "Не теряй, голову!" - сказал папа. "Поздно", - подумала я, но обещала и побежала на встречу с Сережей.
 Комната ребят имела типичный общежитский вид и отличалась ото всех остальных тем, что на полу лежал ковер и вместо четырех кроватей стояли, придвинутые вплотную, две. Галя уже поставила на стол тарелки с огурцами, капустой, помидорчиками домашней засолки, Андрей нарезал сало и колбасу и принес кастрюлю с отварной картошкой.
Сережа достал из пакета спиртное, шпроты и мои любимые конфеты "Эстрадные".
Когда мы выпили за предстоящие каникулы, немного поели, выяснилось, что через полтора часа отходит поезд, на котором ребята уезжают домой. Галя, улыбаясь с хитрицой, предложила нам не торопиться и быть здесь, сколько захочется.
- Ключ можно отдать соседям, потом Андрей заберет.
Я не рассчитывала оставаться с Сережей наедине, была смущена, взволнована и от новости этой ощутила скорее тревогу, чем радость. Зато Сережа, судя по выражению лица, был доволен и пытался скрыть это вежливой предупредительностью: "Спасибо! Вы не волнуйтесь, мы еще немного посидим, наведем порядок и отдадим ключ". Но обмануть никого не смог. Галина чуть ли не хихикала, а Андрей отводил взгляд в сторону.
Ребята ушли. Мы молча стояли. Возникшую паузу я нарушила словами:
- Наверное, надо помыть посуду. Но здесь негде... Боюсь, у тебя проблема! - и мы одновременно засмеялись.
 Сережа тут же обнял меня. Я хотела сказать ему, как грустно мне от этих чужих мест, а, главное, от того, что он молчит о своих чувствах, но он так нежно, как ребенок, приклонил голову к моему плечу и даже не целовал меня, а только крепко обхватил руками и прижимал к себе, что я промолчала. Но Сережа неожиданно заговорил:
- Знаешь, той ночью… - я отпрянула от него.
- Я не хочу об этом говорить...
- Ты убежала…
- Я не хочу это вспоминать.
- Что ж, ладно, - он помолчал. - Ты в шахматы умеешь играть?
- Что?! Нет.
- Я научу, - он достал их с полки, расставил на кровати, снял обувь, сел по-турецки и предложил мне расположиться напротив.
 Около получаса мы занимались шахматами: сначала я с удовольствием вникала в подробности правил, потом мы попробовали сыграть, пока я с удивлением не заметила, что выигрываю:
- Ты поддаешься мне?!
он засмеялся:
- Конечно!
- Зачем?
- Хочу, чтобы ты обрадовалась и поцеловала меня наконец.
И, не дожидаясь, когда я к нему подойду, он рывком оказался рядом, обхватил ладонями мою голову и приблизил к своему лицу. В Сереже мне все было желанно. Я глядела ему в глаза и ощущала такое счастье, что трудно было дышать. Поцелуй был бесконечен, но мы как-то умудрились раздеться. Сережа, сильный, нежный, предупредительный, всеми способами демонстрировал свою покорность и полную зависимость от моих желаний. Все, что со мной происходило, имело мало общего с ранее прочитанным в романах. Сережина близость, его нагота, его учащенное дыхание никак не пробуждали во мне эротических настроений, но любое его прикосновение вызывало во мне трепет и зашкаливающий восторг от сознания, что ласкает меня именно Сережа.
Ранним утром мы шли по безлюдной улице в сторону моего дома, и для нас пели птицы. А вечером Сережа позвонил и сообщил, что уезжает через три дня в Новосибирск, а потом в Москву.
- Я думал, что это произойдет позже, но приезжает человек, с которым мне обязательно нужно встретиться.
- Это связано с научной работой?
- И с научной работой тоже. Я буду тебе звонить и писать.
И он действительно звонил. В первую неделю через день, на следующей - два раза. Телефонные разговоры не делали нас ближе, в целях экономии говорили быстро, в основном общими фразами, о чувствах молчали. А потом звонки прекратились, но зато пришел конверт, в котором лежал маленький листочек, на одной стороне большими печатными буквами было написано "Москва", а на другой Сережа предлагал, если хочу, писать ему по адресу: "Главпочтамт, до востребования". О, сколько вариантов ответа складывалось у меня в голове в последующие дни! От пронзительно-откровенных до иронично-оскорбительных. Но ни один из них пред ясными Сережиными очами не предстал.
В середине июля я уехала на обязательную для студентов нашего факультета двухнедельную культармейскую практику. Днем в дальнем селе Чебула отряды ремонтировали клубы, находившиеся в основном в зданиях бывших церквей, а ближе к вечеру ездили с концертами по колониям и выступали перед гражданами, осужденными на разные сроки. Жили мы, и юноши, и девушки, в спортивном зале клуба, волейбольная сетка отделяла женскую половину от мужской, спали на полу на матрасах, кормили собой миллионы мух и, как Павка Корчагин, вечерами с радостью зачеркивали на календаре каждый прожитый день. В результате я повысила свое малярное мастерство, познакомилась с некоторыми сторонами быта заключенных и заработала пиелонефрит, который стал причиной моего досрочного возвращения домой. Весь этот культармеский период в сознании запечатлелся как абсурд на фоне бреда, где абсурдом была сама колониально-концертно-строительная практика, а бредом - мои непрекращающиеся мысленные беседы с Сережей.
"Ждать да догонять - вот мученье!" - говорила моя бабушка. Ах, как была она права! Слава Богу, что мне хоть догонять никого не надо было. Для того чтобы жизнь моя превратилась в муку, хватало и одного ожидания. Я возненавидела телефон за то, что он молчит и за то, что звонит, но соединяет не с Сережей. Я презирала свой почтовый ящик за банальность попадаемой в него информации и отсутствие вестей из Москвы. Я не находила утешения ни в компаниях, ни в чтении, ни в беседах с подругами. Я уже не злилась на Сережу и не ревновала его, а просто тосковала и только что не скулила, как щенок.
- Привет, это я! Я прилетел час назад! - радостно сообщил Сережа.
Шестнадцатое августа. Двадцать три часа пятнадцать минут местного времени. Жизнь вернулась.
- Алё! Ты меня слышишь?
- Да, - я восстановила дыхание. - Как ты съездил? Удачно?
- Всенесомненно! И даже более того! А как ты? Скрытная такая! Не писала ничего! Ты ведь уезжала?
- И уезжала тоже. Так много времени прошло.
- Разве? Всего-то чуть больше месяца.
- У нас разное представление о времени.
- Значит, если я скажу: завтра в час мы встречаемся, ты можешь прийти в два или позже, или раньше?
- Где?
- У меня!
- Нет!
- Да!
Но встреча не состоялась. После завтрака папа присел на диван и, держа руку у сердца, растерянно сказал:
- Болит как-то сильно… Не было так раньше.
Я вызвала скорую, мы уехали в больницу, где врачи определили ишемию сердца, и папу положили в кардиологическое отделение.
- Ты хоть здесь отоспишься, в "тысячу" с мужичками играть будешь. Папа, не расстраивайся!
- Даже и не думаю. Маме позвони! Пусть тапки привезет и все остальное.
- Я сама принесу. Будем гулять с тобой по больничному скверу, когда разрешат.
Мы с мамой, конечно, испугались, хотели вызвать Сашу – он был на каникулах в Белово, - но лечащий врач сказала:
- Ничего страшного не случилось. Прокапаем, подлечим. У мужчин в этом возрасте бывает такое. Волноваться ему нельзя, курить надо бросить, диета...
Это несколько успокаивало, но вид опустевшего папиного кресла все равно вызывал тревогу и желание поскорее увидеть в нем папу здоровым и веселым, как прежде.
Последнюю неделю каникул я почти все время проводила на воздухе: днем с папой, а вечером с Сережей. С папой мы обычно сидели на лавочке возле клумб с настурциями и болтали о пустяках, но однажды он неожиданно сказал:
- Я бы хотел, чтобы ты уехала отсюда. В Москву, в Ленинград! Мне не удалось, но ты должна попробовать!
Когда папе было десять лет, в поисках талантов в нашу область приезжал представитель хора мальчиков при Гнесинском училище и, прослушав Ванечку, был поражен его голосом, долго уговаривал мою бабушку отпустить сына в Москву, но она не решилась.
- Я уже пробовала, ты знаешь! И к чему сейчас об этом говорить, осталось учиться всего год!
- Лида, тебе еще только двадцать лет! Можно добиться, чего хочешь! Я вот в сорок пять учиться пошел! Ты, кстати, замуж не собираешься случайно?
- Это вот вообще не кстати! Не за кого, и не зовут!
- А Сергей этот?
- Какой?! Ой, папа, тебя, кажется, участницы хора пришли навестить! - по тротуару к нашей скамейке действительно шли две женщины, одну из которых, Люду, я уже встречала здесь не раз. Они остались, а я побежала готовиться к очередной вечерней прогулке с Сережей.
Хотя это скорее были не прогулки, а пробежки, (Сережа шел быстро, и на его один шаг моих приходилось несколько) с длительными остановками для бесед и иногда поцелуев в безлюдных местах.
Часто мы встречались в моем любимом, со шпилем и башенными часами, здании главпочтамта. Поздним вечером посетителей было мало, в высоком холле при входе я садилась на выступ одной из ниш и, пока Сережа звонил в Москву, и ждала. "Норильск, пройдите в пятую кабину, Вологда - в третью", - доносились из переговорного пункта призывы телефонистки. Я представляла людей, желающих в далеких городах услышать родные голоса, и радовалась, что мне уже телефонных звонков ждать не нужно. Сережа был рядом, хотя иногда мне казалось, что мыслями он все еще находится в столице.
Сережа не тосковал, не грустил, но временами производил впечатление человека, которому кто-то выдал специальные очки со словами: "Приедешь к себе в Кемеровку - надевай почаще! И увидишь, в какой заднице ты живешь, пока нормальные люди наслаждаются негасимым светом московских окон!" Я была уверена, что этим "кто-то" мог быть Алексей, с которым Сережа в столице почти не расставался. Прежний притягательный для меня искренний Сережин интерес к окружающему, его попытка во всем дойти до сути, стали иногда заменяться ироничной оценкой внешних, очевидных сторон, на которые и внимание-то обращать не надо. Казалось, в его сознании поселилась идея, для воплощения которой нужно находиться совсем не в нашем городе. И вот теперь он пережидал, копил силы и каждый день звонил в Москву, получая таким образом желанный жизненный импульс.
 И все-таки Сережа был рядом, пусть изменившийся, но реальный, живой, а не существующий только в моих воспоминаниях, как недавно во время разлуки. Мы по-прежнему много смеялись, говорили, но на мои прямые вопросы о том, где он был, с кем? Где останавливался? Почему перестал звонить? Я получала ответы, в которых конкретных фактов было так же мало, как сиропа в стакане газировки из уличного автомата. Я могла анализировать, сопоставлять известную мне информацию и пытаться прогнозировать будущие наши отношения, но не делала этого, потому, вероятно, что подсознательно догадывалась - прогноз будет для меня неблагоприятным. Одно я знала точно: пока Сережа не окончит институт - а ему так же, как и мне, оставалось учиться год, - жить в другой город не уедет, и с оптимизмом воображала, каким сказочным могло бы стать для нас это время.
Каникулы кончились, с южных побережий вернулись мои подружки и делились впечатлениями каждая в своей манере. Марина, смеясь, описывала веселые, а порой грозившие опасностями последствия применения динамоприемов с искателями курортных приключений. Вера, когда я пришла к ней, сдержанно сообщила, что скоро ожидает черноморского гостя у нас в Сибири, а потом прибавила:
- Правда, это не Виталий, а его друг, Игорь!
 Оказалось, что властная мамаша Виталия уже давно выбрала другую невесту для сына, и он трусливо скрывал этот факт до Вериного приезда. А Игорю Вера понравилась с самого знакомства, у них была дружеская переписка - и, пожалуйста, он собирается приехать уже не только как друг. Обсуждение подробностей наших с Верой летних переживаний и приключений были прерваны звонком в дверь. "Ах, как не вовремя! - подумала я, усмехнулась. - Надеюсь, это не Алла!" Но по голосу из прихожей догадалась, что пришла именно она.
- О! Лида! Привет! Давно тебя не видела, - и она хихикнула. - Ты случайно не на Мосфильм ездила сниматься?
Честность и открытость - лучший отпор злобствующему оппоненту:
- Алла! Я выполняла важное поручение государства - повышала культурный уровень советских граждан, рискуя собственным здоровьем. Надеюсь, у тебя как у истинной комсомолки подобное заявление не вызывает насмешки? - сказано это было очень серьезно, проникновенным тоном секретаря партийной ячейки.
 Скрытую иронию Алла не уловила и даже начала оправдываться:
- Нет, что ты! Я против комсомола и вообще... ничего не имею. А что за поручение?
 Мне стало неловко, я рассказала о своей практике, в лицах проигрывая некоторые эпизоды. Мы посмеялись и ждали, что поведает Алла, потому что просто так она бы не пришла. И действительно Алла сообщила судьбоносную новость:
 - Я замуж выхожу весной.
- За кого?
- За Дениса Барсукова! Вы вряд ли его знаете. Он старше на пять лет. Смотрите, какой браслет подарил, - и мы восторженно одобрили. - У него в семье все юристы, а Денис – адвокат.
 - Классно! Ты теперь безбоязненно можешь убивать своей красотой наповал, - Алла с постриженной челкой и измененным, более изысканным макияжем выглядела действительно привлекательно. - Он тебе срок до минимального поможет скостить.
- Я-то ладно! А что с вами, девочки, делать?
- А что мы? Нас Бог миловал, в услугах адвокатов не нуждаемся! Вот врачи - это другое дело! Пока папа в больнице лежал, я поняла, что доктор в семье - это очень актуально!
- Что ж, разумно! Вот и я говорю: физика - физикой, а жизнь - жизнью. А папу уже выписали?
- Вчера. А при чем здесь физика?
- Да ладно, Лида! Город наш маленький, а Кортников - личность известная, с ним раз пройдешь, и на завтра все уже обсуждают. Только вот думаю, что по Кемерово прогуливаться он долго не будет.
- Девочки, я вам фотографии с моря покажу, - включилась в разговор Вера, но я оставаться не стала, мне уже как раз пора было собираться на встречу с известной личностью.
 Перед моим выходом из дома Сережа неожиданно позвонил и попросил взять с собой что-нибудь из еды. Я сделала бутерброды с колбасным сыром, нарезала соленый огурец и, пообещав родителям не возвращаться поздно, пошла к месту встречи - в малолюдный сквер обкомовской больницы. Сережа задержался минут на пятнадцать, хотя обычно не опаздывал, пришел взъерошенный и слегка пьяный, что было в первый раз. Более того, он достал из пакета пол-литра водки и спросил, принесла ли я закуску.
- А что мы отмечаем?
- Ничего не отмечаем, напьемся просто так, хотя... повод всегда можно найти. Вот, например, - он открыл бутылку, приподнял ее, произнес. - За начало заключительного учебного года, - и передал мне.
- Нет, сначала ты.
 Он сделал из горлышка несколько глотков и закусил огурцом.
- За все счастливые моменты, которые возможны в заключении! - сказала я и тоже сделала глоток.
- Люблю твой оптимизм! И когда ты вот так на меня смотришь!
- Как?
- Не скажу! - он стал целовать меня, но вскоре внезапно отодвинулся, выпил еще и стал прохаживаться вдоль скамейки туда и обратно.
- Мы с тобой, как дворняги, мотаемся по этому проклятому городу. Пойти некуда! Дыра! Скорее бы уехать!- и опять он выпил.
- В Москву, в Москву! Как у Чехова! - попыталась я иронией снять излишнюю эмоциональную напряженность разговора.
- К черту Чехова! Ну хотя бы и в Москву! Или давай уедем в Канаду?!
Я засмеялась:
- Лучше сразу, как земляк наш Леонов, в открытый космос полетим!
- Я не шучу!
- Так и я - серьезно. Кто нас выпустит из страны? В космос улететь у нас шансов больше, чем оказаться в Канаде. Сегодня только папа рассказывал, что его приятеля даже в Болгарию не выпустили из-за того, что какого-то члена правительства вспомнить не мог. Сережа, пожалуйста, не пей больше и закусывай, тебе завтра плохо будет.
- Да мне уже сегодня хреново! И вчера! И всегда! Здесь нормальный человек жить не может! Ни в этом городе, ни в этой стране! Давай уедем!
Вот я и дождалась! Сережа наконец позвал меня с собой! Мне было без разницы, где с ним жить: в пустыне, в тундре, в заброшенной российской деревне, но желание уехать в Канаду своей невозможностью осуществиться напоминало мне попытку ребенка проникнуть в нарисованный на картинке домик. Сережа продолжал развивать свою мысль об отъезде.
- Лично у меня есть знакомые, которые свалили отсюда и живут там, как люди!
- А почему Канада? Почему не Штаты или Франция?
- В Канаду попасть проще! Шансов больше, а денег нужно меньше!
- Каких шансов?! Сережа! Кто нас там ждет?! Да и я, кроме рублей, никогда других денег не видела и, тем более, в руках не держала! - я допила оставшуюся на дне водку. - Все! Пьянству - бой!
- Лида, ты меня не слышишь!
- Сережа, я обещала сегодня прийти пораньше. Давай поговорим о Канаде завтра, на трезвую голову!
- Лично моя голова трезвая. Я хочу услышать однозначный ответ на мой вопрос: ты готова поехать со мной? - Сережа был уже изрядно пьян.
- Я готова полететь с тобой даже на Луну.
- Нет, не на Луну! Отвечай серьезно!
- Ну, хорошо! Я не знаю ни английского, ни французского языка, в школе учила немецкий, я предпочитаю страны с теплым климатом, а в Канаде холодно, я люблю свою Родину, но с тобой бы я уехала! Ты доволен?
- Что ты любишь?! Родину?! Я не ослышался? Может, ты и партию любишь?!
- Ну, при чем здесь партия? Сережа, пойдем домой!
- Да никуда я не пойду! Родину она любит! Картинки в букваре?! Березки?!
- И березки тоже, но больше тополя!
- А город этот?!
- Его я просто обожаю. Сережа, пойдем, нужно хотя бы позвонить, чтобы мои не волновались!
- Да ты - совок, Лида! Господи! Оказывается, ты просто настоящий, махровый совок!
 Я отнесла эти восклицания на счет водки, не обижалась и хотела поскорее попасть домой, чтобы не волновать папу.
- Жаль, что разочаровала тебя, пойдем!
- Иди! Но знай, если ты сейчас уйдешь, то больше мы встречаться не будем!
- Хочешь, мы вместе дойдем до твоего дома?
- Я повторяю для особо умных: либо мы идем вместе, когда захочу я, либо ты идешь, когда захочешь, но одна.
- Мой папа только вчера из больницы вышел.
- Я уже все тебе объяснил, - он сидел, развалившись на скамейке, и на меня не смотрел.
 Стрелки на часах подходили к двенадцати. Я встала и быстро, почти бегом, направилась в сторону дома.
Папа после таблеток уже спал, мама встретила меня и тоже легла.
Я едва дождалась утра и позвонила Сереже.
- Я, наверное, разбудила тебя, извини. Хотела узнать, как ты?
- Напрасно побеспокоилась. Я в порядке, как и твой папа, надеюсь?
- Да.
- Ну, пока! Всего тебе доброго, Лида! - и он положил трубку.

Глава пятая

"Не везет в любви, повезет в игре в карты", - давно приметил народ. В моем же случае удача сопутствовала в другой игре - КВН. Клуб веселых и находчивых. Находчивостью, правда, в последнее время я не отличалась, скорее, растерянностью, но зато более веселого человека, чем я после расставания с Сережей нужно было умудриться найти! Веселость эта началась внезапно, когда во время моей третьей попытки (их всего было три) объясниться он предложил мне вместо наших встреч заняться фотографией и фиксировать виды родного города. Я рассмеялась и продолжала хихикать даже после того, как Сережа положил трубку. Потом смех прошел, но возвращался иногда в самое неподходящее время и часто по грустным поводам. Окружающие по-разному реагировали на перемены моего настроения.
Брат, с которым после его поступления в военное училище мы виделись редко, не мог понять моей реакции на его рассказы о курсантских невзгодах.
"Лидка, ты зря смеешься! В этой казарме столько кретинов! Некоторые после армии командиров из себя строят, иногда так и хочется в пятак врезать! Сестра, ну хватит ржать! Я серьезно!" "Саша, ты не обращай внимание, это непроизвольно".
Удивлялись мои одногруппники, когда сообщение об очередной смене руководителя курса и назначении нового провинциального гения режиссуры я встретила взрывом хохота, не вникала в причины увольнения предыдущей команды педагогов и безропотно включилась в работу над выпускным спектаклем "Солдатская вдова", где мне, правда, дали одну из главных ролей.
Марина же после очередного моего веселья приобняла меня и сказала:
- Лида! Лидочка, тебе надо поплакать, сесть, прореветься, а то этот твой смех без причины знаешь признак чего?! Так что лучше уж поплачь!
Но плакать не хотелось. Желаний вообще не было никаких, как, впрочем, и сожалений. Вспоминая еще и еще наше последнее свидание, я думала, что, появись у меня возможность вернуть все назад, в своем поведении почти ничего бы изменить не смогла. Родину я и правда люблю. Лет с пяти, когда сидела на репетициях и концертах папиного хора и слушала торжественно-протяжные, тоскливо-щемящие мелодии народных песен, я представляла раздольные поля и речку Волгу, и быстрых коней, и казаков, и ямщика несчастного, и сердце трепетало от чего-то пока до конца неосознанного мною, но уже родного, что вызывало и жалость, и радость одновременно. А позднее Александр Сергеевич и другие любимые мои рассказчики своими сказками и историями в стихах и прозе дали мне понять, что не любить отечества нельзя, и я с готовностью согласилась с ними. "А Сережа, - думала я, - наверное, в детстве другие сказки читал, а может, сразу перешел к условиям задач по физике". Это ироничное умозаключение стало причиной очередного приступа смеха.
 С моей веселухой действительно надо было что-то делать.
- Давай сделаем из нее лимонад, - предложил мне Дима Смирновский, недавний выпускник, а теперь преподаватель нашего ВУЗа, когда я рассказала ему вкратце историю происхождения моего веселого периода жизни.
Вообще чаще его звали не Димой, а Митей или Митенькой. Это ласковое мягкое имя необыкновенно подходило ему. Доброго и ранимого, худенького, с глазами печального ангела, но с чувством юмора одессита-интеллектуала, Митеньку любили все, кто имел сердце. Его же страстью были кинематограф и массовые зрелища. Во время подготовки одного из них (посвящения в студенты) мы и подружились.
- Что сделаем?!
- Англичане говорят: "Если вам достался лимон, сделайте из него лимонад".
- Остроумно, но я не представляю, как это отнести к моему случаю.
- Лида, выходу энергии твоего смехо-психического надрыва нужно дать правильное направление, и я даже знаю какое.
И Дмитрий рассказал, что на областном телевидении ему поручили организовать игру КВН между студенческими командами города.
- Я к тебе, собственно, и шел, чтобы предложить роль ведущей.
- А с кем в паре?
Мы обсудили детали, и я включилась в работу. Митя написал сценарий, придумал задания командам, и мы вместе с ним ходили на репетиции, работали над дикцией игроков, поднимали творческий дух.
Первая игра предполагалась между командами Медицинского и Политехнического институтов, причем и с той, и с другой стороны участвовали только юноши. Медики, к моей радости, выбрали капитаном Мишу Альтшулера. Марика в игровой состав не взяли, он входил в группу поддержки. Но, в принципе, было неважно, какая у тебя роль и чей ВУЗ представляешь, главное - ты в команде и можешь наслаждаться дружелюбием ее участников, их подтруниванием друг над другом, радоваться остроте сочиненной шутки и всегда рассчитывать на уважение к проявлению твоих способностей. Эти райски-свободные отношения сумел выстроить Митя.
Все репетиционное время я находилась в окружении умных, талантливых молодых мужчин. Раньше я знала бы, как этим распорядиться, но сейчас...
- Говорят, когда Бог закрывает окно, он оставляет форточку. А тебе прямо двери распахнул! На, Лида, выбирай не хочу! Какие мальчики! Загляденье! - делала выводы Марина после присутствия на одной из репетиций и, предупреждая мои возражения, продолжала. - Ладно, ладно! Не хочешь сама – дай приобщиться подружкам. Как, например, того усатого зовут из политеха? Если ему усы сбрить, замуж выходить можно! И все-таки, Лида, я тебе советую в лечебных целях хоть в кино с кем-нибудь сходить. Клин клином вышибают! Народ редко ошибается.
Ни на какие "вышибания клиньев" сил у меня не было, но в кино я сходила. После репетиции Митя сказал:
- Я случайно услышал, что ты нуждаешься в целебной силе кинематографа? Давай я выпишу лекарство.
 Он любил выискивать шедевры киноискусства, которые иногда показывались в отдаленных от центра маленьких кинотеатрах или клубах. Как коллекционер в лавке старьевщика мечтает найти подходящий ему экземпляр, так Митя рассматривал газету с афишей в надежде увидеть название фильмов Тарковского, Антониони и других своих любимчиков. В этот раз попалась "Раба любви" Михалкова, которую показывали в клубе Коксохимзавода. Картина эта нам уже была знакома, но, как говорил Митя, "Если фильм заставляет к себе возвращаться, значит, он не такой и плохой". Вместе в кино мы шли впервые. Обычно Митя при наших встречах в институте на ходу бросал: "Ты уже посмотрела ... " И шло название фильма, который я еще, конечно, не видела. "Не пропусти! Это такой сюр!" Или: "На этот не ходи, зря время потеряешь".
 Я побежала домой, чтобы успеть перекусить перед сеансом, и, поднимаясь по лестнице, увидела, как из нашей квартиры выходит Антон. За лето он изменился: стал шире в плечах, загорел, волосы и брови посветлели, в отличие от пробивающихся усов.
- Привет, сосед! Какой ты красавчик! Прямо - орел! Кто дома?
- Мама. Я инструменты дяде Ване вернул.
- Молодец. А где ты так загорел?
- На Шикотане. Со стройотрядом ездил рыбу солить.
 - Здорово! - Антон стоял посредине лестницы и, когда я захотела проскочить, остановил меня.
- Лида, подожди! Послушай, я, конечно, младше, но это всего какой-то год!
- Антон! Я примерно представляю, что ты хочешь сказать, и давай мы эту тему сразу закроем. Посмотри мне в глаза! - я держала его взгляд. - Я тебя очень хорошо понимаю! Сделать. Ничего. Не могу. Мне очень хреново! Ты понял?!
- Да.
- Без обид?
- Да.
- Мы сейчас с приятелем собираемся посмотреть фильм. Хочешь с нами? Хорошее кино как лекарство!
- Когда?
- А вот прямо минут через двадцать.
- Я у подъезда ждать буду.
Внезапное решение пригласить Антона было принято из чувства сострадания, может быть, даже не столько к нему, сколько к себе самой, оказавшейся в подобной ситуации. Сначала я пожалела о своем порыве, но потом решила, что Митя поймет, а Антона это может отрезвить.
В кино я плакала чуть ли не навзрыд. Антон сидел притихший, а Митя сказал, что лекарство действует.
После фильма Антон робко предложил пойти в кафе "Льдинка" - популярное у студентов место, которое находилось на центральном Советском проспекте и представляло собой трехэтажную стеклянную встройку в пространство между стенами двух сталинских домов. В городе это был единственный пункт общепита, где "кафе" к международным соревнованиям по хоккею с мячом написали латинскими буквами. Неоновая вывеска намекала на реальность существования заграничной жизни и создавала иллюзию приобщенности к ней в нашем городе.
- А почему бы и нет? - согласился Митя, а мне было все равно.
В кафе мои непьющие кавалеры заказали мороженое, а мне еще и шампанского. Первоначальная скованность Антона прошла совсем, он в подробностях объяснял нам, почему после этого лета, проведенного на рыбообрабатывающем заводе, на рыбу смотреть не может.
- А если бы рыбка золотая была? - спросил Митя, и здесь мы все дали волю воображению, заветное желание мое непроизвольно мелькнуло в сознании, обожгло сердце, но я вслух я его, конечно, не произнесла.
Митины преувеличения вызвали хохот, и, спускаясь по лестнице, мы еще продолжали смеяться. Я посмотрела вниз и у гардероба увидела несколько человек из Сережиной компании, а потом и его самого. Он держал в руках куртку и смотрел прямо на нас. Встретившись взглядами, мы одновременно кивнули друг другу в знак приветствия. Актерское мастерство в этот раз мне очень пригодилось! Я, все еще улыбаясь, отвечала на вопросы Мити и спокойно дожидалась, когда Антон принесет пальто, но угловым зрением видела, как Сережа получил номерок и, в окружении девиц, поднялся наверх.
- Лида, тебе плохо? - вдруг спросил Митя.
- Почему ты так решил?
- Ты вся белая, - ответил за него Антон.
Я посмотрела в зеркало: действительно, бледность моя была очевидна. "Да, Лидка, не актриса ты", - подумала я.
Пока шли домой, разговор меня как-то отвлекал, но в одиночестве своей комнаты я ощутила тяжесть безысходной тоски. Слез не было, хотелось только орать во всю глотку до скончания сил.
В моменты жизненных неприятностей я обычно не выпиваю. Не из-за отсутствия желания, а потому, что не пьянею, не расслабляюсь, а тоска только усиливается. Но в этот раз я позвонила Марине, она, невзирая на поздний час, прибежала ко мне, и мы изрядно уменьшили мамин запас настоек. Опустошая рюмки одну за другой, я ждала желаемого душевного облегчения, и часа через три, когда открылась рвота и начался озноб, оно пришло. Марина, которая мало пьет, но быстро пьянеет, шепотом, чтобы не разбудить родителей, приговаривала заплетающимся языком:
- Вызываем скорую! Тебя надо промыть! Это отравление, я звоню 03!
Обошлось без врачей. Я три дня не ходила в институт, сбивала температуру, есть ничего не могла, пила воду и чай и постепенно пришла в себя. С физическим выздоровлением стали наконец проявляться первые признаки возвращения здравого смысла: я перестала обижаться на телефон, а, когда на один из прогонов кто-то из игроков привел девицу из Сережиного окружения, я сначала почувствовала радостное любопытство, а в конце репетиции даже забыла о ее присутствии. (Ну, или почти забыла).
Митя ненавязчиво включался в процесс моего восстановления. Его комната в общежитии для преподавателей была местом своеобразного интеллектуально-творческого клуба. Здесь собирались художники разных направлений, поэты, звукорежиссеры, операторы, преподаватели ВУЗов, философы, студенты и даже один психиатр. Я осторожно входила в их круг, а Митя пытался незаметно "постелить мне соломку". Никто на "посиделках" о политике не говорил, не обличал коммунистов, просто слушали музыку, стихи известные и только что написанные, обсуждали новые приемы раскадровки, вникали в тонкости философских теорий, рассуждали о природе Божественного и в тесном пространстве Митиной комнаты ощущали себя жителями мира. Лучшей атмосферы для моего выздоровления сложно было придумать. Представительницы женского пола в этой компании появлялись редко, и я уже через некоторое время поймала себя на кокетливых интонациях при обсуждении теории Фромма и была этому рада.
Постепенно возвращалось ощущение утраченной свободы. Казалось, что жизнь, будто оправдываясь за то, что не дает мне возможности быть рядом с Сережей, предлагает взамен успех, некоторую популярность и череду ярких событий.
На сцене театра оперетты наконец состоялась игра КВН. Перед началом мне сделали профессиональный макияж, прическу с начесом, я стояла в холле у большого зеркала в кримпленовом костюме, в туфлях, которые из-за высоты каблуков больше походили на ходули, и думала, что если Сережа вдруг увидит игру, то вряд ли узнает меня в таком виде. Театр чуть ли не трещал из-за обилия народа, желающего приобщиться к празднику и ощутить вместе со всеми дух дозволенного вольнодумства. Представление показали по областному телевидению, и начальством было принято смелое решение сделать серию подобных передач. Митя счастливый порхал между игроками, уверял, что завтра все они проснутся знаменитыми, и ему верили. Медики с небольшим отрывом одержали победу, Миша тихо торжествовал, а Марик ходил откровенно-счастливый. Объятия, поцелуи, рукопожатия, хохот, звяканья стаканов завершали эту встречу. Расставались ненадолго, впереди предстояла следующая игра, и, стало быть, праздник не кончался.
Через полмесяца, как и планировалось, мы с Мариной слетали на неделю в Литву, с двухдневной остановкой в Москве. Поездка прошла сказочно, как будто нас сопровождал Кот в Сапогах и заранее волшебным способом устраивал успешность любых наших продвижений. Володя, двадцатисемилетний троюродный брат Марины, встретил нас в аэропорту, отвез к себе в маленький домик, в котором жил вместе с мамой в пригороде Вильнюса.
- Вам повезло! Мне новую машину дали, там кабина большая. Я вас в город возить буду, еще ребят на работе попрошу, чтобы по пути и в другие места подбрасывали. Покатаетесь, все увидите!
И мы действительно проехали почти всю Литву на грузовиках и автобусах и увидели уютно-приветливый Вильнюс, старинные улочки городов, множество деревень с костелами и черепичными крышами домов, магазины в Клайпеде, в которых без очереди продавали импортные вещи, и, как мечтали, посмотрели спектакль («Соломенная шляпка») в знаменитом театре маленького городка Паневежеса.
Мы радовались всему, что предлагал новый день: уплетали имбирные и шоколадные пирожные, каких в Сибири никогда не пробовали, пили в гостях домашнее вино из яблок, пели под аккордеон веселого вдовца-соседа его любимую песню про Колю-Николашу, а потом вместе со всеми на литовском про девушку, за которую надо выпить, чтобы у нее не болело сердце.
Путешествуя по Литве, враждебного отношения к себе как к представителям русской нации (перед отъездом нас многие об этом предупреждали) не заметили (ну, может, в магазинах не сразу отвечали на вопросы, и приходилось дольше ждать товар, но это ведь – мелочи!). Провожали нас чуть ли не всей округой, и литовские Володины соседи искренне приглашали в следующий раз приезжать без стеснения в гости уже к ним.
Возвращаясь домой, я смотрела на звездное небо в иллюминаторе и представляла, какой яркой кометой ворвусь в кемеровскую атмосферу в новой шикарной французской шубе, воображала, как случайно мы встретимся с Сережей, и он, потрясенный моим видом, не упадет, конечно, но пошатнется.
Поразительно, но мы действительно встретились случайно. Снежным теплым вечером я возвращалась от Марины и на скамейке увидела двух модных девиц, в одной из которых узнала Лену, мою одноклассницу. Мы обрадовались, наговорили друг другу комплиментов, поделились новостями, решили недолго прогуляться по Весенней. Как экзотическую диковинку, они рассматривали в свете фонарей мою длинную шубу из искусственного меха и экстравагантную шапку с лисьей отделкой, я увлеченно рассказывала о Паневежеском театре и не сразу заметила приближающуюся к нам компанию из трех молодых людей, среди которых был Сережа. Лена узнала в одном из юношей своего знакомого, побежала навстречу и после оживленных переговоров махнула нам рукой, подзывая к себе.
Мы подошли, Сережа стоял чуть впереди и особого внимания на нас, девушек, не обращал, я слегка опустила голову, так, что он с высоты своего роста лица моего, прикрытого мехом шапки, увидеть не мог. Решили прогуляться объединенной компанией. Никто никому не представился, просто гурьбой побрели вдоль улицы. Лена и ее подружка щебетали с незнакомыми мне спутниками Сережи. Он шел справа, смотрел в другую сторону, молчал и по-прежнему меня не узнавал. Почти год назад по этой же улице, но в обратном направлении мы шли в квартиру к Марго! Чтобы понять, как ты действительно относишься к человеку, достаточно неожиданно увидеть его, и первое чувство, которое ты испытаешь или не испытаешь в момент встречи, будет определяющим. О своей влюбленности в Сережу я знала и без этого теста, но потеря самоконтроля, щемление сердца, волна радости, которые я ощутила, сказали о том, что время меня от чувств не излечило нисколько. Постепенно мы вошли в привычный наш прогулочный ритм: его один длинный шаг и несколько моих рядом, и воспоминания о счастливых летних встречах опасно приблизили меня к слезам.
У Драмтеатра Сережа сказал своим спутникам, что ему нужно зайти к другу в соседний дом и стал прощаться. Я подняла голову, наконец посмотрела на его лицо, глаза наши встретились, и безразличие Сережи вдруг сменилось узнаванием, удивлением и промелькнувшей радостью, которую он или не успел, или не захотел скрыть. Сережа опустил взгляд, кивнул мне, слегка замешкался, сказал всем "Пока!" и ушел. С этой встречи в моей душе необъяснимым образом поселилось спокойствие и неожиданная надежда.
Заканчивался предпоследний семестр. Я успешно сыграла роль стервозной соперницы солдатской вдовы в выпускном спектакле, ("Молодец! С самого начала жару дала!" - оценил руководитель курса) и досрочно сдала несколько экзаменов. Успеваемость влияла на распределение. Многие однокурсники боялись маячивших в перспективе разбитых сельских клубов. Увлеченная решением своего главного вопроса - выживания после разлуки с Сережей, я пока о месте будущей работы не думала, предпочитала переживать неприятности по мере их поступления. Некоторые студентки делали ставку на свободное распределение, путь к которому лежал через замужество. Это был явно не мой вариант. Единственный человек, с которым я хотела бы жить вместе, был Сережа, но вообразить его женатым на ком-нибудь и на мне в том числе, я не могла. Жениться, как я понимала, он не собирался (в ближайшие лет десять точно), к свадьбам относился с иронией, и поэтому словосочетание Сережа-жених вызывало у меня улыбку, как если бы на голове у него завязали бантик. Но все-таки иногда я мысленно рисовала нашу семейную жизнь, представляла, как радостно было бы ждать его с работы (с лекций, научных конференций, симпозиумов или даже со школы, где бы он был учителем), слушать впечатления о прошедшем дне, просто знать, что он рядом.
И опять подошла новогодняя пора. Брат мой, как и мечтал, собирался уйти на всю ночь в компанию с одноклассниками, а меня еще задолго пригласили ребята из КВН. Судя по количеству денежного взноса с каждой персоны и по домашним творческим заданиям, намечалось что-то грандиозное. Я отвечала за текстовое соединение всех звеньев праздничного капустника, специально не готовилась, надеялась на ветреную Музу, но, чтобы уточнить количество гостей, их особенности, привычки и предпочтения, встретилась с Мишей.
Мы давно уже с ним не беседовали наедине. Он изменился, стал более уверен в себе, в разговоре предоставлял инициативу мне, а сам внимательно смотрел и слушал. Причина подобных перемен в поведении выяснилась позже, когда Миша сообщил о своем выборе специализации врача-психиатра.
- На ловца и зверь бежит! - тут же сказала я ему. - Доктор, наконец-то я вас нашла! Готовьте лупу, сейчас распахну свою душу.
- Она у тебя и так нараспашку и уже давно!
- Так что ж, лучше запахнуть?
- Это вопрос скорее к психологу, а психиатры, как я понял на практике, в основном алкашами занимаются, горячку белую врачуют. Тебе могу дать только общие рекомендации: прогулки на воздухе и положительные эмоции.


- Кстати, о положительных эмоциях: та проза, что-то типа рассказа, который ты дал мне почитать в последний раз, отличается от всего, что ты писал раньше: какая-то новая щемящая интонация, короткие фразы, мне понравилось. Это что? Влияние твоей специализации?
- Нет. Все проще и сложнее: проще, потому, что писал не я, а сложнее, потому что это сочинения Марика, и он меня убьет, если узнает, что я дал почитать тебе.
- А ты не говори! Марик?! Невероятно! Ты не бойся, я ему тоже ничего не скажу. Хотя очень хочется. Он правда молодец!
- Лида, он не просто молодец, он - хороший и даже не хороший, а лучший! Я никогда не рассказывал тебе, и сейчас не знаю, правильно ли делаю. Мы с Марком вместе с десяти лет, с тех пор, как умерла его мама и он приехал жить к бабушке.
- Господи, Миша!!!
- Да! У него здесь из близких только бабушка, мои родители и я.
- А папа?
 - Отец из семьи ушел еще до рождения Марка. Конечно, есть и еще родственники, но они в Израиле.
- Болтун - находка для врага! Ну и кто из нас психотерапевт?!
- Ты, конечно, ты, Миша! И в следующий раз мы уже будем долго обсуждать мои проблемы. Готовь тонну успокоительного!
 Утром тридцать первого декабря я проснулась с заложенным носом и болью в горле. Температуры не было, но не было и праздничного настроения и идей для застольного творческого задания, выполнение которого я отложила на последний момент. Муза, действительно, ветреная, а может, просто испугавшаяся вируса, не пришла, зато примчалась Марина с предложением взять ее с собой в нашу компанию.
- Со мной?! На Новый год?! Опять?! Марина! Ничему тебя жизнь не учит!
- Наоборот! В одно и то же место снаряд не попадает!
- Почему ты не подумала об этом заранее?
- У меня было три варианта, а в результате я здесь. Ты позвони узнай, ребята не против?
- Не буду звонить, пойдем так. Где один, там и два. Зато мы сейчас сценарный ход в виде диалога сделаем.
Работа пошла, настроение мое поднялось, но простуда не отступала. Через час мы вышли на кухню попить чаю. На столе лежала записка от мамы: "Не хочу тебя будить. Забыла сказать, что вчера просили позвонить: 3-01-89". Номер был Сережин. Удивительно, но я не почувствовала привычно-тоскливого щемления, а только легкую тревогу и возбуждение от предчувствия встречи.
- Позвонишь? - просто задала вопрос Марина, но интонация передала примерно следующее: "После всего?! Опять все заново?! Дура! Ни в коем случае! Но ты ведь все равно сделаешь по-своему! Вот козел!"
Я набрала номер, но трубку никто не взял.
 Расфранченные, в ауре Марининых французских духов, мы приехали на такси к Павлу, студенту из меда, родители которого в безумной любви к чаду не испугались предоставить квартиру для новогодней пирушки. Все двенадцать этажей дома с квартирами улучшенной планировки содрогнулись, когда компания наша песнями и речевками заявила о начале грандиозной (в масштабах подъезда, как минимум) встрече Нового года. Пространство трехкомнатной квартиры было освоено в темпе убыстренной съемки. После успешного новогоднего капустника каждый нашел себе занятие по сердцу: танцевал под магнитофон, пел под гитару, беседовал, курил, пил, ел, целовался и обнимался, искал места уединения (это Миша и Юля), сидел с глубокомысленным видом (это Марик), пытался показывать карточные фокусы (это Марина), боролся с насморком (это я). Вскоре я поняла, что проиграла в этой борьбе, сдалась и ушла домой.
Родители праздновали у соседей, в квартире было непривычно тихо. С температурой под сорок, закутавшись в два одеяла, я пыталась согреться. Раздался звонок. Телефон стоял на кухне, и, чтобы подойти к трубке, нужно было покинуть постель. Из последних сил я совершила этот подвиг и прохрипела:
- Аллё
- Здравствуйте, с Новым Годом! А Лида дома? - вежливо-бодро спросил Сережа.
Не протрубили фанфары. Не заискрился салют. И я не упала и не онемела. Стояла и мерзла. Наверное, из-за температуры импульс счастья до меня ни сразу дошел.
- Да.
- Позовите ее, пожалуйста!
- Это я.
- Я тебя не узнал. Что-то с голосом?
- И с голосом тоже. Подожди, перенесу телефон в свою комнату, - я опять укуталась в одеяла, но озноб усиливался.
- Это ты просил меня позвонить? Что случилось?
- Ничего не случилось, хотя, конечно, случилось многое. И "да"- это я звонил тебе, - образовалась пауза.
- Ты не спрашиваешь зачем? Лида, ты что, научилась ждать?
- Пока всё еще учусь.
- И что? Появились хорошие учителя?
- Сережа… - (как сладко было произносить его имя) здесь я чихнула два раза подряд и не успела продолжить.
- У тебя грипп?
- Возможно. У меня все кости от температуры ломит.
- А лекарство есть? Ты, надеюсь, не одна?
- Ты действительно надеешься, что я не одна?
- Рад, что состояние твое, судя по вопросу, от критического далеко, но, думаю, для длительного общения пока не подходит. Выздоравливай! Ты не против, если я тебе позвоню? Мы ведь по-прежнему приятели?
- Шаг вперед, два шага назад! - прокомментировала я, а потом спросила. - А тебе бы этого хотелось?
- О, как это по-женски! Совсем не твой стиль. О том, что мне действительно хочется, я расскажу в другой раз.
Он помолчал и добавил тепло и нежно:
- С Новым годом, Лида! Пожалуйста, не болей!
- С Новым годом! И ты будь здоров, Сережа.
Наступивший январь был беспощадно-холодным. Некоторые панельные дома (но не наш, слава Богу) промерзали по швам. Густой морозный туман прописался в городе и успешно глушил источники света: днем солнце, а вечером уличные фонари и фары редко проезжающих машин. В такую погоду болеть было не так обидно, а когда прошла температура, то грипп мой стал даже давать некоторые преимущества: я не ходила на консультации, была освобождена от домашних дел и вызывала сочувственное внимание друзей и приятелей. Часто, но ненадолго приходила Марина, была рассеянна и загадочна, а в последний визит, во время разговора о сессии, вдруг невпопад сказала:
- Я, конечно, полная дура! Кретинка! - такая самокритика не предвещала ничего хорошего.
- Что случилось?
- Да дурь случилась и глупость! А может, и ничего еще не случилось, а так, воображение одно.
- Выкладывай давай!
- Вот даже и слов-то не найду, с чего начать!
- Скажи сразу суть!
- Я не могу выкинуть из головы одного человека! Я хочу его видеть! Жду его звонков, - у меня отлегло от сердца.
- Ну, слава Богу! Я-то думала, что ты опять во что-то влипла. И кто это?
- Вот то-то и оно, кто?! Ты только не смейся! - она помолчала.
- Марик!
Вероятно, после недавнего разговора с Мишей новость эта большого удивления у меня не вызвала.
- И как же тебя угораздило?
- Сама не знаю. Я его на том вечере танцевать пригласила. Смотрю: сидит, грустит, дай, думаю, подарок мальчику сделаю, порадую его вниманием и теплом женских объятий. Танцуем, я по сторонам смотрю, задумалась, про него и забыла почти, а он возьми и поцелуй меня! И не слюняво, не робко, а так нормально: коротко, но чувственно!
"Ничего личного, - говорит, - просто способ вернуть тебя в реальность!" Так я после этого поцелуя из реальности и выпала. Мы с ним потом разговорились, он вообще не дурак! Не строит из себя никого! Остроумный и внимательный! Домой меня провожал! Договорились созвониться, и вот жду звонка, как дура!
- Ну что, теперь ты меня понимаешь?!
- Но у тебя-то прынц! А у меня - Марик! Хотя по мне Марик, конечно, лучше, чем твой прынц!
Принц мой во время болезни звонил два раза, разговоры были короткими: в основном он узнавал о самочувствии и желал выздоровления. Мысленно с Сережей я не расставалась никогда: и одевалась для него, и красилась для него, и разговаривала, и ходила, и улыбалась, и... все делала, представляя его рядом, и хотелось, ох, как хотелось увидеться с ним опять в реальности. Но, к своему удивлению, я не проявляла никакой инициативы, не интересовалась, зачем он звонит. Мне как будто сделали инъекцию смирения, и я спокойно ждала, что будет дальше. Недели через две, когда уже была сдана сессия, Сережа сказал, что у него ко мне есть дело, и попросил о встрече:
- Давай на моей территории? Ты не против? Я угощу тебя буржуйским фруктом!
Он меня уговаривал! Что же это у него за дело такое?
 Я пришла днем. Сережа был взволнован, сдержан, приветствовал меня по-дружески, как будто мы расстались вчера. Заметил только: "Ты очень стильная!"
В комнате его ничего не изменилось.
- Что будешь пить? Сухое красное?
- Да.
- А вот и закуска! - он принес нарезанный кусочками ананас. - Как и обещал!
- Вкусно!
- Ешь, тебе после болезни витамины нужны.
- Твоя забота начинает вызывать страх. Фрукт заморский раздобыл! Что ты задумал?! Формируешь преступную банду?
- Точно! И ты в роли наводчицы. Детективы читала вместо подготовки к сессии? Нет, Лида, просьба моя безобидная, но требующая от тебя два геройских шага: встать рано утром и проехать на другой конец города, несмотря на мороз.
- Пойди туда не знаю куда! Давай уже без загадок! Что я должна сделать?
- Ты ничего не должна. У меня практика в школе, завтра первый урок в десятом классе. Я хотел попросить, чтобы ты пришла, послушала меня и сделала замечания.
- Но я ведь, если ты помнишь, физику не знаю! Чем могу помочь?
- Вот этим и поможешь! Попробуешь что-нибудь понять, расскажешь потом, где я был особенно зануден, сделаешь замечания.
Я задумалась.
- Соглашайся! У тебя, возможно, будет шанс насладиться моей беспомощностью!
- Я подговорю учеников, и мы сорвем урок! Нет! Я буду задавать вопросы не по теме!
- Я так понял, что ты придешь?
- Ну, конечно, я приду. А какая это школа? Где?
Сережа рассказал, как туда добираться, а потом мы еще пили чай на кухне, разговаривали обо всем понемногу, но только не о наших отношениях. Он внимательно смотрел на меня и иногда по-доброму посмеивался. У меня было ощущение, что я никуда из этой кухни не уходила и в этой квартире жила всегда.
- Что ты собираешься делать после института? - неожиданно спросил Сережа.
- Работать. Пока еще не знаю где. Надеюсь, что распределение не будет таким уж ужасным, я ведь отличница! Смогу выбирать варианты.
- Из двух зол?
- Почему из двух? Из множества! - мы засмеялись.
- Да, распределения я страшусь! Но, в крайнем случае, всегда есть возможность получить свободный диплом!
- Каким образом?
- Выйти замуж.
- Ах, да! И есть за кого?
- У всякой нормальной девушки всегда есть потенциальные варианты.
- А у тебя?
- Я, конечно, с нормой слабо соотношусь, но думаю, что если займусь этим вопросом, то результат будет!
- Уже есть претенденты?
- Претенденты были и есть. Вариантов нет. Хотя, если соглашусь, могу уехать в Минск с одним престарелым, но талантливым оператором.
- В Минск?! С престарелым?! Сколько ему лет?
- Лет сорок, наверное. Может, чуть меньше. Ладно, все мои тайны выпытал! А что будешь делать ты?
- Скажу завтра.
 Я встала, собрала чашки и поставила в раковину.
- Посуду мыть не буду...
Утром Сережа, в элегантном строгом костюме, встретил меня в школе. Игнорируя любопытно-вопросительные взгляды преподавателей, помог мне снять шубу в учительской и сразу повел в кабинет физики.
 Я села за последнюю парту и, пока Сережа готовился к уроку, наблюдала, как входящие ученики реагируют на практиканта. Девочки, конечно, млели, хихикали и периодически поглядывали на Сережу, мальчики в основном предвкушали возможность расслабиться: как максимум, поразвлечься, как минимум, гонять лодыря.
 После звонка Сережа представил меня как проверяющего, (что у некоторых вызвало недоверчивые смешки), написал на доске "Сергей Андреевич", обратился к классу:
- Это мое имя, - стер его. – Фамилия – Кортников. Я буду вести у вас физику. Несколько уроков. Сегодня первый.
Он быстро написал тему.
- Мы вместе проведем сорок пять минут и за это время...
 Сережа, конечно, волновался, но это заметно было только мне. Скоро стало ясно, что он по-настоящему знает предмет, любит его, многие ребята это почувствовали, заинтересовались и к концу забыли, что он практикант. Конечно, были и те, кто пытался выделиться, разговаривал, но погоду делали не они.
Я любовалась Сережей! Когда дети ушли из класса, сказала:
- В нашей школе таких практикантов не было.
- Ты поняла что-нибудь?
- Я поняла, что ты - талантливый! У тебя бы я физику полюбила!
- Тебе правда понравилось? Они так шумели!
- Это мелочи. С премьерой тебя! Я здесь чуть не лопнула от гордости!
- Спасибо! Хорошо, что ты пришла!
- "Ты только позови, и я не струшу!" – ответила я строчкой из патриотической песни.
- Так и сделаю. Подожди меня, я освобожусь минут через десять.
На улице стало теплей. По дороге из школы мы еще продолжали обсуждать урок в гудяще-дребезжащем троллейбусе с промерзшими окнами и окоченевшими сидениями. От остановки вместе дошли до перекрестка, и я повернула в сторону дома.
- Лида, подожди! У меня к тебе есть предложение. Давай встретимся сегодня в два часа, только, пожалуйста, возьми паспорт.
- А паспорт зачем?
- Без паспорта нас в очередь не поставят.
 При упоминании "очереди" и паспорта мне представились не привычные многометровые зигзаги из стоящих граждан, а существующие бесконечные списки очередников при магазинах на приобретение материальных благ типа мебели, бытовой техники. Записывали в такую очередь в определенное время, и ждать приходилось месяцами.
- В очередь? На что? На ковры? На холодильники? - я видела, что Сережа взволнован, шутить не настроен и с трудом подбирает слова.
- Нет! Какие ковры! Давай подадим заявление.
 - Кому? По поводу чего?
- Заявление в ЗАГС.
 Я стала вспоминать возможные авантюры, связанные с ЗАГСом, но ничего конкретного в голову не пришло.
- Зачем?
Сережа растерялся, но потом продолжил:
- Ну, ты же мечтала о свободном дипломе? У меня целевое место в аспирантуру, после института мы уедем в Москву, ты сможешь заняться, чем хочешь. Я сниму комнату в коммуналке.
Я стала соображать, что стоит за этими словами:
- Тебе зачем это надо? Что ты задумал? Что ты будешь с этого иметь?
- Я буду иметь твое вечное мелькание передо мной.
- И что?
- И все!
- Ты хочешь сказать?!.. - у меня закружилась голова, и я слегка покачнулась.
Сережа быстро приобнял меня за плечи.
- Да! Я хочу сказать - давай поженимся!
И здесь меня от счастья контузило. Сначала на некоторое время исчез слух, Сережа что-то говорил, но я не слышала, а потом пропал и голос, а когда вернулся, то был уже на тон ниже.
- Только ты пока не говори никому! Впереди еще три месяца, успеем, - услышала я наконец.
- Нет! Я так не смогу! - с трудом произнесла я контральто.
- Я обязательно должна рассказать об этом хоть кому-нибудь, иначе просто взорвусь!
Сережа засмеялся и прижал меня к себе.
- Ну, расскажи какому-нибудь надежному человеку, если такие вообще есть. Не хочу, чтобы весь город о нас болтал! И родителям скажем позднее!
В счастливом бреду, опасаясь нечаянно взлететь, я дошла до дома и, только увидев в коридоре папу, вспомнила, что мы договаривались сегодня купить мне кольцо.
- Лида, ну наконец-то! Ты куда исчезла с утра пораньше? Не раздевайся, нас уже Тамара Владимировна ждет.
 В ювелирном магазине "Кристалл" мы прошли через служебный вход к товароведу - слегка полной женщине лет сорока пяти, вид которой свидетельствовал о том, что жизнь удалась. Из множества золотых изделий, которые она нам принесла, мне понравилось недорогое, но милое кольцо с двумя маленькими круглыми хризопразами в центре, по разным сторонам дужки. Это было мое первое украшение из драгоценного металла.
 Папа одобрил выбор, а пока он оплачивал покупку, я вышла в торговый зал, где продавцы скучали перед голыми прилавками. Весь ассортимент составляли однообразные обручальные кольца, купить которые можно было только по приглашению из ЗАГСа. Я рассматривала золотые ободки и, как ни старалась, не могла представить их ни на своей руке, ни на Сережиной. И вообще, все, что относилось к свадебному антуражу, не вызывало во мне трепета предчувствия этого события. Воображение мое не рисовало никаких картинок, где бы мы с Сережей были в роли жениха и невесты. Его предложение, хотя и принесшее мне небывалую радость, вызывало вопросы своей неожиданностью. Я понимала, что счастливое будущее само по себе является редко. Чтобы оно состоялось, надо каждый день терпеливо тянуть его из настоящего, наводить "мостики", прокладывать "тропки" из обсуждений, планов, из реальных малых дел. "Завтра" вырастает из "сегодня", и временная разница между ними достаточно условна. Пока "строительного материала" для создания совместного будущего Сережа дал мало, о своих чувствах напрямую ничего не сказал, и, когда я с паспортом шла на встречу, у меня вопросов и сомнений было больше, чем планов и желания действовать.
Сережа стоял рядом с площадью Пушкина, у входа в ЗАГС.
- А я уже пошлину успел оплатить.
- Пошлину? Кому?
- Государству. Ну! - он окинул меня взглядом, - пойдем!
Написав заявление, мы стали обсуждать с сотрудницей дату и форму предстоящей регистрации, и здесь мне стала очевидна серьезность Сережиных намерений. Он мягко пресёк мой шутливый настрой, обстоятельно-вежливо отвечал на вопросы любопытно-внимательной работницы ЗАГСа и принимал решения: "Да, хотим, чтобы регистрация была торжественной"; "Нет, не боимся, что будем маяться, мы не суеверные"; "Шестое мая подойдет".
- Как раз день рождения Алексея! Сделаем ему подарок! - это было сказано уже мне.
 В ЗАГСе нам выдали талон на право приобретения товаров в магазине "Невеста" (некоторые молодые люди специально подавали заявления, чтобы иметь возможность купить там дефицитные вещи). При выходе Сережа отдал его мне со словами:
- Ты, конечно, посмотри, что там есть, но, если выбор тебя не устроит, я поговорю с мамой.
- А чем занимается твоя мама?
Сережа остановился и внимательно смотрел на меня.
- Ты хочешь сказать, что не знаешь, кем она работает?!
- Но я действительно не знаю. Мы никогда не говорили об этом.
- Лида! - он неожиданно обнял меня.
- Невероятно! Обычно первое, что узнают обо мне девушки, это место работы моей мамы, - он усмехнулся. - Она управляющая областным Росстекстильторгом.
Я, конечно, поняла, что это связано с дефицитами, но не представляла масштабов ее возможностей.
 Как только мы покинули ЗАГС, наступило время чудес. Я не узнавала Сережу: с его лица исчезло выражение привычной отстраненности, а теплый и внимательный взгляд постоянно искал встречи с моим и задерживался, когда находил. В конце Пушкинского бульвара Сережа вдруг остановился:
- У тебя ресница на щеке, - склонился, дуновением смахнул ее и поцеловал меня, а, когда мы пошли дальше, я заметила, что Сережа пытается подстроить длину своих шагов под удобный для меня прогулочный ритм, и старание это вызвало во мне трепета не меньше, чем поцелуй.
Мы подошли к зданию Главпочтамта.
- Давай зайдем ненадолго, мне нужно позвонить.
- В Москву?
 - В Москву позже, сначала в Новосибирск.
Я опять сидела на своем привычном месте в нише, обалдевшая от событий этого дня, и пыталась понять, почему так переменился Сережа. Четыре месяца молчал и вдруг - поженимся! Когда он это решил? Говорил ли кому-нибудь о нас?
Сережа вернулся.
- Ты, наверное, расстроишься, но я должен уехать через четыре дня. Это по делу. Всего на неделю! Я уже давно договаривался с новосибирскими ребятами.
"Ну, неделю, конечно, можно потерпеть", - подумала я, и вдруг меня как обожгло - из-за внезапного невероятного Сережиного предложения из головы совершенно вылетело, что я сама после каникул, то есть совсем скоро, должна уехать в Новокузнецк на преддипломную практику. Я сказала об этом Сереже.
- Надолго?
- Месяца на два.
- А поменять на Кемерово можно?
- Здесь таких коллективов нет. Заявку подавали еще в начале учебного года. И сейчас уже мало времени осталось, - у меня от подступивших слез перехватило дыхание.
 Я с ужасом думала о предстоящей разлуке.
- Лида! Ты собираешься заплакать?! Только не сегодня!
Сережа быстро завел меня в свободную кабину переговорного пункта и стал поцелуями ловить зарождающиеся рыдания, не давая им вырваться наружу. Страстная волна от прикосновений его губ (сколькими ночами я мечтала о них!) перекрыла собой все другие эмоции, я целовала его в ответ и от наслаждения и счастья утратила чувство реальности. Очнулась, только когда дверь открыла худенькая старушка со словами:
- Деточки, меня в эту кабину направили, дочка сейчас звонить будет.
Следующие два месяца были наполнены разъездами, расставаниями, встречами, знакомствами, ожиданиями, мечтами, любовью и работой.
Я проводила Сережу в Новосибирск. Из-за задержки автобуса приехала всего за пятнадцать минут до конца регистрации рейса и бегом бросилась к Сереже. Он взволнованный шел мне навстречу.
Все дни до его отъезда я провела в тихом помешательстве от счастья. Я знала, что Сережа лучший, но даже не представляла насколько! Ничего особенного не происходило: мы сходили в кино, ("Старое ружье", французская картина с Филиппом Нуаре в главной роли. Страшный фильм. Но мое счастливое воспоминание), гуляли, случайно попадали в гости к каким-то его приятелям. И где бы мы ни очутились, центром Сережиного внимания оставалась я. Он был заботлив и предупредителен, серьезно-нежен и бесшабашно-весел, интересовался моим мнением по разным поводам, звонил по любому пустяку. Возможности надолго остаться наедине нам не представилось, домой ни к нему, ни ко мне мы не заходили, но зато Сережа познакомил меня со своими племянниками-дошколятами, с братом и невесткой. Мы провели в их однокомнатной квартире тихий семейный вечер, и это было еще одно свидетельство серьезности Сережиных планов.
 Я не стеснительный человек, привыкла быть в центре внимания, которое обычно сама же организовывала и сама же им управляла. Нынешняя ситуация моему контролю не поддавалась, распорядителем был Сережа, и от теплого его отношения, от его заботы, во мне стали зарождаться робость и застенчивость. Тогда, в аэропорту, он, прощаясь, стал принародно целовать меня, и я, к своему удивлению, растерялась. Мои важные, заранее заготовленные слова сказаны не были. Зато Сережа успел мне сообщить, что попросил Александра встретить меня в Новокузнецке.
- Саша сам из Кузни, живет с родителями, в это время как раз будет в городе, поможет тебе устроиться, - он провел рукой по моей щеке.
- Не вздумай плакать! Иди, я хочу посмотреть тебе вслед!
С пеленою слез на глазах я направилась к выходу и, (классика!) не заметив дверное стекло, врезалась в него на ходу! Я обернулась и долго потом вспоминала Сережин сочувственно-смешливый взгляд.



Глава шестая

 Держать слово, данное Сереже, было тяжело, но я делала это и никому не говорила о его предложении. Наконец, когда с каникул вернулась Марина (была у приятельницы в Томске), решила доверить свой секрет ей. Начала не сразу. Глядела из окна ее комнаты на угол запорошенной инеем узорной ограды детского сада, на свисающие серебристые ветви берез, краем уха слушала рассказ о томских похождениях и пыталась представить ее реакцию на мои слова.
- Лида, ты меня не слушаешь. Что-то случилось? Тебе опять твой позвонил?
- А тебе твой позвонил? - оттягивала я сообщение своей новости.
- Ну, положим, он не мой. Пока. Позвонил сразу же, как я приехала. Только зашла, и звонок! Как чувствовал! Мы с ним сегодня в кино договорились сходить.
- На "Старое ружье"?
- Точно!
- Хороший фильм!
- Ты что, с Кортниковым смотрела?
- Да. Мы с ним заявление подали, - в отличие от меня, Марина сразу же уловила связь между понятием "заявление" и необходимо следующим другим…
- В ЗАГС?!
- Да.
Марина затихла и неожиданно заплакала. Реакция ее меня озадачила. Я, честно говоря, ждала восторгов, удивления, радостных расспросов о подробностях.
- Марина! - я приобняла ее - Что? Почему?
- Сама не знаю, что на меня нашло! - она вытерла слезы. - Ну, расскажи, как все случилось.
Я, конечно, рассказала.
- Ты только не говори никому.
- А почему это тайна?
- Сережа попросил, не хочет, чтобы весь город наши имена склонял.
- Что ж, в какой-то степени его понять можно. Все обалдеют.
- Мне самой во все это верится мало. Знаешь, я даже планов пока никаких не строю, боюсь, наверное. Живу одним днем.
- Может, так и надо, - Марина помолчала. - Да! Никогда бы не подумала, что Кортников способен на такой шаг. Герой! Как в романе.
Ранним утром на железнодорожном новокузнецком вокзале меня встретил Александр. С видом сосредоточенного партийного работника он шел по перрону в дорогом, ладно сидящим пальто и ушанке из сурка, внимательно вглядываясь в женские лица. Я помахала ему рукой.
- Лида, здравствуй! Я бы тебя искал до вечера! Ты изменилась!
- А я тебя сразу узнала! Думаю, кто это шагает так важно? Конечно же, Александр! Спасибо, что ты встретил меня! Я в центре в Кузне была, а вот район ЗАПСИБА вообще не знаю. Расскажи мне, какой автобус туда идет, и я доберусь сама.
 - Как много слов! Мы сейчас идем завтракать, мама блинов напекла, а потом я тебя провожу. Без возражений.
Мы добрались до места моей практики только к обеду. Сначала вместе с мамой Александра, приветливой, опрятной, чуть грузной женщиной, пили чай из тончайших фарфоровых, с золотыми ободками, чашек в большом зале четырехкомнатной сталинской квартиры, потом проснулась младшая семилетняя племянница Саши, белокурая непоседа Машенька, присоединилась к нам и неожиданно сразу же прониклась ко мне доверием и симпатией. В результате, несмотря на смущенные возражения Сашиной мамы и протесты самого Александра, Маша отпустила меня только после того, как мы сделали с ней уроки по арифметике и чтению, причем обе остались довольны и процессом, и результатом.
Район ЗАПСИБА не вызвал во мне никаких эмоций: в основном пятиэтажные жилые коробки, расставленные параллельно и перпендикулярно прямым широким улицам. Зато Дворец Культуры, который и был местом практики, архитектурно отличался от всех ранее видимых мною зданий подобного типа и поражал светлыми пространствами холлов, зимнего сада, размерами зрительного зала, сцены и количеством комнат для занятий коллективов. Все это мы рассмотрели с Александром, пока ждали художественного руководителя. Он задерживался.
- Ты иди, Саша. Мне кажется, что это надолго.
- Я должен убедиться, что тебя поселили в нормальное место.
- Не бойся, я себя в обиду не дам! Я девочка боевая! Во всяком случае, была до недавнего времени.
- А что я скажу Сергею? Где ты живешь? - он впервые за все это время упомянул имя своего друга.
- Я позвоню ему сама. Спасибо тебе! Я как будто у родственников побывала!
- Позвони, как устроишься! В гости заходи! Мама с Машкой будут рады!
- Ну, конечно! Спасибо за приглашение! И вообще спасибо за все!
Меня поселили на первом этаже женского рабочего общежития в однокомнатный номер. Я огляделась: в прихожей - ржавая раковина, тумбочка, на которой стояла одноконфорочная с заскорузлым налетом обгоревшего жира электроплита, ободранный и тем самым раскрывающий свое древесно-стружечное происхождение платяной шкаф. Зашла в туалет: унитаз был на месте, но без сливного бачка, зато рядом стоял эмалированный тазик с синеньким цветочком. Над унитазом на стене от предыдущих жильцов осталась надпись, сделанная зеленым карандашом: "Смывай, не забывай!" В комнате стояли две железные панцирево-сетчатые кровати с ватными матрасами, стол и три стула. Дверь между прихожей и спальней отсутствовала. Здравствуй, самостоятельная жизнь!
Болезненного вида комендантша выдала мне постельное белье и познакомила с правилами проживания. "Запрещается" было ключевым словом этого документа. "Ну и пусть, - подумала я, - ко мне это отношения не имеет! Лиц мужского пола я приводить не собираюсь ни до девяти вечера, ни после, так же, как и распивать спиртные напитки". Кто позднее произвел на меня впечатление, так это дежурные бабушки Надя и Валя в проходной! С наглым любопытным взглядом в упор, с обращением ко всем на "ты", бабушки эти с молодой прытью рыскали по комнатам в поисках задержавшегося гостя мужского пола и получали наслаждение от ощущения своей власти и созерцания позора, который испытывали пойманные с поличным. Баба Надя и Валя, вспоминает ли вас хоть кто-нибудь добрым словом?!
До ночи я наводила порядок и заснула с чистой совестью и в чистой комнате. Утром ко мне подселили Викторию Морозову, мою одногруппницу из Прокопьевска, которая тоже приехала на практику.
Я обрадовалась. С Викой у нас были теплые приятельско-деловые отношения. Она считалась на нашем курсе красавицей (обесцвеченная длинноволосая блондинка, всегда ярко накрашенная, с миндалевидными зелеными глазами, тонкой талией и широкими бедрами), подходила под амплуа "героиня" и старалась соответствовать ему и на сцене, и в жизни. Виктория была старше меня на два года, вела себя как женщина, опытная во многих сферах, в том числе и любовной. Училась она средне, но по предметам специализации получала пятерки. Особенно отличалась в актерском мастерстве. Новомодных режиссерских теорий не признавала, чтила Станиславского и на сцене быстро перевоплощалась в образы гордых, неустрашимых, прямолинейных женщин. Ко мне, как к отличнице, относилась уважительно, часто советовалась в поисках режиссерского замысла, в житейских вопросах считала наивной тепличной идеалисткой, как женщину, а тем более соперницу, не рассматривала вообще. К жизни в общежитии она привыкла и условия нашего номера показались ей сносными.
- Ты, как погляжу, углы уже повыметала. За мной должок! А в клубе уже была? Руководителя своего видела?
Руководители у нас с Викторией были разные: базой моей практики был детско-юношеская театральная студия, а у нее - взрослый коллектив народного театра.
- Нет, только худрука. Сегодня велел прийти к десяти. Уже надо бежать.
 Начались рабочие будни. Режиссер-руководитель Валерий Геннадьевич во время знакомства сказал, что времени в обрез, через месяц с небольшим мы должны сдать спектакль-сказку "Недотрога", уже и билеты проданы по школам, а пока еще работа в начальной стадии застольного периода.
- Короче, составляй график репетиций, знакомься с ребятами - и на площадку!
- А замысел?
- Кто у нас на практике? Вот и замышляй! А я позже посмотрю, проклевывается что или нет.
 Дело свое я любила, и с детьми (возраст их был от девяти до шестнадцати) мы быстро нашли общий язык, ребята после школы мчались в клуб, ждали репетиций, увлеченно занимались и тренингом, и работой над ролями. Валерий Геннадьевич вмешивался редко, решал в основном организационные вопросы: обеспечивал костюмы и декорации. Рассказывали, что когда-то он был актером (бил своим видом женщин наповал, при этом в Дон Жуанах не числился), теперь уже много лет вел детскую студию. Мы с ним ладили, вопросов лишних он не задавал, говорил по делу, производил впечатление человека надежного, хотя любил выпить. (Жена его, заведующая буфетом ДК, красивая брюнетка, преданная ему, тщетно старалась контролировать эту его любовь).
Через неделю он сообщил, что решили делать спектакль на два состава: детский и взрослый
- Так что работа тебе прибавилась. Думаю, ты справишься. Не боишься?
- Нет! Я с участниками самодеятельности общалась, можно сказать, с грудного возраста. Папа у меня хором плавильщиков руководил, мама концерты вела, со мной бабушка нянчилась и носила в клуб, к маме на кормление.
- Любовь к самодеятельности впитала с молоком матери?
- Получается так, - мы засмеялись.
Но через несколько дней мне стало не до смеха. Пришлось у корифеев коллектива отвоевывать право на свое видение постановки. Я попробовала все методы: и убеждение, и показа, и сравнения - но признали они меня, только когда я поставила сложную сцену с кулачным боем и элементами фехтования. После достигнутого единогласия репетиции стали приносить удовольствие, правда, и сил я тратила немало. Но зато их оставалось меньше на тоску по Сереже. Мысленно я продолжала общаться с ним и представляла реакцию на события и свои поступки. Он вернулся из Новосибирска, и мы два раза разговаривали по телефону. Я в общих чертах описала ему "красоты" жилья, свои занятия, сообщила название улицы, а номер дома не могла вспомнить. Сережа о себе говорил мало, в основном задавал вопросы, был в хорошем расположение духа и всячески подбадривал меня, что действительно было мне необходимо для выживания в новых условиях.
На устройство быта у меня да и у Вики не хватало ни сил, ни времени. Она тоже до позднего вечера занималась своим выпускным проектом - литературно-драматической композицией к Мартовскому празднику, поэтому, когда мы усталые приходили в комнату, были рады своим кроватям и чаю с сухарями. В течение дня питались, в основном, в столовой, из-за отсутствия холодильника продукты длительного хранения не покупали да и деньги экономили. Перед сном развлекали друг друга откровенными разговорами. Вика в подробностях описала мне историю своей первой страсти к женатому летчику, которая могла, на мой взгляд, лечь в основу эротической драмы. Я, конечно, говорила о Сереже, о его уме, красоте и своей любви к нему. Вика слушала с недоверием.
- Ты у нас натура поэтическая, склонная к преувеличениям. А в жизни все проще: деньги, власть и страсть!
 В один из вечеров, когда мы уже, отпив чаю и откушав хлеба с салом (Вика в выходные привезла из дома), готовились пораньше лечь в кровать, в дверь постучали, и тут же бесцеремонно ворвалась баба Надя.
- Лида кто? - с любопытством рыская глазами по комнате, спросила она.
- Я.
- Брат есть?
- Есть. Что-то случилось?! - я испугалась.
- Случилось. Приехал он. Иди к проходной, - она ушла.
- Это очень странно! Никто ко мне без предупреждения приехать не мог! - я накинула халатик поверх пижамы. - Может, это Гена, мой двоюродный, он шофером работает. Вдруг поесть чего привез?
Вика, с бигудями на голове, после умывания кончиками пальцев вбивала крем в лицо.
- Хорошо бы.
Я выбежала в коридор и обратила внимание на собравшихся у проходной пять или шесть обитательниц общежития (обычно в это время, кроме дежурной, там редко кого можно было встретить). Причина женского скопления стала очевидна, когда рядом с входной дверью, на фоне стены, крашенной синей масляной краской, я увидела Сережу. Он светился одной из своих чарующих улыбок, при этом в глазах таилось и озорство, и легкая ирония, и скрытая напряженность. Не знаю, откуда здесь появились женщины, скорее всего, остановились, когда возвращались с работы или шли мимо по коридору, но теперь уходить из проходной не спешили; кто почту проверял, кто тихо переговаривался друг с другом. В упор Сережу они не разглядывали, но периодически, как бы невзначай, окидывали взглядом, в котором восхищения было не меньше, чем любопытства. Я сама в очередной раз обалдела от его стройности и красоты, да еще одет он был в шикарную длинную бежевую дубленку, таких даже в кино не показывали. Позже рядом я заметила Александра, с большими пакетами в руках.
- Вот, Лидочка, братик твой, - елейным голосом заговорила баба Надя, а сама пристально смотрела за моей реакцией. - Я ему говорю, что ж так поздно приехали-то?! Правила у нас строгие, до девяти и не позже. А сейчас- то уж девять почти!
Я стояла, потрясенная невероятным явлением Сережи, и неестественно улыбалась. Он, вдоволь насладившись моментом, наконец взял инициативу на себя и тоном человека, наделенного властью, но по-доброму расположенного к собеседнику обратился к дежурной:
- Надежда Николаевна, я правильно запомнил Ваше отчество? Мы приехали из областного центра, добирались пять часов, но здесь долго задерживаться не собираемся, - он сделал паузу и посмотрел на бабу Надю, как удав на кролика, - уйдем в одиннадцать.
И, о чудо! Она кивнула головой и, удивляясь сама себе, растянула губы в улыбке.
- Ну, раз издалека, то чего уж, посидите до одиннадцати.
В проходной все притихли. Баба Надя спохватилась и металлическим голосом добавила:
- Запомните! Ровно в одиннадцать и ни минутой позже в общежитии вас быть не должно.
 - А иначе ты превратишься в тыкву, - уже шагая по коридору, сказал Саша.
Надо ли описывать, какое впечатление произвел приход мальчиков на Викторию?! Я не успела ее предупредить, и Сережа с Александром стали редкими людьми, увидевшими Вику без раскраски. (Потом в туалете перед маленьким зеркальцем она быстро вернула красоту на прежнее место, мне наводить макияж времени не было, и пришлось оставаться бледной тенью на фоне Вики. Хорошо еще, что голова была чистая).
- Как вы нашли меня? Ведь на этой улице не одно общежитие?!
- Нам повезло, первое оказалось твоим, - сказал Саша, а Сережа внимательно осмотрелся и спросил:
- Ну что? Ты получила удовольствие от самостоятельной жизни? Да! За свободу нужно платить!
- Я не к свободе стремилась, а к самореализации! Вы голодные? А у нас только чай и хлеб с салом!
- Мы примерно так и предполагали! Саша, доставай!
Мальчики стали вытаскивать из пакетов с надписями "Marlboro" и "Kent" (у фарцовщиков каждый стоил, как дорогая сумка) коньяк, сухое вино, конфеты, финики, икру, сыр, маленькие огурчики в банке, сервелат и красную соленую рыбу (как же без нее!).
Вика от удивления на некоторое время вышла из своего образа героини и просто сказала
 - Ни фига себе! Целый пир! - реакция была правильная и сразу стала пропуском Вики к приятельским отношениям с ребятами.
Мы пировали, а я сидела рядом с Сережей, в предчувствии скорой разлуки, следила за временем, и даже спиртное не могло меня расслабить.
Сережа подошел к окну и попытался его открыть - рама оказалась прибитой гвоздями. Он отворил форточку. Саша наблюдал за его действиями.
- Пролезем, - сказал он, - надо посмотреть, не высоко ли там?
Сережа высунулся в окно:
- Нормально! Достанем! Девочки, вы не против, если мы заночуем у вас? - при этом он смотрел на Вику, моей реакцией не интересуясь.
- Попробуйте, - загадочно усмехнулась моя соседка.
За пять минут до одиннадцати я пошла на вахту провожать ребят. Сережа вежливо поблагодарил довольную нашей пунктуальностью бабу Надю (как теперь выяснилось, Надежду Николаевну), я по-родственному прижалась губами к Сережиной щеке (а затрепетала, как от самого интимного поцелуя), и мальчики покинули общежитие, чтобы попробовать вернуться в него через форточку. Сначала они отдали нам верхнюю одежду, а потом десять минут (в полной тишине, чтобы не привлечь ничье внимание), поддерживая и подталкивая друг друга, приноравливались к проникновению. Я заранее расстраивалась, уверенная, что невозможно Сереже, а тем более грузному Александру пролезть в это маленькое отверстие. Удивительно, но они сделали это!
И опять мы сидели за столом, и, хотя тайная ночевка грозила опасностями разоблачения, настроение мое поднялось. Вика была мила с Александром, с Сережей вела себя просто, не кокетничала, а, когда мальчики не видели, показала на него пальцем, подняла глаза вверх и шепнула мне "Ништяк!". Место ночлега ребят мы не обсуждали. "Возможно, вообще до утра не заснем!" - думала я. Но вразрез моим мыслям Сережа сказал:
- Я бы перед сном с удовольствием принял душ!
- В тазике под краном?! - предположила Вика.
- А вы так и делаете?! Другого способа нет?
- На втором этаже душ, конечно, есть. Общий, женский, и не закрывается, - пояснила я.
- На пять этажей всего один душ?! Как это по-нашему! - усмехнулся Александр.
- Есть еще один рядом с нами, но он на ремонте, там недавно пол кафельный меняли и трубы, - сказала Вика.
- Надеюсь, все сделано качественно? Пойду проверю, - Сережа встал и действительно вышел в общий коридор.
 Я выбежала следом. За дверью он взял меня за руку и шепотом спросил: "Где?" Я привела его в полутемную душевую, в которой легкий запах напоминал о недавней сварке. Брели на ощупь, в глубине раздевалки Сережа остановился, и я уперлась в его грудь. Мы стояли несколько секунд, а потом принялись целовать друг друга. Сережа расстегнул мой халат и пижаму, стянул с себя свитер, прижался, и у меня подкосились ноги, и вниз упало сердце. Сняв остальную одежду, разложив ее на полу, мы опустились на колени, и руки мои заскользили, запоминая каждое прикосновение к Сереже. Он лег на спину, обнял меня и, глубоко вздохнув, прикрыл глаза. Губами, почти дуновениями, я ласкала его веки, брови, напряженную шею, скулы, пока губы наши не встретились снова. Откинувшись на Сережины присогнутые колени, в кольце сильных рук, я чувствовала себя, как в маленькой лодке. Мне казалось, что, покачиваясь на волнах, я плыву в направлении, выбранном только для меня, и неважно, куда оно ведет, главное - плыть!
В комнате Александр и Вика, одетые, спали на ее кровати, со стола было все убрано, посуда помыта. Я прилегла на Сережино плечо, и, засыпая, он прошептал:
- Мы лежим с тобой, я - с левой стороны, ты - с правой, как стоят в ЗАГСе. Муж и жена.

Глава седьмая

 Перед Мартовским праздником у меня появилась возможность на несколько дней вернуться домой. В утро моего приезда я застала папу на кухне, в любимых "семейных" трусах, майке и фартуке, отбивающим и маринующим мясо. (Родители ждали к обеду гостя из Саратова, какого-то известного хормейстера). Мы обнялись, и я поняла, что до слез соскучилась и по родителям, и по брату, и по своей родной квартире! И хотя комната моя, как мне показалось, стала еще меньше, я не поменяла бы ее ни на какую другую. Между папиным: "Ну, рассказывай!" - и моим: "Так что к концу месяца спектакль сдам и домой!" - я успела попить чаю с оладушками, уложить волной, как только у меня получалось, кудри на папиной челке, помыть посуду и приготовить салат "Мимоза" по маминому рецепту.
- Повезло тебе с руководителем! Видно, что мужик нормальный! Хорошо, что ты ему ребят не распугала! - сказал в заключение моего рассказа папа.
- Так я стараюсь! Все делаю сама!
- Еще бы не стараться! Ты уже на готовый коллектив пришла, а ему, чтобы люди не разбежались, надо в клубе чуть ли ни жить.
- Как ты? Хорошо бы, и семья еще в клуб переселилась! Пап, да все я понимаю! Просто захотелось, чтобы ты меня похвалил. Мне звонил кто-нибудь?
- Лидушка, детей хвалить - только портить! - он меня обнял. - Звонил Вова-одноклассник. А вот Сергей - нет!
- Он знает, что я уехала.
- И что он за фрукт такой? Что за птица? Покажешь?
- И ни какой не фрукт! Время покажет.
Раздался телефонный звонок, папа взял трубку и сказал:
- Надо же! Это как раз он!
После приветствия и выражения радости по поводу моего приезда Сережа произнес деловым тоном:
- Лида, ты помнишь, жаловалась, что сложно подобрать туфли? Мама договорилась, можно пойти посмотреть. Нас ждут к двум часам в "Скороходе". Бери деньги, и встречаемся на углу, как обычно.
"Бери деньги" было сказано с такой естественной уверенностью в то, что они обязательно должны быть, что я прониклась и чуть ли не пошла искать у себя в квартире место их возможного расположения. Но, увы, таких мест в моем доме не было, как и не было никогда свободных денег. Зато с малых лет я знала, где лежит особый блокнот, в котором столбиком мама записывала фамилии и сумму нашего долга. После аванса или получки деньги возвращали, фамилии зачеркивали, но через несколько дней список возобновлялся и рос до следующей зарплаты. Семейный бюджет наш складывался из того, что зарабатывали родители (маминых 110 и папиных около 250 рублей в месяц вместе с суммой от двух его полулегальных подработок) и моей стипендии (50 рублей). Никаких других источников дохода не было. Экономили на всем, мебель, одежда покупались только необходимые. (Зато с недавнего времени каждое лето старались отдыхать на море в Сочи. Средства на поездку собирали в течение года, и все равно еще приходилось брать в кассе взаимопомощи). Непредвиденная предполагаемая моя свадьба, конечно, сулила затраты, но я не беспокоилась, потому что знала, когда и если дойдет до дела, папа обязательно что-нибудь придумает. В данный момент моих наличных денег хватало только на проживание и дорогу, но, конечно, я все равно решила пойти в магазин, посмотреть, примерить и, если что-то понравится, придержать покупку.
 На место свидания прибежала счастливая от предчувствия встречи, от проявления Сережиной заботы, от сияния таящих сосулек в лучах мартовского солнца.
- Лида, ты прямо светишься! – улыбаясь, сказал Сережа.
- Это от весны... и от тебя! Ты - настоящий? Ущипни меня!
- Нет, давай без мазохизма! Просто поцелуемся, как нормальные люди! - мы рассмеялись и поцеловались.
 - Уже опаздываем! - забеспокоилась я.
- Ничего страшного, если задержимся, - он усмехнулся. - Это же их работа.
В магазине Сережа прошел через служебный вход, а потом вернулся за мной. Через пять минут я сидела в небольшой комнате, и молодящаяся женщина пенсионного возраста приносила мне для примерки импортные туфли. Я не предполагала, что в нашем городе возможно такое разнообразие обувного ассортимента, и слегка растерялась.
- Ты не стесняйся и не торопись! - сказал Сережа, когда женщина вышла за новой партией обуви. - Примеряй, пока не найдешь то, что нужно. Я подожду тебя в зале.
Мне понравились немецкие бежевые с бантиком туфли, стоимостью сорок три рубля, я попросила отложить их, хотя знала, что не приду за ними никогда. Другие варианты были примерно по той же цене.
- Ты выбрала что-нибудь? - поинтересовался Сережа.
- Да. Но заберу завтра.
От этой лжи на душе стало тошно. Я вдруг поняла, что не могу прямо сказать Сереже об отсутствии денег, и впервые остро почувствовала разницу наших материальных сфер обитания. "Но не все же меряется деньгами, - утешала я себя. - И, слава Богу, мы не в мире чистогана живем! (Здесь я усмехнулась). От каждого по способностям, каждому по труду! (И опять усмехнулась). Вот пойду работать и со временем куплю, что хочу! (и я действительно была в этом уверена). Надо только немного потерпеть". И я терпела и ждала.
В моменты наших встреч окружающий мир с его пространствами, людьми, предметами, запахами, звуками замыкался на Сереже, непостижимым образом растворялся в нем. После расставания окружение возвращалось, но казалось неполноценным, лишенным жизненной силы. До дня бракосочетания оставалось два месяца, но мы с Сережей тему эту не затрагивали. Понятия "свадьба", "жених", "невеста", "сваты" мною вспоминались редко и предчувствия радостного события не вызывали, а после посещения обувного магазина я поняла, что мне вообще хотелось бы обойтись без публичной демонстрации объединения наших семей. Моя беспокойная фантазия предлагала варианты реакции родителей Сережи на его сообщение о свадьбе и возможные картины знакомства наших мам и пап. И в каком бы жанре ни разыгрывались воображаемые сцены (от драмы до комедии), суть их сводилась к трудностям взаимопонимания. Особенно ярко я представляла реакцию Валентины Михайловны.
"Сыночек, конечно, жениться рановато, но если ты хочешь... Что ж, расскажи, кто невеста? Каких кровей? Андрей (это к мужу), где там наша горошина, приготовь, пригодится скоро! Почему не пригодится?! Не принцесса?! А кто?!"
Честно говоря, если бы Сережа был моим сыном, я и сама в целом свете не смогла бы найти достойную ему пару. Возможность заботиться о нем, оберегать, лелеять представлялась мне желанной наградой, и я отчаянно надеялась получить ее с согласия Валентины Михайловны. Я знала, что ради него смогу, если не перевернуть мир, то хотя бы немного сдвинуть. Сережа от меня таких подвигов не ждал, его даже не интересовало мое умение вести хозяйство. Да и я особенно не задумывалась о грядущих необходимых будничных обязанностях. Кроме торта "Наполеон" и самых простых блюд, готовить не умела (этим занимались мама и папа), но в нашей семье решала многие бытовые вопросы. Нехватка денег научила меня из минимума мебельных возможностей создавать комфорт, приятный глазу: с двенадцати лет я помогала папе ремонтировать квартиру, (мама обычно на это время уезжала в отпуск, а мы спешили сделать ей сюрприз), за мной был выбор цветового решения стен и формы накатного орнамента, побелка потолков и, конечно, генеральная уборка. Естественно, обеспечение чистоты в квартире, стирка, утюжка белья входили в мои повседневные обязанности. Я неплохо вязала, в портнихи не годилась, но одежду могла починить. (Когда была маленькая, этим занимался папа, он же пришивал к моей форме воротничок и манжеты. Рукодельное мастерство мамы было предметом добрых семейных шуток). В общем, сделав мысленную инспекцию своих умений быть "хозяюшкой", я поняла, что мне далеко до совершенства, (его воплощением для меня была бабушка Стеша, мамина мама. Соседи по улице, на которой она жила, обычно приглашали ее в качестве повара на все массовые ритуальные застолья от свадеб до поминок. Готовила она вкусно, много, быстро и была дотошная чистюля), но не расстроилась, а решила в ускоренном темпе двигать к идеалу.
 После традиционного Сережиного звонка в Москву, обласканные закатным солнцем, мы прогулялись по центру и подошли к моему дому.
- Зайдешь в гости? - спросила я, уверенная в отрицательном ответе.
- Зайду.
- Шутишь?
- Нет. Поесть дадут?
- А то! Накормят, напоят.
- И спать уложат?
- Точно, особенно папа. Уложит - не встанешь! Шучу. Встанешь, но не скоро, - я засмеялась. - Пойдем, все будут рады.
- Все - это кто?
- Кто будет дома.
- А кто будет дома?
- Я сама не знаю. Кого Бог пошлет. Сейчас увидим.
В этот момент с лестничной площадки нашего этажа донеслось трехголосное пение. "Или услышим", - подумала я, поднимаясь в квартиру. У порога мы столкнулись с уходящей пьяненько-веселой компанией из двух папиных хоровиков Геннадия и Владимира и незнакомого мне высокого немолодого мужчины молодцеватого вида. Мы застали их в момент прощания, по-видимому, гостю из Саратова нужно было уходить, но никому, а особенно ему, этого не хотелось. Мама, уловив настроение, предложила гостям выпить "на посошок", увидев нас, не удивилась, а игривым голосом обратилась к папе:
- Иван, у нас еще гости!
- Вижу, вижу!
- Папа, мама, знакомьтесь, это Сережа!
- Сережа, - вмешался в разговор саратовец, - у вас случайно не бас? Давайте еще раз уже с Сережей этот припев с басовой партией? – и, не дожидаясь ответа, высоким голосом запел: "Прощай, любимый город".
 Припев тут же, обнявшись, подхватили Владимир и Геннадий, но папа не дал им допеть:
- Петр Семенович, ты на поезд опоздаешь, тебе еще в гостиницу забежать надо. Ребята, Гена, Володя, последите, чтобы все нормально было, - и, когда гости ушли, обратившись к нам, сказал:
- Что, Сергей, не дали Вам спеть?
- Папа, Сережа не поет.
- А что ты за него отвечаешь?
- Я действительно не пою, но слушал с удовольствием.
- Ты почему к человеку пристал? - вмешалась мама. - Дети, раздевайтесь и к столу, еще не все съели.
- Правда, кто же поет на сухое горло! У нас есть вино, водка, настойки собственного приготовления. Что Вы пьете, Сергей? - поинтересовался папа.
- Спасибо! Все попробую, кроме вина.
- И правильно, вино пусть Лидуся попивает. Угощайтесь: вот холодец куриный, фирменное блюдо нашей мамы, Нины Александровны. Петр Семенович встрял, так мы толком и не познакомились.
- Ой, и правда. Папу моего зовут Иван Георгиевич, - вставила я свое слово. - И сегодня нам повезло, если остались цыплята табака его приготовления.
- Остались, остались! Мама специально отложила для вас с Сашей
- Саша - это мой брат, я тебе рассказывала о нем. Он в училище, увольнение только завтра дадут. Ты ешь, пожалуйста.
- Сначала давайте выпьем за знакомство! - предложила мама.
Все почему-то, не сговариваясь, встали. (Мама оказалась между мужчинами, рост у нее был небольшой, а рядом с ними она казалась совсем маленькой и трогательно-женственной). Когда сели, мама наполнила тарелку Сережи всевозможными закусками. У меня от волнения кусок не лез в горло, я только пила вино. Сережа ел с удовольствием в перерывах между ответами на вопросы родителей, а, поскольку вопросов было не так много, он скоро попробовал все закуски, мамины настойки и внимательно слушал, как папа рассказывал о голодных военных временах своего детства.
- Нас у мамы было пятеро: старший, Николай, ушел на фронт, мне было десять лет, сестрам чуть больше. Мы корову держали, Зорьку, она нас от голода и спасала. По оврагам ходили, траву ей резали. Сами мерзли. Одежонка вся плохонькая, выцветшая, вот, примерно, как Ваша курточка, Сережа. Тогда все так одевались.
Здесь мы с Сережей переглянулись, и я с трудом сдержала улыбку.
- Однажды Зорька объелась белены и стала помирать. Мама говорит мне: "Бери хворостину и гоняй корову по полю, чтобы она бегала, тогда, может, спасем". Помню, сыро, дождь моросит, сил нет, гоню ее, жалею, чуть ни плачу, она мычит… - в этот момент рассказа раздался звонок, и мама пошла открывать дверь.
- Спасли?! - спросил Сережа.
- Спасли.
В комнату вошла нарядная раскрасневшаяся Марина с горящими глазами.
- Я только что с оперетты. Наконец-то все уже позади! Не верится! Шла сейчас мимо, дай, думаю, загляну без звонка наудачу! И, надо же, какое везенье!
 Конечно, она включилась в застолье и поведала о подробностях проведения в оперетте городского вечера и концерта в честь Восьмого Марта, помощь в организации которого засчиталась ей как дипломная работа по специализации.
- Так что я отстрелялась, теперь, Лида, осталась твоя очередь, - Марина закусила соленым огурцом мамину настойку. - Ты там, поди, весь спектакль на себе тащишь?
- Да как-то все само движется, дети хорошие. Только мне очень домой хочется. Марина, не пей, ты же с нее вырубишься сейчас!
- Лида, не заглядывай человеку в рот! - вмешалась мама. - Давайте выпьем за праздник!
Так и сделали.
- Идем, - обратилась я к Сереже, - я покажу тебе свою комнату.
 Мы вошли, и я закрыла дверь.
- Комната, конечно, маленькая, но с видом на небо! Или на небеса? Ты, может быть, еще поесть хотел, а я тебя от стола увела...
- Лида, - перебил меня Сережа, - ты, когда волнуешься, начинаешь много говорить. Все хорошо. Иди, присядь ко мне! На этом диване лежала, когда звонила мне?
Мы поцеловались. Сразу же захотелось продолжения. Сережа глубоко вздохнул.
- Я уже пойду, пожалуй. Проводи меня.
- Не уходи! Не хочу, чтобы ты уходил! Не хочу никуда уезжать! Хочу прилипнуть к тебе и не отлучаться никуда и никогда! Сережа! Останься!
- Это возможно? - я помолчала, а потом продолжила с отчаянием. - Нет. Ну почему?! Почему!!!
- Что с тобой? Это же не последняя наша встреча! Впереди много интересного! Скоро! Совсем скоро!
Сережа попрощался с родителями, на мамино приглашение «Приходите к нам еще» ответил:
- Надеюсь, обязательно приду и не раз, - пожал папе руку, с Мариной не попрощался, потому что она заснула прямо на диване. (А я ее предупреждала!)
В подъезде еще полчаса мы пробовали расстаться. С разных этажей периодически доносилась музыка, смех, (в основном, женский), громкие разговоры - соседи отмечали праздник.
- Весело здесь у вас, - сказал Сережа.
- В подъезде?
- И в подъезде тоже. Вы дома часто поете?
- Очень часто.
- И ты?
- Конечно! С трех лет. Как же без меня!
- Почему я никогда не слышал твоего пения?
- Потому что, когда я с тобой, мне и так хорошо! Не до песен! Других потребностей и желаний нет!
- А у меня, наоборот, одни желания и потребности! Еще чуть-чуть и даже подъездный стрем меня не сможет остановить. Надо действительно идти, - и мы вышли на улицу.
- Завтра приезжает Алексей, соберутся все ребята, - при упоминании этого имени я инстинктивно напряглась, но промолчала. - Я позвоню тебе. Не стой на холоде, простынешь! До свидания.
Я поднялась к себе, мне не терпелось узнать, какое впечатление произвел Сережа на родителей. Удивительно, но восторгов не было.
- Парень вроде спокойный, вежливый, но непростой. Уж очень вежливый, - сказал папа. - Закрытый какой-то, неестественный.
- Долговязый, - добавила мама, - длинноволосый. Необычный! Я другим его представляла.
Идеалом мужской красоты для мамы были актеры Вячеслав Тихонов, Василий Лановой и Роберт Тейлор (в фильме "Мост Ватерлоо"), внешность Сережи не вписалась в заданные параметры, и мама была слегка разочарована. О Сереже я ей рассказывала с начала знакомства. На события моей истории она смотрела с высоты своего жизненного опыта, и оценки наши не совпадали. Хотя мама зачастую была беспомощна в хозяйственных вопросах (почти все покупки, вплоть до ее нижнего белья, делал папа, иногда советуясь со мной), но в людях редко ошибалась, ориентируясь на их поступки и свою интуицию. С тех пор, как мы с Сашей окончили начальную школу, мамины дни шли по отлаженному расписанию: с утра и днем - работа (мама была идеальным сотрудником и партийным активистом); вечером - домашние дела (в основном приготовление вкусного ужина) и перед сном - чтение (она знала всю русскую классику и популярную зарубежную). Времени на чтение уходило немного, но именно оно создавало мамино настроение, давало яркие краски для серых будней и держало маму в романтическом тонусе, открытой для легких флиртов, на которые папа не обращал никакого внимания.
 - С мужчинами нельзя быть откровенной! - утверждала она. - В женщине должна быть загадка! Тайна! Недосягаемость! Твой Сережа понял, что ты без него - никуда, а мужчина должен добиваться женщину! В отношениях всегда один целует, а другой щеку подставляет! (Подразумевалось, что папа, конечно, её целует).
На первый взгляд, казалось, что есть в этой мысли доля правды. Но
 когда я пыталась представить в реальности подобные отношения, то понимала, что в их основе лежат пошлость и драматизм (обязательно кто-то вынужден или врать, или жить без любви). Я горячилась, доказывая маме:
- Вот, например, я - на самом деле люблю Сережу, но, предположим, не буду ему этого показывать и, тем более, говорить, а завлеку его и, подогревая желание, попытаюсь влиять на его поступки?! Умно! Нечего сказать! Это ж как надо не уважать его и принимать за дурака! Врать, выстраивать стратегию и тактику, как на войне! И это будет моей тайной и загадкой?! Вот уж нет! Возможно, игровой элемент и важен, но в каких-то нюансах, а не в главном!
 Но мама все равно продолжала считать искренность в отношении с Сережей синонимом моей глупости, а я была уверена, что в нем есть сила принять мою любовь и не загордиться.
- Жизнь нас рассудит, - говорила мама в случаях несовпадения
наших мнений.
«Точно, - думала я про себя. - Жаль, что я не могу тебе сейчас рассказать о том, что мы уже подали заявление в ЗАГС».
Но все же после того, как Сережа ушел, на душе почему-то стало тревожно, будто все мои вопросы, которые я боялась задать ему, в том числе, главный: почему мы до сих пор ничего не говорим родителям? - окружили меня и, словно образовав воронку, грозили засосать в пучину домыслов, неуверенности и страха.
Возвращаясь на практику, я по пути заехала в Белово к моей тете Полине. По дороге в автобусе вспоминала, как в детстве она мыла меня в душевой при кочегарке на цинковом заводе, куда нас по знакомству пропускал дядь Вася, сосед, как в городской бане, в парилке, веником выгоняла простуду. Или как однажды в жару летом, в свои выходные между сменами, собрала всех детей со двора, и окруженная ватагой пацанов от семи до тринадцати лет и несколькими девочками (девочек во дворе было меньше), повела нас за территорию завода купаться на дальний загородный пруд. Я гордая шла вместе со всеми и временами подпрыгивала от восторга и радости.
С позапрошлого лета, после того, как похоронили бабушку Нюру, тетя жила в квартире одна, а кто-нибудь из многочисленной родни навещал ее почти каждый день. Она кормила всех подряд, знала все семейные новости и без назидания сглаживала острые углы в отношениях между родственниками. Мы с ней любили друг друга, и я тут же по приезду выложила свой секрет о предстоящем замужестве.
- Ой, Лидушка! Значит, в столицу укатишь! Вот Ванюшка-то затоскует!
- Не затоскует! Он меня сам туда бы отправил!
- Отправить, может, и отправил, но тосковал бы! Да что мы спорим! Давай обедать! Или Колюшку подождем? Он прийти обещал.
- Без дяди Коли, конечно, обедать не будем!
- А я тебе пока на картах скину.
Тетя гадала. К ней за этим делом стекалась вся женская округа. Бабушка моя, верующая, добрейшая женщина, постоянно уговаривала её:
- Полюшка, перестань! Грех ведь это! Ты и так через эти карты все свое счастье прогадаешь.
Тетя уже давно развелась с мужем и одна воспитала дочь и сына непутевого.
- Вот-вот, теперь уже и терять нечего! - посмеивалась Полина, но со временем и правда гадать стала в редких случаях.
- Месяц назад, - рассказывала она, раскладывая карты для меня, - приходит соседка, Валя. "Скинь мне на Вовку, что-то давно не пишет", а Вовка у нее - в армии. Я ей разложила, смотрю - дорога ему выпадает, говорю: "Приедет домой скоро!" Она мне: "Какой скоро! Ему еще полгода служить" "Так, может, отпуск дадут" "Не дадут, не положен!"
"Ну, не знаю! По картам выходит, что приедет!" Ушла она, не поверила, а через день Вовка и приехал без оповещения, сюрпризом! Дали отпуск на неделю, заслужил, видно! Приходила, благодарила! Слушай! - она ненадолго замолчала. - А ведь не будет у тебя свадьбы! Не вижу я с ним жизни совместной! Подожди, еще по-другому сброшу! Нет! И здесь ничего! Зато крестовый король лег прямо на судьбу! Все собой прикрыл, но только не скорый он, ждать надо! Ты не расстраивайся!
- А я и не расстраиваюсь! Не верю я ни в какие гадания!
- И молодец! Пусть все будет по-Божьи!

Глава восьмая

До конца моей практики все шло нормально: мы с Сережей разговаривали по телефону и ждали встречи. Наконец я успешно сдала спектакль, зрители были в восторге, на банкете в честь этого события руководитель нашего курса, который специально приехал на премьеру, говорил хвалебные речи о постановке, о том, что я - молодчина, и с ним соглашался выпивший и ставший многословным Валерий Генадьевич.
Сразу же после вечеринки я побежала на переговорный пункт, мы договаривались с Сережей, что я позвоню и сообщу ему, как все прошло. Но трубку никто не взял. Через полчаса, хотя время было позднее, я сделала еще одну попытку дозвониться, но опять никто не ответил. Еще неделю, пока оформляла документы и писала отчет, я каждый день по несколько раз бегала на почту, но трубку не брали ни утром, ни днем, ни вечером. "Может, сломался телефон, - подумала я. – Ладно, Сережа не отвечает, но из родителей-то хоть когда-нибудь должен быть дома, почему они не реагируют на звонки?!"
Вот тогда я действительно поняла, что значит пытка молчанием. Самые страшные мысли отмела дня через два, потому что знала, что "дурные вести не сидят на месте", и, если бы что-то, не дай Бог, с Сережей случилось, мне бы обязательно сообщили. Значит, или телефон сломался, или... И здесь сердце моё надрывалось от переживания придуманных причин безответных звонков. "Разлюбить он меня не мог, потому что еще и не любил, - думала я. - Наверное, Сережа все-таки решил, что не пара я ему, или сказал родителям, и они против", - подобные варианты были самыми, как мне казалось, очевидными и тяжкими для меня. "Но он сказал бы мне тогда?! Не стал бы мучать молчанием?! " – думала я. Хотя, мысленно создавая образ поведения лидеров центровой молодежи, я предполагала, что именно такой поступок в их среде сотоварищами оценивался бы как признак силы. "Но Сережа не такой! Да, он общается с ними, но душа его совсем другого ищет! Он сильный, он добрый! Господи, но что же с ним случилось?!"
 Причину отмены нашей свадьбы я узнала только в середине июля. А до начала апреля продолжала звонить ему до тех пор, пока наконец однажды трубку не взяла Валентина Михайловна и коротко сообщила мне, что Сережа в отъезде. Как я выжила?! Сама удивляюсь! Тело мое продолжало существовать: просыпалось, ело, двигалось, разговаривало, по-моему, даже смеялось иногда. Но меня в нем не было. А где я была? Слава Богу, не помню!
 
 На распределении первым из группы шел Герман, наш староста и отличник (он учился по направлению из Алтая и получил место директора театра в одном из городов края), второй распределялась я. Мне предложили работать в Областном управлении культурой на должности инспектора по профессиональным театрам (с правом разовых постановок). Я согласилась и осталась в Кемерове. Позднее, когда уже сдала ГОСы, зашла в здание облисполкома, поднялась по бордовой с золотом ковровой дорожке на четвертый этаж, нашла просторный кабинет, в котором среди других рабочих мест находилось мое (стол и стул) и сидели две женщины (с виду - солидные тётеньки), предполагаемые будущие коллеги.
- Девочка, тебе что надо? - спросила одна из них, когда я открыла дверь.
- Я просто заглянула.
- Ищешь кого-то? У нас здесь редко кто просто так заглядывает.
- Нет, никого не ищу, - я закрыла дверь.
Мне не хотелось вдаваться в объяснение причины моего появления, а тем более, слышать реакцию на новость, которую я могла бы им сообщить. (Хотя, наверное, было бы забавным понаблюдать за выражением лиц). "Не работать мне здесь. Это из другой жизни, не из моей!" - мысленно подвела я итог.
- Ну ты заелась! - выговаривала мне Марина после того, как я поделилась впечатлением. - Не хочет она среди тетенек работать! А ничего, что это "тетеньки" - из областного управления?!
- Да какая мне разница! Не в них дело! Может, они действительно ложатся на амбразуру в боях за культурные показатели! Просто не мое это все!
- А чье? Может, мое?!
- Может, и твое!
- Ага! Что ж ты это на распределении не сказала?! Мы бы тогда поменялись, и ты бы вместо меня в Мазуровский клуб поехала!
- И в клуб я не хочу! Ни в какой, а уж в Мазуровский тем более!
- Ну, конечно, это же не Москва! Ой, прости, прости, Лидочка! Не подумала и ляпнула! Прости! Да не реви ты! Господи! Сколько уже можно мучиться?! Пропади он пропадом, козел белобрысый! Лидусенька, ну не плачь ты, родимая!
- Ну почему?! Почему он ничего мне не сказал?! Ой! Сил моих нету жить! Я же его ни о чем не просила! Почему?!
- Лида, послушай, я тебя не хотела тревожить, чтобы опять эту тему не поднимать, но теперь уж все равно. Мне Лилька рассказала, что в городе следствие ведется по фарцовщикам и наркоманам.
- Каким наркоманам? Конышев, что ли?! Да он один у нас на весь город!
- За что купила, за то и продаю! Лильку в КГБ вызывали и расспрашивали о некоторых одноклассниках, в том числе и Кортникова упоминали.
- В каком смысле?!
- В смысле, не фарцовщик ли он?
- Бред какой-то! А Лилька, она на КГБ, что ли, работает?
- Да прям, просто вызвали и спрашивали. Она мне еще недели две назад рассказала, но чтобы я никому не передавала, так я только тебе.
- Спасибо, конечно, а почему молчала так долго?
- Ну, во-первых, меня просили, а, во-вторых, это все равно ничего не объясняет!
- Как не объясняет?! А если на него дело завели! Может, я как раз и нужна была ему!
- Вот-вот, поэтому я ничего и не рассказала. "Дело завели", "нужна"! Так и знала, что ты ухватишься за это! Да если бы и завели что-то, весь город бы знал, а если он тебе ничего не сказал, то... ну ты сама понимаешь!
- Да ничего я не понимаю! Ничего! - и я опять не смогла не заплакать.
- Значит, не хотел тебе ничего говорить. Может, потом все объяснит. А ты ему давно звонила?
- С тех пор, как поговорила с его мамой, не звонила.
- Может, он дома уже?
- А где ж ему быть?! У него ведь тоже экзамены государственные! Дома он и не звонит! А может, и вообще не уезжал никуда!
- От тебя, что ли, скрывался? По-моему, это глупо! Да не реви ты, Господи Боже мой! Все равно все выяснится!
- Это я от безнадеги, - я умыла лицо под краном. - Что выяснится? И так все ясно. Не нужна я ему!
- Слушай! А поехали с нами в Сочи?
- С нами - это с Мариком?
- Да.
- Вот уж нет! Спасибо тебе, конечно, за приглашение, но ехать с вами в моей ситуации – это все равно, что себе соль на рану сыпать. Да и не хочу я ничего! Представляешь, я даже к морю не хочу!
- Но Сереженьку-то видеть хочешь?
- Уже не знаю.
Но, конечно, я лукавила - единственное, что могло вернуть в меня жизнь – это возможность хоть как-то пообщаться с Сережей.
 
 Родители, как планировали уже давно, уехали в Болгарию. Незадолго до отъезда мама спросила:
- Ты такая "веселая", потому что Сережа к нам больше не зашел?
Я наконец рассказала ей все.
- Да, не по-людски это. Наплюй! Забудь!
- Вот жизнь нас и рассудила! Теперь он уже мне и "щеку даже не подставляет"!
- Подставит еще! И не он один! Только ты целовать не спеши! Лида, надо знать себе цену!
- А что, я на продажу выставляюсь?!
- Видишь, какая ты остроумная, за словом в карман не лезешь! Вот с ним бы так разговаривала! Может, тогда бы и ревела меньше!
Папа ни о чем не спрашивал, а только сказал:
- Мы приедем, отдыхать отправишься ты, подумай куда. Тебе на работу надо прийти в настроении и силе.
- Пап, я в управлении работать не хочу.
- Ты попробуй, там видно будет. Может, понравится еще в начальниках ходить.
- Умывальников начальник и мочалок командир! - я обняла его. - Спасибо тебе, папа!
- За что?
- За все. За то, что не указываешь, как жить!
- Надо бы, да что толку! Ты у меня - особенная! Редкая! Кто тебя поймет, тот и обретет!
- Прям стих сочинил! Вот только не ясно, что обретет-то он?
- Ясно что - головную боль на всю жизнь! - мы одновременно засмеялись, и у меня впервые за три месяца на душе полегчало.
После отъезда родителей я осталась в квартире одна и с нетерпением ждала, когда на каникулы отпустят Сашу.
 Во второй вечер, ближе к ночи, неожиданно зазвонил телефон:
- Да, я слушаю.
- И я слушаю, - ответили мне голосом злого клоуна, подделывающего Сережины интонации.
 Я испуганно молчала.
- Ты еще не спишь, мой ангел? - и я поняла, что звонит действительно Сережа, но только невероятно пьяный.
- Ты где?
- Я везде, как Бог! Я здесь и не здесь, я весь и не весь! - но вдруг из трубки раздался голос Александра:
- Лида, мы в телефонной будке рядом с твоим домом! Еле удерживаю его, хочет к вам вломиться! Может, ты выйдешь к подъезду? - по интонации чувствовалось, что Александр тоже не трезвый. - Выходи скорее, он уже рванул к дому!
 И я услышала ругань, вероятно, вслед Сереже.
Я выбежала во двор в тот момент, когда Александр отрывал Сережу от ручки подъездной двери.
- Мальчики, не деритесь! И, пожалуйста, тише! Поднимайтесь ко мне!
- И напоют, и накормят, и спать уложат! И надолго! - почти кричал Сережа.
- Тише, тебе говорят, - еще громче произнес Александр.
Мы стали подниматься по лестнице. Такого пьяного я не видела Сережу никогда. Я решила оставить их ночевать и постелила им в зале, на раскладном диване. Даже родители мои, если бы не уехали, в таком виде никуда бы ребят не отпустили. (Можно было запросто в вытрезвитель попасть). Александр сразу же заснул (и я не успела узнать у него, откуда они пришли), а Сережа ходил за мной по квартире и требовал "маминых настоечек":
- Где ты их прячешь? Говори, русский партизанен! Я все равно узнайт! Я есть буду тебя пытать, и ты мне сказайт!
И здесь меня разобрал смех. Сквозь хихиканья я спросила:
- Еще пытать?! Опять?!
- Мой ничего не понимайт! Где вкусненький настоечка? - продолжал приставать Сережа. - Что это за хохотушки?! Бистро перестать хохотушки!
Я догадывалась, что он находится в той стадии опьянения, когда за недостающей рюмкой готов бежать, ехать, плыть, лететь на другой конец города, в соседнее село, на край света, к черту на кулички, и ничто, и никто его не остановит, поэтому принесла графинчик, налила ему и себе и сказала:
- С тебя тост.
Сережа немного помолчал, потом без всякого кривляния отрывисто произнес:
- Не будет тостов. Нечего сказать. Вот так.
Он выпил, потом налил себе еще, опять выпил и ушел спать. Я сидела одна на кухне перед своей наполненной рюмкой.
 В шесть утра проснулся Александр. Я заварила крепкого чаю, от бутербродов он отказался.
- Вы где так приложились вчера?
- Как где? В общаге у нас! Все еще диплом обмываем.
- Так тяжело достался, судя по выпитому?
- Да нет, это у Сереги настроение такое, никак успокоиться не может, что аспирантура сорвалась! Его можно понять.
- А почему сорвалась?
- А он не говорил тебе?!
- Не успел, наверное.
- Нет, раз сразу не сказал, значит, не хотел. Да козел какой-то показания на него дал, даже точно не знаю, по поводу чего. Сергея вызывали, расспрашивали, из комсомола чуть не турнули. Разобрались потом, а пока суд да дело, документы в аспирантуру на другого переделали. А у нас, сама знаешь, без целевого места никак не поступишь. Такие вот дела.
- А мама почему не помогла?
- Не знаю таких подробностей. У тебя, может, чего покрепче есть?
- Есть, конечно, только домашнего приготовления.
- "Мамины настоечки?" Давай попробуем.
Когда Саша, мой брат, открыл своим ключом дверь, то увидел меня сидящей за столом между двумя мужчинами. (Прихожая находилась напротив кухни). Было девять утра. Он стоял в курсантской форме, стройный, подтянутый, и с открытой улыбкой смотрел на нашу компанию.
- Да, сестра! Даже от тебя не ожидал такой прыти! Надеюсь, не всё успели выпить?
- Ребята, знакомьтесь, это мой братик Сашенька! - Саша уже подошел к столу.
 На нашей маленькой кухоньке (пять квадратных метров), свободного пространства не осталось совсем, но мне было необыкновенно уютно.
- Это – Сережа, - представляла я брату ребят. - Это - Александр. Ой! Александр, а ты ведь тоже Саша!
- Точно, сестра! Вот это открытие! А вот и еще одно - я тоже Александр!
- Конечно. Просто Александр похож на Александра, а не на Сашу, но дело не в этом! Мы с Сережей сейчас стоим как раз между вами и можем желание загадать. Давай, Сережа, на счет три: раз, два, три!
 Я закрыла глаза и подумала: "Пусть он не уезжает в Москву!", - когда открыла, брат смотрел на меня с любопытством, Сережа - в сторону, Александр - так, будто я сказала желание вслух, а он знал заранее, что оно не сбудется, и сочувствовал мне.
Пока я кормила Сашу завтраком, он рассказывал нам последние казарменные новости, делал это, как всегда, остроумно, так что от хохота мы едва переводили дыхание, при этом вид у брата был серьезный.
- Жаль уходить, но мне завтра уезжать, а еще обходной до конца не подписал, - сказал Александр. - Ты идешь? - обратился он к Сереже.
- Нет, я еще не все армейские новости узнал.
Мы остались втроем. Невероятно: еще вчера вечером я мечтала хотя бы издалека увидеть Сережу, а сегодня утром мы вместе пили чай у нас на кухне, и мои любимые мужчины, выказывая лучшие свои стороны, с радостью и симпатией узнавали друг друга, оставив обычно сопровождающие первую встречу настороженность и закрытость. Саша заканчивал рассказ о последствиях картежного пристрастия замполита, и Сережа вдруг предложил:
- А давайте сыграем в бридж? Вы умеете?
- Меня когда-то учили, но потом я забыла. Мы с папой в "тысячу" играем.
- Я тоже играю в "тысячу", - сказал Саша.- Но, если Вы покажете, можно попробовать.
- Во-первых, не "вы", а "ты"; во-вторых, где карты?
 До четырех часов мы играли в бридж, ели мороженое, которое я заранее купила к приходу Саши, хохотали. Сережа на листке, где вели счет, нарисовал неуклюжую бабу с огромными бидонами, и это стало причиной нового взрыва смеха. Я не задавала Сереже никаких вопросов и не делала попыток остаться наедине. Довольствовалась тем, что он просто рядом. Когда проголодались, я пошла готовить суп, а Сережа засобирался домой.
- Приятно было познакомиться с тобой, - сказал он, крепко пожимая Саше руку.
- Взаимно. Приходи к нам еще.
Сережа только хотел что-то ответить, но я опередила его:
- Только не обещай ничего! Придешь так придешь.
- Что ж, приду так приду, - он слегка усмехнулся, а потом, глядя на Сашу, улыбнулся по-настоящему и открыл дверь.
Мы с братом вышли на лестничную площадку, обнявшись, смотрели, как Сережа спускается по лестнице. Вероятно, почувствовав наш взгляд, он обернулся, сказал: "Как вы похожи!" – помахал рукой и побежал по ступенькам.
- Да, сестра! Я тебя понимаю! Какой мужик! Я как будто сто лет его знал! Он все с полуслова понимает! А какое чувство юмора. Да ведь и красавчик! Девочки за ним, поди, толпой ходят! Да, Лида? А какой простой! Компанейский!
"Конечно! Знал бы ты, какие шипы у этого цветочка!" - подумала я, но вслух не сказала, мне понравилась Сашина оценка.
- А у вас с ним что?
- У меня с ним - все!
- А у него?
- Не знаю. Не мучай меня!
- Ладно, Лида. Есть очень хочется, давай я тебе помогу!
Со следующего дня Сережа стал приходить к нам в гости каждый день, почти всегда сидел допоздна, было заметно, что ему хотелось остаться, и однажды Саша предложил заночевать, но, немного замешкавшись, Сережа отказался. Мы по-прежнему играли в бридж, обсуждали фильмы и книги, смеялись над удачными устными импровизациями Саши. Сережа избегал всякую возможность остаться наедине со мной. Я не настаивала, старалась не нарушить атмосферу радостной легкости наших встреч втроем, по всей видимости, необходимую для Сережи в данный момент. Я видела, что он, хотя и бодрился, и смеялся, но напоминал птицу с подбитым крылом, вроде и рана зажила, и уже следов почти не осталось, и даже ввысь подняться может, но ненадолго, в страны дальние не долетит.
Через неделю деньги, оставленные родителями на пропитание, неожиданно кончились (как это могло произойти при наших попытках жесткой экономии?!). Я достала свою заначку и собиралась отправить Сашу на добычу средств в Белово к тете Поле.
- И я уезжаю тоже, - сказал Сережа, узнав о Сашиной "командировке".
- В Москву? - тихо спросила я.
- Да.
- На постоянное место жительства? - уточнил Саша.
- Нет.
- Сестра, а ты же в Сочи собиралась! Передумала?
- Не решила еще пока.
- Поезжай!
- Да не хочется мне одной!
- А ты там познакомишься с кем-нибудь! - сказал Саша.
- Точно! Где же еще знакомиться, как ни в Сочи? Надо ехать! - глядя на меня и улыбаясь, произнес Сережа.
 В Сочи я улетала с Мариной. В последний момент у Марика что-то не "срослось", и он остался на все лето работать в "скорой помощи". "Таково его еврейское счастье", - прокомментировала Марина (на мой взгляд, слишком беспристрастно).
В аэропорту уже после регистрации из-за погоды объявили задержу рейсов во всех направлениях (хотя не было ни дождя, ни грозы, только тучи). В зале ожидания мы нашли свободное место для Марины (у нее были босоножки на высоченном каблуке), а я, в надежде найти еще одно, прогуливалась между кресельными рядами.
- Лида, идите сюда! - я обернулась на голос и увидела Юрия Викторовича, преподавателя нашего института, а точнее, заведующего кафедрой по специальности.
Он махал рукой, подзывая к себе. У меня сразу же поднялось настроение, как обычно при встрече с ним. Юрия Викторовича уважали и студенты, и коллеги, а у меня и многих сокурсников он был любимчиком. Правда, предметы, которые Юрий Викторович вел (связанные с историей и теорией культуры), к практически пригодным можно отнести с большой натяжкой, но я с удовольствием ходила к нему не только на лекции, но и на семинары и даже на экзамены. Умный, обаятельный, образованный, интеллигентный Юрий Викторович умел в людях находить дар, о котором сам обладатель мог даже и не подозревать. Например, меня он считал чрезвычайно способной к педагогической деятельности.
- Садитесь, как раз есть для Вас место! - я присела. - Я вот в кои-то веки собрался в Улан-Удэ к родственникам, но рейс задержали. А Вы далеко ли путь держите?
- В Сочи.
- Завидую! Море! Сам бы полетел, да столько накопилось, всем задолжал: статьи, отзывы, рецензии - работа, одним словом! Так ведь и Вы теперь уже скоро пополните ряды трудящихся! Распределением-то довольны?
- Честно?
- Честно-откровенно.
- Не могу представить себя там. Мне кажется, это не мое.
- Не знаю, не знаю. Человек Вы, безусловно, способный, организованный, думаю, справитесь! Другое дело, нужно ли переламывать себя? Вашу эмоциональность придется там придерживать, а ведь это жаль!
- Вот с чем, с чем, а с этим бы я с удовольствием рассталась!
- И напрасно! - он улыбнулся. - Лида! А приходите работать ко мне на кафедру!
- На кафедру?!
- У меня как раз по новой программе часы увеличиваются на две ставки. Я и раньше о Вас думал, но не предполагал, что Вы в управление работать не захотите.
- А что я буду вести? Это же совсем другая специализация! Вообще-то я себя представляла в театральном коллективе!
- Да знаю я, знаю, как вы, снобы Мельпоменовские, к нашему клубоведению относитесь, но это все детство! Пройдет! А предметы можно будет подобрать ближе к вашему профилю. Например, культура речи! Решайтесь!
- Спасибо, я обязательно подумаю.
- Только через неделю надо дать ответ. Соглашайтесь! У нас стажировки предполагаются в Ленинград и Москву, аспирантура возможна через год-два!
- А стажировки когда?
- Уже в этом учебном году планируем, в январе! На месяца четыре!
- И что? Вы новеньких отправите?!
- Конечно. Новеньких как раз и отправим!
- Невероятно! Тогда это совсем другое дело! Работать, конечно, постараюсь хорошо!
- Я не сомневаюсь! Так Вы согласны? Точно?
- Я-то согласна. А как же быть с распределением?
- Не беспокойтесь! Я поговорю в управлении, думаю, с кандидатурой на вашу должность проблем не будет.
- Спасибо Вам! Вот это да! Юрий Викторович, от всего сердца, спасибо! Сегодня Вы мне два места нашли!
- Почему два?
- А это? - и я постучала по диванчику, на котором сидела.
Мы рассмеялись.
В Сочи, в частном секторе, компания студентов Московского авиационного института (ребята, как и мы с Мариной, приехали дикарями и жили по соседству) не давала нам скучать, предлагая все "тридцать три удовольствия": танцы в одном из ближайших Хостинских санаториев, пение под гитару, игру в карты, застолье под ореховым деревом во дворе нашей общей хозяйки Веры, любовь под шум морского прибоя - выбирай, не хочу!
Мы выбрали все, кроме любви, иногда в один вечер объединяя несколько удовольствий сразу: ужинали с вином, шли на танцы, а потом до поздней ночи пели, сидя на деревянных лежаках у моря. Уже перед отъездом, по настоянию Марины, я все же уступила просьбам Дениса, лидера компании, и сходила с ним на свидание. Напрасно. (Хотя, польза все же была - я поняла, что суррогатный вариант для меня неприемлем).
Глава девятая

Вторая половина августа больше походила на осень. Из-за дождей приходилось в основном сидеть дома. Семья наша наконец-то полностью собралась. В субботу мы нарядились, (из Болгарии родители привезли обновки, больше всех - мне), я уложила папину челку и сделала прическу маме, Саше замаскировала предательски соскочивший прыщ на носу, разукрасила себя до желаемой степени красоты, и пошли фотографироваться. (Мы делали это с периодичностью раз в три-четыре года в одном и том же фотосалоне на углу Весенней и Красноармейской).
Поправляя волосы у зеркала, я услышала восхищенный голос Саши:
- Такая красота не должна пропадать даром! - но это относилось не ко мне, а к моей однокласснице Лене, которая, как оказалось, сидела среди ожидающих очереди и своим видом привлекала внимание не только моего брата.
- Приходи ко мне на КПП, - продолжал Саша,- я буду деньги брать с желающих посмотреть на тебя! Все училище сбежится! Выручку поделим!
- Сашка! Как ты вырос! Я тебя бы не узнала! Был пацан, а стал...
- Бельмондо? - подсказал Саша
- Точно! Жан Поль вылитый! Вот что делает армия с людьми!
- Ну да, в случае, если они там выживают!
- Ты тоже в очереди? - спросила я, подойдя к ним.
- Лида! Вы всей семьей?! Нет, жду, когда друг сфотографируется, ему на документ нужно. Кстати, - обратилась она ко мне, - почему ты никогда не говорила, что с Кортниковым знакома?
- Ничего себе "кстати"! Причем здесь Кортников?!
Лена не успела мне ответить, потому что из фотозала вышел молодой человек, в котором я узнала Алексея.
- Вы ведь знакомы? - спросила Лена.
- Может, и знакомы, - почти не глядя на меня, пробормотал он.
Я удивленно молчала.
- Лида, пойдем, наша очередь, - позвал папа.
Алексей уже шел к выходу, Лена поспешила его догнать, и, обернувшись, сказала:
- Я тебе позвоню!
- Буду ждать!
Она присоединилась к Алексею, и даже со спины было заметно, что они - пара: оба высокие, стройные, модные, своим видом заставляющие прохожих оборачиваться вслед.
Лена объявилась через два дня. По телефону, после короткого обмена свежими новостями об одноклассниках и воспоминаний о нашей зимней прогулке по Весенней, она мне рассказала, что у своей старшей сестры, муж которой был профессиональным музыкантом, познакомилась с Алексеем, Лена ему понравилась (еще бы! Блондинка! Настоящая модель! Школьные мальчишки на переменах специально, но, как бы между делом, ходили смотреть на неё), и они с Алексеем теперь встречаются: то он приезжает в Кемерово, то она бывает в Москве.
- Рада за тебя, но в то же время сочувствую, - сказала я.
- Пожалел одноногий хромого! Сама-то еще раньше с ними познакомилась!
- Вот потому и сочувствую, хотя меня с игрового поля уже, кажется, вынесло.
- Ну, не знаю! Вчера только Сергей, когда узнал, что мы с тобой встретились, сказал: "Надо же! Приехала и ни одного звонка! Так непохоже на нее! Обычно в день по несколько раз названивала!"
Я физически ощутила боль, будто бежала навстречу, а мне со всей силы врезали под дых. Хорошо, что во время телефонного разговора моя реакция видна не была. Сжавшись в комок, я продолжала еще слушать Лену о том, что Сережа пока в городе, что будет физику преподавать в школе с английским уклоном, но недолго, до октября, что с Алексеем у Лены все складывается замечательно, и, возможно, она тоже скоро укатит в Москву. Лена не была злой девочкой, просто рассказывала, что знала.
В сентябре меня ждала работа, но я думала в основном о том, что совсем скоро, когда уедет Сережа, город уменьшится, лишится своей жизненной силы и по-настоящему станет центром периферии. Мы не звонили друг другу. Я страдала, хотя понимала, что это глупо, что "ему на меня наплевать", что "надо иметь гордость", что такие, как я, "на дороге не валяются", но легче мне от этого не становилось, хотя внешне все выглядело нормально: хорошенькая, веселая, бойкая девушка, такая умеет постоять за себя!
Я заметила (и думаю, что не одна я), часто легко достается то, чему меньше всего придаешь значения. Например, моя работа. Данное Юрию Викторовичу обещание, что буду выполнять её хорошо, я честно старалась держать и делала это без особых усилий: просто открыла конспекты по сценической речи (спасибо Василию Ивановичу, преподавателю, который у нас ее вел), нашла там упражнения, вспомнила, как не так давно выполняла их сама, списала из учебника теоретическую часть, выучила и пошла на встречу со студентами первого курса. На кафедре мне показали, как оформляются тематические и индивидуальные планы, как заполняется журнал учета выполнения нагрузки, и через неделю я уже чувствовала себя достаточно уверенной. Прошел первоначальный страх, я даже получала удовольствие от общения со студентами и коллегами, и, конечно, от встреч с Митей Смирновским, который тоже работал на кафедре у Юрия Викторовича.
 Сентябрь подходил к концу. Никакого бабьего лета - дожди и ранние заморозки! Отопление дали поздно, и горожане ходили посиневшими от холода, запасы витаминов, полученных организмами за лето в виде ягод, овощей и фруктов, ощутимо таяли, а предполагалось, что их хватит на весь пятимесячный снежный период. В институте мне добавили нагрузку, и теперь я вечерами мерзла в библиотеке, зарывшись в толковые словари и пытаясь выстроить логику в новом для меня курсе по методике устной пропаганды и агитации. Домой приходила поздно, ужинала и сразу ложилась спать. Настроения и сил не было ни на чтение книг, ни на общение с подругами. С Мариной мы виделись редко, днем она предпринимала попытки перераспределения в один из кемеровских клубов, а вечерами встречалась с Мариком. Вера готовилась к приезду Игоря, и пока ей было не до меня. Зато мне опять позвонила Лена и сделала неожиданное предложение поиграть в теннис в спортивном зале нашего института (мы с ней раньше часто вместе ходили на корт, играла она неплохо).
- Я договорилась, нам поставят два стола.
- А зачем второй?
- Мальчики тоже пойдут. Ты ведь не против?
- Нет.
(Может ли быть против истерзанный человек, когда ему предлагают, пусть даже ненадолго, избавиться от страданий?!)
Вечером я присоединилась к Лене и Алексею у школы, мы немного подождали, пока Сережа закончит урок, и все вместе пошли в первый корпус нашего института. Было пасмурно и почти темно. Шли минут двадцать. По дороге говорили мало, я вообще молчала. Сережу смогла рассмотреть только в спортзале. Он выглядел усталым, слегка неопрятным из-за растрепанных и немытых волос, но это не мешало ему оставаться красивым и уверенным в себе.
С улыбкой и доброжелательным видом я беспощадно обыграла несколько раз всех по очереди, а потом с разгромным счетом в паре с Леной, мы победили Алексея и Сережу. За весь вечер я говорила только про игру, с Сережей общалась не больше, чем с Леной и Алексеем, впрочем, и он ко мне обращался не чаще.
Домой возвращались на такси, расставаясь, мы с Леной договорились созвониться. Сказав "До свидания", я вышла из машины, Серёжа тоже дальше не поехал. Такси умчалось. Мы постояли, потом молча пошли к моему подъезду.
 - Спасибо, что проводил, - сказала я и открыла дверь.
- Лида! Приходи к нам домой завтра к шести. Пожалуйста, - он помолчал. - Придешь?
- Да. Что-то будем отмечать?
- Нет, просто поужинаем.
Сердце мое невольно опять встрепенулось от надежды.
Поднимаясь по лестнице, я увидела на втором этаже Антона, целующего худенькую высокую девушку. Мое появление их никак не отвлекло друг от друга. Я порадовалась за Антона, а потом за себя, что могу радоваться за него.
На следующий день в шесть часов я стояла в Сережином подъезде. Дверь открыла Надя, жена брата, через минуту в прихожую вышел он сам и сообщил:
- Сережа неожиданно задержался. Позвонил, сказал, скоро будет. Проходи. Родители в гостях, мы за хозяев сегодня.
 Я села в зале на диван и смотрела, как Надя на столе расставляет посуду. (От помощи она отказалась). В комнате было необыкновенно тихо, и звук от легких касаний рюмок о тарелки казался пугающе резким.
- Мы детей у моей мамы оставили, - заговорила Надя. - Непривычно без них, так и кажется, что они где-то притаились и затевают очередной сюрприз из серии "родители, не спите!".
Я завидовала Наде, мне было стыдно, но я отчаянно завидовала ее праву хозяйничать в этом доме. Вспомнилось, как однажды, еще в тот, счастливый период, Сережа обмолвился, что хотел бы иметь дочку. Слезный ком подступил к горлу, и я старалась справиться с ним, пока Надя подробно описывала костюмы, в которых сыновья были недавно на утреннике в детском саду.
Когда пришел Сережа, мы сразу сели за стол.
После ужина играли в бридж. Брат с женой были многословными, Сережа - молчалив, а я хороша, как никогда. Все улыбались и казались спокойными, но у меня появилось ощущение тревоги, как в фильме, где вроде и герои смеются, и музыка веселая, но чувствуешь, что скоро случится непоправимое.
Ничего не произошло. Позднее мы с Сережей шли знакомым маршрутом к моему дому. Наши губы, как будто мы соревновались в банальности, произносили пустые, искусственные слова о погоде и о вчерашней игре. И вдруг, когда уже приблизились к подъезду, словно пулей влетело:
- Завтра утром я уезжаю в Москву. Насовсем.
Я помертвела.
- По возможности, я тебе позвоню и напишу! - продолжал Серёжа.
Я не смогла ничего произнести. Он обхватил меня руками, прижал к себе изо всех сил и стоял так некоторое время, потом отстранился, губами прикоснулся к щеке, развернулся и, не оборачиваясь, ушел.

Окончание следует
Прокомментировать
Необходимо авторизоваться или зарегистрироваться для участия в дискуссии.