Людмила Чидилян. Лида в поисках любви. Роман. (Окончание)

Рейтинг:   / 5

ПлохоОтлично 

Подробности

Категория: Проза

Автор: Чидилян Людмила Ивановна

Просмотров: 3576

2016 год, Выпуск № 1

   О том, что  молодых специалистов  нашей кафедры, меня и Наталью, отправляют в конце января на стажировку в Ленинградский институт культуры, (как и обещал Юрий Викторович), стало известно две недели назад. И вот, обращая на себя внимание  многих встречающих  и прибывших в столицу, я шла по залу прилета аэропорта Внуково в легком полушубке из искусственного меха с отделкой из натуральной замши, в замшевой юбке годе и в ярко-красном длинном шарфе с кармашками и кистями на концах (все это привезли родители из Болгарии).
В последнее время облик мой стал вызывающе привлекательным. (Причину не понимала сама: то ли из-за того, что похудела и чуть обострились скулы, то ли из-за новой стрижки с более длинной челкой? А может, вызывал интерес дерзкий в своем безразличии взгляд?..)
Ну, здравствуй, Москва! В первый раз я увидела ее в тринадцать лет. Несмотря на высоту и широту, она показалась мне уютной (наверное, потому, что нашу группу поселили в одноэтажном доме на одной из тихих Таганских улочек, и во дворе был залит каток, со светящимися гирляндами и елкой). От всех столичных красот  я пришла в восторг, (особенно от метро и сталинских высоток) и в очередной раз испытала гордость из-за того, что моя родина - Советский Союз. Глядя  из автобуса на окна жилых домов, без зависти думала: "Какие же вы счастливчики, москвичи!"         
  В тот короткий приезд подружиться со столицей я не успела, но чувствовала, что она будет рада увидеть меня снова. Встреча состоялась через четыре года. Я повзрослела, а Москва, как мне показалось, стала моложе: чистая, звонкая, импульсивная. С радостью вовлеченная в ритм уличного потока, я вместе с другими абитуриентами бегала на вступительные прослушивания по маршруту ГИТИС - Щукинское  училище - Щепкинское училище - училище при МХАТе, попутно наслаждаясь видами центра. В конце дня, по дороге до станции метро "Молодежная", когда вагончик с читающими пассажирами выкатывал из-под земли, смотрела на столичные  раздолья и с нетерпением ждала нового дня.
В этот раз я надеялась, что Москва не захочет так быстро расстаться со мной. Складывалось вроде все удачно: и встретили нас с мамой приветливо - пенсионеры тетя Дуся и дядя Гриня - люди совсем незнакомые, (их адрес для проживания дала нам участница папиного хора), но принимающие нас, как родных (особенно после нашего с мамой исполнения любимой застольной песни тети Дуси "Оренбургской пуховый платок"); и сочиненные с чокнуто-талантливыми абитуриентами этюды  нравились приемной комиссии; и даже прошла два тура в Щепкинском училище.
Но с Москвой дружить хотела не одна я, счастливицей оказалась крутобедрая двадцатилетняя Оксана, штурмующая театральные ВУЗы четвертый год. На третьем туре  из нас двоих  в Училище им. Щепкина  взяли её (общий конкурс был приблизительно восемьдесят человек на место). Посетив напоследок выставку достижений народного хозяйства,  мы с мамой уехали домой. Обиду на Москву я не затаила, (хотя ревела, конечно, отчаянно), а решила поднакопить опыта, мастерства и  вернуться через год-другой.
Шло время, а я все еще жила  на расстоянии четырех часов полета от моей и всесоюзной любимицы и только короткими наездами напоминала о себе,  не предполагая, что скоро Москва станет моей разлучницей.
В этот раз в столице я остановилась специально, чтобы увидеть Сережу, проживающего здесь уже четыре месяца.
После его отъезда рассудок мой в попытке уцелеть, стал активно давить на чувство ответственности: «Надо  жить дальше! Не помирать же в конце концов! У тебя - работа! Новый предмет! Тебя студенты ждут! КВН опять же! И Митенька надеется, и Юрий Викторович! Давай уж, будь добра, соберись! Вспомни: "на свете счастья нет, а есть покой и воля... "Зажми "сердце в кулак" и чеши на первую пару!" Жить, не разжимая кулак, было неудобно, но я приспособилась, а окружающие вообще  не заметили во мне никакой перемены. И все же ретивое билось изо всех сил, когда раздавался редкий короткий звонок от Сережи. Наслаждаясь его голосом, я часто не могла вспомнить,  о чем вообще шла речь. Но из разговоров у меня создалось впечатление, что Сережа, хотя и бодрился, но тосковал по привычному окружению (думаю, что  самого его это состояние чрезвычайно раздражало, так как выдавало привязанность к провинции, чего он ни в коем случае позволять себе  не хотел).
 Писем от Сережи не было, зато я отправила два акро-поздравления: первое – с днем рождения, в октябре –

С ерые глаза, белое чело...
Е сть в Вас воли сталь и ума печать.
Р езкость мыслей есть. Да, резки зело!
Е сть… Всего не счесть, все не описать.
Ж ить Вам сотню лет без тревог и зла!
А нгела чело, бесовы глаза!

Вывела красным карандашом первые буквы строчек и отослала по адресу «Главпочтамт, до востребования». Ответа не дождалась.
К Новому году написала еще:

К ак взбесилось время! Не течет - несется!
О стается память?! Память остается!
Р азлучались часто. Часто разлучали.
Т елефоны вечность вражески молчали.
Н овый год иль старый - все одно и то же!
И убить мне память разве кто поможет?!
К ак всегда, желаю жизни без печали,
О ставайтесь прежним даже в своей дали!
В просьбе же последней мне не откажите:
У ничтожьте память! (Или увезите).

И опять в ответ - молчание.
Зато известие о стажировке Сережа воспринял с радостью, уточнил, когда я прилетаю, и назначил встречу в четыре часа у памятника Александру Сергеевичу.
В Москве я опять остановилась у тети  Дуси и дяди Грини, которые каждый приезд встречали меня, как внучку (своих детей у них никогда не было). Жили старики у станции метро «Молодежная» в однокомнатной квартире, с большой кухней и широким коридором, застеленными полосатыми половиками.  С годами здесь ничего не менялось.  По-прежнему с портрета, висевшего над раскладным диваном,  молодые  Евдокия, в платье с рюшами по вырезу, и Григорий, в гимнастерке, напряженно глядели в балконное окно на многоэтажки московской окраины.  В комнате, как всегда, ни пылинки! На серванте и тумбочке с трельяжем красовались скопившиеся  за жизнь Евдокии и Григория сувениры: вазочки с искусственными цветами,  шкатулки из чугунного литья, резного дерева и фаянса, статуэтки, орел с распростертыми крыльями. Как и в день моего первого приезда, все стояло на тех же местах и на тех же белоснежных узорчатых вязаных салфетках. И не надо было никакой машины времени, чтобы вернуться почти на пять лет назад.
На кухне тетя Дуся и дядя Гриня, радуясь, словно дети, примеряли подарки от моих родителей:
- Нина всегда попадает  в размер! - удивлялся дядя Гриня, по-стариковски неравнодушный к моей маме, (а рубашку-то покупали мы с папой).
- Лидочка, почему опять так ненадолго приехала? Ни поговорить толком, ни песни попеть! На одну ночку только и остаешься! И сейчас, поди, опять убежишь?!
- Убегу, теть Дусь! Наведу марафет и помчусь!
- Поздно придешь? На стол когда накрывать?
- Я сама пока не знаю. Позвоню и скажу.
- Встречаешься с кем-то?
- Встречаюсь, с другом.
- А друг приезжий? Или москвич?
- Сама не знаю. Четыре месяца здесь живет.
- Ну так приезжий! Мы с Гриней тридцать лет, как в Москве, а все равно - приезжие, чуть занеможется, про Пензу свою вспоминаем, как там жили до войны,  вроде и легче становится, да, Гринь!
Я уже не вникала в общий разговор, а, сидя у зеркала, обновляла макияж и вспоминала, как добраться до места встречи.
  Есть в людских потоках метро что-то  для меня завораживающе-оптимистичное. Тысячи бегущих горожан и гостей столицы проносятся мимо друг друга,  торопясь к вагонам, выходам и переходам. И за любым пассажиром стоит его мир с близкими людьми. Во время каждодневной беготни миры эти на мгновения соприкасаются, проникают друг в друга, и их образы, не успев остаться в памяти, откладываются в нашем подсознании догадкой о связи каждого человека с каждым. Под землей это ощущение глобального единения у меня обостряется особенно. Поэтому в метро, несмотря на общепринятую для пассажиров демонстрацию вежливого безразличия, я одинокой себя не чувствовала, а, пока поезд катил до станции Пушкинская, пыталась разгадать тайну некоторых окружающих меня миров. Делала это еще и потому, что нужно было как-то отвлечься от пожирающего чувства страха, что Сережа на свидание не придет. Одно меня утешало - коченеть в ожидании любимого я буду  рядом с Александром Сергеевичем. Но встреча с Пушкиным не состоялась: не доходя несколько метров до эскалатора, во мне  горячей  волной пробежало ощущение близкого присутствия Сережи. Я осмотрелась по сторонам. Он  стоял чуть вдали от потока и с улыбкой наблюдал за мной.
Господи, Сережа стал еще красивей! Он был самым красивым в этой своей огромной Москве!
Мы поцеловали друг друга в щеку.
- Лида! Ты обращаешь на себя внимание!
- Почему? - я оглядела себя. - Что-то не так?
- Нет, как раз все так! Я, признаться, вначале заметил тебя, а потом только узнал!
- Сережа! Сережа...  Дай я дотронусь до тебя, - я провела пальцами по лбу, щеке и губам. Он перехватил мою руку и сжал ее. И тут я почувствовала какой-то диссонанс, как будто  увидела что-то тревожащее меня, но я пока не могла понять, что именно это было.
- Какие у тебя планы?
- Главный мой план я осуществила - увидела тебя. Теперь не знаю. Наверное, надо закрепить позицию, но, боюсь, времени не хватит, завтра еду в Ленинград.
- Где ты остановилась?
- У знакомых. Кстати, им потом надо будет позвонить. А какие планы у тебя?
Кто-то из нахлынувшей толпы нечаянно подтолкнул меня, одна из перчаток  упала на пол, и мы одновременно с Сережей бросились ее поднимать. Наши руки встретились, и я увидела кольцо на его безымянном  пальце. Тонкая золотая полоска.
- Ты женился?
- Да.
Вероятно, что-то такое необычное изобразилось на моем лице, отчего Сережа отпрянул и зло стал спрашивать:
- Ну что?! Что?! Что это за реакция?!  Да, мне нужно было как-то остаться в Москве, нужно работать, жить! Нужна прописка!!! И я ее получил! Брак наш формальный.
- Вы живете в одной квартире?
- Пока да.
- И носишь кольцо?!
- Как видишь!  Я не собираюсь оправдываться перед тобой! Подумать только, какие глупости тебя волнуют! Какие мелочи! – в его словах была горечь  и обида. - Ну хватит уже бледнеть!  Может, еще в обморок грохнешься?!
Я поняла, что Сереже плохо, и нужно успокоить его и поддержать, но стояла растерянная, жалкая, сказать ничего не могла и чувствовала, что и, правда, в любой момент могу упасть.
- На сегодня, по всей видимости,  дальнейшего смысла в общении нет?! Если он вообще есть! Сообщи мне, когда повзрослеешь!
Сережа сделал несколько шагов и слился с толпой.  Я стояла. Казалось, что, не замечая моего существования,  пассажиры всем миром бегут сквозь меня.
   
Ощущение реальности стала возвращаться на лестничном пролете двенадцатого этажа тети Дусиного и дяди Грининого дома, куда я забралась для того, вероятно, чтобы прореветься   в одиночестве. Пришла в себя, почувствовав боль в руке (почти до крови зажимала рот кулаком, чтобы не рыдать в голос). Когда успокоилась, долго сидела на ступеньках, пытаясь понять, что я делаю со своей жизнью, где взять сил на жизнь другую, какая она, эта другая жизнь, и зачем мне нужна?! Нестерпимо хотелось к маме и папе! Но вряд ли они могли бы меня утешить, даже если бы и были рядом. Папа вообще рассматривал мою стажировку как возможность осмотреться и найти способ закрепиться  в одном из столичных городов.
- Лида, ты пойми, почти полгода в Ленинграде - это просто подарочный шанс!
- Для чего, папа?
- Для всего! Меня бы в молодости туда отправили, так я бы точно обратно не вернулся!
- Но меня ведь учиться направляют!
- А ты и учись, смотри по сторонам, знакомься с людьми, вникай в ситуацию. Там на месте разберешься, что к чему.
А что там разбираться?! Я знала только три способа остаться: учеба в институте; работа по лимиту; замужество (реальное или фиктивное) - и ни один из них мне не подходил. Конечно, можно было подумать об аспирантуре, но, несмотря на то, что я старалась честно выполнять свою работу, все же пока воспринимала ее как временную и всю жизнь ею заниматься не собиралась.
«Взрослеть! Тебе надо взрослеть! Что это означало в понятии Сережи? Устроиться в Москве?! Стать богатой?! Перестать жить чувствами?!» Я понимала, что можно ответить "да" на каждый из этих вопросов, но тогда возникал следующий и главный «А зачем?!" Пока ясно было одно - нужно научиться жить, не надеясь ни на встречи с Сережей, ни на его звонки. Предстоящие полгода сделать это будет легко, так как телефонных номеров  друг друга мы не знали.


Глава вторая

   Возможно, если бы я впервые увидела Ленинград до расставания с Сережей, я бы сразу  влюбилась в этот город. Но в день приезда настроение моё было другим, да и сырая пурга, которой он меня встретил, не способствовала зарождению дружеских чувств. Хотя, конечно, от  красоты  строений я пришла в восторг!  "Неужели на многие из этих домов смотрел Александр Сергеевич?! Жил здесь, ходил, как простой смертный?! А Блок?! Мандельштам?!" Ленинградские улицы, на мой взгляд, в своей прямолинейности были предсказуемы и лишены тайн, но, с другой стороны, четкость планировки позволяла сразу же свободно ориентироваться в городском пространстве, поэтому я быстро добралась до места назначения.
Институт культуры им. Надежды Крупской  располагался в центре рядом с Марсовым полем в старинном  здание на набережной Невы. Глядя на его помпезность, я удивленно думала: «Ну, если корпус такой, так что же тогда ожидать от работающих в этих хоромах?!» Но люди, начиная от встретивших  гардеробщиц и кончая проректором по науке, в большинстве своем, поразили меня доброжелательностью, внимательностью и интеллигентностью.  
В отделе кадров мы встретились с Наташей.  За время нашей недолгой совместной работы на кафедре я с уважением замечала в ней сдержанность, разумность и спокойствие (завидные качества,  к сожалению, не мои).  Она никогда не доверяла первому впечатлению, критически относилась к хорошим новостям и рассчитывала в основном  на себя. Стажировку рассматривала как плацдарм для поступления в аспирантуру. Понятие "личная жизнь" особых эмоций у неё не вызывало, хотя Наташа была женственна и нравилась мужчинам. Отношения у нас были хорошие, несмотря на разность характеров, а может, благодаря этой разности.
Получив адрес для расселения и проехав через весь город, мы оказались в конце Проспекта Ветеранов, в глубине двора нашли дом, поднялись в  чистом лифте на шестой этаж и позвонили.
Хозяйка   встретила строго по-деловому и сразу же озвучила права и обязанности (звали ее Вероника - коренная ленинградка,  инженер в конструкторском бюро, стройная, с  гривой каштановых волос, сорокалетняя женщина).
Зато, пока мы разбирали чемоданы, она приготовила курицу, мы поужинали с красным вином, (за внешней строгостью Вероники обнаружилась заботливость и чувство юмора), и оставшийся вечер она подробно объясняла, где нам обязательно нужно побывать и что посмотреть. Засыпая на румынском диванчике, (Наташа для себя предпочла софу) я мысленно выстраивала расписание дел завтрашнего дня.
Но знакомство с нашей руководительницей, Надеждой Ивановной, планы все перечеркнуло. С первых её слов, сказанных голосом, богатым низкими модуляциями, я предположила, что женщина она умная, знает, чего хочет, в людях разбирается и дело свое любит. Позднее выяснилось, что она вообще редкий человек: принцип "каждый достоин уважения" был для нее руководством к действию и определял стиль работы.  На кафедре Надежда Ивановна, окружив себя командой единомышленников, возглавляла секцию "Теория и практика самодеятельного творчества" (куда нас и прикрепили). Несмотря на возраст, загруженность, курение (папиросы "Беломор")  и небрежное отношение к своей внешности, Надежда Ивановна, на мой взгляд, была еще и красивой.
Она сразу дала темы поточных лекций, которые нам предстояло прочитать в конкретный срок в присутствии членов секции (я и Наташа  переглянулись, с вытаращенными от страха глазами). Раскрыв план работы кафедры, Надежда Ивановна составила для нас график участия в предстоящих мероприятиях, включая посещение всех кафедральных и секционных заседаний, научных конференций и некоторых защит диссертаций.
    Ни один предмет, входящий в секцию Надежды Ивановны, я в институте не изучала (не было предусмотрено программой моей специализации) и во время своей недолгой преподавательской деятельности с ними тоже не сталкивалась (в отличие от Наташи, которая как раз вела курс "самодеятельное творчество").
Я честно сказала руководительнице о своей нулевой подготовке, на что она с улыбкой ответила: "Зато у Вас взгляд свежий, непредвзятый! Если захотите,  все наверстаете! Как раз освоите новые методики".
И понеслось... День был расписан по минутам. Особенно первые две недели. Потом стали появляться некоторые просветы, да и многие вечера оставались свободными. Досуг мой делился: на обязательно-полезный; приятно-полезный; неприятный, но полезный и вредный, но приятный.
К обязательно-полезному относилось время подготовки  в библиотеке им. Салтыкова-Щедрина (Салтыковке) к предстоящей через полтора месяца лекции. Внутри дворца (именно так я воспринимала здание библиотеки) было тихо, уютно, и, побывав там один раз, непременно хотелось  вернуться. Огромные старинные стеллажи, столы, зеленые настольные лампы, удобные стулья. Я приходила на весь день и не замечала, когда он кончался. Часто занимала место в докторском зале. Столы там были свободные, и только несколько человек, в основном старички и редко солидные дамы, делали свои записи.
 Постоянным посетителем был лысый мужчина лет пятидесяти, со смешно торчащими ушами. В  столовой, когда он присел за мой столик, мы разговорились. Мужчина оказался профессором в каком-то техническом ВУЗе. Очень веселился по поводу темы моей предстоящей лекции ("Принципы самодеятельного творчества") и сетовал, что совсем отстал от жизни. Когда мы увиделись в зале в следующий раз, Николай Петрович - так его звали - предложил мне показать  Эрмитаж. "Почему бы и нет? Схожу с удовольствием еще раз", - подумала я. Ничего неприличного в его предложение я не увидела. (Он был на пять лет старше моего папы, по которому я здесь особенно тосковала). Николай Петрович оказался любителем античности и в музее подробно рассказывал о многих экспонатах. У меня были самые общие представления об этом, и хотелось понять, каким образом черепки и  обломки могут вызывать эстетическое наслаждение.
- Вы, Лида, умеете слушать! Это редкое качество.
- Честно говоря, раньше не замечала такого за собой. Просто мне было интересно. Спасибо большое, Вы потратили на меня полдня, а мне взамен предложить  нечего.
- Я от Вас ничего и не жду. Ваша непосредственная реакция была мне в удовольствие. Предлагаю отобедать вместе.  Обещаю свежайшие пирожные на десерт.
Как тут не согласиться?! Мы поели в кафе где-то рядом с Невским (заварные пирожные правда оказались вкусными). За столом я рассказывала о своем городе, институте, о родителях и Саше. Николай Петрович сообщил, что овдовел три года назад. Зато есть отрада - дочь и маленькая  внучка. Он с гордостью  показал семейную  фотографию дочери.
В метро мы обменялись номерами телефонов и расстались.
- Лида, а что преподает Ваш профессор? - интересовалась Вероника, заваривая для нас индийский чай.
- Почему мой? Он совсем не мой! А преподает какую-то техническую дисциплину, я не очень вникала.
- Живет один?
- Говорит, что один, - вдруг меня осенило! - Вероника, а давайте его с Вами познакомим? Он славный, правда, уши смешно торчат, но умный и не зануда! Может,  пригласить его на чай к нам?
Вероника улыбнулась.
- А почему Вы решили, что меня надо с кем-то знакомить?
- Не с кем-то, а с хорошим человеком, профессором! Вы - прекрасная женщина, тоже по музеям ходить любите, вот вместе и будете прогуливаться! Почему нет?
- Потому что заинтересовали его Вы.
- Я его не заинтересовала! Просто ему грустно одному! Да и как он может мною интересоваться, если старше моего папы? Уже дедушка! Он и для Вас староват!
- Какая Вы наивная! Но за заботу спасибо!
 - Может, я и наивная, но знаю, что нельзя предугадать, где судьбу свою встретишь! Поэтому хотя бы иногда надо менять привычные маршруты!
- Ну уж если Вам действительно хочется пригласить его в гости, зовите! Испечем пирог!
Неприятно, но полезно было продираться к ускользающему смыслу научных статей из рекомендованного Надеждой Ивановной списка.
Когда становилось особенно трудно, я поступала, как школяр - вступала в мысленный диалог с авторами и жалела их, глядя, как они корёжатся от моих простых вопросов, типа «За что Вы так людей не любите?» и «Было ли у Вас детство?» Ненадолго, но становилось легче.
После этих мучений я с чувством выполненного долга мчалась на какой-нибудь спектакль или в филармонию отвести душу. Наташа (её специальностью было хоровое дирижирование) с энтузиазмом взялась за наведение порядка в хаосе моих музыкальных предпочтений.  Я, конечно, имела представление о классике (в институте у нас вели предмет "история музыки"), но концерты симфонического оркестра  никогда до Ленинграда не посещала, а здесь пристрастилась и старалась использовать каждую возможность. Зато театральную программу составляла для Наташи я. На наше счастье, мы попали в золотой Товстоноговский период в Большой Драматический театр (каждый спектакль был  шедевром).
 
Еще перед моим отъездом из Кемерова  Митенька дал мне номер телефона Анатолия, своего приятеля, и попросил передать ему кое-какие бумаги.
- Вы понравитесь друг другу! Он стихи пишет и прозу, учится в аспирантуре, зарабатывает переводами. Настоящий профессионал.
- А сколько ему лет?
- Точно не знаю, возможно, старше тебя лет на восемь-девять, - Митя улыбнулся. -  Старик, одним словом!
Мы созвонились с Анатолием и договорились встретиться в один из воскресных дней в его квартире  на Васильевском Острове.
Анатолий мне понравился с первого взгляда. Он был обладатель редкого сочетания острого ума и доброжелательности.  Среднего роста, худой, русоволосый, сероглазый, в очках, на вид  типичный интеллигент. В общении  прост и обаятелен. А уж как начитан! Я сидела, развесив уши, и вникала в каждое слово. Мы вспоминали Кемерово, в котором он когда-то учился на РГФ, читали стихи, я думала: "Как легко с ним! Спокойно, уютно. Как будто сто лет знакомы.   Интересно, влюблен ли он в кого-нибудь? Ах, Анатолий, почему ты не Сережа?" Позднее я поняла, что в поиске своей единственной женщины Анатолий каждый раз  влюблялся  в очередную хорошенькую претендентку, выстраивал отношения, но быстро разочаровывался. Когда мы познакомились, у него уже на примете кто-то был, а вернее, была.  Наверное, поэтому отношения наши  складывались в сторону  приятельских (как раз то, что нужно!). Я его познакомила с Наташей, и иногда мы собирались втроем в квартире у Анатолия. Количество выпитого вина значительно превышало терапевтическую дозу. Для физического здоровья, это, пожалуй, было вредно, но для душевного ох как полезно и приятно.
Анатолий по возможности приобщал меня к интеллектуальным развлечениям Ленинграда.
- Лида, у нас через три дня предполагается чтение переводов в Доме Писателей, хочешь, пойдем вместе? Только предупреждаю, тебе это может показаться скучным.
- Мне покажется скучным слушать переводы в Доме Писателей?!
Да одна только возможность просто находиться там вызывала во мне восторг!
На чтения наряжали меня втроем. Наташа дала трикотажную венгерскую кофточку к моей замшевой юбке, Вероника приколола  брошь из яшмы, я сделала умеренный макияж, накинула на плечи  экстравагантный красный шарф и  красавицей помчалась развивать свой литературный вкус.
Дом Писателей поразил слегка увядающей роскошью (находился он на улице Воинова, в трехэтажном особняке, когда-то принадлежавшему А. Д. Шереметьеву). Впечатлили  витиеватые витражи, кресла и диванчики с изогнутыми ножками, бар, органично вписанный в эту старину. (В баре мы откушали коньячку).
Пока литературное общество собиралось, Анатолий знакомил меня с его представителями. Я чувствовала к себе повышенный интерес, смущалась, пыталась это скрыть, чем доставляла удовольствие наблюдающему за мной Анатолию. Чтобы запечатлеть интерьер, мы сфотографировались на его фоне во всех особо выразительных уголках.
Главным номером программы было чтение глав перевода романа современного испаноязычного автора, имя которого мне ни о чем не говорило. Переводчик, статная пожилая женщина с хрипловато-пронзительным голосом, в течение часа делилась со слушателями, сидящими полукругом в креслах, плодами своего писательского труда. Сюжетную линию из прочитанных отрывков я не уловила. Усыпляюще-гладкие, мелодичные предложения влетали в одно ухо и вылетали в другое, не оставляя впечатления о содержании. Знаний моих было недостаточно для того, чтобы оценить уровень предлагаемого перевода. Я незаметно наблюдала за слушателями и представляла, как бы тут все  расцвело, окажись Сережа в одном из кресел.
Чтение закончилось поздно. Прощаясь, Анатолий сказал:
 - Через неделю идем на закрытый просмотр.
В кинотеатре на Васильевском острове показывали фильм Марко Феррери "Диллинджер мертв". Ничего подобного я раньше не видела. Действие всего фильма происходило на территории дома главного героя.  За  время картины персонажи почти не разговаривали,  занимались до определенного момента будничными делами,  и убийство представилось, как одно из таких дел. Создавалось впечатление, что авторы развлекаются и вот-вот всему найдется объяснение. Но фильм кончился, и стало ясно,  что никто не шутил и происходившее оказалось страшной реальностью. Анатолий тоже находился под впечатлением:
- Диалоги к минимуму сведены. Воспринимается как притча о современном образе жизни.
"Одной фразой все сказал. Классно! – с уважением подумала я. -  Учись! Взрослей".  И от этого "взрослей" внезапный прилив тоски на мгновение стер всё впечатление от просмотра.
Среди повседневной круговерти я не заметила, как прошла зима. Окна домов, соскучившись по солнцу,  жадно ловили его  лучи и посылали  зайчиков по проспектам и улицам поднимать прохожим настроение.  Сияющий Ленинград хорошел на глазах. Так же, как и в Кемерово, в воздухе витали запахи таявшего снега и еще чего-то свежего, неуловимого, что часто ощущается в начале марта.  Весной одинокому человеку особенно тошно. Хорошо, что брат, страдающий от непривычно-долгой разлуки со мной,  через день присылал письма. Он  снова и снова обрисовывал разные картины  курсантских будней, находя новые краски и приемы. Я выслала ему индийские джинсы (отстояла за ними  час в очереди в Пассаже), и Саша написал целую историю о том, как они (Саша и джинсы) неразлучны в часы увольнений и привлекают откровенные взгляды гуляющих по улицам барышень. Читая его письма, я скучала по дому, но желание вернуться в Кемерово пока не появлялось.
Перед Восьмым Марта я пригласила Николая Петровича к нам на пирог, предупредив, что в компании трех женщин он будет единственным мужчиной. Николай Петрович как-то хитровато  улыбнулся и согласился.
Конечно, к пирогу прилагался праздничный ужин. Каждая из нас приготовила своё блюдо: Наташа - чернослив, начинённый  грецким орехом, я - салат с кальмарами, а Вероника - плов и еще несколько закусок. Настроение было приподнятое, я волновалась, понравятся ли друг другу Вероника и профессор.
- В прошлом году на этот праздник я осталась одна. В кафе не пошли - подруга заболела. У телевизора просидела, - раскладывая салфетки, вспоминала Вероника.
- А мы с братом и сестрой к родителям приезжали, - отозвалась Наташа. - Лида, а ты где была?
- Дома. Сережу встречала, с папой и мамой знакомила.
- И что? - поинтересовалась Вероника. - Где он сейчас?
- В Москве он сейчас, - ответила за меня Наташа, которой я вкратце рассказывала свою историю, - на ней, на столице, и женился. А Лиду взрослеть отправил.
- Вот как? Хочет состарить нашу Лидочку! Вот злодей какой!
- Он не злодей! Он принц! Правда, заколдованный немного, - попыталась я пошутить, но, вспомнив о своем прошлогоднем счастье, осеклась и приумолкла.
- А давайте, девочки, выпьем водочки в качестве аперитива за наше женское счастье?
Мы, конечно, поддержали Веронику и, закусив лимончиком, пошли менять домашнюю одежду на праздничную.
Николай Петрович пришел вовремя, принес шампанское, торт, подарил нам по букетику мимозы, а мне книгу об Эрмитаже. Он оказался компанейским, хвалил закуски, к месту рассказывал анекдоты, вниманием никого не обделял. С Вероникой они нашли общих знакомых среди его коллег и на некоторое время, к моей радости,  увлеклись совместным разговором. Потом мы с Наташей спели дуэтом романс "Не пробуждай воспоминаний" и стали накрывать стол к чаю.
В торжественный момент выноса пирога раздался телефонный звонок, Вероника ответила и передала трубку мне:
- Какой-то мужчина, голос чрезвычайно приятный.
- Алё!
На фоне громких восклицаний по поводу красоты и аромата пирога я услышала Сережу:
- Привет! Хочу поздравить с праздником! - у меня от неожиданности трубка выскользнула из рук, я подхватила ее и опять повторила:
- Алё, Алё! Это ты?! Что ты сказал?!
- Говорю, поздравляю с женским вашим днем! Судя по голосам, у вас там застолье в самом разгаре? Я не вовремя?
- Какое застолье?! - я на какой-то момент выпала из реальности. - Как ты узнал мой номер? Откуда?
-  Мама твоя сказала. Как ты? В порядке?
Заметив, что все притихли и смотрят на меня, я унесла телефон в другую комнату.
- Что ты спросил?
- Что-то со связью? Ты не слышала вопроса?
- Нет, это я просто не знаю, что ответить, и тяну время.
- Не надо ничего тянуть, приезжай ко мне на праздники.
- На праздники?!
- Я снял комнату, запиши...
Я лихорадочно записала его адрес и номер телефона.
- Когда приедешь?
- Я не знаю расписания, сегодня, наверное, уже поздно.
- Не поздно. Поезда ходят всю ночь, утром уже будешь у меня.

Глава третья

Через два часа я лежала на верхней боковой полке проходящего из Мурманска поезда, мысленно напевая популярную песню из репертуара Софии Ротару (хотя не была её поклонницей) про Красную Стрелу. Постоянно вертелись строчки припева: "Где взять мне силы позабыть тебя и болью той не жить? Где взять мне силы разлюбить тебя? Забыть тебя, забыть?"
Но забывать я никого не собиралась, судя по тому, как молниеносно побросала вещи в сумку, и, не обращая внимание на советы Вероники и Наташи, не бежать по первому зову, помчалась на вокзал, как угорелая. Николай Петрович, несмотря на мои возражения, поехал провожать. Не знаю, что он подумал, наблюдая за моей горячкой, но вопросов не задавал, вздыхал, улыбался и пожелал удачи.
Ранним утром я вышла на станции метро "Текстильщики". Вокруг одни убогие пятиэтажки.  Но мне ли, кемеровчанке, жаловаться? Почти что родина! Квартира была на первом этаже. Пока я решала, какую из трех звонковых кнопок нажать, дверь открылась и я увидела Сережу в шикарном длинном голубом махровом халате.
Он молча взял сумку, провел меня через полутемный, с запахом нафталина, коридор, в довольно большую комнату, помог снять полушубок, сказал:
- Располагайся, - и вышел.
 Обстановка напоминала его кемеровское жилье:  диван (разложенный, застеленный простыней и распахнутым одеялом. Сережа не успел убрать  или специально оставил, ожидая меня?), письменный стол, несколько книг на полках, шкаф для одежды, четыре венских стула,  в углу небольшое кресло, палас почти на весь пол. Мебель была разных стилей, старая, но добротная, за ней угадывалась своя какая-то история. На подоконнике стоял катушечный магнитофон. От настольной лампы падал желтый свет.  Уютно. Так бы здесь и осталась.
Сережа принес сладкий чай в бокалах и тарелку с бутербродами из мягкого батона  с докторской колбасой.
- Осмотрелась?
- Да. Мне нравится. Ты здесь  один живешь?
- В этой комнате?
- Да.
- Лида! Успокойся, никто сюда не придет. Давай завтракать!
- Я хочу помыть руки.
- Ну, конечно! Идем.
Он  показал мне ванную комнату и туалет. Пахло сыростью и половыми тряпками, сантехника была допотопная, но чистая.
- С кухней познакомишься позже.
В тихой комнате за письменным столом мы пили чай, и я рассказывала, как умудрилась купить последний билет на проходящий поезд. Сережа молча сидел наискосок от меня,  и его голая коленка выглядывала из-под халата.
- Простой бутерброд, а как вкусно! Кстати, московская докторская колбаса лучше ленинградской. Спасибо.  Какая у нас программа? - поинтересовалась я.
- Нет никакой программы. Будем ловить момент. На сколько  ты приехала?
- Думаю, дня на три, хотя, конечно, потом придется в библиотеке подольше посидеть.
- Так все серьезно? Ученая! Ладно, позже все расскажешь! Искупаться хочешь?
- После поезда? Очень хочу!
Он  дал мне шампунь и полотенце, а через несколько минут просунул  в дверь ванной свой халат. Я мылась под душем,  не веря, что все это происходит в реальности и через несколько минут опять увижу Сережу, буду говорить с ним, засыпать и просыпаться рядом. Обернувшись в длиннющий халат, я зашла в комнату и перед зеркалом шкафа стала вытирать волосы. Сережа, одетый в джинсы, просматривал объявления в газете. Мы впервые остались одни в помещении, которое было нашим, где  никто не мешал и никуда не надо было торопиться. В зеркале Сережа улыбался, глядя на меня. Я не задавала себе вопросы: зачем он меня позвал, почему это произошло именно сейчас, какие он испытывает чувства, если вообще их испытывает. Мне было просто хорошо, как дома. Лучше, чем дома.
- С твоим приездом я будто домой вернулся! - я вздрогнула от совпадения наших мыслей.
- А мне кажется, будто мы где-то над миром. Неважно, какой это город или даже страна. Я могла бы жить здесь всегда.
- Как мало тебе надо! Коммуналка в Текстильщиках!
- Представляешь, какой это дворец по сравнению с шалашом?! А ведь я и на шалаш согласна!
Сережа  молча закурил.
- Ладно, если тебе так больше нравится, то хочу виллу, машину и все это у моря! У теплого. Кстати, вот тоже из теплых краев, смотри, кто у меня здесь! - из сумки я достала маленькую ящерицу, очень похожую на живую, сделанную из мягкой резины. - Это давно моему однокласснику родители из Китая привезли, а он мне подарил. Я её во все новые места с собой вожу. Пусть теперь у тебя обитает, злых духов отгоняет. Хотя, как сказала бы моя бабушка, дом образами бережется.
Сережа с любопытством рассматривал подарок.
- Храни меня, дракон китайский! - он прикрепил ящерицу над дверью, зажав хвост в щель между косяком и стеной.
- Я плохо спала ночью. Сейчас вздремнула бы немного.
- Ложись, соня.  А мне нужно кое-кому написать.
С дивана я глядела на спину сидящего Сережи  и думала о том, что с момента встречи мы еще ни разу не коснулись друг друга. Но это не тревожило меня, не выводило из состояния легкой эйфории от того, что  он просто рядом.
Когда  проснулась, был уже день.  Я не сразу поняла, где нахожусь, огляделась и чуть ли не запела. Сережа в коридоре разговаривал по телефону. Я накинула халат и, вдохнув исходящий от него легкий запах любимого,  зажмурилась от радости. Когда Сережа зашел, я в поисках косметички (замшевого мешочка  на шнурке) доставала из сумки заброшенные впопыхах вещи.
- Ты их можешь повесить в шкаф, - сказал Сережа. - Выспалась? Собирайся. Обедаем в Доме Композиторов, а вечером идем в гости.
- К кому?
- Это важно? Ты все равно никого не знаешь.
- Я должна привести себя в порядок.
- Значит, сейчас я присутствую при беспорядке? Хочу увидеть процесс чудесного превращения, - и он сел в кресло.
Я собрала постельное белье, разложила вокруг свои мазилки и раскраски и начала показательный сеанс. Сережа смотрел на меня с интересом  ученого, давно мечтавшего  понаблюдать за поведением особи в естественных условиях и наконец получившего такую возможность.  Я устроила целое представление: закатывала глаза, строила рожицы, и мы смеялись. В результате в зеркале появилась чрезвычайно привлекательная, сияющая от счастья девушка.

По дороге к Дому Композиторов - он находился в самом центре, чуть ли ни у Кремля - я  рассказывала о своем посещении другого Дома в Ленинграде.
- Так у тебя там светская жизнь? Всех старичков-писателей охмурила?
- Я такой цели не ставила, а стариков там, кстати, было мало. А где ты бываешь? Чем вообще занимаешься?
- Ищу возможности поступления в аспирантуру. Ну и кручусь, как могу!
- Получается?
- С аспирантурой? Надеюсь, что да. Мы пришли.
По тому, как узнавающе улыбался гардеробщик, стало понятно, что Сережа  здесь не первый раз. Сам Дом Композиторов не запомнился мне ничем. (Правда, мы дальше раздевалки и ресторана не ходили). В интерьере не было намека на связь этого помещения с музыкой и творчеством, все  просто, даже чуть казенно. Показав пропуск, мы прошли в полутемный ресторан, заказали сухое вино, столичный салат и котлету по-киевски. Сережа возбуждено рассказывал, как недавно с Алексеем бухал (это его выражение) здесь в компании музыкантов из группы Антонова. Я в рестораны ходила редко (раз шесть в Кемерово и два раза в Сочи), а уж в московском вообще была впервые, нервничала, но пыталась это скрыть.  Зато Сережа был органичен. Вальяжно откинувшись на стуле, он курил и довольно улыбался. Никаких провинциальных комплексов и грусти. Мне показалось, что ему хотелось произвести на меня впечатление всем этим антуражем, хотелось, чтобы я оценила преимущества его новой жизни.  И я восхищалась и радовалась за него, но, если бы мы сидели в столовой или кафетерии, была бы счастлива не меньше.   
Возвращаясь из ресторана, мы зашли на Главпочтамт.
- Ты не меняешь своих маршрутов!
- Мне нужно посмотреть почту.
- Главпочтамт, до востребования? Письма со всего света? Для тебя там, наверное, мешок целый отвели, простой ячейки мало?
В ответ Сережа засмеялся. В зале он достал паспорт и вдруг стал быстро осматривать свои карманы.
- Я, кажется, в ресторане оставил свой бумажник. Там почти все деньги.
- Господи! Пойдем скорее обратно!
- Мы, конечно, вернемся, но, думаю, ничего не найдем.
- А я уверена, что найдем! Это же не иголка!
- У меня там еще и квитанции, и номера телефонов!
- Тебе все вернут!
- Лида! Твой наивный оптимизм меня никак не успокаивает!
- Хватит разговаривать! Бежим быстрей!
Я со всех ног рванула обратно, так, что Сережа едва успевал за мной. В раздевалке улыбающийся гардеробщик встретил нас словами:
- Вернулись? Потеряли что-то?!
Моя надежда на удачу сразу переросла в уверенность.
- Я бумажник где-то оставил.
- Не мудрено, с такой-то красоткой и голову можно потерять! Не только кошелек! Вот этот?
- Да!
- Ура! - закричала я, подпрыгивая. - А ты не верил!
Сережа растерянно и радостно улыбался.
- Спасибо! Даже не понял, где его обронил.
- Да здесь же и оставил. Вы только ушли, смотрю, лежит. Наверное, номерки доставал и выложил, а потом забыл. С ними, - он кивнул головой в мою сторону, - все забудешь!
Сережа отблагодарил гардеробщика («Вот и мне перепало от вашей находки!» - сказал тот), и мы второй раз вышли из Дома Композиторов.
- Вот видишь! А ты не верил!  На сегодня, наверное, музыки достаточно? - сказала я.
- Лида, постой! - я остановилась.
- Опять что-то оставили?!
- Надеюсь, нет! – Сережа оттеснил меня, прижал к стене здания и стал целовать нежно и нетерпеливо одновременно.
Я даже не подозревала, как мое тело ждало этой минуты! Вначале оно замерло, не веря в происходящее, потом стало льнуть к Сереже, с желанием уже никогда от него не отрываться. Поцелуй прервался, я открыла глаза и встретилась с Сережей взглядом.
- Домой? - спросил он.
Я кивнула. Но сначала мы купили лапши, яиц, сосисок, сыра, колбасы, творога на завтрак и несколько бутылок Мурфатлара. Стояли в очереди, выбирали продукты под комментарии друг друга, смеялись и иногда держались за руки. "Господи, как хорошо мне! Все хорошо, когда он рядом! Ну, что ему эта Москва?!"
- Попробуй все это в Кемерово купить! - опять угадал мои мысли Сережа.
- Точно. Сколько тебе бедному приходилось в очередях торчать, чтоб семью прокормить!
Мы засмеялись.
- Хотя, конечно, - продолжила я, - в московских магазинах человеком себя чувствуешь. Но, с другой стороны, скучно - знакомств заводить не надо, и азарт от погони за удачной покупкой теряется.
- Азарта и здесь хоть отбавляй! Шоколадку тебе купить?
- Нет. Я бы конфеты "Эстрадные" съела, но здесь их нигде не встречала, наверное, только на кемеровской фабрике делают.
- Бедная  провинциалочка! По родине затосковала! Не любишь Москву?
- Почему?! Она тоже моя родина. Только далёкая. Далекая и беспощадная! Всё отнимающая! Но красивая! Кипучая, могучая, никем непобедимая, Москва моя - ты самая любимая! - пропела я в завершении.
Продукты мы разместили в маленький холодильник "Ока" (он стоял на кухне  рядом с большим старым соседским "ЗИЛом") и в стол, где аккуратно были расставлены пакеты с мукой, крупами, сахаром.
- Кто здесь поддерживает чистоту? - спросила я, оглядев соседские кухонные зоны.
- Все жильцы по очереди.
- А сколько их?
- Пять вместе со мной.
- Ты тоже убираешь?!
- Ничто человеческое мне не чуждо!
- Обалдеть! Герои рядом с нами!
- И это - правда!
- А кто соседи?
- Не помню всех по именам. Не вижу в этом смысла. Не думаю, что я здесь задержусь.
- Другую комнату найдешь?
- Комнату, квартиру, страну... Как карта ляжет.
У меня защемило под ложечкой. В кухню вошел жилистый мужчина среднего возраста в майке и трико со словами:
- Привет, соседи!
- Здравствуйте - ответила я.
- Привет, - сказал Сережа, взял меня за руку и увел в комнату.
- Мне недавно новый концерт Стиви Вандера записали. Послушай, - он включил магнитофон и  вышел. Заокеанский слепой музыкант стал рассказывать мне о любви, радости и страдании. Во мне музыка, когда она к сердцу, неважно, грустная или веселая, вызывает сокрушительные приливы веры, надежды и любви. Сережа вошел как раз в такой момент и сразу почувствовал мое настроение.
- Мне тоже нравится. Но дослушаем потом. Я вызвал такси, сейчас поедем к Любе. А потом определимся, куда дальше.
- Люба - это кто?
- Увидишь.
- Что я должна делать?
- Просто быть со мной.
- Просто?! Да уж, просто!
- А разве нет?! У тебя, во всяком случае, получается.
Через час мы очутились в однокомнатной сталинской квартире, заставленной диванами (по одному в прихожей и на кухне, и два в гостиной) и завешанной тяжелыми темно-синими бархатными шторами и зеркалами разных размеров. Люба, маленькая, худенькая, но с формами, женщина лет тридцати, в узкой короткой юбке и комбинации,  открыла нам дверь, бросила "Проходите" и села у трельяжа дорисовывать подводку на веке. Ее довольно длинные  желтоватые волосы торчали мелкими спиральками во все стороны и частично закрывали ей обзор.
- Серж, налей всем выпить. Тебя как зовут?
- Лида.
- Как ты думаешь, какую блузку мне надеть, Лида?
Она закончила краситься, заколола волосы на одну сторону, подошла и открыла шкаф. Пахнуло дорогими духами. На плечиках, тесня друг друга, висели платья, кофты, юбки, с перекладины на дверце струились шарфы и пряжками поблескивали ремни. Я ни в одном магазине не видела таких вещей. Люба вытащила четыре блузки на выбор. Все зауженные в талии, но ткань, цвет и фасон разные.
- Какую? - повторила она вопрос.
- Без разницы! Все шикарные! Любая подойдет! А вот эта, с мелкими пуговичками, только что не разговаривает, мне кажется, она нам подмигивает.
- Ого! Серж, поздравляю тебя! - крикнула Люба в сторону кухни. Потом пробормотала. - Её и наденем. Иди ко мне, милая! - она погладила блузку, надела и начала застегивать.
Сережа из кухни принес стаканы с шампанским.
- Лида, ты по-японски умеешь разговаривать?
- Нет.
- Ну, тогда я спокойна. Хотя было бы интересно послушать. Почему в стаканах? - обратилась она к Сереже
- Ничего другого не нашел.
- Надо чаще приходить! - Люба взяла старинный пульверизатор из бордового хрусталя и обильно обрызгалась приятными сладкими духами. - Не выношу этот запах, - сказала она, - а народу нравится.
Послышался звук открывающегося замка, и в квартиру вошел невысокий мужчина монголоидного типа в короткой дубленке.
- Ицуи, ты как будто следишь за мной! Только я закончила одеваться, ты тут как тут! У нас гости. Куда пойдем? - голос Любы изменился, в нем слышалось что-то ребячье.
Люба слегка ссутулила плечи, враз сделалась угловатой, щупленькой и какой-то агрессивно-взъерошенной, как подросток. Теперь ей можно было дать лет шестнадцать.
Сережа что-то сказал на английском, Ицуи улыбнулся и посмотрел в мою сторону.
- Я - Ицуи. Я плохо говорю по-русски. Но учусь, - сказал он с сильным акцентом, от которого речь делалась чуть смешной.
- Она – Лида, - ответила за меня Люба и потерлась носом о нос Ицуи.
-  Куда ты нас покатишь, папочка? - он никак не отреагировал, разве только в глазах появились чертики. Потом ответил:
- Я ожидаю в машине.
Когда Ицуи вышел, мы стали быстро одеваться, и Люба мне сказала прежним голосом
- Он - японец. Здесь по контракту. На эту тему вопросов больше не задавать.
Во дворе мы сели в машину, кажется, "Жигули", Сережа и я - сзади.  Впервые я видела его в ситуации, когда он не только не командовал парадом, но и вообще не принимал никаких решений. Мы катили по вечернему, горящему огнями Калининскому проспекту. Сережа был улыбчиво-напряжен и все внимание устремлял в сторону Любы и японца. "Что они ему? Зачем? Кто эта Люба? - думала я. - Куда ты так рвешься, Сереженька?" Я осторожно погладила его руку, он слегка сжал мне пальцы, продолжая смотреть в ветровое стекло.
До позднего вечера наша компания сидела в многолюдном новомодном баре, в центре которого был зажжен камин. Из-за шума и громкой музыки приходилось кричать, чтобы услышать друг друга. Я в основном молча улыбалась и пила глинтвейн, глядя по сторонам, на пламя и его отблески.
Сережа обрушил на Ицуи лавину своего обаяния, но японец замечал исключительно Любу. Еще бы! Ее губы постоянно что-то говорили ему в ухо, руки периодически касались то его колен, то плеч, то поглаживали торс. При этом Люба морщила нос, смеялась, капризничала, изображая, по всей видимости, раскованного подростка. Ее игра  временами переходила в вульгарность, и это сильно заводило Ицуи. Люба это чувствовала и держала его в приятном напряжении, улавливая настроение и как бы подчиняясь ему.
Мне вспомнились наши с мамой споры о женских уме и искренности. Наверное, Любин спектакль был примером проявления этого ума. "Интересно, маме бы понравилось? - подумала я, - Может, так и надо? И Ицуи доволен, и Люба. Но почему неловко смотреть на все это?"
После бара мы еще долго катались по Москве. От выпитого у всех появилась какая-то легкость и бесспорное приятие друг друга. Ицуи повеселел и лихо крутил руль. Он угостил нас вяленой сладковатой рыбой из маленьких пакетиков, привезенных с родины. Ничего подобного я раньше не ела. Необычность вкуса вызывала фантазии о далекой и недоступной жизни в капиталистической стране восходящего солнца. Вдруг японец запел Катюшу. Он иногда коверкал слова, но не фальшивил. Люба громко подхватила куплет, не попадая в ноты. Я решила не мешать их дуэту и молчала.
- Лида, ты умеешь песни? - неожиданно обратился Ицуи.
- У нас, когда выпьют, все умеют.
- Как Люба?
- И как Люба, тоже.
- Я люблю песню про гаи. Знаешь?
- Про гаи не знаю.
Он пропел
- ГАИ, ГАИ, моя звезда, - и засмеялся вместе с нами. - А потом как? Спой!
Я посмотрела на Сережу. Он улыбкой дал добро.
- Давайте вместе, - предложила я и тихо запела.
Люба охотно присоединилась, но Ицуи через несколько секунд прикрыл  ей рот рукой.
Глубокой ночью нас с Сережей высадили недалеко от дома. Хотя недавно выпал снег, на улице пахло весной. Мы шли в обнимку, иногда я оглядывалась, чтобы посмотреть, как посредине поблескивающего белого тротуара объединяются в тропинку мои и Сережины следы.
- Чем занимается Люба? - спросила я.
- Тебя волнует запись в ее трудовой книжке?
- Нет. Я раньше с такими женщинами не встречалась.
- Ну вот, теперь встретилась. Успела. Люба уедет скоро.
- В Токио?
- Нет, конечно. Сначала в Вену, а потом, наверное, в Штаты.
- А Ицуи?!
- Лида, ну что за наивность! Причем здесь Ицуи?! У него своя жизнь.
Меня, конечно, не волновала судьба японца. И Любина профессия (одна из древних, как я теперь поняла) не особенно интересовала, мне хотелось узнать только об эпизодах, связанных с Сережей. Я продолжила:
- Ты давно ее знаешь?
- Летом познакомились.
- Она - умная.
- Ты ей тоже понравилась.
- Это она тебе сказала?
- И сказала, и сам понял.
- А как она сказала?
Мы уже стояли у квартиры, Сережа открывал ключом дверь и промолчал. В комнате я спросила опять.
- Как она сказала? Что?
- Что ты живая, умная и…
- И?
- И любишь меня... Лида, иди ко мне.
Он стал целовать меня нежно, чувственно, неторопливо. У меня по-прежнему захватывало дух от каждого прикосновения. Я ласкала его лицо, руки, плечи, положив голову на грудь, слушала, как часто бьется сердце. Все в Сереже казалось совершенным. Хотелось прильнуть к его телу, впечататься и раствориться в нем. Меня слегка потряхивало, но не от эротического возбуждения. Осознание зыбкости наших отношений, возможности их внезапного разрыва не давало мне расслабиться, но в то же время обостряло ощущения так, что подступали слезы.
Поздним утром в Сережином халате, я накрывала на стол, мы делали бутерброды, пили чай с жасмином, уминали рассыпчатый творог со сметаной и сахаром, потом вместе мыли посуду. Это были минуты чистого счастья.
- У меня днем встреча, которую отменить не могу. А вечером пойдем в кино. Вот тебе ключ.
- Я прогуляюсь по Арбату.
- Встречаемся дома часов в пять.
Дома. Я ходила по московским улицам и вспоминала, как просто и естественно произнес Сережа это слово. Как будто речь шла и о моем доме тоже. О нашем доме. Вдруг поймала себя на мысли, что сейчас, когда мы вместе с Сережей в Москве - она стала как бы  меньше и уютней, а когда он был в Кемерово, то город в его присутствии, казалось, вырастал и увеличивался.
    По дороге кое-где из дверей магазинов виднелись хвосты очередей, вероятно, к празднику "выбросили" какой-то дефицит. Я не присоединялась - не было ни желания покупать, ни денег.
- Лида! Не может быть! Вот уж правда мир тесен! В Кемерове не видимся, а здесь - пожалуйста! - навстречу мне по Калининскому проспекту шла Лена, красивая, как всегда.
Я обрадовалась:
- С ума сойти, какая встреча! Ты, наверное, к Алексею приехала?
- Ну да. Надо же! Я на Арбате всегда кого-нибудь из кемеровчан встречаю. Постой, ты же вроде в Ленинграде должна быть, мне папа твой еще в январе по телефону сказал.
- А я действительно в Ленинграде. В Москву приехала на несколько дней. К подруге, - соврала я.
Мне не хотелось обсуждать мои нынешние отношения с Сережей.
- По мороженому? - предложила Лена. - Правда, времени у меня совсем мало.
Мы зашли в ближайшее кафе. Лена с интересом выслушала мои ленинградские впечатления. На вопросы об Алексее и их планах отвечала уклончиво и неохотно. Потом неожиданно сказала:
- Ты ведь, конечно, знаешь, что Кортников фиктивный брак сделал? Теперь - москвич!
- Ну и Бог с ним. Давай не будем об этом!
- Да, конечно, прости! Представляю, как ты с ним намучилась! Знаешь, он хоть и друг Лешин, но такой... Я всегда удивлялась, что их объединяет! Лешка прям другим человеком делается, когда они вместе.
- Лена! Господи! Что ты говоришь?! Все совсем наоборот!
- Что наоборот?
 - Все! Не хочу дальше продолжать! Давай оставим эту тему!
- Давай! Тем более,  мне уже идти пора. Скажу только, что Кортников теперь к иностранкам прибивается.
- К иностранкам?!
- Ну да! Шанталь - француженка. И еще шведка.
- Как это?! Тебе Алексей сказал?
- Не сказал, я из разговоров поняла. Переписывается с ними. По-видимому, хочет уехать за границу. Все. Пока. Побежала. В Кемерово созвонимся!
"Голубь мой, Сереженька! Куда же ты все время рвешься? Что ты хочешь найти?" Новую информацию мне трудно было соотнести с тем, что происходило вчера и сегодня между ним и мной. "Возможно, Лена ошиблась, что-то не так поняла? Ведь думает же она, что Сережа тлетворно влияет на такого доброго и порядочного (ха-ха) паренька Лешеньку". Размышляя таким образом, я возвращалась в Текстильщики. "Франция, Швеция! Существуют ли они вообще?" Я знала, что никогда не смогу увидеть их своими глазами, а значит, для меня они были лишены реальности, как любой вымысел, пусть и заснятый на фото- и кинопленке. "Так стоит ли расстраиваться из-за того, чего нет в действительности?"
- Ты сможешь приготовить ужин? - спросил Сережа, как только я разделась.
- Попробую. Вообще-то у нас в основном готовит мама, а по праздникам папа.
- Я помню. Цыплята табака.
- Не только! Но сегодня обойдемся лапшой с сосисками и салатом из капусты.
Как я умудрилась такую простую еду готовить час?! К этому времени мы так проголодались, что вкусным показалось всё. Мы выпивали вино, произносили шутливые тосты с пожеланиями, чтобы исполнялось задуманное.
- Представляю, какая красивая у нас могла бы быть дочь! – улыбаясь, сказал Сережа.
От этих слов у меня перехватило дыхание, и появилась надежда, что это начало разговора о совместной жизни.
- Если бы походила на тебя! А я хотела бы мальчика.
- Сын, как я, а дочь, как ты. Ты предохраняешься?
- Нет.
- Почему?
- Зачем мне от тебя предохраняться? Я принимаю тебя со всеми твоими возможностями. Рада им. И потом встречи наши такие редкие, непредсказуемые.
Сережа закрыл тему так же неожиданно, как и начал.
- Если сейчас быстро соберемся, то успеем на восьмичасовой сеанс.
Ночью я долго лежала с открытыми глазами. Сережа, как это делают дети во сне, сложил на меня руку и ноги. Я осторожно гладила его волосы и боялась заснуть. "Пусть не наступит завтрашний день. Пусть я буду держать Сережу в объятиях до тех пор, пока не устану, пока это не надоест мне, пока не захочу наконец оторваться от него по собственному желанию".
Просыпаться с Сережей! Умываться с Сережей! Завтракать с Сережей! Слушать его, насмешничать, поддразнивать! Смотреть, как он одевается, провожать до двери, целовать на прощание!!!
- Я часа на три. Ты пойдешь куда-нибудь?
- Нет. Сделаю генеральную уборку в комнате и вообще.
- Вообще не надо, а если в комнате, то... Там разве грязно? Хотя, конечно, тебе как девушке видней... Сильно не усердствуй.
   Я люблю делать уборку. Люблю, когда грязь сдается, уступает место свежести. Мне кажется даже, что зимой в чистой квартире теплее, а летом - прохладней.
Когда я протирала пол в кухне, вышел уже знакомый сосед в трико.
- Так сегодня не Серегина очередь! И мне готовить надо. К женскому дню вашему!
- Я уже заканчиваю.
- Ну, давай, - он наблюдал за мной из коридора.
- А ты Сереге не сестра случайно?
- Случайно не сестра. Просто в гости приехала. Мы из одного города. Сегодня уже уеду.
- Я подумал - родственница. Так ты зачем тогда пол моешь перед отъездом? Вроде как вымываешь себя отсюда. Примета такая есть.
- Мою, чтобы чисто было. А в приметы не верю.
В комнате, отмывая вековую грязь в углах подоконника, я поймала себя на том, что тихонько напеваю "Миленький ты мой, возьми меня с собой! Там в краю далеком буду тебе сестрой!" И еще раз подумала о том, что я действительно хотела бы остаться с Сережей в любом качестве: сестры, друга, товарища, няньки, о жене я уже и не говорю.
Протертая мебель в благодарность приобновлялась, в комнате становилось уютнее. На письменном столе был порядок, но пыльно, особенно на полочках под столешницей. Нечаянно тряпкой я задела стопку аккуратно сложенных листков, и они разлетелись по полу. Поднимая, разглядела на одном из них ручкой нарисованные губы, окруженные множеством маленьких стрелочек. Большими печатными буквами было написано: "Целую тебя под каждой стрелкой". Трудно было определить, писал ли это Сережа или писали ему. Среди бумаг оказалось много конвертов с иностранными адресами. Было несколько писем из Парижа от Шанталь. И два конверта, отправленных мной.
Я восстанавливала стопку, и с каждым листком в комнате появлялись воображаемые мною отправительницы писем - одна краше другой. Они светились от сознания своего превосходства, насмехались над моей наивностью, да что там! Глупостью! Подмигивали друг другу и, объединившись, наступали на меня, высоко задирая ноги под музыку канкана.
К приходу Сережи отмытая комната, казалось, прибавила в цвете и немного расширилась. Я встретила его уже одетая, накрашенная, с собранными вещами.
- Очень чисто! Такое ощущение, что здесь сделали ремонт! Почему ты с сумкой? Ты же к ночи собиралась ехать?
- Я боюсь, что на праздники билетов может не оказаться. Поеду пораньше.
- А поесть? Ты голодная?
- Нет. Ела вчерашнюю лапшу и тебе оставила.
- Лида, что-то случилось? Что случилось?!
Он стоял передо мной еще в дубленке.
- Ничего. Сережа, я, когда стирала пыль, нечаянно рассыпала пачку твоих писем. Я положила их на место. Прости.
- Ты читала мои письма! Как ты могла?! Лида! Читать чужие письма! От тебя я этого точно не ожидал!!!
- Я их не читала! Только конверты с адресами и записку с рисунком! Я не специально. Не смогла удержаться.
Сережа немного покраснел.
- И ты, конечно, сделала вывод?! Какой, интересно?!
- Когда речь идет о тебе, я не способна на выводы. Но здесь даже для меня все очевидно.
- Что очевидно? Что тебе может быть очевидно?!
- Сережа, посмотри на меня! Мы что? Ссоримся?! Но в этом нет смысла! Я же и так уезжаю. И неизвестно, когда теперь мы еще раз встретимся. Ведь правда?!
Он молчал.
- Я, как обычно, буду рада видеть тебя всегда, - из последних сил я довольно натурально улыбнулась. - Теперь, когда знаю, что писем ты не выбрасываешь, я буду писать тебе чаще, плакать от долгой разлуки, и по количеству пролитых на бумагу слез, письма мои в твоей стопке займут первое место.
Сережа не пошел меня провожать. Сказал только:
- Если на сегодня не будет билетов, возвращайся, - и поцеловал в щеку.
Я шагнула в Москву, опять расширившуюся до невероятных размеров, и уже в метро захотела вернуться и остаться хотя бы до ночи, хотела, чтобы не оказалось билетов, но мне опять повезло - достался последний на проходящий поезд до Мурманска.
Через три недели нас с Наташей вызвали в Кемерово (серьезно заболел преподаватель и нужно было его подменять). В Москве мы были часов пять. Я позвонила Сереже, но трубку никто не взял.

Глава четвертая

В восемнадцать лет я впервые увидела море.  На диком Хостинском пляже, с видом на санаторий в горах,  зашла в волны, лизнула воду, убедилась, что она действительно соленая, и поплыла вдаль легко и бесстрашно, как будто там меня только и ждали.  
Я люблю море в любую погоду. Его вид, запах, волны и бездны вселяют в меня силу, способную противостоять долгие месяцы сибирской зиме со всеми её последствиями. Даже сон, в котором я вижу море, приподнимает мне настроение на несколько дней. Поездка на юг занимала первое место среди всех моих радостей, пока я не встретила Сережу. А теперь, когда уже полгода от него не было никаких вестей, неожиданное папино предложение отдохнуть в Сочи вместе с Сашей (папе как раз заплатили давно обещанные деньги на одной из подработок, плюс часть моих отпускных) приглушило тоску и побудило к активным сборам.
Брат не верил своему счастью.
- Лидка! Две недели полной свободы! Ты только там не командуй!
- Не знаю, не знаю, Саша! Как же без командиров? Отвыкнешь на отдыхе, потом в казарме трудно будет. Нельзя к хорошему привыкать. Так что ничего обещать не могу.
Вещи мы собирали уже в предчувствии праздника.
- Лида, не хочется быть банальным, - приподнимая чемодан, сказал Саша, - но, надеюсь, ты  не взяла с собой мои гантели, дабы я занимался по утрам?
- Что, тяжелый?
- Да нелегкий.
- Сашенька, это, конечно, не гантели. Это -  книги.
- Сестра! Ты что, там читать собираешься! Я такую тяжесть не потащу!
- Я думала, что после утренних марш-бросков с полным снаряжением это для тебя не груз! Ну, так уж и быть! - и я вытащила из чемодана словарь Ожегова и большую Советскую энциклопедию.
Мы захохотали.
- Нет! Читать я собираюсь меньше всего! Будем плавать, плавать и купаться! Иногда загорать, ходить в кино, на танцы! Пить "Фетяску"! Сашка, я покажу тебе шашлычную "Гранат"!  Найдем тебе девочку-припевочку!
- Это я сделаю без тебя!
- Посмотрим!
- А я найду мальчика для тебя.
- Давай! Ты ведь знаешь, на кого ориентироваться! Только, боюсь, ничего не выйдет! Природа не повторяет своих ошибок!
И мы засмеялись опять.
Через неделю нашего пребывания в Хосте (район в Сочи) пошел дождь. Мы  обрадовались. Наконец остались одни в своей каморке  в цокольном этаже хозяйского дома (другое жилье в разгар сезона снять не удалось) и отсыпались после бесконечных заплывов, тенниса, танцев и пирушек в баре гостиницы "Хоста". Саша ни с кем из окружающих девушек знакомиться не захотел, был неотлучно при мне и держал оборону от кавалеров, которые за мной ходили косяками. Моя веселая доброжелательность, сочетающаяся с иронией и скрытым отчаянием, вероятно, как-то призывно действовала на представителей мужского пола.
Особенно настойчивым был Олег - ординатор из Саратова. В отличие от других, он задавал много вопросов о моем отношении к жизни вообще, интересовался любимыми авторами и при удобном случае просил спеть про степь. (Это после того, как я на нашем, стихийно собравшемся на ночном пляже пикнике так её прогорланила, что, наверное, турецкие пограничники всплакнули). Олег готовился стать детским хирургом, уже иногда делал сам несложные операции и гордился тем, что был учеником какого-то знаменитого профессора. Мама и папа Олега тоже врачевали. Мама заведовала лор отделением, а папа клиникой. Династия. Его искренняя заинтересованность профессией привлекала меня. (Он и внешне был приятным: среднего роста, статный, сильный, при этом чуть неуклюжий. Густые непокорные темно-русые волосы, внимательный взгляд сквозь очки, открытая улыбка полноватых губ делали его обаятельным и вызывали доверие). Познакомились мы с ним  в баре вскоре после приезда. На следующий день Олег с двоюродным братом, с которым вместе отдыхал (тоже врачом), перебрались на наш пляж, потом присоединились к нам за обедом в шашлычной и вечером встретили на танцах. Саша нервничал.
- Сестра, ладно те, эпизодические, мелькают, а этот в постоянные метит! Отшить его?
- А кто мне мальчика найти хотел?! Оставишь сестру старой девой. Шучу. Пригласи меня на танец, и тихо уйдем!
   В следующий раз Олег на пляж пришел уже без брата и постепенно стал третьим в нашей компании. В этот дождливый день он неожиданно появился у двери в каморку.
- Как ты нас нашел?! - удивлялся Саша, впуская промокшего незваного гостя.
- Вычислил. Проследил. Вы спите?
- Отсыпаемся, - сказала я, надевая в кровати сарафан.
- Пытаемся отоспаться, - невежливо уточнил Саша.
Но Олег не обиделся.
- Я принес вино и окуней горячего копчения. Любите?
- Любим, - ответила я, - но есть не будем. Здесь. Иначе все пропахнет рыбой, у нас даже раковины нет, чтобы посуду отмыть потом, тарелка одна и всего два стакана. Удобства, в том числе и вода, - на улице.
- Я заметил. А пойдёмте к нам! У нас просторно и посуда есть, и вода!
- Сестра, ты, если хочешь, иди, а я все-таки посплю. Мечтал весь год.
- Лида, соглашайся! Я один все не съем!
Окуни манили запахом копчения. А скрытая причина предложения  Олега была мне очевидна. Может, он - тот далекий король, которого мне нагадала тетушка Поля? Я представила, что бы она сказала в этой ситуации, и едва сдержалась от смеха, потому что отчетливо услышала её слова: "Король фартовый! Предлагает убить двух зайцев: и рыбку съесть, и ..."    
- Если пойду, - ответила я Олегу, - то только рыбку съесть.
- А вино?! Белое?! Сухое?! - искренне удивился он. (Стало ясно, что тетушки, подобной Полине, у Олега не было, а намерения насчет меня, даже если и имели место, формулировались им совсем по-другому).
Дождь кончился. На улице было влажно, сыро, но тепло. В ближайшем кафе самообслуживания мы купили салат, хлеб, сок, (чтобы заполучить стаканы), и съели наконец окуней, запивая их тайно разливаемым вином. Разговаривали, прыгая с одной темы на другую. Легкость курортных отношений располагает к откровенности и фантазии. Я пыталась определить, в каких пропорциях они содержаться в рассказах Олега.  Он показался мне одновременно простодушным и здравомыслящим, уверенным и застенчивым,  и еще необыкновенно юным, хотя мы были ровесниками. Я нравилась ему. Очень. Чуть позже мы пошли к морю и целовались на безлюдном пляже. К моему приятному удивлению, делал он это мастерски и никаких попыток пойти дальше не предпринимал. Я сама спровоцировала продолжение. "Без слез, без жизни, без любви". И без стыда. Расчетливо сжигала мосты.
К концу отдыха Саша смирился с присутствием Олега. Особое уважение вызывала его профессия.
- Но что-то он для хирурга пьет много, - сказал Саша, когда мы перед сном делились впечатлениями дня.
- Не больше других.
- Мне кажется, больше. Хотя это же - отпуск! - брат помолчал. - Хотела бы жить в Саратове?
- Не знаю, не была там. Главное – не где жить, а с кем!
- С Олегом, например?
- Саша, брось! Курортные  романы свадьбами не кончаются. Так, интрижка!
- У тебя, может, интрижка, а Олега зацепило.
- Это он тебе сказал?
- Не напрямую. Все о тебе выспрашивал. Узнавал, не сильно ли у нас холодно на Новый год.
- Что? Приехать собирается?
- Может быть.
- Ну, это он пока воспоминания свежие. Дома все пройдет.
 Из Хосты Олег уезжал с железнодорожного вокзала.  Мы с Сашей пришли провожать. Поезд задерживался на четыре часа.
- Интересно, наш на сколько опоздает? - спросил Саша (мы отбывали на следующий день).
- Это хорошо, что задержка, - радовался Олег.-  Можно еще раз с морем попрощаться.
- Без меня, - сказал Саша. – Идите, гуляйте, я за чемоданом посмотрю. Как удачно, что кроссворд взял. Только вы недолго!
Держась за руки, мы шли по вечерней Хосте. Расставаться не хотелось. За неделю я не успела привыкнуть к его искреннему вниманию, нежности, заботе, но этого времени хватило, чтобы понять, что продолжение прежней моей жизни невозможно. Дальнейших наших встреч я, конечно, не ждала и была уверена, что и Олег ни о чём подобном не думает.
- Соскучился по дому?
- Нет.
- А по работе.
- В больницу, пожалуй, уже можно. Мыться только надоедает. Но говорят, скоро привыкну.
- Мыться?!
- Перед операцией. Мы, начиная от плеч, щетками все микробы смываем. Потом еще обрабатываем для стерильности.
- У меня твоя работа трепет вызывает…
- Я… Лида... - мы стояли в тени плакучих привокзальных ив.
Олег пальцем осторожно провел по  моим губам и подбородку. Так я сама часто дотрагивалась до Сережиного лица.
- Лида. Я приеду к тебе. Ты хочешь?
Не дожидаясь ответа, он стал целовать сначала нежно, проникновенно, как бы запоминая каждый момент, а потом отчаянно и страстно. Сердце моё сжалось от чувства благодарности и вины.
Стоя у вагона, мы обещали звонить друг другу.
-  Лида, а писать я не люблю.
- Конечно. Будем узнавать все новости по телефону.
 Междугородняя связь была дорогой, но Олег звонил. И писал. Присылал короткие весточки - отчеты о работе, которая только одна и помогала, по его словам, выживать вдали от меня. Несколько раз к письмам прилагались фотографии до, во время и после операций, на которых узнать Олега можно было только по очкам, торчащим между маской и шапочкой. Я отвечала на его письма, делясь впечатлениями дня, описывая общение с подругами, о которых рассказывала еще в Хосте.
  Вера летом с ответным визитом съездила к Игорю, своему жениху, в Севастополь. (Пока я была в Ленинграде, Игорь приезжал в Кемерово. Всех покорил веселым нравом, игрой на гитаре и серьезностью намерений). Она познакомилась с родителями, понравилась им  и через год планировала выйти замуж. Мою переписку с Олегом Вера одобряла и удивлялась, как, на её взгляд, похожи повороты наших судеб.
- Вот увидишь, время пройдет быстро. От письма к письму, от звонка к звонку, так и Новый год настанет. Уж я-то знаю, - говорила она мне.
- Вера, у меня ситуация совсем другая! Никто ко мне на Новый год приезжать не собирается и о любви не говорит!
- Это дело времени. Он тебе уже почти два месяца письма пишет! Думаю, что скоро и сам приедет.
- Если честно, то Олег говорит, что вышлет деньги мне на билет, а сам прилететь не может из-за графика операций. Его какой-то местный профессор взял под крыло.
- Ну, вот видишь? Обязательно поезжай!
- Зачем? Я ведь не люблю его!
- Ты бы хотела его сейчас увидеть?
- Ну да.
- Он приятен тебе?
- Да. Он нормальный. И что?
- А то, что одного этого достаточно, чтобы подумать о продолжении отношений!
Подобного же мнения придерживалась и Марина.
- Хочу тебя обрадовать - мазохизм излечим! Онегина твоего давно забыть надо! Жизнь  дает нормальный шанс! Парень без гусей и закидонов! Конкретная профессия в руках! Деньги выслать собирается! Тебе твой Кортников хоть раз оплатил что-нибудь?
- Вот ты сейчас только фамилию его произнесла, и сердце моё запрыгало.
- Лида! Как в тебе это сочетается?! Ведь ты же - умная, но при этом - полная идиотка! Ты Олегу хотя бы не отказывай! Просто поезжай в Саратов, город посмотри, развейся!
- Не хочу никого обманывать!
- А ты никого и не обманываешь! Он ведь не спрашивал тебя о любви? Да и сам в ней не признавался!
- И то верно.
Папе и маме об Олеге проговорился Саша. Потом они наблюдали мои междугородние переговоры, с интересом рассмотрели фотографии, которые я показала. После очередной телефонной просьбы Олега приехать папа сказал:
- Нечаянно услышал, что тебя в Саратов в гости зовут. Не дело это, чтобы девушка ехала. Пусть сам приезжает.
- Не может он пока. Из-за работы. Да я и не собираюсь никуда ехать.
- Работа для мужика - причина уважительная. А если ты вдруг соберешься, могу позвонить Петру Семеновичу, остановишься у них.                                                    
Я поняла, что и родители не против продолжения моих отношений с Олегом.
К концу октября тонким покровом лег снег и больше не таял. Приближался ноябрь. Праздничные демонстрации, которыми он начинался, были проверкой тружеников, школьников и студентов на способность выдерживать многочасовое стояние  на морозе. Обычно, ожидая выхода к трибуне, народ толпился на улицах, примыкающим к площади, и в борьбе с холодом топал, хлопал, припрыгивал, плясал под частушки и песни времен революции, мигрировал к колоннам соседних предприятий, институтов и в приятельских компаниях, согревался изнутри (водочкой, в основном) и снаружи  в подъездах близстоящих домов. Ожидания демонстрации  помнились дольше, чем короткие шествия перед представителями местной власти: успевали крикнуть «Ура» на несколько призывов с трибуны и расходились по домам. Праздничные дни проходили быстро, а ноябрь тянулся, предательски отрываясь от осени и прибиваясь к зиме (и так бесконечной в Сибири).
- А у нас в ноябре еще тепло. Во всяком случае, снега нет. Приезжай! Мама выпытывает, какая ты. Просит фотографию, а у меня нет.
- Я тебе вышлю.
- Лучше приезжай сама!
Я решила прилететь на ноябрьские праздники. Безусловно, за свой счёт. Собиралась остановиться в семье папиного приятеля. Узнала расписание самолетов, рейс был из Новосибирска, но билеты пока не брала, ждала получки.
   В этом учебном году количество часов моей преподавательской нагрузки  увеличилось, я стала куратором группы первого курса, из института приходила поздно, но всё равно опять с удовольствием согласилась помогать Митеньке в подготовке очередного представления КВН. Состав команд обновился, Миша и Марик, с головой ушедшие во врачевание, теперь уже выступали в роли почетных консультантов и на репетиции приходили редко. Миша сделал Юле предложение, и это изменило характер наших,  теперь уже редких, встреч: мы оба стали сдержаннее в проявлении своих эмоций по отношению друг к другу.
Роман Марика и Марины все еще длился к всеобщему удивлению (больше всех удивлялись они сами). Теперь Марик тенью за Мишей не ходил, но и с Мариной времени проводил не так уж много. По-прежнему работал на скорой, в больнице получал специализацию реаниматолога, а в свободное время часто - и это раздражало Марину -     писал рассказы, которые она мне тайком давала читать, сопровождая рукопись комментариями, примерно такими:
- Вот еще вышедшее из под пера гения в часы, оторванные от наших свиданий! Оцени! Стоило оно того?!
От чтения очередного рассказа Марика меня отвлек телефонный звонок. В этот день я пришла домой раньше обычного. Еще утром, когда проснулась и посмотрела в окно, а потом в троллейбусе по дороге на работу я вдруг ощутила радость, обычно сопутствующую появлению Сережи или вестей от него.  Я не могла объяснить, откуда взялось это предчувствие, но весь день подсознательно стремилась поскорее оказаться в своей квартире у телефона.
- Алё. Я слушаю.
- Лида, голос твой не изменился!  Как удачно, что я застал тебя дома!
- Сережа! Господи! - сердце запрыгало, как щенок, к которому после долгой разлуки вернулся хозяин. - Ты где?
- Здесь. Я приехал на два дня. Экспромтом! Сегодня вечером хочу собрать близких друзей. Придешь?
- Приду, конечно! Разве может не прийти близкий друг?! Во сколько?
- К семи часам. В ресторан "Кузбасс".
- В "Кузбасс?!"
- Да, мы там остановились в гостинице, родители не знают, что я в городе, не стал их волновать по пустякам. Встречаемся у входа со стороны гостиницы.
      Вот она - знакомая лихорадка! Всего полтора часа на сборы! Быстрее в душ! Что надеть? Как назло, юбка  нарядная в стирке! Из одежды ничего нового! Хотя стоп!! Для него же все новое - мы не виделись восемь месяцев. В голове ни мыслей, ни вопросов: почему не звонил? Зачем позвал? Означает ли это что-нибудь? Только одно желание - к нему! К нему! Скорее! Немедленно! Сейчас!
    Ресторан находился в центре, в старой части города на улице Весенней, и примыкал к гостинице. При желании в нем можно было разместить человек двести. Высоченные потолки делали зал гулким и неуютным. Меню здесь не менялось годами, и готовили подчас хуже, чем в столовой, но  увеселительных заведений в городе было мало, и народ приходил всё равно. Когда я зашла в гостиницу, Сережа уже ждал меня у входа. Модно-элегантный, по-прежнему красивый, улыбчивый и возбуждённый, но напряженный, со следами усталости на лице.
- Привет, привет, Лида! Вот мы и увиделись! Ты рада? - он по-дружески приобнял меня и слегка прижался губами к щеке.
- Ещё бы! Почему  ты не предупредил заранее? В городе бы вывесили флаги и выставили почетный караул! Это скромность?!
Сережа засмеялся,  взгляд стал теплым, как во времена наших первых встреч. Было очевидно, что он рад меня видеть, но пытается сдерживать проявление этой радости.
- А где остальные твои друзья?
- Скоро появится Александр, я ему позвонил утром, и он едет из Кузни. Кстати, Саша ведь тоже преподает в ВУЗе.
- Мы с ним почти два года не виделись.
- А мы встречались. Он ко мне приезжал  в Москву.
- А кого ты позвал еще?
- Больше никого.
- Так мы будем втроем?
- Нет. Лида, я приехал не один. Со мной известная поэтесса, думаю, что вам будет интересно поговорить друг с другом.
- А как фамилия?
Сережа сказал, но никаких ассоциаций она у меня не вызвала.
- Я не слышала. А имя?
- Любовь.
- Опять Люба?!
- Почему "опять"?
- Ну, в последний раз мы тоже к Любе ходили, - было очевидно, что Сережа не мог понять, о ком я говорю, но потом вспомнил:
- Ах Люба! Как давно это было! Та сейчас в Италии живет.
- А эта в Москве пока?
- Лида, она  известный в столице человек, простая и умная. Никогда не была в Сибири, вчера спонтанно пришла идея поехать, сели в самолет и…
У входа показался Александр, и наш разговор прервался. Ребята обнимались, хлопали друг друга по плечам, улыбались, Сережа сиял. Они подошли ко мне. Александр, чуть похудевший, с восхищением оглядывал меня:
- Лида! Никогда этого не говорил при Сереге, но сегодня не могу сдержаться. Ты выглядишь просто класс!
- Действительно, - вежливо подтвердил Сережа. - Я заказал столик, пойдёмте. Люба позднее присоединится.
Нас уже ждал традиционный столичный салат и водка.
- Печально, но сухого вина в ресторане вашего города не оказалось, поэтому - водка!
- "Вашего"!  А твоего? - спросил Александр.
- Нет уж! Теперь он точно не мой!
- Ясно, - Александр поднял рюмку. - Ну, здравствуй, столичный гость, Серега, с приездом тебя!
- В наш город, - добавила я.
Мы выпили, и под закуску пошел разговор. Мальчики вспоминали общих знакомых, уточняли, кто где. Александр описывал трудовые будни и сокрушался, что на их факультете студентки в меньшинстве. Я хвалила нынешние институтские команды КВН и пересказывала удачные отрывки из сценария.
- А ты сейчас чем занимаешься? - спросил Сережу Александр.
- Работаю.
- По специальности?
Мне было заметно, что Сереже не хочется отвечать на эти вопросы.
- Точно. В школе! Учителем! "Здравствуйте, дети, я вам сейчас про физику расскажу! Для этого и в Москву приехал!"  Давай не будем обсуждать эту тему! У меня все в порядке, и со специальностью тоже.
Когда мы выпили уже половину бутылки (Сережа лидировал), появилась Люба.
Выглядела лет на тридцать пять. Если бы я увидела её без Серёжиного предисловия, то оценила бы хорошо сидящий джинсовый костюм, стильную стрижку крашенных в пепельный цвет волос и дорогие импортные сапоги. "Ещё одна из дефицитоимущих", - подумала бы я, не обратив внимание на фигуру (среднего роста и плотности) и лицо, потому что ничего примечательного в них не было. Но поскольку она была с Сережей, я попыталась обнаружить её скрытые внутренние резервы.
 Люба оценивающим взглядом осмотрела нашу компанию (мальчики встали), улыбнулась, и после знакомства по-королевски прямо села на стул, специально Сережей выдвинутый для неё. Она быстро сделала выводы обо мне, как о симпатичной провинциальной простушке-подружке Сережиного приятеля (миляги), и снисходительными рассказами, преимущественно о жизни знакомых ей знаменитостей, попыталась поднять разговор за нашим столом до уровня, терпимого для себя. Никто ей не мешал, и мы успели узнать, что стихи её печатают во всех толстых журналах, что закончила МГУ, где, кстати сказать, папа работает деканом. Пол-Москвы - её друзья. Живет Люба на улице Горького. Хорошо живет. Повествуя, она пыталась быть демократично-веселой, но скрыть замашки человека, привыкшего заказывать музыку, под которую должны плясать, не могла да и не собиралась. Вскоре тема исчерпала себя, и Люба, в попытке быть вежливой, задала несколько вопросов Александру, к месту вспомнив строчки Маяковского про город-сад Новокузнецк, но ответы до конца не дослушивала. Потом дошла очередь до меня.
- Сережа мне говорил, что Вы поэзией увлекаетесь?
- Да. Люблю стихи.
- А чьи особенно?
- Пушкина, Тютчева и Блока.
- Классика! Это всегда хорошо! А еще? Из современных?
- Самойлов нравится Давид  и Кузнецов! Юрий.
Приятно было увидеть неподдельное удивление на её лице в ответ на эти имена. (Она, наверное, думала, что я Асадова назову). Результаты тестирования, (а это был, несомненно, тест), Любу несколько насторожили, она решила ко мне присмотреться более внимательно. Я тоже в долгу не осталась и сделала свою проверку, взяв в союзники Александра.
- Послушай, - тихо сказала, - будь свидетелем: сейчас я произнесу в разговоре слово "амфибрахий", а Люба ответит "удивительно, какие слова Вы знаете" или что-то вроде этого.
Александр заговорщически улыбнулся. Через несколько минут, обсуждая тему стихосложения, прозвучало заветное слово, и тут же последовала реакция Любы:
- Надо же! Какие слова мы знаем, - причем, "мы" относилось исключительно ко мне.
Сережа, на глазах  которого разыгрывалась эта скрытая борьба, по всей видимости, не ожидал от своей подруги подобной прямолинейности в поведении, было заметно, что он удивлен и пытается выровнять ситуацию рассказом анекдота.
К горячему принесли вторую бутылку водки. Пришли музыканты, и грянула мелодия танго, звуки эхом отражались от потолка, и, хотя мы сидели от сцены вдалеке, продолжать беседу стало невозможно.
- Сережа, пригласи даму на танец! - с иронией, но при этом достаточно властно произнесла Люба, протянув к нему руку.
Сережа, сколько я его знала, никогда ни в одной компании категорически не танцевал. Я подозревала, что показать класс в этом деле он не мог, а просто топтаться, как все, не хотел. Наступил момент истины. Видно было, что и сейчас Сережа был против танца,  но, как бы шутя, прищелкнул каблуком, взял Любу за руку и повел в толпу танцующих провинциалов. Некоторое время мы с Александром наблюдали, как неумело, почти неуклюже,  пытаясь скрыть своё стеснение,  Сережа раскачивает партнершу, не всегда попадая в ритм. Не сговариваясь, одновременно Александр и я понимающе посмотрели друг на друга. Музыка еще играла, но наши танцоры уже шли к столику - Сережа чуть впереди, Люба за ним.
- А тебя не учили, что кавалеры должны пропускать даму вперед? - с искусственной улыбкой поинтересовалась Люба.
Сережа промолчал и наполнил рюмки.
- Давайте выпьем за наших прекрасных дам, - предложил Александр.
Выпили.
- А ты Андрея давно видел? - неожиданно спросил Сережа.
Мальчики опять ударились в воспоминания. Люба молча курила. Я тихо подпевала музыкантам, откинувшись на стуле. Заиграли песню Антонова "Гляжусь в тебя, как в зеркало", Александр встал и, склонив голову, пригласил Любу. Они ушли. Тут же Сережа сказал:
- Я в номер за сигаретами. Ты со мной?
Я хотела спросить, как на это посмотрит Люба, только начала:
- А как же... - он не дал закончить.
- Идем! - взял за руку, (все моё тело откликнулось на это прикосновение), и мы быстрым шагом вышли из ресторана.
Руку он отпустил только у двери в номер. По дороге я в нескольких предложениях рассказала о нашем с братом летнем путешествии.
- Передавай Саше привет!
- Конечно! Он будет рад.
В комнате Серёжа достал из сумки распечатанный блок сигарет Kent, но уходить не спешил, сел в кресло, закурил, спросил:
- Ты как вообще?
- Живу. Я познакомилась с мальчиком из Саратова. На море. Он детский хирург. Зовет к себе.
- Вот как! Насовсем?
- Пока в гости.
- А ты?
- Возможно, поеду. А вы часом с Любой по Волге прокатиться не планировали?
Сережа молчал.
- Надо идти,  нас, должно быть, уже давно хватились.
- Ну и что! - сказал он, но всё же встал, подошел ко мне. - Лида.  Лида... Ладно, пойдем!
На полдороге мы встретились с Любой и Александром.
- Решили вас догнать, тоже курить захотелось, - веселился Александр. - Где твои фирменные?
Сережа стал искать сигареты в карманах.
- Дай ключ! - сквозь зубы прошипела Люба.
Когда мы вернулись в ресторан, Сережа, несмотря на протесты Любы, заказал еще водки и без тоста опустошил две рюмки подряд. Люба тут же последовала его примеру. Я воздержалась – и так уже выпила больше обычного. Александр пригласил меня на танец, и мы издалека наблюдали, как Люба, жестикулируя и наклонившись к Сереже,  что-то выговаривает ему.
- Уже поздно, мне нужно домой, - сказала я, когда мы подошли к столику.
- Я провожу тебя, -  тут же отозвался Александр.
- И мы прогуляемся, - объявил Сережа.
- Там холодно, теплых вещей у меня с собой нет, - сообщила Люба.
- Ну, тогда жди меня в номере, я быстро.
- Ну уж нет! Ты пьян и никуда не пойдешь! - взвизгнула Люба.
Александр стал уговаривать Сережу остаться в гостинице. Я заранее знала, что это бесполезно, и молчала. Через полчаса, после пререканий и после того, как Сережа расплатился, вышли вчетвером на улицу. Морозно, скользко, и ветер в лицо. Шли медленно, Люба, вцепившись в мальчиков, пыталась держать равновесие на разъезжающихся каблуках (да и выпила она прилично, хотя меньше, чем Сережа).
- Так мы к утру не дойдем! - сказал Александр минут через пять. - Давайте я провожу Лиду, а вы возвращайтесь.
- Конечно, - поддержала я.
- Да вообще не надо было никуда идти!  Так что поворачивай, Серёжик, назад!
-  На-зад! Впе-ред! Нале-во! Напра-во! Смир-но! Люба! Это тебе не армия, и ты не мой командир! Кому не хочется идти, возвращается!
- Я возвращаюсь! - Люба почти кричала.
- А я - нет! - улыбаясь, тихо сказал Сережа.
- Ну ты и сукин сын! Раскрутил на поездку! Ностальгия его замучила! Притащил в свою тьмутаракань! И я-то, дура, помчалась! Спрашивается: на какой хрен?! С друзьями он меня познакомил! На хрен они мне сдались?! Особенно эта девка твоя?!
- Заткнись!
- Что?! Я заткнись?! Да знаешь, ты кто?! Ты..! Ты..! Да пошел ты на х...!
- Что ты сказала, дрянь?! - Сережа подошел к ней ближе и замахнулся.
Александр успел встать между ними и принялся успокаивать и Любу, и Сережу, которые продолжали выяснять отношения. От этой неожиданной пьяной ссоры я сначала оторопела, а потом повернулась и короткой дорогой через дворы побежала домой, глотая слезы. Я плакала  от того, что хотела к Сереже, от того, что он дурак и губит свою жизнь, от того, что мне было жалко и его, и себя, и даже Любу (хотя её меньше).
Дома я быстро забежала в ванную (родители, к счастью, были в своей комнате), смыла размазанную тушь и долго стояла под горячим душем, вспоминая все, что за вечер говорил и делал Сережа.  В кровати долго пыталась заснуть, и, когда это почти удалось, раздался междугородний телефонный звонок. Я взяла трубку.
- Добрый вечер! ("Вот уж совсем не вечер", - подумала я) Можно пригласить Лидию? - произнес незнакомый женский голос.
- Я как раз Вас слушаю.
- Очень приятно. Я Ольга Мироновна, мама Олега.
- Господи! С ним что-то случилось?!
- Нет, нет, все в порядке! Он у друга на дне рождения, а я наконец нашла Ваш номер и звоню. Лида, мне Олег сказал, что Вы собираетесь приехать к нам.
- Да, Олег приглашал меня, но приехать в Саратов я собираюсь не к Вам, а к приятелям родителей.
- Это неважно, ведь всё равно Вы все время будете с Олегом. Ведь так?
- Да, конечно!
- Лида, даже не знаю, как начать, но, пожалуй, скажу прямо: не приезжайте! Ваше южное знакомство, назовем это так, Олегу всю жизнь ломает! Я его просто не узнаю!
- А в чем дело?
- Ну, во-первых, не знаю, говорил ли он Вам, у него здесь  девушка, хорошая девушка, они учатся на одном курсе! Сейчас уже не встречаются.  Во-вторых, через год мы думаем переезжать в Москву, там живет наша дочь, и Олег, конечно, поедет с нами! В-третьих, жениться ему рано, а Вам  замуж выходить самое время!  Короче, Лида, не обижайтесь, но не надо зря тратить деньги на поездку, у которой продолжения нет!
- У Олега другое мнение.
-  Олег увлечен Вами, но это ничего не значит, это просто эпизод в его жизни, и я постараюсь, чтобы он так эпизодом и остался.
- Но ведь Вы меня даже не видели, не знаете меня!
- А мне этого и не надо. Я знаю Олега, знаю, где вы познакомились, и знаю, что вы не врач. Мне этого достаточно.
Я молчала.
- У Олега Вы не первая и, уверена, не последняя женщина.
- Я могу передать ему Ваши слова? А то он думает, что Вы хотели бы меня увидеть.
- Вы, конечно, можете нас поссорить, но, ничего, мы это переживем.
- Ольга Мироновна! Я выслушала Вашу просьбу, рада, что Вы заботитесь о моих напрасных денежных затратах, но, вообще-то, у нас уже глубокая ночь, и мне завтра на работу. Всего доброго.
Я отняла трубку от уха, и прежде чем положила на рычаг, успела услышать долетевший  конец фразы "на благоразумие".
Спасибо Вам, Ольга Мироновна, за своевременный звонок!  "На благоразумие?!" Она еще и на благоразумие рассчитывает! Скажите спасибо, что мы не живем в одном городе, а то бы никогда не стать Вам свекровью врача. Теперь мне понятно, почему Ваш сын больше говорил о больнице, чем о доме. Я не плакала. На какой-то момент мне даже стало легче от того, что ехать никуда не надо. Но потом навалилась пустота и отчаяние. Ни в какую борьбу за Олега вступать я, конечно, не собиралась: не было ни чувств (разве что обида), ни сил. Возможно, если бы он был рядом, действительно любил меня и проявлял настойчивость, то со временем мы могли бы стать счастливой парой, но при нынешних обстоятельствах я решила сдаться без боя.
Глава пятая

 Уже почти год я жила без вестей от Сережи. Всю зиму с разных сторон на меня сваливались поручения, приказы, неожиданные просьбы, уговоры и даже попытки подкупа. ( Это один нерадивый студент-заочник).  Папе, которого следующим летом ожидали государственные экзамены, я помогала делать (практически выполняла сама) контрольные работы по философии и научному коммунизму.
- Эх, Лида! Если бы ты знала, как мне хочется почитать какую-нибудь человеческую книгу, а не всю эту белебердень вашу научную! Сдам экзамены и запоем читать буду! - мечтал он во время подготовки к очередному экзамену.
- Вот Надежда Константиновна порадовалась бы!
- Какая?
- Да Крупская! Была у нас простая семья - ячейка социализма, а теперь ещё изба-читальня образовалась! Мама, я и ты наконец! Но, слава Богу, хоровики не дадут тебе долго читать!
Да и у меня времени на литературу оставалось мало. На кафедре поручили разработать новый предмет, ораторское искусство, и определили наставницу, Веру Филипповну, старшего преподавателя, бывшую актрису, красивую, остроумную, сорокалетнюю женщину.  Оценивая события жизни, она учитывала главное  - мешает ли это работе или помогает. Её умение играючи изменять обстоятельства в сторону помогающих вызывало восхищение и зависть коллег. Без назидания, в дружеской форме Вера Филипповна раскрывала мне тайны ораторского мастерства, делилась своими авторскими разработками. Постепенно я оценила преимущества этого предмета и полюбила его. Особенно мне нравилось, что со времен Демосфена и Цицерона в способах подготовки устной речи кардинальных изменений не произошло, а опытом древних ораторов пользовались и коммунисты, и капиталисты.
Под натиском Веры Филипповны, я вступила в общество "Знание" и через месяц, превозмогая страх, выступала с лекциями на предприятиях и в учреждениях города, а потом и области. Люди в основном с неохотой встречали пропагандистов, (но от лекций отказаться не могли, потому что принцип посещения был добровольно-принудительным: попробуй публично признайся, что тебя не волнует установка партии, например, на воспитание гармонично развитой личности! В моей практике смельчаков не было). Я учитывала настроения аудитории и старалась  информацию сделать максимально полезной и интересной. Сил на это уходило много, но зато в конце выступления почти всегда слушатели искренне благодарили меня и иногда даже аплодировали.
 На кафедре мы часто встречались с Митей. Теперь он готовил городскую студенческую команду для участия в новой юмористической передаче центрального телевидения "Веселые ребята".
- Приди посмотри свежим взглядом, оцени. У тебя же опыт в этом деле.
- Да, старею. Скоро двадцать три  будет. Митя, скажи, может ли дура быть остроумной?
- Лида, не занимайся самокопанием и не напрашивайся на комплимент, подумай лучше, как назвать команду?
Поехать в Москву, а тем более, мелькнуть на Центральном телевидении, хотелось  многим, на участие в команде был объявлен конкурс, и желающие его пройти чуть ли ни на голову вставали, доказывая свою веселость. Я приходила посмотреть на отборы, но редко: Вера Филипповна не отпускала надолго от себя, да и новое поколение клуба веселых и находчивых не казалось мне таким интересным, как их предшественники.
И работа, и чтение лекций,  и помощь Мите всё же не могли заглушить тоску, которая временами накатывала с такой силой, что я не знала, чем остановить её или хотя бы ослабить. Новые компании, знакомства с молодыми людьми не радовали ни ум, ни сердце.
Зато влюбился Саша, вернее, не просто влюбился (это он делал периодически), а без иронии и страха стал произносить слова "жена", "семья" и даже "свадьба"… Еще в годы подростковых комплексов он как-то спросил:
-  Сестра, я внешне как?
Мне вдруг стало понятно, что отшутиться нельзя, и я сказала честно:
- Саша, ты не красавец, но обаятельный, надежный, и с тобой всегда интересно. Для мужчины это гораздо важнее внешности.
  Сашка был среднего роста, стройным и ловким, а сейчас (физическая подготовка в училище сделала свое дело) стал крепким, с накаченным торсом, и, на мой взгляд, мог понравиться любой девушке.
- Лида, меня через год отправят в географическую точку бескрайнего нашего отечества, ни я, да и никто не знает, где судьба её нарисует. Не все варианты вызывают оптимизм. Если высадят во льдах - Господи, не допусти! - я бы хотел, чтобы меня согревала боевая подруга.
- Саша, но, помимо теплокровности, надеюсь, и другие качества должны присутствовать? - когда речь зашла о будущем брата, я вдруг ощутила серьезность предстоящего ему шага. - Выбирая жену, мне кажется, ты должен думать не столько о себе, сколько о будущих детях! О том, что она может им дать! Как воспитывать будет? Ты на службе, она в тылу.
- Ой, сестра, я так далеко не смотрю, пока хочу познакомить ее с тобой и с родителями.
- Как зовут?
- Аня.
- Хорошо. Как нашу бабу Нюру, Царство Небесное! Ну давай, приводи свою Аню в субботу в гости.
- Ты только не пугай её, она и так переживает.
Может, Аня и правда боялась, но виду не подавала, была скромной, веселой, говорила мало, слушала внимательно и поддерживала беседу  улыбкой, восклицаниями и вопросами к месту. Худенькая, стройная ("Сестра, какие у неё ножки!!! Это!. " Саша не находил слов. Ножки, и правда, были красивыми), брюнетка с чувственными губами и голубыми глазами. На папины провокации (а уж он дал себе волю!), типа: "Блинчики печете на молоке или на опаре? " - она отвечала, стараясь быть честной. ("Блины пока печь не умею").
Я приглядывалась к ней, к счастью, без ревности, но, наверное, всё равно предвзято: у меня, например, вызывало опасение: не станет ли скучно брату через несколько лет их совместной жизни? Аня окончила торговый техникум, а эта сфера у Саши интереса не вызывала никогда.
Мудрая наша мама приняла Аню с радостью.
- Саше жить с ней, пусть и решает!
- Вы так серьезно обсуждаете, а я просто девушку в гости пригласил, только и всего!
Но Саша лукавил, было очевидно, что в отношениях с Аней он пошел значительно дальше, чем с другими девушками, например, познакомился с её родителям (и стал ходить в самоволки).
- Сашка, ты на тещу смотри! Какая теща, такая и жена будет со временем! - подшучивал папа. - Чем она занимается?
- Слово-то какое дурацкое - "теща"! Никакая она мне не теща!
- Это пока! Ну и что она за женщина?
- Нормальная, веселая, простая, на тетю Полю нашу похожа. Работает заведующим ателье.
- Что ж ты сразу-то не сказал! Теперь приоденемся всей семьей по блату.
- Не приоденемся! Ателье обувное. Больше вас знакомить ни с кем не буду! И вообще, ничего больше рассказывать не буду! - заводился Саша.
- Вот! Ещё не женился, а уже от семьи откалывается! Смотри, как бы они тебя там не обули!
В отличие от меня, Саша на папины провокации поддавался легко и иногда обижался. Мы с мамой разруливали последствия их недопонимания друг друга.
- Иван! Он уже взрослый! Через год людьми командовать будет, а ты к нему, как к мальчишке!
- Тяжело в ученье, легко в бою! Не лезьте в наши отношения! Мы, мужики, сами разберёмся!
- Вы-то разберетесь, а вот кто вас обратно собирать будет?!
Подружки мои, обожавшие Сашу, непременно хотели познакомиться с Аней и составить своё мнение. Брат был не против. Я ради этого случая купила шоколадный торт "Полено" и организовала чаепитие. Аня (не хотела бы оказаться на её месте в этот вечер) испытания прошла успешно.
А вот у Марины отношения с бабушкой Марика, Софьей Павловной, не складывались. Внук, который остался без родителей, был смыслом её жизни, а его счастье - главной целью. Ох, не такую невесту представляла Софья Павловна для Марика! Не тех кровей! (Это по рассказам Марины).
- Знаешь, бабушка такая щупленькая, тихая, все вроде одобряет, но как-то смотрит сквозь меня и вопросы не задает. Не знаю, чего ей надо?! - жаловалась подруга, забравшись со  мной на разложенный диван и поедая ташкентский изюм без косточек (папа вчера купил на крытом рынке).
 - Марика, когда приходит, кормлю здоровой пищей! Рассказы правлю! Да и вообще! Пылинки, можно сказать, сдуваю!
- Ей надо, чтобы правнуки евреями были. А с твоими малоросскими корнями ты никак этому не способствуешь!
- Точно! Хохол родился - еврей заплакал.
- Слушай, какая все-таки глупость - эти условности национальные. Для меня вообще неважно, какая национальность, лишь бы, как говорится, человек был хороший!
- Интернационалистка! Нет уж! Разница есть! Мне, например, евреи нравятся. Умные, надежные, не то, что наши простофили-голодранцы пьяницы!
- Не трошь наших! А евреи тоже выпить не дураки.
- Я таких не встречала. Короче, хочу замуж за Марика!
- А мама твоя так с ним и не разговаривает?
- Лида... Ну что ты о больном! Если она со мной скоро год, как не разговаривает, то с Мариком… Жду, когда квартиру разменяем.
- Своя квартира - это приличное преданное! Богатая невеста. А Марик что насчет ЗАГСа говорит?
- Говорит, что рано.
- А если забеременеешь?
- Тьфу-тьфу! - Марина сплюнула через левое плечо. -  Мы предохраняемся. А жениться ему бабушка не даст, пока он ординатуру не закончит.
- Ну, терпи! Хотя чего терпеть-то? Любите друг друга, живете в одном городе! Это же - счастье!
- Лида, эта твоя зацикленность на любви! Все любовь да любовь! На одной любви далеко не уедешь! Лев Николаевич прямо сказал: хочешь поработать - женись!
- Не помню у него таких слов.
- Слова, может, другие, а по сути правильно. Семья - это воз, и его должны тащить двое! И чтоб никто не сачковал! Любовь! Какой любви ты еще ждешь?! Тебе мало было?!
- Да! Мне было мало! Я бы с Сережей любой воз с радостью тащила! А без любви, как у Высоцкого: "Придешь домой, там ты сидишь!" Ну, в смысле, он! Вот представь, что ты каждый день не Марику готовишь, а мужику постылому!
- Почему обязательно постылому? Просто хорошему человеку, нормальному человеку! Я не знаю, что это за штука такая - любовь. Любви, как у тебя, мне точно не надо! Я привыкла контролировать ситуацию! И тебе говорю: оглядись по сторонам.
- Да у меня уже шея устала оглядываться, а толку?! Господи! Как я хочу поговорить с Сережей! Просто перекинуться несколькими словами!
- Все! Завела! Если уж тебе так любви хочется, пойдем в "Пионер", там сегодня "Мужчину и женщину" показывают.
- А Марик?
- Работает. Мы с ним завтра что-нибудь придумаем.
В детском, маленьком, уютном, хотя и чуть вытянутом зале кинотеатра               "Пионер" по вечерам показывали взрослые, часто старые зарубежные фильмы. Располагался он на первом этаже сталинского дома на улице Весенней, справа от гостиницы "Кузбасс". В крошечном, на одно окно, холле перед кассой висели  стенды с приколотыми на них английскими булавками фотографиями актеров (в школьные годы предметом моей гордости был снимок, на котором я от актива театрального кружка  вручала букет исполнителю роли молодого Ленина, Родиону Нахапетову, посетившему наш город), и бессменными выцветающими снимками кадров из старых фильмов про войну и революцию.
Мы с Мариной заболтались и опоздали к началу, в зал проскочили, когда фильм уже начался. Каждая из нас могла пересказать наизусть диалоги этого шедевра о любви, (смотрели его раз семь), но пришли опять, чтобы  послушать музыку, ощутить запах моря, ароматы кофе в недосягаемых французских ресторанах, короче, получить пилюлю от пессимизма и надежду на возможный чудесный поворот и в собственной судьбе (хотя финал фильма был счастливым, я плакала всё равно).
Выходя из зала, среди немногочисленных зрителей мы с радостью увидели Митеньку со стройным рыжебородым мужчиной лет тридцати, а может, больше.
- Тоже на сладенькое потянуло? - воскликнул Митя, заметив нас. - Видишь, - он обратился к своему спутнику, - я говорил тебе, что обязательно кто-нибудь из своих придет, не пропустит. Знакомьтесь.
Мы уже стояли на улице. Мягкий снег кружил в свете фонарей.
- Это Андрей, - продолжил Митя. - Он к нам недавно переехал из Свердловска.
Мужчина, улыбаясь сквозь усы, внимательно смотрел на нас. Митя представил нас с Мариной.
- Рад познакомится,- сказал Андрей, и это не прозвучало как формальность.
- Вас проводить? - спросил Митя - Вы идете вместе?
- Да. Мы сегодня у меня заночуем, - ответила я.
По дороге, (а шли мы по нашему с Сережей маршруту), Марина призналась, что смотрела фильм восьмой раз.
- А Вы, наверное, первый? - обратился ко мне Андрей.
- Нет. Почему Вы так подумали?
- А разве Вы не плакали?
- У Лиды слезы близко, но, в принципе, она человек веселый, - включился в разговор Митя.
- И находчивый? Член твоего клуба?
- Можно сказать, один из первоткрывателей.
- Андрей, чем Вы занимаетесь? - поинтересовалась Марина.
- Вы хотите узнать род моей деятельности или конкретное место работы?
- Интересна любая информация.
- Андрей уникальная личность: у него два образования. Он и физик, и филолог, - ответил Митя.
При слове «физик» я непроизвольно повернулась в сторону Андрея и спросила:
- Вы занимаетесь теоретической физикой или экспериментальной?
- О! Вы улавливаете между ними разницу? В школе физику любили?
- Вот уж нет! Просто... - я замялась, подыскивая ответ.
- С волками жить – по-волчьи выть - тихо буркнула Марина.
- Нет, физикой я уже не занимаюсь. Покончил или прикончил, - сказал Андрей с легкой иронией. - Хотя, возможно, буду жалеть - кормила она меня хорошо. Теперь посмотрим, как литература справится.
- Вы писатель? - заинтересовалась Марина.
- Сочувствующий. Помните из истории: коммунисты и сочувствующие им, так вот я, если говорить о писателях - сочувствующий.
- И что, за это деньги платят? - съязвила подруга.
Но Андрея это из благодушного настроения не вывело:
- Ах, если бы! Источники дохода у меня с беллетристикой, увы, не совсем связаны.
Я не дала Марине продолжить допрос, тем более, мы уже стояли у моего дома.
- Уже пришли. Спасибо, что проводили.
- А может, еще погуляем? - предложил Митя. - Погода, как на Новый год.
- И у Андрея борода вся в снежинках, как у Деда Мороза, - заметила я.
- Жаль, без подарков, - он пристально взглянул. -  Так что? Погуляем?
- Нет, уже поздно, а у меня завтра первая пара.
- И мне рано вставать, - присоединилась Марина. - Приятно было познакомиться.
- Это взаимно, - опять улыбался Андрей.
 - Сбылась твоя мечта: ты не накрашенная, не кокетничала, усилий никаких не предпринимала, а мужик только тебя и видел! - делала выводы Марина, как только мы зашли в подъезд. - Редкий случай: я почти при параде, а он не оценил.
- Да все он оценил, котяра, видно, еще тот! Ты просто своими вопросами и подковырками интерес его сбила. Внешне он мне шотландца напомнил. Слушай, и точно еще на кота похож, сытого, довольного.
- Хитрого! Повадки ловеласа! Но обаятелен, зараза! За каждой фразой - подтекст! Хотя толком мы ничего и не узнали о нем. А интонации какие! Все-таки у умных мужиков и голоса особенные, выразительные, а уж когда низкие!.. (Я, конечно, представила Сережин тембр). Как ты думаешь, он женат?
- Конечно.
- Да, таких мужиков мимо не пропустят. Почему он тогда в кино без неё пошел?
- Да мало ли. Вообще-то по нему  видно - бабник!
 В конце марта папу положили в городскую больницу. («На профилактику», - смеялся он). Выполняя рекомендации врачей, он совсем не выпивал, бросил сигареты (хотя курил с юности), много ходил пешком, чуть похудел и, несмотря на то, что седина прибавилась, выглядел помолодевшим.  Корпус больницы был недалеко от набережной, и мы иногда выходили прогуляться. Зима постепенно уходила вместе со своим любимым  белым цветом, снег темнел, стали ярче очертания бора на противоположном берегу. Сугробы вдоль тротуаров таяли и искрились льдинками на солнце. С Томи дул ветер, и в его свежести был намек на приблизившуюся весну. Обычно мы шли до гостиницы "Томь" мимо памятника Павшим Героям, мимо румяных старшеклассников, с серьезным видом замерших в карауле у вечного огня  (в своё время и мы с Верой, Леной и другими активистами школы с трепетом и гордостью тоже стояли здесь), мимо воробьев  и голубей, клевавших на грязном снегу  пшено, которое для них каждый день рассыпала одинокая пенсионерка (когда старушка смотрела  на прохожих, было видно, как глубоко она разочарована в людях).
Мы шли медленно, разговаривали мало, глубоко дышали  (если, конечно, ветер дул не со стороны Коксохимзавода), иногда на два голоса тихо пели по полкуплета из любимых песен. Наши отношения в последнее время изменились. Папины жесткие выражения о правилах поведения приличной девушки теперь не произносились вовсе. Он стал не таким прямолинейным и скорым на выводы ("Взглядом не убивал, но только ранил", - шутил брат), с интересом выслушивал истории о моих похождениях с лекциями в народ, иногда даже просил у меня совета (например, какую из нескольких песен в исполнении хора выбрать для отчетного смотра), довольно улыбался и непроизвольно распрямлял плечи, когда  Юрий Викторович при случае хвалил его дочь. Откровенных разговоров со мной не заводил, зато, когда приходили Марина и Вера, интересовался "Скоро ли ему принесут приглашения на их свадьбы". Девочки смеялись и обещали позвать его первым. Я видела, как папе хочется, чтобы и у меня появилась личная жизнь. Но пока была только работа и вместо реальных отношений - "запойное" чтение романов (залпом от корки до корки, отвлекаясь на короткий сон).
Папа сначала попробовал отвлекать меня, почти насильно предлагая идти на свежий воздух (это в нашем-то городе!), но потом сдался.
- Ты вся в мать!
- Удивительно, но она утверждает, что я "вылитый Иван"!
Папа довольно смеялся. Теперь, когда он лежал в больнице, мне не читалось, и однажды вечером стало как-то особенно грустно, я внепланово (мама сегодня уже отнесла ему ужин) сюрпризом решила сбегать в больницу на несколько минут и просто  поцеловать перед сном. Я представляла его удивление и радость, и уже от одного этого моё настроение поднялось. В палате папы не оказалось.
- К нему женщина пришла, они в коридор вышли, - сказал сосед, не отрываясь от чтения журнала "Крокодил".
У окна на лестничном пролете спиной ко мне стояли папа и Людмила, участница хора. Они тихо разговаривали. Я и раньше встречалась с ней и другими хоровиками, навещавшими папу, и уже хотела поздороваться, но вдруг увидела, как Людмила наклонила голову к папе на плечо, а он обнял её за талию и прижал к себе. Папа часто обнимал других женщин и даже целовал их, но делалось это прилюдно, обычно мама была рядом, не ревновала и смеялась над его любвеобильностью. (Мама была так уверена в себе, что измена мужа ей вообще в голову не приходила. Сама флиртовала при удобном случае). Объятия, которые я увидела сейчас, были другими. За ними угадывалось полное единение, взаимопонимание, так обнимаются даже не любовники, а любящие муж и жена. Пара.
 Быстро и тихо я спустилась вниз. "Господи! Папа!!! ""Когда это началось? " "Почему?!", "Почему я не догадывалась?!" "Бедная мама!" "Что мне теперь делать?!" Мысли путались.  Хотелось, чтобы кто-то успокоил, приободрил, но вдруг поняла, что рассказать об увиденном никому не смогу, и с этим придется разбираться одной.  Я вспомнила, что, еще когда папу положили в больницу первый раз, Людмила навещала его чаще, чем другие участники хора. Я знала, что работает она в пожарной части,  мужа вроде нет,  есть дочь-школьница (Людмила приводила её на концерты хора).  
Чем эта женщина могла понравиться папе?! Ничего особенного в ней не было: обесцвеченная блондинка с короткой стрижкой, не полная, но очень плотная фигура,  лицо незапоминающееся, разве что взгляд доброжелательный и как бы ожидающий чего-то. С моей красавицей-мамой её, конечно, сравнить нельзя. Может, папу привлекла молодость Людмилы?  (Разница лет на пятнадцать). Удивительно, но негодования, обиды на папу, злости на Людмилу на душе не было. Я испытывала только растерянность и беспомощность. Присев на скамейку у своего подъезда, плакала и жалела себя.
На следующий вечер, когда мама пришла из больницы, и мы у телевизора ждали, когда начнется фильм "Дело было в Пенькове" (один из наших любимых), я незаметно вывела разговор на тему ревности и супружеских измен.
- Я Ивана не ревновала никогда! Зато он меня всегда! Еще с молодости!
И здесь началась история, которую родители уже не раз рассказывали нам, как мама, худенькая,  похожая на Грету Гарбо, после техникума по распределению с одним чемоданом и гитарой приехала в Белово на цинковый завод. Поселилась в молодежном общежитии и через месяц все лучшие холостые парни города не давали ей проходу, до тех пор, пока папа не отбил (в буквальном смысле) у них охоту. В начале знакомства в городском саду на танцплощадке, сидя за ударными инструментами в оркестре, он наблюдал, как девушка его мечты танцует с кавалерами. Но постепенно танцевать Нину приглашали все реже и реже, пока не перестали совсем.
- Последний Виктор был! Красивый! Очень мне нравился! И я ему, конечно. Мы с ним потанцевали, а на следующий день договорились встретиться, но он не пришел. Иван его так избил, что тот за километр меня обходил потом.
- Папа всех победил! Настоящий мужчина!
- Да и те были не игрушечные.
- Но ведь сдались, не стали воевать!
- А ты попробуй с нашим отцом повоюй! Идет напролом. А в молодости вообще никого не боялся.
- А тебя?
- Он не меня боялся, а боялся, что уйду. А куда в этом городке уйдешь? Одна, заступиться некому, мама в Кемерово.
- Так ты что? Замуж не по любви вышла?
- Может, и по любви, но больше от испуга и его настойчивости.
- Но ты ведь не жалеешь, что вышла за папу?!
- Жалеть о прошлом вообще глупо. Да и не о чем жалеть! Жили весело! Всегда на виду! Вас вот вырастили. Иди, сделай громче, уже титры пошли.
После фильма мы на кухоньке пили чай и ели пирог с консервами из сайры.
- Мама, а если муж или жена изменяют, это можно простить?
- Лида, а кто сейчас не изменяет? Если бы от каждой измены семьи рушились, женатых бы вообще не осталось!
- Ну а ты бы простила?
- А мне нечего прощать. И почему тебя так волнует эта тема? Может, в твоей жизни появился женатый мужчина?
- Ну уж нет! Такой глупости я точно не сделаю. ("С меня и Сережи хватит!", - подумала я).
Но, как оказалось, я знала себя недостаточно хорошо. Наступил невероятно теплый май. От его изумрудной дымки, от настоявшихся  запахов цветения (особенно это ощущалось поздним вечером) благодушие и доброжелательность горожан повысились настолько, что улыбались даже контролеры в трамваях. Дома никому не сиделось. (Марик забросил свои рассказы и рвался с Мариной на природу, как только выпадала возможность). До поздней ночи  по бульварам города гуляли Саша с Аней. (Осенью они собирались пожениться). Май щедро раздавал подарки - влюбленность, флирт, новые знакомства – успевай лови! К финалу раздачи от его щедрот перепало и мне. Знакомство, правда, досталось не совсем новое, но открывшееся с неожиданной стороны. Мы стали встречаться с Андреем.
Началось с дружеских посиделок у Мити.  В его комнате по-прежнему собирались любители поиска  истины в споре. Ученые мужи (хотя формально учеными были только некоторые) делились своими впечатлениями от прочитанного и увиденного. Новички часто пытались оригинальничать, сыпали именами философов, поэтов, художников и по реакции на эти имена определяли единомышленников. Андрей сидел чуть в стороне, наблюдал, говорил редко, но метко, улыбался в усы, когда речи были особенно мудреными. В третью нашу встречу он подсел ко мне ближе и тихо комментировал происходящее. Было смешно. В течение марта и апреля я неожиданно сталкивалась с Андреем то на открытом зачете у Мити, то на репетициях КВН, то в университете, то просто на улице в центре города.
- Лидия, я ни с кем так часто случайно не встречался! Возможно, это судьба подталкивает нас?
- Нет. Видимо, Ваша интеллектуальная мощь приобретает качество вездесущности.
- Ну вот! Вместо того, чтобы сделать шаг навстречу - ирония и сарказм! И всё же, Лида, рискну: давайте сходим в кино.
- Андрей, Вы женатый человек.
- Ваша правда, но это не мешает мне получать удовольствие от просмотра произведения искусства в приятной компании. Уверяю, что я не собираюсь держать Вас за руку и уж тем паче обнимать и лобызать в темноте кинозала.
- Ах, какое разочарование! А я так мечтала!
Мы одновременно засмеялись, а потом сходили в кино, через неделю в музей, через день опять в кино, и встречи наши стали регулярными.
С Андреем было легко и интересно. Общение с ним располагало к откровенности, как в поезде со случайным попутчиком. В городе он был человеком новым, ни в какие интеллектуальные группировки не входил, друзьями пока не обзавелся, и приятелей было мало. Я, конечно, рассказала ему о Сереже, хотелось услышать комментарии взрослого (на десять лет старше меня) мужчины.
- Боюсь, что объективным быть не смогу - я заинтересованная сторона. Скажу только, что мне понятно, почему он не хочет тебя отпускать.
- Да он уже давно отпустил, только вот я еще хоть за соломинку, но держусь.
- А клин клином не пробовала?
- Была такая попытка. Не помогло.
- Наверное, кандидатура не соответствовала. Надо попробовать еще.
- Возможно. Но пока подходящих претендентов нет.
- Малыш, а как же я? Я ведь лучше собаки?!
- Это уж точно, ты и собаки лучше и, я подозреваю, что даже и Карлсона, но ты женатый, и я уже не малыш.
- Лида, я не хочу обсуждать эту сторону своей жизни, у меня хорошая жена, но дело идет к разводу. Мой переезд сюда - попытка сделать это более безболезненно.
- Для кого?
- Для обоих.
- А почему ты выбрал наш город?
- По нескольким причинам, но главная - мне обещали работу, которую давно хотел. Жду, а пока дурака валяю на разных подработках.
- И с девочками развлекаешься?
- Фу, как пошло! Причем здесь это?
- Прости, но ты правда производишь впечатление Дон Жуана.
- Чем?
- Ну, эти твои пристальные взгляды, улыбки, намеки.
- Это действительно так выглядит со стороны? А с кем, кроме тебя, я общаюсь подобным образом? - я подыскивала ответ. -  Выводы твои поспешные, основаны только на собственном примере. Тебе просто так удобно, не надо задумываться, что же на самом деле происходит между мной и тобой.
- А что происходит? Мы, надеюсь, приятели! Возможно, станем друзьями.
Андрей промолчал.
  Через месяц стало ясно, что на дружбе мы не остановимся. Однажды в кино он всё же взял мою руку, (я её не отняла) и поцеловал ладонь. Захватывающего восторга от его прикосновений я не ощутила, но что-то встрепенулось во мне. Осознание того, что умный, привлекательный, уверенный в себе взрослый человек всеми способами демонстрирует свою влюбленность, придавало мне уверенности и поднимало настроение. Но Андрей ждал взаимности. Я подозревала, что моя тоска по Сереже воспринималась им как вызов, ему хотелось, чтобы я наконец забыла свою "детсадовскую" (по его выражению) любовь и отдалась чувству, которое может вызвать он - опытный, страстно влюбленный мужчина.
В Андрее меня привлекало отсутствие страха перед жизнью. Он не боялся перемен, не признавал авторитетов, кроме тех, которые вызывали уважение лично у него. Общественная мораль, мнение окружающих людей не принималось им в расчет. Его представление о порядочности было замешано на лучших образцах мировой литературы и христианских ценностях. Но в Бога Андрей не верил, и после нескольких наших жарких споров эту тему старался не поднимать. Он был так обаятелен, умен и начитан, что, не прилагая усилий, нравился многим женщинам. Чтобы понравиться мне, Андрей два месяца являл свои лучшие качества и терпеливо ждал, когда я наконец заинтересуюсь  им не только как другом. И он дождался.
В один из вечеров Андрей не пришел в условленное время и потом десять дней не звонил и не появлялся. Сначала я удивилась, через три дня заскучала, а через неделю встревожилась и даже испугалась: что с ним могло случиться? Спросила у Мити, он ничего не знал и сам Андрея давно не видел.
- Поразительно, но у меня нет ни его адреса, ни номера телефона. Он все время объявлялся сам. Что же делать? - забеспокоился Митя.
- Андрей снял квартиру без телефона. Но где она, я тоже не знаю.
Митя решил попробовать найти адрес по своим каналам.
- Сообщи мне, если вдруг объявится! - попросил он.
Через три дня после нашего разговора Андрей объявился. Утром я шла на работу и увидела его на скамейке у своего подъезда. Сразу стало ясно, что чувства мои только дружескими назвать было нельзя.
- Куда ты пропал?! Что случилось?! Почему не звонил?! - я бросилась к нему с расспросами.
Андрей молчал, внимательно смотрел на меня, потом взял за плечи и поцеловал. Долго. И... это было упоительно приятно. ( Почти год меня никто не целовал). На секунду он отстранился и тихо сказал
- Теперь ты!
Я прижалась губами к его щеке чуть повыше бороды, потом коснулась  век, лба. Андрей замер с закрытыми глазами, потом обнял и опять хотел поцеловать, но помешала соседка баба Оля и её престарелая дворняга Жуля, семенившая после ночи на прогулку.
- Где ты был? Почему не позвонил? - повторила я вопросы.
- Уезжал в Свердловск, сначала не позвонил, потому что пришлось уехать срочно, а потом не звонил специально, дал тебе время созреть для принятия решения.
И мы опять стали целоваться.
- Ой, я же на работу опаздываю!
- Я буду ждать тебя здесь сегодня в шесть вечера. Пойдем, провожу до остановки.
В пылкой влюбленности прошло лето. Мы встречались на квартире у Андрея, а, когда родители уехали в Сочи, у меня. Много гуляли, ездили на велосипедах, катались на катере по Томи. Всегда инициатором встреч был Андрей. О любви он не говорил, но она ощущалась в его предупредительности, заботе, в нежности, которой подчинялись самые изысканные ласки. Андрей был страстным и сдержанным одновременно, и это сочетание особенно привлекало меня. Хотелось победить его самообладание, а когда это удавалось, то от ощущения своей власти так захватывало дух, что становилось немного страшно (мы же в ответе за тех, кого приручаем).
Осенью я вышла на работу, и выяснилось, что с кафедры отправляют четырех преподавателей для сдачи вступительных экзаменов в аспирантуру Московского института культуры. Предполагалось, что поедем мы с Наташей, молодой ассистент Валерий и старший преподаватель Евгений, с уже почти готовой диссертацией.  На наш институт министерство выделило всего два места. Было ясно, что одно из них явно займет Евгений, а за второе предполагалась борьба молодежи. Вступительные экзамены начинались в конце сентября.
     Андрей приуныл от этой новости и никак её не комментировал.
- Думаю, что больше месяца я там не задержусь, - предполагала я, запивая чаем пирожное "картошка". ( Мы сидели в кафетерии магазина "Лакомка").
- Почему?
- Половая дискриминация. Валерочка шанс свой не упустит, о Евгении я вообще молчу. Впрочем, и Наташа будет биться изо всех сил.
- А ты?
- А я для массовки. По театрам похожу, по музеям. Месячная командировка в Москве! Хотя экзамены я всегда легко сдавала, вдруг и правда поступлю! Десять процентов из ста.
- А где остановишься?
- Сначала у знакомых, а потом найду что-нибудь ближе, институт-то в Химках.
- Жаль, но никак не могу сейчас сорваться с работы, но, может, потом получится приехать на несколько дней.
- Правда?! Зря ты мне сказал, теперь я буду надеяться, ждать! А я это ненавижу!
- Зато будешь помнить обо мне!
Я засмеялась.
- Какой эгоизм! Еду экзамены сдавать, судьба, можно сказать, решается, а у тебя мысли только о себе!
- По-твоему, я должен радоваться, что ты предпринимаешь  попытку насовсем уехать из города, в котором я еще даже поселиться нормально не успел.
- Знаешь, тебе это не понравится, но выскажу расхожую мысль: настоящее чувство разлука укрепляет.
- Очень сложно укрепить то, чего пока еще нет. Это о твоих чувствах.
- Думаю, что и о твоих тоже, - я помолчала. - Андрей, а ведь мы ссоримся!
- Еще чего! Никаких ссор! Даже не надейся! Езжай в свою Москву и помни, что я тебя жду, - он усмехнулся. - Слушаю себя и удивляюсь: герой мелодрамы да и только! Никогда бы не подумал, что способен на такое!
- Видишь, как полезно со мной общаться!
- Еще как! И поэтому предлагаю до твоего отъезда пожить у меня.
- Это исключено! Открыто жить с женатым мужчиной! Меня даже подруги не поймут, а уж родители!.. Да и осталась-то совсем немного.
Через неделю я позвонила тете Дусе и дяде Грине и узнала, что они собираются в Пензу как раз во время моего приезда. Нужно было срочно искать другой вариант ночлега. И он нашелся. За три дня до отъезда раздался междугородний звонок.
- Алё!
- Лида, привет! - волна легкой парализации нахлынула на меня, когда я узнала голос Серёжи и ни слова не смогла сказать в ответ. - Алё! Ты слышишь меня?
- Да.
- Как твои дела?
- Идут.
- Что нового?
- Собираюсь в Москву, экзамены в аспирантуру сдавать.
- Молодец! Когда?
- Скоро. Кстати, у тебя нет знакомых, у которых можно остановиться дня на два?
- Есть. Ты можешь остановиться у меня.
- Спасибо, но это не совсем удобно.
- Для кого?
- Для всех.
- Для меня нет. Ты замуж вышла?
- Нет. Но я не одна.
- Все тот же или другой?
- Другой.
- И он ревнив?
- Не знаю, не давала повода.
- Уверяю, что со мной этого повода тоже не будет, если только не захочешь сама.
- Я не захочу.
- Тогда записывай мой новый адрес и телефон.
Я записала.
- А что нового у тебя?
- Приедешь - поговорим.
И опять я летела в Москву. Перед отъездом я сказала Андрею, что собираюсь остановиться у Сережи и добавила:
- Это не обсуждается. Ни он, ни я не собираемся возобновлять наши прежние отношения.
- Самое смешное, что ты действительно в это веришь!
- Думаю, тебя это должно радовать.
- Это бред какой-то!
- Никакой не бред! Мне просто нужно где-то пожить, пока не сниму комнату в Химках.
- Но почему у него?!
- У меня других знакомых в Москве нет! Послушай, я действительно не собираюсь тебя обманывать! В своих чувствах к тебе я уверена.  Но если вдруг что-то изменится, то ты узнаешь об этом первым. Я даже по пустякам стараюсь не врать, а уж в главном...
Стиснув зубы, Андрей молчал. На следующий день, прощаясь в аэропорту, он сказал, что будет писать на главпочтамт до востребования. Потом внимательно посмотрел и добавил:
- Это глупо, но я тебе верю. Возвращайся скорее.

Глава шестая

Во Внуково по телефону Сережа сонным голосом (было раннее утро) подробно рассказал, как мне быстрее добраться. Я не догадывалась о причине, по которой Сережа предложил мне пожить у него, не представляла его нынешнего настроения и поэтому не могла предугадать, какой будет наша встреча, но знала определенно, что дальше дружеских отношений заходить не собираюсь. Радость  предчувствия свидания с Сережей от этого меньше не становилась.
Он снимал комнату в доме, (который, наверное, строили еще до революции), недалеко от станции Площадь Ногина. Я раньше нигде не видела такой большой коммунальной квартиры (восемь комнат по разным сторонам длинного коридора). Сережа (все в том же любимом мною голубом махровом халате) открыл дверь, взял сумку и провел к себе. Избегая встречи с его взглядом, я осмотрелась. Комната мне показалась огромной, поперечная балка делила жилое пространство на две части.  В каждой из них стоял диван, в середине у стены возвышался буфет светлого дерева. Впечатляла толщина полуовальных  оконных проемов и высота потолка.  Правый угол комнаты занимали большой письменный стол и кресло. Мебель была необычная, возможно, трофейная (я подобную видела в военных фильмах, когда показывали быт немецких офицеров), не хватало только узорчатых салфеток.
- Устала? Сейчас сделаю завтрак.
Я наконец посмотрела на Сережу. Красивый. Лицо чуть заспанное, с легкой щетиной. Внимательный взгляд,  улыбка, но к обычной смешливости прибавилась легкая ирония. (По поводу меня? Себя? Ситуации нашей встречи?)
- Ничего не надо, не беспокойся! Нас кормили в самолете. Я бы умылась и поспала. Всю ночь вещи собирала, оставила это на последний момент. В самолете глаз не сомкнула.
- Конечно, поспишь, но всё равно сначала чай.
Сережа вышел. Я прошлась по комнате, подошла к одному из окон, (они выходили на узкую проезжую улицу), присела на стул, и опять пришло ощущение, что вернулась домой.
Позавтракали глазуньей и бутербродами с сыром, обговорили план моего поиска жилья в Химках, Сережа оставил ключи ("Приходи и уходи, когда хочешь") и отбыл по своим делам. (На мой вопрос: "Ты работаешь?" Ответил: "А как же? У нас, кто не работает, тот не ест!")
В институт я прибыла после обеда. Экзамены начинались через неделю, желающих устроиться поближе и подешевле было много, а подходящих вариантов жилья значительно меньше. Мне повезло: у одной старушки через два дня освобождалось за небольшую плату спальное место в однокомнатной квартире. (Правда, сама старушка тоже находилась там и предполагалось, что я буду доставлять ей продукты и, по возможности, следить за чистотой).
  В столовой я купила пирожки с мясом, и вечером мы их с Сережей съели, запивая чаем. (Индийским, крупнолистным, заваренном в китайском расписном чайнике).
- Ну, рассказывай!
- Не знаю, с чего начать… Я по-прежнему преподаю...
Здесь я описала свои трудовые будни и некоторые смешные эпизоды из лекторской практики. Закончила сомнениями по поводу своего поступления в аспирантуру.
- Не думаю, что это мой путь. Честно говоря, приехала, чтобы лишний раз в Москве побывать.
- Что, вообще шансов нет?
- Самые минимальные. Я, конечно, добросовестно буду готовиться к экзаменам, но, вероятнее всего, предпочтут взять мужиков. Вам же везде зелёный свет!
- Потому что мы умные! - он улыбнулся.
- Не все. Таких еще поискать надо.
- Ты нашла?
- Думаю, да.
Я коротко рассказала об Андрее. Сережа слушал внимательно, но смотрел не на меня, а как бы сквозь, усмехнулся, когда речь зашла о причастности Андрея к физике, в конце спросил:
- Ты влюблена?
-  Возможно. Мне интересно с ним.
- Он женат?
- Да. Мне везет на женатых мужчин! Кстати, ты сейчас в каком качестве? - я усмехнулась и продолжила. - Жена его живет в другом городе, и Андрей говорит о предстоящем разводе.
- Ну-ну. У меня был только штамп в паспорте.
- Был?
- Сейчас уже нет.
- Свобода значит?
- Да! И уж я её не потеряю!
- А где ты работаешь?
- У меня много занятий. Некоторые из них приносят деньги. А вообще-то, удивительное совпадение: я тоже через неделю буду пытаться попасть в аспирантуру.
- Ну, наконец-то действительно радостная новость! Сережа, это ведь твоё! Ты обязательно поступишь! Потому что кто, если не ты?! Хоть бы у тебя на этот раз все получилось!
Ночью я засыпала на одном из диванов, (удобном, несмотря на его возраст), а Сережа при свете настольной лампы что-то читал и записывал. Мы не стеснялись друг друга, общались, как брат с сестрой или давние друзья, говорили, что хотелось, а если молчали, то это не вызывало неловкости и напряжения. Эти новые отношения казались мне куда приятней прежней любовной лихорадки. Утром позавтракали бутербродами (я опять была в Сережином халате) и вместе дошли до метро.
В институтской библиотеке я присоединилась к коллегам-соперникам, которые, обложившись книгами, пытались найти ответы на экзаменационные вопросы по специальности. До шести вечера я честно штудировала литературу (прерывалась только на обед), а в восемь была уже у Сережи. По дороге в гастрономе купила хлеба, сыра и докторскую колбасу (без блата и очереди!).
На пороге комнаты столкнулась с выходящим молодым человеком (длинноволосым хиппи) с большой импортной сумкой в руках. Он молча пропустил меня вперед и закрыл за собой дверь. Сережа сидел в кресле. На столе стояла бутылка вина и две рюмки.
- У тебя был гость?
- Нет, это по делам. А вино для нас. Сухое, правда, белое.
- А у меня вместо рыбы - колбаса и сыр, - я достала продукты. - Может, что-нибудь приготовить на гарнир, а колбасу пожарить?
- Это долго. В другой раз.
Мы пили  Фетяску, сидя на диване и делясь впечатлениями дня. Я иронизировала по поводу некоторых тем диссертаций, которые сегодня штудировала в библиотеке: "Роль партии в строительстве культуры в годы третьей пятилетки".
- Представляешь мужика, который на полном серьёзе занимается этой фигней? Если он искренне в это верит, то дурак, а если не верит, то циник. И подобных тем там много.
- Это способ заработать деньги. Все вертятся, как могут. О чем мы вообще говорим, когда живем в Совке?! Как здесь нормальным остаться?!
- Знаешь, когда я готовилась к лекции о Демосфене и Цицироне, читала их речи, поняла, что жить было трудно во все времена. Всегда была власть, либо ты с ней, либо против, либо не у дел. Всегда нужно было делать выбор. Поэтому мне милее всех Сократ, правда, он плохо кончил.
- Ты еще скажи - Диоген. Его философия как раз подходящая для совков! Всем по бочке и даже хрущевок строить не надо! Но ты права - мужикам во все времена выживать трудно.
- Я говорила не только о мужиках! А женщина что, не человек? - я засмеялась.
- Не все! Далеко не все!
И здесь Сережа выступил с небольшим ироничным  монологом по поводу морального облика современницы. Некоторые рассказанные им эпизоды (примеры из жизни, которые вспоминались по ходу) открыли мне невообразимые стороны Сережиной жизни.
- Современная девушка очень застенчива, - посмеиваясь, говорил он, - как легко она уступает обстоятельствам. Например, делает тебе минет на вечеринке, в комнату входит другой мужичок, пристраивается сзади, "неловко отвлекаться на такие мелочи", - возможно, думает она и не отвлекается.
  "Господи! Что же у него за жизнь такая! Этого не может быть!" - обомлела я. Но Сережа не заметил моей реакции и продолжал в подобном тоне.
После первой бутылки мы выпили вторую, разговор становился откровеннее, Сережа с ностальгией, но без сожаления вспоминал свои студенческие годы в Новосибирске, упомянул любовницу-аспирантку, а потом Аллу.
- А это ведь она нас познакомила! - усмехнулся он.
- Да.
- Помню.
И здесь последовало детальное Сережино описание того, как и что я говорила, во что была одета, он вспомнил даже мой крестик на цепочке.
- Лида! Ты тогда меня просто потрясла своим напором! Могла любого смести! Как танк!
- Но сначала мы увиделись без Аллы.
- Да, в холле у входа.
Оказывается, Сережа во всех подробностях помнил моменты нашего знакомства. Раньше он об этом не говорил. Я представила прежнего Сережу, его взгляд внимательный, доброжелательный, живой. Сердце сжалось.
- А что сейчас Алла делает?
Под впечатлением от воспоминаний я автоматически отвечала:
- Думаю, что сидит дома с ребенком.
- Давай сходим к ней, если я приеду, как собираюсь в ноябре, в Кемерово.
- Давай, почему бы и нет?
Спать легли поздно. После того, как выключили свет, еще некоторое время переговаривались каждый со своего дивана.
-  Знаешь, мне гадалка сказала, что я буду использовать женщин, а потом появится одна и за всех отомстит.
Преодолевая сон, я ответила:
- Не думала, что ты веришь в гадания. По-моему, это глупо! Хотя в первой части своего предсказания она угадала. В любом случае желаю тебе не встретить стерву из части второй.
Сквозь сон я услышала, как Сережа засмеялся, а потом мне показалось или он действительно сказал:
- Возможно,  я уже встретил её.
Утром я ушла рано, Сережа еще спал. Вечером вернулась усталая, включила телевизор (маленький, аккуратный, переносной, таких раньше не видела),  к моей радости, шел спектакль "Прошлым летом в Чулимске" с Любшиным в главной роли. Пришел Сережа и, не раздеваясь, предложил прогуляться.
- У меня сегодня сил нет, все в библиотеке оставила и спектакль хочу досмотреть. Я видела у Товстоногова, а здесь другая трактовка.
Сережа удивленно улыбнулся:
- Оставайся, а я все-таки немного пройдусь.
Когда за ним закрылась дверь, я поняла, что только что предпочла вымысел, пусть талантливо разыгранный, реальному общению с Сережей. И призналась себе в том, что получила удовольствие от его удивления и растерянности в ответ на мой отказ. Возможно, я взрослею?!
На следующий день я переезжала на квартиру в Химки.
- Лида, ты позвони, как сдашь экзамены.
- Позвоню. Мне тоже хочется узнать о твоем поступлении в аспирантуру. Спасибо тебе, Сережа!
- За что?
- За приют.
- Могла бы и дальше жить. Хотя, конечно, далековато. Ладно, иди, и удачи тебе!
Я протянула ему руку. Улыбаясь, Сережа пожал её, потом сказал:
- Глупость какая!
Крепко прижал к себе и поцеловал в щеку.
- Лида-Фрида!
 Я вздрогнула. Это был запрещенный прием.  Так Сережа обращался ко мне всего один раз в начале знакомства! Неожиданно навернулись слезы, но я уже спускалась по лестнице, и Сережа их не увидел.
В аспирантуру, как я и предполагала, поступили мужчины. Первый экзамен мы все сдали на четверки, а второй я и Наташа на двойки. (Предмет, историю партии, я знала хорошо, консультировала и Наташу, и Валерия. Но, очевидно, дана была установка "валить" всех лишних). Я, неожиданно для себя, расстроилась, даже поплакала от несправедливости. Позвонила домой. Папа подбадривал меня, но чувствовалось, что это ему удается с трудом. Уж очень он надеялся на мое поступление. Зато радовался Андрей. После экзамена он позвонил на квартиру к бабушке, у которой я остановилась, (старушка оказалась дворянских кровей, читала по-французски, нюхала табак, была любопытна, особенно в вопросах чужой личной жизни) и, узнав о результате, спросил:
- Ты плакала?
- Да. От обиды.
- Оно того не стоит. Приезжай скорее!
Когда я положила трубку, бабушка со своей койки поинтересовалась:
- Это тебе твой кавалер звонил? Тот, что писал? (Я ей давала перевести несколько строчек из письма,  в которых Андрей по-французски объяснялся в любви).
- Да.
- Ох, непростой он, раз письма такие пишет! Замуж зовет?
- Нет. Да и не хочу я.
- Это почему же? Давно пора! В мои времена тебя бы уже в старые девы записали. А хочешь, я с внуком своим познакомлю? Он у меня начальник! Правда, балбес, но неженатый пока!
- Нет, спасибо! К тому же я через день уезжаю.
- А жаль! Я к тебе присмотрелась. Ты девушка хорошая: умная, чистоту любишь, добрая. Я на месте твоего кавалера одну тебя бы не отпустила!
- Он доверяет мне.
- Не ревнивый? Это зря! Мужчина должен ревновать, страдать, беситься! И женщину свою держать при себе!
"И то правда! А меня пока удерживать некому!" - подумала я.
В день отъезда опять попыталась дозвониться до Сережи, узнать об аспирантуре. Но, как и в предыдущие попытки, дома его не оказалось.

Глава седьмая

В октябре Саша женился. В ЗАГС я не успела (работала в этот день, ни с кем не смогла поменяться), прибежала, когда уже гости сели за столы в кафе "Встреча". Со стороны я наблюдала, как мой маленький братик Сашенька (на самом-то деле не маленький, а вполне взрослый молодой мужчина) сидит в центре с красавицей Аней, (одетой в длинное струящееся белое платье и тончайшую фату), и пыталась осознать, что вся эта торжественная суета в честь того, что Сашенька теперь глава новой собственной семьи. Муж! Было очевидно, что он влюблен, счастлив и ему отвечают взаимностью. Подвыпившие родственники со стороны невесты, (а их было раза в три больше, чем с нашей), Сашу уже принимали за своего, а родители Ани откровенно радовались, что Бог послал такого зятя.
 Я сидела рядом с папой, а напротив в ядовито-зеленом кримпленовом платье, облокотившись на стол,  гостья со стороны невесты  с хитрым любопытством поглядывала в сторону моей родни. Когда молодых вызвали на первый танец, женщина подсела ко мне и елейным голосом заговорила:
- Голубки! Их в ЗАГСе назвали самой красивой парой! Я - тетя Тася, соседка Ани. А Вы Саше кто?
- Сестра
- Похожи с ним. Старшая?
- Да.
- Не обидно, что младший брат первым женится?
- Он - военный, ему боевая подруга нужна, а я  в тылу, могу подождать.
- Ну да. Мы, женщины, всегда ждем. Некоторые всю жизнь... А ты одна? - тетя Тася неожиданно перешла на "ты". - Давай я тебя со своим племянником познакомлю?
 Выручил папа, пригласил на танец.
- Все мне жениха подыскивают, жалеют, что товар пропадает! - улыбаясь (с легкой горечью), пожаловалась я.
- Не обращай внимания!
- Переживаешь за меня?
- Внуков хочется!
- Так Аня родит – не успеешь оглянуться! А я еще, может, попытаюсь на высшие режиссерские курсы поступить.
- Чувствую, что не скоро нам твою свадьбу играть. И с кавалером знакомить не спешишь!
- С каким?
- С которым по вечерам пропадаешь!
- Возможно, познакомлю.
Андрей, когда я позднее передала ему этот разговор, никак не отреагировал. Молчание задело меня, (хотя рассказом этим я не собиралась его подталкивать к принятию решения), и заставило задуматься: почему он часто говорит о любви и редко - о совместном будущем? Вскоре я убедилась, что знаю Андрея не так хорошо, как думала.
Как-то в субботний вечер папа с мамой ушли на юбилей к другу, мы с Андреем  у нас на кухне выпивали вино, когда внезапно открылась дверь и появились родители (вернулись раньше обычного, потому что мама в новых туфлях натерла ногу).
Вид Андрея с голым торсом сначала ввёл папу в ступор а потом в ярость. Он, не замечая меня и моих попыток объяснить ситуацию, побелевшими губами выдавил:
- В моем доме?! Вон отсюда и чтобы с Лидой тебя никогда рядом не было!
Андрей спокойно ответил:
- Это не Вам решать! Она сама взрослая! - и пошел одеваться.
Папа загородил ему проход:
- Была бы взрослая - не связалась бы с прощелыгой!
Здесь вмешалась мама:
- Иван! Прекрати! Ты же ни в чем не разобрался! Зачем оскорбляешь его?
- Да что здесь разбираться?! А ты, - обратился к Андрею, - уходи, пока живой!
- Папа! Не волнуйся ты так! Я вас просто не успела познакомить!
- Зато все остальное успела. Может, вы с ним уже поженились? Тогда почему кольцо носит только он?!
(Андрей действительно обручального кольца не снимал.) Я медлила с ответом.
- Это мы без Вас решим! - огрызнулся Андрей.
- Да ничего ты не решишь! А ты! - папа с болью смотрел на меня, - связалась!.. Чтобы через минуту его здесь не было! - и папа ушел в зал.
Андрей оделся и удалился, стиснув зубы. Ничего не сказал мне. Чувствовалось, что он оскорблен.
Папа со мной не разговаривал три дня, а мама тут же пришла с вопросами:
- Он женат?
- Да. Но жена живет в другом городе,  и они собираются развестись.
- И давно собираются? Сколько ты с ним?
- Месяцев пять.
- И что? Какие с его стороны действия? Ты любишь его?
- Не знаю. Но из всех он самый нормальный.
- С каких пор женатый мужчина стал нормой?!
- Но это же пустая формальность!
- Лида, разве так ведет себя мужчина с родителями будущей жены?! Так с ними знакомится?!
- От неожиданности всякий мог бы растеряться.
- Нет, не всякий! У порядочного нашлось бы смелости разъяснить ситуацию, а его только на грубость хватило!
Я возражала, но подсознательно с мамой была согласна. Андрею предложила некоторое время не встречаться. Он горячо стал разубеждать меня, но ничего нового не предлагал, и я убедилась в правильности своего решения.
   В середине ноября приехал Сережа. Мысль о том, что он совсем рядом, ходит по улицам города, и можно просто нечаянно встретиться, пьянила и окрыляла. Когда Сережа позвонил, мы, как в былые времена, болтали два часа. Я лежала на диване, слушала его голос и чуть ли не плакала от желания вычеркнуть из наших жизней годы его московского периода.  Сережа рассказал, что вопрос с аспирантурой у него опять не решился, что ненадолго уезжал из Москвы (место не назвал), что в Кемерово собирается оставаться неделю. Я описала  Сашину свадьбу.
- Твой брат женился?! Но он же совсем мальчик!
- Мальчик! Сашка уже без пяти минут офицер! Скоро получит назначение и будет Родину защищать. Нас с тобой.
- А кто жена?
- Хорошая девочка. Аня.
- Я бы с удовольствием Сашу увидел! С ним можно встретиться?
- Почему нет?
Мы созвонились с братом, он обрадовался  и пригласил в гости (после свадьбы Аня попросила Сашу до их отъезда к месту назначения пожить у её родителей.) Я купила тортик "Сюрприз", Сережа заехал за мной, и мы отправились в конец Ленинского района.
"Еду в такси. И куда?! К Саше, который живет у тещи! (А полгода назад и слова такого слышать не хотел), а главное - с кем еду?! С Сережей!! Опять в Кемерово. Улыбаюсь. Шучу. Как будто и не расставались никогда. Он тоже весельчак! Все как в странном сне! " -  мысленно комментировала я происходящее. Но сердце пело, дышалось легко, будто после тюрьмы вдруг очутилась на берегу моря.
У Саши мы были на удивление долго. Теща, Мария Константиновна, приветливо встретила нас, а, когда узнала фамилию Сережи, спросила:
- А Вашу маму случайно не Валентиной Михайловной зовут?
- Да. Вы знаете её?
- Она, можно сказать, начальник мой. А Вы, Сережа, разве не в Москве живете?
- В Москве. В гости приехал. Решили вот Сашу навестить, я его давно не видел.
Явление Сережи вдохновило брата на импровизации, он представлял в образах, как, по его мнению, живет столичный денди, какими могут быть его похождения, отчего мы смеялись буквально до слез. (Больше всех Сережа). Аня, веселая, милая, доброжелательная, организовала чаепитие, а потом, по предложению Сережи, мы играли в бридж.
Возвращались поздно, до стоянки такси шли пешком. Было холодно и ветрено, как в прошлогодний Сережин приезд. Я вспомнила ту пьяную ссору у ресторана "Кузбасс", но не стала говорить об этом Сереже и тем более спрашивать, где же сейчас Люба.
Такси не было. Мы ждали, всматривались в редко проезжающие машины, с надеждой увидеть зеленый огонек.
- Ну вот и кончилась Сашкина жизнь! - вдруг произнес Сережа.
- Почему? Тебе Аня не понравилась?
- Нормальная Аня. Не в ней дело. Теперь один день от другого Саше трудно будет отличить. Рутина!
- Но он же любит её!
- А дальше что?
- Как что? Жизнь: дети, работа, поездки, праздники.
- А там, глядишь, и старость со смертью.
- А что, есть другой вариант? Много разнообразных женщин - это альтернатива?!
- Да причем здесь бабы вообще?! Саша молодой, талантливый! И на тебе - жена, служба! Вот и все!
- Любимая жена! Ребенка ему родит!
- Это, конечно, хорошо, но для счастья маловато.
- Для меня так - в самый раз! Каждый день быть с любимым, что еще надо?
- Замуж хочешь?
- Всегда хотела быть рядом с любимым мужчиной.
- И что?
- И ничего! Вон наконец-то свободная едет! - Сережа остановил такси, мы сели на заднее сидение и всю дорогу молчали.
Когда подъехали к моему дому, Сережа спросил:
- Ты помнишь, что обещала сходить со мной в гости к Алле?
- Да. Попробую найти её. Мы не виделись, наверное, год.
- Буду ждать вестей.
Через Олю я нашла номер телефона Аллы, она, как я и предполагала, сидела дома с двухлетним сыном, скучала и была рада общению с любым человеком, в том числе и со мной.
- Хочешь, в гости приходи, поболтаем, - предложила она в конце разговора. - Посмотришь, как мы устроились на новом месте. (Алла жила в центре города, в однокомнатной полнометражной квартире).
- А можно я приду с другом? - спросила я, коварно умолчав его имя.
- Конечно! Давай послезавтра!
Собираясь в гости, я думала о том, что странный сон продолжается. Я не пыталась доискаться до причин, по которым Сережа непременно хотел, чтобы мы вместе увидели Аллу, не задумывалась, как она отреагирует на появление Сережи, просто выполняла своё обещание. Перед выходом посмотрела в зеркало: хороша! (А что толку?)
У Аллы мы были недолго. Она открыла дверь и, конечно, обомлела при виде Сережи. Минут десять не могла в себя прийти. Так растерялась, что даже не разозлилась на меня. Сережа наслаждался её растерянностью, при этом улыбался застенчиво и был необыкновенно вежлив. Алла слегка прибавила в весе, но, на мой взгляд, это ей добавило женственности.
 В комнате было уютно и чисто, по особому приятному запаху чувствовалось, что здесь живет маленький ребенок. Алла показала нам своего улыбчивого сына и тут же увела его к соседке. («Мальчик такой активный, не даст поговорить»). Сережа достал вино,  конфеты, Алла принесла яблочный пирог, и мы сели за маленький столик. Она наконец пришла в себя, и к ней вернулось её обычное кокетство и уверенность в собственной неотразимости. Сережа бойко отвечал на сыплющиеся с её стороны вопросы,  умудряясь давать минимум информации. Алла хихикала. Я пила вино и рассматривала свадебный альбом. Сережа тоже взглянул на несколько фотографий.
- Красивая пара, - сказал он.
- А ты женат? - спросила Алла.
- Нет.
- А ты, Лида?
Это была месть. Алла прекрасно знала, что я не замужем.
- Я, Алла, связалась с женатым мужчиной.
- Чужую семью рушишь?!
- Ох, рушу! Скоро одни руины останутся! Такая вот я коварная стерва!
- А дети там есть?
- Детей нет.
- Ну, хоть это хорошо, - подытожила Алла.
- Лида, - обратился Сережа, - ты не будешь против, если мы с Аллой недолго поговорим на кухне?
- Конечно, не буду. Я вообще могу оставить вас наедине, - сказала я искренне, без обиды.
- Вот этого как раз совсем не надо. Мы быстро.
Сережа и заинтригованная Алла ушли на кухню. Удивительно, но мне даже не было любопытно, о чем шел разговор. Минут через десять они вернулись, Сережа с улыбкой, Алла с обычным выражением горделивого превосходства. Когда допили вино и съели пирог, мы с Сережей ушли. По дороге визит наш не обсуждали, я поинтересовалась, как живёт Алексей.
- Очень редко общаюсь с ним.
- Почему?
- Да как-то разошлись.
- Ты знаешь, что он с Леной до сих пор не расстался?
- Мне это неинтересно.
У моего подъезда Сережа спросил:
- У тебя какие планы на вечер?
- Пока не знаю.
- Хочешь, пойдем со мной к приятелям? Это семейная пара, они сегодня вечеринку устраивают.
- Давно уже никуда не выбиралась.
- Что? Твой друг домосед?
- Давай мы не будем это обсуждать?
- Давай. Так заезжать за тобой?
- Да.
- Будь готова к восьми.
В этот вечер я была в ударе! Красива, остроумна, оптимистична, весела без надрыва, искренне внимательна к собеседникам – даже сама себе нравилась!
Компания гудела в двухкомнатной квартире с большой кухней, в новостройке на окраине города. Не помню, сколько было человек, потому что люди постоянно уходили и приходили. В большой комнате танцевали, на кухне велись разговоры (в основном о жизни за границей, о том, кто и как устроился после эмиграции, о случаях на таможне при выезде из Союза), в спальне периодически кто-то закрывался.
Сначала мы сидели на кухне, Сережа оказался в центре внимания, многие его знали, были рады видеть и с интересом слушали рассказы об общих московских знакомых. Потом к нему подскочила изрядно подвыпившая девушка (из серии "ноги от ушей") и попыталась затащить на танец. Я наблюдала, как в первый раз вежливо, а после её настойчивости, жестко, он отказался.
 Мои наблюдения были прерваны красивым брюнетом, предложившим выпить водки.
- Я бы предпочла сухое вино.
- Не знаю, осталось ли оно. Хотя одну бутылочку я припас,  сейчас принесу.
Брюнета звали Валентин, он оказался хозяином квартиры. За бокалом вина я подверглась вежливо-остроумному допросу, который продолжился уже во время танца. Между нами сразу же возникла симпатия людей, получающих удовольствие от одних и тех же книг, фильмов и других радостей. Когда Валентина отвлекла миловидная женщина, (как потом выяснилось, жена), мой танец продолжился с молодым человеком, знакомым по КВНу. Потом музыка сменилась на более ритмичную, (кажется, это была Бони-М), и я дала жару на полную катушку, особенно, когда Сережа вошел в комнату. Минут пять глядя на танцующих, он курил у балконной двери, а потом подошел ко мне:
- Я собираюсь уходить. Ты со мной или останешься здесь? Вижу, тебе нравится.
- Я, конечно, поеду с тобой.
Хозяева проводили нас до двери.
- Почему ты не познакомил нас с Лидой раньше? У нас оказалось много общего!
Сказал Валентин, приобнимая свою жену. Сережа на вопрос не ответил, но вежливо поблагодарил за вечер.
- Ты когда обратно уезжаешь?
- Дня через три.
В машине (мы остановили частника) Сережа сказал:
- За два с половиной года здесь ничего не изменилось.
- Дома новые построили.
- Да.  Плодят убожество. А что тебя держит в этом городе?
- В другом городе меня никто не ждет. А здесь родители, друзья, работа...
- А потенциальный муж? Почему ты его не называешь?
- Есть причины. Но поживем - увидим. Может, еще и назову. А тебя что в Москве держит?
- Ну, ты спросила! Это единственный город в стране, где хоть как-то можно существовать. И откуда проще уехать.
- Ты по-прежнему хочешь за границу?
- Я стараюсь не менять своих планов.
Расставаясь, мы договорились созвониться, но в последующие дни Сережа не объявлялся, а, когда я набрала его номер, трубку взяла Валентина Михайловна, громко переспросила мое имя и через паузу сказала, что Сережа уехал. Мне показалось, что он как раз в это время был рядом и не захотел со мной разговаривать.
Через неделю мне неожиданно позвонила Алла:
-  Скажи, как Сережа себя чувствует?
- В каком смысле?
- Ну, после драки!
- Какой?! С кем?!
- Ты что, не в курсе?! Говорят, он пьяный пришел к Алене Сагаповой, не знаю уж, что они там делали, но, как в анекдоте, вернулся муж, случилась драка, у Сережи глаз подбитый и нос чуть ли не переломан! Странно, что ты ничего не знаешь!
- А это правда или принимают желаемое за действительное?
- Конечно, правда. Весь город обсуждает. А тебе, значит, он не позвонил?! Удивительно! Вы ведь такие друзья!
- Не позвонил. Но в любом случае Валентина Михайловна сказала, что Сережа уехал.
- Да?! Странно. Еще позавчера с ним Юра, одноклассник, по телефону разговаривал.
- В таком случае позвони Сереже сама.
- Я бы сделала это, но после нашего с ним разговора наедине, боюсь, это будет неловко.
Алла замолчала, ждала, что я начну интересоваться подробностями. Пауза затянулась, она не выдержала и продолжила:
- Представляешь?! Он звал меня с собой в Москву!
- И что?
- Ну, я отказалась, сказала: "Нет, Сереженька, я замужем, у меня ребенок!"
- А он-то и не знал! Сюрприз для него!
- Не сюрприз, конечно... Ой. Я должна идти, сын проснулся.
Разговор закончился.
     Я обдумывала варианты: либо Алла сочиняет, (как часто это делала, предполагая, что нет ни одного равнодушного к ней мужчины), либо я полная дура, либо Сережа сумасшедший. Хотя, возможно, в каждом предположении была доля истины.
"Совсем я перестала понимать тебя, Сережа! Чего ты действительно хочешь? Знаешь ли ты сам? Куда тебя несет?!" - с горечью думала я.
С Андреем, после двухнедельной разлуки, состоялся обстоятельный разговор о скором разводе, об оформлении наших отношений, и я уже готовила примирительную встречу с родителями. Наше совместное будущее представлялось мне смутно, но тем интересней было ждать сюрпризов грядущей реальности. Однако сюрпризы начались раньше.
Однажды я неожиданно зашла к Андрею на кафедру в университет, (она была одним из мест его работы), держась за руки, мы вышли в коридор, и вдруг он резко отшатнулся. Навстречу стремительно шагала высокая стройная женщина. Андрей бросился к ней со словами:
- Что случилось?!
- Ничего. Просто приехала. Соскучилась, - женщина была напряжена, криво усмехалась. - Это она? - кивок головы в мою сторону.
- Давай поговорим об этом дома.
Дальше я слушать не стала, развернулась и пошла к выходу. Андрей не удерживал. Минуты через три он без пальто догнал меня на улице.
- Постой! Она не должна была приехать! Я тебе все объясню!
- Андрей, вернись, ты простынешь!
- Вечером жду тебя!
- Нет! Пожалуйста, нет! И вообще... нет! - и я изо всех сил побежала от него.
У Марины я ревела в подушку.
- Вот ты мне скажи, о чем ты сейчас плачешь? Сама же не стала слушать объяснений! Он же ни от чего не отказывался!
- Ты бы видела, как жена смотрела! Она-то разводиться не собирается! Я думала, что между ними нет ничего, а там семья! "Давай поговорим об этом дома", - сказал он ей! Дома! Это их дом, хотя я там была чаще!
- Лида, ты просто причину ищешь, чтобы не жить с ним! Я так и знала, что приезд твоего короля сероглазого даром не пройдет!
- Кортников здесь ни при чём!
- Причем, причем! Ты даже со мной, как он приехал, ни разу не созванивалась! О делах моих не спрашиваешь!
- О каких делах?! - меня вдруг осенило. - Марина! Марик предложение сделал?!
- Ага! Жди! - Марина усмехнулась. - Нет!  Мне дают целевое место на театроведческое отделение в Ленинград. (Марина в результате предпринятых манипуляций нашла себе работу в отделе управления культуры).
- Второе высшее! Это хорошо. Заочно?
- Нет, очно.
- А как же Марк?
- Ну, во-первых, туда еще поступить надо.
- А, во-вторых?
- А, во-вторых, жизнь покажет! Но вообще-то у меня голова кругом!
- Что Марк говорит?
- Ничего. И меня это больше всего раздражает, - она помолчала. - Не могу понять: то ли это нерешительность, то ли безразличие?
- А когда экзамены?
- Летом, конечно.
- Хорошо, есть время подготовиться. А к лету все выяснится и с Мариком. Я тоже хочу попробовать поступить на режиссерские курсы.
- Ну, это совсем сложно! Там мужчин в основном берут! С опытом. Знаешь, я слышала, что набирают в театр к Спесивцеву, может, тебе там показаться?
- В любом случае надо ехать в Москву. Денег скопить бы!
- Это вот уже конкретное желание, а не  мирихлюндия слезливая. Не есть, не пить - денежки копить! Рада, что ты оживаешь! Хватит на мужиках зацикливаться!
Я действительно решила всерьез заняться режиссурой. Подбирала материал для вступительного собеседования, с Митей мы искали каких-нибудь знакомых, которые или учились, или пытались поступить на режиссерское отделение в московские ВУЗы.
- Я и про Ленинград узнаю, - сказал Митя. - Следующей осенью собираюсь поступать  в аспирантуру Театрального института, может, тебе туда на режиссуру попробовать?
- Может быть. Надо узнать и про Ленинград.
С Андреем я больше не виделась. От принятого решения стало чуть легче, но всё же, когда вспоминала нашу встречу втроем, сердце сжималось от стыда, сама себе казалась пошлой злодейкой-разлучницей.
Опять на балконах появились ёлки, но в этом году они не вызывали у меня обычного предчувствия праздника. Мария Константиновна пригласила нас с родителями встретить Новый год у них одной большой семьей. Саша поддержал эту идею.
- Сестра, когда ещё мы сможем собраться все вместе? Сошлют меня куда подальше, и уже не приедешь просто так.
- Я не против. Давайте соберемся у вас. Честно говоря, мне всё равно, где это будет.
- Что это за настроение такое? Не узнаю тебя!  Это из-за Сережи?
- Это из-за себя! Непутевая я девочка. Куда ни ступлю - все не путь, а скрюченная дорожка. Жил на свете человек скрюченные ножки...
- И ходил он целый век по скрюченный дорожке! - засмеялся Саша.
- Точно! Так что Сережа здесь ни при чём.
- Мария Константиновна очень удивилась, когда увидела его у себя дома. Говорит, что мама его очень гордая! Сережа её надежда! Не хочет, чтобы он в провинции пропадал. Объявила всем, что он женится на дочке профессора, не меньше!
- Не думаю, что Валентина Михайловна обсуждает на работе жизненные перспективы  сына. И уж точно профессорская дочка - это не Сережин размах. Разве что профессор из Сорбонны или Кембриджа. В любом случае, дай Бог ему счастья, мы, наверное, с ним теперь не скоро увидимся. Если увидимся вообще.

Глава восьмая

- Лида, Сережа попросил позвонить ему. Я записала номер, -  этими словами встретила меня мама, когда я после работы пришла домой.
- Какой Сережа?
Мама удивленно смотрела
- Кортников. А что, есть еще какой-то?
- Почему ты решила, что это он?
- Потому что он, как воспитанный человек, представился, сказал: «Здравствуйте, это Сергей Кортников». Ну и так далее. Вот, - она протянула листок с цифрами, - звони!
Я не могла представить ни одной причины, по которой Сережа хотел бы со мной поговорить, но, конечно, набрала номер. Никто не ответил. Ближе к поздней ночи раздался междугородний телефонный звонок.
- Лида, здравствуй! Я никого не разбудил?
- Нет. Я звонила тебе.
- Я выходил, - Сережа помолчал. - Как ты?
- Живу. Что-то случилось? Как твое здоровье? Говорят, ты в прошлый раз захворал перед отъездом?
- Не помню такого. И вообще, кто прошлое помянет, тому глаз вон!
- Хочешь все забыть?
- Не все. Лида, приезжай в Москву на Новый год!
- Шутишь?
- Серьезно
- Не знаю, что и подумать!
- А ты не думай! Просто приезжай! Я бы выслал денег на дорогу, но сижу на мели, не без копейки, конечно, на хлеб хватает, но без икры, а иногда и без масла. Тебя же это не смутит? Помню, ты собиралась жить со мной в шалаше!
- Я тоже помню.
- Приедешь?
- Сережа, это неожиданно, до Нового года неделя всего осталась. Работа, родители... А главное, денег надо где-то достать.
- А больше тебя ничто не держит?
- Ничто.
- Ты хочешь приехать?
- Да
- Тогда постарайся.
- Попробую. Позвоню, если куплю билет.
Всю ночь меня лихорадило. Я пыталась понять, зачем, в каком качестве Сережа хочет меня видеть? Почему именно на Новый год? Где взять денег? (Сашина свадьба съела все накопления). Что сказать родителям? Будут ли билеты на самолет? Я боялась загадывать, но от предчувствия счастья уже не могла лежать, ходила по комнате, вглядывалась из окна в ночное небо, улыбалась и даже легонько подпрыгнула один раз.
На следующий день я поговорила с папой, (он не возражал: "Лида, как хорошо, что ты оставила этого женатика". Я подумала "Ах, папа…а ты?!." - но продолжать грустную мысль не стала) взяла деньги в институтской кассе взаимопомощи, купила билет и позвонила Сереже.
- Я прилетаю вечером двадцать девятого.
- Умница! Жду тебя. Ты ведь помнишь, как ко мне добираться?
- Да. Я все помню.
-  Все?!
- Во всяком случае, главное.
- И что же главное?
- Руки мыть перед едой и чистить зубы на ночь и утром.
- Тогда не забудь зубную щетку! Мыло и пасту я тебе, так уж и быть, дам!
В оставшиеся до отъезда дни я решала, что надеть, искала новые вещи, взяла на время поездки у Ани дубленку, а ей отдала свою шубу, она была еще, как новенькая, все-таки во Франции делали!), испекла торт "Наполеон". ("Ты нам хоть кусочек отрежь!" - просил Саша, но я не стала портить вид отсечением части от целого).
 Счастливая я сидела в самолете. Звезды в иллюминаторе подмигивали, но мне и без того было весело. Я представляла Сережу, сидящего в своей комнате, себя, перелетевшую через Сибирь, Урал, Нечерноземье и свалившуюся с неба с сумками, (в которых тесня коробку с тортом, штабелями распластались цыплята табака, позвякивали две трехлитровых банки с огурцами и помидорами, баночка грибной икры), к порогу любимого.
    Москва перед праздником наряжалась в сверкающий пушистый снег, он оседал на редких прохожих и создавал новогоднее настроение. К Сережиному дому я брела по мягкой тропинке, слизывала снежинки, падающие на губы, улыбалась и почти не ощущала тяжести сумок.
- Лида! Как ты это все донесла?! Надо было сказать, я бы встретил тебя! - воскликнул Сережа, забирая у входа в квартиру мой багаж.
- Действительно, почему я не воспользовалась случаем! Слушай, ты ведь меня никогда не встречал!
- Это упрек?!
- Нет, что ты! Просто факт, - я осмотрелась. - А где ёлка?
Сережа удивленно замер:
- Елка?
- Ну да! Ёлка, гирлянды, игрушки!
Он смотрел на меня и не знал, как реагировать. Потом, заметив смех в моих глазах, облегченно вздохнул и улыбнулся:
- Шутишь?
- Да! Вот видишь, редко встречаемся и уже ни сразу друг друга понимаем!
- Снимай дубленку, психолог! Вот твоя полка для вещей. Можешь сразу разложить.
- Нет, сначала я должна убедиться, что все это происходит в реальности: по комнате пройдусь, до тебя дотронусь.
- Дотронься! Вот он я.
- Точно! Твой лоб семи пядей (я провела пальцами по лбу, носу, подбородку).
Сережа наклонился, легко поцеловал меня в щеку, глубоко вздохнул и сказал голосом Бабы Яги:
- Фу! Фу! Человечьим духом пахнет!
- Ишь ты, носик-то твой, бабуся, человека по французским духам узнает! Ладно, давай, как в сказке: сначала банька, а еду я с собой принесла, от тебя, поди, не дождешься!
- Лида, ты правда привезла продукты?
- Некоторые. Придется поменять  последовательность: в душ схожу потом, а сейчас поздний ужин.
Удивительно, но в комнате был беспорядок (обычно Сережа педантично следил за чистотой): на стуле валялись джинсы, на буфете стояли немытая после кофе чашка и пепельница, полная окурков, по столу были разбросаны листы бумаги. Приглядевшись, я увидела, что это рисунки, с попытками изобразить человека сидящего, стоящего, отдельные части тела: ладонь, ногу.  Все это напоминало работы ученика начального класса художественной школы.
- Ты берешь уроки живописи?
- Нет, сам пытаюсь.
- Здорово! У тебя хорошо получается, но с учителем дело бы пошло быстрее. Это хобби или ты решил сменить профессию?
- Еще не знаю! Пока есть свободное время, открываю в себе неожиданные способности. Я и стихи пробую писать, потом дам почитать.
- Вот это да! А как же физика? У тебя же талант!
- Физика подождет!
- Почему ты перестал ею заниматься? Разочаровался?
- Есть некоторые сложности. Не учителем же идти!
- А почему нет? У тебя прекрасно получалось! Я помню!
- Это тот первый урок? Нашла, о чем вспоминать!
- Сережа, поверь мне! Ты прирожденный педагог!
- А может, я прирожденный художник?! Смотри!
Он достал небольшой лист ватмана с нарисованной мужской головой.
- Как тебе? - спросил Сережа с видом человека, уверенного, что дает посмотреть произведение, которое знатоки уже оценили как шедевр.
Я вгляделась в рисунок: из множества корявых длинных и коротких линий, сделанных простым карандашом, из штрихов тонких, жирных и растертых в тени  на меня смотрело скукоженное лицо человека из серии "поймать и обезвредить". Со старанием дилетанта-новичка тщательно были прорисованы все мимические морщинки, все подробности радужной оболочки глаз. Портрет вызвал во мне ужас. И дело было не в страшных поджатых узких губах, не в заостренном длинном носе и не во взгляде обреченно-преступном! Лицо ни одной чертой не напоминало Сережу, но всё же это был он! Его автопортрет!
- Ну как? Похож? - я все еще смотрела на лист. - Мне все говорят, что классно!
- Кто - все?
- Все, кто видел! Приятели, друг мой, Петр! Я вас завтра познакомлю. Лида, тебе что, не нравится?!
- Я уже видела его.
- Когда?! Ты не могла, я его неделю назад нарисовал. Шутишь!
- Я его видела, когда читала Оскара Уальда! Он так хорошо его описал, что в глазах стоит.
- Дориан Грей... Значит, тебе не понравился?
- Сережа, портрет, наверное, хороший, раз так испугал меня! Но лучше бы его не было!
- Почему?!
- Не знаю, но сердцем чувствую, что не надо этому лицу оставаться здесь. Побыл немножечко и хватит! А то еще подумает, что и правда похож на тебя! У психологов есть такой прием: нарисуй свой страх и порви!
- Почему страх? Ты действительно считаешь, что его нужно порвать?!
- Да.
- Тогда сделай это сама!
- Знаешь, если тебе быть художником, ты нарисуешь еще много всего и автопортреты, в том числе, а если не быть, то, тем более, не нужно оставлять это… даже слов подобрать не могу! Так я рву?
- Ну, если ты уверена...
Сережа, наверное, не сомневался, что решимости моей не хватит, но, еще раз взглянув на изображение, я передернулась от мерзости и порвала листок на части.
- Вот теперь мы вдвоем, а этот, - я показала на клочки, - был лишним.
Сережа внимательно смотрел на меня.
- Невероятно! Ты сделала это! Так серьёзно отнеслась! Это же просто рисунок!
- Жалеешь? Злишься на меня?
- Да ерунда! Где обещанный ужин? - Сережа сменил тему, но чувствовалось, что уничтожение рисунка смутило его, он был растерян.
Я достала продукты и накрыла на стол.
- Это целый пир! - оценил Сережа. - У меня есть водка. Завтра купим шампанского на Новый год!
- А где мы будем отмечать?
- Посмотрим, с Петей решим.
- Твой друг?
- Да, лучший на данный момент.
- Чем занимается?
- Да всем! Но главное, он музыкант, собирает свою группу. Сейчас, правда, простой в делах.
- Москвич?
- С недавнего времени. Очень вкусные цыплята. Папа делал?
- Да. Там еще есть, нужно положить в холодильник.
После ужина я мыла посуду на большой кухне. Сережа показал, где его стол, кастрюли, сковородки, где лежат продукты, короче, познакомил с хозяйством. Это погружение в его быт мне показалось признаком начинающихся новых отношений.
- Ты обещал пасту и мыло, я хочу в душ.
- Пойдем, я все покажу.
Мы вместе почистили зубы, а потом Сережа ушел, оставив мне халат.
 Я стояла под тонкой струей душа (вода нагревалась через колонку) и уговаривала сама себя: "Всё как-то странно... Сережа изменился. Держи дистанцию! Хотя бы сегодня!"
Когда я вернулась, один из диванов белел простыней и одеялом. Свет в комнате был погашен. Сережа стоял у окна и смотрел, как роились снежинки вокруг фонарей.
- Завораживает, - тихо сказал он.
Я прислонилась к подоконнику.
- Правда. "Снег идет и все в смятенье! Удивленный пешеход, убеленное растенье! Перекрестка поворот!"
- Чьи стихи?
- Пастернак. А вот еще: "Любить иных – тяжелый крест, а ты прекрасна без извилин..."
- Это не о тебе. Ты и прекрасна, и умна!
Я замерла, не зная, как реагировать на эти слова, Сережа  никогда не говорил  о моих внешних данных, разве что с легким поддразниванием, и сейчас, цитируя Пастернака, я предлагала ему возможность поимпровизировать  на эту тему. (Сказать, например, "Извилины, наверное,  тебе бы помешали прилететь ко мне", ну или что-то в этом роде). "Ты прекрасна и умна!" - банально, как клише из пошлого романа, а, главное, не обо мне! Я решила отшутиться:
- Так почему же моя жизнь – цепь дурацких поступков?!
- Видишь, ты еще и самокритична.
 Я молчала.
- Очень смешная ситуация: мужчина и женщина одни в комнате и разговаривают, вместо того, чтобы...
Сережа присел на край дивана, прислонился ко мне, обнял за талию и уткнулся лицом в живот. Я гладила его голову. И опять сбилось мое дыхание, и опять дрожь, и стало ясно, что тело ничего не забывает. Он усадил меня на колени, поцеловал умело (можно сказать, профессионально), потом отодвинулся и быстро стал раздеваться. Я сидела в халате, чуть откинувшись на подушки, и смотрела на Сережу.
- Я тебе еще нравлюсь? - посмеиваясь, спросил он.
- Да.
Сережа прилег ко мне и стал развязывать пояс.
- Ты ведь теперь девочка взрослая, покажи, чему научилась!
Эти слова вдавили меня в диван. Если бы их сказал не Сережа, я бы тотчас же ушла. Что я могла ответить? "Приготовься! Сейчас ты умрешь от оргазма!" Или: "Чья бы корова мычала, а твоя бы молчала!" или... Вариантов было много, но ни один из них не смог бы стереть из Сережиной памяти, что после него в моей жизни были другие мужчины.
Я промолчала, просто прижалась сильнее и пальцами прикрыла ему рот. Он откинулся на диван и предоставил мне возможность быть хозяйкой положения.
Наверное, Сережа действительно ждал от меня демонстрации новых умений, мне же хотелось просто прикасаться к нему. Он лежал, прекрасный, стройный, длинноногий, такой же, каким был и в первую нашу ночь. Я понимала, что не изменилось только тело, а сам Сережа уже другой, но как не хотелось в это верить!
Когда он взял инициативу на себя, я почувствовала, что присутствую на показательном уроке, где демонстрируются приемы, призванные обеспечить "неизъяснимы наслажденья". Но ничего подобного со мной не случилось. Сережа предлагал виртуозный секс, а я хотела, чтобы он ощутил мою любовь. И она-таки пересилила. Сережин профессионализм сменился нежностью, и финал стал скорее общим примирением, а не триумфом победителя.
Утром я в роли хозяйки накрыла завтрак: расстелила на краю стола белое вафельное полотенце, заварила чай, сделала бутерброды с грибной икрой и нарезала соленый огурец.
- К такому завтраку в самый раз водочки, - прокомментировал Сережа, - но это вечером. У тебя есть какие-то планы на этот день?
- Есть. Купить обратный билет, а то у меня экзамен пятого.
- Экзамен?!
- Ну да, у студентов-то сессия.
- Мучить будешь?
- Нет, пытаю их в течение семестра. А на экзаменах пятерки ставлю. Я еще собираюсь сходить к Спесивцеву.
- Кто это?
- Режиссер. Он набирает новых актеров, хочу попробоваться.  Но боюсь, опоздала. Наверное, прослушивания закончились.  Вот такие планы, других нет. Удивительно, в Москве бываю часто, а знакомых мало.
- Сделаем так: пойдем вместе, и билет тебе купим, и продукты к празднику, и прогуляемся.
Когда мы собирались, я распахнула халат и вдруг поняла, что стесняюсь раздеваться при Сереже. Я, конечно, преодолела эту застенчивость, надела платье в горошек с белым воротником, накрасилась, как обычно, с бравым видом повертелась перед зеркалом. Сережа держал мою дубленку, пока я пыталась попасть в рукава, но не коснулся меня, не приобнял, (ни разу за все утро), зато окинул  взглядом и сказал:
- Лида, ты красивая женщина.
Я почувствовала себя старой и чужой.
Прогулка вышла замечательная. Без проблем я приобрела билет на второе января, запаслись Советским Шампанским (две бутылки), потом в мясном отделе долго решали, что купить на минимум оставшихся денег, в результате пожилая продавщица, в предновогоднем настроении, посоветовала взять свежайший лангет из говядины. (Средств хватило только на три порции).  Сережа был весел, остроумен, два раза мы слегка поцеловались в очереди, но по дороге домой я вопросами (безответными) о месте его работы, о перспективах, невольно разрушила создавшуюся атмосферу предпраздничной легкости.
  В коридоре стоял запах жареной на свином сале картошки с чесноком. Соседи (лысый мужчина предпенсионного возраста и крашеная блондинка в байковом цветном халате) на кухне готовили обед. Я разместила продукты в холодильник, потом  разложила оставшихся цыплят на сковороду и поставила  разогревать. Женщина (она представилась Галиной) поинтересовалась, что это за блюдо, я стала объяснять, в дверь позвонили (четыре раза, так звонят к Сереже), и он пошел открывать. Когда принесла еду в комнату,  Сережа был уже не один. Развалившись на диване, курил мужчина.
- Это Петр,- сказал Сережа, -  я тебе о нем говорил. А это - Лида.
- Привет, Лида!
- Здравствуйте, Петр. Сейчас будем обедать.
- Ах, как это славно! Прям-таки деревней повеяло. "Иди, Петечка, мой руки, и обедать!" Так моя бабушка говорила. Ну, так пойду ручки помою!
Петя вышел. Он был коренаст, низок ростом (чуть выше меня) и казался некрасивым. Скуластое лицо, нос с легкой горбинкой, глубоко посаженные темные глаза, но взгляд живой, острый,  чувствовалось, что от его внимания мало что ускользает. Тембр голоса был приятный, низкий, но как бы чуть театральный. Петр производил впечатление человека, слегка играющего на публику.
Я поставила тарелки с цыплятами и пошла за солеными помидорами и хлебом. Когда вернулась, Сережа и Петр, не дожидаясь меня, уже начали есть.
- Ах, как вкусно-то, Господи! Ай да Лида! Ай да молодец! - приговаривал Петр, утрировано причмокивая.
- Это мой папа готовил!
- Ай да папа! Ай да молодец! - повторил Петр. - А у нас и помидорчики есть! А водочка к помидорчикам? А, Сержик?
- Сейчас будет и водка.
Сережа  достал бутылку из буфета. (Водки там было меньше половины). Поставил две рюмки, разлил, а потом спохватился:
- А ты, Лида, будешь?
Сначала я хотела отказаться, но передумала.
- А то! Редкая сибирячка от водки откажется!
Выпили. Петр сметал еду со скоростью исправного пылесоса. Успокоился только,  когда кроме костей ничего не осталось.
- Хорошо было, но быстро кончилось! - он отошел от стола и как бы по привычке, прилег на диван.
Я мыла на кухне посуду, думала о том, что не таким я представляла Петю, и не могла отделаться от ощущения, что уже где-то видела его, хотя понимала, что раньше мы не встречались.
Когда вернулась в комнату, Сережа вышел в коридор к телефону. Петя сидел в кресле и курил.
- Лидочка, ты зачем портретик-то порвала? Только прилетела, и на тебе! Уничтожила, можно сказать, шедевр начинающего гения!
Под шутливым тоном чувствовалась злость и агрессия.
- Гений все может повторить в любой момент, если, конечно, натурщик вернется.
- Какой натурщик?! Лида, ты даже не поняла, что он себя рисовал?!
- Разве? Я там Сережу не узнала. А Вы, Петя, сразу сходство уловили?  Считаете, что Сережа такой, как на портрете?
- А ты, Лида, штучка еще та?! Да?!
- Петя, я, наверное, тоже перейду на "ты", ты меня ставишь в тупик. Я чувствую с твоей стороны нападение, но не пойму, против чего ты борешься? Если у Сережи талант живописца, то надо помочь ему, может, учителя найти.
- И ты вот специально прилетела для этого? Или, может, все-таки для чего другого?  Может, зачесалось у тебя там в одном месте?!
Я оторопела. Что ответить?! Что ответить, учитывая, что он Сережин друг?
- Нечего сказать?
- Нечего.
- А ты и не говори! Пользуйся моментом!
- Спасибо, пользуюсь с радостью. Петя, мне Сережа сказал, что ты - его друг, лучший на данный момент. И я изначально относилась к тебе, как к его другу. Мне, например, хотелось узнать, какую музыку ты пишешь? Кто тексты сочиняет? И вообще, как в нашей стране можно свою группу собрать? Но, возможно, я не правильно поняла Сережу, и он говорил не о тебе?
- Лидуха, ты кто вообще такая?! Наверное, отличницей была? Вопросы она мне задавать хотела!  "Какую музыку ты пишешь?!"
- А на самом деле нужно спрашивать, сколько говна тебе приходится есть, чтобы чего-то добиться?
Вошел Сережа.
- Ну что, вы познакомились поближе?
- Да, мы поболтали, - с улыбкой ответил Петя. - Лида сказала нехорошее слово.
- Только слово? Вообще-то она спец по фене. Однажды был свидетелем! Теперь, наверное, студентов этому учит. Правда, предмет назвала "Риторикой", - Сережа шутил, не представляя, какой разговор только что состоялся у нас с Петечкой.
- Гармонично развитая личность, - подытожил Петр. - Ладно, по поводу вечера все остается в силе? - обратился он к Сереже.
- Да. Часам к семи придем.
- Ну, пока! До встречи, Лидия! Приятно было познакомиться.
Петр ушел.
- Мы сегодня идем к нему в гости?
- Да.
- Он очень странный.
- Почему? Мне он кажется нормальным. Хотя многие талантливые странны.
- А он - талант? Как музыкант?
-  Он вообще талант! Во всем! Если бы жил в нормальной стране, миллионами бы ворочал.
- Он тебе в чем-то помогает? Поддерживает тебя?
- Он мне?! Я ни в чьей помощи не нуждаюсь! Это скорее его надо поддерживать! Хотя сейчас у нас обоих дни не самые лучшие. Но ничего, прорвемся! А почему ты расспрашиваешь о нем?
- Он же твой друг, и потом, я ему не понравилась.
- Не заметил.
- Он при тебе общается совсем по-другому. А мне гадости говорил.
- Не обращай внимания, он вообще баб не особо за людей держит.
- Думаю, это взаимно.
- Не скажи. У него с этим проблем нет.
- Бедные женщины. Я, конечно, видела его мало, но создалось впечатление, что он со всеми играет, и с тобой тоже. Мне кажется, он завидует тебе.
- Что за фантазии?! Все! Оставим эту тему! Он мой друг, и это не обсуждается!
Сережа включил телевизор (тот же маленький, переносной) и лег на диван. Я решила немного прибрать и стереть пыль.
- Не надо ничего делать. Здесь и так нормально.
- Как скажешь.
Некоторое время мы смотрели мультик про приключения Снеговика, потом я сказала:
- Ты обещал показать свои стихи.
- Уж и не знаю, вдруг ты и их порвешь? - Сережа улыбнулся, встал, достал из письменного стола несколько листков и дал мне.
Это были, конечно, не стихи, а рифмованные истории, написанные от лица вымышленных героев. Рифмы банальные, часто нарушался размер. Наверное, поэзию Сережа воспринимал как интеллектуальную игру, которой может научиться любой умный и знающий правила. Сережа был уверен, что разгадал эту нехитрую премудрость и пишет не хуже, чем многие другие. Я по-настоящему расстроилась.
"Зачем он на это тратит время? Почему не занимается своим делом? Что хочет доказать? Что с ним происходит?!" Сережа ждал моей реакции. Я решала: пощадить его самолюбие, соврать, либо сказать правду и, возможно, обидеть его? Врать не хотелось, но и критика вряд ли принесла бы пользу. Я попыталась найти компромисс, выбрала из всего наиболее живые строчки (они были написаны от лица отвергнутой любимым женщины
(Мне ночью страшно без снов!
Пустую видеть тишину,
Фатальный бой глухих часов.
Но как же это объяснить ему?!), и сказала Сереже, что он здесь он тонко чувствует женскую психологию:
- Это очень похоже на правду! Сразу чувствуется, что женщины с тобой откровенны, а ты умеешь слушать, - и я действительно так думала.
- А Пете  это понравилось меньше других.
- А остальные он считает лучше?
- Да.
"Интересно: у Пети плохо со вкусом или он врет специально. Но для чего? Что ему нужно от Сережи?" - задавала я себе вопросы.
- Ладно, баловство это все!  Пора собираться! - закончил обсуждение Сережа.
- Как мне одеться?
- Так, чтоб жарко не было. У Пети комната теплая.

Петр жил в центре, в двух остановках  от Серёжиного дома. В гастрономе мы купили бутылку водки, хлеб и колбасу.  Шли через дворы. Опять крупными хлопьями падал снег. Дворники не успевали расчищать дорожки, и жители самостоятельно прокладывали узкие тропы, с удовольствием, как в детстве, оставляя следы на хрустящем рыхлом покрове. Я шла следом за Сережей. Он часто курил и разговор поддерживал в состоянии некоторой рассеянности.
В коммунальной квартире на три хозяина Петя снимал комнату размером с коридорчик. В ней вплотную стояли узкий шифоньер, раскладной диван, журнальный столик, стул, и еще оставался узкий проход, в котором два человека, не задевая друг друга, расходились с трудом.
 Я сразу облюбовала угол дивана и села, поджав ноги (была одета в длинную клетчатую гофрированную юбку и тонкую водолазку), Сережа занял стул.
Петр поставил кассету с записью  концерта Стиви Уандера (Song in The Key of Life). Через минут пять с подносом вошла худенькая невысокая женщина лет тридцати,  без косметики, с собранными в хвост черными волосами, представилась Татьяной, Петиной соседкой, и расставила на стол рюмки и тарелки с бутербродами. Сережа из пакета достал водку, а Петя с подоконника бутылку Рижского бальзама и коньяк. К дивану придвинули столик, и компания расселась  вокруг него.
Я оказалась между Петей и Таней, чувствовала себя чужой, но смотрела на Сережу и думала: "Пусть все немного не так, как мне представлялось, но я с Сережей, и это реальная жизнь".   В течение трех часов все поглощали  алкоголь (бутерброды съели в самом начале). Сережа и я быстро опьянели, потом, когда откуда-то появилась еще и настойка  (я её уже не пробовала), захорошели и Петр с Татьяной.
Разговор не складывался даже у мужчин, хотя видно было, что их взаимное приятие возрастало пропорционально выпитому. Петр никак ко мне не обращался, но иногда внимательно смотрел. Таня в основном молчала, но всем видом демонстрировала безусловное одобрение всего, что говорили и делали Петя с Сережей. Я пыталась ничем не выделяться из компании, но всё же сил моих выдерживать этот столичный способ скоротать вечерок хватило ненадолго. Где-то часа через два, когда Стиви запел мою любимую песню (Pastime Paradise), я, приметив свободное пространство, (где раньше стоял столик), пробралась к нему, (по дороге как бы нечаянно наступила Пете на обе ноги) и стала с радостью, (как застоявшаяся коняга), танцевать, не заботясь о том впечатлении, которое мог произвести на окружающих мой поступок. А он произвел: Сережа сначала удивился, потом, заметив улыбку Петра, занервничал, разозлился и перестал обращать на меня внимание. Петр наоборот не отводил возбуждённого взгляда. Таня держала нейтралитет, но, когда музыка стала более ритмичной, протиснулась ко мне и вторую композицию мы танцевали вдвоем.
На улице все (Петя и Таня пошли нас провожать) немного отрезвели. Время близилось к ночи. В метро Сережа и я влились в поток пассажиров, многие из которых были, как и мы, подвыпившие. В ожидание поезда я стояла недалеко от Сережи и машинально просматривала варианты пересадок. Неожиданно появилась веселая шумная компания девушек и юношей, один из них (высокий, озорной) чуть отстал и, глядя на меня, воскликнул:
- Я давно таких красивых не встречал! Пойдем к нам! У нас весело!
Я усмехнулась, отрицательно покачала головой, и он побежал догонять своих.
Сережа, когда я повернулась в его сторону, с иронией сказал:
- Что ж ты не оценила предложение? Уровень твой!
Раньше подобная Сережина реплика вызвала бы во мне слезы обиды, а сейчас я  только с горечью подумала: "Сереженька! Что с тобой?! Чем ты недоволен?! Что мне сделать, чтобы тебе было хорошо?!"
  Перед сном я пошла в душ, а Сережа стал рисовать рюмку, предварительно выпив из неё водку (из запасов на Новый год). Когда я вернулась, он спал, положив руки и голову на стол. Я постелила белье, надела ночнушку и помогла ему перебраться на диван. Раздевать не стала, прилегла рядом и накрыла одеялом. "Совсем не верится, что завтра Новый год!"- подумала я, засыпая.
   
- У меня сегодня очень много дел, - сообщил Сережа после завтрака. - Чем ты будешь заниматься?
- Попытаюсь попасть к Спесивцеву, приготовлю  ужин, наведу порядок и, если успею, в парикмахерскую забегу. Мы же дома будем встречать?
- Возможно.
- С кем?
- Пока нет никакой определенности.
- А когда прояснится?
- Часам к семи.
–    Сережа, я лангеты не готовила ни разу, знаю, что мясо нужно отбить. А чем? Давай я просто сделаю говядину с луком. Это у меня должно хорошо получиться.
- Сделай, как хочешь.
Сережа ушел. С утра он периодически выбегал в коридор к телефону, со мной говорил только о самом необходимом, обсуждать прошедший вечер не стал, на мое шутливое замечание о том, что изображать наполненные рюмки лучше, чем пустые: хоть какая-то заначка остается, - вяло улыбнулся, зато неожиданно, не глядя на меня, произнес:
- Ты утром так же хороша, как и вечером.
Это так не вязалось с тем, как он общался со мной весь вечер и утро, что на секунду от этих слов мне стало как-то тревожно.
    Последний день тысяча девятьсот семьдесят девятого года был теплым, поэтому я не замерзла, пока искала здание театра-студии Спесивцева. Убедившись, что набор уже завершен (об этом сказал какой-то мужчина, наверное, сторож, вышедший после того, как я долго стучала в дверь), я пошла готовить новогодний ужин (пораньше, чтобы в случае неудачи был запас времени как-то выйти из положения).
Над мясом колдовала два часа. Получилось вкусно, но мало, (порции четыре) даже с учетом добавленного лука. Начислила картошки, оставила в кастрюле с водой, чтобы потом отварить. Познакомилась еще с одними соседями (честно говоря, они были похожи на тех, которых я видела раньше, только мужчина еще не облысел, а на женщине (тоже блондинке) халат был не цветастый, а однотонный (бордовый). Они одолжили мне лавровый лист и с радостью поделились своими наблюдениями: оказывается,  женщины, посещающие Сережу, ни с кем не здороваются и не разговаривают.  А уж чтобы на кухне кто-то из них появился, так этого вообще не было. Я никак не комментировала эту информацию и постепенно перевела разговор на тему сибирских морозов. (Беспроигрышный вариант).
В комнате навела порядок, стерла пыль, подмела пол и пошла в парикмахерскую – в дом через дорогу. В целях экономии решила сделать не прическу, а завивку на бигуди (это было дешевле), и уже перед праздником уложить волосы самой.
К Сереже вернулась к шести часам. В комнате был только Петр.
- Мать, как ты все вкусно приготовила! Даже не ожидал, что у тебя такие таланты! Мы с Серегой почти все умяли!
Я подумала, что он шутит, но увидела на столе  сковороду, в которой еды осталось на одну ложку.
- Так там же еще гарнир предполагался, я собиралась отварить картошки!
- А нам и без гарнира понравилось, хлебушком помакали да и съели! Молодчина!
- А в Новый год что на стол поставим?!
- На ночь наедаться вообще вредно! К тому же ты говоришь, картошка еще есть!
Я не стала продолжать эту тему, решила дождаться Сережи, да и Петин задор показался мне насмешливым и даже злорадным.
Из кухни Сережа принес чай. Посмотрел на меня и ничего не сказал. И я промолчала.
- Серж, глянь, что у Лиды стало с волосами! Кудри, как у благородной дамы.
Расстроенная  скоропостижной кончиной еды, я забыла о полуфабрикатном варианте прически, вид который был, конечно, дурацкий. Сережа в разговор не вступил. И я вдруг почувствовала, что Петина насмешка – это еще даже не начало того, что предстоит мне пережить в этот праздник.  Неожиданно меня осенило: "Да они же уйти собираются! Без меня".
Пока друзья пили чай (мне никто не предложил), я расчесала волосы, собрала грязную посуду и унесла мыть на кухню. Я так хорошо чувствовала Сережино настроение, что никаких вопросов задавать ему не собиралась. Ситуация мне напоминала историю о Дюймовочке, когда бедная девочка не понравилась приятелям Жука.
"Интересно, как Сережа скажет мне об этом? Какие найдет слова?!" Самой задавать ему вопросы я не собиралась. Зачем? И какие? "Почему ты, Сережа, молчишь?" "Чем я обидела тебя?" "На что ты надеялся, когда звал меня к себе?" Я подозревала, что ни на один из них у Сережи вразумительного ответа не было.
В двери я столкнулась с уходящим Петром, державшим позвякивающие бутылками пакеты. Мы молча разошлись. В комнате присела на диван. Сережа, уже одетый в дубленку, из буфета достал жестяную коробку папирос "Герцеговина Флор" и открытую, почти полную бутылку "Столичной". Коробку он взял с собой, водку поставил на стол, посмотрел внимательно по сторонам, (но только не на меня), мол, ничего не забыл? – и вышел.
Когда я поняла, что мое предположение оказалось правильным, то от отчаяния не смогла сначала даже пошевелиться. Не плакала, только тихонько постанывала, прижав лицо к коленям. Первые четыре часа  еще прислушивалась к шагам в коридоре, надеялась, что Сережа все-таки вернется. Но слышно было только отдаленные голоса соседей. Уйти я никуда не могла - ключей от квартиры и комнаты, которые дал мне Сережа, на их обычном месте не оказалось, а оставлять дверь открытой я, конечно, не решилась. Позвонить домой можно было только по междугороднему автомату, по  телефону в этой квартире кемеровские номера не набирались.
Никаких сетований по поводу собственной глупости, никаких поползновений понять происходящее у меня не было.
 Я не винила ни себя, ни Сережу! Не вскрикивала: "Какая дура! Зачем приехала?! На что ты надеялась?!" Потому что, когда ехала сюда, как раз и не надеялась ни на что! Разве только опять увидеть Сережу, просто быть с ним! Вот и побыла!
  Тысяча девятьсот восьмидесятый год я не встретила – он сам незаметно прокрался, когда, примостившись на коврике у буфета (почему-то только там меня трясло меньше всего), я пила мелкими глотками водку из стакана.
Не пьянела. Такой одинокой  до этого я была всего один раз. Тогда меня восьмилетнюю мама вечером привезла в прокопьевскую больницу в отделение костного туберкулеза. (Мне предстояла операция тазобедренного сустава). Место в палате (его ждали два месяца) освобождалось только утром. Чтобы не возвращаться домой, (в Белово), мама договорилась, и на одну ночь меня положили в коридоре. (Широком, продуваемом). Вместо кровати - каталка: высокая, узкая, прохладная и жесткая, на неё же мама поставила сумку с моими вещами. Прямо над головой на потолке болталась тусклая лампочка в металлическом синем плафоне. Полночи я плакала от страха, одиночества, неизвестности, а потом заснула, обняв сумку,  от которой пахло мамиными духами "Красный мак".              
От этих воспоминаний я наконец заревела во весь голос, причитая: "Господи! Мама!  Мамочка! Господи!"
Позднее, не раздеваясь и не расстилая постельное бельё, прилегла на диван и, засыпая, вспоминала, как тогда в больнице утром ко мне на костылях подошел рыжий мальчик  и положил на каталку пряник. Мальчик был старше меня на два года, и звали его Пашкой. Вспомнила, как через месяц после моей операции мы бегали уже вместе по больничному парку, но из нас на костылях теперь была я, а Пашка готовился к выписке. "Лида, не переживай!  Ты тоже скоро будешь ходить нормально!"
- Когда же?! Когда же уже?! - всхлипывала я на диване, окончательно уходя в сон.
Сережа вернулся в десять утра. Усталый, бледный, почти потусторонний. Он разделся и повалился на диван, натянув одеяло с головой. Около часа я лежала, думала, где провести оставшийся день. Решила: "Пойду в Театр на Таганке!" Попасть туда было невозможно, но я чувствовала, что в результате переживаний этой ночи во мне многое изменилось: то ли третий глаз наметился, то ли кожа стала толстой до непробиваемости, то ли  сила всех оставленных в Новый год женщин вселилась в меня неведомым образом. Я не сомневалась - сегодня передо мной откроется любая дверь, так как остановить меня было невозможно.    
Я посмотрела в зеркало, (удивительно, но на лице следов слез не осталось, а глаза светились ярче), сходила в душ, расфрантилась по первому классу, оставила на столе записку ("Приду поздно") и выскочила на улицу!
В двенадцать часов заняла очередь в кассу: передо мной стояли только четыре молодых человека. Сегодня давали спектакль А. Чехова "Вишневый сад" в постановке А. Эфроса. Естественно, висело объявление, что все билеты проданы, и кассир периодически говорила, что мы стоим напрасно, шансов нет.
Мне всё равно идти было некуда, но и юноши не отступали. Трое из них держались вместе, а четвертый сам по себе. Прошло два часа. Мы уже перезнакомились, выяснилось, что мальчики - студенты: трое из медицинского, а четвертый (высокий красивый брюнет) – из высшего училища им. Баумана. Он представился Мишей и неожиданно спросил:
- Хотите, я Вам пирожок куплю?
Эту идею тут же подхватили медики:
- Точно, давайте сгоняем за жратвой! А то до вечера ноги протянем!
Беляши и лимонад на некоторое время скрасили наше ожидание, но по-прежнему не появлялось никакой надежды на возможность купить билеты.
Миша неотступно находился возле меня и что-то рассказывал или задавал вопросы. Поскольку мысленно  я постоянно разговаривала с Сережей, вернее, я говорила, а Сережа слушал, то часто отвечала Мише невпопад.
- Лида, Вы, наверное, стихи пишите? - вдруг спросил Миша.
- Почему Вы так решили?
- Я чувствую. Ну, так пишете?
- Редко. А Вы любите стихи?
- Да! У нас в институте есть студия. Тоже пытаемся сочинять.
- Прочитайте свои!
- Однажды горная река устала скал лизать бока
   И упорхнула в облака, свежа, прозрачна и легка.
   А утром там, где ты живешь, на землю выпал летний дождь.
   И долго веяло потом прохладным горным ветерком!
- Здорово!
- Вам правда понравилось?
- Да!
- Теперь Вы!
Я прочитала, потом опять он. Выяснилось, что Мише нравятся стихи Юрия Кузнецова и Давида Самойлова, и мы вспоминали любимые строчки.
- Лида, у меня сегодня с утра было предчувствие, что произойдет что-то важное!
- И произошло?
- Да. Вы появились.
- Женщина с третьим глазом, с непробиваемом панцирем и старше Вас на пять лет?! Но, если серьезно, сегодня обязательно должно произойти действительно важное, надеюсь, мы попадем на этот спектакль!
До начала оставалось два часа. Мальчики постепенно сникли, при мне оставалось сверхъестественное спокойствие и уверенность в успехе.
Через пятнадцать минут открылась служебная дверь, и показался молодой мужчина.
- Ребята, у нас накладка сегодня! Надо помочь перенести кое-что! Как вы?
- А билеты?
- Да посадим мы вас куда-нибудь!
Мальчики ринулись к двери.
- А Лида? Лида должна пойти с нами! - вскричал Миша.
- Пусть и Лида идет! Только быстрее! Мы декорации ставить не успеваем! С этим Новым годом все делается через...  - он не договорил, но все поняли.
И вот я в театре! Не просто в фойе, а в коридорах, закутках, в цехах электриков и декораторов и даже на самой сцене! Хожу, как по музею: на стенах новогодние шутливые поздравления,  шаржи, стихи! Что-то вроде стенгазеты для своих. Подписи под остроумными строчками: Смехов, Золотухин, Высоцкий, сам Любимов! Невероятно!
Пока ребята ставили декорации (вид на погост), я сидела в комнате для работников сцены. Периодически кто-нибудь заходил, доброжелательно здоровался и что-нибудь предлагал: чай, пряничек, кофе, конфеты. И от этого нормального человеческого отношения я с трудом сдерживала слезы. Наконец работу закончили, и нас разместили в зале (это невероятно, но нам с Мишей достались лучшие места в центре партера).
Начался спектакль, и ко мне постепенно стала возвращаться жизнь. Это Чеховское уравнение Эфрос решал совсем не так, как рекомендовала школьная программа по литературе или как делали до него другие режиссеры. Для меня главным мотивом стала история любви Лопахина (его играл Высоцкий) к Раневской (Демидова).
Я не была поклонницей Высоцкого-исполнителя. Большинство слов из песен, записанных любителями на концертах, из-за плохого качества расслышать было невозможно. От надсадно-эмоционального хрипа у меня оставалось впечатление, что  человек страдает, а почему? Детали ускользали. Хотя его "Кони" душу точно рвали! (Слушала на гибкой пластинке).
Я любила Высоцкого-киноактера! В его героях, за редким исключением, угадывался тип мужчины, о котором мечтает почти каждая женщина: умный, решительный, сильный, порядочный, скрыто-чувственный, любящий женщин, но превыше всего ставящий интересы дела, как и положено мужчине. (Фильм "Служили два товарища", где Высоцкий играет белого офицера, я смотрела раз пять).
И вот Высоцкий на сцене, от меня в нескольких шагах. Вышел какой-то помятый, но уже не Высоцкий, а Лопахин. И пошло действие. Как он мучился, бедный, как зависим был от этого своего чувства к Раневской, (мечтающей любой ценой поскорее вернуться в Париж к любовнику), как понимал все!  Взглядом,  легким поворотом, улыбкой, намеком на движение, интонацией почти однообразной, но такой сокровенной Высоцкий лепил образ мужчины, которого когда-то я увидела и полюбила в Сереже.
Все остальные актеры в мастерстве своем Владимиру Семеновичу не уступали.  На сцене уже не было вымысла, а только жизнь! Концентрация жизни!
От потрясения я тихо плакала весь спектакль. В антракте Миша купил мне коржик, но есть я не могла.
- Ты же мне потом объяснишь, отчего эти слезы? - спросил он.
- Это займет много времени, а у нас его с тобой нет.
- Почему?
- Я улетаю завтра.
- Утром?
- Вечером, но это неважно.
- Это важно. Во-первых, я провожу тебя сегодня домой, а, во-вторых, завтра в аэропорт.
Миша оказался редким юношей: умный, искренний, внимательный, веселый, понимающий с полуслова.
Мы обсуждали спектакль, я пыталась объяснить концепцию режиссерского замысла, горячилась, когда Миша возражал, смеялась, когда он утрированно замолчал и перешел на язык жестов. За разговором не заметила, как подошли к подъезду.
- У тебя чемодан тяжелый?
- Нет.
- Жаль. Не смогу завтра продемонстрировать свою физическую форму.
- Не надо этого делать. Ты и так не производишь впечатления человека из реальности. И провожать меня не надо.
- Я всё равно буду ждать тебя завтра здесь.
У подъезда появился Петр. Сначала он мельком посмотрел на Мишу, а потом на меня. Узнал и молча скрылся в дверном проеме. После спектакля Петя уже не произвел на меня такого гнетущего впечатления, но видеть его всё равно было противно.
- Тебе хочется туда идти?
- Мне хочется оказаться дома.
- Может, переночуешь у нас? Я живу с мамой, она поймет.
- Спасибо, Миша! Правда, спасибо! Но на сегодня новых впечатлений достаточно! Уже поздно, пожалуйста, иди домой!
- Лида, во сколько тебя завтра ждать? Когда твой самолет?
- Самолет вечером, но я поеду раньше. В два часа.
- Я приду.
Поднимаясь по лестнице, я пыталась представить, какие Сережа найдет слова для меня, когда Петр уйдет домой. Но Петечка никуда не ушел, остался ночевать.   Они спали с Сережей на одном диване. Зная, что отклонений от сексуальной нормы у них не было, я поразилась, на какие неудобства пошел Сережа, чтобы только не оставаться со мной наедине. Весь остаток вечера друзья ёрничили, посмеивались, подыгрывая друг другу. Я была спокойна и доброжелательна. (Когда Петя захотел есть, а в доме не было даже хлеба, отдала ему коржик). Мой третий глаз ясно видел скрытую Сережину неловкость и некоторые зачатки стыда. Даже Петечка был растерян, наверное, мое поведение не вписывалось ни в какие привычные для него рамки.       
С утра я прошлась по магазинам (денег хватило только на московскую карамель, подарок из столицы) и к часу уже была у Сережи. Петя так и не уходил. Я собирала вещи, а Сережа с дивана наблюдал за мной. Когда застёгивала сумку, он встал, достал из ящика стола фотографию и протянул мне. На ней Сережа сидел в компании с друзьями.
- Вот тебе моя фотокарточка. Говорят, что дарить фото к расставанию. Думаю, мы уже с тобой не увидимся никогда.
- Спасибо за снимок.
- Лида, ты поняла? Мы расстаемся с тобой! Навсегда!
- Поняла, Сережа. Жаль, что мало зрителей присутствует при этом. Хотя настоящий актер готов играть и для одного, - эту фразу, как и многие другие, я придумала позже, когда летела в самолете, а в момент прощания, проглатывая ком в горле,  пожелала Сереже быть счастливым.
На улице меня ждал Миша. До самого пункта досмотра в аэропорту он развлекал меня, как мог. Я, опуская подробности, рассказала о том, как встретила этот Новый год.
- Может, Сергей болен? - предположил Миша.
- Скорее всего, лечиться нужно мне. Если бы ни Таганка и ни ты, я бы точно умом тронулась. Тебе между лопатками ничего не мешает?
-  В каком смысле?
- В смысле, не режутся ли там крылышки?!
- Нет уж, не надейся! Я абсолютно земной, а временами даже приземленный. А здесь, потому что это единственная возможность побыть с тобой подольше. Ты мне дашь свой адрес и телефон?
- Конечно. Звони. Пиши. Миша, у тебя по литературе пятерка была?
- Лида! При чём здесь литература?! Ты... Я даже не думал, что такие действительно есть! И не возражай, и ничего не говори о своем возрасте! Это смешно! И... мы скоро встретимся! Я предчувствую.
- Это, наверное, мой третий глаз к тебе переметнулся. Ну и пусть! Для хорошего человека не жалко!

Глава девятая

Чем дальше я улетала от Москвы, тем меньше ощущала присутствие в себе сверхъестественных способностей. К моменту посадки исчезли не только третий глаз и непробиваемость, но и последние силы жить. Всякий раз, когда вспоминала очередной эпизод поездки, сердце заходилось от ощущения свалившегося несчастья. Я отупела от тщетных попыток  дать логическое объяснение тому, что со мной произошло, и уже не задавала вопросы "За что?!", "Почему?!" и "Что ты делаешь с собой, Сережа?!" Меня знобило, и очень хотелось оказаться в своей комнате.
На автобусе я доехала до своей остановки, буквально, еле волоча ноги, забралась на пятый этаж, тихо открыла дверь и, сняв дубленку и сапоги, одетая рухнула на диван под одеяло.
Я заболела. Простая простуда осложнилась пневмонией. (Наверное, потому что с температурой принимала экзамены). Мой организм оказался умнее и в целях самосохранения решил пожертвовать физическим здоровьем, сохранив психическое. Выздоравливала медленно, но к концу зимы вошла в привычное расписание: работа, лекции, подруги, дом. Я запрещала себе вспоминать московские каникулы, но, когда приходили письма от Миши, (а он писал часто, иногда не дожидаясь ответа), опять возвращалась к тем событиям и мучительно пыталась найти всему объяснение.
Сначала, конечно, винила злобного паука Петечку. Он, по моим представлениям, присосался к Сережиной душе и уничтожал лучшее в ней. (Кстати, во время болезни перечитывала "Бесов" Достоевского и поняла, почему мне показалось, что Петю я уже где-то видела: в моем представлении Верховенский был именно таким).
Потом, сгорая от стыда, я решила, что сама вела себя, как последняя идиотка! (Уничтожение портрета, попытки разоблачения Петра, сразу же после первого знакомства с ним, а чего стоил мой показательный сольный танец в Петиной каморке!)
Сережу я ни в чем не винила, но понимала, что его надо спасать. Как? Не знала и от этого мучилась. Наконец нашла правильное, как мне показалось, решение и написала ему письмо.
"Сережа, Господи, как стыдно! Уже двадцать четыре года, а все о том же: люблю! Все понимаю, но ничего не могу с собой поделать! Когда ты рядом, я спокойна и счастлива! С тобой я осуществляются как человек и как женщина!
Меня спрашивают: где гордость? Где достоинство женское? Какая гордость, какое достоинство, когда жизни без тебя нет! Мама говорит "из гроба выскочишь, если позовет!"
 Но ты, ведь, наверное, и сам это знаешь!  А пишу я, потому что боюсь за тебя! Сережа! Что ты с собой делаешь?! Что Ты с Собой делаешь?! Тебе же Богом дано, что и не перечислить! Уж и умен, и талантлив, и красив! Что происходит с тобой? Я мало знаю о твоей жизни, но сердцем чувствую, что душа твоя мечется! Почему?  Надеюсь, у тебя есть ответы на эти вопросы!..
Письмо заканчивалось так:
"Дай Бог тебе идти своей дорогой, а тогда и я буду счастлива. Аминь".
Никогда и нигде я не употребляла этого последнего в письме слова. Почему оно пришло мне на ум? Наверное, мне казалось, что именно "Аминь" должно передать всю серьезность моей тревоги за Сережу.
Дней через десять после отправления письма, Сережа мне позвонил. Разговор был коротким:
- Я прочитал. Если ты хочешь перебраться в Москву, то могу предложить тебе фиктивный брак со мной по минимальной цене. Две тысячи.
- Брак?! Две тысячи?!
- Да.
- А видеться мы будем?
- Возможно. Но жить отдельно.
- Это неожиданное предложение
- Обдумай и позвони, если согласна.
Сережа ошеломил меня.  "При чем здесь Москва?!" - был первый вопрос, второй - "Наверное, ему очень нужны деньги?!" Папа, который слышал наш разговор, взял меня за руку, усадил на диван и сказал: "Лида, расскажи мне все, как есть".  
После возвращения из Москвы, избегая подробностей, я  сказала родителям, что с Сережей мы просто поссорились. Теперь решила, что лучше и правда папе узнать все, как есть.
Его реакция меня удивила. Не комментируя новогодние события, он сказал:
- Две тысячи – это большие деньги, ("Жигули" стоили пять), но я могу их достать. Если ты действительно хочешь уехать! Боюсь только, что обманет он!
- Папа, мне не Москва нужна, а Сережа! А он жить со мной не собирается!
- Да и хрен с ним! Другого найдешь. Зато прописка будет, в столице останешься!
- Менять работу, жить в коммуналке, без вас, без друзей! Ради чего? Чтобы, возможно, иногда он позволял себя видеть?!
- Чтобы в Москве закрепиться! Там другая жизнь!
- Точно. Но не моя.
- Ну, тебе решать.
Возможно, если бы это коммерческое предложение было сделано мне до Нового года и не Сережей, я бы задумалась, потому что действительно хотела поступать на режиссерские курсы, и мне казалось, что сделать это будет проще, проживая в столице. Но и тогда бы вряд ли согласилась: две тысячи (конечно, одолженные), папе пришлось бы отрабатывать несколько лет, не позволяя себе никаких излишеств и поездок в отпуск. А попытаться поступить на курсы можно было, и не меняя прописки.
Сереже я не позвонила. И только теперь поняла, что это точно конец наших отношений. В сердце своем я чувствовала такую дыру, что удивлялась, почему, кроме меня, никто не слышит свист от сквозняка, несущегося через неё.  Жила по привычке, стараясь добросовестно выполнять каждодневные обязанности.
Вечерами помогала папе готовиться к государственным экзаменам. Часто после обсуждения вопросов очередного билета, мы вели откровенные разговоры.
- Из меня человека Нина сделала. Кто я был?! Пацан без образования! Только что петь умел. А у неё характер! Её уважают буквально все! Мама хоть с кем общий язык находит! И насквозь всех видит. А я перед ней виноват! И перед Сашкой виноват! Мало ему внимания уделял! Все работа да работа! А вот теперь он в Казахстан уедет (Сашу определили в Актюбинск), и неизвестно, когда увидимся!
Но больше всего папа переживал, что редко приезжал к своей маме.
- Почему таким дураком был?! А сейчас уже не поправишь ничего!
Я его утешала:
- Все мы, дети, такие, о родителях вспоминаем, когда жизнь прижмет.
В один из вечеров папа вдруг сказал:
- Лида, роди нам с мамой ребенка! Ты замуж, наверное, не скоро выйдешь! Роди от кого хочешь, оставь нам, а сама можешь дальше учиться!
- Папа! Ты что?! Я, во-первых, своих детей не оставлю никогда, ни с кем, даже с вами, а, во-вторых, Аня скоро родит!
- Это хорошо, но они уедут, и ты собираешься. Будем мы с матерью одни.
- А хор твой?! А хоровики... и хоровички?!
Папа пристально посмотрел на меня.
- Ты знаешь?..
- Да. Я вас видела в больнице.
- Осуждаешь?
- Нет. Просто жалко всех. Никто не виноват, но и счастья нет! Давай не будем это обсуждать!
- А мама... ты ей сказала?
- Конечно, нет! Как ты мог такое подумать?!
В апреле мы узнали, что меня назначили секретарем ГЭКа у заочников.
- Да! Покажи такое в кино, я бы сказал, что сценаристы совсем заврались! - смеялся папа. - Это же надо: отец сдает экзамены, а дочь в комиссии!
- Папа! Ты же уникальный студент! История нашего ВУЗа еще не знает примера, когда бы диплом получали в сорок девять лет! Ты - первый!
- Теперь у меня переживаний в два раза больше будет!
Но все прошло успешно, особенно экзамен по хоровому дирижированию. С трудом умещаясь на сцене актового зала, поблескивая кокошниками и атласными лентами на сарафанах и рубахах, стоял папин хор: аппаратчики, лаборанты, пожарные, шоферы, воспитатели детских садов... (По распоряжению директора химкомбината всех участников в этот день освободили от работы). Папа, я знаю, накануне от переживаний заснул только под утро,  но по его вдохновленному лицу, по тому, как он взглядом ободрял  своих певцов, вселял в них уверенность, никто бы не заметил ни волнения, ни, тем более, усталости.
Никогда до этого  хор не пел так профессионально. Мощно, проникновенно, до самого сердца. По протоколу ведения экзамена аплодировать не разрешалось. Я сидела рядом с председателем экзаменационной комиссии (женщиной, профессором из университета). Отзвучал хор, она поднялась, первая захлопала в ладоши, а за ней и весь зал! Взволнованный папа еле сдерживал слезы! Зато, не стесняясь, плакали некоторые участницы и, конечно, я. В довершение успеха, в этот день стало известно, что подписан указ о присвоении папе звания Заслуженного работника культуры России.
Середина лета стала временем расставаний: сначала проводили Сашу, (Аня должна была приехать к нему после родов), потом Марину. Она все-таки решила поступать в Ленинградский институт. С Мариком их отношения так и не определились:
- Сдам экзамены, там видно будет!
Вера уехала на собственную свадьбу с Игорем. Обещала к сентябрю вернуться с мужем.
Наташа, моя коллега, осенью опять собиралась в Ленинград, поступать в аспирантуру,  а пока мы с ней принимали вступительные экзамены. Иногда после работы гуляли по Весенней, ходили в кафе и в гости к Мите, (который тоже через месяц уезжал в Ленинград). На меня  по-прежнему заглядывались молодые мужчины, и с некоторыми из них я встречалась. В моменты свиданий предугадывала поступки и ответные реплики кавалеров. При этом они были очарованы мной и уверены в собственной неотразимости. Ни о какой любви я не думала и мерзла постоянно, потому что дыра в сердце не зарастала, и из неё сквозило пуще прежнего. (А когда позвонил знакомый поэт и сказал, что умер Высоцкий, стало еще хуже). И даже сообщение папы о том, что на конец августа он мне купил путевку в Болгарию, сквозняк этот остановить не смогло.
     "Курица не птица, Болгария не заграница", - шутили туристы в нашей группе, хотя поехать туда могли или начальники, или передовики производства, или имеющие знакомство. (Как в моем случае). Прежде, чем получить путевку, я прошла два собеседования: в институте на бюро комсомола с присутствием парторга, где задавали вопросы о политике Болгарской коммунистической партии, о её лидерах; и в обкоме профсоюзов, там, в основном, давалась информация о правилах поведения советского гражданина за границей. Все это было и смешно, и противно, но неизбежно. На общем собрании туристов меня выбрали культоргом группы (соответственно, были еще парторг и профорг).
       Собрав свои лучшие наряды и упаковав чемодан, я высушивала последние наставления папы (они с мамой в Болгарии были несколько раз).
- Все вещи покупай сразу в Софии. В других городах возможности не будет, а на море тем более. Постарайся найти пальто, хотя это трудно, у них летом теплые вещи редко где продают. Главное, подружиться с гидом, они все знают и покажут.
- Не волнуйся, на месте сориентируюсь. А ты на солнце меньше лежи! И маме не давай! Это вредно! И вообще, берегите себя! (Родители уезжали через неделю в Сочи).
    Ранним утром папа уложил чемодан в такси, мы обнялись, он крепко прижал меня к себе, а я его поцеловала в щеку.
- Папа, спасибо тебе еще раз! Если бы не ты...
- Отдыхай, ни о чём не думай!
Мы летели через Москву. После олимпиады она стала неузнаваемо безлюдной (к соревнованиям всех, кого руководство считало лишними, под разными предлогами из столицы удалили), гулкой, и в этом было что-то мистически-тревожное. Я, конечно же, думала о Сереже, гадала, где он сейчас? Понимала, что случайно встретиться шансов нет, но всё равно, как последняя дура, надеялась.
 В самолете до Софии сидела с Ксенией, (молодой миниатюрной красивой женщиной, которую муж отпустил прийти в себя после болезни и безвылазного нахождения дома с двумя детьми. Мы с ней еще в Кемерово решили держаться вместе) и болгарином средних лет. С мужчиной – а он знал русский язык – разговорились и в процессе поделились друг с другом несколькими анекдотами. За один из них (что-то про стиральный порошок, который в СССР сложно достать) меня хотели сразу по прибытии в Софию отправить обратно (кто-то из бдительно-внимательных попутчиков тут же доложил парторгу и руководителю группы). Но потом, видимо, настроение изменилось, и о том намерении  я узнала уже дома.
Болгария, конечно, была заграницей! Другие люди (суровые смуглолицые женщины и красавцы-мужчины), другая архитектура, еда другая (впервые попробовала там оливковое масло), а какое разнообразие вин! (Этим я не преминула воспользоваться, как и все члены нашей группы).
Два дня осматривали достопримечательности Софии. Я помнила папин наказ найти магазин, где продают пальто, а для этого подружиться с гидом. Им оказался стройный тридцатилетний красавец, с утонченными чертами лица, которое выражало "как вы, отдыхающие, а бабы особенно, надоели мне!" Не я одна понимала, что гид - лучший друг туриста. Все женщины (особенно незамужние) и некоторые мужчины с подобострастием донимали Станоя (так звали гида) вопросами (часто по идиотскому поводу), на которые он снисходительно отвечал. Но мне действительно было нужно пальто, и я в первый же день приезда, выждав момент, когда Станой остался один, спросила:
- В каком магазине можно купить демисезонную верхнюю одежду?
Последовали уточняющие вопросы: что такое "демисезонная?" Что подразумевается под одеждой? Я объяснила. Тогда в быстром темпе он в течение минуты, произнося множество названий незнакомых улиц, рассказал, как пройти к этому заветному месту. В завершение спросил:
- Я понятно объяснил?
- Да.
"Попробую купить в Москве на обратном пути", - подумала я и спокойно отошла в сторону. После посещения мавзолея, где покоился Димитров, (обязательная программа всех советских туристов), группе дали свободное время до ужина. Мы с Ксенией решили обойти ближайшие к отелю магазины. Неожиданно подошел гид.
- Это Вы хотели купить одежду на осень? Нам по пути, могу проводить.
Наша встреча с пальто состоялась! Оно оказалось из микровельвета, почти бархатное, бордовое, длинное, с поясом, рукав реглан - ничего подобного я раньше не носила.
- Как будто на тебя шили - сказала Ксения.
К пальто присоединились: вельветовый пиджак, твидовая  юбка "карандаш", шарфы для папы и мамы, короче, денег осталось только на самое необходимое.
      Во время ужина мы с Ксенией сидели в компании руководителя группы, Николая, (вероятно, после рассказанного в самолете анекдота, меня решили держать под пристальным контролем), его жены и гида. После десерта (пирожные с кремом, пропитанные коньяком) Станой неожиданно сказал:
- Лидия, Вы когда-нибудь были в ночном клубе?
- Нет.
- Приглашаю сегодня пойти со мной.
- Лидия не хочет, - ответил за меня Николай. - Так ведь, Лида? - и выразительно посмотрел мне в глаза. Это не помогло.
- Я ненадолго сходила бы. Может, пойдем все вместе?
- Посещение ночного клуба не предусмотрено программой! - возразил руководитель. - Мало ли что может произойти! Мы останемся в гостинице.
- Тогда я беру Лиду под свою ответственность, - с серьезным видом сказал Станой, - надеюсь, Вы доверяете мне?
Николай не нашел, что возразить, и мы пошли в ночной клуб, где я была, наверное, единственным представителем СССР. Мы сидели за столиком напротив круглой сцены (она же и танцплощадка), пили джин с тоником (я в первый раз и с удовольствием!) и  слушали выступления местного юмориста (я ничего не понимала, как и многие иностранцы). Потом замелькали цветные огни, зазвучал голос Челентано, и началась дискотека. Мы одними из первых вышли в круг. Среди танцующих мужчин (стройных, стильных, доброжелательных) было не меньше чем женщин! Вернулись под утро, а через час наша группа садилась в автобус. Я до первой остановки (бассейна с минеральной водой) спала на заднем сидении.
Солнце, ракия, вино, свежие овощи и фрукты, отсутствие забот постепенно стирали с туристов нашей группы отпечатки зажатости и настороженности. Теперь уже Николай и его жена не отказывались от внеплановых развлечений, которые предлагал Станой, и ходили на них вместе со мной, Ксенией и Драго, водителем нашего автобуса.
 Наконец мы приехали на Солнечный Берег! Разместились с Ксенией в номере, наплавались в море и побежали (уже опаздывали) готовиться к прощальному ужину. (Утром Станой и Драго должны были везти уже других туристов по обратному маршруту в Софию).
В ресторане все напились до состояния всеобщей любви. Никто не хотел, чтобы Станой и Драго покидали нашу группу. Момент прощания откладывали, как могли. С песнями и пританцовками гурьбой пошли на пляж. Прыгали по набегающим волнам, кто-то из мужчин пытался ходить на руках и сделать колесо. Многие женщины разделись и купались в белье. (Было темно, и видимость ограничивалась десятью метрами).
Утром, когда мы проснулись, автобус со Станоем и новыми туристами уже уехал.
Оставшуюся неделю я и моя соседка по комнате посвятили пляжу, игре в "тысячу" вместе с Николаем и шахтером из Ленинска, сну и разговорами "за жизнь". Ксения умела и любила слушать (особенно, когда я читала стихи) и без занудства пыталась дойти до самой сути.  У меня впервые были доверительные отношения с молодой (на шесть лет старше) замужней женщиной. Её, в основном счастливые, впечатления от семейных будней, любовь к дочерям заставляли с горечью осознавать, что моя личная жизнь - череда сплошных провалов. Постепенно мы прониклись симпатией друг к другу, особенно, когда выяснилось, что обе считаем своего папу необыкновенным, талантливым, короче, самым лучшим.
Отец Ксении, известный журналист, фронтовик, к несчастью, умер год назад. Но в её рассказах он был живым, остроумным, любящим, настоящим другом. Когда я говорила о своём, (вообще во время поездки заметила, что постоянно вспоминаю папу), Ксения и восторгалась, и смеялась, иногда даже сомневалась (например, в том, что папа выкинул из трамвая двух хулиганов).
- Когда приедем, я вас познакомлю, и он сам тебе расскажет! А какие папа блинчики печет!
- Ох, что-то уже домой хочется! К девочкам своим, к мужу!
- А меня дома никто не ждет: родители сейчас в Сочи, подруги еще, наверное, не вернулись. Я бы здесь задержалась.

   В последний день перед отъездом на меня навалилась такая тоска и ощущение безысходности, что ревела полдня. Причины сама не могла понять, а уж Ксения тем более, она пыталась успокаивать, но от этого слезы лились еще больше. Под вечер уже не плакала, но на душе было тяжело, будто завтрашний отъезд предстоял не домой, а в другую незнакомую жизнь. Ночью во сне увидела папу: он, красивый, молодой, довольный, сидел во главе большого стола в каком-то незнакомом одноэтажном доме. Кругом гостей видимо-невидимо. Все едят и выпивают. И папа тоже.
- Папа, тебе же нельзя пить! - говорю ему.
- Лида, доченька! Мне теперь все можно!
Сон был странным, но веселый вид папы меня ободрил, я успокоилась и стала строить планы, думать о том, как поеду на режиссерские курсы, решила возобновить к ним подготовку  и больше не откладывать попытки поступления.
В Москве (мы останавливались на сутки) я позвонила в Кемерово маминой подруге. (У неё родители оставили ключи от квартиры).
- Лидочка, хорошо, что ты объявилась. Когда приезжаешь?
- Завтра утром.
-  Лида, мама прилетает через два дня.
- Почему?! Что случилось?!
- Лида... папа умер. В Сочи. Вчера.
Самым тяжелым оказалось по приезду из Москвы первой и одной войти в квартиру, из которой родители уехали отдыхать. Я переступила порог и почти физически ощутила, как мимо меня в открытую дверь вылетела прежняя счастливая (теперь я это поняла) жизнь. Мне казалось, что в дороге уже выплакала  все слезы, но, увидев стопку учебников, с которыми папа радостно попрощался после экзаменов, заревела с новой силой.
Мертвым я папу не видела. Его привезли во Дворец Культуры в закрытом цинковом гробу. Внезапная смерть от сердечного приступа (умер в медпункте санатория через десять минут после того, как в поликлинике сделали ЭКГ, и молоденькая врач сказала: "Ничего серьезного. Не знаю, что Вы так стонете. Боль терпимая. Можете идти в свой корпус". И они с мамой по жаре пошли до санатория) потрясла всех, кто знал папу. Я и Саша сидели с мамой и остальными родственниками (кроме тети Полины, она болела) у обложенного цветами гроба. Запомнилось только, что люди шли и шли, и цветов становилось все больше и больше. Потом позднее уже на фотографиях увидела моих подруг, одноклассниц, коллег и студентов, участников хора: мужчины едва сдерживали слезы, женщины рыдали.
На поминальном обеде молодой, задорный папа смотрел на меня с портрета. Оглядев собравшихся за столами, я вспомнила сон перед отъездом из Болгарии.
Вспомнила, каким радостным и довольным папа там был, и поняла, что даже после смерти он хотел утешить меня, хотел, чтобы я знала, что душе его светло.
После девяти дней родственники уехали. (А Саша еще раньше, его отпустили только на похороны). Мы остались с мамой одни. Вышли на работу. Вечерами решали, как жить дальше. Выяснилось, что на отпуск папа взял деньги взаймы, в надежде на обещанный дополнительный заработок.
- Хорошо, что мы все потратить не успели, - сказала мама и заплакала.  - Не знаю даже, как отдавать, где что брать?!
- Мама, это же не срочно! Накопим, сдадим что-нибудь в комиссионку. Я пальто свое новое продам, пиджак!
- Нет! Иван хотел, чтобы ты там обязательно что-то купила.
- Перезаймем! Выкрутимся. Мне на работе материальную помощь обещали.
- И мне.
- Вот видишь? К тому же на похоронах люди деньги давали.
- Это на сорок дней. Но, может, еще останется.
Скоро выяснилось, что без папы мама совсем не могла вести хозяйство, (все основные покупки он всегда делал сам), ходила растерянная, советовалась по малейшему поводу, последнее слово оставляла за мной и иногда даже боялась одна оставаться в квартире. Только в своем коллективе, в лаборатории, она как-то отвлекалась. Постепенно мы стали выплачивать долги (экономили на всем), и стало ясно, что ни о каком поступлении на режиссерские  курсы речи пока быть не могло.
В конце октября умерла тетя Полина.  Еще летом я приезжала к ней в больницу. Тётя старалась бодриться, но во взгляде прежнего задора не было. Вспоминали бабушку, смешные случаи из нашего с Сашей детства, о моей личной жизни молчали, но, когда я уже выходила из палаты, тётя окликнула меня и неожиданно сказала:
 - Ты не тоскуй! Может, еще немного помыкаешься, но счастья своего дождешься!
Пока мы ехали в автобусе, я плакала, отвернувшись от мамы, (чтобы лишний раз не расстраивать её).
Тётю провожали из маленькой единственной в городе церкви. Слова молитвы и тихое пение притупляли боль, напоминали о том, что жизнь вечная, и в последнее время в это особенно хотелось верить.
   В ноябре маму положили на обследование в больницу от химкомбината. Я осталась дома одна. Подруг рядом не было.
Марина поступила на театроведческое отделение и уехала в Ленинград. Жизнь показала, что Марик по-прежнему не способен предложить  ничего конкретного, хотя грозился как-нибудь неожиданно навестить её на новом месте.    
- Да никуда он не приедет! Бабуля не разрешит! Я теперь точно знаю. Не даст  она нам пожениться! Никогда!
Марина или виду не показывала, или уже смирилась с мыслью о разрыве, но  переживаний по поводу разлуки я не заметила.  Возможно, теперь, когда город на Неве раскрыл ей объятья, она как человек практичный оставила Марика только в качестве запасного аэродрома?
Уехал в Ленинград и Митя. Писал там диссертацию, а к праздникам присылал на кафедру остроумные поздравления и шутливые зарисовки своей жизни в Северной столице.
  С Верой мы почти не виделись: у неё началась замужняя жизнь и учеба в заочной аспирантуре Новосибирска. В редкие наши встречи рядом неотлучно находился Игорь, разнообразно одаренный, общительный, но ревнующий Веру даже к подругам.  Когда я приходила к ним в гости, он становился напряженным, да и мне было неуютно: никак не могла привыкнуть к постоянному присутствию рядом с Верой пока чужого для меня человека.
  Через неделю маму перевели в областную онкологическую больницу. После обследований я пришла к её лечащему врачу, на вид усталому, безэмоциональному мужчине, лет сорока пяти, узнать о результатах.
- У неё опухоль, скорее всего, злокачественная. Мы отправили на гистологию, но по виду похоже, что рак. Нужно срочно удалять. Вы не бледнейте, это же не конец! Опухоль уберем, если другие органы не задеты, может, до старости проживет! Паниковать не надо.
- А она знает?
- Нет. Мы пациентам не говорим. Только близким родственникам. Важно, чтобы настрой у больного был на выздоровление. Так что Вы поддержите свою маму.
Опять рыдала в одинокой своей квартире. Горе не вмещалось ни в сознание, ни в сердце. Отдать хотя бы часть его было некому: Сашу и Аню, пока не придут результаты гистологии, расстраивать не хотелось, Марина и Вера уехали. Рука сама набрала Сережин номер.
- Алло! Вас уже слушают, - бодрый, вызывающе-заигрывающий тон.
- Сережа, здравствуй!
- Здравствуй! - молчание. -  Лида?! Ты что, в Москве?
- Нет. Дома.
- Решила позвонить?! - он веселился.
- Да. Сережа, мой папа в сентябре умер.
Небольшая пауза.
- Вот как? Что же, жаль, - еще пауза, и дальше прежним тоном. - Ну ничего не поделаешь! Мы все умрем когда-нибудь. Человек, к несчастью, смертен. И ты, и, - он хихикнул, - даже я. Вот такая вот закономерность, малыш!
 Не помню, ответила ли я или просто  положила трубку. Мне было стыдно! Мне было стыдно перед папой так, что я сжалась в комок и застонала! Больше с Сережей не разговаривала никогда. А через шесть лет увидела его в последний раз.
Тогда я ехала в трамвае в поликлинику химкомбината. День назад похоронили маму, и нужно было срочно отдать врачу оставшиеся от инъекций промедола ампулы.  В начале лета маме сделали вторую операцию и отправили домой умирать. Наступили тяжелые времена. День мой был расписан по минутам (это в какой-то степени  притупляло боль): помимо работы (в приемной комиссии) пять раз ставила уколы, делала уборку, вечером готовила ужин и обед на завтра, стирала и гладила белье, укладывала спать дочек, вставала в шесть, чтобы к восьми утра приехать в поликлинику. Дорога только в один конец занимала сорок минут. Это было неудобно, но мы с мужем решили не прикреплять маму в больницу по месту жительства: не хотели, чтобы она поняла, что в родной свой коллектив уже не вернется никогда. После первой операции мама прожила шесть лет. Ходила на работу, отдыхала в санатории, помогала воспитывать двух наших девочек. Мы переехали в полнометражную четырехкомнатную  квартиру в центре города.  С мужем своим я познакомилась на новогодней вечеринке у Светланы, лаборантки нашей кафедры (умницы, модницы, студентки заочного исторического факультета). На том, чтобы пойти к ней, настояла мама.
- Обязательно соглашайся! Буду знать, что ты не одна, в компании, и в больнице веселей лежать станет!
- Вы не пожалеете! - говорила Светлана. - У нас всегда весело, и, честно говоря, Лида, там будет Григорий, товарищ мужа, мы хотим Вас познакомить. Но он старше.
- На много?
- Нет. Лет на пять.
- Надеюсь, не женатый?
- Нет, но разведен. Умный, порядочный, симпатичный, живет в  своей квартире.
- Так у него, наверное,  и без меня есть, с кем время проводить, с такими-то достоинствами.
- Время с кем проводить есть, а для серьезных отношений... короче, классный мужик, может, понравитесь друг другу!
- А если нет?!
- Да и ладно! Это не обязательно! Будем просто веселиться! Известно же, как встретишь Новый год, так его и проведешь! (А уж мне-то как известно!)
Я встретила Новый год с Григорием. Было ощущение, что знала его всегда. В тот же вечер рассказала ему о Сереже.
- Лида, а ведь мы с тобой уже виделись!
- Когда? Где?
- В ресторане "Современник". Ты приходила туда с Кортниковым. И тоже в Новый год!
Я стала вспоминать и поняла, что тот единственный в Сережиной компании доброжелательный, улыбающийся, подбадривающий  меня человек и был Григорий!
На следующий день он пришел ко мне домой, и с тех пор мы не расставались. (Разве что во время командировок, ненавистных из-за разлуки).
Со своего места я смотрела в окно. Август начался дождями, и лужи не успевали высыхать. Многометровый хвост очереди из винного магазина (партия во главе с Горбачевым боролась с пьянством в стране) упирался в одну из них. Подумала: "Хорошо, что талоны на водку, (на похороны пить разрешалось), Григорий уже отоварил, спиртного должно хватить и на девять, и на сорок дней". Трамвай остановился. Из магазина вышли двое бомжеватого типа мужчин: высокий и низкий. Высокий с длинными светлыми волосами, свисающими лоснящимися прядями, в мешковатой куртке был похож на Сережу. Он что-то увлеченно рассказывал товарищу, размахивая руками. Мужчины перешли дорогу и встали на остановке спиной к моему окну. Трамвай тронулся, высокий обернулся, и стало очевидно, что это действительно Сережа.
Мое сердце не дрогнуло. Не было ни удивления, ни любопытства. Только чуть позднее возникло легкое чувство вины за то, что не смогла помешать Сереже так разительно перемениться, а сама счастлива с мужем. Трамвай ехал дальше, я думала о том, что вечером расскажу Григорию об этой встрече, радовалась, что от него ничего не надо скрывать, не надо подделываться, притворяться, и, вообще, можно оставаться такой, какая есть, и ненакрашенной, и смешной, и иногда глупости говорить, не скрывать своей любви и жить легко, как дышать, и замирать от счастья всякий раз, когда он после работы открывает ключом входную дверь.      
     
Вместо эпилога

Пока писала роман, прошло почти два года. Отдельные его главы я отсылала в разные концы мира близким мне людям. (В Москву, Нью-Йорк, Хайфу, Санкт-Петербург, в Кемерове зачитывала своим друзьям). Многие  в романе узнавали себя, говорили о том, что опять вернулись в молодость, вспомнили и вновь пережили события, о которых я рассказала. Все ждали, когда можно будет прочитать произведение целиком, хотели узнать, чем же оно закончится? Я предполагала, что финал будет таким:
Прошло почти тридцать лет. О том, что Сережа умер (в возрасте моего папы), мне стало известно от  Лены. Она сказала, что это случилось в каком-то южном городе, внезапно, а других подробностей не знает. Вообще о жизни Сережи я догадывалась только по отдаленным слухам. Кто-то в самом начале перестройки встречал его беззубого на Арбате, чуть позднее я услышала, что Сережа влюбился в юную девушку, и у него на глазах  её насмерть сбила машина. Потом долгие годы новостей не было совсем, и вот последняя, страшная – от Лены. Я не могла поверить, что Сережи больше нет на свете, плакала навзрыд, говорила: "Какой ты дурак! Почему  не смог себя уберечь?! Как ты это допустил?!"
А год назад со мной и Григорием по скайпу вышел на связь Валентин, (у которого мы были с Сережей в гостях и который оказался давним приятелем моего мужа). Он теперь закоренелый житель Нью-Йорка, но в курсе всех событий, происходящих со знакомыми, разбредшимися по миру. Валентин рассказал, что Сережа изобрел и запатентовал новый метод изучения иностранного языка. Стал автором книги по этой теме. Поселился в Краснодаре, преподавал там английский язык в университете, лицее, на курсах повышения квалификации. Взял в жены женщину с ребенком, она родила ему еще троих детей: двух девочек и мальчика. Но последние годы Сережа жил один в небольшом городке у моря (туда же переехали его родители). По официальной версии, умер от сердечного приступа в своей квартире.
После этих новостей Григорий удивлялся, как можно было оставить троих детей. Как можно было вообще выходить замуж за такого!.. И здесь он не находил слов!
А я обрадовалась, что Сережа стал отцом, что, наверное, любил и был любим, создал что-то новое! Была уверена, что детям своим он помогал. Чувство вины, которое я часто испытывала, думая о Сереже, прошло. Но стало больно от того, что душа его, по-видимому, не успокоилась, металась, мучилась, искала чего-то и не нашла.
Ежедневно молюсь теперь об её упокоении. (Раньше, после того, как рассказала о Сереже на исповеди, молилась о её здравии).
С Григорием мы вместе уже почти тридцать пять лет. Радуюсь каждому прожитому с ним дню. Опять стала писать стихи.

Я никогда не привыкну
К тому, что ты рядом, мой.
Уходишь, я вслед окликнул:
"Пораньше вернись домой!"
Я еще не налюбуюсь
На то, как смешно пьешь чай,
Как дразнишься, когда хмурюсь,
По-детски боишься врача.
Как с дочками ты танцуешь
Бережно, чуть дыша,
Их тайно ко всем ревнуешь.
Как бреешься не спеша.
Я никогда не устану
Слушать, как ты поешь
Песни про атамана,
Нинку и финский нож.
Мне жаль, что не научилась
Тому, как легко живешь -
Сдаешься на Божью милость,
Последний теряя грош.

        Мы пережили и перестройку, и перестрелку (офис мужа взрывали и поджигали), не спали ночами, ожидая груз, в который вложили все деньги. Во время кризиса, чтобы расплатиться с долгами, бизнес продавали и опять начинали с нуля. Всем этим, конечно,  занимался Григорий, я помогала, но основным местом работы оставался институт. За эти годы поняла, что жить нужно здесь и сейчас, но делать этого пока не научилась.
 В пятьдесят пять лет ушла на пенсию. Пою в церковном хоре. А в этом году состоялась первая служба в маленьком храме, который построила  бригада строительной фирмы Григория. Во время литургии со своего места на клиросе я смотрела на дочерей, на то, как мой муж ведет к причастию внука и внучку, думала о том, что в загородном доме накрывают на стол и ждут нас зятья, надеялась, что когда-нибудь они тоже придут в храм, и старательно выводила "Тело Христово примите, источника бессмертного вкусите!"
  Вот чем я решила закончить роман. Вроде в эпилоге правду написала, как думала и чувствовала на самом деле. Но прочитала последний абзац, и в этой героине себя не узнала - все-то у нее хорошо, все ладится, и сама правильная, благообразная, уж точно не я.
Но финал оставлю. Может, мне когда-нибудь удастся по-настоящему стать такой? Не зацикливаться на себе, не ныть от болячек, которых с возрастом становится все больше, не раздражаться, не черстветь, перестать сквернословить в сердцах, не унывать, не трястись от страха за родных и близких, а научиться любить их, не навязывая свою волю и действительно доверяясь Богу…