Анатолий Иванов. Мужик, курить нема? Рассказ

Рейтинг:   / 2

ПлохоОтлично 

Подробности

Категория: Проза

Просмотров: 2233

2016 год, Выпуск № 1

Июль стоял в самом разгаре. К вечеру жара стала спадать. Придя с работы домой Николай переоделся, умылся, поел и вышел во двор.
Присев в тенек на перевернутое свинячье корыто, он закрутил самокрутку, и жадно затянулся.
  - Чего делать собираешься? – спросила жена Клавдия, развешивая простиранные пеленки.
  «Вот язва, - подумал Николай. – Покурить спокойно не даст. Сейчас опять начнет нудить-гундеть: то надо, другое надо, а то без неё не знаю, что надо. После сытого стола, хорошо бы полежать часок другой, да разве удастся».
    - А чего надо? – с неохотой спросил он.
    - Посмотрите на него, люди добрые, посмотрите! – громко запричитала Клавдия. – Скотины полон двор, ребятишек полон дом, а он сидит, курит, да говорит: «Чего надо?» У меня сердце кровью обливается, люди вовсю сено ставят, а у нас шаром покати, копны свежий нет.
    - Чего  орешь, дура! – урезонил ее Николай. – Сейчас не то, что на покос, за деревню выходить страшно и опасно.
    -  Это еще почему? Неужели крокодилы объявилась? Так у нас вроде Сибирь, не Африка, а в Сибири крокодилы не водятся, об этом всем известно, крокодилам тоже.
    - Не умничай, слушать тошно, - кривясь, как от зубной боли, парировал муж. – Ты думаешь, почему по деревне солдаты с автоматами ходят? Потому, что с зоны двое зеков сбежало.
 - Это как так?
- Да вот так: Подкоп сделали, и будь здоров, дай бог ноги.
Километрах в пяти от деревни находилась исправительная колония строгого режима очень редко, но случались побеги сибулонцев – так в Сибири называли тех, кто находился за колючей проволокой. Это слово произошло от названия организации СИБЛАГ, ведавшей делами и судьбами исправительных лагерей и людей, в них находившихся, всей Западной Сибири. Каждый побег наводил дикий страх на жителей окрестных деревень.
  - Ты что, испугался сибулонцев, что они с тобой сделают? Да, в конце концов, ты мужик ли нет? Может тогда дома останешься с Никитой нянчиться, а я поеду косить?
  - Вот язва, надо же. Мертвого поднимает и плясать заставит, - со злостью себе под нос проговорил Николай.
 Он встал, сплюнул, пнул некстати подвернувшегося под ноги кота и пошел запрягать кобылу. Бросив в телегу не отбитую косу, он стеганул лошадь хлыстом, будто она в чем-то была виновата, и телега резво двинулась в путь. Покос находился недалеко от деревни километрах в полутора. Доехал скоро. Когда начал распрягать кобылу, то вспомнил что из-за этой ругани ничего с собой не взял. Ни воды, ни хлеба, ни махорки,а самое главное – топор забыл.
Не дай бог, что случится, и нечем будет защитить себя. Одна надежда – на кобылу, смекалку да ноги. Он не стал спутывать лошадь и отпускать на волюную пастьбу. Мало ли что. Сделав подлиньше повод от уздечки и привязав его сзади к своему брючному ремню, принялся за первый прокос. Послышалось размерное «вжик,вжик,вжик» - неизменная песня косы. Следом за ним, щипая траву и громко фыркая, двигалась лошадь. В лесу пели птицы, куковала кукушка, неустанно трудился дятел, добывая себе пропитание. В еще не скошенной траве прыгали кузнечики, беззаботно от цветка к цветку порхали разноцветные бабочки. Пчелы, вечные труженицы, собирали драгоценный нектар.
Из-за кустов, росших рядом с покосом, за Николаем внимательно наблюдал Сеня Емельянов, брат жены – его шуряк живший по соседству. Велосипед на котором он сюда прикатил, валялся тут же. В тот день Сеня был навеселе. За час до того как ему оказаться в кустах на своем наблюдательном пункте, он молча лежал за верандой, в тени на стареньком тулупе. Время от времени не забывал наведываться в дом, чтобы в очередной раз снять пробу из фляги с не добродившей брагой, поставленной к покосу.
Высоких заборов в деревне не ставили, граница между усадьбами была чисто условной. Дома стояли рядом, слышимость отменная. Вот так, лёжа на тулупе, после очередной апробации, он и стал невольным свидетелем  перебранки Николая с Клавдией. Опасения  Николая, его боязнь встречи с сибулонцами, так взвинтили разгорячённое брагой воображение Сени, что он уже не мог ни лежать, ни сидеть, будто сотни иголок жалили его как изнутри, так и снаружи. Строя разные планы и варианты, он представлял себе, как подшутить над бедным зятьком, а предполагаемая ответная реакция душила до колик припадками смеха. Чтобы не выдать себя раньше времени, он зажимал рот руками  и, как мог, старался успокоить свои  взбудораженные фантазии. Такой уж был человек Сеня, что и дня не мог прожить без какой-нибудь безобидной, с его слов, шутки. А со слов пострадавшего это  выглядело  самой  что  ни  на  есть гадостью. За эти проделки ему и морду били, и руки-ноги ломали, не говоря уже о рёбрах, а ему всё нипочём. Шутит – и всё тут. Такая уж, видно, его натура, что никакому сладу не поддаётся… А недели две назад с ним произошёл такой случай….
Загулял сторож, дед Федот. На его место, сторожить совхозный двор с гаражами, поставили Васю Шустова. Основным инструментом, которым пользовался Вася при работе с жестью, был деревянный молоток, представляющий собой внушительную деревянную баклушку, насаженную на черенок. У Васи была одна странность, а может, гордость за профессию жестянщика: этот молоток он всегда носил с собой пристегнутым к брючному ремню, за что и прозвище имел «Молоток». Первая Васина смена в роли сторожа прошла спокойно, без происшествий. Утром к нему в сторожку зашел Сеня, который работал электриком.
    - Здорово, Молоток!
  - Здорово, Емеля!
  - Ну как дела, с электричеством все нормально?
 - Да нет, в мастерских и гаражном боксе света нет.
 - Пойду гляну, - сказал Сеня и вышел.
Сделав обход производственных помещений, он опять зашел в сторожку к Молотку.
  - Ну что, почему свет не горит?
  - Фазы нет.
  - Куда же она подевалась?
  - Кто-то спер!
  - Кто? Здесь никого не было, я один был, всю ночь не спал, сторожил.
  - Если никого не было, значит, ты и стащил.
  - Да ты что, Сеня? – удивился Молоток. – А мне она зачем, на какой хрен?
Сеня смекнул, что Вася понятия не имеет, что такое фаза, чему очень удивился и обрадовался, в его глазах заиграли бесенята.
Упустить такой случай было грех, и Сеня постарался на славу, не думая о последствиях. Он и представить себе не мог, что физический закон, открытий Ньютоном: «Сила действия равна силе противодействия», - может распространиться не только на человеческие взаимоотношения, но и на него лично.
  - Ну как – на какой хрен? Ты же строишься, - гнул свое Сеня.
  - Ну строюсь.
  - Вот, значит, заранее себе и приготовил. Ты же будешь свет в дом проводить?
  - А как же без света!
  - Выходит, для себя и стибрил. Ладно, пойду писать докладную директору, - сказал Сеня.
    - Постой, погоди, – остановил его Вася. – Сколь же она стоит, эта фаза?
    - Сколь? – Сеня прищурил левый глаз, правый закатил под лоб, будто вспоминая. -  Примерно столько же, сколь и корова, так что придется тебе ее продавать на мясо. Но деньги – это не самое главное. Фаза – большой дефицит. Достать её очень трудно, а если не достанешь, то могут и посадить, года три дадут, а может, и четыре.
  - Ни хрена себе, вот это я посторожил.
    Сеня вышел из сторожки и через минуту забыл об этом разговоре. Закрыв сторожку на замок, Вася бегом ринулся в контору.
    - Директор у себя? – спросил он у секретарши.
  - Ага. У себя, с утра тебя ждёт не дождётся, все окна проглядел, - с издёвкой в голосе сказала она. – А то ему и делать-то больше нечего
«Значит, ему всё известно», - решил про себя Вася и, не дослушав её, скрылся в кабинете директора.
  - Иван Степаныч, родненький, спаси, только ты мне можешь помочь, - чуть ли не в ноги кинулся к нему Вася.- Звони в милицию, пускай едут, делают обыск у меня, тёщи, у всей моей родни. На чердаках, в подвалах, в сараях, огородах, пускай хоть всё перекопают, но видит Бог, не воровал я эту фазу, она мне даром не нужна.
  - Погоди, успокойся. Ты мне можешь толком объяснить, что случилось, о чём идёт речь,про какую фазу ты мне талдычишь?
  - Как, вы разве ничего не знаете?
  - Что я должен знать?
  - Ну, Сеня-электрик разве не написал вам докладную?
  - Никто мне не писал никакой докладной. Давай-ка рассказывай всё по порядку. Что случилось?
Вася обстоятельно рассказал о дежурстве в качестве сторожа, о потере злополучной фазы, в краже которой электрик подозревает его. Внимательно выслушав, Иван Степаныч поднялся из – за стола.
  - Эх Вася, Вася, чудак ты Вася. Понимаешь, Сеня просто над тобой подшутил. Фаза – понятие условное, её нельзя украсть, спрятав в карман или мешок. Она либо есть, либо её нет, а не быть она может по одной причине – отсутствие контакта. Вот к твоему дому сколько проводов подходит?
  - Два.
  - А если один провод отрезать, у тебя в доме будет свет?
  - Конечно, нет.
  - Ну, так вот, значит, света нет потому, что отсутствует один провод, один контакт, одна фаза. Теперь ты понял, что такое фаза?
  - Понял, - сказал Вася, хотя сам чувствовал, что ни черта не понял. В данное время его интересовал лишь один вопрос как получше отблагодарить Сеню за столь щедрую науку из-за которой он едва не поседел.
    - Вася, ты сколько классов-то закончил?
    - Шесть. Вы что, Иван Степанович забыли, вы же тогда директором школы были. Помните, в шестом классе меня на второй год оставили, потом на третий, а потом я сам не пошел. Начал курить, дурить да за девками бегать. В семнадцать лет женился, а вскорости жена Валюха мне двойню принесла, из-за нее меня и в армию не взяли.
  - Да нет, Вася, не забыл, просто хотел, чтобы ты вспомнил. Сейчас, поди, жалеешь, что не хотел учиться?
  - Кончено, жалею, но время-то ушло.
  - У тебя, Вася, может, и ушло, а у детей твоих нет. Так что смотри за ними не допускай, чтобы они повторили твои ошибки. Ну да ладно, ступай.
  На следующий день Вася с нетерпением ожидал прихода электрика. Тот каждое утро делал обход всех помещений. Вот открылась дверь сторожки и показалась сияющая физиономия Сени. Он только раскрыл рот и хотел поинтересоваться насчет фазы, но не успел. В этот момент, крякнув от удовольствия, Вася треснул его своим деревянным молотком меж глаз. Дверь закрылась, не успев до конца открыться.
  - Ну как, Сеня, заискрило? Чувствую, что доволен и душа у тебя радуется. То-то, на сегодня прием по личным вопросам окончен. Если фаза не контачит, приходи завтра утром, чуток подправлю.
Прислонившись спиной к стене, Сеня начал медленно сползать вниз, пока не присел на корточки. Мгновенно на лбу образовалась шишка величиной с детский кулак, красно-малинового цвета, постепенно приобретая лилово-фиолетовый оттенок. Обширная опухоль распространилась на глаза, превратив их в еле заметные щелочки.
  - На сегодня, кажись, отработал, - полушёпотом произнёс он, - пора и в люлю.
Вспомнив о спрятанной недопитой бутылке, он огородами, чураясь людей, направился к дому.
После этого случая они не стали кровными врагами. В деревне не принято держать камень за пазухой, годами мстить и носить в душе обиду. Дня через три -  четыре, когда опухоль отступила и синяк начал рассасываться, они с Васей уже ходили по деревне в обнимку, с недопитой бутылкой самогона, распевая любимую песню:
  - И молодо-о-го  коного-о-на несут с разбитой голово-о-й…
 И с новой мощью, набрав в лёгкие побольше воздуха, стараясь перекричать друг друга от нахлынувших переживаний…
  - И молодо-о-го конного-о-на несут с разбитой голово-о-й…
  Эту историю можно было бы считать и законченной, если не принимать во внимание то, что после этого случая к Сене Емельянову приклеилось прозвище «Фаза». Деревенское прозвище не банный лист, его не то, что водой, никакими молитвами не отдерёшь. Частенько оно бывает и потомственным. Переходит от отца к сыну, от сына к внуку.
  Чуть ли не каждый второй при встрече с  Сеней Емельяновым считал своим долгом спросить:
  - Ну как, искрит – нет, фаза не теряется?
  - А ты сходи к Васе Молотку, - отвечал он, - Только с утречка,когда он в добром здравии. Он тебе всё обстоятельно растолкует. У него вразумитель хоро-о-ший. С неделю помнить будешь. Вся твоя харя будет расписана в знаниях….
  Между тем совсем забыв о сибулонцах, Николай начал третий прокос, и постепенно продвигался к тому месту, где спрятался Сеня. Через некоторое время он с ним поравнялся.
  - Мужик, курить нема?- раздался хриплый голос.
В ответ -  тишина. Легко занесённая на взмахе коса опустилась, как трёхпудовая гиря. Враз прошиб липкий пот, сменившийся лёгким ознобом. В горле пересохло, заходил кадык,колени мелко задрожали. Он остановился как вкопанный, лихорадочно соображая, как быть и что делать. Он хотел ответить но не мог. Из нервно-шевелящихся губ вырвался бессвязный сип.
  - Так ведь он глухонемой, - заключил Сенька визгливым, тонким голосом.
  - Что делать будем? – спросил первый грубый голос.
  - Как что? Кобылу заберём и продадим, хоть погуляем всласть.
  - А глухонемого куда? Он же нас сразу сдаст.
  - Его зарежем по-тихому. Хорошо, что он немой, кричать не будет.
  - Услышав, что его многострадальная судьба предрешена, Николай стал медленно на полусогнутых трясущихся ногах пятиться назад. Спокойная, ни о чём не подозревавшая кобыла Чалка, продолжала щипать траву. Когда он почувствовал, что до кобылы осталось рукой подать, развернулся и, сделав три огромных прыжка, оказался верхом. От неожиданности, навострив уши, она заржала, поднялась на дыбы, всем своим видом пытаясь сказать: «Ты что, хозяин, совсем сдурел?». Но хозяин нещадно колотил её пятками сапог, как шпорами, собеих сторон в брюхо, давая понять, что промедление смерти подобно. И она понесла его что есть мочи, галопом в сторону деревни, а сзади доносилось хриплое:
  - Стой, стой, сука, заре-е-жу…
«Ага, сейчас, стану, только пятки соплями смажу», - пронеслось в его голове.
  Прижавшись к шее скачущей кобылы, Николай с мольбой шептал ей в ухо.: «Давай, спаси, родимая, спаси…».
Она несла его словно на крыльях, только ветер свистел в ушах, да сердце колотилось, готовое выпрыгнуть. Проскакав  с километр, он понял, что за ним никто не гонится. Попридержал поводья, Чалка покорно перешла на рысь. Вдали показались крыши домов. В последнем околке Николай остановился перевести дух. Перебирая в памяти произошедшее, он мучился тем, что у него нет прямых доказательств встречи с сибулонцами. Как показать жене, этой дуре, что он чудом спасся, благодаря Чалке. Что они действительно хотели его зарезать, а кобылу продать, да всласть погулять. Клавдия – баба добрая, но временами несносно едкая. Как прицепится к чему – нибудь, никаким Богом ты её не переубедишь, пока в лоб не треснешь. Но бить её в лоб не хотелось. Какая-то неведомая сила останавливала его. Но какая, он этого понять не мог. Эту неведомую силу он только ощущал. Может быть, исходивший от жены запах грудного молока, которым она вскармливала их сынишку Никиту, а может, другое. Хрен эту бабу разберёшь. Тут его осенила идея… Он подошёл к толстенной берёзе и,  сжав кулаки врезал по стволу со всей силы сперва одной, потом другой рукой так, что заныли суставы. Казанки на руках оказались сбиты. Несильно разбежавшись, хорошенько боданул берёзу, она тихо загудела, голова тоже. Для пущей убедительности, этот манёвр повторил ещё раз. Из разбитых ссадин засочилась кровь.Рванул ворот рубахи. Пуговицы с треском разлетелись, рубаха расползлась до пупа.
  - Вот сейчас в самый аккурат. Все доказательства в первозданном виде, - решил он.
  - Мать моя, пресвятая богородица! – запричитала Клавдия увидев верхом приехавшего мужа. – Что с тобой случилось, Коля? Никак кобыла понесла, да ты с телеги свалился?
    - Какая телега, дура! – взвинчивая себя закричал он. – Видишь, я весь в крови, еле отбился, а не то бы завтра хоронили, если бы ещё нашли. Хотели Чалку отнять , а меня зарезать. Но я тоже не пальцем деланный, показал им кузькину мать. Одного, наверное, сразу кулаком убил, так он и не встал больше, а у второго нож выбил, да рёбра хорошенько посчитал, но судьбу свою больше не стал испытывать, поехал домой. Может, у них там ещё подмога есть. Кто знает, сколько их сбежало?
  - Матерь Божья, что творится, кругом одно ворьё да жульё. Скоро в туалет с ружьём ходить будем.
  - Ладно, не причитай, приехал живой, обошлось, и слава Богу. На будущее слушать мужа надо, а не трындеть что ни попадя.
  - Ты, Коля, уж прости меня, дуру, я ж не думала, что так обернётся.
  - Думать должен мужик, а жена – слушать и выполнять.
  - Хорошо, Коленька, хорошо.
  - Выпить есть?
  - А как же, конечно Коля есть. Давай, обмойся под рукомойником, а я быстренько приготовлю на стол. Ну, надо же так случиться, надо же…
Умывшись, он уселся за стол. Налив из бутылки полный стакан крепчайшего самогона, залпом выпил занюхав краюхой свежего хлеба, начал медленно хлебать недосоленный борщ. Отхлебав половину тарелки, налил второй стакан, также залпом выпил, непочувствовав его крепости, зажевал хлебом. Встал, не раздеваясь плюхнулся на диван и уснул мертвым сном.
    К Клавдии в гости зашла кума. Узнав о нападении сибулонцев на Николая, понесла новость дальше. Заработало деревенское сарафанное радио От дома к дому в этой истории прибавлялись подробности, домыслы и нюансы. Деревня гудела, как пчелиный улей. Страсти-мордасти улеглись лишь за полночь.
  Каждое утро, к семи часам, все работники собирались у конторы на раскомандировку, которую проводил директор с управляющим. На этих раскомандировках подводился итог работы прошедшего дня и ставились очередные задачи на следующий день. Распекали пьяниц и чествовали ударников, решали все насущные вопросы производства. До прихода начальства курили, рассказывали байки, травили анекдоты. Главным балагуром и заводилой был Ромка Траливалин, у которого рот не закрывался даже во сне. Поговорка: «И чтец, и жнец, и на дуде игрец» - была придумана явно про него. Без его участия не обходилась ни одна деревенская свадьба, ни одна гулянка. На все случаи у него был готов анекдот. Где он их брал и как умудрялся удерживать всё это в голове, было тайной за семью печатями.
  Вот и в это утро, не успев прикурить сигарету, начал с нового анекдота;
  - Сидят зэки в камере. Жизнь скучная и однообразная. Все друг другу надоели. Карты и нарды опостылели. Анекдоты все переслушали. Заняться нечем, хоть вешайся, вот один и предложил; «Давайте поиграем в новую игру на основе русских народных сказок. Каждый участник должен произнести по одной строчке из сказки, а в конце должна получиться новая, интересная, ни на одну непохожая сказка». Идея всем понравилась. Первый произнёс:
  - Посадил дед репу…
Второй продолжил:
  - А Репа вышел и деда  грохнул.
  Третий:
  - Вот и сказке конец.
Раздался дружный гогот, но всех интересовал другой вопрос: поймали или нет сибулонцев? Один работник сказал, что у него гусь потерялся, у другого овечка не пришла ночевать, у третьего теленок, и пошло-поехало…
  - Я вот расскажу вам случай, - перехватил инициативу Роман, - который произошел со мной пять лет назад. О нем я еще никому не рассказывал. Тогда тоже два сибулонца сбежали. Весной пришел из армии. Сами понимаете мое состояние – сама жизнь из штанов выпрыгивает… Все дружно заулыбались.
    Девок в деревне хоть пруд пруди, одна другой краше. Ну, я и дорвался до бесплатного. То с одной, то с другой. Менял их как перчатки, пока не добрался до Ленки Кузьминой, моей первой жены.
    - А где она сейчас? – спросил Савелий.
    - После того, как мы разбежались, вскорости и уехала на Сахалин, на паутину, да видно там и осела. А что, хочешь посвататься?
Съезди, может, еще успеешь, - все засмеялись.
    - Да нет, я так, к слову, - покраснев, ответил Савелий.
    - С утра по деревне слух прошел что сибулонцы сбежали, а к вечеру я об этом и думать забыл. Разве обо всем упомнишь? Летняя ночь коротка, успевать надо. На танцах, в клубе с Ленкой разговелись красненьким, потанцевали, взыграли чувствами, пошли на улицу, а там комары съедают.
    - Пошли к нам в баню, - предложила она.
    - Пошли, - согласился я.
Лежим на полке, оба увлеченные желанием и страстью. И тут, на самом интересном месте, слышится скрип отворяющейся двери. Меня прошиб холодный пот. Тут уж дело не до любви.
    «Никак беглые сибулонцы», - осенила мысль. Машинально, на ощупь, хватаю с каменки первый попавшийся булыжник и бросаю в открывшийся дверной проем. Было слышно, как он обо  что-то шмякнулся, донесся короткий вскрик, и что-то тяжелое, как мешок с зерном, повалилось на пол.
  - Что это?
  - Не знаю.
  - Давай посмотрим, кто это?
  - Здесь света нет
  - У меня спички есть.
  Вышли в предбанник, зажгли спичку и обомлели. На полу, раскинув руки, в одной из которых была зажата непочатая бутылка водки, с огромной шишкой на лбу лежала тетка Пелагея, Ленкина мать и моя будущая теща.
    «Никак убил», - пронеслось у меня в голове.
  - Посмотри, жива, нет.
  - Да ее палкой не убьешь.
    Она набрана из бака воды и сбрызнула ей в лицо. Тетка Пелагея открыла глаза, повращала вокруг непонимающим взглядом, потом села.
  - Чего это со мной? Иду от кумовей, слышу что-то в бане скрипит, дай, думаю, посмотрю.
- Ну что, посмотрела? – спросила Ленка.
- Да не успела, видно, сослепу, в темноте, сама себе шарахнула
дверью в лоб, шишак-то вон какой соскочил, хорошо, хоть бутылку не разбила. Помогите подняться, да пошли в дом, чего в темноте лясы точить.
  Зашли в дом. Пелагея принесла из кладовой малосольных огурчиков. Ленка наложила из чугунка в тарелку свежей отваренной картошки, нарезали хлеба. Вот и вся деревенская закуска. Выпили по первой, затем сразу по второй. В голове зашумело. Глянул на тетку Пелагею, и меня пробрал безудержный смех. Лицо её покраснело, на лбу торчала огромная шишка, как у носорога. Из-за неё зрачки сдвинулись к переносице и глаза начали немного косить. Без смеха смотреть на неё было невозможно. Сидели шутили, смеялись, разговаривали. Я с дуру возьми да признайся ей, что мы с Ленкой в бане «шероборились», приняли её за сбежавших сибулонцев, а шишка у неё от того камня, который я выхватил со страху из каменки да пульнул в скрипнувшую дверь. Но моего чистосердечного признания тётка Пелагея не оценила по достоинству, напротив, шибко обиделась.
  - А что было бы, если бы я в то время голову повернула, и ты бы попал мне прямо в висок? А то, послезавтра меня бы уже похоронили. Э-э-эх, несчастная я, некому за меня заступиться…
  - Мам, ты что дуркуешь? Он же не специально, а нечаянно, со страху.
   - Ладно, погодь, рассчитаемся,- вытерев слёзы, как ни в чём не бывало предложила:
  - Наливай!
Выпили по третьей.
  - Что – то водка горькая, пойду запью.
Она встала, подошла к ведру с водой, в котором плавал деревянный ковш. Этот ковш ей достался от деда, который был искусным мастером Из берёзы он выдалбливал ковши и чашки, вырезал тарелки и ложки, а береста и тальниковая лоза шла на туеса и корзины. Отпив воды, она подошла ко мне сзади и с размаху треснула этим ковшом по макушке так, что от ковша только щепки полетели. Я, как сноп, со стула повалился на пол. На макушке вздулась шишка величиною с булку, из раны показалась кровь.
  - Вот теперь по нолям. Никто никому не должен,- с радостью сказала она и пустилась в пляс.
  - А-а-а-а! – заголосила Ленка. – Зачем моего жениха грохнула? Я, может, беременна.
  - Стоп, - сказала Пелагея. – А почему я об этом не знаю?
    - Когда тебе было об этом говорить? Ты всё время под газом.
  - Не серчай, дочка, ничего с твоим рыжим не случится. Рыжие – это такая хитрая порода людей, что их ничто не берёт. Ни пот, ни мороз и ни засуха, а от колотушек они ещё крепче становятся. Говорят, что, когда родился татарин – еврей три дня плакал, а когда родился рыжий – еврей с татарином неделю плакали. Вот и твоего рыжего я для пользы огрела, может, любить тебя больше станет. А кровь мы в раз остановим, заодно и обженим сразу. Чего тянуть-то, коль беременна…
    - Такого Кузьму я махом возьму, - сказала, как отрезала, и побежала в кладовую. Вернулась с пучком паутины, намотанной на ладонь как кудель на прялку. Очистив паутину от засохших мух, она начала натирать ею мою рану на макушке. Кровотечение сразу прекратилось.
- Запоминай, дочка, при кровотечении паутина – самое верное средство, это ещё моя бабка меня учила.
Я начал приходить в себя.
  - Вот и зятёк наш оклемался, - запела Пелагея, - Ты уж прости меня, дуру старую, не со зла я, так, шутки ради, чтобы потом было что вспомнить да посмеяться. Зато по этой части мы с тобой в полном расчёте, а по другой -  слушай меня внимательно. Как я поняла, вы с Ленкой были в бане, и ты её обделал по всей программе.
  - Что значит – обделал? – оскорбился я. – У  нас всё было по любви и согласию.
    - Это хорошо, что по любви и согласию. Она мне говорит, что беременна двойней. У нас все бабы в роду по двойне рожают, вот только Ленка  почему – то одна уродилась. Правду сказать, и отец у неё был мужичонка дохлый, как сморчок, у него и кличка была «Сморчок».
      - Не – то, что ты парень бравый, да видный, хоть и рыжий.
  - А что, на рыжих облава, небось?
  - Сегодня да, облава. Попался ты паря, как кура в щи . Ежели завтра, к обеду, от тебя не будет сватов, то я еду к уряднику и пишу на тебя заяву, что ты мою дочку снасильничал. Она подтвердит, - сказала Пелагея и грозно посмотрела на дочь.
    - Вот те крест, подтвержу, - сказала  Ленка и перекрестилась.
 «Ни хрена себе погуляли, вот это дела….», - подумал я.
 - И предстоит тебе тогда дорога дальняя до самой Колымы в казенный дом. Будешь там «лес валять да слезы вытирать».
 - На Колыме уже и леса-то нет, - сказал я в свою защиту первое,
что пришло мне в голову.
  - Ничего, не горюй, для тебя два-три околка всегда найдут. Так что одному лет на пятнадцать пилить хватит.
  На Колыму мне ехать не хотелось. Да и Ленка, чего греха таить,
Девка видная, справная, все при ней, почему бы и не пожениться.
Решил как то сгладить острые углы.
    - Что это мы все о грустном? Может, еще по стопке выпьем?
Выпили. Я дал согласие, что завтра к обеду пришлю сватов.
Ленка от радости чуть в окно не выпрыгнула.
  - Вот и ладушки, вот и добренько, - засияла Пелагея.
  Во всей этой истории меня смущало только одно: что-то уж слишком быстро она забеременела, да еще двойней. Надо будет поспрашивать у знающих мужиков, но об этом я тут же и забыл, а зря. На следующий день, в воскресенье, Ленку засватали, а вскоре и свадьбу сыграли.
    - Да… лихо они тебя охомутали, - высказал свое мнение Егор.
Все заулыбались. Кто-то спросил:
 - Что-то я забыл, почему вы с Ленкой-то разбежались? – Роман хотел ответить, но не успел.
    Внимание всех переключилось на подошедшого с перевязанной головой Николая. Ему сразу уступили место в самом центре, на лавке. Он чинно уселся, не спеша достал папиросу.
  - Давай, Никола, рассказывай всё по порядку, что да как.
  - А что рассказывать? – прикурив, он медленно выпустил дым кольцами. – Поехал я, значит, на покос, кошу спокойно, в ус не дую. Один прокос прошел, второй, третий уже заканчивал, и тут слышу в кустах разговор:
  - Давай у него закурить спросим, не даст – придеремся, морду набьём, кобылу отымем, продадим да погуляем всласть, - говорил первый.
  - А если он брыкаться будет? – спрашивает второй.
  - Зарежем да закопаем, - отвечает первый,
  - Ну вы знаете, я то не из робкого десятка. «А ну, - говорю, - подь сюды, вшивое отродье, сейчас, - говорю, - буду вас табачком угощать. А сам-то кисет с махоркой дома забыл. Выходят двое. По рожам и робе сразу определил, что это беглые сибулонцы. Один пожилой и тощий, второй молодой и крепкий. Тощего я одним ударом с левой приговорил, после чего он упал и больше не вставал. Может, богу душу отдал. Со вторым мы долго бились. Конечно, и мне досталось, но я ему всю харю в кровь расквасил, ребра два-три точно сломал. Под конец ослаб, видит, что я его забить могу, вытащил нож и давай им махать. Изловчившись, одной ногой вибил нож, а второй ногой в челюсть. Сам слышал, как хрустнуло. Тогда он кинулся в кусты, наутек. «Гниды голопузые, - думаю, - не на того напали». Куда он побежал, не знаю, может, за подмогой. Кто знает, сколько их там сбежало. Я сел на коня да домой. Зачем, думаю, судьбу второй раз испытывать?
  - Ну ты, Коля молодец, орел, знай наших! Не каждый бы так смог, - послышались вокруг одобрительные возгласы.
  И вдруг, в наступившей тишине кто-то произнес:
  - Мужик, курить нема?
Никола сперва подумал, что ему послышалось. Нет, уже громче, тот же хриплый голос, повторил:
  - Мужик, курить нема?
Засосало под ложечкой, мурашки пробежали по спине, заколотил озноб. Мысли в голове забегали, как тараканы в закупоренной банке. Ущемленное вооброжение рисовало картины – одну страшней другой. Все расступились на голос, и тут он увидел ухмыляющуюся рожу своего шуряка. Разум покинул взъерошенную голову Николая. Со словами: «Ах ты, курва немытая!», - кинулся он на Сеню с кулаками, как кидается злая собака, сорвавшаяся с цепи, на человека, пытавшегося её разозлить. Они бились неистово. Вернее, бился Никколай, а шуряк защищался из последних сил. В душе, он тысячу раз покаялся, что затеял эту ШУТКУ. Никто ничего не мог понять. Из-за чего дерутся, что не поделили. Неизвестно, как долго бы продолжалась эта драка, если бы не появилось начальство.
  - А ну прекратить, -негромко сказал директор, но его голоса дерущиеся даже не услышали.
  - Иван Степанович, можно я им обоим сопатки поразбиваю, может, тогда помирятся, – предложил управляющий Фёдор, мужик под два метра ростом и кулаками – кувалдами.
  - Нет, не можно! Не хватало ещё публичных драк. Что смотрите? Разнимите.
  Фёдор спокойно подошёл к дерущимся, взял обоих за шиворот, легонько приподнял, стукнул лбами и раскинул в разные стороны. Только тогда они пришли в себя и, набычавшись, встали, исподлобья смотря друг на друга.
  - Разослать по разным объектам и чтоб никаких приключений. А то я вам… не возрадуетесь, - пригрозил директор.
  Через несколько дней, тайное стало явным. Сеня во всех красках расписал подробности этой истории. Теперь каждый, кто встречал Николая, считал своим долгом спросить:
  - Мужик, курить нема?
Так и приклеилось это прозвище к нему. По первости он злился, ругался, дрался, даже бросал курить,но всё бесполезно. Со временем он к нему привык и смирился. Это прозвище в деревне живёт и по сей день…