Адрес редакции:
650000, г. Кемерово,
Советский проспект, 40.
ГУК "Кузбасский центр искусств"
Телефон: (3842) 36-85-14
e-mail: Этот адрес электронной почты защищен от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра.

Журнал писателей России "Огни Кузбасса" выходит благодаря поддержке Администрации Кемеровской области, Министерства культуры и национальной политики Кузбасса, Администрации города Кемерово 
и ЗАО "Стройсервис".


Пустоцвет (Повесть)

Рейтинг:   / 0
ПлохоОтлично 

Содержание материала

V

Темно-фиолетовый джип, вспыхивая бликами, мчался по автостраде, нырял в овраги, легко брал подъемы и снова исчезал в низинах. Водитель, шустрый паренек, уверенно держал руль, иногда постреливая взглядом на сидевшего рядом элегантного мужчину. Тот, седой как лунь, в светло-голубом костюме, белой рубашке, о чем-то задумался, серые с прожилками, как у крыжовника, глаза под черными бровями рассеянно скользили по набегающему асфальту. Низкое солнце малиновым шаром катилось следом, насквозь просвечивая кабину, отчего казалось, - машина скользит по лучу. На лице мужчины, с уже заметной вилкой морщин у рта и по-женски нежными губами, созрело решение, и он, взметнув бровь, сказал водителю:

- Тут, Витя, километра через три будет сверток направо. Заскочим в одно место.

Водитель скосил удивленный взгляд, и мужчина добавил:

- Надо!

- Как скажете, Петр Иванович!

Сафрончук был в соседнем городе на обследовании. Подтвердилось худшее. Красивая женщина-врач в белоснежном халате, покачала головой: жить недолго. «Надо сворачивать дела! Кому сдавать?.. – мелькнула мысль, но тут же его бросило в озноб. – Господи, какие дела?!» Новость проседала в сознание, охватывая все закоулки, и в машине неудержимо потянуло в дом, в котором когда-то жил с бабушкой, в поселок, где была первая любовь.

В лобовое стекло перед Петром Ивановичем врезался жук, расплылся зеленовато-желтой кляксой. Он инстинктивно откинул голову, водитель включил дворники, ударили струйки, пошелестела щетка - и впереди снова бесконечная гладь асфальта. Она так надоела Петру Ивановичу за годы разъездов, что серое полотно бежало перед глазами и в кабинете, и дома, по нему въезжал в свои беспокойные сны. «И я - как жук. Разбился, а обо что, и не заметил. Добра всякого нажил, а жизнь где? Радости-то не было! Дом – хоромы, Сапрыкину и не снился такой, но у него хоть какая-то, да семья, у меня - командировки, да совещания… Деньги, деньги…»

Оживало детство, ярко, будто было вчера. Бабушка поправляет неумелую руку, учит креститься, гладит по голове, мокрый котенок, которого, не задумываясь, сунул за пазуху, гордая Таня, учительница Галина Ивановна, Кузьма Мефодьевич в паре с Марией Степановной, Барыня и Тарзан. «Вещь» Сапрыкина с воробьями на заборе - и те, оказывается, в памяти. Она вспыхнула, разом захватила и перенесла Петра Ивановича в их хибару, в дом за забором. «Елки зеленые, да что это я?! Сколько лет прошло, а ворошу… Зачем?! Сапрыкин, будь он неладен, прямо живой, улыбается. Не улыбался же! И чего дался-то мне, Господи?! Пустоцвет! А я – не пустоцвет?! Мне-то помогли когда-то… Даже на могилке у бабушки не соизволил побывать! Прости, родная!» – она явилась цветной тенью и сказала кротко: «Ты прости меня, внучек. Коротки крылышки были, не смогла обогреть!»

Петр Иванович тяжело вздохнул, а на серой ленте все бежали события далекого лета, когда совершил самое главное в жизни: не отказался от Того, в Кого свято верила бабушка. «А как звали женщин, которых любил до потери головы, не помню. Выходит, не любил! К Тане не прикоснулся, а ведь люблю до сих пор. Жил-то с Богом! А сейчас, как тот директор школы, помирать буду, о Нем вспомню?! Скоро уже!.. Но я же был счастливым. Господи! Прости раба твоего Петьку!»

Джип свернул на насыпную дорогу, занырял по колдобинам, а Сафрончук жадно впитывал знакомые пейзажи. Когда-то по этим местам уехал на стареньком газике в детдом с мечтами, ушедшими из-за смерти бабушки за горизонт. Пришли женщина и мужчина. В чем был, в том и увели, мол, будет санобработка - дадут новое, а икону забросили под кровать: не смей и думать о ней! Петькины мечты в детдоме уже не парили где-то в поднебесье. Соблюдал режим, читал учебники и узнал: настоящая история началась, оказывается, в 17-м году. А бабушки и Бога, вроде, и не должно было быть, но по ночам, уткнувшись в подушку, думал и о Боге, и о бабушке, вот только помолиться было негде…

Ах, как судьба благоволила – интересная работа, рестораны, женщины, известные люди… И вот, от цветущих лет – тлен. Что-то неясное мельтешит в памяти, будто Сафрончук годы беспробудно пьянствовал. «На какой развилке свернул не туда? Когда забыл о бабушке? Когда забыл вернуть долг Марии Степановне? Когда в детдомовской суете все реже вспоминал о Боге? – спрашивал себя Сафрончук. - Даже улыбаться разучился! Бука, монумент ходячий, точно Сапрыкин! Господи! Прилип взглядом к деньге, а вокруг - мрак! Ни зимы, ни весны, ни лета… Мне - всегда температура комнатная, полное благополучие! Тут не до улыбок!» - Он поднял взгляд на зеркальце и попытался улыбнуться – не получилось.

Водитель опять стрельнул взглядом и спросил:

- Привиделось что, Петр Иванович?

- Привиделось, Витя!

Вот и мост - с хвостиками дорог, омут, в котором ночью купалась девушка. Остановились, Сафрончук вышел из джипа и долго смотрел на речку, заросшие берега, блестки на воде, и на лице обозначилась грустная улыбка. Тишина, какой давно не было для него, нарушалась лишь россыпью птичьих голосов. Вдруг взгляд остановился на искорке среди угнездившихся цыплятами в лукошке домов их поселка. Над ней птицей перед полетом белел крестик. «Церковь!» И воспоминания о далеком, светлом, снова захлестнули теплой волной.

Водитель включил скорость, а Петр Иванович нащупал в кармане пачку купюр – это для Марии Степановны сюрприз. «Сто рублей - мой стартовый капитал!» – вспомнилось ее доброе лицо, подарок - брюки и рубашка. Может, она еще помнит своего вечно голодного работника?

Замаячила железная крыша. Их халупы не видно, но она перед внутренним взором. Свернули на знакомую улицу, а вот и дом за забором. На месте их избы – развалины, печь с упавшей трубой, куча мусора, только штакетник ограды да калитка те же, едва держатся.

Петр Иванович взялся за ручку, открыть дверцу, но застыл, собираясь с мыслями. На доме бывших соседей краска давно облупилась и потускнела, крыша потемнела. «Собака» - теперь и не прочитаешь. Да и ворота как бы уменьшились, стали не такими крепкими. Постарели и умерли многие тополя, но ему кажется: вот-вот загремит цепью Тарзан, из ворот высунется лопоухое рыло, и бабушка с Рыжим выйдут встречать. Но только все та же ворона на покосившемся столбе постарела, пообтрепалась и смотрит теперь не во двор Сапрыкиных, а на джип: кто такой, чего надо?

Он собрался с духом и вышел. Все там же зеленел оазис нетронутой травы, где любил лежать, раскинув крестом руки, мечтать и плыть в бесконечном пространстве. Петр Иванович поднял глаза, - как давно не смотрел на небо, - там, по-прежнему кружит коршун, и снова ощутил полет на тверди странствующей в пространствах земли. Ах, как захотелось упасть в траву, раскинуть руки, чтобы все повторилось. «Совсем коротенькое слово «Бог!» – прошептал он. - А в нем – все!» Подошел к воротам, постучал, еще и еще – тишина. Попробовал отворить дверь и тут заметил: прибита к створу гвоздями. Не живут! Вздохнул и пошел к машине, оглянулся еще раз, долгим взглядом обвел развалины своей хибары, забор, железную крышу и уже садился в машину, когда из Таниного дома вышла женщина.

- Здравствуйте, а их здесь давно нет.

Женщина в годах, но выглядела моложаво, светлые волосы окаймляли ее лицо, серые глаза влажно и напряженно блестели, всматриваясь в приезжего.

- Давно нет! - эхом повторил Петр Иванович.

- Целая история! Рядом мальчик жил. Лето работал у них, а потом что-то не поладили… А когда бабушка у него померла, в детдом отправили, вскорости их соседка Мария собрала вещи и ушла от Сапрыкина. Запил… Ни друзей ни товарищей. Так и повесился по пьянке. А где она - и не знаю.

Она помлочала.

- А вы, не тот ли Петя? Все за мной хвостиком ходили!

- Тот самый. А вы Таня!

Всплеснула руками и вся засветилась в улыбке.

– В школу-то таким красавчиком пришел. Как на картинке. Что же мы тут-то? Пойдемте чай пить. И шофера зовите…

- Я здесь посижу, - отказался водитель.

- А я с радостью, - Сафрончук взял припасы, и вошел в дом детской мечты. – Мира и добра вашему дому, Таня! - увидев икону и крестясь, сказал он.

Татьяна тоже жила одна. С мужем давно расстались. Сын вырос, окончил институт и где-то в Москве. Регулярно шлет переводы и открытки к праздникам, и все.

Она накрывала на стол и говорила:

- Я часто вспоминаю те денечки. Глупая, гордая была… Так хотела с тобой в кино сходить, а как увижу - нос кверху, - а улыбка все не сходила с ее губ. – Родители-то у меня давно померли, сама на станции всю жизнь. После техникума. Часто вас с бабушкой Нюрой вспоминаю. Ты-то не знаешь, бабушка до войны ведь мою маму нянчила! Можно сказать, вырастила, выкормила…

- И правда, не знаю! – воскликнул он.

- Тут, Петя, тоже история! Икона-то, видишь, еще бабушка Нюра маме подарила. Берегу!

Он встал, подошел к божнице - Богоматерь. Такая же была и у них с бабушкой, только чернее доска, но Лик из-за этого казался светлее и ласковее.

- А у меня от бабушки на память ничего не осталось, - снова садясь за стол, вздохнул он.

Она тоже вздохнула.

- Сам-то крещеный, видать.

- Крещеный… А что за история-то? Не припомню, чтоб твоя мама хоть раз заглянула к нам.

- Так вот… - развела руками Татьяна. - Мама-то партейной стала, а бабушка верующая... Ну мама и хотела, чтобы она отказалась от Бога. Вроде, тогда будут родниться, помогать… А я что, нашла икону в кладовке – берегу! Меня-то еще не было.

- Понятно, - не желая мутью безвременья портить их задушевный разговор, остановил Сафрончук. – А нынче церковь возвели. Далеко сверкает!

- Наша радость! Миром восстановили.

Пили чай и в окно светило большое вечернее солнце. Петра Ивановича не покидало ощущение, что Татьяна понимает его без слов, а она, пододвигая варенье, словно подтвердила это.

- Нет, Петя, иконку не отдам. Пей вот чай, кушай. За могилкой бабушки Нюры смотрю. Не переживай.

Он покраснел, и оттого, что хотел взять икону как память о бабушке, и оттого, что стыд и сожаление за беспамятство прошедших лет жгли и мучили.

- Выходит, одна память на двоих?!

- Выходит.

- У меня, Таня, долг многолетний... – он хотел сказать о бабушке, о том, что ни разу не был у нее, но постеснялся и, вспомнив о деньгах, продолжал: - Марии Степановне должен, а ее нет. Деньги-то не мои, - достал из кармана пиджака тугую пачку и выложил на стол. – Возьми, пожалуйста! Не вернется – твои.

Она спрятала деньги за икону.

- Понадобятся, сам возьмешь.

Час пролетел как минута. За окном нетерпеливо вертелся водитель, то и дело хлопал дверцами, открывал капот. Пора прощаться. Татьяна проводила до калитки.

- Очень вкусное варенье, - сказал он.

- Приезжайте, буду рада.

«Я к бабушке скоро навсегда перееду! - подумал Сафрончук. – Вот и будем рядышком».

Джип рванул из-под себя землю, а Петр Иванович смотрел, как таяла вдали фигурка Тани. Она махала рукой, и он знал, - улыбается.

«Поздно!» - и он заплакал без слез.

Петр Иванович оторвал взгляд от трассы, глянул на повеселевшего водителя, на его коленях сквозь брюки как через сито светилась кожа.

- Директора возишь, а - махорник!

Водитель покраснел и смущаясь сказал:

- Так вот… Извините, Петр Иванович!

- Лень в магазин сбегать? А, Виктор?

- Да не-е-т…

- А что тогда?

- Да мы второго родили. Мальчика. Ну и… вот.

- Так что делать-то теперь, скажи!

- Не знаю, куплю. Куда денусь?

- Из тебя, вижу, правду и клещами не вытянешь. Зарплату надо добавлять?

- Надо, Петр Иванович!

- Вот. Раз «надо» - значит решено. Мы же не безбожники какие… Правда?

- Правда, Петр Иванович!


г. Кемерово
2006 - 2007 г.

Прокомментировать
Необходимо авторизоваться или зарегистрироваться для участия в дискуссии.