Адрес редакции:
650000, г. Кемерово,
Советский проспект, 40.
ГУК "Кузбасский центр искусств"
Телефон: (3842) 36-85-14
e-mail: Этот адрес электронной почты защищен от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра.

Журнал писателей России "Огни Кузбасса" выходит благодаря поддержке Администрации Кемеровской области, Министерства культуры и национальной политики Кузбасса, Администрации города Кемерово 
и ЗАО "Стройсервис".


Светлана Макарова-Гриценко. Два рассказа

Рейтинг:   / 3
ПлохоОтлично 
— Подкати меня к окну, — Ольга Сергеевна  смотрела на мужа, Игоря Ивановича, бородатого, шелковисто-беловолосого, с молодым румянцем на щеках. Всем хорош! Жаль только, фигура немного оплыла от вечного сидения за письменным столом. Бугры мышц, как в прежние времена, не выпирают из-под футболки. — …ты давно не занимаешься гирями? — зачем-то спросила и осеклась, какие теперь гири. Вместо них муж носит её, болящую.  
— Хочешь посмотреть на лужи?  — через паузу произнёс он и двинул коляску к окну, — наверно, на всю ночь зарядил дождичек.  
—  …Не уходи, — она взяла его руку. —  Славик говорил тебе про свою девушку? — ещё один вопрос повис в воздухе,  кажется, они разговаривали, не слыша друг друга.
— Тебе удобно?  
Она кивнула и ждала, когда муж заговорит о сыне. 
— Думаю, рано он… не время сейчас, — наконец произнёс Игорь Иванович.
— Не время — из-за меня? — она выпустила его руку, тронула край оконной занавески, чуть помедлила и снова обернулась к мужу. —  А ты разве не знаешь, сколько времени мне осталось? Хочешь, чтобы случилось после? …   
— Олюшка, ну, зачем так. Ты поправишься! Славка внуков нарожает.
— Рожают невестки. Как её зовут? — она опять коснулась занавески.
—  Таня. 
— Татьяна — русская душою... Вот и давай думать о свадьбе... Зима впереди, а все Тани любят зиму. Славка звонил?
— Какой там, он на свидании, ему не до нас.
Игорь Иванович невольно вздохнул и пошаркал к дивану. Впереди снова пустой вечер. Больная жена не даст ни работать, ни отдохнуть. Он научился держать своё сердце «крепко», как говорила соседка по площадке – неугомонная баба Дуся. Но сегодня теребил сумерки осенний дождь, и на душе особенно стыло.  
— Как ты думаешь… Татьяна действительно любит нашего сына? — изображала улыбку Ольга Сергеевна.
«Зачем же она так улыбается?» — удручённо думал он, взглянув на жену. Опустил голову: перед глазами расплывались яркими пятнами узоры синтетического паласа, купленного ещё в эпоху дефицитов. Ольга так радовалась тогда, что вместо протёртого шерстяного ковра  — огромный, похожий на цветочную поляну искрящийся скрипучий палас. По истечении десятка лет сородичи весёленького паласа, в большинстве случаев,  перекочевали на дачи и мусорки. Будь Ольга на ногах, и этому бы не удержаться в квартире, но…  К тому же и дача стоит заброшенной. 
— С нами будут жить молодые — и всё здесь  изменится, — раздумчиво произнёс Игорь Иванович.
— Значит, согласен на свадьбу? Как быстро ты меняешь своё мнение. 
— Разве мы спрашивали своих родителей, когда собирались пожениться? — он говорил  и сам удивлялся тому, как легко и бездумно срываются с губ слова. Пустые, никому ненужные, они заполняют комнату. В то время, как недописанный доклад на тему «Психологический портрет власти в России начала третьего тысячелетия» томится в кабинете, и вот уже который вечер Игорь Иванович  не может подойти к письменному столу, потому что ему мешает присутствие жены. Войди  в кабинет — и она захочет  сидеть  в своей коляске с ним рядом.  Раньше он умел работать  возле её постели, но последнее время стало совсем невмоготу. Сколько же не написано, не сделано! Ощущение расслабленной пустоты будто напитало всё вокруг, заполнило квартиру до потолка.  
− …А может, мне тоже начать писать? – спросила Ольга.
Он чуть повёл бровью, хмыкнул нечто неопределённое.
− Говорят, творчество очень полезно для инвалидов…− продолжила жена. В юности, я, между прочим, сочиняла  стихи и даже прочитала… кажется, на втором курсе института, на литературном вечере. Но не призналась, что стихи — мои. Просто, мол, понравились… Мы тогда спорили о текстах Гребенщикова. Помнишь, как все сходили по нему с ума? А я сразу поняла – пу-сто-та этот ваш Гребенщиков. Ты, кстати, со мною спорил! Тебе нравилось:
Мы до сих пор поём, хотя я не уверен,
Хочу ли я что-то сказать…
В игре наверняка что-то не так;
В этой игре наверняка что-то не так. 
− пропела она. – Скажи на милость, что тут от поэзии, музыки и вообще от здравого смысла?
Игорь Иванович привык к её умению быстро переключаться с одного на другое, словно она постоянно мыслила параллельно. Хотя поначалу  раздражался, даже ссорились. Казалось, жена только создаёт видимость своего присутствия, участия в разговоре, а думает о другом. Сейчас же он обрадовался признанию: 
− Ты писала стихи? И посвящения были? 
− Странный вопрос… я надеялась, ты скажешь – прочти.
− Неужели помнишь?
− Память в отличии от моих конечностей  меня ещё не подводила. Всё впереди. Конечно, стихи о любви. Хотя, честно тебе скажу, мне хотелось и о дружбе написать. Не получалось. 
…О тебе и молчу, и пою.
Лунным светом открою дверь
И задену лишь тень твою,
И поправлю твою постель…
− Постель? На втором курсе института? А я-то, дурак наивный, верил в девичью чистоту!
 Игорь Иванович упёрся ладонями в колени, помедлил и встал с дивана. Прошёлся по комнате. Она следила за ним. 
− Ты ещё способен меня ревновать? − произнесла Ольга Сергеевна удивлённо. 
  − Я способен, − послушно кивнул он и вместо того, чтобы поскорей закончить разговор, взял нарочито бойкий тон. – Все знают – на первых курсах института ты любила Сиволапого! Но  чтобы «поправлю твою постель», то есть его постель… Он сделал выразительную паузу  и снова  открыл рот, надеясь покрепче отшутиться,  но она не дала ему говорить:
−  О, не кладите меня
В землю сырую –
Скройте, заройте меня
В траву густую!
 
Пускай дыханье ветерка
Шевелит травою,
Свирель поёт издалека,
Светло и тихо облака
Плывут надо мною!..
Помнишь? Мы с тобой вместе читали Тютчева… Игорь, я хочу увидеть свадьбу сына и умереть. Молчи! Ничего странного  в этом нет. Это самая обыкновенная жизнь. И самая обыкновенная смерть…
 
 
«Она говорит о смерти…— думал Игорь Иванович, — и уже не боится этого. Для неё страшнее — быть ненужной...»
— Игорь, я хочу порыться в справочниках…  Я порой мешаю тебе работать, я знаю. И потому решила заняться делом. Ты слышишь?.. Я пишу  для тебя. Потому что  хочу быть интересной и полезной… пока могу. Пожалуйста, отвези меня в кабинет…
Игорь Иванович плохо понял сказанное женой, но поспешно кивнул и покорно двинул коляску к двери кабинета. 
— Когда ты будешь отдыхать от своей статьи, я стану рассказывать тебе… знаешь о чём? — Ольга Сергеевна смотрела на него в упор, словно пыталась прочесть тайные мысли.
Он не поддержал предложенную игру, опустил глаза.
— Помнишь, мы с тобой любили романс «Хризантемы»? И ты говорил, что автор практически неизвестен. А ведь он — гениальный композитор! Помнишь? Так вот я нашла сведения о нём! Может быть, и Славику это будет интересно… А то он запомнит мать как существо болезное и ни к чему не годное.
— Оля, прекрати! Прекрати ёрничать наконец! Славку пожалей! 
 
 
«Зачем она опять говорит о своей ненужности? — думал Игорь Иванович, лёжа на жёстком диване, что стоял в углу его кабинета, теперь он часто оставался здесь на ночь, а супружеская спальня стала комнатой жены. — Разве можно вот так просто… вслух произносить… Неужели она думает, что у меня нет сердца, и оно не сжимается от её слов. И  что ответить ей?.. язык деревенеет — слова фальшивые получаются… Как же я устал!» 
Заснуть не удавалось, и, когда в передней стукнула дверь, Игорь Иванович обрадовался приходу сына. Жмурясь от света, в тапках на босу ногу он вышёл в кухню, где наследник уже  ставил сосиски в микроволновку. В предвкушении ужина движения его были быстрыми и точными. И весь он словно светился от накопленной внутри энергии, от полноты жизни, от молодости и счастья: глаза сияют, волосы растрёпаны так, будто их только что коснулась женская рука, на губах  улыбка. 
Игорю Ивановичу было приятно смотреть на сына. Славку они с женой родили ещё студентами. И ребёнок получился — пригож да умён — всем на радость и удивление! Солнышко, а не ребёнок. Они потом так и не смогли родить второго, потому что, как говорила жена, лучше уже не бывает. Славик учился в двух школах «на отлично». В музыкалку пошёл по собственному желанию, да ещё в класс скрипки. Занимался инструментом каждый день по часу, ни больше, ни меньше. А вот за учебником любимой химии времени не считал. К пятёркам по этому предмету прибавились грамоты за победы в школьных и районных, городских олимпиадах. Но после окончания школы сын поступил не на химический факультет университета, как ожидали и учителя, и родители, а в медицинский. Возможно, болезнь матери повлияла на его выбор.   
 Игорь Иванович сидел с ним на кухне, слушал какую-то чепуху, которой развлекал его Славик, прихлёбывал жидкий  чай, и больше всего ему хотелось, чтобы не кончался этот поздний ужин, не гас светильник в углу,  и вот так вкусно пахло горчицей и сосисками.
— Знаешь, со следующей недели у меня практика в стационаре, — посерьёзнел сын. 
— В какой больнице? — в тон ему спросил Игорь Иванович.
— Скорой помощи. Как раз близко к дому, сам понимаешь…
   Игорь Иванович кивнул. Помолчал и вспомнил:
— А наша мама сегодня объявила, что начала писать книгу о малоизвестном композиторе. Надеется, что это будет интересно и тебе, и мне, — он улыбнулся краешками губ.
— Мне? Конечно, интересно. Главное – пусть пишет!
— Я тоже так думаю, сынок…
Отец и сын будто прочитали мысли друг друга. 
Славик медленно отодвинул пустую тарелку, поднял глаза на отца:
 — А у меня сегодня знакомство приключилось, — сказал  так, будто подбирал незнакомые слова. 
Игорь Иванович приготовился слушать, откинулся на спинку стула.
— Старик один… в поликлинику приходил.
— Точно старик? Мой ровесник, наверное? 
— Нет, па, не напрягайся. На самом деле – старый человек. Я с утра к Танюше забегал, она сейчас подрабатывает, медсестру подменяет у хирурга. Хотел ей сюрприз сделать, а Танюшку отправили срочно  санитарную книжку оформлять. Хирург меня уже знает – вот и взмолился: «Посиди, хоть с карточками  поможешь». «Ну, думаю, так и быть, посижу часа два,  для практики». Только мы начали приём — врача вызвали к начальству, понедельник же, коллектив пред ясны очи явиться должен. А в кабинет старик  ломится. Я ему объясняю – он ни в какую. «Снимите мне швы, — кричит, — срочно!» 
— Что, орёт прямо?  — шевельнулся Игорь Иванович.
Сын покачал головой:
— Это я так, для ясности картины. На самом деле старичок из разряда одуванчиков — беленький, опрятный. Но потому и  настойчивость его неожиданной была. Я наконец усадил его, расспрашиваю. Оказывается, старик очень спешил, прибежал швы снять, плечо у него травмировано… Мне, говорит, обязательно к девяти часам к жене в больницу надо успеть. Я, говорит, покормить её должен. Я ему объясняю — он не в какую! Мол, срочно и сейчас снимайте швы. Потом вдруг ультиматум: «Не снимите — я так с ними и останусь, ждать не могу. И прийти в поликлинику в ближайшее время тоже». Я, чтоб как-то его успокоить, отвлечь, про жену начал расспрашивать. А то, не ровен час, и вправду убежит! И представляешь, рассказал мне старик, что у его жены болезнь Альцгеймера. Я, естественно, спрашиваю: «Она будет очень волноваться, если вы не придёте вовремя?» 
А старик: «Нет, волноваться не будет, моя жена не узнаёт меня последние пять лет. И даже не помнит, кем я приходился ей по жизни». «И, несмотря на это, — спрашиваю его, — вы всё равно каждое утро спешите в больницу к человеку, который даже не узнаёт вас?» А он, представляешь,  улыбнулся и тихо так ответил: «Да, к сожалению, она не знает, кто я. Зато я помню, кто она. С ней я был счастлив всю свою жизнь». Вот так, представляешь?..
Славик опустил глаза, повисла пауза.
— …Ну и зачем ты  мне это рассказал? — дрогнул Игорь Иванович. Ему показалось, что подобную историю он уже слышал, может быть, даже встречал в Интернете… И очень обидно стало от скрытого нравоучения сына. Зачем он? Хочет надавить на отца примером и придумал про какую-то встречу? Очень боится за маму?
Неловкая пауза сменилась смущённым Славкиным лепетанием, мол, не об отце речь, мол, это он к собственной жизни относит, к их с Танюшкой будущему. 
— Согласись, па, не у каждого в жизни получается! Ну, чтоб вот так, чтоб до конца вместе. Правда же? — щёки Славки пылали румянцем.
Повисла тяжёлая пауза. Игорь Иванович не то, что не захотел, а просто не мог говорить. Объяснять, обсуждать. Буркнув «доброй ночи», поплёлся к себе в кабинет. Давила плечи необъяснимая обида и за себя, и за сына, и за того старика, которому так и не сняли швы в поликлинике. Близкие слёзы стояли в глазах. Усилием воли он не давал им пролиться… Может, и зря.
Ночью шёл дождь. Стоя у окна в кабинете, Игорь Иванович смотрел на огромные лужи внизу, в свете фар проезжающих машин капли дождя вспыхивали яркими белыми звёздами на поверхности воды, и он не мог отвести глаз от этого мерцания. Никогда не видел подобной красоты! Грязно-чёрные лужи – и столько серебристо-белых огоньков! Но только в огоньках этих не было радости, словно состояли они не из света, а из тумана.
«Бояться нужно не смерти, а пустой жизни», — снова думал Игорь Иванович. И не мог вспомнить, жена сказала ему об этом или он прочёл, кажется, у Брехта… 
 
 
Весь следующий день Игорь Иванович ловил себя на мысли, что делает нечто ненужное, находится не там, где должен, и голова его забита чепухой. В то же время его распирало чувство полученной вдруг  внутренней свободы. Но это ощущение не добавляло радости. Наверное, так бывает у старого раба, оборвавшего цепи и оставшегося вдруг в одиночестве. Как перст… «И пусть. Устал. Никого не хочу видеть и слышать. Почему я виноват? Зачем я должен оправдываться и постоянно доказывать невиновность, изображая при этом благостную улыбку? Даже Славка пытается меня учить и воспитывать».
Появившись на кафедре, Игорь Иванович полистал подготовленные в помощь первокурсникам методички, встретился с заместителем декана по учебной работе, чтобы согласовать нагрузку по заочникам и вскоре ушёл из университета. Благо лекций у него в этот день не было, а консультации с дипломниками, по их слёзной просьбе, он перенёс на следующую неделю.
Выходя из здания, Игорь Иванович кивнул вахтёру, толкнул дверь – и сухой ветер ударил в лицо, солнце хлестнуло по глазам, будто и не было вчерашнего холодного дождя. «Середина октября — а лето не сдаётся», — подумал он, медленно шагая мимо клумбы с цветущими розами. За оградой университетского двора гремели и тревожно звенькали трамваи, рычали авто. Неожиданно для себя Игорь Иванович пожалел, что так рано уходит. Но не возвращаться же обратно…  
  И он пошёл вдоль забора, мимо золочёных клёнов, в тени ещё густых крон. Решил пройтись, освежить голову и попытаться понять смысл этой вековой игры в жизнь, которая представилась ему теперь пустой функцией. «Смерть делает её напряжённее, добавляет накала, — думал он, наступая на сухие листья под ногами, —  иначе — вечная болезненная бледность». Ему представилось лицо жены. «Хорошо, что она пишет книгу об этом неизвестном композиторе Николае Харито, его романс тоже, в сущности, о жизни и смерти. «Отцвели уж давно хризантемы в саду» — мы  ведь любили и часто слушали. И тогда, в Крыму…»
 Игорь Иванович старался не вспоминать о былой радости, потому что не верил, что эти воспоминания могут приносить облегчение в трудные дни. Но поездка в Крым… Картины безмятежного молодого летнего счастья вызвали невольную улыбку. Цветущий олеандр и горячие маслянистые хачапури. Румянец на щеках жены, её смех без причины, торчащие розовые уши в мокрых коротких волосах, когда она бежала по кромке прибоя и кричала, хохотала, звала его: «Хочу водки и на ручки! Слышишь? Игорь, лови меня!»  
Олю воспитывали дедушка с бабушкой по материнской линии. Отца она никогда не знала и не видела, мать работала с утра до ночи. Бабушка часто болела. Дед же готов был вовсе не расставаться с малышкой. Он забирал её из детского сада, сажал в свой старенький «запорожец» — и жизнь начиналась! 
Дед выполнял все желания «королевы»: вёз её по указанному маршруту, кормил мороженым, бегал в парке за бабочкой или пинал резиновый мячик. Деду  нравилось угождать девчушке. Игорь Иванович, кажется, перенял от него это стремление баловать Олю. Впрочем, любой мужчина, после тихого голоса, задорного смеха, захотел бы слышать её снова и снова. Голос меньше всего меняется с возрастом. Сколько красоты  в переливчатых  игривых интонациях, в них-то и сокрыта неувядающая молодость. Впрочем, молодость — это движение. Невозможно представить, как тяжела для неё теперь обездвиженность… Хотя жена всегда умела справляться с трудностями и проявлять характер. Однажды  она приревновала Игоря к молоденькой аспирантке. Демонстрируя обиду, Ольга забралась на подоконник – они тогда жили в трёхэтажке сталинской постройки – и просидела на подоконнике целых пять часов. Так она доказывала свою правоту. Сидела, почти не двигаясь. Игорь Иванович не мог уговорить её. Он уходил, возвращался, пытался объясниться с ней, но она сидела, как истукан…
«О чём может думать  женщина, сидя пять часов на подоконнике?» —  Игорь Иванович брёл уже возле университетских общежитий. Но не видел окрестностей, его мысли вращались вокруг одного имени — Оля. «Как помочь? Как спасти?» — контрапунктом долбило сознание. И в тоже время душа его противилась этим мыслям, потому что Игорь Иванович очень хотел хоть на время забыться, уйти в себя, отдохнуть… «Если невозможно сегодня уехать в Крым, поеду на дачу. Позвоню соседке — пусть зайдёт к Оле. И Славика попрошу прийти пораньше. А сам хотя бы высплюсь…»
Он решительно зашагал к трамвайной остановке. Ему так захотелось поскорее оказаться на даче! 
«Несомненно, смысл жизни связан с концом. И если бы не было конца,  если бы в нашем мире была дурная бесконечность жизни, то смысла в жизни не было бы вовсе. Выходит, что смысл лежит за пределами этого замкнутого мира? И обретение смысла предполагает конец в этом мире…— рассуждал Игорь Иванович и почти параллельно: — Оля всегда была музыкальна. Первое образование — учитель музыки — ей очень шло. Почему она не захотела работать по специальности? Капризная девчонка… «Отцвели уж давно…» А ведь Николай Харито — уроженец Крыма. Там жила его семья. Потом, кажется, они переехали в Киев. Потом гражданская война. Харито был в белом движении и погиб на Кубани. Но не на поле брани. Его застрелил знакомый офицер, Харито нравился женщинам и был убит из ревности. Это случилось в Тихорецке. Очень интересный материал! Ведь поступками большинства людей руководит  любовь, зависть и ревность. …Человек может быть разным: и великим, и низким до бесконечности. Один и тот же человек». 
Игорь Иванович так углубился в собственные мысли, что почти перестал замечать окружающее. Он вдруг понял, как помочь жене: нужно ставить для неё великие задачи и помогать дожить до их осуществления. «Это придаст ей сил и спасёт! Сколько раз твердили:  чтобы выжить— нужно измениться! Я помогу Оле написать книгу, и мы издадим её в подарочном варианте, с фотографиями, цветными вклейками.  Потом — презентация! Да хоть у нас в университете! Оля сможет…»
Оживлённый перекрёсток не испугал Игоря Ивановича, ему хотелось поскорее добраться до тишины и одиночества, чтобы хорошенько всё обдумать. И  послушать, наконец,  «Отцвели уж давно хризантемы в саду». «На виниле романс точно должен быть! Приеду — сразу полезу на чердак!»
Светофор на пешеходном переходе мигнул жёлтым и включил зелёный свет.  Игорь Сергеевич ступил на проезжую часть, но в кармане пиджака завибрировал телефон, он замешкался, приостановился, доставая аппарат, увидел высвеченное имя жены, приложил аппарат к уху и… В следующее мгновение его жизнь остановилась. И только через пропасть, провал, через ледяную вечность жизнь началась снова. Потому что на огромной скорости мимо него, буквально коснувшись ботинка,  промчалось огромное ревущее чудовище — чёрный джип оглушил, накрыл, ошеломил и смял пешехода! Удара Игорь Иванович не почувствовал, но горячей удушливой волной обдало его, на долю секунды прижатого к автомобилю и покачнуло, отбросило! Он полетел от железного монстра, теряя равновесие, беспомощно  махнув рукой, открыв рот в беззвучном крике, и рухнул спиной на асфальт, головой ударившись о бордюр тротуара!
 
— Да живой он, живой, может, зацепило слегка! Слышь, мужик? Повезло тебе!
— В рубашке родился!— кто-то мокрым платком протирал Игорю Сергеевичу лицо, и он наконец приоткрыл глаза — незнакомые люди окружали его. 
— В скорую позвонили? Его в больницу нужно отправить на обследование.
— Это ж надо! Полшага — и точно б по дороге размазало, с такой скоростью джипяра летел! ГИБДД вызывайте! Человека в лепёшку расшибить могло! Мокрое место осталось бы!
—До чего дошло – на пешеходных переходах людей убивают! Я номер машины запомнила. И ведь не остановился даже, изверг! — пожилая женщина убрала мокрый платок со лба пострадавшего.
Игорь Иванович чуть пошевелился, попытался привстать. У него получилось. Через минуту не без труда и помощи подошедших он поднялся. В голове шумело, болела правая рука.
Ему помогли оправиться и отряхнуть от пыли пиджак, нашли телефон, который от удара об асфальт перестал работать. Потом появились полицейские, подъехала машина скорой помощи. Игорь Иванович отвечал на вопросы, давал себя щупать, мерить пульс и давление, что-то подписывал. Потом его везли в скорой помощи в приёмный покой больницы. И там тоже спрашивали, щупали, заставляли что-то подписывать…
Домой возвращался в такси, сжимал телефон в кармане пиджака. Смотрел на  проплывающую мимо городскую панораму холодными сухими глазами и думал о старике, который, по рассказу сына, так боялся опоздать к больной. «Славка уверен, что старик спасает свою жену.  Но нет же, нет! — лицо Игоря Ивановича болезненно исказилось. — Это они даны нам для спасения! Они — для спасения… И если б не Олин звонок, если б на мгновение позже она набрала мой номер… как же  почувствовала? Как успела?! Доля секунды — и я бы уже никогда никому на этом свете не смог ничего ответить… Вот уж воистину неисповедимы пути Твои!..» Сухие глаза его наполнили горячие слёзы, он пошарил в кармане — носового платка не оказалось — и кулаком неуклюже провёл по лицу, конфузливо улыбнулся: «Ничего… будем жить». 
 
Навигатор
 
 
Анатолий Иванович Серёгин в молодости окончил строительный факультет университета, специализировался на кафедре «Технология возведения зданий и сооружений». На стройках работал недолго. Вскоре стал чиновником в департаменте культуры одной из южных областей страны. Лихие девяностые вынесли молодого Серёгина в культурное пространство по причине того, что близкий родственник вдруг стал персоной, приближенной к губернатору. Требовалось полностью поменять команду на всех направлениях, и в замы начальника по культуре попал строитель. Парень сообразительный, артистичный даже. Подначитался книжек с репродукциями мировых художественных шедевров, полистал журналы со статьями по искусству и — прижился среди замов. В отличие от «чистых»  чиновников департамента лихо брал на себя сметы по капремонту и проверку технической оснащённости культурных объектов. Умело работал с документацией и всегда в срок отвечал на адресованные ему письма. Никогда не опаздывал на работу, тонко чувствовал настроение начальства. При поддержке родственника вырос до директора, а после превращения департамента в министерство, стал министром культуры области. С течением лет Серёгин уже не помнил, как мучительно избавлялся от внутреннего зажима, когда  по долгу службы приходилось подниматься на сцену для  приветственных речей. Теперь он умел всё. И не только на работе.
 Выстроил дом в два этажа недалеко от администрации, пешком в хорошую погоду — не дольше двадцати минут. Имел солидное авто и славную дачку в черноморском предгорье. Что ещё нужно для счастья?  Молодую жену. 
Подобно орлу, достигшему сорокалетнего возраста, почувствовал Серёгин на пятом десятке, что нужно спасать себя. Орёл, согласно легенде,  долбит чересчур изогнутым клювом о скалу, потом безжалостно  сдирает с себя длинные и гибкие когти, не способные захватить добычу. А когда когти отрастут, орёл вырывает ими тяжелое оперение на груди и крыльях, мешающее летать, и через пять месяцев возрождается к новой жизни! Серёгин, конечно, не стал биться головой о стену. Он уехал в Черногорию, в горный санаторий, где покорял  вершины, успешно избавляясь от избыточного веса, принимал радоновые ванны.  И влюбился в парижанку русского происхождения, которая при близком знакомстве оказалась Женей из Казани.  
Дальше — сложнее. По возвращении в отечество пришлось «рвать когти» из семьи. Покупать квартиру бывшей и стелить свои пёрышки под неё и сына-недоросля. Для этого и пяти месяцев оказалось мало. Без крови не обошлось. Но чего не перетерпишь на пути к счастью! Зато уже два года на столе в кабинете Серёгина фотография Женьки в свадебном наряде. 
Анатолий Иванович улыбнулся и вкусно вытянулся в рабочем кресле.
«Всё. Бумаг на сегодня хватит. Осталось — закрытие литературного фестиваля и — вперёд! — в аэропорт. Супруга прилетает в девять». Ещё накануне Анатолий Иванович решил, что обязательно поедет встречать жену, она возвращалась наконец из Вены.  
Закрытие фестиваля-конкурса вполне могло бы обойтись и без главы областной культуры. Но Серёгин не мог не поддержать упёртого рыжеволосого Ивана Кочура, возглавлявшего  Общество русской словесности. При мизерном финансировании тот опять извернулся и пригласил на подведение итогов и закрытие фестиваля московского титулованного творца слова, а сам фестиваль размахнул аж до всероссийского. Смешно, конечно, всё это, но с Кочуром приходится считаться. Иначе потом от журналюг не отобьёшься. 
Анатолий Иванович приехал  в молодёжный театр «Русское колесо» неосмотрительно рано. Начинать нельзя – ждали председателя Городской Думы. Пришлось общаться с народом. Кочур водил министра от одной стайки творцов к другой. Все раскланивались, улыбались. За годы работы Алексей Иванович время от времени общался,  с мягко говоря, странными людьми, они порой прорывались и к нему в кабинет,  перехватывали его на выездах. Совали  в руки какие-то книги, макеты, проекты… Вот и на закрытии  фестиваля, как и предполагал, Серёгина одарили кучей книг с дарственными надписями. Особенно постарался москвич, вручил самые толстые в лакированных обложках. И сразу поволок за собой.
 — А вон, пойдёмте, я вас познакомлю, Елизавета Тенина, талантище! Поэт! Приехала из Томской области! И не одна, с семьёй, с мужем и пятью детьми! Каково? Вон она, красавица! 
Он указывал на молодую высокую женщину в тёмном до пола клетчатом платье, подчёркивавшем  её утончённость и нечто неуловимо привлекательное, сокрытое в позе, постановке головы, в длинных движениях. На лице Анатолия Ивановича отразилось удивление, быстро стёртое дежурной улыбкой. Он давно взял за правило не демонстрировать своих чувств.    
— Поздравляю,  рад за вас! — министр галантно поприветствовал гостью, чуть коснувшись её руки.
Мама четырёх мальчишек и лапочки-дочки смущённо улыбнулась  в ответ, слегка качнула головой, и лавина тяжёлых  с каштановым отливом  волос просыпалась на плечи и грудь. При этом  заметнее стала бледность лица не тронутого косметикой. Сергеев отметил по-византийски очерченные глаза и тонкий нос. Она разомкнула губы, коротко поблагодарила министра. 
«Я вас оставлю, извините», — ретировался познакомивший их москвич, а Серёгин постарался продлить общение, на его вопросы Тенина отвечала  тихо и коротко. Муж «мадонны», как окрестил про себя поэтессу Анатолий Иванович, не приближался к жене во время разговора, стоял поодаль, в тоже время расстояние между супругами оставалось таковым, чтобы Елизавета  чувствовала его поддержку. И всё это заметил, расшифровал Серёгин. Картина семьи Тениных после недолгих наблюдений прорисовалась в его голове довольно ясно. Он отметил, насколько скромно одеты все Тенины. Глава семьи в хорошо вычищенном, но явно поношенном костюме. Мальчишки, тут и гадать нечего, передают одежонку от старшего к младшим. Самая нарядная, в пышных бантах, лапочка-дочка лет восьми. Папина любимица, хотя тот постоянно держит на руках младшего сына, но с дочки и жены глаз не спускает.  По  чувству, с которым Елизавета обернулась к мужу, чтобы передать ему слова Серёгина об Иоанне Крестьянкине,  бывавшем в  здании театра, стало понятно, что семья глубоко православная.
Удовлетворив своё любопытство, Анатолий Иванович далее смотрел на Тениных спокойными, холодными глазами. Но всё ж не мог избавиться от внимания не только к Елизавете, но и к её мужу с детьми. Во время награждения Серёгин нежно взял в свою ладонь невесомую руку Елизаветы,  поздравляя и вручая скромный диплом фестиваля, с чувством поцеловал её. 
Когда она сидела в первом ряду вместе с детьми (и в фойе, и в зале мальчишки вели себя вполне прилично — не придерёшься!), голова Серёгина порой поворачивалась в их сторону, чуть не сама собой.  «И как умудряются их так воспитывать? Впрочем, сама поэтесса говорит почти шёпотом, в отличии от…» — невольно хмыкнул министр, покосившись в сторону соседа-москвича. Тот, открывая праздник, вещал уж больно пафосно. Впрочем, речь его оказалась к месту и добавила весомости всему происходящему. Анатолий Иванович остался вполне доволен церемонией награждения: артисты не подвели, ансамбль камерной музыки смотрелся солидно. Кочур, хоть и стонал, что смета урезана по сравнению с прошлым годом, но в грязь лицом не ударил!  
 Под громкие овации праздник завершился неожиданно быстро для Серёгина, который не планировал сидеть до конца. 
— А я специально, Анатолий Иванович, всё так устроил, чтоб мы с вами успели ещё и по чарочке — за успех! Пойдёмте-пойдёмте! —   Кочур подхватил министра и увлёк  за собой. — Мы сейчас ещё  москвича захватим!
Министр отстранился от не в меру активного председателя Общества словесности:
— Погоди. А банкет для лауреатов в сценарии не прописан?
— Анатолий Иванович, не гневи небеса! Он не прописан в смете, которую ты утвердил! Забыл, на какие копейки я тут верчусь?
— И Тенины с детьми вот так вот и уедут? С одной бумажкой? — вырвалось у Серёгина.
— С дипломом уедут. С фотографиями на память. 
— …и дорогу мы им не оплачиваем?
— Конечно, нет! Из какого кармана я средства достану? Я и так для москвича в лепёшку расшибся! Представляете, что было б, если б приехали люди — а у нас председатель жюри в коротких штанишках? А я настоящего монстра уговорил – с титулами международными!
Анатолий Иванович скривил губы: «Жаль-жаль». Серёгину  хотелось ещё понаблюдать за Тениными. За их мальчишками: старший — папина копия, остальные помиловиднее — в мать. Особенно младший, двухлетний розовощёкий. Как он трогательно обнимал главу семейства, всем телом прильнул к отцу.... И тут Серёгина обожгло! Так было в жизни Анатолия Ивановича лет двадцать назад. И осталось на фотографии. Вот только альбом семейный не сохранился… 
— Ну, Анатолий Иванович, в кои веки ты не сбежал,  до конца выдержал — давай посидим хоть полчасика! Обсудим планы на будущее! У меня столько мыслей!
   — В кабинет ко мне приходи планы обсуждать, — мрачно осадил собеседника Серёгин. — А сейчас ступай к людям. Может, помочь чем  надо. Я, например, еду в аэропорт. Могу захватить кого, хоть до гостиницы подбросить… — Серёгин осёкся, мысли его были о многодетных Тениных, хотелось хоть что-то сделать для них, ведь получается за тридевять земель за бумажкой приехали. Но в машину-то все Тенины не поместятся… 
— Так мне же москвича отправлять надо! Давайте на минутку поднимемся в кабинет директора театра, я с ним договорился,  и — на коня! 
Стопка хорошей водки не выправила Серёгину настроение. 
К тому же в аэропорт пробивались сквозь плотную пробку, сковавшую весь центр города. Водитель, по мнению Серёгина, неуклюже тыкался из одного проулка в другой, стараясь прорваться. Советы самого министра как проложить маршрут, тоже в прок не шли. И в разговор включился москвич. В руках у него Анатолий Иванович увидел GPS навигатор. 
— А это ещё вам зачем? — не сдержался. — Уж как-нибудь довезём до места.
— Навигатор в командировках у меня вместо жены. Она без «ирочки» меня из дома не выпускает.  
— Ирочки? Интересно…— ради вежливости и от скуки протянул Серёгин. 
И обеспечил себя на всю дорогу писательскими байками.  
Москвич, поглядывая на прибор, не только пытался влиять на водителя, но и позабавить успевал. 
— У меня кретинизм пространственный! После большого перерыва, как сел за руль, езжу только по навигатору. Мы его «ирочка» прозвали,  потому что команды женский голос отдаёт. Так вот первая с «ирочкой» поездка — на юг. Перед Воронежем на платной трассе заплатили, как положено, ехать бы и радоваться! А «ирочка»: «Сворачивайте!» Ну, думаем, может, короче дорогу нашла? Свернули. И представьте, привела она нас в Задонск. А мы с моей женой там познакомились! Каково?  
— А кто навигатор покупал? — лукаво спросил Серёгин, оглянулся  на пассажира. — А с чего это «ирочка» ваша с пятном на экране?
— Вот рассказываю! Синяк заслуженный. «Ирочка» «раненая» за то, что вместо юга завела нас в жуткую глушь. Представьте: из Задонска дорога становилась всё хуже и хуже. И наконец ферма  полуразрушенная да пустырь заросший! Мы в шоке! А «ирочка» выдаёт: «Конец маршрута. Вы прибыли к месту назначения». Каково? Ну, я и шуранул её об пол машины! С тех пор   «синячок»... Но «ирочка» на ошибках не учится. Приезжаем в Питер: ставь любой маршрут —  пока на платную дорогу не выведет, пока до Морпорта не дотащит – бесполезно! Зато мы город посмотрели! — веселил соседей москвич.
Потом он поведал, как «ирочка» завела их с женой в Казахстан, и перед глазами предстал образ разваленного СССР: дорогу  вдруг, как в сказке, среди чистого поля преградили железные ворота. 
— А последний раз и вовсе… возвращались мы домой, уже на МКАДе,  километров двадцать оставалось. Дождь. А у нас машина задымилась —  запах отчётливый! И на дороге пробка — не вывернуть никуда. Тут как раз развязка, вроде сворачивать надо. «Ирочка» молчит. И только-только я проезжаю спасительный поворот   —  сразу же «поверните направо»! Ну, «ирочка», думаю, впору ещё один фингал тебе ставить. Еду дальше в пробяре, машина не слушается! К счастью — остановка автобусная. Пешим ходом затолкал авто в «карман». Думаю, вот повернул бы, из пробки выскочил — может, и докатили б до места?… Ну, а когда эвакуатор нас забрал и попали мы наконец на своё Боровское шоссе, глядим, как раз неподалёку от  сворота, — авария страшная! Шесть машин разметало — мама не горюй… по времени получается в аккурат, как мы ехали.  Вот потому жена и суёт  навигатор — чуть я из дома выхожу, — улыбался москвич.
        Его слова о жене отозвались в душе Серёгина. Промелькнувшие во время рассказа москвича весёлые искорки в глазах Анатолия Ивановича снова сменились тенью. Было обидно вспоминать и недавний эпизод, когда рыжий Кочур звал на стопочку только ради будущих выгод. Пожалуй, по-дружески у Серёгина  давно не получалось посидеть. Старые добрые знакомцы остались в прежней жизни, с первой семьёй. Новые же  только ради своих интересов встречались с ним. И все эти культурные деятели вечно шептались за его спиной, мол, чего ждать от строителя. Потому Серёгин больше любил самодеятельность, охотно подписывал сметы Домам культуры, клубам. Люди там открытые, простые.
     «Скорее б прилетела Женька! Обнять, зарыться в неё!» — думал он, подъезжая к аэропорту. 
Попрощался с писателем: «Теперь и без «ирочки» не заблудитесь!» - тот пошёл влево, а Серёгин вправо, в международный терминал. До прилёта нужного рейса минут пятнадцать, Анатолий Иванович успел выпить кофе. Наконец объявили о приземлении борта. Серёгин занял удобную позицию у стеклянной стенки, чтоб сразу разглядеть жёнушку. И вот хлопнули двери, пассажиры влились в терминал, дождались багажа, поспешили на выход. Встречающие выхватывали своих, бурно радовались друг другу. Серёгин ждал. Глаза его теплели, ему казалось, он уже видел жену, вон она, в розовых брючках. Но «брючки» пробежали мимо  и повисли на сухой шее баскетболиста. По окончании парада прибывших Серёгину ничего не оставалось, как с колотящимся сердцем искать телефон.  
Женя откликнулась быстро и на вопрос мужа ответила радостным удивлением:
— Толяша, я в Вене ещё! Ты всё перепутал! Я прилечу через три дня. Вечером... попозже. Я смс-ку сброшу!
 — Погоди! Ты сегодня должна!.. Мы же вместе бронировали билеты. Я точно помню! Ты билет поменяла? Женя, зачем ты поменяла билет?
— Не выдумывай! Ты ошибся-ошибся-ошибся!  Скоро-скоро прилечу! Ну, потерпи ещё немного. Что тебе привезти за это? Толяшечке что привезти? — лепетала она фальшивым кукольным голосом.
— … что привезти?  Навигатор! — неожиданно для себя  бухнул Серёгин, сбросил звонок и тяжело зашагал прочь.
 
Прокомментировать
Необходимо авторизоваться или зарегистрироваться для участия в дискуссии.