Адрес редакции:
650000, г. Кемерово,
Советский проспект, 40.
ГУК "Кузбасский центр искусств"
Телефон: (3842) 36-85-14
e-mail: Этот адрес электронной почты защищен от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра.

Журнал писателей России "Огни Кузбасса" выходит благодаря поддержке Администрации Кемеровской области, Министерства культуры и национальной политики Кузбасса, Администрации города Кемерово 
и ЗАО "Стройсервис".


Дмитрий Воронин. Два рассказа

Рейтинг:   / 3
ПлохоОтлично 
ЖИЗНЬ И ПОХОРОНЫ БАБЫ НАСТИ
 
Вот и схоронили вчера бабу Настю. Честь по чести схоронили, уж она бы не обиделась. Отмаялась, бедная. Жила тяжело, а померла легко. Поутру за водой пошла да и упала у колодца. Сердце порвалось. Намучалось, ви-дать, сильно, накопило в себе разного, и доброго, конечно, но больше тяже-лого. А тяжелое-то поболе весит, да все откладывалось. Много скопилось.
К колодцу баба Настя пришла, заглянула в него, водицу светлую уви-дела, сердце возрадовалось водице той да и пожелало груз этот непомерный из себя выкинуть. Подпрыгнуло, ан вона что получилось – сильно, видать, подпрыгнуло, порвалось.
 Но все же тяжесть ушла вся, потому как в домо-вине лежала баба Настя добрая. Лицо светлое, как у той водицы. Будто в ра-дость был ей уход этот. 
Мало что хорошего она в этом мире видела. Пережито негожих денеч-ков столько, что и десятерым в жизни много бы показалось. С самых ранних годов на крестьянской работе. С петухами встанет, за полночь ляжет. Скоти-ну накорми, прибери, домашним на стол подай, в доме порядок наведи, на ферму сходи, постирай, огород прополи… И так целыми днями. Как белка в колесе.
Раненько и замуж пошла, думала освободиться малость от забот. Да и парень больно видный был, шутковать все любил. Обещал на руках всю жизнь носить. А стала Степановой женой – так всю жизнь и прошутковал, непутевым оказался. Молодым все по девкам бегал, а позже запил горькую да со скандалами. Уйти хотела, да куда там. Дети пошли: два сына, три доч-ки. Кому с таким привесом нужна?
А может, и нашла б кого, да на чад своих молиться стала. Думала, хоть к старости подмога. Эх, кабы знать! Добра и от них мало видела. С малых лет: «не хотим», «не будем», «некогда». Правда, еще словцо одно у всех лю-бимое было – «дай»: «Ма, дай поесть», «дай денег», «ма, дай поспать».
Пацаны – Сашка да Мишка – целыми днями где-то хулиганствовали. Только и слышно было от соседей: там куру придавили, там собаку прибили, там кошку подожгли. Баба Настя их и побьет когда, и пристыдит. А им все едино: «Что пристала?» И участковый, нет недели, чтоб не упрекнул: «Что ж ты, Настасья Ивановна, своих шалопаев не воспитываешь? Ох, пойдут они у тебя по кривой дорожке, наплачешься». 
Знал бы он, что и слез-то у нее уже не осталось. Уж все выплакала. Да вот жаловаться не приучена была, в себе все держала, в сердце откладывала. Только и скажет в ответ, как огрызнется: «А ты почто ко мне обращаешься, хозяину говори. У него времени поболе воспитывать их». Участковый только рукой махнет, – что, мол, с такой разговаривать.
Ему к голосу ее прислушаться или в глаза посмотреть – мольбы там сколько. Но он лицо официальное, не положено ему в душу заглядывать. Штраф там выписать, пристыдить прилюдно – это можно. А к Степке какой толк обращаться, хихикнет только в ответ: «А мне что? Матка есть. Может, он и не мой вовсе». И бочком, бочком – шнырк, и нет его. Вот уж право, од-но слово – хозяин. В доме палец о палец не ударит, только и видели его по другим хатам, где чего залатать, подштукатурить за стакан бормотухи. К се-бе в дом к вечеру приползет да со скандалом: «Жрать подавай, стерва немы-тая». И спать в сапожищах на кровать. Ох, сколько он ее кровушки испил, и все из сердечка норовил зачерпнуть. А оно не бездонное.
Последнее время Степан совсем опустился и в дому не бывал. Где вы-пьет, там и упадет. Баба Настя уже молилась, чтобы Бог его прибрал. Ан вон как вышло, – пережил ее, и за ней торопиться, видно, не собирается. Ничего Степку не берет: ни мороз трескучий, ни сырость болотная. Проспиртовал себя от всякой непогоды.
Вот так и жила баба Настя. Пришло время, – шалопаи за драчку с по-ножовщиной в тюрьму попали, девки одна за другой замуж вышли. Вот, ка-залось, и отдых тебе, Настасья Ивановна. Да не долог он был, отдых тот.
Верка на северах двойню родила, с мужиком что-то у нее не залади-лось. Ушел он от нее. Вот Верка и примчалась домой, уговорила мать годок девчонок у себя подержать, пока свое семейное счастье не восстановит. Уеха-ла и с концами, за все двенадцать лет только открытки к женскому дню сла-ла.
Поначалу баба Настя внучек назад хотела отправить, да потом при-выкла к ним, полюбила. И девчонки – Люда с Наташей – хорошими росли. Не в мать. В радость на старости лет, в радость, правда, сквозь слезы. Ан как не успеет поднять, помрет, что с ними станется? Болела душа, и сердце жа-лилось. А внучки помогали, добрые они. Видно, доброту-то эту баба Настя им всю отдала. Даже Степка при внучках помалкивал, побаивался, верно, их.
Вскоре сыны из тюрьмы вернулись. Но в дому не остались, нашли себе сожительниц и пьянствовали с ними день-деньской. Повадился к ним ходить и Степка. Пили да дрались. К матери только за едой, за деньгами являлись. Да и дочки, Светка да Томка, все помощи просили. Нет, не сладка была жизнь у бабы Насти. Вот и не выдержало сердечко.
На похороны собрались все, кроме Верки. Точный ее адрес никто не знал, потому не сообщили. Сыны по старой привычке заторопились копать могилку, будто и забыли, что это умерла их мать, а не чужой человек.
Степка, с утра пьяный, крутился между горницей, в которой лежала баба Настя, и кухней, постоянно причитая: «Да на кого ж ты нас покинула, красно солнышко, да как же мы тепереча без тебя?» - не забывая при этом время от времени прикладываться к бражной кружке. Томка и Светка хлопо-тали на кухне, покрикивали на отца: «Пьянь несчастная, до поминок утер-петь не мог».
– Да что вы, девки? Матка ж померла, в кои-то рази. Что ж, и помянуть уж нельзя? Грех такой на себя нельзя брать. И сами-то по рюмочке пропу-стили бы за упокой души, прости, Господи.
– Да помянем опосля. И ты поостерегись прикладываться, а то еще в ямину к ней свалишься. Вместях и захороним, – улыбнулась своей шутке Светка.
– Не боись, я как огурчик. Еще приложусь разок-другой и шабаш: до поминок ни-ни.
У гроба безутешно плакали Люда с Наташей, за ними стояли сожи-тельницы сынов, гладили их по головам и пришептывали нетрезвыми голо-сами:
– Ну, буде, буде. Чего нюни-то распустили? Бабка сырость не любила. Да вон и людям расстройство одно, ведь не вернешь ее уже.
К полудню приехал батюшка и стал отпевать бабу Настю. Людей в горнице скопилось – страсть. Некоторые собрались полюбопытствовать на батюшку и его работу. Батюшка обмахивал домовину кадилом и певческим голосом читал молитву за упокой. Сказав «Аминь!», он перекрестил правой рукой покойницу и вдруг вздрогнул, глаза у него расширились, нижняя че-люсть стала отвисать. Степка, повторяя все его движения, но левой рукой, завыл пьяным козлиным голосом: «Аллилуйя, аллилуйя, наша матка, улетай, аллилуйя, друга матка, прилетай», - при этом в такт притоптывал ногой. Народ ахнул. Кое-где послышались чертыханья и смех. Степку схватили под руки и утащили в другую комнату, откуда почти сразу послышался храп. Батюшка на кладбище идти отказался, злой от такого кощунства уехал.
Гроб на руках снесли на кладбище. Сыны, уже пьяные и грязные от налипшей на них глины, встретили бабу Настю с тихим подвыванием. Про-щались недолго. Наспех засыпали могилку землей и скорее в дом, – поми-нать. Соседи и прочий знакомый люд пображничали да и разошлись по до-мам, обсуждая и осуждая. Осталась самая родная родня. Выпили молча од-ну, другую, и тут Сашка затянул ни сначала и ни с конца: «На кого ж поки-нул, милый мой дедочек, На кого ж оставил сизый голубочек…»
Вдруг из другой комнаты раздался удар по полу, потом еще и еще. Вся родня бросилась к дверям. Степка заплетающимися ногами выдавал «рус-скую».
– Ну, батя, ну дает, а ну раз, еще раз! – под общий гогот зашумела Томка.
– Вы что ж ржете? Матка на столе лежит, а они ржут, – остановился Степка.
– Батя, схоронили уж! Пьянь ты несусветная, – расхохотался Мишка.
– Как схоронили? Без меня? – Степка бросился в горницу. – И впрямь нет. Ну, тогда помянем Настю, – и выпил стакан.
До поздней ночи пели и танцевали в доме у бабы Насти. Так что честь по чести схоронили и помянули сердечную. Не хуже, чем у других.
Как там тебе, Настасья Ивановна?
 
 
МИРОТВОРЕЦ
 
Утром колхозники по старой привычке собрались у конторы. Бабы визгливо бранились между собой, мужики, покуривая «Приму», пересмеива-лись, обсуждая государственные новости да вчерашние свои похождения.
– Костыль, а чё ты здесь делаешь? Ты ж вчерась уехать грозился.
– Куды это? – воровато улыбаясь, спросил щуплый рыжий мужичок.
– Как – куды, сербам помогать, забыл, что ли? – притворно удивля-лись мужики.
– Не помню такого.
– Не помнит он!.. Вчера вечером полдеревни взбаламутил, ходил, кри-чал, что, мол, поеду браткам православным подсоблю с Клинтоном разо-браться.
– Не может быть, – скромно зарделся Костыль.
– Не может быть!.. – co смехом передразнили его. – А кто с себя одежу срывал да в грудь колотил, – мол, всех к едреной матери перестреляю, и Клинтона, и Коля, и Ельцина, а сербов в обиду не дам, – мы, что ли?
– Да брешете вы всё, – отмахнулся Костыль. – Я вчера рано домой пришел.
– Шур, – окликнул Костылеву половину Васек, – твой говорит, что на-медни домой без проблем добрался.
– Убила бы гада ползучего! – раздалось в ответ из бабьей кучи. – Ал-каш недоделанный. Явился в одних трусах, еле на ногах держится да и орет: «Собирай меня, жена, в освободительную армию, повестку для меня из Кремля сегодня сообчили, что направляют меня на защиту Югославии! Так что собирай меня в путь-дорогу, закуски в мешок сложи, сальца там, лучку, огурчиков, хлебца и рублей сто на поездку давай. Еду я, жена, на войну, может, и не вернусь уж обратно, знать, судьба моя такая». Вот ведь какой Илья Муромец выискался!
Вокруг все грохнули хохотом.
– Ну а дальше? – подзуживали Шуру.
– А что дальше? Самой интересно стало, что дальше будет. Стою, мол-чу, а этот освободитель чокнутый распинается передо мной в одних трусах. Я, мол, не могу простить такой наглости импирилистам, отвечу на весь их наглеж со всей своей душевностью! Я им покажу русскую славу своих пред-ков, напомню, как братья-славяне их колотили, всё НАТО вздрогнет... Чего зеньки свои вылупил? Пусть все знают, какой ты дурак, – под оглушитель-ный смех набросилась на Костыля супружница. – Козел драный, вояка голо-задая, пьянь придурочная!
– Замолчи, змеюка! – взвился Костыль. – Будет брехать-то, вот погоди уже, дома поговорим.
– Нет уж, пусть все слушают, – отвернулась от мужа озлившаяся ба-бенка. – Ну вот, дальше – больше, расхрабрился совсем, кричит – баба, где мое оружие? Какое? – спрашиваю. Промычал что-то невнятное, – видно, со-ображал, а потом и заявляет: топор, мол, возьму – буду в горах партиза-нить, и нож – на разведку ходить. Спрашиваю, а как партизанить-то будешь? Отвечает: соберу по югославским деревням всех мужиков-колхозников, и уйдем, как Ковпак, в горы – эшелоны натовские подрывать и на их гарнизо-ны нападать, а там и наш десант с Лебедем подоспеет. Разгромим врага – и на Вашингтон, за Родину. Ну а дальше что? – интересуюсь. А дальше, зали-вает, Клинтона трибуналом судить будем, НАТО разгоним и Аляску назад себе заберем.
– Что ты брешешь, что брешешь? У, тварь, из ума совсем выжила! – побелел от злости Костыль.
Народ, хватаясь за бока, приседал, подпрыгивал и покачивался от без-удержного смеха.
– Костыль, помолчи! Шур, продолжай, не бойся!
– Ну вот, значит, как войну закончим, говорит, вернемся с победой до-мой. Ты, значит, Шур, всех в деревне собери, столы накрой, самогону по-больше навари, я речь толкать буду. Про что? – спрашиваю. Про войну и победу, про партизанов и трибунал, отвечает, про то, как дальше жить ста-нем. Ну и как, спрашиваю, жить дальше после всего этого с тобой придется?
Вокруг Шуры раздавались стоны и всхлипы, у баб кончились силы для смеха, мужики, окружавшие Костыля, икали и хрюкали. У многих из глаз катились слезы.
– Шурка, богом заклинаю!.. – приказывал опозоренный Костыль. – Что вы верите этой злобной дуре, не видите, что глумится она надо мной?! – заорал он на мужиков.
– Шурка, – давились слезами бабы, – про жизнь после победы расска-жи, каково нам в ней будет!
– Ну вот, я, значит, мешок в дорогу ему готовлю, а он стоит посередь кухни в одних трусах, руками размахивает и будущее мне расписывает, как тот Кашпировский.
– Ой, Шурка, ой, невмоготу уже! – взмолились бабы. – Ой, Костыль – предсказатель!
– Руками, значит, размахивает, дурак рыжий, мы, говорит, и тут поря-док наведем, когда возвернемся. Сразу, мол, как прилетим, – десант на Кремль сбросим, всех заарестуем и разберемся, кто там у них в предателях числится, кто нашу страну импирилистам продавал. Всех, кричит, в лагеря, на Колыму, в пожизненное заключение на хлеб и воду, а потом новую жизнь зачнем строить.
– Заткнись, убью! – рванулся Костыль к супруге, но тут же был пере-хвачен мужиками. – Всё равно убью! – дергался в их объятиях строитель но-вой жизни.
– Поди Клинтона убей, герой югославского народа! – огрызнулась Шурка. – Там тебя, поди, заждались, когда ты поезда под откос пускать начнешь.
– ...в горах! – грянули с новой силой мужики. – Давай, Шур, про счастливое будущее!
– Ну, я и говорю, запел, значит: Шур, колхозы восстановим, деньги во-время платить начнем, всех чиновников в районе в дерьмочисты переведем, а нашу бухгалтерию – им в помощники. Зарплату положим для них рублей в десять, доллар отменим и всех спекулянтов землю пахать пошлем. А сами в ихние дворцы вселимся – и на Kипр, в море купаться, каждую неделю на вы-ходные ездить будем.
– Ай да Костыль, ай да сукин сын! Небось дворец-то Березовского себе присмотрел, не больше и не меньше, а?
– Да идите вы... – слабо отбивался незадачливый партизан. – Нашли кого слушать.
– Продолжай, Шурка, – задергали бабы не на шутку разгорячившуюся жену героя.
– А чего продолжать, заканчивать пора! Я к этому времени мешок с продуктами ему собрала, протягиваю и говорю так жалостливо: «Вот, Ваня, харчи тебе на дорогу, паспорт там в тряпочку завернут. Всё, Ваня, иди от-сюда и без победы не возвращайся. Я тебя ждать буду».
– Ну а он что? – застонали бабы.
– А что? – уставился на меня, как баран, да как заорет: ты куда это, мол, меня гонишь? Я ему втолковываю: как – куда, в горы к сербам – эше-лоны подрывать, сам же собирался. Да?.. – удивляется. Забыл, видать, нача-ло разговора. Так, может, спрашивает, это до завтра отложить? Нет, отве-чаю, раз собрался, – иди. Да куда я на ночь глядя, кричит, и без одежды? Одежду, говорю, тебе в Югославии дадут, ты, мол, домой уже без одежды пришел, а ночью, продолжаю, добираться сподручней – никто тебя не заме-тит, когда через границы переходить станешь, да и сам говоришь: партиза-нить собрался, а партизаны только по ночам и орудуют.
– Врет! – забился в бессильной ярости Костыль.
– Не вру, вот те крест, – перекрестилась Шурка. – Заныл, значит, как я, мол, без денег, дай хоть сотню. Не, говорю, русские деньги тебе там ни к че-му, а долларов у меня отродясь не бывало. Ступай, говорю, Ваня, время не терпит, а то как не успеешь к сроку в горы прийти, до рассвета не управишь-ся, импирилисты перехватят, они ведь тоже не дураки, на разведку ходят, – закончила Шура.
– Не томи, рассказывай дальше, – загалдели вокруг.
– А всё.
– Как – всё?
– А так. Я ведь другой рукой уже скалку над головой занесла, он-то понял, что не шучу, и шмыгнул за двери. Я – дверь на крючок и спать. Вот сейчас только и встретились.
– Где ж ты, Костыль, был всю ночь? – повернулись к рыжему мужику сельчане. – К границе разведку делал, что ли?
– На сеновале спал, – уныло прохрипел Костыль. – Проснулся – ниче-го не помню, слез с сеновала, смотрю – одежда на заборе висит.
– Это я тебе вчера ее туда повесил, – засмеялся Васек, – когда ты ее по дороге разбрасывал.
– Не помню я ничего, – стыдливо оправдывался Костыль.
– Цирк с тобой да и только, – похлопывая Костыля по плечам, успока-ивались мужики. – То ты армян рвешься от землетрясения спасать, как напь-ешься, то Белый дом защищать, то в Чечню воевать, а теперь вот в Югосла-вию собрался. Клоун ты, Костыль.
– Так ведь душа у меня не на месте, – защищался сердобольный мужи-чок. – Как выпью, так всю эту несправедливость готов одним моментом из-ничтожить, а то ведь жить невозможно.
 
Прокомментировать
Необходимо авторизоваться или зарегистрироваться для участия в дискуссии.