Дом возвышался, точно крепость.

Хотя в нем было всего-то пять этажей, на фоне остальных приземистых, квадрат-ных, вросших окнами в тротуар, он казался "высоткой". Или нет, все-таки крепостью - величественной, мощной, даже грозной.

…Центр небольшого южного города был пыльным, зеленым и старинным. Его за-прещали застраивать новыми домами, разве что выдержанными в том же стиле, высо-той не больше трех этажей. Я потихоньку оторвалась от нашей шумной энергичной компании, свернула за угол – и растворилась в тихих малолюдных улицах. Грече-ская, Итальянская, Немецкая… 

Улица Контрабандистов – рассказывают, здесь до сих пор сохранились тайные ходы-выходы к морю, а в вечерней темноте на ней можно запросто заблудиться. Каждый кованый козырек, дверь, ворота, даже решетки на уз-ких окнах домов были причудливы и неповторимы. А еще повсюду лежали, сидели и стояли кошки, либо настоящие, разморенные жарой, либо настороженно и изящно за-стывшие - в глине или в металле.

Я заглядывала в приоткрытые ворота. Дворы оказались куда больше фасадов до-мов, тянулись чуть ли не на полквартала: многочисленные деревянные пристройки, лестницы, веранды. Белье на веревках. Клумбочки и клумбы с крупными южными цветами, названий которых я даже не знаю. Вьюны оплетали столбы и решетки ве-ранд густой, яркой массой, почти не колышущейся на сильном ветру… Я смущенно и рассеянно улыбалась хозяевам, посиживающим на скамейках и вынесенных из дома стульях, и возвращалась из дворовой тени на оглушающее солнце улиц.

Высоко в ясном – ни облачка! - небе созревал готовый к полету тополиный пух; не коробочки-клубки, как у нас на севере, а настоящие абажуры. Я представила, как один из них раскрывается над головой и накрывает пушисто-белым одеянием меня - снегурочку, заблудившуюся в лете… Одуряюще пахло акацией, просто физически ощущались сладкие желтые волны, испускаемые непривычно высокими деревьями.

Я шла, шла и шла. Заблудиться не боялась – по привычным масштабам город мал и несложен, тут ходит-то всего пара-тройка автобусов и трамваев. Выбрела к лестни-це, зигзагом идущей с холмов вниз, к деловитому шумному порту. Прошла мимо ку-пающейся в желтовато-зеленом море набережной с пестрыми зонтами столиков и за-горелыми уже (всего-то май месяц!) лицами и телами.

Разглядывала плитки у себя под ногами – кое-где ими, разноцветными, фигурными, были выложены причудливые медальоны со львами, гербами и каменными розами, посматривала по сторонам, наслаждаясь яркими красками фасадов и зелени.

И потому дом – серый, массивный, охвативший полукольцом, пожалуй, весь квар-тал  - возник передо мной неожиданно.

Дом возвышался крепостью. Дом внушал робость. Дом… выглядел домом, надеж-но скрывающим в своей каменной глубине, тайной сердцевине, нечто нежное и бес-ценное. Даже яркие пятна белья на балконах и выдуваемых сквозняком занавесок впе-чатления не смягчали – дом просто маскировался. Я заглянула в темный прохладный провал арки: глубокой, сыроватой, контуры серых плит кое-где подчеркивал темно-зеленый бархат мха. Казалось, порви шагом прозрачную ткань тени – и пересечешь некую тайную границу. Я невольно задержала дыхание…

Свет, цвет и звук обрушились на меня, как будто я шагнула на ярко освещенную сцену театра. Двор оказался просто огромным, окольцованный домом, точно при-родным утесом. Здесь, под его укрытием, цвели самые яркие цветы и самые зеленые в мире деревья – так показалось мне, ступившей из тени в ослепительное пространство двора. Народу было немного,  все-таки рабочий день в разгаре – дети, бабушки, мо-лодые мамы с колясками. И опять же кошки. Спящие, играющие, нехотя уступающие дорогу медленно едущим машинам.

Кодовые замки и домофоны на дверях подъездов отсутствовали. Да и сама дверь - легкая, фанерно-деревянная - просто привет из советского детства. Внутри было так же темно и прохладно, как перед этим - в арке. Скользя ладонью по гладким деревян-ным закругленным перилам, я поднялась по выщербленным ступеням на пару проле-тов. Посмотрела вверх – даже голова закружилась, словно я заглянула в глубокий колодец. Крепость–дом, что же ты прячешь?

Было очень тихо. Так тихо, что я даже вздрогнула, когда вдоль стены бесшумно скользнула еще одна обитательница дома. Кошка.

Казалось, кошка меня ожидает. Во всяком случае, она стояла на крыльце, подраги-вая задранным хвостом. Коротко мурлыкнула и, неспешно сбежав со ступеней, направилась к двухэтажному дому посредине двора. Самый обычный дом самой же обычной архитектуры – куб с плоской крышей. Кажется, даже не жилой, окна на вто-ром этаже забиты досками. Возле распахнутой входной двери – несколько вывесок разного формата и цвета. Я шла следом, разглядывая четкий черепаховый узор ко-шачьей шкурки – за таких кошек отдают большие деньги, а тут они просто дворо-вые…

Вывески на стене промелькнули мимо невнимательного взгляда. Магазин номер… МУ… городской клуб развития чего-то там… Я сделала круг по небольшому темно-му холлу: все двери закрыты, а ведущая на второй этаж еще и заколочена двумя дос-ками крест-накрест (но как-то неубедительно, точь-в-точь замок на двери в деревне, который бабушка навешивала перед тем, как пойти в магазин). Я даже подергала дос-ки на пробу. Те поддавались. Будь я ребенком, непременно бы проскользнула наверх, запретный плод сладок…

- Ох!

Мужчина, распахнувший створки двери небольшого магазинчика, оглянулся на мой испуганный возглас.

- Здравствуйте, вы к нам?

- Да вот… зашла…

Свет притягивал меня, словно ночного мотылька. Низкий порог, полукруглый при-лавок, занимающий чуть ли не весь магазин. Окна без занавесок. Белый и желтый цвет стен, темно-коричневый – прилавка и полок. Продавец (хозяин?) – лет тридцати, зе-леные глаза, темные волосы, резкий профиль - не обращая на меня внимания, разби-рал что-то на полке. И слава богу, а то как уставятся на единственного покупателя...

Я прилипла к прилавку. Карты, ракушки, тусклые монеты, деревянные резные фи-гурки, кусочки то ли разноцветных стекол, то ли камней, веточки окрашенных корал-лов… На стенах на специальных штырях висели металлические колокольчики всех размеров – вплоть, кажется, до корабельной рынды. Якоря тоже наличествовали, но, слава богу, сувенирных размеров. 

А еще тут были альбомы с марками. Я листала их; пахло пылью, кожей и старой бумагой; наслаждалась названиями стран, которые в детстве звучали как сказка. Бу-рунди, Шри-Ланка… Кажется, вот эти даже были у меня в альбоме!

- Нравятся? – Мужчина, поглядывая на меня, стирал пыль с гигантской раковины, лежавшей на подоконнике.

Я с легкой ностальгией закрыла альбом.

- Жаль, я уже не собираю марок.

Мужчина кивнул.

- Но может, вы собираете что-нибудь другое?

Я окинула взглядом прилавок. С удовольствием  бы здесь еще задержалась, но, по-хоже, пора и честь знать…

- Нет, ничего не собираю. До свидания.

- Каждый из нас что-нибудь да собирает, - сказал мужчина, листая тяжелый иллю-стрированный альбом. – Кто-то коллекционирует свои беды, кто-то разбитые сердца, кто-то минуты радости…

Я задержалась на пороге. Кажется, меня вовсе не вынуждают сделать покупку - ему просто захотелось поговорить. Надо же, философ!

- А что собираете вы?

- Редких посетителей.

Да уж, народу тут явно не густо!

- Жаль, что ваш магазинчик расположен в таком неудобном месте. Знаете, я ведь на вас наткнулась совершенно случайно. Просто зашла за кошкой…

Хозяин блеснул на меня взглядом.

- Вас привела кошка? Хорошая примета.

У него оказалась такая яркая и располагающая улыбка, что я невольно улыбнулась в ответ.

- Да у вас не город, а просто какой-то кошачий рай! Куда ни пойдешь, везде на них наткнешься…

- Не спешите, можете разглядывать витрину сколько угодно. Я же не говорил, что коллекционирую покупателей… А хотите чаю? Понравился наш город? – Он как-то вдруг оживился и заторопился.

- Да. Очень. В смысле хочу чай, и город – да, понравился.

Слово за слово - и мы с Димой неожиданно разговорились.

Я люблю старые городские дома. Не усадьбы или дворцы, просто построенные в позапрошлом и прошлом веке, одно- или многоэтажные - значения не имеет. В любом городе я нахожу такие улицы и брожу, широко раскрыв глаза, чтоб, не дай бог не упустить чего. Наверное, надо было стать архитектором, изучать все эти пилястры-карнизы-фонари, архитектурные стили, с первого взгляда угадывать десятилетие, в котором построен каждый конкретный дом. Но смогла бы я тогда просто смотреть с замиранием сердца и наслаждением? Да еще и наверняка проектировала бы здания типовой застройки – людям нужно дешевое и быстро строящееся жилье…

- Сейчас модно поворачиваться лицом к природе, стремиться вырваться из горо-да… А я вот до мозга костей горожанка. Знаете, я даже разговариваю с домами!

- Значит, вы коллекционируете дома? – уточнил Дима.

Я засмеялась.

- Да, в некотором роде! Кое-какие даже фотографирую.

- Тогда вам будет интересно это. - Он двинул по прилавку альбом. Я пролистнула тяжелые глянцевые страницы. Великолепные виды Парижа, Питера, Рима…

- А вы на мелочи не размениваетесь, коллекционируете целые города?

- В некотором роде, - повторил он мои слова. – Хотите, покажу вам город?

Дима смотрел на меня так внимательно, что казался напряженным.

- Я, в общем-то, уже многое видела.

- Да, кое-что вы видели, - согласился Дима. – Но я покажу вам свой город. Свои любимые места.

Ну, будем надеяться, что он не работает с преступной группой, заманивая и грабя беззащитных туристок. Чего у меня брать? Сотню в сумочке?

- Я… - Я нерешительно качнула этой самой сумочкой. – Я не знаю…

- Решайте. - Он выглянул в окошко. – Темнеет уже. Если не согласны, просто про-вожу вас до дома.

И правда, вечер уверенно наступал на разморенный солнцем город, обещая про-хладу и ровный ветер с моря. Да еще крупные яркие звезды и круглую, яркую, как прожектор, луну.

Я согласилась.

За исключением любви к старым домам человек я благоразумный и потому тут же отзвонилась друзьям, у которых остановилась. Мой добровольный проводник запи-рал свой магазинчик и посмеивался, слушая отчет с подробностями. 

- Надо было вам еще мой паспорт дать, чтобы вы зачитали им паспортные данные!

- Надо было, - согласилась я. – Куда идем?

- Выбирайте.

- Что выбирать? Сторону света?

- Дверь.

- Что?

Дима махнул рукой на освещенные тусклой лампочкой покрашенные синей краской двери.

- Это что, какой-то ритуал? –  спросила я подозрительно. А если он все-таки какая-нибудь… Синяя Борода и держит за этими дверями наивных, размякших на южном солнце туристок? Ведь кроме нас в доме никого… Хотя вон же, за распахнутой две-рью, смеются люди, кричат дети…

- Можно сказать и так, - согласился Дима. – Показываю я, а выбираете вы. Ну, не робейте, Настя!

Я совершила еще один круг почета по небольшому холлу, честно приглядываясь к дверям. Различались они только степенью отколупанности краски. Господи, ну что еще за игры!

- Вот эта, - ткнула в третью по счету. Надеюсь, не туалетную.

- Эта, - повторил Дима.

Я посторонилась, с подозрением наблюдая, как он подходит и берется за расша-танную ручку-скобу. Когда я пришла сюда, все двери были заперты, я подергала каждую. Дима сосредоточенно смотрел перед собой, словно прислушивался. Лицо его стало напряженным, почти осунувшимся от непонятного усилия. Что-то еле щелкнуло – с той стороны.

Опять эта его яркая улыбка – точно вспышка в тусклом свете холла.

- Отличный выбор, мадам!

Дима распахнул дверь, и мои волосы шевельнуло влажным порывом ветра. Я сде-лала шаг, еще шаг, переступила порог…

Пересекла границу.

Под ногами - плиты набережной. Море, звезды, далекие огни фонарей… смех вни-зу, на пляже.

Я оглянулась. Дима стоял рядом, дверь за его спиной – металлическая, еле разли-чимая в темноте в крутом склоне холма. Но ведь море же… море же осталось далеко, совсем в другой стороне… и где… где дом?

Дима смотрел на меня, слегка склонив голову, точно выслушивая все мои незадан-ные вопросы и предположения.

Повторил негромко:

- Хороший выбор. Твой выбор, Настя. Пройдемся?

 

Мы шли по длинной и теплой набережной… Плиты под ногами реальны… Смотре-ли, как внизу, на песке танцует пестрая веселая толпа… Рука, поддерживающая мой локоть, реальна… Свернули на идущую вверх мощеную булыжниками улочку с ко-ваными старинными фонарями, побрели по тихому сонному городу, заглядывая в тепло светящиеся окна… Реально, реально, все реально.

Дима проводил меня до дому.

- Придешь завтра?

- Приду.

Быстрое прикосновение к руке, улыбка, эхо удаляющихся шагов. Под фонарем уверенно кружилась мошкара. Все, все реально.

 

Сон, поняла я, проснувшись.

Сон, отмахивалась во время трудового дня от наплывающих воспоминаний.

Сон, твердила упрямо, подходя к "крепости".

И только увидев улыбку Димы, поняла, что сном было не все. И он при виде меня, кажется, вздохнул с облегчением - неужели тоже думал, что я ему приморочилась?

 

Заказчики были деловиты, но снисходительны: на сегодня хватит, мы все понимаем, море, солнце, бегите, развлекайтесь, отдыхайте… Крутите романы, добавляли они про себя.

Роман закрутился. Правда, даже не знаю, с кем – с Димой? С городом?

Я открывала – выбирала – каждый день новую дверь.

Часы на высокой башне. Старая ратуша. Солнце бросает разноцветные брызги в стекла витражей.

- Дим, этот город… он вообще существует?

- Конечно, существует.

- На самом деле?

Плывущие по реке гондолы – по реке или все-таки по небу? Звезды вверху и внизу одинаково ярки и золотисты… Одинаково влажно мерцают.

- На самом деле. Наши воспоминания…

Лабиринт узких мощеных булыжником улиц. Эхо наших шагов. Крепостной зубец над густо-синим морем.

- Сны…

Фонтаны. Целая улица фонтанов. Недействующие, с накиданными на дно монетка-ми на счастье. Работающие: перья воды; прозрачные потоки, текущие по разноцвет-ным плитам; сплетающиеся струи, танцующие, играющие с высотой, цветом. И с нами.

- Наши мечты…

Когда я выбрала заколоченную дверь на второй этаж, Дима впервые меня поцело-вал.

Не там, конечно.

Мы шагнули из двери на террасу: город раскинулся перед нами в бархатной шка-тулке ночи, точно сверкающий драгоценный камень; было непонятно, где он перехо-дит в море, где море прорастает в небо.

- Как красиво!

Дима казался таким же завороженным, как и я. Долго смотрел, стоя со мной рука об руку. А потом повернулся ко мне и сказал серьезно:

- Спасибо.

- За что? Это же твой город!

- Без тебя я здесь никогда не был. Ты мне это показала. Так что теперь это и твой город.

И поцеловал меня.

 

Он же первый напомнил мне об отъезде:

- Не уезжай.

Был пятый день в городе. Мы лежали у моря – плиты, накопившие солнечное теп-ло, щедро делились им на закате.

- Не уеду пока, - лениво отозвалась я. – Еще целых три дня.

Дима молчал долго.

А на прощание повторил:

- Не уезжай.

Ехать, действительно, особой необходимости не было, можно было созвониться, выпросить отпуск…

Но я неожиданно очнулась. Откуда-то появилось странное ощущение, что каждый раз, когда я выбираю дверь, я оставляю за ней кусочек себя. Сияющий драгоценный кусочек - то ли души, то ли чувств, то ли старого увлекательного сна. Дима делился со мной, но ведь и я делилась с ним: может, мечтами, может, собой? А вдруг однажды окажется, что я осталась здесь вся, без остатка, что я никогда уже не стану целой и не смогу жить… без Города? Без Димы?

Слишком быстро, слишком много. Слишком серьезно.

Я запаниковала.

Надо уехать – хотя бы на время.

Понять, разобраться.

А он открывал и открывал передо мной новые двери. И уже не просил – просто смотрел на меня, как будто запоминал. Как будто прощался.

Словно я умирала – день за днем.

Это очень раздражало: ведь между нами же всего сутки на поезде, я буду приез-жать…

Он качнул головой.

- Ты не приедешь.

- Не приеду, если ты так хочешь! – взвилась я.

 

В последний вечер он сидел на ступенях магазинчика. Ждал меня.

- Ну что? – неловко сказала я под его молчаливым взглядом. – Прогуляемся напо-следок?

Дима опустил глаза и поднялся. Сказал негромко - привычное:

- Выбирай. 

- Вот эта.

Дима наклонил голову, словно прислушиваясь к тому, что происходит за дверью. Мне казалось - или он открывал двери все с большим и большим трудом?

Оглянулся через плечо.

- Твой выбор, Настя.

И дернул ручку. Я вышла на свет и ошеломленно застыла. Свет был серый. Серый, тусклый. Огромный пустой двор. Не пустой – заваленный мусором, битыми кирпича-ми, обвалившимися плитами. Дом все еще стоял, но крепость уже пала: темные прова-лы окон, серые плиты сорваны, под ними – бесстыдно обнаженные черные кирпичи – как уродливый шрам на лице от ожога. Дом сдался, потеряв свою сердцевину.

Я резко обернулась

- Что это?! Что случилось?

Дима неподвижно стоял в дверях единственной уцелевшей стены; с неба падал то ли серый снег, то ли пепел, припорошивал волосы сединой. Глаза его тоже казались се-рыми. Как будто вылиняли.

- Ты выбрала дверь, - сказал он негромко.

- Я ошиблась!

Я вбежала обратно, потянула за собой Диму: тот нехотя, тяжело поддался, точно не хотел уходить из разрушенного двора.

- Открой вот эту!

Тусклое низкое небо, море бьет, подмывает набережную – бетон под ногами сотря-сается и дрожит от мощных гневных ударов. Проржавевшие перила прогнуты и ви-сят, поваленный фонарь макушкой-плафоном зарылся в песок пляжа. Впрочем, и пляжа-то считай нет – его проглотило море…

- Я ошиблась! – прокричала я сквозь рокот. Дима молча кивнул и первым шагнул за порог ржавой, повисшей на одной петле двери.

Я была беспощадна. Я заставляла открывать его все новые и новые двери – и те, где мы с ним были вместе, и те, за которыми я побывать не успела.

Везде было одно и то же. Серость. Разрушение. Глухие промышленные стены без окон. Старые бараки. Заросшие крапивой остовы домов.

Наш город умирал.

Я не замечала, каких усилий все это стоило Диме – пока не потребовала открыть двери, ведущие на второй этаж.

Дима прислонился к стене и качнул головой.

- Нет. Все. Я больше не могу…

- А я – могу! – крикнула я в его серое при тусклом свете лицо, рванула на себя пе-рекрещенные доски, створки дверей распахнулись вместе с ними. Я взлетела на вто-рой этаж.

Под ногами скрипели осколки стекла, ныли старые, облезшие доски пола. Полу-обрушившийся балкон. Затхлость. Пыль. Здесь никто не бывал уже очень давно.

Дима сидел на ступенях крыльца. Я спустилась к нему.

- И что, это – всё?

- Да. Всё. - Дима не повернул головы. - Магазин закрывается.

 

Он даже не обнял меня на прощание. Просто встал и ушел, растворился в сладко пахнущей южной ночи. Он не пришел провожать меня на вокзал, хотя знал, во сколь-ко уходит мой поезд. А мы ехали на север, и, вопреки всем законам природы, нас встречала осень. Серая. Холодная. Промозглая.

 

Через пару недель я позвонила знакомым, попросила найти тот дом и магазинчик, передать хозяину мой телефон и адрес электронки. Дом они нашли, но дверь оказа-лась приколочена к косякам, наглухо.

А магазин, по словам жильцов, не работает уже давным-давно…

 

Никто из старожилов не помнил такого холодного лета.

В июне желтели и падали листья.

В июле пошел снег.

 

Я люблю старые городские дома. Я все еще разговариваю с ними. Но часто щеко-чет сердце и память воспоминание – о том, что я видела когда-то. Где-то. Скорее все-го, во сне.

Дежавю называется…

А еще я сегодня увидела идущую по коридору офиса кошку. Кошка была обычной, городской, обычного же пятнистого окраса. Независимо подняв хвост, она проше-ствовала вдоль стены и исчезла за неприметной дверью. Я ошарашила своего важного собеседника тем, что повернулась к нему спиной и устремилась вслед за кошкой.

Шаг. Еще шаг. Коснуться ручки, медленно повернуть…

Швабры.

Тряпки.

Ведра.

Кошка, недовольная тем, что обнаружили ее маленькое убежище, вопросительно мяукнула. Я прикрыла дверь и повернулась к прерванному на полуслове собеседни-ку, изобразив на лице улыбку. Надеюсь, ослепительную.

- Извините, так на чем мы остановились?

 

Но знаете, что?

Я теперь всегда буду открывать двери. Может быть, однажды я выберу, найду ту и увижу часы на тающей в ясном небе высокой башне и зубец дома-крепости. Услышу шум моря.

И темноволосый мужчина вскинет голову и блеснет мне навстречу яркой улыбкой.

Надо только выбрать.