Испытание женщиной. Маленькая повесть.

Рейтинг:   / 3

ПлохоОтлично 

Подробности

Категория: Проза

Автор: Виталий Снежин

Просмотров: 5282

2007 год, Выпуск № 5

Беллетрист Федор Иноземцев был человеком нежным. Пожалуй, он был одним из самых нежных людей своего времени. Другое дело, что нежность эта была незаметна (на лице Федора, например, не было никакой нежности, а было, наоборот, выражение злости и загнанности). Она залегала на большой глубине, пребывала в голубых лакунах его души в сжиженном состоянии. И только когда он засыпал в своей односпальной кровати, поджав к животу колени и, прикрыв обеими руками голову, нежность тайком проникала в его сознание, заполняла его от пяток до макушки.

Теперь был как раз такой момент. Федор спал в кресле под горящими от дневного солнца занавесками. С губ его не сходила улыбка, под веками бродили глазные яблоки, перелистывая картинки сна. Федору снилась эскимоска в легкой песцовой шубке. Она танцевала, она дразнила Федора, не даваясь ему в руки: то вертелась перед ним пушистой юлой, притопывая босыми пятками, то наклонялась к нему близко-близко, и глаза ее – черные звезды – вспыхивали призывным светом, то вдруг, тряхнув тяжелой смоляной челкой, отстранялась назад и беззвучно хохотала, закидывая кверху скуластое личико. При этом острые костяные бусы, лежащие рядами на ее смуглой груди, поднимались и ощетинивались, словно снежные жабры.

Сон был вещий: с девушками Федору не везло. Не только во сне, но и в дневной яви девушки старались держаться от беллетриста Иноземцева подальше. Почему – неизвестно. Может быть, потому, что беллетристом его никто еще по-настоящему не признал (кроме, может быть, местной газеты, выпустившей двусмысленную рецензию на его рукопись). А может, потому, что был он хмур и молчалив, и в глазах у него то и дело проступала хрустальная грусть, за которой девушки сердцем чувствовали человека-призрака, стеклянную и ненадежную фантазию. Последнюю минуту сна Федор думал именно об этом: никогда, никогда не уловить ему этого проворного зверька, эту пушистую мечту по имени женщина, никогда...

Федор проснулся, словно и не спал, просто перед глазами сменили кадр – улетела в даль эскимоска, растаял шлейф его нежности. Солнце уже опустилось за крышу соседнего дома, и с запада на полнеба растянулась серая пелена циклона. Во дворе гулял ветер. Постукивал жестяной подоконник, бумажный мусор взвивался протуберанцами над мусорными баками, две точеные красотки никак не могли одолеть встречный поток воздуха в расщелине домов, попеременно хватались то за шляпки, то за трепещущие подолы юбок. Слава богу, подоспели молодые люди, сидевшие до этого на скамейке. Взяв барышень под руки, они пошли уже вчетвером.

«Вот умеют же они как-то это делать, – изнывая темной завистью, думал Федор. – Некоторым жизнь дается, как костюм, сшитый на заказ: бери и пользуйся, и в каждом кармане у тебя уже лежит по удовольствию».

Наверное, он был сам виноват. Он просто вовремя не разгадал главный незатейливый секрет этой жизни. Должна быть какая-то совсем простая и уютная формула, всего несколько переменных: свежие простыни на широком супружеском ложе, шипение сковороды на кухонной плите, радостный топот детских ножек в прихожей... Но как это устроить, как извлечь эти милые домашние всем понятные обстоятельства из мутного течения ежедневной жизни? И потом: можно ли в самом деле этим жить? За тридцать лет он так и не сумел во всем этом разобраться. А теперь уже, пожалуй, и поздно, – жизнь не удалась, жизнь застряла в темном углу.

Эта мысль спросонок была особенно невыносима. Чувствуя, как надвигается волна черноты, душевной немочи, Федор поднялся с кресла и, одолевая слабость в ногах, пошел к комоду. Пузырек с транквилизаторами – последний и самый верный друг, ожидал его в аптечке. Федор проглотил пару таблеток, запил их глотком холодного чая. Только теперь он вспомнил, что его разбудило. Компьютер. Нежный звоночек электронной почты. Кто-то еще помнит о нем, кому-то еще есть до него дело.

Три аккуратных конвертика улыбались ему с монитора васильковыми улыбками.

В первом письме Федору предлагалось стать владельцем пластиковой карты. С редким бездушием и занудством банковский клерк описывал все пластиковые блага, которые прольются на голову Федора, если он, разумеется, не откажется от собственного счастья. Во втором письме ему очередной раз отказывали в публикации: его рассказы, увы, не вполне соответствовали редакционной политике журнала. В качестве компенсации, ему предлагалось оформить подписку на этот самый журнал. От такой почты на душе стало совсем тошно. Все хотели пользоваться им, и никто не хотел его любить. Обычная история. Такая обычная, что хотелось повеситься.

Преодолевая отвращение, Федор распечатал последний третий конверт.

Прогноз погоды от нанокорпорации  «АФРОДИТА»

«Драгоценный наш друг и товарищ!

Позволь поздравить тебя с тихим угасанием еще одного чудесного майского дня. Сегодня в нашем городе двадцать два градуса тепла. Легкий юго-восточный ветерок разносит по паркам и скверам аромат цветущей черемухи, развивает кудри восхитительных женщин, гуляющих по центральной набережной.

Ночью ожидается похолодание и усиление ветра. Но какая сегодня будет Луна!.. Знатоки говорят, что это лучшая ночь для романтических свиданий и нежных встреч с возлюбленными.

Мы надеемся, что твоя возлюбленная уже готовится к вашей встрече. В таком случае нам остается только поздравить тебя и удалиться. Если же до сих пор ты не выбрал себе спутницу сердца, – просто нажми на эту маленькую незабудку. Все остальное сделает для тебя «Афродита».

P.S. Ничего человеческого. Только мечта и сказочные технологии.

На этом письмо заканчивалось.

Несколько минут он смотрел на экран, чувствуя, как искушение борется в нем с природной подозрительностью. Нанокорпорация – это, пожалуй, слишком. С другой стороны, они там делают фантастические вещи. И вот это «ничего человеческого» – очень подкупает. Почему бы и нет? В конце концов, хоть кто-то проявляет о нем заботу.

Федор кликнул незабудку с такой силой, как будто хотел вырвать ее с корнем.

Он не думал, что все пойдет так быстро. Но уже этим вечером случилось еще одно занятное событие.

Два великолепно сложенных молодых человека в белоснежных медицинских халатах возникли на пороге его квартиры. Не слишком интересуясь мнением Федора, они уложили его на кровать. Затем, блистая дорогими зубами и проявляя чудеса проворства, они налепили на него несколько датчиков: два под сердце и по одному на каждую конечность. В довершении всего, его голову поместили в огромный железный куб, остро пахнущий девичьими духами (Федор невольно представил себе кудрявую головку, побывавшую здесь до него). Он ощутил легкий укол в висок, потом что-то вибрирующее уперлось в затылок, в глазах у него поплыли цветные картинки, и сам он, кувыркаясь, полетел в зудящую мглу.

По-видимому, процедура закончилась вполне успешно. Во всяком случае, когда Федор очнулся, – на небе высыпали первые звезды, – молодые люди уже защелкивали свои чемоданчики и улыбались ему с выражением хищного удовлетворения, точь в точь, как коты, поймавшие и сожравшие крупную мышь. Сам Федор, напротив, ощущал только опустошенность и грусть. У него было такое чувство, как будто он только что смотрел сон потрясающей красоты и правдивости, и в самую последнюю минуту, когда должны были пролиться золотые слезы просветления, кто-то грубо выключил свет.

Перед тем, как лечь спать, он посмотрел на звезды. Ничего не изменилось. Созвездие Мужского Одиночества по-прежнему занимало всю видимую часть ночной Вселенной.

Прошло две недели. Это происшествие уже стало уплывать на край его сознания.

Но однажды, в три часа ночи в дверь постучали...

2

Долой притворство!.. Сначала я хотел рассказать эту историю, спрятавшись за маской литературного героя. Я думал, что под личиной анонима, мне будет проще обеспечить свою безопасность и безопасность женщин, которые мне дороги. Но сегодня, рассудив здраво, я принял другое решение.

Жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее на малодушные игры в жмурки. Поэтому, сегодня я говорю всем, кто держит в руках эту книгу: я Федор Иноземцев лично пережил все, о чем собираюсь рассказать, и отвечаю своим именем за каждое слово этой истории. Если кто-то захочет отомстить мне, – что ж, – имеете право. Только не торопитесь. Посмотрите на это дело со стороны Вечности. Кто знает, пройдет время, и может однажды, воскреснув из мертвых, мы пожмем друг другу руку.

Итак... В три часа ночи в дверь постучали.

Несколько секунд я сидел на кровати, со страхом соображая, кто бы это мог быть. Потом вспомнил. Приблизившись на цыпочках к двери, посмотрел в глазок. Так и есть: за дверью стоял озабоченного вида мужчина лет пятидесяти; на нем был дорогой костюм, золотое пенсне, в руках – продолговатый около двух метров футляр, отдаленно напоминавший морскую раковину. Меня предупреждали, что все будет именно так: костюм, футляр, золотое пенсне. Но одно дело – выслушивать чужую историю, и совсем другое – топтаться босым у порога, когда в дверь стучится сама Судьба... Стук повторился. Нужно было решаться. Была еще последняя возможность повернуть назад, отменить, отказаться. Несколько раз пальцы мои ложились на дверную задвижку и снова повисали в воздухе.

Когда постучали в третий раз, я открыл дверь.

Незнакомец шагнул внутрь широким танцевальным шагом, ловко, точно с партнершей, обогнул с футляром дверной косяк, остановился напротив Федора, сияя профессиональной улыбкой:

– Федор Иноземцев?

– Так точно.

– Курьер Меркурьев. Сожалею, что не могу подать вам руки... Почему у вас так темно?

Мои попытки включить свет ни к чему не привели. (Теперь я думаю, что это была одна из их проделок). Пришлось зажечь несколько свечей в коридоре и в комнате. Но, в конце концов, так даже лучше – он не сразу разглядит мой страх. Валкой пингвиньей походкой курьер продвинулся внутрь комнаты, покрутился на месте, потом решительно подошел к письменному столу и водрузил футляр между настольной лампой и кипой рукописей; несколько верхних листков спланировало на пол. Отступив на шаг, он полюбовался своей работой:

– По-моему, хорошо.

– Что хорошо?

– Все хорошо... Но не будем отвлекаться. Для начала, хотелось бы вам объяснить суть происходящего.

– Суть?

– Да, самую суть.

Он снял пиджак и повесил его на стул.

– Многие думают, что женщина нашей мечты – это сказка для взрослых, что-то такое, живущее на облаках...

Курьер деловито щелкнул запонками и принялся укатывать рукава.

– И они по-своему правы. Кто имел дело с женщинами, хорошо усвоил этот урок: вы смотрите на женщину с десяти шагов, и она кажется вам ангелом, который спустился за вами с неба. Потом вы берете ее за руку и понимаете, что всего лишь крепче стали стоять на ногах. Наконец, вы просыпаетесь с ней утром в одной постели и чувствуете, что угодили в такие топи и хляби, откуда никто никогда не выбирался. Вам понятна моя мысль?

Я неопределенно кивнул, не смея оторвать взгляда от футляра.

– Всегда один и тот же сюжет – царь Мидас наоборот: вы тянетесь к золоту, но едва берете его в руки, оно превращается в хлам. Женщина разочаровывает, она всегда, абсолютно всегда обманывает наши надежды. В ста случаях из ста. Не верьте болтовне о счастливцах, нашедших свою половину. Все это истории о том, как некое вьючное животное смирилось со своими мозолями или полностью потеряло чувствительность. Но те, кто еще жив и чуток, обязательно скажут вам: не верьте! – такова природа земной женщины: какую струну ни возьми, в конце обязательно будет фальшивый звук.

Оказалось, что футляр еще покрыт прозрачной оболочкой. Курьер ловко надорвал ее где-то снизу, потом потянул с торца, и она с шуршанием слезла с корпуса, точно кожа змеи.

– Впрочем, я здесь не для того, чтобы бередить ваши раны, – даже совсем наоборот. Я только хотел сказать, что там, где мы всегда искали выход мы всегда находили тупик. Ни одна женщина не рождена для того, чтобы соответствовать нашим ожиданиям, или, скажем, утолять наши печали. Так было с библейских времен, тысячи лет, ровно до того момента, когда руководителя нашей Корпорации мистера Арчибальда осенила эта изумительная идея.

– Какая идея?

– Идея очень проста... Каждый мужчина имеет право на женщину своей мечты.

– Хорошая идея.

– Очень хорошая.

– А откуда вы знаете о моей мечте?

– Это наша работа. Пусть это будет нескромно, но я скажу: мы знаем о вашей мечте больше вас самих. Мы слишком долго ощупывали вашу душу, мы заглянули в ваше сердце так глубоко, как только это возможно. Корпорация сродни сказочной роженице: то, что было лишь призраком мужских бессонниц, томлением сердца – становится кровью и плотью... Ага, чуть не забыл...

Он извлек из шуршащей оболочки несколько белоснежных листков бумаги.

– Распишитесь, пожалуйста, вот здесь.

– Что это?

– Контракт. Услуга оплачена, обязательства сторон исполнены.

Я качнулся на ватных ногах к протянутой ручке, но, в последний момент овладел собой:

– Мне хотелось бы взглянуть.

– О, разумеется!

Деликатно ступая на коротеньких ножках, курьер приблизился к футляру. Первым делом он добавил свечей, расставив их по периметру, потом распустил пару золоченых ремешков, скреплявших корпус и, с величайшей осторожностью, приподнял длинную выпуклую крышку. Обернувшись, он одним глазом поманил меня к себе.

Само движение к открытому футляру стало испытанием. Сердце стучало так, что отдавало в височных костях. И еще была мысль: вот сейчас резко повернуть направо в коридор, потом на лестницу, посильней хлопнуть дверью, чтобы не сразу открыл, а там уже вольный ветер, бегущие фонари – лови нас тогда!..

Я подошел к футляру и заглянул внутрь.

3

На дне футляра лежала молодая женщина. Стройная, худощавая, бледная до костной синевы. На ней были темные туфли и ночная рубашка алого шелка. Рубашка начиналась прямо от острых коленок, и, на талии, была перехвачена широкой лентой с огромным бантом. Вверху она заканчивалась глубоким кружевным вырезом на груди, узкими бридочками, впившимися в точеные мраморные плечи. Даже в желтых отсветах свечи белизна ее тела поражала – спящий подросток, мраморный ангел, ледяная непорочность. Темная челка с двумя молочными клиньями покатого лба. От нее веяло холодом и слабым запахом ландыша – красивая, холодная, чужая.

– Это она? – спросил я шепотом.

– Она, – так же шепотом ответил курьер. – У вас отменный вкус: сто пятьдесят фунтов чистейшей грации!

– Почему она такая?...

– Простите?

– Словно замерзшее молоко. Мне кажется, если ее потрогать...

– О, нет, нет! Трогать мы ее пока не будем. Барышня недавно пережила абсолютный ноль: минус двести семьдесят два градуса по Цельсию. Наберитесь терпения, она вот-вот оттает.

Я снова склонился над футляром. Снегурочка действительно оттаивала на глазах. Ее гипсовая бледность (теперь это стало заметно), оказалась всего лишь тонким слоем изморози. Комнатный воздух, а может быть, и ее собственное тепло, на глазах превращали снежный покров в блестящую ледяную кожицу. С кончика носа в ложбинку съехала большая капля, потом еще одна; перламутровое озерцо, переполнившись, соскользнуло вниз по щеке. Блестящий след на щеке загорелся живым телесным румянцем.

– Господи! – опять восторженно зашипел у самого уха курьер: – Юная богиня! Да вы просто счастливчик, мой дорогой. Хотел бы я, чтобы у меня хотя бы раз вышло что-нибудь подобное!

Я и сам уже видел, что женщина была хороша. Точеное детское ушко, простодушно выглядывающее из-под темной волны волос, милое сусликовое выражение рта, – не улыбка, не печаль, скорее чувственность, готовность подчиниться, стать тем, что ищет в ней мужчина. Тихая нежность спящих ресниц. Обещание. Загадка. Признание в верности... (Голова у меня закружилась). Ночная рубашка на ней намокла и потемнела, отчего все ее легкое упругое тело словно бы подалось вперед. Такую женщину хорошо взять на руки. Не то слово, хорошо – умопомрачительно!

– Она скоро проснется, – проговорил курьер. – Я начинаю чувствовать себя лишним. Давайте закончим с бумагами.

– Еще минутку... Хотелось бы побольше света.

Пока он передвигал свечи поближе к футляру, я не отводил глаз от женщины. Вот ведь как бывает: не было, не было, и вдруг есть. И какая! Неужели все это одна технология, лабораторный экземпляр?

– Как вам это удалось? – не удержался я от вопроса.

– Мне? Да бог с вами – это вам удалось... Вы что же думаете, что Корпорация склеивает суженых по лекалам мужских журналов? Хороши бы мы были... Нет, мой милый, все эти визуальные прелести: павлиньи перья, фиалковые очи, титановые бюсты, – все это забавы для престарелых подростков. «Афродита» не торгует упаковкой, «Афродита» доставляет вам женщину из вашей самой глубокой глубины, из душевной сердцевины. Суженая – это самая соль, так сказать, квинтэссенция тайных мужских ожиданий.

Курьер поставил последнюю свечу рядом с футляром. Теперь свет проник глубоко внутрь, освещая каждую складку на рубашке женщины.

– В некотором смысле она ваша дочь. То есть я хотел сказать – ваше дитя, давно томящаяся в темных водах души. Корпорация, я бы сравнил ее с волшебником-акушером, лишь помогает родиться тому, что уже созрело: аккуратно накладывает щипчики, аккуратно тянет за головку – и ах! – наше сокровище у нас в руках.

Он склонился над суженой, вероятно для того, чтобы поправить складки праздничного банта и завис над ней так надолго, что я, в конце концов, почувствовал отчетливый укол ревности. Пора уже было провожать этого восторженного женолюба. Не хватало еще, чтобы, проснувшись, открыв глаза, она увидела перед собой его умильную физиономию.

– Ну вот и все, – отстранившись, наконец, от суженой, он вытер руки носовым платком и полез в карман за бумагами. Какая-то едва уловимая фальшь появилась в его улыбочке.

– Надеюсь, у вас не будет претензий к Корпорации?

Я согласно кивнул: «Не будет».

– Тогда покончим с формальностями.

Полистав бумаги, он нашел нужную страницу, поставил галочку, хмыкнул, потом, с каким-то новым выражением озабоченности вновь нагнулся над женщиной. Его навязчивый интерес начинал выходить за рамки приличий. В какой-то момент мне захотелось взять его за ворот пиджака и проводить за дверь.

Но что означало это новое выражение на его физиономии? Похоже, произошло что-то непредвиденное.

Я шагнул к футляру и, не обращая внимания на неуклюжие попытки курьера заслонить от меня суженую, сначала бумагами, потом широкой фалдой пиджака, и добрался до изголовья.

В ярких пляшущих отсветах четырех свечей женщина была великолепна. Ничего от мраморной холодности; казалось, она лишь на минуту легла отдохнуть, мечтательно прикрыла глаза. Та же детская покатость лба, та же сусликовая улыбка, но дальше... Дальше открывалось ужасное: через всю грудь суженой, словно след от ногтя, тянулась тонкая багровая полоса. Царапина начиналась под ключицей, шла наискосок, на левую грудь и обрывалась под алым лифом ночной рубашки.

Я не верил своим глазам:

– Что это?

– Где? – Курьер сделал круглые глаза.

– Вот тут. Что это за царапина?

– Царапина? Где вы нашли царапину?

Курьер вслед за мной склонился над суженой. Вся сладость и респектабельность моментально слетела с его физиономии. Во всем его облике появилось что-то от матерого рыночного торговца:

– Вот эта?.. Ну да: допустим. Допустим царапина. И что же из того?

– Послушайте!.. – горло перехватила судорога, и я не мог выговорить ни слова.

– Минуту. – Он сделал казенную физиономию и вынул из кармана рубашки крошечный телефон. – Я должен позвонить.

Он выскочил в коридор и пару минут топал по половицам, чертыхаясь и вскрикивая. Я стоял неподвижно, стараясь не глядеть на суженую. Минуты тянулись бесконечно, как ленточные черви.

– Никто не отвечает, – сказал он, вернувшись.

– Тогда вы мне скажите.

– А что тут говорить. Я вас кажется предупредил: Корпорация ничего не добавляет от себя... Или может вы думаете – это я ее поцарапал?

– А кто?!..

– Кто?.. А кто, по-вашему, сделал вот это? – курьер, уже без всякого стеснения ткнул пальцем в суженую.

Я взглянул в указанном направлении и ощутил прилив обморочной тошноты: на шее суженой, в самом нежном месте, рядом с розовым детским кадычком медленно проступал, расползался в стороны ядовито-лиловый кровоподтек. Второй такой же кровоподтек, – не понимаю, как я его не заметил сразу, – зловеще расцветал в подключичной ямке. Он был еще более откровенным: отпечатки зубов – двух крупных мужских резцов – так глубоко врезались в кожу, что образовалась узкая запекшаяся ранка... Суженая менялась на глазах.

С обреченностью приговоренного к казни я смотрел, как на ее теле, один за другим проступают чудовищные знаки: несколько белесых шрамов, змеясь и разветвляясь, потянулись по плечу и предплечью, словно следы какой-то изощренной пытки, еще один такой же шрам пересек щеку суженой и линию рта, отчего на верхней губе появился ущерб – хищная зазубринка, невыносимая на лице молодой женщины. Нижняя губа кровоточила свежей раной...

В голове у меня помутилось.

В сущности, он был совсем тщедушный, этот курьер Меркурьев, – не в силах больше смотреть на суженую, я переключился на курьера, – наверное, хватило бы одного раза: с размаху приложить его о стенку, очки, конечно, разобьются, но потом можно аккуратно подмести щеткой. Или лучше свернуть ему шею, схватить его, когда он кинется к двери, подмять его под себя, переломить пополам, – похоже, он из той хрупкой породы с сухой тростиной вместо позвоночника...

Кажется, он прочитал мои мысли: отступил на пару шагов назад (совсем не в ту сторону, куда следовало, теперь я легко мог отрезать его от двери), нахохлился, всем своим видом давая понять, что так просто его не возьмешь.

– Мне очень жаль, что все так вышло, Корпорация, разумеется, скорбит вместе с вами... Однако вы должны понимать, что Корпорация ни в коем случае не несет ответственности...

– Заткнитесь!

Я загородил проход, спиной ощущая темную дыру прихожей, в которой он уже никогда не должен оказаться. С правой стороны – стол с футляром, слева – диван с деревянными резными спинками. Даже если он попробует бежать через окно, я, наверняка, успею поймать его за штанину. Скорее всего, он попытается позвать на помощь. Поднимется большой шум. Надо сделать все как можно быстрее.

– Послушайте, любезный, я не знаю ваших планов, – проговорил курьер решительным голосом и встал в оборонительную стойку, – но хочу вас предупредить: два дня в неделю все сотрудники Корпорации посещают мастера рукопашного боя. Думаю, не в ваших интересах устраивать здесь кулачное состязание.

Он и в самом деле держался уверенно. Я продолжал надвигаться на курьера, но мужское чутье уже подсказывало мне, что победа в поединке вовсе не гарантирована, этот хлыщеватый упругий субъект может оказаться мне не по зубам.

Похоже, он почувствовал мои колебания.

– Вы же разумный человек, Федор, – произнес он так уверенно, что я невольно остановился на месте. – Поймите же вы, наконец, что я здесь ни при чем. Эта дама – полностью ваше произведение. В некотором смысле, это слепок вашей души, зеркальное отражение всех ваших бугорков и трещинок, – разве я в этом виноват? Вы же не будете обижаться на зеркало за то, что оно прибавило вам морщин или родимых пятен.

Моя решимость быстро рассеивалась.

В этот момент за нашими спинами раздался тихий стон.

4

Забыв про ссору, мы, как по команде, обернулись к футляру.

Похоже, она очнулась, и теперь пыталась найти себя в этом новом, явившемся ниоткуда мире.

Прошло несколько секунд, и над футляром поднялась тонкая рука. Она деревянно распрямилась, потрогала кругом воздух, будто отыскивая опору. Поймав борт футляра, она ощупала его короткой перебежкой пальцев, как это делают слепые. За первой рукой появилась вторая, обе руки ухватились за борта футляра и, точно в фильме про мертвецов, вытянули на свет истерзанную девицу.

Смотреть за всем этим со стороны было невыносимо. Краем глаза я посмотрел на курьера – он тоже, казалось, пребывал в затруднении: беззвучно мял губами непроизнесенное, застрявшее на полпути слово.

Теперь она сидела посреди футляра как пловец в байдарке и мучительно пыталась приподнять веки. На кого она была похожа? На безбашенную альпинистку, скатившуюся вниз с неприступного каменного зуба? На цирковую примадонну, истерзанную любимыми хищниками? На искательницу наслаждений, измученную всеми видами плотской любви? И это она – моя суженая? – слепок души моей, вечной души моей бессмертный оттиск? Я в ужасе закрыл глаза: кем угодно могло быть это существо, только не девушкой моей мечты. Едва я успел это подумать, суженая завозилась в своей скорлупе и, неожиданно для всех, подала голос:

– Извините, меня немного тошнит.

Она обвела мутным взглядом комнату, задержавшись сначала на мне, потом на курьере. Как будто что-то припоминала:

– Кажется, я должна кого-то из вас поцеловать...

– О, нет, ради бога... – Меркурьев первый пришел в себя, – обойдемся без этих условностей.

Да он умел взять себя в руки: уже бодрый, уже шутит. Наверное, такая работа должна закалять, или, как минимум, лишать чувствительности. Он подошел к суженой, снял очки, и стал осматривать ее, как ценитель осматривает живописное полотно:

– Поразительный образец, – откуда-то появилась профессорская интонация: – Обратите внимание – явные следы насилия: кровоподтеки, ссадины, шрамы. Повреждено около тридцати процентов кожных покровов. Не женщина, а кулачный боец.

Он вдруг обернулся и двусмысленно заглянул мне в глаза:

– За два года службы в Корпорации я не видел ничего подобного.

Не удовлетворившись наружным осмотром, он нацепил стеклышки и ткнул пальцем в голое плечо суженой. Та вздрогнула, словно ее обожгли горячим.

– Гиперчувствительность. Еще один дурной знак. – Курьер многозначительно помял подбородок: – Она обязательно станет неврастеничкой... К сожалению, должен признать вашу правоту – совершенно непригодный экземпляр. От лица Корпорации и от себя лично приношу вам извинения. Вы, разумеется, можете рассчитывать на компенсацию...

Продолжая говорить (я уже мало его слушал), курьер взялся исследовать свой карман. Он последовательно вынул оттуда носовой платок в лиловый горошек, продолговатую железяку, напоминающий дверную отмычку и, наконец, блестящую шоколадку телефона. Нажав клавишу, он задумчиво уставился в пол. Через секунду ему ответили. «Пожалуйста, диспетчера» – проговорил он.

– Ну вот, – он почесал затылок, счастливый от налаженной коммуникации. – Сейчас мы решим все ваши проблемы.

– Это ваши проблемы, – мрачно проговорил я.

– Ну хорошо. – Он улыбнулся, как улыбаются упрямому ребенку. – Сейчас мы решим все наши проблемы... Алло! Диспетчер?... Меркурьев говорит... Тот самый, какой же еще... Да... Нет... У меня здесь проблемы... Нет. Неясная девиация. Плюс повреждение кожных покровов... Да, весьма приличное... А я тут причем? Не могу же я в голову... Разумеется, не берет. – Он воровато покосился в мою сторону. – Я бы не хотел сейчас распространяться... Нет. Прошу выслать эталон... Погодите, я соображу...

Он снова посмотрел на меня.

– Думаю, «Номер Пять»... Хотя, нет. «Пять» – это будет слишком. Давайте лучше вторую. Да, пусть будет вторая.

– Вот и замечательно! – он спрятал телефон и весело потер ручки. – Видите, как все чудесно складывается. Все-таки вы везунчик, мой дорогой: ни здесь, так там, ни там, так в двух местах сразу, – всюду вам фортуна.

– Что вы еще придумали? – спросил я с нехорошим предчувствием.

– А это секрет. Могут быть у меня секреты? Пусть это станет для вас сюрпризом, наберитесь терпения. Кстати, где у вас тут можно... в общем, заведение для нужд?

Я указал ему в сторону туалета: за угол, вторая дверь.

Он исчез.

Мы остались вдвоем с суженой.

Колыхалась под форточкой занавеска. Точно на отпевании, горели четыре свечи.

Только теперь, когда прекратились курьерские речи, и воцарилась тишина, я почувствовал, как странно, немыслимо, дико все происходящее.

Вот сидит на столе женщина. Я вижу ее первый раз в жизни. Но они уверяют, что она создана специально для меня. Они говорят, что это Афродита, доставленная из океана моего подсознания. Но для чего? Для того, чтобы исполнить мечту? осуществить заветное желание? – Не представляю, как она сможет это сделать.

Она сидела согнувшись, уронив голову на плечо, так что волосы свешивались до самых колен. Не смела поднять головы, как девушка у разбитого кувшина... Понятно, ей было что скрывать...

Вот это было самое скверное: глядя на нее, я остро чувствовал собственную ущербность. Себя не обманешь, – она не была техническим браком. Она была слепком моей сути, оттиском моей собственной природы. А значит, – вот невыносимая мысль, – такова суть моей природы: я не способен создать Красоту, только такое вот нечто: умученное, истерзанное, избитое жизнью. Как с этим жить – непонятно.

И что делать с ней? – еще задача. Меркурьев, конечно, захочет ее забрать, репутация фирмы прежде всего. И тогда все – прощай мечта, прощай надежда... А если оставить ее у себя? И что я буду с ней делать? Водить ее по врачам? Нянчиться с ней, вытирать ей слезы, слушать ее истерики...

Я не успел додумать фразу до конца. Суженая подняла голову и посмотрела на меня острым и очень осмысленным взглядом. Это было неожиданно, я был уверен, что она все еще дремлет в своей печали.

– Подойдите, – вдруг проговорила она громким голосом.

Я подошел.

– Слушайте меня внимательно, у нас совсем мало времени.

Я открыл рот от изумления.

– Вы попали в гадкую историю. И я вместе с вами. Не знаю, для чего вам понадобилось выворачиваться наизнанку и искать себе женщину таким дурацким способом...

«Вот это да! – промелькнуло у меня в голове. – Да она ко всему еще и стерва».

– Ну бог вам судья: что сделано, то сделано... Теперь послушайте, что я скажу.

Она притянула меня за рукав и заговорила быстро, сверкая глазами:

– Вы сделали большую глупость, ввязавшись в это дело со всеми своими комплексами. Сами видите, что из этого вышло. Если обо мне станет известно, это будет скандал. Это будет такая пощечина Корпорации, что она едва ли устоит на ногах. Поэтому не надейтесь, что вам удастся легко выкрутиться, – Корпорация не прощает таких промахов.

– То есть, как?... – Страх проник в меня, как проникает сквозняк, сразу побежал по телу во все стороны.

– Очень просто. Сначала они постараются избавиться от меня, – я слишком бросаюсь в глаза, потом возьмутся за вас.

– Эй-эй, погодите. Что это значит?...

В голове моей все смешалось, я хотел задать тысячу вопросов. К несчастью, Меркурьев закончил свои процедуры.

Загрохотало в туалете, сошли вниз коммунальные водопады. Меркурьев вышел из потемок. Он держал в руках зажигалку и выглядел расстроенным.

– Интересно, кому понадобилось выключать в туалете свет!

– Так везде же нет. – Я постарался придать своему голосу естественное выражение.

– Да, но именно там его по-настоящему не хватает... Ну да ладно... О чем это вы тут шептались?

– Да так... Знакомились.

Меркурьев пробежал по мне взглядом, в глазах его мелькнула искра подозрительности:

– В самом деле? И как вам показалось?

– Ничего. – Я пожал плечами.

– Ничего?... Надеюсь, вы не передумали?

В эту минуту за окном взвизгнули тормоза.

Потемнев лицом, он взялся за телефон:

– Привезли?... Ага... Нет, стандартное усиление... Да: двое у входа, остальные как обычно... Нет, не хватало еще разбудить соседей... Разумеется... С этим я разберусь.

Я во все глаза смотрел на затылок курьера. Подозрения суженой начинали оправдываться. Но что делать? Затаиться, прикинуться наивной игрушкой в руках Корпорации, ждать удобного случая. И что потом?

Закончив переговоры, он деловито прошелся взад-вперед по комнате, остановился рядом с футляром суженой, и внимательно на нее посмотрел. Она продолжала сидеть молча, уронив голову на колени, занавесившись шторкой темных волос.

– Вот что, дорогая моя, – проговорил он официально, – как ни печально мне вам об этом говорить – на сегодня представление окончено. Благодарю вас за оказанную услугу. Думаю вам пора принять исходное положение.

Так и есть. Они решили от нее избавиться. Даже не пытаются скрывать. Сейчас затолкают в этот мокрый гроб, включат заморозку. Мою суженую, плоть от плоти. Мою... Она как-то странно повела головой. В просвете волос я видел ее лицо. Она смотрела прямо на меня.

– Подождите. – Я шагнул к Меркурьеву. – Пусть она еще посидит.

Курьер повернулся, казенная рыбья улыбка никак не сходила с его лица.

– Зачем?

– Я хочу, чтобы она осталась. У меня есть право выбора, – разве нет?

Я сказал это. Значит, была еще смелость. Пусть это будет первый шаг, пусть они знают, что голыми руками нас не возьмешь. Мне показалось, что во взгляде суженой мелькнула благодарность.

– Ну разумеется, – сухо ответил Меркурьев. – Право клиента для нас свято... По-моему, кто-то стучит в дверь.

5

Все вышло точно так, как я предвидел. Открылась входная дверь, и в комнату вошел молчаливый молодой человек атлетического телосложения. На плече его была фирменная нашивка с надписью «Афродита», в руках – футляр номер два. Одно было непонятно – для чего им понадобилось во второй раз разыгрывать это представление? Если нужно было избавиться от свидетелей, это можно было сделать гораздо проще. Значит было что-то еще, какой-то тайный план.

Пошептавшись с Меркурьевым, молодой человек поставил футляр на пол. Совершив несколько странных телодвижений, напоминавших разминку иллюзиониста перед фокусом, Меркурьев присел над футляром и повернул красный рычажок на его боковой панели.

Похоже на микроволновку, – почему-то подумалось мне. – Не иначе, блюдо номер два быстрого приготовления.

Молодой человек беззвучно исчез. Меркурьев снова вошел в роль: он был сама любезность, только беспокойное ерзанье в уголках глаз выдавало его. Ему, как всегда, было что сказать:

– Вот вы говорили о праве... – начал он издалека. – Скажу прямо, я абсолютно с вами согласен: мужчина имеет право. Если хотите, это его привилегия – святое право на выбор. Поясню на примере. Предположим, человек совершает ошибку, или, скажем, его природа вводит его в заблуждение. (Понятно, кого он имеет ввиду). Разве это повод для того, чтобы признать себя неудачником и смириться со своей участью? – Ни в коем случае! Я вам больше скажу, «Афродита» никогда не оставляет своих клиентов в затруднительном положении. В конце концов, женщина это лишь производное, фантом, порожденный мужским желанием. Если мы порой не доверяем сами себе, то можем ли мы доверить нашу судьбу производной? можем ли мы опереться на капризы своего воображения? Думаю, ответ совершенно ясен.

Гладко говорит. Как по писанному. Глядя на его раскрасневшиеся брыльца, я думал о том, как в эту самую минуту служба безопасности Корпорации окружает дом. Если они делают все по правилам, то четверо вооруженных бойцов уже стоят по периметру. Двое у входа, двое на лестничной клетке. Если у них есть план дома, вторая оперативная группа уже нашаривает черный ход. Господи, зачем я во все это ввязался.

– Само собой разумеется, Корпорация предусмотрела такой поворот событий. – Меркурьев светился вдохновением. – Мы создали разновидность женщины, которая изначально воплощает в себе самые интимные мужские чаяния. Идеальная Подруга – таким был наш ответ. Разумеется, мы учитываем индивидуальность: каждая из наших Подруг соответствует мужчине определенного склада. К примеру, вам, как нельзя лучше подойдет типаж номер два. Изысканная умница. Стиль, грация, утонченные формы. Добавьте к этому легкий кураж, изюминку своеволия, которая в известных обстоятельствах становится перчинкой. Это бывает так волнительно.

Бог мой, что он несет: перчинка, изюминка, – почему я должен слушать этого болтуна? Или может, это метод такой – заболтать клиента, погрузить его в гипноз, взять его тепленьким вместе с банковским счетом.

– Сейчас я вам продемонстрирую. – Он подошел к футляру номер два и аккуратно снял крышку. – Надеюсь, вы оцените наше стремление во всем добиваться совершенства.

Минуту ничего не происходило, – я не сводил глаз с футляра. Потом в его утробе началось энергичное движение. Еще секунда и из футляра, как из волшебной лампы выскользнула узкая дамочка в черном в обтяжку платье. Она была занавешена каштановыми кудряшками и украшена серебром от запястий до щиколоток. Сияя в пол оборота раскосым ассирийским глазом, она оглядела присутствующих:

– Добрый вечер, господа. Я рада вас видеть. В кругу друзей я откликаюсь на имя Лин.

Лин красиво покачалась на каблуках и, лукаво склонив голову, улыбнулась тонкой змеиной улыбкой.

Да, она была шикарна. Именно в моем вкусе. Тонюсенькая с острыми плечиками и точеной грудкой, поднимавшейся под платьем. В ней чувствовалось упругость юности и уверенность женщины, знающей себе цену.

Какое-то время стояла тишина. Она обижено повела плечиком:

– Вы не хотите ничего сказать?... Это немного невежливо – не отвечать даме...

Она на минуту задумалась.

– Но, с другой стороны, – бестактность – признак мужества. Должна вам сообщить, что за девятнадцать лет моего девичества я имела возможность хорошо узнать мужчин. Но только теперь, встретившись с вами лицом к лицу, я начинаю чувствовать нечто особенное...

– Какая непосредственность, – шепнул мне Меркурьев. – На вашем месте я бы не сомневался ни секунды.

«Хочешь на мое место – милости просим, посмотрим, как ты будешь выкручиваться», – чуть не сказал я вслух. В голове моей происходила сумасшедшая вертячка: суженая, Лин, Корпорация, – чего они на самом деле хотят: осчастливить клиента небывалой страстью или уничтожить его во имя интересов Корпорации?»

– Почему же вы молчите? – снова подала голос красавица. – Может быть, я вам не нравлюсь?

Красавица была в затруднении. Похоже, она никак не могла сообразить, кто из нас двоих, я или Меркурьев, должен стать объектом ее неподдельного интереса. Меркурьев, вероятно, тоже это почувствовал и поспешил ей на помощь:

– О, нет, моя дорогая: вы очаровательны. Просто мы немного растерялись... от восхищения... – Он оглянулся на меня. – Видите ли, мой друг, Федор, решает одну деликатную проблему. Думаю, ваш совет, и ваше женское участие помогли бы ему обрести душевный покой.

И опять эти бегающие глазки, – черт тебя возьми! Убил бы, ей богу. Вот так бы взял и навернул бы чем-нибудь тяжелым. Если бы не этот тревожный холодок в позвоночнике.

– В самом деле? – Красавица оживилась. – Почему же вы сразу мне не сказали?... Значит, вас зовут Федор?

Я совершил нелепое движение, напоминающее светский поклон. Глупо, очень глупо.

– Как это хорошо. – Красавица радостно прошуршала серебром. – Я как раз подумала о том, что могла бы быть полезна. Вовремя протянуть руку человеку, который в ней нуждается, – разве это не прекрасно? – Она с детским простодушием заглянула мне в глаза. – Ведь вы расскажите мне, правда? Мне так хотелось бы вам помочь.

Она подошла ближе. Потянуло терпкой сладостью женского тела, умащенного изысканной парфюмерией. И эти глаза, сколько было в них восхитительной женской тайны. Нет, никак нельзя устоять. От одной мысли, что можно прикоснуться к этому телу, окунуться в эти глаза начинало сладко подташнивать. Как они сумели угадать, неужели и вправду залезли в душу, вынули оттуда?

Я снова поклонился, чувствуя слабость и душную истому во всем теле.

– Ну вот и славно! – моментально отреагировал Меркурьев. – Чувствую, вы отлично поладите... Перейдем к заключительной части. Если можно, встаньте поближе, и лучше взяться за руки, – я хотел бы сказать пару слов.

Красавица приблизилась вплотную. Сердце мое запрыгало, как голодный зверек в цирковой клетке. Горели и плавились свечи. Со стороны это должно было походить на свадебную церемонию.

«Постой, – вдруг отчетливо произнес во мне внутренний голос. – Что-то не так». Я оглянулся по сторонам. Так и есть: суженая беспокойно зашевелилась в своем ложе. Она подавала знаки. Что-то срочное и тревожное – там на стенке платяного шкафа. Непонятно... Вынырнув на секунду из любовного дурмана, я перевел взгляд в направлении ее тревоги. Ничего. Лаковые створки шкафа, квадрат зеркала, отблески свечей... Что-то шевельнулось в сером квадрате зеркала. В нем отражалась полуоткрытая дверь, сумерки прихожей... Вдруг стало отчетливо видно – два мужских силуэта в проеме дверей: неподвижные, натянутые струной, словно замершие для прыжка. Господи, они уже здесь!...

На этот раз стало по-настоящему страшно.

Суженая права: Корпорация не прощает ошибок. Сейчас они ворвутся, и все закончится. Ее, скорее всего, пустят на переплавку. На меня у них, вероятно, особые виды: какие-нибудь эксперименты по выпрямлению сознания. Корпорация, наверняка, захочет разобрать меня по винтикам, чтобы понять, где произошел сбой. Но почему они медлят? Для чего вся эта волокита, разговоры о мужском праве, братание с красоткой? Может быть, есть другой план? Или это обычное прикрытие?

– Один момент. – Меркурьев, на лице которого уже проступила благостная мина свадебного пастора, обернулся к суженой. – Мне кажется, здесь есть лишние свидетели. – Он подошел к суженой, намереваясь захлопнуть ее навсегда в пространстве футляра.

– Постойте... – Я собрал последние силы. – Мне нужно пару минут. Я хотел бы... наедине.

– Да вы что, друг мой? – Меркурьев нахмурил брови. – С ума сошли? Вы только посмотрите на это чудо!

Чудо нежно потупило глазки.

– Я прошу, это очень личное.

Они переглянулись.

– Ну, хорошо... Ровно две минуты.

Он купился. Глупый пИнгвин, – он дал мне шанс. Едва самодовольная физиономия курьера скрылась за дверью, я бросился к суженой. Лин попыталась ухватить меня за рукав рубашки, но было уже поздно.

– Скорее! – успел крикнуть я подскочившей суженой. – Черный ход!

6

Мы выскочили на лестничную клетку, словно два перепуганных зайца. Ни одной живой души. Дневная лампа освещала мраморную площадку. По счастью, бойцы Корпорации замешкались где-то в пути. Вниз было нельзя: подъезд наверняка запечатан. Значит, оставался единственный выход – вперед и вверх.

Раздумывать было некогда. Бесшумно ступая босыми пятками, суженая кинулась к лифту. Несколько попыток вызвать спасительную кабинку ни к чему не привели – кнопка вызова была мертва. Здесь они сработали грамотно. Оставался последний выход: налево по пожарному ходу и дальше пешком наверх. Правда, была одна загвоздка. Мой дом был одной из этих сверкающих неваляшек, что насадили в городе в последнее десятилетие. В нем было семьдесят два этажа.

Лестница свободы сияла праздничной чистотой. Мы переглянулись: фортуна была на стороне беглецов. Пусть теперь попробуют отыскать нас среди каменных сот гигантского улья.

Здесь надо сказать, что я никогда не был мастером пеших восхождений. Шестьдесят восемь этажей, начиная с четвертого, это какая-то сказочная высота для моего воображения. Но ветер опасности дул мне в спину, поэтому, не раздумывая ни секунды, я устремился по ступенькам вслед за суженой.

Могу сказать, без всякого преувеличения: первые семь этажей я прошел довольно бодро. Сердце мое качало горячую кровь, и взгляд бодрили точеные ножки суженой. Страх отступил, и в голове как-то прояснилось.

Вот же как все вышло, – размышлял я на ходу. – Все-таки женщина – это великая опасность. Всегда я чувствовал это, все тридцать лет. Она, как пуля со смещенным центром тяжести. Хочешь выстрелить в мишень, а она извернется, и угодит тебе прямо в лоб. Это какое-то особое племя, тихое на вид, но дьявольски взрывоопасное. Вчера еще у меня были замечательные идеи, банковский счет и крыша над головой. Это было очень надежно. Ни ураган, ни наводнение, ни нашествие диких зверей, – ничто не могло поколебать этой стабильности. Но вот явилась женщина – и все полетело кувырком. Часу не прошло с ее появления, а жизнь уже лопнула, как мыльный пузырь.

На площадке двенадцатого этажа слегка притормозили. Она остановилась первая, тяжело дыша и возбужденно сверкая глазами:

– Скажите мне... А куда мы бежим?

– Я не знаю, – я перевел дыхание. – Я бегу за вами.

– Так не годится... Они, наверняка, уже взяли след. Где здесь можно спрятаться?

– Не знаю. Может быть, в бытовых помещениях или в вентиляции...

– Как туда попасть?

– На пятнадцатом будет служебный блок. Можно осмотреться.

– Хорошо. Идемте.

Она еще и командует. Удивительно. Такая маленькая и столько самообладания. Женщина моей мечты, – кто бы мог подумать. Я поспешил вслед за цокающими каблучками, чувствуя, что не смогу долго выдерживать такой темп.

Пятнадцатый этаж. Хозяйственный блок оказался перекрытым стальной решеткой, напоминающей жалюзи. Я должен был догадаться: в пятом часу ночи никому не придет в голову хлопотать по хозяйству.

Она задержалась у схемы небоскреба, начертанной на стене, спросила, что это за башенка на крыше, с усами, спускающимися вниз. Я объяснил, что это фуникулер, соединяющий небоскреб с другой такой же башней на том берегу реки. Очень удобно: бесшумная кабинка, скользящая сначала над городом, потом над водой; минут за десять можно оказаться у родственников в той туманной башне напротив, в жаркий сезон смельчаки ныряют с него в реку.

Это был шанс, – мы сообразили одновременно, – нужно только добраться до крыши и загрузиться в одну из этих чудесных кабинок. Какой бы могучей не была Корпорация, вряд ли она контролирует воздух.

Дальше пошли по пожарной лестнице.

Снова побежали ступеньки, тусклые лампочки на площадках, свернутые змеиными кольцами пожарные шланги. Она летела вперед, проворная, как античная дриада. Это было хорошо. Я уже не помнил ее изъянов. Я видел ее точеную фигурку, я слышал стук ее каблучков, – она была прекрасна.

Несколько этажей пробежали быстро, как по горящим угольям. Я почти перестал думать об опасности, окружавшей нас со всех сторон. Мои мысли сосредоточились на суженой.

Для чего, в самом деле, нужна женщина? – размышлял я сам с собой. – Для игры? для наслаждения? – Многие, наверное, так и думают. Я и сам так думал, пока жизнь не стукнула, как следует, по голове. Но теперь я знаю наверное – женщина это спасение. Когда ты слаб и окружен врагами, когда ты теряешь дыхание, когда внутри тебя подвывает перепуганный насмерть ребенок, – она появляется и протягивает руку. «Не бойся, малыш, – говорит она, – я с тобой». Вот и все, что нужно. Пусть потом лопнут легкие, и враги разорвут тебя на кусочки. Только бы слышать до самого конца: «Не бойся малыш, я с тобой».

Я чувствовал, что должен сказать об этом суженой. Она должна знать, что все это не просто так, что она вовсе никакая не производная, а даже наоборот... Если бы только удалось немного замедлить этот бег, отдышаться...

– У тебя сильные ноги! – крикнул я первое, что пришло в голову. – Хотел бы я иметь такие же сильные ноги...

Она поняла, остановилась на площадке и как-то странно посмотрела на меня сверху вниз.

– Ничего, что я на «ты»?

– Как хочешь...

Я хотел. Хотел теперь, как никогда раньше. Ведь, если разобраться, она последнее, что у меня осталось. К тому же – суженая, значит родная, преданная на век, навсегда моя.

– Мне кажется, нам стоит передохнуть, – сказал я. – Вряд ли они догадаются искать нас здесь.

– Они догадаются...

Наплевать. Меня тянуло к ней. Женщина моей мечты, – все-таки они угадали. Вот именно такая – гордая и красивая (шрамов я уже не замечал), уверенно стоящая на собственных ногах, – такая женщина была мне нужна. Больше никаких сомнений, я согласен: вместе и навсегда.

Преодолевая робость, я поднялся к ней по ступенькам. Она молчала, опустив глаза, и только грудь ее качалась, словно на волнах, в глубоком дыхании. Несколько секунд наши дыхания соревновались в ритме, потом слились в одно. Миг откровения. Я обнял ее за плечо и притянул к себе.

Тут произошло то, что предугадать было невозможно.

– Уберите, – проговорила суженая.

– Что?

– Уберите руку.

Подняв лицо, она холодно посмотрела мне в глаза. Потом двинула плечом, стряхивая мою ладонь. Я был совершенно обескуражен.

– Я делаю что-то не так?

– Вы вообще не должны ничего делать. Ничего такого.

– Почему?

– Потому.

– Но я не понимаю. Я думал...

– Не надо ничего думать. С чего вы взяли, что можете ко мне прикасаться?

– Но ведь мы...

– Послушайте, – она отодвинула меня тремя пальцами. – Давайте сразу договоримся. Я не знаю, что наобещал вам этот проныра, только я здесь ни при чем.

– То есть как! – Это был удар наповал: суженая не желала быть суженой.

– Очень просто. Я кое-что знаю обо всей этой затее. Вы, наверное, думаете, что достаточно два часа полежать на диване с этой дурацкой каской на голове, и любая женщина к вашим услугам? Это все равно, что пойти в магазин, и купить себе эластичную куклу подходящего размера. Нужно быть полным идиотом, чтобы при этом рассчитывать на взаимность.

Я был убит, уничтожен. Меня не было, остался лишь жалкий студень копошащихся комплексов... Последний вопль был голосом ничтожества:

– Нет, ты не понимаешь... У меня был контракт, я делал все по инструкции. Мне обещали...

Суженая расхохоталась:

– Ах вот в чем дело! Вы заплатили деньги. Прекрасно, – что я должна делать? Таять от ваших прикосновений? Танцевать для вас стриптиз? А может, вы хотите общих детей: заполнить свой диван отпрысками Иноземцевых? – Не дождетесь!

Вот так.

Я не нашелся, что ответить, и, по инерции, поплелся вслед за суженой. Из меня точно вынули костяк: не нужен, не любим, презираем даже собственной суженой. Она права: ничтожество, пустое место. Тупая, жалкая судьба.

С трудом переставляя ноги, я механически поднимался с этажа на этаж. Бессмысленно и тускло горели лампы, алый халатик гарцевал где-то впереди.

«Женщина – это разочарование, в ста случаях из ста», – так, кажется, говорил Меркурьев. А я скажу больше: женщина – это катастрофа, женщина – это абсолютный враг. Стоит только поверить в нее всерьез, стоит только показать ей слабые корни, которые так непрочно связывают нас с землей, как она превращается в сумасшедшего садовника, в холодного изверга, тянущего нас из чернозема в пустоту одиночества.

А что, если это провокация? – мысль показалась мне очень плодотворной. – Что, если она просто проверяет меня, хочет убедиться, что имеет дело с мужчиной, а не с диванным лежебокой? Ведь сама природа женщины должна ей кричать – сопротивляйся, испытывай его, не сдавай без боя ни пяди своей земли! Что делать в этом случае? Подыграть ей? Изобразить бурю и натиск? И что из этого выйдет? Два слепца, бодающихся в темноте, отстаивающих свое превосходство. А если схитрить, совершить маневр? Сделать шаг в сторону и посмотреть, где она будет искать точку опоры?

Еще несколько маршей я по инерции топал за суженой.

На площадке тридцатого этажа я созрел для маневра. Ноги мои налились свинцом, и сердце стучало под самым горлом.

– Все, – я прислонился к стенке, переводя дыхание, – дальше я не пойду, с меня хватит.

– Почему? – спросила суженая, не оборачиваясь.

– Потому.

– Это глупо. Они вас схватят через пять минут.

– Не думаю. Будь я им действительно нужен, они взяли бы меня еще там. Вместо этого, они постарались мне угодить. Лин – интересная женщина. К тому же она...

– Лин? – суженая рассмеялась. – На нее можете не рассчитывать.

– Почему?

– Временный модуль. Создана специально для экстренных ситуаций. Три часа работает на собственном элементе, потом надо включать в розетку.

– Это как? – Я был искренне обескуражен. – Ты хочешь сказать – она машина!

– Очень миленькая машинка. Десять тысяч речевых оборотов. Все ужимки теплокровного андроида. Впрочем, вы, кажется, любитель силиконовых нежностей. Только будьте осторожны – у нее бывают неприятные приливы: вдруг начинает бормотать или пытается вскочить на тебя верхом, – наверное, представляет себя амазонкой.

Согнув колени, она сделала несколько куражливых движений, показывая, как скачет амазонка. Я не нашелся, что ответить, и только досадливо махнул рукой.

– Но я уверена, вы не откажете ей в этом милом капризе. – Она никак не унималась. – У вас ведь крепкая шея, не правда ли? Вы, наверное, могли бы произвести на свет целую дюжину таких красоток, и возить их по кругу, как цирковая лошадка. Отличное времяпрепровождение для настоящего мужчины: засунул голову в волшебную каску, вынул, а на шее у тебя уже красотка, – хохочет и сучит ножками...

– Прекрати.

Темная злоба закипала у меня под сердцем. Никакие маневры на нее не действовали.

– Хочешь, чтобы я заткнулась?

– Чего ты добиваешься? Ты сама из этой же каски.

– Ага, вспомнил... – огромные глаза ее сузились до змеиных щелок. – А я тебя просила? Ты узнал у меня, хочу ли я появиться на свет из такой бедовой головушки? Да ладно бы только головушка, – а в зеркало ты на себя смотрел? Ты видел это близорукое чудо с большой мозолью на челе?

– Хватит, замолчи!

Я чувствовал себя израненным быком на жестокой корриде. Я кровоточил. Дротик унижения, пущенный умелой рукой, торчал у самого сердца. Но, кажется, ей было мало, она хотела меня добить.

– Замолчать? Ну уж нет, я только начала! Благодетель... Да меня просто тошнит, когда я вспоминаю о своем происхождении!..

– Не сметь!!

Она добилась своего. В холодной ярости, я схватил ее за шею, стараясь подмять под себя. Она взвизгнула, попыталась вывернуться, но я перехватил ее под ребра и тряхнул с такой силой, что с моего манжета выстрелила пуговка.

– Пусти!.. Больно!..

– Вот тебе «мозоль»!.. Вот тебе «тошнота»!..

Я встряхнул ее еще разок (легонькая, как подросток, я мог бы переломить ее надвое) и ослабил хватку. Это была ошибка, за которую суженая меня моментально наказала, – извернувшись, пребольно пихнула локотком в живот. Пока я ловил ртом воздух, она еще раз попыталась выскользнуть. Конструкция потеряла устойчивость, и, словно завершая тур фантастического танго, мы повалились вместе с суженой на пол.

Потом была безобразная возня на бетонной плитке: схватка удава с взъерошенной кошкой. Мы сопели, мы барахтались, мы елозили по полу, словно два сумасшедших, сцепившихся в смертельной схватке. Не знаю, что именно я хотел с ней сделать: может быть, завязать ее в узел, сплетенный из стонущих мышц, или распять ее на полу, утвердив свое мужское верховодство, помню только, что ярость моя как-то быстро расточилась, и, вместо нее пришло другое. Теперь я могу сказать прямо – это было чувство удовольствия. Сжимая ее в руках, я чувствовал нешуточное волнение. Я хотел, чтобы это продолжалось, чтобы наши тела были свиты, как змеи, чтобы это длилось и длилось, и никогда не кончалось.

Все закончилось намного быстрее, чем я рассчитывал. Использовав все преимущества превосходящей мышечной массы, я все-таки подгреб ее под себя. Победа была полной. Она едва дышала. И даже глаза ее, горевшие ненавистью, погасли, затянулись пеленой ....

– Ну, – проговорил я, шумно дыша прямо ей в лицо, – теперь ты поняла!

– Слезь... Задушишь...

– Нет, ты мне скажи – ты поняла! ты усвоила, кто здесь мужчина!

– Да, я поняла...

– И если ты еще только раз!..

– Я поняла... Слезь...

– Еще только раз...

Как это у нее получилось, не знаю. Возможно, случайно нащупала рукой. В общем, она подхватила свою туфельку, валявшуюся рядом, и расчудесно припечатала мне каблучком в висок. Боль была адской; из-под уха и на полголовы точно плеснули горячим маслом. Я повалился на бок.

Плохо помню, что было дальше. Мир нехорошо кружился и приплясывал перед глазами. Кажется, она пыталась оказать мне помощь. Тампонировала платочком рану, заглядывала в зрачки, потом оттащила меня к стенке и посадила вертикально, вероятно, думая, что так мне станет легче.

Единственный эпизод, который я хорошо запомнил, был абсолютно неправдоподобен. Как будто она быстро наклонилась надо мной и поцеловала меня в губы: «Прости, мой хороший... Я не хотела».

Через секунду она исчезла.

Я закрыл глаза. Поцелуй был приятен, но смысла его я не понял.

7

Несколько минут я просидел на площадке тридцатого этажа, пережидая головокружение и серых мушек в глазах. Тишина и покой. Сладкая истома в мышцах, сладость поцелуя на губах. И где-то уже близко, на подходе – тоскливая нота одиночества, неизбежная, как старость, как закат солнца.

Гладкие стены и тусклый свет. На полу давешняя пуговица от манжеты и алый мазок человеческой крови. Все это осталось от меня, суженая вышла из схватки без потерь. Оно и понятно – продукт Корпорации: превосходная технология, нечеловеческая живучесть, нам не чета.

А поцелуй был хорош...

И такой настоящий. Как будто до этого она все делала нарочно, а тут вдруг выглянуло собственное личико.

Да, технология... Удивительное время. Виртуальными щипчиками можно извлечь из тебя мечту, можно заставить ее говорить, можно вдохнуть в нее душу. Ты уже думаешь, что обрел податливое мужское счастье, приятное со всех сторон, – так нет же. Здесь только и начинается драма... Стоит ей встать на собственные туфельки, она обретает свой норов, свой взгляд на вещи. Мало того, она еще желает тебя испытать, убедиться, что ты тоже герой ее романа. И для этого разбивает тебе туфелькой голову... Как будто не эта же голова произвела ее на свет...

Тут где-то ошибка, сбой программы. Или дефект самой головы. Недаром же они за ней охотятся... Кстати, охота еще не закончилась. Гончие псы Корпорации наверняка уже взяли след.

Эта тревожная мысль заставила меня подняться на ноги.

Хотя на ногах я стоял нетвердо, я уже вполне владел собой. Теперь нужно было решить, что делать дальше: продолжать ли в одиночку путь наверх, к спасительным кабинкам фуникулера, или найти другой способ, – отыскать какую-нибудь щель, затаиться, переждать это стихийное бедствие, как насекомое пережидает зиму.

Первым делом, нужно было понять, что происходит в доме. Но как это узнать? Может быть – стены, говорят, они имеют уши. (А ночной небоскреб из камня должен быть просто одним большим ухом). Прижавшись к стенке лифтовой шахты, я прислушался.

Сначала – ничего, только гул далеких моторов. Притершись плотнее к стенке, я закрыл глаза, и сразу услышал: ...Ток-ток-ток, – звучало снизу, словно топот десятка маленьких ножек, – ток-ток-ток – уже сверху, таинственно и деловито, – бессонные гномы прячут в норах ворованное золото... Нет, не гномы – бойцы Корпорации – идут по следу, подбираются, вынюхивают каждую щель, -дверь за дверью, этаж за этажом. И ведь найдут, обязательно найдут перепуганного человечка, застрявшего, как клоп в щели на тридцатом этаже.

Неожиданно родился новый звук, веселый с подвыванием, – это катилась кверху кабинка лифта. Звук приближался в тишине, и вместе с ним поднимались волосы на моей макушке: именно сюда, ко мне, – но как они узнали! Бежать? Куда?! Они под ногами, они над головой, они повсюду!

Я прижался к стенке, затаив дыхание: пронесет. Но нет, не пронесло, кабинка остановилась точно на этаже. Прозвенел звоночек, шаркнули дверцы, быстрые шажочки затопали по лестничной площадке. Еще можно было улизнуть, или попытаться спрятаться на соседнем марше, но я остался на месте – шажочки меня загипнотизировали.

Когда, наконец, распахнулась входная дверца, изумлению моему не было предела: в дверном проеме стояла красавица Лин.

– Ты!..

– Ах, мой милый!... – Лин змейкой метнулась ко мне: – Я так спешила! я так боялась!..

Она вцепилась в меня, как вцепляются испуганные дети, и вдруг разрыдалась в голос у меня на груди.

Даже не буду говорить, что происходило у меня внутри. Минуту мы стояли обнявшись: рыдающая красавица и соляной столб в образе мужчины (который, впрочем, сразу же начал подтаивать по краям).

– Но как... Как ты меня нашла?

– Сердцем, – сквозь слезы проговорила Лин. – Это у меня от бабушки: своего мужчину я чувствую сердцем. Я могу найти его на любом расстоянии.

Кто бы мог подумать, «своего мужчину», – отродясь никто меня так не называл. Такая тоненькая и столько чувства. Напором своей нежности она вытеснила суженую. Точнее – нет: грезы моего сердца вместили обоих.

Не знаю, как так случилось, но я поверил ей сразу и безоговорочно.

Из торопливых объяснений Лин, я понял, что ситуация и в самом деле скверная. Охота действительно была в разгаре, и добычей действительно должен был стать клиент Корпорации по имени Федор Иноземцев.

«Очаговая мутация Анимы» – таков был диагноз, вынесенный мне Меркурьевым (разумеется, был он не курьером, а одним из чинов «Афродиты»). Подтвердись этот диагноз, и тысячи клиентов Корпорации попадут в опасное положение. Такого рода скандал непременно затянет белопенную «Афродиту» назад, в безвыходное море судебных исков, штрафов и компенсаций. Но лишь в том случае, если носитель заразы (то есть я) не будет срочно изолирован, и модифицирован (ужасное слово, согласен).

– Что они хотят со мной сделать?

– Я плохо поняла... Мне кажется, они хотят убедиться, что дефект находится у тебя в голове, а не в программах Корпорации.

– Значит, они полезут ко мне в мозги, будут там ковыряться?

Лин пожала плечами и посмотрела на меня с тревогой

Подтверждались худшие мои опасения. Я нужен им был как лабораторный кролик, как материал для вивисекции. Картинка ближайшего будущего мгновенно возникла в моем воображении: беспомощное тело, трепещущее на хирургическом столе, стальные тиски, стискивающие черепную коробку, завывание трепанационных сверл. Сцена отвратительной пытки проступила настолько отчетливо, что я вдруг явственно ощутил упругое движение под теменной костью – это стальные щупы датчиков проникали в извилины моего мозга. Все будет именно так: железные пальцы, ворошащие мозг, расколотое сознание, вертящееся в водовороте шизофрении, непрерывная пытка, день за днем, месяц за месяцем...

– Но за что, Лин?... проговорил я, очнувшись. – Скажи, за что!

– Сейчас нельзя говорить, – она взяла меня за руку и потянула за собой, – надо двигаться, у меня есть план.

Мы пошли вниз по лестнице. Словно в тумане, я качался из стороны в сторону, не столько от травмы головы, сколько от страха и слабости. Лин держала меня своей маленькой ручкой, как держат ребенка, не отпуская ни на секунду. Но все это было бессмысленно, – я вспомнил эти отвратительные шажочки снизу, сверху, со всех сторон, – от Корпорации не убежишь. Пытаться выбраться сейчас из дома, это все равно, что случайной букашке пытаться выбраться из муравейника, кишащего муравьями.

Ее план заключался в том, чтобы найти в доме такое место, где ищейки Корпорации ни за что не станут искать. «Я знаю их повадки, – разгорячено шептала мне на ухо Лин. – Они никогда не возвращаются на то же самое место. К тому же у них мало времени. К семи утра в доме будет полно людей».

Таким местом, по ее мнению, была моя собственная квартира.

Это было полным безумием. Я отлично помнил молодцов, прятавшихся за дверью и Меркурьева, отдающего команды по телефону. Там у них должен быть штаб, самое логово. Идти туда, это то же самое, что, убегая от тигра, развернуться и броситься к нему в пасть. Но это был наш единственный план, и все, что мне оставалось, это обреченно следовать за проводницей.

Мы пошли замысловатым путем: вниз пожарной лестницей до хозяйственного блока, – оттуда Лин вызвала кабинку лифта и запустила ее на последний этаж (я был восхищен ее изобретательностью), – затем уступами боковых лестниц до четвертого этажа. Был момент, когда мы едва на них не наткнулись: в десяти шагах за углом вдруг щелкнула и быстро забормотала рация. «Нет, – ответил мужской голос. – Никого нет». Слава богу, все обошлось, Лин кошачьим чутьем чуяла опасность.

Вот уже и квартира. Она была права, – ни одной души.

Мы осторожно прошли через кухню, – в воздухе стоял запах свечей, – и сразу по длинному коридору в спальную комнату. За каждым углом мне мерещился силуэт мучителя.

Когда мы вошли в спальню, она закрыла дверь, провернула защелку:

– Ну вот и все... Мы дома.

Она так это сказала, что я сразу поверил. Умела она на меня подействовать, я давно заметил. Ей богу, было в ней что-то особенное, какие-то тайные чары.

С меня словно сняли ошейник. Такое облегчение. Как хорошо вернуться домой, и почувствовать себя в безопасности. Как будто и не было этой странной ночи: дикой беготни, животного страха, фантастических превращений. Жизнь входила в привычное русло.

Я огляделся по сторонам, узнавая и не узнавая собственную спальню. В любом случае, здесь было хорошо. Тихие сумерки. Большая кровать. Мужчина и женщина, встретившиеся для любви.

Не знаю почему, но я вдруг вспомнил сегодняшнюю ночь. И отчего-то стало очень грустно.

– Лин, – позвал я ее.

– Да, дорогой.

– Мне так худо.

– Что такое, милый?

– Почему женщины так жестоки?

– Ты про свою суженую?

– Я про женщин... Она сказала, что ты машинка, у тебя внутри батарейка.

– Батарейка есть у каждого... Любовь...

Она не успела договорить. Послышался неясный шум, словно там, на этаже переговаривались мужские голоса.

– Они здесь! – от страха у меня заныло в животе. – Они здесь, Лин!

Я заметался по комнате. Куда? Под кровать? – Глупо. В шкаф? – Найдут. Теряя самообладание, я подскочил к окну. Ничего не стоило распахнуть створки, но едва я глянул вниз, моя решимость моментально улетучилась: свалиться с четвертого этажа на брусчатку – верное самоубийство.

Лин как-то странно реагировала, точнее не реагировала вовсе. Она продолжала стоять посреди комнаты, спокойно наблюдая за моими метаниями.

В коридоре послышался тяжелый топот мужских ботинок. Они приближались. Чья то рука попыталась повернуть ручку, затем в дверь громко постучали.

Все. Это конец. Сейчас ворвутся, скрутят, задушат! Трепанационные сверла загудели у меня в голове.

– Господи, Лин, сделай же что-нибудь!

Она внимательно посмотрела на меня.

– Я могу только одно. – Голос ее был странный, звучал словно издалека.

Как будто кто-то щелкнул пальцами и мир изменился. Глаза ее надвинулись. Они были огромны. Они были огромны, а я был мал и жалок. Но в них было как раз то, что было нужно: властная, непобедимая сила материнства.

– Да! – сказал я.

Это был какой-то дьявольский гипноз, замешанный на моем страхе.

– Я могу вернуть тебя...

Она наклонилась ко мне и подхватила меня на ручки. Именно так – подхватила на ручки. Не знаю, как это у нее вышло, но это было хорошо, мне сразу стало легче.

– Да, – повторил я.

– Я могу вернуть тебя обратно.

Голос ее был точно музыка.

– Обратно... – откликнулся я заворожено.

Краем ума я вдруг понял, что она имела ввиду. Нет, это немыслимо! Сумасшествие!.. Но она права: в мире осталось только одно место, где я мог спрятаться. Крохотное пространство в теле женщины, волшебная точка начала, чудесный приют, где зарождается жизнь...

В дверь снова постучали

– Да!! – крикнул я уже в беспамятстве.

Надвинулось теплое, большое. Запашистая плоть женщины поглотила меня целиком.

8

Как хорошо.

Никогда не было так хорошо.

Мягкие сумерки. Чуть покачивает. Как будто заснул летней ночью и поплыл в маленькой лодочке. Волна передает тебя волне. Или как будто раскачивают колыбель... Она и сама не знает, просто идет, покачивая ягодицами. А в ней крошечная колыбель, лодочка жизни: вправо-влево, вправо-влево, – плывешь, не покидая рая.

Это Главная Тайна Женщины, теперь я знаю наверное. Не в глазах, не в душе, – она здесь, в Точке Начала, между гребнями тазовой кости. Теперь понятно, почему мужчина стремится сюда с таким остервенением. Весь свой век домогается этого места и никогда его не достигает. Утерянный рай утерян навсегда.

Эти мысли двигались сквозь меня в полудреме, как птицы сквозь туман.

Вдруг послышался очень ясный звук. Женский голос. Другой ему ответил. Знакомые, очень знакомые голоса.

Прорывая кокон своей безмятежности, я открыл глаза. Сначала ничего нельзя было разобрать. Сводчатый потолок, такой низкий, что можно достать его рукой. Перед глазами колышется на сквозняке кусок алой ленты. Длинная щель небесного цвета, тянется от макушки до пяток, словно я был внутри треснувшего ореха. В эту щель проникали сигналы наружного мира: далекий гул машин, щебетание птиц, два женских голоса, которые я теперь слышал очень отчетливо. Первый голос принадлежал суженой, второй – Лин.

– На этот раз было нетрудно, – сказала суженая.

– Да, – ответила Лин.

– Неплохо все вышло.

– Пожалуй.

– Никто не пострадал.

– За исключением твоих коленок и рваной ночнушки.

– Кто мог предвидеть... Если бы я знала, что он на меня накинется, надела бы брючный костюм.

– Тогда бы он на тебя точно не накинулся.

– Ты думаешь?

– Сто процентов...

Они продолжали разговор. Совершенно пораженный, я прильнул к голубой щели. Открывшаяся передо мной картина была фантастической. Небесно-голубая даль, бесконечная во все стороны и алый бутон солнца, расцветавший на горизонте. Вверх уходили блестящие нити, метались в воздухе острые птички. И все это качалось, плыло, дышало прохладой, и было так правдоподобно, словно у мира не было другой заботы, кроме как сводить меня с ума.

Еще больше изумляли дамы. Суженая и Лин, две, как мне казалось, злейшие неприятельницы, теперь сидели мирно за откидным столиком. В светлых воздушных платьях они были похожи на добрых фей, обсуждающих волшебные тайны. Ветер трепал их кружева и вольно разгуливал в волосах.

К чести своей скажу, что мне понадобилось всего несколько мгновений (несколько мучительных потуг ума), чтобы понять свое новое положение. Не знаю, каким образом я здесь оказался, но все сходилось к одному: это была кабина фуникулера. Теперь я понял, откуда эти птицы, этот ветер и эта непрерывная качка, – мы болтались между небом и землей, мы висели на паутине между двумя небоскребами.

Дамы, между тем, продолжали беседу. Только теперь я заметил, что на краю столика стоит бутылка шампанского. Два пластиковых стаканчика согревались рядом с дамскими локотками.

– По-твоему, он не проснется? – спросила суженая.

– Думаю, нет, – Лин улыбнулась, прищурив ассирийские очи: – Я вложила в него всю силу своего материнства.

– Не понимаю, как тебе удается проделывать такие штуки?

– Я и сама не знаю... – Лин сделала несколько глотков из стаканчика. – Ты думаешь, он настоящий ?

– Что?

– Ты думаешь, он рожден от человека?

(Я в своем орехе замер от неожиданности. Это что еще за штуки? Как они могли сомневаться!)

– Не знаю, – суженая стала серьезной, – кто теперь разберет. Попробуй, отличи того, кто рожден матерью от всех остальных. Вот ты, например, знаешь, каким образом появилась на свет?

– У меня были родители.

– И где они теперь?

– Они умерли, когда мне было два года.

– Вот и мне то же говорили. Пока я не узнала правду.

– И что?

– Ничего. Не хочу об этом говорить.

Минуту стояла тишина. Барышни с темным прошлым долили себе в стаканчики шампанского, и медленно цедили сквозь губы, глядя на приближающуюся реку. Было слышно, как нежно урчат моторчики фуникулера. Первой тишину нарушила Лин:

– Мы обязательно должны это сделать?

– Что?

– Отдать его Меркурьеву?

– Думаю, нет.

Дамы обменялись короткими взглядами.

– Думаешь – нет?

– Он тебя зацепил?

– Как тебе сказать... Скорее удивил. Когда он испугался... личико так скуксилось... Было ужасно трогательно. (Я в своей пещере сгорал от стыда). Такой большой мишка и такой беспомощный. Мне кажется, если бы у меня был такой мальчик или такой друг, я полюбила бы его только за это.

– За что?

– Не знаю... Это так волнует. Так бы взяла и прижала к себе сильно-сильно...

– Какая ты... – суженая, будто невзначай, погладила Лин по руке. – Но ты слишком сентиментальна, так нельзя. Мужчины никогда этого не понимают.

Дамы снова пригубили шампанское. Нега раннего утра придавала обоим сказочное очарование.

– Ну а ты? – спросила Лин. – Неужели ничего?

– Ну... – суженая хитро сузила глазки. – Даже не знаю. Он такой забавный.

– Забавный?

– Представь себе, он был уверен, что я по уши в него влюблена. И никак не хотел расстаться с этой галлюцинацией.

– Ты, конечно, его разубедила?

– Не то слово – разубедила, – я сделала все, чтобы он меня возненавидел... А, спрашивается, зачем? Что он мне сделал плохого? Он так поверил в меня, так боролся за свое право. У него были такие сильные руки.

– Сильные руки?

– Да, очень сильные руки. Будь моя воля, я бы сделала все по-другому, я, наверное бы... – суженая осеклась, прикрыв рот пальчиком.

– Что?

– Ничего... Могу я помечтать.

Наступила пауза. Кабинка фуникулера спустилась к самой реке. Теперь розовато-млечные пряди тумана плыли прямо сквозь кабинку. Одинокая лодочка с сонным рыбаком словно висела в пустоте. И только поплавок танцевал в золотой дорожке солнца.

– Красиво, – сказала Лин.

– Ужасно красиво.

– Бросить бы все и уплыть далеко-далеко.

– Да, было бы хорошо...

– Я сейчас подумала, – Лин подперла кулаком щеку, – все это довольно странно. Все эти золотые клиентки «Афродиты», – неужели они не могут находить себе женихов без нашей помощи?

– Ты же знаешь, невесты мистера Арчибальда так заоблачно высокопоставленны, – они не могут рисковать. Они должны быть уверены, что их суженый умеет обращаться с женщинами. Поэтому рисковать должны мы. Мы должны испытать их в деле.

Суженая с мрачным видом разлила остатки шампанского:

– Эти старые кокотки, наверное, до смерти боятся, что их милый задушит их в постели. Или заорет с утра с перепугу, увидев их без макияжа.

– Какая ты злющая, – с улыбкой произнесла Лин.

– Станешь тут злющей. Почему я должна изображать из себя Горгону? Кто это придумал?

– Это твоя работа.

– Дурацкая работа!..

Какая еще работа? – Я перевернулся в своем саркофаге. – За кого они меня держат, черт возьми! Вообще-то я быстро соображаю, но в этот раз мне хотелось оставаться глупым как можно дольше. А только никуда не денешься, нужно смотреть правде в глаза, какой бы отвратительной она не была. Суженые вовсе не суженые, а всего лишь, наемные статистки (хотя они, конечно, прелесть). И Корпорация, вовсе не Корпорация, не волшебная матрица, обналичивающая мужские грезы. Собрание жуликов и престарелых сводников, – вот и вся «Афродита».

Но самым гнусным, конечно, было положение «жениха». Хоровод хмурых невест в деловых костюмах очень натурально нарисовался у меня в голове. Интересно, что они во мне нашли? И как Корпорация собирается сдавать меня этим дамам? Под гипнозом? А может промоют мозги? Или перебьют лодыжки?

Пора уже было выбираться из этого ящика (кстати, подозрительно похожего на футляр для суженой), и принимать свои меры.

Я осторожно надавил на крышку. Ничего не вышло: что-то тихонько звякнуло, щель увеличилась, но дальше дело не шло. Это было похоже на дверную цепочку: смотреть можно, а открывать не смей. Другое дело, что их замочки наверняка были рассчитаны на худосочную барышню из холодильника, вряд ли они готовились пленить разъяренного мужчину. Я надавил сильнее, крышку немного перекосило: не цепочка, так петли, не петли, так шурупы, – что-нибудь обязательно даст слабину... Внезапно появился новый звук, как будто приближался автомобиль, потом – толчок, и наш воздушный корабль остановился.

Бросив свое занятие, я выглянул в щель

Что угодно ожидал я увидеть, только не это. Такая же, как наша, открытая кабинка фуникулера висела метрах в пятнадцати по правому борту. Но самым поразительным была не эта, возникшая из ниоткуда, кабинка, а заполнявшие ее пассажиры. Три бойца Корпорации, узколицых и жилистых, стояли по бортам кабины в полной боевой готовности. Впереди всех, лоснясь и сияя золочеными очечками, стоял мой главный враг – курьер Меркурьев.

– Вот они где, мои красавицы!

Он развел руки в жесте доброго барина и расплылся в улыбке сказочной ширины:

– А я ночь не сплю, скучаю, все думаю, как там мои милые ночку коротают.

– Вашими молитвами, – хмуро ответила суженая.

Она поднялась и положила руки на плечи Лин. Даже со спины было заметно, что появление Меркурьева было для дам неприятным сюрпризом.

– Ну и славно, ну и хорошо... А куда путь держите, позвольте полюбопытствовать?

– Мы свое отработали. Законный выходной.

– Отработали... Так-так... – Меркурьев покачал головой. – Ну а герой то наш где?

– Какой герой?

– Тот самый, радость моя, тот самый, – он снял с лица улыбку, – с которым вы всю ночь по дому бегали и на лестницах кувыркались. Мы ведь пишем, все пишем.

– Да запишитесь вы!.. – суженая допила свое шампанское, и бросила стаканчик в воду.

– А ты не груби, – Меркурьев насупился, – хоть и выходной. Скажи мне лучше, что там за футлярчик у вас?

Ну все. Теперь или никогда. Я подтянул колени к груди и уперся в крышку футляра всеми рычагами своего тела.

– А идите вы к черту! – Шампанское делало суженую безоглядно смелой: – Ничего я вам не скажу.

– Да, катитесь! – Лин подскочила к подруге, едва держась на ногах: – У нас выходной. Мы свое не отдадим.

– Так. – В голосе Меркурьева появился металл. – Значит, свое. И не отдадите?

– Нет.

– Смотреть в глаза! – вдруг рявкнул Меркурьев не своим голосом: – Семь недель карцера! Обоим. Дальше действовать по инструкции.

Должно быть, этот ненормальный вопль Меркурьева добавил мне силы. Я налег на крышку своего саркофага с такой жаждой жизни, что у нее не осталось никаких шансов. Хрустнул пластик, взвизгнули петли, и крышка с грохотом отлетела в сторону. По инерции я перевалился на один край и, вместе с футляром, свалился с лавки. Вышло довольно шумно.

9

Минуту длилась немая сцена. Пока я поднимался на ноги, жмурясь от солнца, шесть пар изумленных глаз следили за каждым моим движением. Первым пришел в себя Меркурьев:

– Ба-а!.. Да вот и наш герой. Я в восхищении, Федор Евгеньевич. Теперь я понимаю, почему девочки не хотели вас отдавать.

– Заткнулся бы ты, старый пройдоха.

Разговаривать с ним у меня не было никакой охоты. Болело ушибленное плечо, и солнце с непривычки слепило глаза. Пора было заканчивать эту историю, она слишком затянулась.

Подойдя к оградке правого борта, – тонкое дно кабинки гуляло под ногами, – я нащупал входную дверцу, повернул задвижку и толкнул вперед ажурные створки. Они легко распахнулись и повисли, качаясь, в открытом пространстве. До воды было метров десять. Река сверкала на солнце, манила прохладой и небывалой свободой.

– Вы что, хотите утопиться? – крикнул Меркурьев.

Что бы он там ни кричал, говорить больше не о чем. Я сел на самый край кабинки, свесив ноги в пустоту. Здесь, под ногами, река казалось огромной, но там, впереди, где заканчивался город, и зацветали зеленые холмы, она смыкалась в узкий ручеек. Если удастся вручную догрести до берега, то к обеду я буду уже далеко за городом. Нужно будет снять кое-что из одежды и собраться с силами.

– Не делайте этого. – Старый шут не унимался. – Подумайте хорошенько. Нам всем будет вас не хватать. Ладно, я вам не симпатичен, но посмотрите на девочек, – они к вам привязались. Неужели ничего не дрогнет?...

Вот в этом он был прав. Лин и суженая – это единственное, ради чего я мог бы остаться. Они были так же хороши, как и мечты о них. Я вспомнил внезапный поцелуй суженой, материнские объятия Лин, подслушанные разговоры. Я уже предчувствовал эту муку воспоминаний, которая останется со мной после разлуки. Свободный, одинокий, ненужный: две раны навылет ноют в груди.

Я почувствовал спиной, как они обе подошли и молча присели рядом. Суженая положила руки мне на плечи, Лин обняла меня за талию. Это было довольно приятно. Было только немного странно, что они обе молчали. Как будто Меркурьев действовал на них каким-то змеиным гипнозом.

– Ну вот видите, как хорошо... – проговорил Меркурьев голосом свадебного шафера. – Просто счастливое семейство. Так и тянет к вам присоединиться.

– Ты здесь не нужен.

– Что ж, сердцу не прикажешь... А только вы, Федор Евгеньевич, не обольщайтесь. Я еще не сказал вам самого главного.

– Ну так скажи.

– Вы наивный человек. И совершенно неопытный. Вы смотрите на женщину глазами подростка. Вы ждете от женщины неземных приключений, сердечных взлетов, путешествий на Небеса... Но я вам скажу жестокую правду. Ее знает каждый зрелый мужчина.

Он сделал паузу и вытер платком губы.

– Ну?

– Женщина – это всегда клетка.

– Вот как.

– Поверьте мне, это не просто метафора. Я наблюдаю за женщиной уже не первый десяток лет. Каждый раз происходит одна и та же история. Когда ты встречаешь ее, она отворяет дверцу, но не слишком широко, чтобы ты помучился, пролезая внутрь. Когда ты получаешь ее, то есть, думаешь, что она у тебя в руках, – ты всего лишь сжимаешь один из прутьев. Остальные в это время обвивают тебя как змеи со всех сторон... Это ее природа: ты должен быть внутри нее, обязательно внутри. Так работает ее инстинкт: все стоящее она затягивает внутрь.

Но даже, когда она тебе надоест, и ты расстанешься с ней, уверенный, что покинул клетку – это всего лишь галлюцинация. Выйдя за порог одной клетки, ты моментально попадаешь в другую. Ведь даже мужское одиночество – это ни что иное, как утлая клеть, сплетенная из образов желанных нам женщин. Вы видели когда-нибудь, какими картинками обвешивают себя узники в одиночных камерах? Это закон Жизни: мы у них в вечном плену.

– Зачем ты мне это говоришь?

– Хочу объяснить вам ваше положение... Оно, впрочем, такое же, как у меня, как у всех нас, коротающих век под сенью девушек в цвету. Это грустная история, Федор, но вы должны знать. Мы всю жизнь, от зачатья до могилы, сидим в клетке по имени Женщина. В лучшем случае, как цирковые хищники, перебегаем из одной клетки в другую. Вся наша радость – это только смена интерьера: больше пространства, занятней форма, изящней прутья... – Меркурьев на секунду замолчал, потом театральным жестом отгородил рот ладонью: – Скажу вам по секрету, на вас положили глаз. Вас ожидает умопомрачительная клетка, фактически дворец!

Я только покачал головой. Пора было прощаться.

Меркурьев нехорошо улыбнулся:

– Что ж, я сделал все, что мог... Мое предложение вам не понравилось, моя теория тоже. А, между прочим, прямо сейчас вы получите прямое ее подтверждение... Женщины сообразительнее нас. Они умеют делать некоторые вещи так быстро и незаметно. Особенно, если речь идет о том, чтобы упрятать кого-нибудь в клетку, или, к примеру, посадить на цепь (От этих слов я ощутил неясную тревогу). Пока я здесь с вами откровенничал, они, я уверен, не теряли времени даром. – Он посмотрел куда-то через мою голову: – Ведь я не ошибся, милые? Вы уже сделали это?

– О чем он говорит? – спросил я суженых. Мне вдруг отчетливо стало не по себе.

И Лин, и суженая молчали, как будто не слышали моего вопроса. Они только переменили позу: сели справа и слева от меня и так же свесили ноги в пустоту. Я попытался поймать их взгляд, но из этого ничего не вышло, – с холодными улыбками, значения которых я не понимал, они, не отрываясь, смотрели в одну точку (она находилась где-то на физиономии Меркурьева). Это гипноз, – снова подумалось мне, – он как-то управляет их волей.

– Вот видите, мой дорогой, – продолжал разглагольствовать курьер, – эти женщины – они всегда берут верх. Вы, наверное, думали заняться сейчас купанием, удивить нас лихостью своих прыжков. Увы, ничего из этого не выйдет, – они просто не позволят вам так рисковать. Они очень гуманны. Посмотрите, как они замечательно пристегнули вас к оградке, не хуже циркового акробата.

Что такое? Что он городит? Кто кого пристегнул? Я инстинктивно дернулся вперед, проверяя степень своей свободы, и сразу почувствовал тяжесть под ребрами. Господи, что ж это такое! – Вокруг моей талии обвивался прочнейший пластиковый шнур. Свободный конец его, напоминавший кольцо наручников, был намертво пристегнут к металлической оградке. Значит, пока я слушал этого болтуна, они привязали меня к кабине фуникулера. Ловко!

– Зря вы суетитесь, Федор Евгеньевич, – меланхолично изрек Меркурьев. – Игра проиграна. Мои девочки великолепно знают свое дело... И мальчики, кстати, тоже.

Сразу после этих слов, он сделал знак охране. Двое его подручных, уже стоявших наготове, взмахнули руками. Словно черные змеи, в воздухе промелькнули две веревки. Железные крючья с отвратительным лязгом вцепились в оградку нашей кабины. Работая руками с ловкостью дрессированных обезьян, подручные закрепили абордажные канаты на своем борту, затем начали аккуратно подтягивать обе кабинки друг к дружке.

Ловко! Значит, через пару минут они будут здесь. Тогда – все, тогда – конец! Я снова попытался освободиться: дернулся вперед, потом назад, я даже попробовал встать на ноги, но шнур оказался слишком коротким, а талия, где я был привязан, увы, самым узким местом моего тела. Дамы молчали и раскачивались от моих судорожных рывков, точно восковые куклы. Теряя самообладание, я развернулся к суженой и встряхнул ее за плечи, как трясут пьяных:

– Зачем ты это сделала!

Ее голова безвольно мотнулась из стороны в сторону.

– Инструкция. – Она посмотрела на меня пустыми глазами.

– Какая, к черту, инструкция!

– Инструкция, – повторила суженая.

– Бросьте вы это, Федор Евгеньевич, – влез вдруг Меркурьев со своего борта (он уже стал метров на пять ближе). – Я же говорил вам: женщиной управляет инстинкт собственницы. Она ни за что не согласится отпустить стоящего мужчину, когда он у нее в руках. – Он рассмеялся, пощипывая себя за щеку: – Другое дело, что этим инстинктом тоже можно управлять.

Господи – роботы! – я был в отчаянии. – Тупые андроиды! Шестеренки Корпорации... Кабинка с агентами «Афродиты» надвигалась с дьявольской быстротой. Уже были видны капли пота на лицах мускулистых бойцов.

Я обернулся к Лин. Она была моей последней надеждой:

– А ты, Лин, – зачем ты привязала меня?

– Так нужно.

Я взял ее за голову и заглянул в глаза. В них еще сквозило что-то человеческое.

– Ну как же «нужно»! Теперь они схватят меня, продадут в рабство этим теткам... Зачем ты привязала меня, Лин?

– Я привязала... – в глазах ее зажглись две слезинки.

– Ну...

– Я привязала на бантик.

Здесь, по-видимому, можно ставить точку. Всем уже понятно, что было дальше.

Я, разумеется, прыгнул. Ничего не стоило развязать этот бантик, и нырнуть с десяти метров в сверкающую воду. Но если вы думаете, что я прыгнул один – вы ошибаетесь: две трепещущие орхидеи, успевшие только слабо взвизгнуть, были у меня в руках (в тот момент они, как новорожденные, были готовы к любой судьбе).

Вода была прохладной, и красавицы мои оказались великолепными пловчихами. Через полчаса мы были уже бесконечно далеко от места наших тревог.

Кем бы они ни были: прелестными клонами с неутомимыми наносердцами, или просто заблудившимися в жизни девчонками (и кем бы ни был я), это не имеет значения. Наша связь выше обстоятельств. Я даже думаю иногда, не был ли это тонкий расчет «Афродиты». Что, если и вправду они так глубоко заглянули в сумерки моей души, что увидели там обеих. Ведь, как ни крути, там всегда были две суженых, – как минимум две. Спасибо им, они открыли мне глаза. Еще вчера я был робким беллетристом, лелеющим свои подростковые сны, а сегодня, – слава «Афродите»! – я чувствую себя вольным зверем с тугой мужской пружиной в позвоночнике.

Что еще сказать, – мы обожаем друг дружку. (Так что, пусть никто не хмурит брови). Наш тройственный союз великолепен. Каким бы сумасшедшим ни был этот мир, – не надо толкать меня под руку, милая, я заканчиваю, – главная формула счастья всегда проста: нужно вовремя найти своих суженых, и пристегнуть их к себе на пуговку. Стоит этому случится, и сразу понимаешь, что этот мир восхитительно оборудован для любви.