Танюшка
 

Было это много-много лет назад в небольшом сибирском поселке. Танюшка, (так ласково называли ее взрослые) училась в пятом классе  обычной советской общеобразовательной школы. Дети звали ёё Кнопкой за малый росточек, смышлёность и весёлый характер.

После уроков многие ученики оставались в группе продленного дня. У Танюшки  в семье было еще девять братьев и сестёр, и родители с радостью определили своих школьников в эту группу: и в доме не так кучно, и домашнее задание выполнят под присмотром учителей, и покушают, что тоже немаловажно.

Танюшка охотно оставалась в школе после уроков по этим же причинам.

Обедать детей водили в совхозную столовую. Идти было недалеко, но их всегда почему-то выстраивали в колонну по два человека. На ходу они громко выкрикивали пионерские речёвки.

В тот морозный ноябрьский день школьники как всегда двигалась к столовой. Надо же было такому случиться: к колонне прибился Андрейка – первоклашка, младший брат Танюшки. В тот день он бегал по улице безнадзорным, так как из-за легкой простуды в школу не пошел. Родители

с утра до вечера на работе, а старшие дети могли и не заметить как и когда он выскользнул из дома.

То ли учительница отвлеклась, то ли не обратила внимания, но все ребята (и Андрейка тоже) дружно ввалились в столовую, где было тепло и вкусно пахло. Дежурные, накануне убежавшие вперед, уже накрыли столы. Дети повесили одежду на вешалки. Танюшка усадила брата за стол, заботливо пододвинула поближе к нему тарелки, и, когда все уже заняли свои места, она увидела, что ей самой порции не хватило. Она стояла

В растерянности и обдумывала: почему так?

Учительница только сейчас заметила Андрейку.

- Что это такое? Почему он здесь?, - грозно закричала она.

На крик прибежали работники столовой, окружили учительницу, нависшую над готовой расплакаться девочкой. Из всех разговоров взрослых Танюшка поняла, что лишней порции у них нет и ей надо выпроводить брата домой.

Пятиклассница смотрела на столы, на тарелки с дымящимся супом, на котлеты с лапшой от которых такой аромат шел, что даже живот сводило. Посмотрела на брата, который не понимал, за что ругают сестру, только жалостливо поглядывал на нее. Впервые в жизни

Девочка услышала казенное слово «Не положено», испугалась и почувствовала огромную ответственность за выбор, который она должна сейчас сделать. Либо самой остаться без обеда, либо отправить брата домой – а там только хлеб, картошка да молоко. 

Тогда Танюшка оглядела с укором тетенек в белых халатах, подняла глаза, полные скорби на учительницу, подбежала к вешалке, схватила свое поношенное пальто и выбежала на улицу. Слезы брызнули из глаз.

И тогда взрослые словно очнулись. Тетя Рая, повар, Танюшкина соседка, не одеваясь,

Выскочила вслед за Танюшкой, догнала девчонку и почти силой завела обратно в столовую.

Танюшка уже без всякой радости, глотая слезы, пообедала. Притихшие дети внимательно разглядывали девочку, словно впервые увидели ее.

 

Письмо
 

Колька проснулся раньше обычного. Хмурое утро не предвещало хорошего дня. Голова болела от вчерашнего выпитого вина, водки и еще черт знает чего. Отмечали с дружками очередной его отпуск.

Колька обвел красными от перепоя глазами комнату: грязь, пыль, окурки, пустые бутылки на столе и под столом, на одной петле болтавшаяся дверца шифоньера.

«Надо бы опохмелиться», - подумал он, но вдруг его затошнило, кровать начало качать, как люльку, все сильнее и сильнее. Раскачавшись до полной амплитуды, она перевернулась и ухнула в пропасть.

Колька струхнул. С ним такой штуки никогда еще не было. Что бы это значило? Неужели внутренний механизм дает сбой? Где-то, наверное, заклинило шестеренки. В нем всегда жило представление о собственном организме как о механизме часов. И перед первым стаканом спиртного он обычно говорил друзьям: «Необходимо смазать колесики, а то заржавеют».

Колька с трудом перевернул свое тщедушное тело через край кровати, попал ногами в собственную рвотную лужу. Кое-как поднялся, поплелся к умывальнику. Как смогпомылся. Сознание начало проясняться. Вошел в комнату, упал на койку. Его тошнило, но кровать больше не качало.

Колька задумался. То, что с ним сегодня произошло, должно быть сигналом к тому, что не все в порядке со здоровьем. С детства он боялся болеть. После двухмесячной оспенной горячки в пятилетнем возрасте любая болезнь ассоциировалась с чем-то грозным, тяжелым и очень тревожным. И сейчас ему совсем не хотелось болеть, тем более – умирать. Вспомнил мать, уже, наверное, состарившуюся, забытую в бестолковости дней. Что она сейчас делает, как управляется с хозяйством в маленькой деревушке? Лет восемь уже не видела она своего блудного сына. Первое время, с тех пор как подался искать лучшую жизнь, еще писал ей, открытки на день рождения посылал, а потом закружило, замотало и занесло его на стройку века – БАМ. Правда время от времени отправлял матери денежные переводы по почте.

Воспоминание о ней как-то заслонило, отодвинуло собственное недомогание. В нем начала расти жалость к матери и покаяние перед ней. «Надо сегодня же написать», - решил Колька.

Все эти размышления он баюкал, уткнувшись лицом в подушку. Наконец повернул голову, открыл глаза, увидел опять грязь, заляпанный, захламленный стол, заплеванный пол и застонал. Ему стало противно от вида своей комнаты, тошно от бессмысленно прожитых лет.

Еще немного полежал, собираясь с силами, затем вскочил и быстро пошел за ведром и тряпкой. Вернулся, открыл окно. В комнату хлынул таежный влажный воздух. Колька вздохнул полной грудью и выдохнул: «Все». Что это слово значило, было понятно только ему одному.

Он с дикой энергией и неестественной для него веселостью принялся за уборку. В первую очередь сложил узелком клеенку со стола, отнес в мусорную кучу. Сменил постельное белье, заправил кровать по линеечке, как учили в армии пятнадцать лет назад, вымыл полы. Теперь можно написать матери хорошее, ласковое письмо. В комнате не оказалось ни ручки, ни бумаги. Быстро оделся в чистое, причесался и направился в контору. Бухгалтер одолжила ручку и два тетрадных листа. В магазине купил конверт. Вернулся домой, вскипятил воду, заварил густо чай. Хотел закурить – пачка оказалась пустой. Хотел вернуться в магазин, но передумал. Лихорадочное желание написать матери письмо и поскорее его отправить усадило его за стол. Отхлебнул несколько раз из железной кружки пахучего чая и начал писать.

Письмо получилось не очень длинным, но добрым. Спрашивал о здоровье, о хозяйстве, просил прощения за свое легкомыслие, за то, что долго молчал. Обещал скоро приехать. Надо было утрясти дела с отпускными, привести себя в порядок, приодеться, чтобы односельчане не заподозрили в нем неудачника.

Колька отнес письмо на почту, заскочил в магазин за сигаретами и отправился в столовую.

Прошло три дня. За это время спиртное боялся даже нюхать, дабы не подвергнуть себя соблазну. Нет-нет да останавливался у небольшого круглого зеркала, висевшего на стене, задумчиво смотрел себе в глаза. О чем думал, неизвестно.

Вечером на третий день почтальонша принесла ему телеграмму: «Приезжай. Мама серьезно заболела. Тетя Вера». Отпускные еще не поступили в кассу. Мужики из бригады Николая вывернули свои карманы, обошли все общежитие мужское. Вложили пачку измятых купюр товарищу в руки, а утром проводили до автобусной остановки, откуда он должен был ехать на вокзал, а там уже поездом.

С тяжелым сердцем подходил Николай к низкой калитке своей ограды. Из дома вышла не мать, а тетя Вера, соседка. Сердце ухнуло, заскулило. Почему-то сразу понял, что опоздал.

Тетя Вера успокаивала Николая, и сама тут же всхлипывала, утирая тыльной стороной ладони слезы.

– Вчера, Коля, вчера похоронили. Ждали, ждали тебя, не знали, едешь или нет. Долго держать нельзя, жара.

До глубокой ночи просидел Николай у свежего холмика, молча курил и курил.

Скромно отвели девять дней по русскому обычаю. Соседи разошлись по дворам, принялись каждый за свою работу по хозяйству. Николай не знал, к чему руки приложить, ходил хмурый, подавленный. Потом зачем-то начал поправлять завалившийся забор. От калитки его окликнул женский голос: «Вам письмо». Какое ещё письмо? Ерунда какая-то. Взял конверт, пробежал глазами адрес и не сразу узнал свой почерк. Наконец дошло, что он сам отправил это письмо матери. Земля качнулась под ногами. Николай тихо осел тут же, у калитки, прижал к губам конверт и по-детски разрыдался.

1987 г.
 

ДОЛГИ

I

 

Лешке было пятнадцать лет, когда впервые заболела серьезно мать. Она много лет работала дворником, чтобы получить квартиру в собственность. Квартиру получила, но от тяжелой работы надорвалась и вот, уже две недели не поднималась с постели. Лешке пришлось взять всю заботу о матери, о доме на себя. Отца с ними давно уже не было. А помощь нужна как воздух. Кончились лекарства, кончились запасы продуктов. Вот уже два дня в доме нет хлеба. Лешка варил каши на воде из оставшихся круп. Матери становилось все хуже. Где взять деньги на лекарства? Начались затяжные  задержки зарплаты и никто не знал, когда работникам ЖКХ будут выдавать деньги в следующий раз. Лешка стал думать. У малочисленных знакомых такие же финансовые проблемы. В долг (а тем более – просто так) никто не даст.

И тут он вспомнил о соседе, что появился совсем недавно в квартире напротив. На вид ему было лет сорок, серьезный, деловой, одет с иголочки. Часто тот приезжал на иномарках, часто из-за дверей слышался шум веселой компании. Соседи шептались, что он из новых русских, связан с криминальным миром. И квартиру купил, и живет на широкую ногу за счет преступных своих делишек. Но Лешке новый сосед почему-то нравился. Хотя они и не общались почти никогда. Однажды только столкнулись на площадке, когда закрывали одновременно свои квартиры. Тот первый поздоровался:

- Здорово, парень.

- Здравствуйте, – вежливо ответил Лешка. Вот и все общение.

«А что, если у него попросить? - пришла бредовая идея пареньку, - денег-то, наверное, мерено-немерено. Что ему, жалко, что ли, хоть немного?» Но, подумав, отказался от этой мысли. «Что ему какие-то нищие? Кто мы ему? И почему он должен давать?»

Но вечером подскочила у матери температура, ни одной жаропонижающей таблетки уже не осталось. Она лежала беспомощная, тяжело дышала.

Лешка вышел на кухню налить для матери воды из крана и в окно увидел, как возле их подъезда остановилась машина. Из неё вышел сосед, о котором думал Лешка. Он слышал как-то, что приятели обращались к мужчине «Жорик». «Наверное, Георгием зовут», – решил для себя тогда Лешка.

Сосед по лестничной площадке уже вошел в подъезд. Лешка заволновался – попросить или нет? А вдруг пошлет куда подальше? Но мужик вроде нормальный. И есть хочется, и матери плохо. По голове же не стукнет. Лешка подошел к своим дверям, чтобы встретить его. Но решимости хватило только для того, чтобы остановиться и прислушаться. Дядя Гоша (так Лешка окрестил его про себя) открывал ключом свою квартиру. Дверь открылась и закрылась. Лешка высунул нос на площадку. Его окутала волна дорогого одеколона, запахи непонятной чужой жизни, далекой и загадочной.

Лешка закрыл дверь и долго стоял в коридоре. Из комнаты донесся слабый голос матери. Она просила воды. Лешке стало стыдно, что он до сих пор не исполнил ее просьбу, и он быстро метнулся в кухню. Сам напоил из ложки мать, приподняв ее голову. Она запекшимися губами пила с жадностью и глазами как бы просила прощения, стесняясь сама себя. Потом кивнула сыну на кусочек хлеба, что лежал вот уже два дня на блюдце на журнальном столике у ее изголовья. Лешка оставил его для матери, а мать не ела, предлагала сыну. Она взглядом просила сына взять хлеб. Лешка в который уже раз только мотнул головой и ушел на кухню. «Нет, пойду», – наконец решился он и быстро, чтобы не передумать, выскочил на площадку и позвонил соседу в двери. Через несколько секунд ему открыли, на пороге стоял дядя Гоша в верхней одежде. Лешка поздоровался, хозяин квартиры ответил, как и в прошлый раз: «Здорово, парень» и пошел в комнату, оставив дверь открытой, дав понять, что гость может пройти. Лешка секунду-другую колебался, но все же шагнул через порог. Из коридора ему было видно, что хозяин сидел в комнате все еще не сняв кожаный плащ. Вид был у него утомленный, он словно провалился в глубокое кресло и, казалось, не собирался в ближайшие сутки вставать оттуда. Дядя Гоша спросил первый: «Что скажешь, парень?» Голос был у него уставший, но приятный. Лешка не знал, с чего начать, как попросить денег. Наконец заговорил: «Мамка у меня…» – и вдруг лицо его исказилось и по щекам потекли слезы. Больше говорить он не мог. Лешка, прислонился к косяку и уже вздрагивал всем телом. Мужчина внимательно посмотрел на него и вдруг резко встал, коротко бросил: «Пошли…» и вышел первым из квартиры. Лешка всхлипывая и утирая рукавом мокрое лицо, поплелся следом.

Когда вернулся к себе, дядя Гоша уже стоял у постели больной. В запавших глазах на похудевшем, изможденном болезнью лице Зинаиды Яковлевны было недоумение и даже настороженность. Мужчина увидел засохшую корку хлеба, резко повернулся и прошел на кухню, бесцеремонно открыл дверцу холодильника. Лешка уже не плакал, не всхлипывал, только дышал учащенно. Но когда холодильник показал чужому человеку пустое нутро, у Лешки запылали уши как никогда в жизни… Ему стало нестерпимо стыдно. 

Дядя Гоша молчал. Затем вернулся в комнату, достал из внутреннего кармана плаща несколько крупных купюр, и не считая отдал Лешке. Потом мягким, тихим голосом сказал: «Купи лекарства и еще что-нибудь». Задумался. Больная во все глаза смотрела то на деньги, то на соседа и вдруг слёзы быстрым ручейком потекли с уголков глаз на подушку. Мужчина словно очнулся и громко спросил у Лешки:

– Врача вызывали? Почему не в больнице?

Лешка начал оправдываться:

– Сейчас, говорят, надо платить в больнице, и очень много, мамка не захотела.

– Ладно, – примирительно сказал дядя Гоша – рецепты есть? Беги в аптеку и быстро.

А сам сел на табуретку возле постели Зинаиды Яковлевны и опять ушел в свои думы.

Лешка вернулся минут через пятнадцать. По пути из аптеки заскочил в магазин, взял продуктов. Влетел домой счастливый, бодрый. Дядя Гоша по-прежнему сидел, у постели больной и что-то тихо ей рассказывал. Увидел паренька, поспешно встал, пожелал Зинаиде Яковлевне выздоровления, попрощался и вышел.  

 

II

Благодаря лекарствам и хорошему питанию мать вскоре поправилась. Не сказать, чтобы совсем выздоровела, но уже могла ходить, делать посильную работу в доме. После лечения в стационаре ей дали инвалидность. Лешка старался не попадаться на глаза дяде Гоше. При воспоминании о том вечере ему было почему-то стыдно.

 А через некоторое время дядя Гоша исчез. В его квартире было тихо, Злые языки говорили, что его упекли в тюрьму за перепродажу краденых машин. Никто ничего не знал, но каждый строил свои догадки – и получилась целая детективная история. А Лешке было жаль соседа, он даже ощущал в груди своей некоторое сиротство.

 

III

 

     Прошло десять лет. Из подростка Лешка превратился в Алексея,  взрослого и самостоятельного молодого человека. Окончив школу с золотой медалью, поступил в институт, получил высшее строительное образование. Благодаря своему здравомыслию и деловым качествам Алексей устроился в перспективную организацию, прилично зарабатывал. С матерью он перебрался в новую квартиру, купил машину. Была у него и любимая девушка, с которой собирались в ближайшем будущем создать счастливую семью. В общем дела его шли прекрасно.  

Однажды, подъезжая на машине к своему дому, он увидел на лавочке старика, и сердце екнуло. Хотя вид этого человека был хуже некуда: неряшливая потрепанная одежда, давно не бритое лицо, опухшие глаза алкоголика – Алексей узнал в нем дядю Гошу. Сожаление и досада шевельнулись в груди парня. За эти годы Алексей часто о нем думал и помнил его всегда уверенным, мужественным, спокойным и даже старался выработать в себе эти черты характера, а сейчас видел грязного, жалкого старика. Но Алексей всегда помнил о своем долге.

  Выйдя из машины, он подошел к мужчине на лавочке. Тот встрепенулся и первым подал голос:

– Эй, парень, зелененькой не найдется? Очень надо.

Глаза смотрели с вызовом, насмешливо. Нет, он не узнал Алексея. Молодой человек тихо спросил:

– Дядя Гоша, это Вы?

– Нет, я не дядя Гоша.

– А кто? Жорик?

В лице старика что-то дрогнуло. Но, улыбаясь, он ответил:  

– Я – Василий.

-Пойдемте, Василий, со мной.

Василий охотно встал и потопал за Алексеем.

  Войдя в квартиру, они прошли в гостиную, не снимая уличную обувь. Зинаиды Яковлевны дома не было, иначе досталось бы на орехи обоим.

  Усадив гостя в кресло, Алексей принес закуску, достал из бара лучший коньяк, налил только для одного. Сам он не пил спиртного даже в большие праздники, не хотел. Старик трясущейся рукой взял, ни о чем не спрашивая, выпил коньяк, стал закусывать.

  Алексей молча наблюдал. Сколько раз юноша прокручивал в голове слова, предназначенные старому соседу на случай, если встретит когда-нибудь его. Но сейчас перед ним был уже не тот дядя Гоша, которому он готовил свою речь и поэтому Алексей не знал, с чего начать. И все же чувство благодарности к этому человеку, с которым он жил столько лет, не утратило своей силы. Алексей решился:

– Дядя Гоша, можно я буду так Вас называть? Вы меня не узнали?

Рука с вилкой, на которую были нанизаны три кружка колбасы, замерла у рта. Василий растерянно смотрел на хозяина квартиры.

– Где нам встречаться было, молодой человек? За колючку не дай Бог никому, а я уже свое оттопал.

Тогда, почему-то волнуясь, но не выдавая своих эмоций, Алексей рассказал про тот вечер, который останется в памяти у него на всю жизнь. Прищурившись, Василий внимательно слушал. И вдруг уставился на юношу на юношу, широко распахнув глаза. Алексей понял, что мужчина вспомнил всё. Они молча смотрели друг на друга.

– Я Ваш должник и хочу вернуть долг, – сказал юноша, встал, вышел в другую комнату, отсчитал деньги, вернулся к гостю.

– Купите приличную одежду. Вам нужно лечиться. У меня есть знакомый нарколог, могу договориться с ним.

Алексей положил деньги на столик. Василий долго молчал. Затем, очень аккуратно, двумя пальцами взяв верхнюю купюру, сказал:

– На опохмелку.

Встал и вышел, не прощаясь.

   

Эпилог

 

Через месяц после этих событий к дому, где жили Алексей и Зинаида Яковлевна, подъехал свадебный кортеж из пяти машин. Веселая нарядная молодежь дружно вывалилась из авто, заполнила пятачок у подъезда. Последними степенно, не суетясь, вышли Алексей со своей уже венчанной женой Леной и направились ко входу. Их встречала с хлебом-солью Зинаида Яковлевна. По заведенной традиции молодые должны были откусить от пирога без помощи рук (кто больше – тот и хозяин в доме будет). Когда Алексей наклонился, Зинаида Яковлевна шепнула:

– Леша, посмотри направо.

Молодой человек так и сделал и замер. Чуть в стороне от гостей, улыбаясь, стоял Василий. Чистый, подстриженный «ёжиком», тщательно выбритый, совсем как десять лет назад. Только вот седины прибавилось и морщин на лице.

– Я его на рынке встретила две недели назад, но Вася просил не говорить тебе пока… – заторопилась с объяснениями Зинаида Яковлевна. 

Но Алексей уже шел к нему. Взял его руки в свои.

-Дядя Гоша, будешь моим посажёным отцом?

Тот быстро-быстро согласно закивал. В порыве чувств, они крепко, по-мужски обнялись. 

 

1999 г.