Адрес редакции:
650000, г. Кемерово,
Советский проспект, 40.
ГУК "Кузбасский центр искусств"
Телефон: (3842) 36-85-14
e-mail: Этот адрес электронной почты защищен от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра.

Журнал писателей России "Огни Кузбасса" выходит благодаря поддержке Администрации Кемеровской области, Министерства культуры и национальной политики Кузбасса, Администрации города Кемерово 
и ЗАО "Стройсервис".


Скажи мне несколько слов. (рассказ)

Рейтинг:   / 0
ПлохоОтлично 

Содержание материала

* * *

Дом накапливал пыль, непрочитанную почту, сообщения на автоответчике от незнакомых нерусских людей, застаивался воздух в чужих непроветренных комнатах, подходила к концу банка кофе, перегорела лампочка в ванной комнате. Антонио был где-то за кадром. Уходил рано утром, возвращался поздно вечером. Павел почти не сталкивался с ним, но как-то незаметно для себя стал думать об Антонио с жалостью.

Без Антонио – странно, что не облегчение, а скука, вроде как без близкого человека. Но ведь привычные люди тихой сапой и делаются близкими – так оно и бывает.

Близился к вечеру пятый день Павла наедине с самим собой в чужом доме, в тревоге и заоконных осадках, в собственных безделье и самому противной, болезненной бесполезности – такое же было с ним в первые недели после выхода на пенсию, как же все-таки это было давно. Да, давно, в прошлой жизни еще, где время не измерялось километрами.

Одиночество до того утомило Павла, что впервые в жизни книги стали его раздражать. Ему были нужны живые люди, и неважно, на каком бы языке они говорили. Неважно. Только с людьми дом делается домом.

В горле, под кадыком, копились и томились слова, которые непременно выплеснулись бы, окажись рядом Антонио, то есть Тони, то есть Тоша:

– Она так же убегала в четырнадцать лет. Да... Четырнадцать стукнуло – и через месяц как с цепи сорвалась. Мы понять не могли, что с ней такое творилось. Будто, ну прямо не знаю, вселился в нее кто-то. Ветром ее подхватило и понесло, не догонишь. Волосы непонятно зачем покрасила в красный цвет. Чисто клоун на арене. У нее стрижка тогда короткая была, вот примерно до сюда, и волосы красные. На нее люди на улице оборачивались. А она говорила: «Мне это нравится!»... Глаза черным обводила, жирно, зачем – тоже неясно, выглядела смешно – плохая актриса в трагической роли. Никогда не понимал, зачем женщины лицо красят. Однажды ей об этом сказал, так она взвилась: «Ничего не понимаешь в этой жизни!». На все наши замечания она так отвечала. Ну и ладно. Не понимаю – так не понимаю. Не ссориться же с ней из-за таких пустяков.

Так бы говорил Павел.

– Школу она прогуливала, конечно, как же без этого, но училась хорошо, и учителя, слава Богу, неплохие попались, на все ее выкрутасы смотрели сквозь пальцы. У Маруськи-то память хорошая, она дома ничего не учила, все на уроках запоминала. Чуть было серебряная медаль у нее не вышла. Да... Все удивлялись: такое поведение вызывающее – а почти отличница. Учителям она не грубила, ничего такого. Но было видно, что ей совершенно все равно, что в школе делается. Она и нам об этом говорила: так и так, не школа, а детский сад – штаны на лямках, не с кем поговорить. Плохо ей было. Не срасталось у нее что-то со взрослой жизнью. Но почти не жаловалась. У нее характер такой – никому ни о чем никогда не скажу. Я ей даже немного... завидовал. Мне нравится в людях качество это – самостоятельность. Никого не слушала! Не посоветуюсь, сама все решу. Да... Всегда и обо всем свое собственное мнение... С ней интересно. Но как будто сидишь на вулкане. Да... Никогда не знаешь, что она придумает через минуту.

Антонио полулежал бы на кровати с подушкой под спиной, а Павел сидел бы на окне, поджав ноги, как школьник, и со скользящей улыбкой медленно говорил:

– Потом убегать начала. Точно так же убегала, как сейчас. Оставляла записку: «Не волнуйтесь, скоро буду». Куда уехала? Когда скоро? Как не волноваться? Она-то, может, и думала, что нам не нужна, но как мы могли не волноваться? В первый раз с милицией ее разыскивали. Переполошились, звонили в морг. В общаге она тогда ночевала. У друзей. А друзья эти... Я от Маруськиных выкрутасов поседел раньше времени... Она все со студентами дружила. Никак с ровесниками у нее не складывалось. То ли правда ей с ними неинтересно было, то ли одноклассникам с ней... Несколько раз в другие города сбегала. На неделю, на две. Что она там делала – нам она не рассказывала. А нам что было делать? Запирать? Такую попробуй запри! Наказывать? Так не умели мы с Леной наказывать. Только и оставалось, что волноваться... Хотя она, если по правде, звонила иногда, говорила, например, я в Новосибирске, у родственников Макса, все в порядке, я живая. А мы потом с Леной сидим, как два мыслителя, и гадаем: кто такой этот Макс?.. только бы ничего плохого не случилось!

Набрал бы в легкие воздуха и сказал на выдохе:

– Маруськи в городе не было, когда Лена ушла, и я знаю, знаю, знаю, что она до сих пор на себе эту тяжесть тащит, хоть и не виновата, конечно, так вышло, всякое же с людьми бывает, и никто никогда ни в чем не виноват, но...

Павел увидел бы непонимание в американских глазах Антонио и уточнил:

– Ушла, да, ушла, врачи же говорят – «ушел», и правильно. Мы же не умираем, мы именно что уходим, в другой мир уходим. Как ты думаешь, там лучше или так же? Не знаешь?

Антонио бы молчал, уставившись в окно поверх полуседой головы Павла.

– Ну и не думай, – посоветовал бы ему Павел. – Рано тебе еще думать о таких вещах. Молод больно. У тебя самого родители-то живы?.. И чего спрашиваю? Знаю ведь, что живы. Дай Бог им еще долгих лет. Молодцы. Хорошего сына воспитали.

И замолчал бы. Возможно, сходил бы на кухню глотнуть чаю, а потом вернулся бы и продолжил согретым голосом:

– Через месяц – бац – приводит домой мальчика, воспитанного, прилизанного, в очках, в галстучке, и говорит: «Папа, это Тоша Хорьков, мы с ним учимся в одном классе, теперь он будет жить у нас, потому что мы друг друга очень любим и друг без друга не можем». Я хотел сказать «нет», а само собой сказалось «ладно». Беспокоился, конечно, что со школой, не во вред ли учебе, скоро поступать, заниматься надо и Маруське, и Тоше, но с учебой все нормально было, они уроки вместе делали, да и вообще все у них ладно получалось, лучше, чем у многих взрослых... тоже ведь наука трудная... и Тоша этот оказался приятный такой, вежливый, спокойный, внимательный, хотел бы я такого сына.

Здесь он бы обязательно споткнулся: не надо о Тоше, так нечестно.

– Да, а впервые она из дома убежала, когда ей восемь лет исполнилось. Мы испереживались. Через два дня это случилось после того, как Лена с Маруськой жить ко мне переехали. Чем-то я Маруське не понравился. Мне Лена потом уже сказала: пугала она Машку в детстве, дескать, не будешь слушаться, придет злой дядька и тебя заберет. Вот она и подумала, видимо, что я и есть тот самый злой дядька. Переезжали, вещи таскали, так Машка прямо на пол легла и ревет: не поеду, не хочу. Два дня прошло, она на переменке из школы вышла и пропала. Лена в школу за ней приходит: где ребенок? – ой, а где же ваш ребенок? – паника, дворы ближайшие обегали, больницы обзвонили, а вечером мужчина к нам пришел, которому Лена квартиру сдала, и спрашивает: это ваша девочка к нам жить пришла? Какая девочка? Как звать? А Машка, оказывается, сказала, что ее Катей звать. Решила, что никому она не нужна, и отчудила вот такое. Да... Тяжело мне с ней было поначалу. Никак она ко мне не могла привыкнуть. Все равно был я для нее чужой человек. Не отец, а так, отцезаменитель. Да... да... Много чего было... Такие вот дела... Ведь какая разница, родной – не родной! Родство вообще странное чувство – никогда не знаешь, с кем оно проявится... Люди ведь душой прикипают друг другу, а не кровью вовсе! Да...

Антонио бы молчал с пониманием, хотя Павел говорил бы на русском.

Вместо его лица Павел смотрел в потолок и беззвучно шевелил губами. Хотя ему казалось, что он говорит вслух, и даже не говорит, а кричит, как кричат обычно дома те люди, которых работа обязывает говорить громко и четко – например, учителя, та же Маруся.


* * *

Вечерело, темнело, дождливело. Молчал по-русски телефон, а по-английски – записывал автоответчик чужие голоса, не Марусин.

То и дело мерещились Павлу шаги – внизу или за стеной, или музыка, или едва слышный разговор на английском языке, и по спине – холодок, в солнечном сплетении – дрожь, так дрожит вода в стакане, когда его несут. Слышен стук дождя по крыше, его шелест в кронах, вскрик мокрой птицы, ничего человеческого.

Тем вечером Павлу было не по себе. Вновь и вновь возвращалось неприятное ощущение: кто-то видит его. Кто-то за ним наблюдает. Какая ерунда. И все-таки что-то вот-вот должно было произойти или уже происходило, только он этого пока не видел.

Павел пристально, как только мог, вслушался в звуки дома. Он приоткрыл дверь из комнаты и приник к дверному косяку, обратившись вслух. Да, он не ошибся. Там, внизу, в холле, свет не горел, но в темноте дышало, шуршало кошкой или ворами, но это были не воры и не кошка.

– Маруся? – окликнул Павел, но ему не ответили. – Антонио? Кто это? – Антонио! – повторил он.

Внизу кто-то был. Да. Внизу кто-то был.

Странный такой до него донесся шорох. Будто по дому пробежала белка. Запрыгнула в одно окно, двумя скачками перепрыгнула через холл, напуганная человеческими запахами, и рыжей молнией вылетела на улицу через другое окно.

Потом Павел услышал вполне человеческое «Тш-ш-ш...».

«Тш-ш-ш...» повторилось и зашагало по лестнице ногами двух человеческих существ. Люди эти поднимались на цыпочках и тихо-тихо пересмеивались. Обычно так смеются от смущения либо когда затевают небольшую пакость.

Павел погасил свет, прикрыл дверь и затаился у ее щели, едва сдерживаясь, чтобы не начать спускаться навстречу им. Почему им, а не ей, не ему? Но их действительно оказалось двое.

Впереди шел Антонио в расстегнутой белой рубашке. Он говорил тихо, обращаясь не то к самому себе, не то к тому, кого он загораживал. Павел не разобрал слов, но женский смех расслышал явственно. Потом Антонио произнес нежно:

– Honey!

Павел вслушался, уже не в надежде. Приник к дверной щели. Сейчас она пройдет мимо.

В ярко-красном платье – напомаженная мулатка- policewoman .

Павел включил свет и шагнул на лестницу. Антонио не по-мужски ахнул и обернулся. С минуту они молча смотрели друг на друга.

Потом Антонио улыбнулся, в знак приветствия кивнул и что-то сказал благожелательным голосом, продолжая улыбаться, словно хорошему другу.

В Павле взметнулась ярость, и он бросился, забыв про боль в ногах, но не на Антонио, а как можно дальше от него, вниз по лестнице, через холл, во двор, за дом. Только там Павел обнаружил, что он не обут, но не от холода, а запутавшись в ногах и упав на бортике бассейна, едва не свалившись в его безводный квадрат, но успев подумать: «Я же так давно не плавал», ударившись затылком о плитку и растеряв все мысли.

Мулатка все стояла перед глазами, двоилась, растекалась в воздухе – да ведь и не было вовсе ее, померещилось...


* * *

Много-много минут спустя Павел увидел темноту.

Рядом знакомо вскрикнул женский голос.

Приподняв голову, Павел сказал ставшее привычным «ОК» и попытался сесть. Руки его скользили по холодному и скользкому, и на мгновение показалось Павлу, будто лежит он в пустой ванне.

Маленькие руки подхватили его за плечи. Сквозь комариный звон в ушах Павел услышал:

– Давай же, вот так, молодец. Сейчас домой пойдем. Все хорошо будет.

– OK , – снова сказал Павел.

– Хорошо будет. Сейчас домой пойдем.

По всему телу шарил холод. Ничего не болело, однако одолела его противная слабость, и руки его, ноги, веки будто не принадлежали Павлу больше, а жили своей собственной жизнью. Вернее, не жили, а были мертвы.

Павел услышал судорожный всхлип. Руки, поддерживающие его, разжались, и Павел снова упал, на этот раз ударившись локтями.

Поборов слабость, он приоткрыл глаза.

Кажется, такое темно-синее небо называется «вечер».

Рядом с Павлом стояла на коленях, упершись руками в бортик пустого бассейна, незнакомая девушка.

– Поехали скорее отсюда, – не поднимая глаз, сказала она. – Поехали домой.

Павел молчал, уколовшись о слово «домой».

И тогда Маруся повторила:

– Поехали домой, папа.

Прокомментировать
Необходимо авторизоваться или зарегистрироваться для участия в дискуссии.