Адрес редакции:
650000, г. Кемерово,
Советский проспект, 40.
ГУК "Кузбасский центр искусств"
Телефон: (3842) 36-85-14
e-mail: Этот адрес электронной почты защищен от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра.

Журнал писателей России "Огни Кузбасса" выходит благодаря поддержке Администрации Кемеровской области, Министерства культуры и национальной политики Кузбасса, Администрации города Кемерово 
и ЗАО "Стройсервис".


Нина Красова.Три рассказа

Рейтинг:   / 0
ПлохоОтлично 

Содержание материала

Луна и саксофон

Любаше не спалось. Может, то охальница-луна беспокоила своей бесстыжестью. Ишь как вылупилась в раскрытое окно. Так и зовёт выйти в росное поле, к стогам да соловьям. Поздно. Отхаживала своё Любаша. Отбегала. Теперь другие заботы не дают уснуть. Костик письмо прислал. Пишет, что в это лето к матери приехать не сможет. Повезёт жену в Москву, к докторам. Да и то правильно. Пять лет прожили, а детишек нет как нет. А ох как внуков хочется.

Любаша представила, как по комнате ползает толстенький черноглазый карапуз, посверкивая розовыми пяточками и попкой. Чтобы он не простыл, бабка снимет со стены огромный ковёр и постелет посреди залы. А он изловчится, да и пустит струю прямо на ярко-алые розы этого шерстяного чуда...

– Тьфу, дура старая. Когда ещё это будет! – Любаша посмеялась над своими фантазиями и отвернулась к стене, спрятав лицо от назойливой луны. Но сон всё не шёл. Мысли текли по своим законам, возвращая назад, в прошлое.

Замуж Любаша вышла сразу после школьного звонка. Рано расцветшая черёмуха завела их с Николаем в пьяные заросли, да там всё и случилось. А после экзаменов поняла девчонка, что не всё в порядке. Кинулась к Николаю. А он и рад тому. Теперь первая красавица села никуда не денется. Его будет! Любаша никуда и не собиралась. Песни Кольки-цыгана её с пятого класса за сердце пощипывали.

Правда, родители не больно-то обрадовались такому родству. Отец даже за ремень брался. Да толку! Люблю и точка.

Костик родился, когда по селу запели первые ручейки, а по первому снегу Николая в армию призвали... Можно было, конечно, и отсрочку получить, но молодые мудро рассудили, что потом мальчику будет сложнее к отцу привыкать.

А потом были ежедневные письма и редкие ответы на них. Проклятый Афганистан!.. Через полтора года Николай вернулся без руки. И наступило чёрное время. Непьющий раньше Коленька теперь редко просыхал от горькой. А в трезвые часы прежде ласковый неунывайка превращался в угрюмого молчуна.

Сколько слёз выплакала Любаша. Сколько часов провалялась на коленях перед мужем, пытаясь уговорить, отрезвить, вернуть... Пока не почуяла звериной ненависти к человеку, которого так любила и с которым когда-то мечтала прожить всю жизнь.

А Николай словно седьмым-десятым чутьём угадал это и вдруг перестал пить. Но стало ещё хуже. Часами лежал он на диване, уставясь невидящими глазами в одну точку, или бродил по дому из угла в угол, поглаживая здоровой рукой то место, где раньше была его умелица, правая.

Повесился Николай в дровяном сарае...

Год ревела белугой Любаша. Всё себя винила. Боялись, что умом тронется. Потом горе притупилось. Нужно было Костика поднимать. В хозяйстве без мужика ох как трудно. Но на любое предложение отвечала смехом. Бабью блажь гасила работой. Так потихоньку и Костик вырос. Выучила сына Любаша. Ждала от него подмоги. Но он после учёбы укатил на Север, да и остался там. Там и жену себе нашёл. А Любаша так и кукует в своём вдовьем одиночестве. Привыкла. Вот только в последнее время больше уставать стала. Нет-нет да и заноет спина, заколет слева под грудью. Что делать? Года.

Луне, видно, надоело торчать в окошке и она тихо закатилась за высокие тополя у края избы. Из-за лёгких занавесок мягко полился рассветный туман. В курятнике петух звонко оповестил округу о начале нового дня. А сон так и не пришёл размягчить усталое тело.

Любаша поднялась, накинула халатик и занялась вечными хозяйскими хлопотами. Управившись с коровой, засобиралась на работу. Уже уходя, открыла ворота. Умница Марта выйдет сама, когда мимо прошагает пастух, смачно щёлкая кнутом.

Три года тому назад в селе появился новый житель. Поговаривали, что у Перевалова Андрея Андреевича в городе была крупная фабрика. И жил он чуть ли не миллионером. Но в одночасье продал фабрику, всю недвижимость и выкупил у лесхоза развалившуюся звероферму. В одно лето выстроил дом, отремонтировал скотный двор, привёз трёх коров и пару лошадей. К зиме перевёз семью и теперь хозяйничал на земле, как заправский крестьянин.

Любе нравилось у него работать. Она сразу полюбила кротких красавиц коров с мультяшными курносыми мордочками и удивительно умными глазами. И когда хозяин привёз автодоилку, наотрез от неё отказалась. Ласково поговорив с каждой бурёнкой, по очереди подсаживалась под тёплый бок, и тугие струи молока звонко циркали о края подойника.

Вот и сегодня, когда Любаша вошла в коровник, коровы оторвались от вечного пережёвывания и негромким помыкиванием поприветствовали её. Новый скотник, который появился здесь совсем недавно, уже закончил уборку и прилаживал шланг к поилкам. В закутке были приготовлены горячая вода, чистые полотенца и вазелин. «Хозяйственный» – усмехнулась про себя Любаша и принялась за дойку.

Она уже заканчивала цедить молоко, как в подсобке появился «барин». Так за глаза, не то иронично, не то уважительно все называли хозяина. Работал он в своём хозяйстве наравне с работниками. И казалось, что это доставляет ему неслыханное удовольствие. Распространяя вокруг себя запах крепкого конского пота, смешанного с ароматом парфюма, как дани прежней городской жизни, Андрей Андреич прямо-таки ввалился в узенькую дверь и прочно уселся на грубо сколоченную скамью.

– Доброе утро, Любовь Михална. Молочком угостите?

Любаша кивнула в ответ и зачерпнула литровым ковшом из фляги душистую пенистую влагу. Обычно ей нравилось смотреть, как хозяин, не отрываясь, с наслаждением выцеживал литр парного молока и ещё просил добавить. Но сегодня отчего-то не было настроения.

– Михална, а мы никак сегодня не в духе? – «барин» оторвался от ковша и внимательно взглянул на женщину.

– Не выспалась, – отмахнулась та.

– Ай-яй-яй! И кто же потревожил сон нашей кормилицы-поилицы? – Андрей Андреич откровенно рассмеялся.

– Луна, наверное, – неожиданно для себя оттаяла Любаша. И уж совсем невпопад добавила: – Сын письмо прислал. Не сможет приехать нынче.

– Ах, вот в чём дело... Понятно. Да, кстати, я ребят в лес отправил на заготовку дров. Вам тоже подвезут. А потом кого-нибудь подошлю, чтобы покололи. Не вам же колуном махать.

– Да ну, спасибо. Я привычная. Сама справлюсь.

– Там посмотрим, – и хозяин вышел, так и не допив молоко.

Любаша с тоской смотрела на гору сахарно-белых берёзовых чурок. Да-а, не поскупился «барин». Вот только когда она с ними управится? И сенокос на носу. И крыша в коровнике прохудилась. Придётся мужиков нанимать. Может, Костик денег пришлёт. Хотя, вряд ли. В Москве всякие там консультации ой каких денег стоят. Не до моих хлопот им будет.

С такими мыслями женщина начала настраивать точило с ножным приводом, чтобы поточить топор. Надо же – ведь ещё Николай смастерил эту технику в первый год после свадьбы. Сколько уж лет и его нет, а точило служит.

Оглянулась на скрип калитки. В проёме стоял новый скотник Перевалова – кажется, Степаном звать. Странный мужик. Неделю вместе работают, а она его голоса не слышала. Может, немой? И, словно подслушав её мысли, гость хрипловато поздоровался.

– Добрый вечер, хозяйка. Тут вот это... Андрей Андреич сказал дров поколоть.

Высокий, плечистый, с давно не стриженными волосами и всклокоченной с проседью бородой – не поймёшь, старый ли, молодой – он неловко топтался у калитки, не решаясь войти.

– Ну-у, поколоть так поколоть, – вдоволь рассмотрев гостя, милостиво согласилась Любаша. – Топор вот. Точило наладила. Сам сумеешь или мне наточить?

– Разберусь, – уже увереннее ответил Степан и закрыл за собой калитку.

Суетясь у плиты, Любаша выглянула в окно на махавшего топором мужчину и невольно залюбовалась. Степан сбросил рубаху, и под лоснящейся от пота кожей буграми ходили крепкие мускулы. Чурки, словно игрушечные, разлетались под его мощными ударами. «Силён, чертяка! Молодой, наверное, хоть и седой», – подумала женщина и с сожалением отвернулась, возвращаясь к шипящему на сковороде мясу. Часа через три с горкой чурок было покончено, и во дворе поднялась ровная поленница. Хозяйка вынесла кувшин с водой и чистое полотенце, чтобы работник смог помыться. Но во дворе его не оказалось. Растерянно оглядевшись, она обнаружила его у коровника. Он перевешивал покосившуюся дверь.

– Простите, я тут похозяйничал без спроса. Крышу бы перекрыть надо. Осенью потечёт.

– Да она уж и сейчас течёт. Ничего, сын денег пришлёт, найму мужиков. Сработают.

– Если позволите, я по вечерам свободен. Всё равно делать нечего. Помогу.

– Ладно, помощник. Договоримся, если у тебя такое желание. А сейчас мыться и за стол. Проголодался, поди. Мясо стынет.

И Любаша решительно направилась в дом.

Накрыла в зале. Как-то неудобно было угощать за кухонным столом. Когда гость уселся, она поставила на стол рюмки и бутылку домашнего вина.

– Водки не держу. Уж не обессудь.

– Нет, нет, – гость замахал руками и как-то, словно стыдясь, добавил: – Не пью я. Совсем...

От удивления глаза Любаши распахнулись, как у школьницы, которой за не выученный урок учитель поставил пятёрку. Но тут же взяла себя в руки.

– Ну, нет так нет. И я не буду. Не люблю я этого.

Ужин проходил в каком-то напряжённом молчании. Женщину так и подмывало расспросить этого странного человека – кто он такой? Откуда взялся в наших краях? Сколько же ему лет, наконец? Судя по седине и глубоким морщинам у глаз, уж не менее пятидесяти с хвостиком. Но, помня его спину в узлах мускулов – сорока не дашь. Так и не найдясь, с чего разговор начать, Любаша подала чай и выложила на круглое блюдо только что испечённый пирог.

– Как у вас всё вкусно, – заметил гость.

– Да ну, всё на скорую руку, – только и нашлась хозяйка.

– У вас кто-то играет? – Степан кивнул на саксофон, висящий на ковре над диваном.

– Это-то? Сын ещё когда в школе учился, задумал в музыканты податься. Пристал – купи, мать, да купи. Пришлось бычка забить. Дороговатая штука оказалась. А играть так и не стал. А куда её – эту музыку у нас в деревне деть? Вот и висит для красоты. У других ружья да сабли, а у меня – музыка.

– Вы позволите? – Степан нерешительно привстал.

– А ты умеешь?

– Да как сказать...

– Ну бери, чего там.

Степан бережно снял со стены саксофон. Движения его стали плавными, ласкающими. Он гладил блестящие бока инструмента, пробегал пальцами по клавишам. Лицо его озарила такая радостная улыбка, словно встретил давно утерянного друга. И вдруг заиграл. Звуки сначала были робкими, потом постепенно набирали силу, взвивались ввысь тонко и надрывно, опять замирали. Саксофон плакал и смеялся, жаловался на что-то и вселял надежду. Казалось, что мелодия то была соткана из нежнейших солнечных паутинок, то в ней слышались отдалённые раскаты не то грома, не то чего-то ещё более грозного. Музыкант и инструмент слились в единое целое, прекрасное и удивительное. И Любаша вдруг увидела, что глаза у Степана такого пронзительно-голубого цвета, какого она ни у кого раньше не встречала. По её лицу лились слёзы, а она не замечала их. И вся комната, улица, деревня утонули в этих божественных звуках.

И только луна безучастно проливала свой завораживающий свет на весь этот мир. Она была мудрой и знала о людях гораздо больше, чем знали они о себе.

Прокомментировать
Необходимо авторизоваться или зарегистрироваться для участия в дискуссии.