Эмилия Шип. Советские будни. В поисках смысла. Повесть

Рейтинг:   / 0

ПлохоОтлично 

Подробности

Категория: Проза

Автор: Эмилия Шип

Просмотров: 285

2022 год, Выпуск № 3

ШИП Эмилия родилась в 1987 году в Кемерове. После окончания школы училась в КемГУ на ФИиМО. С 2009 года работает в музеях. Живет в Кемерове.
 

Советские будни. В поисках смысла.

Повесть

На тридцатилетие А(К)

 

Район жил в тревожном напряжении. Империалисты все время готовы были напасть на великую державу.

Кировский стоял на страже, регулярно поставляя взрывчатку. Многие жители района каждую смену подвергали свою жизнь опасности, каждый их день мог стать последним. А дома росли дети. Это была жизнь на грани. На грани счастливого и несчастного случая.*

 

*Все описанное ниже является компиляцией из характеров, поступков, жизненных событий. Никаких идентичных прототипов героев не существовало.

ЧАСТЬ I

ЗАРИСОВКИ ИЗ ЖИЗНИ АНДРЕЯ РИКИНА

 

Зарисовка 1. Конец 7-го класса

– Андрей, ты картошку почистил? – мама, уставшая, пришла домой с работы.

– Нет, мам, извини... – потупился парнишка лет четырнадцати.

– А почему?

Он молчал, опустив карие глаза.

Мария Александровна, едва сдерживая гнев, разделась и пошла на кухню, которая находилась за общим коридором. Сын следовал за ней.

– А уроки сделал?

– Нет.

– Андрей, что с тобой происходит?!

Сын молча шел следом. Мать, будучи уставшей и голодной, прекратила его расспрашивать. Вместе они почистили и сварили картошку, потом поели в своей комнате. Мария Александровна прилегла: смена была тяжелой. Андрей с тетрадями и учебниками сел за стол, пытаясь сконцентрироваться, но мысли были совсем о другом, он снова и снова вспоминал взгляд прекрасных голубых глаз... «Лена... Какое красивое имя... Непременно все девушки, его обладательницы, должны быть с голубыми глазами, но ни у кого больше нет таких прекрасных глаз...»

Дверь скрипнула, в комнату вошел отец – Валерий Тимофеевич Рикин. Андрей накрыл на стол, поставил тарелку с картошкой. Отец как всегда был занят своими рабочими проблемами, даже в свободное время думал о них. А еще вечером ему предстояло посетить общедомовое собрание. Но именно благодаря таким людям, как он, улица, на которой в двухэтажном доме-бараке жила семья Рикиных, и называлась Инициативной.

А Андрей, дождавшись вечера, так и не сделав уроки, пошел прогуляться. И, конечно, его маршрут пролегал мимо «сталинки», на пятом этаже которой жила она... Многие семьи и пары бродили сейчас по улицам Кировского района. Как хотелось и Андрею пройтись так же с Леной! Но она казалась такой недоступной...

Набирая скорость, он свернул на 40 лет Октября. Кое-где уже зажигались окна, делясь с улицей теплым уютным светом. Вот и заветный дом. Подойдя к углу, Андрей остановился и начал всматриваться в окна пятого этажа: вдруг выглянет она... Он знал расположение квартиры, но не знал, где конкретно находится комната любимой. «Красивый дом для красивой девушки. На окнах горшки с цветами...»

– Эй, разиня! – окликнули его стоявшие неподалеку парни. – Че голову задрал? Смотри – отвалится!

«А вдруг она узнает, что я здесь? Надо бежать!» И он побежал дальше по 40 лет Октября, но у Дворца культуры повернул в сторону набережной. Достигнув березовой рощи, Андрей остановился. Вечерний лес таил много опасностей, но сейчас не это его волновало. Он впитывал каждый шорох, любое дуновение ветерка им ощущалось остро. «А ведь по этой роще она гуляла, и не раз. В детстве родители брали Леночку за ручку и вели сюда. Интересно, каким ребенком была она? Такой же хрупкой и утонченной, тихой и скромной, женственной и прекрасной?»

В сгущающейся темноте стали особенно слышны звуки работающих заводов. Заводы жили и в самом Кировском, и охраняли его по другую сторону реки Томи. Огоньки от них неприветливо мигали в вечерней тиши. Как часто бывало (и было сейчас), в воздухе стоял едкий запах «большой химии», казавшийся Андрею почти родным...

Когда он вернулся домой, мать по-прежнему спала, отец был на собрании. Уроки так и остались не сделаны – не до них. Андрей лег, но заснуть не удавалось. Пришел отец. Пил чай, не помыл кружку, как всегда.

А завтра – новый день. В школе он снова начался с унижений: «Копейка! Дай копейку!» Андрей краснел. «Главное, чтобы не перед ней. А она прекрасна! Сидит на соседнем ряду с Вовкой Заикиным. Его унижают, а она защищает! Единственная! Смелая, благородная и прекрасная!»

Часто к Лене подходил Денис Азоров. Он был заводилой, все его боялись. Все, кроме нее. Почему у Андрея не получалось быть таким, как Денис? Почему он не мог дать сдачи, подраться? Трусость? Возможно. Но все же больше он боялся сделать больно матери: он единственный ребенок у нее. Отец почти им не занимался, всегда пребывая в работе, делах. Мама, очень чуткая женщина, переживала, когда с сыном что-то не так. Поэтому Андрей пытался скрыть от нее многое из того, что с ним происходило. А если побьют, как скрыть? Нынешнюю же влюбленность он хранил в сердце своем, как святыню. Он был не из тех, кто готов терпеть неудачи, добиваясь победы, беря крепость измором. Нет. Он не надоедал. И очень боялся, что девочка узнает о его чувствах. «А если при ней я покраснею, что тогда?»

Эти мысли по дороге домой были оборваны ударом по плечу сзади.

– Эй, пацан, есть закурить?

– Не курю.

– А если найдем?

После этого один парень схватил Андрея, а другой начал шарить по его карманам.

– Тогда завтра деньги принесешь. Не принесешь – пожалеешь.

Андрея отпустили. «Что делать? Просить последние деньги у матери? А если побьют?» – вопросы роились в голове, вопросы пугающие, изматывающие, и ни на один из них не было ответа. В очередной раз уроки остались не сделаны. А на следующий день по дороге домой пришлось снова предстать перед мучителями. Они опять потребовали денег, Андрей ответил отказом. Тогда один парень схватил его, а другой принялся бить. Было больно, страшно, обидно. Сил не хватало, чтобы вырваться и дать сдачи. Особенно обидно было то, что держал его парень сильный и взрослый, а бил намного младше и, возможно, слабее, чем он. Андрей почувствовал вкус крови, бежавшей из носа, он изо всех сил пытался вырваться, но тщетно. Вдруг кто-то сзади закричал, парни бросились наутек, опрокинув Андрея на землю. К нему подошла Лена. Она тоже позже других возвращалась домой и стала свидетельницей случившегося. А Андрей при виде нее онемел.

– Ты цел? Кровь бежит. Есть носовой платок?

Она волновалась за него. Он видел ее испуганные глаза. Нет ничего приятнее, чем вглядываться в них, тонуть в их глубине!

– У тебя нет платка?

– Платка... Платка? Нет.

– Тогда запрокинь голову. Может, в травмпункт?

– Нет, нет, не надо.

– Тогда ко мне домой. Я живу недалеко.

– А твои родители?

– Их нет, да и вообще, разве плохо помочь страждущему?

«Какое интересное слово – «страждущий», – подумал Андрей.

Они вошли в подъезд ее «сталинки», поднялись на пятый этаж.

– Заходи ко мне в комнату, присаживайся на стул.

«Вот где она живет, я теперь знаю ее окно! Как светло в комнате!»

– Запрокинь голову! Вот так. А теперь потерпи, будет немного щипать – обработаем раны. Молодец.

– А кто это в углу?

Девочка смутилась.

– Это святые и Бог. Только, пожалуйста, никому не говори!

– Конечно, не скажу. А кто такие святые?

– Это очень хорошие люди. Они никогда никому не причиняли боль. Впрочем, нет, были из них те, кто исправился.

Лена включила свет.

– Тебя не потеряют?

– Нет: мама у меня на работе, а у папы много дел.

– Сильно больно?

– Нет, не беспокойся, все хорошо.

– А кто те парни?

– Не знаю. Требовали денег.

– А вдруг они на тебя снова нападут?

Андрей пожал плечами.

– Может, в милицию сходить? Они к тебе до этого приставали?

– Да, вчера подходили, сказали, чтобы я сегодня денег принес.

– Тогда точно надо идти к участковому.

– Но он уже не работает.

– Как ты пойдешь домой?

– Не переживай.

– А вдруг они опять нападут?!

– Я побегу, и они меня не догонят.

– Ты быстро бегаешь?

– Второй в классе после Дениса.

Девочка покраснела.

– Спасибо за помощь. Очень благодарен тебе. Ты меня спасла, Лена! – имя ее Андрей произнес как-то по-особому, нараспев.

– Да что ты... Так должен был сделать каждый хри... Ой!

– Кто?

– Христианин.

Румянец снова украсил ее щеки.

– Ты веришь в Бога?

– Да.

– Но мы же изучали, что люди произошли от питекантропов!

– Да, изучали. Но Бог точно есть, я знаю!

– Знаешь?

– Да.

– Почему?

– Он спас моего отца.

– От чего?

– От смерти.

– Как?

– Мой отец – начальник пятого цеха. Произошел взрыв. Он прибежал на производство спасти раненых. И произошел второй взрыв. Как и других выживших, моего отца доставили в больницу. Он был на грани. Нас с мамой не пустили, сказали, что шансов почти нет. Мама начала просить Бога, потому что надежды больше не было. И произошло чудо! Мой отец выжил!

– А. Ясно.

– Андрей, темнеет, я боюсь за тебя!

– Ладно, я пошел, большое тебе спасибо!

Андрей быстро собрался и, осмелев, заглянул в ее глаза. «Как она прекрасна! Как я хочу быть возле нее, смотреть в эти бездонные голубые глаза!»

– Ты только никому не говори о том, что я тебе рассказала.

– Никому. Доброй ночи, Леночка!

– Доброго пути, Андрей!

Он вышел из подъезда. О, как он был благодарен тем парням! «Она волнуется за меня! Какая она красивая! Лена, я тебя люблю!»

Вспомнив свои слова, заверявшие Лену о безопасности, Андрей побежал домой. Там ему тоже показалось очень уютно, вообще все вокруг было красиво. Весь мир открылся для него и был прекрасен.

* * *

На следующий день ожидался классный час – выставление оценок за четвертую четверть и год. Андрей пришел в школу одним из первых, он ждал Лену, следя за всеми входящими в класс. И вот вошла она. Секунды замерли, ее походка была плавна и грациозна, сама она – улыбчива и приветлива. Андрей хотел подойти и поздороваться. Но Лену обступили подружки, и он постеснялся. Стоял в углу и жадно ловил взглядом каждое ее движение.

Прозвенел звонок, ученики стоя поприветствовали учительницу и сели на свои места. Когда было объявлено, что у Леночки одни пятерки, Андрей искренне радовался: умница! А за себя было стыдно: несколько четверок и остальные тройки. «Вот разиня! Я не пара ей!»

Классный час закончился, и школьники разбежались по домам. Настали долгожданные каникулы. Для многих долгожданные, но не для Андрея, ведь он больше не сможет каждый день видеть Лену. Город стал пустым, блеклым и неинтересным, ведь она покинула его, уехав с родителями на море. И, ко всему прочему, начался «сезон дождей», придавший району серый и безрадостный вид.

 

Зарисовка 2. Лето. Каникулы

Летние каникулы, дождь. Прогулка по набережной. В душе пустота...

Эту пустоту, казалось, могла заполнить только Лена. Но она далеко. Так что не было никакого смысла. Никакой достижимой цели. Только одна недостижимая, как звезда далекая. Впрочем, что говорить о звездах, ведь вокруг дождь...

Потом он приходил домой, валился на свою койку и не мог заснуть. Так же он не мог читать или делать что-то еще. Только смотрел в белый потолок, и таким же белым было небо, беспрерывно рождающее капли мелкого дождя. Оно было непроницаемым, оно не давало смысла, им уже сложно было восхищаться. Восхищаться можно было только одной девушкой, но она была далекой и недоступной.

«Что остается? Мечтать? Но зачем? После построений в воображении возвращаться в жизнь совсем не хочется... К чему мои чувства? Я от них только страдаю, ей они не нужны. Почему любовь приносит страдание? Ведь поначалу она, наоборот, рождала жизнь. А теперь остается только влачить жалкое существование. Зачем? Я ей не нужен. Какой смысл тогда остается? Жениться, родить детей, работать на заводе и, возможно, погибнуть от взрыва? В чем смысл такой песчинки, как я? Да и такой песчинкой быть не получится: я буду любить только ее, мне никто более не нужен, я не женюсь ни на ком, и детей, значит, у меня не будет. В чем же мой смысл? Получается, остается только работать на заводе и, возможно, погибнуть от взрыва. Но это же абсурд! Зачем? Для чего жить? Ради родителей, по меньшей мере, ради матери, она очень переживает за меня. Отцу все равно. Но если хоть один человек привязан ко мне, я должен жить, я не должен торопить события и уходить в небытие бессмысленности сейчас. В чем же смысл жизни? Она мне говорила о Боге, о личном с Ним знакомстве. Но если бы Бог был милостивым, как она говорит, то подарил бы мне смысл – быть рядом с ней, служить ей. Я ее люблю, она мой смысл, но ее нет рядом, а значит, все, что остается, – это жить ради матери, что, по сути, абсолютно бессмысленно. Тогда, может, завоевать Лену? Нет, она любит другого. Пусть любит, но можно быть ее верным другом и служить ей верой и правдой! Но как стать ее другом, если я даже подойти к ней боюсь, не то что заговорить? Как быть?»

В конце концов такие мысли натолкнули его на идею сделать все, чтобы за лето кардинально измениться: стать сильным, волевым, не бояться обидчиков, лучше узнать Кировский, подтянуть знания по всем предметам.

Каждое утро Андрей вставал в семь часов, делал зарядку, отжимался. Сначала было тяжело, приходилось вставать на колени, но он научился преодолевать себя и ежедневно прибавлял по одному отжиманию. Потом наступала очередь пробежки, во время которой он останавливался только возле дорогой ему «сталинки», переводил дыхание и бежал дальше. Затем Андрей подходил к турнику. Подтягиваться поначалу тоже совсем не мог, просто висел, вцепившись в перекладину, подтягивался с прыжка, но постепенно и это стало получаться.

Дома Андрей самостоятельно занимался по разным предметам, исполнял поручения матери: ходил в магазин, готовил еду, а вечером бродил по району, изучал его и потом рисовал карту. Ложился спать он с чувством выполненного долга, что хоть немного за день стал сильнее, умнее и интереснее. Но по-прежнему никому не рассказывал о своей любви, о вечере в гостях у Лены, храня святыню в сердце, как и раньше.

 

Зарисовка 3. 8-й класс. Начало учебного года

Белый день. По-другому не назовешь. Тоненькие облачка будто подсвечиваются изнутри. Река блестит и манит. И вот в такую замечательную погоду приходится находиться в школе. Восьмиклассники во вторую смену корпят над учебниками. Но впервые за многие годы Андрей искренне рад, что можно учиться. Ведь он снова видит Лену. Правда, видит только в школе. Погулять бы с ней после уроков по набережной, залитой золотым солнечным светом, насладиться прохладой вечера, последними деньками уходящего летнего настроения...

«Рикин, к доске! – вызвала учитель по математике. – Номер семь». Андрей сначала растерялся, но потом собрался и начал решать уравнение. Летние занятия даром не прошли. Он успешно справился с заданием. В глазах строгой учительницы можно было прочесть некоторое удивление. Она просто привыкла к посредственным ответам ученика. «Садись, пять». Андрей был рад: и год хорошо начался, и, главное, Лена увидела его успех, а он хотел выглядеть умным.

Вечером Андрей набрался храбрости и немного задержался после уроков, чтобы пойти вслед за ней. На удивление Лена была одна... Он следовал за девушкой с замиранием сердца: вдруг она заметит его? Он не хотел мешать и навязываться, лишь бы только любоваться ею, ее плавными движениями, поворотом головы, волосами... Вдруг Лена обернулась. Андрей почувствовал, как кровь резко прилила к лицу. Сначала он опустил глаза, но, сделав над собою усилие, снова их поднял и даже улыбнулся. Она ждала его! Он ускорил шаг и подошел.

– Здравствуй, Андрей!

– Здравствуй, Лена! – ее имя опять произнеслось как-то нараспев. – Я слышал, ты уезжала. Как отдохнула?

– Мы с родителями ездили на море, проездом были в Москве. Больше всего за поездку мне запомнилась Третьяковская галерея.

– Какие картины? – он хотел показать осведомленность в этой области, хотя, по сути, знал там только одну картину с тремя богатырями.

– Мне больше всего запомнились две картины: «Апофеоз войны» Верещагина с грудой черепов, и Репина «Не ждали». Правда, в последней я так и не поняла, что за эмоции переполняли домочадцев, так внезапно увидевших долго отсутствовавшего главу семьи.

– А как тебе Москва?

– Великолепный город! Только суетливый. Кстати, Андрей, поздравляю тебя с пятеркой!

– Спасибо, Лена!

Андрей был тронут. Как хотелось ему раскрыть перед Леной свое сердце, рассказать обо всем, что он к ней чувствует! Но нужно было продолжать обычный разговор...

– Лена, как твой папа?

– Спасибо, хорошо.

Андрей почувствовал, что девочка немного замкнулась, и стал корить себя за неосторожный вопрос. Ему хотелось вслушиваться в ее голос, вглядываться в большие голубые глаза! Но разговор стопорился...

– Лена, а ты любишь осень?

– Да, очень красивое время года, особенно золотые листья, идти, шурша ими. А ты любишь?

«Люблю» – какое слово! Как хочется сказать: «Да, я люблю... тебя!» – пронеслось у него в голове.

– Да, Лена, я люблю... – Андрей остановился, посмотрел в ее глаза. Потом опустил свои и закончил: – Осень.

«Какие условности в этом мире, какие препоны! Почему я не могу остановиться и сказать: «Я люблю тебя»? Почему? Я мужчина, я все лето готовился, закалял волю, теперь выдалась такая возможность». Андрей заставил себя остановиться и на сей раз решительно произнес:

– Да, Лена, я люблю осень. Но, главное, тебя!

Он почувствовал, как похолодели кончики пальцев, кроме того, они затряслись. «Ну, все, – мелькнула мысль. – Или пан, или пропал». Было ощущение, что он стоит беспомощный, сдавшийся на волю победителя, а тот вершит его судьбу. Ничего не оставалось, как ждать, понурив голову. Хотелось даже плакать, ведь в этом признании – вся его душа сейчас, а если Лена эту душу растопчет? Но, зная о ее благородстве, он все же надеялся на лучшее.

Воцарилось неловкое молчание, затем Андрея будто прорвало:

– Лена, я знаю, ты любишь другого – Дениса Азорова. Но ты для меня смысл жизни, ты мой свет, моя единственная надежда. Я не смею надеяться на взаимность, Лена, только быть возле, смотреть в твои прекрасные глаза...

Сам он при этом смотрел в землю, не осмеливаясь поднять взгляд. Земля будто была точкой опоры, она давала силы продолжить дальше и рассказать все накопившееся за месяцы томлений.

– Лена, ты не представляешь... Я не могу жить без тебя. Я все время думаю о тебе. Каждый вечер, когда я бегал летом по роще, я думал о тебе, о том, что ты здесь в детстве гуляла... Я не могу теперь любоваться закатом, все мысли переходят на тебя: ты прекрасней заката, Лена! Твое имя... А твои глаза... У меня нет слов, чтобы описать, что я чувствую, когда в них смотрю. Лена, в них бездонная глубина, хочется в них тонуть всегда... Лена, позволь, пожалуйста, быть хотя бы другом, ведь я просто не могу без тебя!

Андрей замолчал. Некоторое время он еще стоял, уставившись в землю, но затем заставил себя поднять глаза. В ее взгляде было удивление, испуг и сострадание одновременно.

– Извини, я как-то не привыкла, что могу нравиться... Конечно, ты можешь быть моим другом!

– А можно тогда мне с тобой ходить в школу и из школы? Если, конечно, не Денис...

– Можно, Андрей, конечно! Ведь мы же теперь друзья! И ты знаешь мою тайну!

– Да, Лена, я ее никому не раскрывал, а нашу встречу я вспоминаю все время. Я так благодарен тем парням!

– А ты не боишься, что они снова к тебе пристанут?

– Нет, я все лето тренировался, бегал, скоро намерен записаться на вольную борьбу. Лена, ты не представляешь, как я рад! Будто с сердца камень упал, мне кажется, что теперь я буду ходить, все время улыбаясь. Ты всегда в любой ситуации можешь ко мне обращаться, даже насчет Дениса... Я искренний, наверное, самый искренний твой друг. Я хочу, чтобы ты была счастлива!

– Спасибо!

За разговорами незаметно они подошли к ее дому.

– Счастливо, всего доброго, пока!

– Всего доброго, Лена!

Девочка скрылась за дверью. А Андрей все не уходил, ожидая, когда ее фигура промелькнет в окнах пролетов лестниц, и вот она скрылась на пятом этаже.

Как он был счастлив! Не в силах сдержать эмоции, Андрей бросился бежать по улицам Кировского в сторону заходящего солнца, и этот суровый район стал самым жизнерадостным на свете.

 

Зарисовка 4. 8-й класс. Окончание

Первое время он и впрямь постоянно улыбался. Даже скулы побаливали... Андрей пребывал в уверенности, что всегда будет любить Лену искренне и «ничего не требуя взамен», так что их дружеские отношения казались единственным смыслом, уже воплощенным в жизнь. Оставалось этот смысл лишь поддерживать.

Андрей старался: встречал и провожал, расспрашивал о жизни, давал советы, даже в библиотеку сходил почитать о Третьяковской галерее. Но улыбка постепенно сходила с его губ. Он стал замечать, что хочет больше времени быть возле Лены, заслужить ее внимание, рассказать побольше о себе, и ему все меньше нравится, когда она говорит о Денисе. А о нем Лена вспоминала часто. Несмотря на горячее признание Андрея, сердце девушки принадлежало другому. Поначалу Андрей искренне интересовался их отношениями. Порой, заглядываясь на Лену, даже не слышал, что она рассказывает про соперника. Но потом... Постепенно, день за днем, месяц за месяцем, теория Андрея об альтруизме в любви стала давать трещины, разваливалась, как старая стена.

Обрушение произошло в конце учебного года. Эту боль неразделенной любви уже невозможно было терпеть. Просыпаясь посреди ночи, Андрей понимал, что не может быть с любимой. Находясь возле, он так и не был с нею, в ее сердце. Андрей вставал и выходил на улицу, ему хотелось хоть как-то ослабить душевную муку, глотнуть свежего воздуха. Но и физически на улице нечем было дышать, приходилось кашлять от удушающего, выпущенного заводами газа... Какая безысходность! Заводы гудели, работали, люди просыпались, шли на работу, возвращались домой, ели, отдыхали в семейном кругу, ложились спать, вставали, шли на работу... Все механически двигалось, как в часах «Заря». И только ему среди этого всеобщего движения не было места. Он будто остановился и увидел все происходящее снаружи. Он не знал, как жить дальше. Только во время занятий вольной борьбой, на которые стал ходить с сентября, он хотя бы ненадолго забывал о душевной боли. Но после, уже к изможденному физически, мысли приходили снова и одолевали своей безысходностью.

И вот однажды на пробежке Андрей увидел, как Денис преподносит Лене цветы... Что-то внутри оборвалось. Андрей резко свернул во двор. Как раненый зверь, он убегал в укромное место, на безлюдный берег реки. Спустившись к Томи, Андрей продрался сквозь разросшиеся кусты и упал за ними в траву. Вода текла, листья шелестели от каждого дуновения ветерка, вокруг копошились живые существа: муравьи переносили соломинку, летали комары, бабочки. И заводы шумели на обоих берегах. Все это было, но существовало как бы параллельно. Оглушенный, Андрей лежал и не понимал ничего. Опрокинутое сознание цеплялось за все события живого мира, не находя ответа. Главный смысл – Лена – был потерян. Андрей не знал, сколько так пролежал, но хорошо видел, что муравьи уже дотащили соломинку до муравейника и многие даже бегали по нему. Как контуженый, Андрей вернулся домой и забылся тяжелым сном.

А утром все стало как-то по-другому. Будто последняя капля переполнила чашу, та опрокинулась, и пролившаяся едкая жидкость выжгла все бывшее когда-то чувство. Андрей не сделал уроков, в полдень поел неважно, оделся небрежно, и медленно направился к дому Лены. Все вокруг казалось блеклым, несмотря на майский солнечный день. Он подошел к хорошо знакомому зданию, поднялся на пятый этаж, постучался. Вышла Лена. Она – обыкновенная девушка, только глаза большие и, наверное, красивые.

– Здравствуй! – восторженно произнесла Лена. – Знаешь, что вчера произошло? Денис подарил мне цветы! Я сильно засмущалась и обрадовалась одновременно!

Необычно было то, что Андрей совсем не притворился, будто рад за друга. Девушка заметила это:

– Андрей, что сегодня ты какой-то хмурый?

– Да, видимо, не выспался: когда проснулся, голова болела. Лена, получается, ты теперь, после вчерашнего свидания, встречаешься с Денисом?

– Да.

– Знаешь, он ведь будет ревновать ко мне.

– Но ведь мы с тобой просто друзья!

– Любовь такая штука... эгоистичная...

– Почему? Ты ведь сам говорил, что любишь меня альтруистично!

Андрей молчал. Он не хотел врать. И расстраивать девушку не хотел. Но отвечать было нужно.

– Лена, я действительно так думал. Раньше. Я старался воплотить это в жизнь. Но моя теория рухнула.

– Когда?

– Это происходило постепенно. Боль от невзаимности накапливалась, и вчера, после того, как я увидел вас с цветами, все кончилось. Я уже не знаю, в чем смысл моей жизни. Любовь не может быть невзаимной: она рушится. Знаешь, это было мне уроком и закончилось все вовремя: я не буду больше досаждать тебе собой, а ему не буду поводом для ревности.

– Извини, я не хотела делать тебе больно.

– Это я виноват. Я проверил собственную теорию. Жизнь показала ее несостоятельность.

– Но смысл все равно есть.

– Какой?

– Спасти свою душу.

– А что это значит?

– Жить правильно, никого не обижать, раскаиваться в своих ошибках, не повторять их и наследовать рай.

– Как я понимаю, рай только после жизни.

– Да. Но жизнь – это приготовление.

– Не знаю. Я будто подвешен посреди чего-то белого и ничего не понимаю.

– Это ты просто открываешь новую страницу своей жизни.

Так они дошли до школы. Вечером Андрей возвращался домой один, уже не делая крюк, не провожая Лену: ее сопровождал другой. А опустошенный Андрей шел по набережной, смотрел вдаль. Там, за стадионом, среди раскидистых деревьев находились корпуса «Прогресса», в них на опасном производстве работали люди, жизни которых могли вмиг оборваться. В чем же был их смысл? Андрей постоял немного, размышляя об этом, и, повернув направо, пошел в сторону своего родного невзрачного барака. Так, не начавшись, кончилась любовь, первое трепетное чувство молодого человека. Он, окрыленный, взлетел до небес, а потом, как обожженный Икар, рухнул на землю.

 

Зарисовка 5. Изломы

Лето теперь не было связано с единственным ожиданием – увидеть прекрасные глаза. Андрей выполнял поручения матери, готовился по физике, алгебре и русскому языку: он перешел уже в девятый класс, и нужно было определяться с будущей профессией. Его отец был инженером, и Андрей собирался пойти по его стопам. За прошедшее лето он подтянул свои знания и теперь уже был отличником. Но именно физика, алгебра, русский были нужны для поступления в вуз.

Помимо этого, Андрей старался улучшить свою физическую форму: бегал, отжимался, подтягивался, плавал. А еще продолжал заниматься вольной борьбой. Это придавало ему силы и уверенности в себе.

Долгое время Андрей находился в постоянном унижении: их с Вовкой Заикиным считали «крайними» в классе, потому что они не могли дать сдачи. До влюбленности в Лену Андрей на протяжении многих лет почти каждый день, приходя из школы домой, старался скрыться от всех и играл роль удачного ребенка перед мамой (ее меньше всего хотелось расстраивать). Постоянное напряжение на уроках приводило к неуспеваемости, за что его еще больше дразнили. Любовь частично преобразила юношу: он стал сильнее, сумел начать хорошо учиться. Теперь Андрей хотел окончательно справиться и со второй проблемой – перестать быть унижаемым сверстниками. Благодаря занятиям борьбой он уже меньше боялся драться. Парни, вымогавшие у него деньги, продолжали эту травлю, и в стычках с ними успех был переменный: то Андрею удавалось отбиться от них, то нет. Но все же чаще, когда враги его окружали, он сдавался. Его отпускали униженным и подавленным. И как-то после очередного такого случая он подумал: «Мне все равно терять нечего – буду стоять за себя до конца, даже если будет страшно. Ведь на борьбе многие соперники говорят, что я зверею».

И вот в очередной раз, когда Андрей совершал пробежку, его подкараулила та самая компания. Опять стало страшно, сердце бешено заколотилось, но он попытался собраться. Этот страх необходимо было преобразовать в агрессию, причем к самому главному в этой шайке, к верзиле, который был старше и, наверняка, сильнее. Андрей впился в него взглядом, возненавидел, а когда тот ударил, яростно кинулся на него. Оба упали. Остальные хулиганы сначала растерялись, но потом начали пинать Андрея. Мимо проходили какие-то женщины, они закричали, но избиение продолжалось.

* * *

Андрей открыл глаза. Он находился в больнице под капельницей. В глазах двоилось, даже дышать было сложно. Последнее, что он помнил, это оглушающие удары ногами по всему телу.

Подошла медсестра:

– Проснулся? Тебя сильно избили, пришлось срочно делать операцию, тех подонков поймали, им грозит тюрьма. Когда ты окончательно отойдешь от наркоза, придет следователь, расскажи ему все, как было. Сейчас вставать тебе нельзя, возле кровати лежит утка, пользуйся ею.

Медсестра ушла. В душе Андрея воцарилось уныние. Оно усиливалось из-за боли и обиды...

На следующее утро пришел следователь. Андрей начал рассказ с самого первого вымогательства. Следователь спросил:

– Были ли свидетели?

Андрей смутился. Ему не хотелось втягивать в это дело Лену.

– Это важно?

– Да.

– Лена. Захарова Лена, моя одноклассница. Она видела, как меня начали бить, закричала, и они убежали.

– А дальше?

– Она помогла мне с разбитым носом и предложила обратиться в милицию.

– А ты?

– Не стал.

– Да, бывают случаи, когда женщины благоразумнее мужчин. Продолжай.

И Андрей рассказал все. После ухода следователя ему хотелось отдохнуть, собраться с мыслями, но пришли родители. Увидев избитого сына, мать, не сдержавшись, выбежала из палаты. Андрей остался наедине с отцом. Тот спросил о самочувствии, пожелал скорейшего выздоровления. Вошла мать. Она пыталась улыбаться. Но разговор не клеился. Время посещения закончилось, родители ушли. На душе Андрея было отвратно, и телесная боль усиливала это чувство.

Принесли обед. Андрей хотел отказаться. Ему напомнили о необходимости поесть, чтобы поправиться. Он послушался. А потом провалился в тяжелый безотрадный сон. Вечером пришел тренер по борьбе, похвалил Андрея за мужество, призвал крепиться, сильно не расстраиваться. Напоследок сказал, что Андрей – настоящий мужик. Это немного его ободрило. Но в целом состояние оставалось тяжелым. Кроме того, Андрей испытывал чувство вины перед Леной – за то, что впутал ее в эту историю.

Наутро опять пришли родители. Мать была уже спокойней. Отец рассказывал о своих конструкторских планах. После их ухода снова обед, сончас... А вечером пришла Лена. Андрей и удивился, и обрадовался, и смутился: его лицо распухло от синяков, а нос покрывал гипс. Лена пыталась шутить, сказала, что он похож на рыцаря. Андрей добавил: «Упавшего с коня». Оба рассмеялись.

– Лена, извини, я частично рассказал следователю о той встрече: когда парни начали меня бить, а ты спасла своим криком.

– Да, я узнала, что ты здесь благодаря ему.

– Извини.

– Что ты! Я все подтвердила. На них заводят дела. Могут посадить. Андрей, мне очень жаль тебя, надеюсь, ты скоро поправишься!

– Вряд ли.

– Не переживай. Все будет хорошо, вот увидишь!

Лена ушла. А у него на душе стало немного легче.

На следующий день пришла мама, принесла «Войну и мир» – одно из произведений, которое задали читать на лето. Андрей погрузился в чтение. У главных героев были похожие проблемы: поиск смысла жизни, любовь, война, боль, незаслуженные страдания... И Андрей пытался найти в книге ответы на вопросы, мучившие и героев, и его самого, и, наверное, многих других людей. Виражи судьбы. Вызовы, ответы. Так в чем же смысл?

Вечером опять пришла Лена. Удивилась, что он читает Толстого, похвалила.

– Тебя не ревнует Денис ко мне? – спросил Андрей.

– Нет, – смутившись, ответила девушка.

А на следующий день она пришла с Денисом. Какое-то время между парнями существовало некоторое напряжение, но потом оно исчезло. Все расслабились. Поболтали. И расстались в хорошем настроении. После чего опять было чтение, чтение, попытка ответить на главный вопрос: «Зачем я?»

Ребята навещали его каждый вечер, иногда Денис приводил с собой друзей, других одноклассников. Они приносили фрукты, печенье, сок и, как могли, поддерживали.

Андрей тем временем дошел до эпилога «Войны и мира». И испытал разочарование: если почти всю книгу он прочел на одном дыхании, то концовку – с огромным трудом. Ни первая, ни вторая части эпилога не дали ему четких ответов, скорее, наоборот, опровергли все, к чему он пришел. Следующий роман – «Что делать?» – дался Андрею проще. Показалось забавным, что мечты Чернышевского частично стали реальностью, даже в школьной столовой вилки и ложки – алюминиевые. Вера Павловна, которая переходила от друга к другу и видела необычные сны, вызывала у Андрея уважение как женщина, поступавшая честно по отношению к своим чувствам, а образ Рахметова вообще покорил. «Надо заниматься йогой, а не борьбой. Впрочем, с моим нынешним здоровьем мне, возможно, и этого делать не стоит», – подумал Андрей. Но ошибся: молодость брала свое, так что, несмотря на все раны и переломы, он медленно, но верно шел на поправку. И мог уже самостоятельно ходить по больнице, правда, пока не быстрым шагом.

Андрей успел прочитать почти все заданное на лето по литературе. Ему очень хотелось учиться. Наступил сентябрь, знаменитое первое число. И в этот солнечный день проведать его пришел весь класс. Андрей никак этого не ожидал и был растроган. Ему подарили много цветов, и больничная палата стала благоухать. Потом каждый вечер к нему обязательно приходил кто-нибудь и приносил учебники, говорил, что задано на дом. Андрей разбирался с новыми темами и старался не отставать от класса.

И вот наступил долгожданный день, когда его выписали. Выйдя из больницы, он сразу окунулся в осень, в ее красно-золотые и багряные краски. Весь Кировский преобразился, у берез в роще был праздничный вид. Андрей дышал полной грудью. Он решил заново начать жить. Без боли и унижений. В школе он узнал, что избивших его судили и отправили за решетку. Теперь бояться точно было нечего.

* * *

На полгода Андрей был освобожден от физкультуры. Во время этого урока он приходил в библиотеку и читал исторические источники. История стала его любимым предметом. Тем более что вела ее новая учительница, к которой Андрей испытывал неизведанное прежде неодолимое влечение.

Ее звали Виктория Викторовна. Молодая, жгучая брюнетка с тонкими чертами лица. Кудрявая, с выразительными карими глазами, обрамленными густыми ресницами. С очень веселым нравом.

Познакомились они необычно. Андрей в первый раз после больницы пришел на урок, зашел в класс на перемене и сразу встретился с ней взглядом.

– Ага, новенький! – произнесла она с улыбкой.

– Нет, это не новенький, – сообщил кто-то из класса.

– Старенький! – развил мысль другой.

– Старенький! Старенький прогульщик? – лукаво спросила она.

– Нет, я лежал в больнице.

– А, ты тот самый Рикин? Хорошо, тогда просто старенький.

С тех пор она называла его именно так – «старенький». Андрей этим гордился, потому что и сам считал себя познавшим жизнь больше сверстников.

Большое чувство захватило его и понесло, закружило, как в вихре вальса. Когда Виктория Викторовна смеялась, она обнажала свои белоснежные зубы и была особенно желанна. Прикосновения ее подобно электрическим разрядам пронизывали все тело Андрея. Ее образ мучил юношу ночью, являясь к нему во сне. Андрей изнемогал от страсти. Ему очень хотелось признаться Виктории Викторовне в любви. Но он не мог. Помимо того, что она была учительницей, у нее еще был муж. Его звали Анатолий Вениаминович. Представитель номенклатуры. За ней после уроков приезжала «Волга»... Анатолий Вениаминович был грузный, убеленный сединами, а она звонкая, яркая, молодая, безумно красивая и обаятельная.

Андрей считал, что Анатолий Вениаминович не пара Виктории Викторовне, и сам надеялся ей понравиться. Впрочем, все эти чувства он испытывал только в стенах школы. Когда Андрей из нее выходил, начиналась душевная борьба: совесть мучила юношу, говорила, что нельзя мечтать о замужней женщине, однако в ответ восставали неистовые желания, и Андрей шел домой как потерянный. Порой он давал себе обещание, что не будет позволять чувствам так над собой властвовать, но вновь видел Викторию Викторовну – и вновь предавался страстным мечтаниям. Однажды во время контрольной, когда она наклонилась к нему, чтобы ответить на вопрос, он не выдержал и прижался щекой к ее щеке. Учительница отпрянула и отошла.

В этот вечер Андрей не находил себе места. Промозглый октябрь уже сорвал с деревьев все золотые листья, и они, растоптанные, валялись на асфальте. Район стал совсем холодным и мокрым, суровым и неуютным. Было прохладно, но внутри у юноши все горело, куртка была распахнута... Он подставлял лицо жесткому ветру, пытаясь остудить горячую голову, но безуспешно. Он вкусил запретного плода, он сам прикоснулся к ней – чужой жене! Но все же больше не совесть, а вожделение мучило его: хотелось еще и еще, все время прокручивать в голове это воспоминание. Юноша наслаждался им, и одного этого воспоминания уже не хватало... «Она все поняла, наверняка, – думал он. – Это было слишком очевидно. Она права. Я не должен давать волю чувствам: у нее муж. Конечно, это не жизнь, я просто не могу жить без нее. Не могу. Но надо жить ради матери. Но как я могу жить, если жить без нее не могу? Как я могу выжить?»

Он увидел рядом старое голое дерево. Казалось, его уродливые ветви стягивают душу, и она сжимается, не может расправиться, как легкое, пораженное раком. О, как ему хотелось начать все заново, очиститься, избавиться от этого всепожирающего огня в груди! Но как? Возможно ли это вообще?

Назавтра Андрей не пошел в школу, а направился в укромное место на берегу реки. Выпал первый снег. Унылый белесый берег не вселял надежду в сердце, но вид его как-то успокаивал, соответствуя замершему, созерцательному состоянию Андрея. Хотелось остаться здесь навсегда, сколотить жилище – отдаленное от всех, и жить одному на берегу реки, не видеть никого, даже ее. Ее... Почему же не получается ее забыть? «Она далеко. Она не любит меня. Я ей не нужен. А мне ничего не нужно, кроме нее. Жизнь невозможна. Зачем ее продолжать? Зачем томиться? Зачем зря надеяться?» Становилось холодно. Двигаться по-прежнему не хотелось. «Замерзнуть бы!» Близилось время конца уроков, нужно было возвращаться домой, чтобы мама не волновалась. Собрав остаток воли и сил в кулак, он поднялся и поплелся домой. Путь показался необычайно долгим...

На следующее утро Андрей все-таки пошел в школу. И на уроке истории был удивительно спокоен. А Виктория Викторовна проявляла обычную любезность и даже попросила его остаться после уроков: именно Андрея она выбрала для участия в предметной олимпиаде. И все началось (вернее, продолжилось) с новой силой. Они оставались одни в классе, и юноше было очень сложно усмирить дыхание, он с трудом заставлял себя опускать глаза, чтобы не смотреть на учительницу с обожанием... «Она моя богиня! – думал он. – Повелительница моего сердца, покорившая его раз и навсегда!»

И к ее урокам, и к олимпиаде Андрей готовился с рвением: зубрил даты, вникал в причинно-следственную связь исторических событий, дома пересказывал заданные параграфы, в библиотеке читал дополнительную литературу. Порой он успевал подготовиться только к уроку Виктории Викторовны, из-за чего стал хуже учиться по другим предметам. Но зато в истории ему не было равных. Эта наука стала нитью, которая могла связать их сердца. Осознавая это, юноша цеплялся за такую возможность всеми силами.

Однажды к нему подошла Лена.

– Андрей, мы с Денисом видим, что с тобой что-то происходит. Можно поговорить?

– Да, давай после уроков, по дороге домой, я даже могу вас с Денисом сопроводить.

После уроков Лена сама подошла к Андрею.

– А где Денис?

– Мы решили, что лучше мне с тобой поговорить наедине.

– А он не ревнует?

– Нет, он тоже за тебя беспокоиться.

– Надо же. Кто-то за меня еще переживает. Впрочем, это все сентиментальности...

– Андрей, что с тобой происходит?

– Что-то происходит? С чего ты взяла?

– Ты как будто потерянный. Ни с кем не общаешься, не готовишься к занятиям. Кроме истории.

– Ну и что? Полоса в жизни у меня такая. Может, я решил историком стать, к тому же к олимпиаде готовлюсь!

– Да, олимпиада – это хорошо. Но это не значит, что надо забрасывать другие предметы. Андрей, мы ведь с тобой друзья?

– Да.

– Мне кажется, ты влюбился в нашу историчку!

– Я?! Не надо путать любовь к предмету и любовь к учителю.

– Андрей, ты мой друг, я ведь вижу!

– Ты что, ревнуешь?

– Нет, я беспокоюсь о тебе. Я не скажу Денису.

Андрей вздохнул.

– И что с того, предположим, я влюблен. Я любил тебя. Было больно, ничего не вышло. Теперь я люблю ее. Или все бабы хотят, чтобы их постоянно любили, восхищались беззаветно, не требуя ничего взамен? Ведь это сказки про рыцарей-трубадуров. А ты знаешь, что они месяцами не мылись? А странствующие вообще мочились, не покидая седло...

– Андрей, я не жажду твоей любви. Я переживаю за тебя. Ты сам не свой.

– Лучше бы раньше переживала, когда я за тобой бегал!

– Но ты ведь говорил...

Ее губы задрожали, на глаза навернулись слезы, и она убежала.

На душе у Андрея сделалось совсем скверно, хотелось провалиться сквозь землю. Или, по меньшей мере, обратить время вспять и не произносить столь грубых слов. Он твердо решил на следующий день извиниться перед девушкой.

Наутро Лена поздоровалась с ним первая и была благожелательна. Андрей, ожидавший другой реакции, был удивлен. Он попросил девушку оставить на него время после уроков. Лена согласилась, и разговор наедине состоялся.

– Лена, извини меня за вчерашнее, я был резок с тобой.

– Ничего, я понимаю, тебе тяжело. Андрей, на вчерашнее я хотела бы ответить, что когда ты «за мной бегал», то представлялся мне искренним, участливым другом, готовым всегда поддержать, не требующим взаимной любви. И только потом сказал, что это не так.

– Да, верно. Ты абсолютно права. Просто мне по-человечески обидно, что тогда ты мне не уделяла такого внимания, как сейчас, когда оно мне не так нужно.

– Извини. Хорошее не замечается, а плохое бросается в глаза сразу. Мне кажется, в душе твоей творится что-то страшное. Это выражается и в поведении. Андрей, ведь все твои чувства ко мне прошли, и мы теперь можем быть обыкновенными друзьями. Я чувствую неладное и хочу помочь. Мне кажется, так должен поступать настоящий друг. Будь уверен, наш разговор останется только между нами.

– Хорошо, Лена, ты права, я безумно влюблен в Викторию Викторовну.

– Но она ведь замужем!

– Я знаю. Несмотря на это.

– Андрей, я так поняла, что ты разочаровался в альтруистичной «рыцарской» любви. Чего же ты хочешь получить от этого чувства?

– Как и все: взаимность.

– Но она же принадлежит другому!

– Она не вещь, чтобы принадлежать кому-то. Она для меня даже не человек, она – богиня. Я готов ради нее на все. К тому же вспомни Веру Павловну Чернышевского: сначала она была с одним, а потом перешла к другому – другу прежнего возлюбленного. Это писал столп нашей литературы, вдохновивший сама знаешь кого! Он описал истинно коммунистическое общество, где не будет ни мужей, ни жен, все будет общее, и если я буду любить, то буду и любим!

– Неужели ты веришь в коммунизм?!

– Да, Лена, свято верю и искренне надеюсь. Слышишь гул этих заводов? Он вдохновляет и вселяет надежду, что вся Земля будет в коммунизме, а все мы станем счастливы!

– Андрей, опомнись, этого никогда не произойдет. На Земле всегда останутся страдания. А коммунизм их может только увеличить!

– Нет, Лена, ты не понимаешь, ты просто не доросла до осознания того, что несет с собой коммунизм. Он несет страдания лишь тем, кто выступает против него. Бедные, они не понимают, с чем борются!

– Андрей, это ты не понимаешь, что коммунизм сеет зло, причиняет страдание и тем, кто с ним борется, и тем, кто находится в его авангарде. Вспомни сталинские репрессии!

– Это всего лишь издержки времени, к тому же, Лена, ты прекрасно знаешь: когда лес рубят, щепки летят.

– Андрей, ведь ты сам рассказывал нам с Денисом в больнице, что, прочитав «Войну и мир», ты осознал всю ценность человеческой жизни и выступаешь против войны.

– Знаешь, есть поговорка: «Хочешь мира, готовься к войне». Наша великая держава следует ей, наши заводы производят порох и взрывчатку, чтобы империалистический Запад знал, что воевать с нами не надо. Мы будем развиваться очень быстро. Большинство жителей капиталистических стран увидит это, совершит революцию, к власти придет коммунистическая партия, и наступит благоденственное общество всеобщего равенства и всеобщей любви.

– Любовь – это жертва.

– Мы пожертвуем им часть наших земель.

– Андрей, опомнись!

– Да, Лена, это все будет.

– И в коммунистическом обществе ты видишь себя вместе с Викторией Викторовной? А как же Анатолий Вениаминович? Он, по меньшей мере, будет страдать, поскольку потеряет ее. Значит, в коммунистическом обществе все-таки будет место страданию?

Андрей был огорошен. Мир в идеалистически светлых красках внезапно стал меркнуть и рушиться. В него снова приходило страдание. Роковое страдание, которого он уже хлебнул. Андрей молчал. Он не знал, что ответить.

– Андрей, пожалуйста, не забывай, что она замужем, не забывай о ее муже!

Андрей молчал. Говорить вообще ничего не хотелось.

– Я подумаю. Впрочем, Лена, мы уже дошли до твоего подъезда, а нам на дом задано очень многое.

– Андрей, пожалуйста, подумай над моими словами.

– Хорошо, Лена.

Они попрощались. Дома Андрей сразу лег в постель. Голова раскалывалась, но он продолжал размышлять «Нет, коммунизм возможен. Просто при коммунизме не будет семей, никто никому ничего не будет обещать, и, значит, не будет страданий» – на этой успокаивающей мысли он уснул.

Ему снились красные гудящие заводы, производящие порох, подобные плавящим сталь мартенам или огнедышащим вулканам. Черное беспросветное небо. Лязг цепей механизмов и склизкая грязь под ногами. «Стойте!» – закричал кто-то. Но все продолжали работать, производить порох. Вдруг раздался пронзительный женский крик: красивую молодую девушку засасывало в жуткий механизм, напоминающий мясорубку. Сначала в него попали ее черные косы, затем вся она, трепеща и сопротивляясь, начала погружаться в ужасное жерло. Никто не пытался ее спасти, потому что необходимо было продолжать делать порох, и рабочие были заняты этим. Вот уже мелькнули ступни девушки – всю ее поглотил механизм. «Лапшу сегодня кровавую, отравленную подадут на обед империалистам», – послышался холодный голос. Завод продолжал гудеть и изрыгать зловонное пламя, а люди, как механизмы, производили и производили порох. «Помните, люди, о девушке, голова которой повисла на косах!» – под этим лозунгом рабочие должны были трудиться весь день. И над всем этим горела красная лампа в виде пятиконечной звезды.

Андрей в ужасе проснулся. Сквозь ночную тишину настойчиво пробивались шумы с заводов Кировского района. Эти звуки проникали в каждое открытое окно, просачивались сквозь стекла и двери, наполняли собой все опустевшие улицы. Им вторили заводы с противоположного берега. Река, разделявшая их, в ужасе мчалась вдаль. Между Сциллой и Харибдой. «Что за бред? Надо прийти в себя, я не маленький мальчик, чтобы верить снам». Но угнетающее впечатление оставалось. Оно гнездилось где-то на дне сердца и порождало железистый или даже кровавый запах во рту и очередной приступ уныния. Как хотелось утра, чтобы забыть этот ужас, как хотелось осознать увиденное простым сном! Но губы сами произносили: «Помните, люди, о девушке, голова которой повисла на косах!», будто пытаясь разгадать загадку этого сна.

Наутро Андрей постарался стряхнуть с себя наваждение, решил никому не рассказывать о своих странных и страшных видениях. Он по-прежнему надеялся, что коммунизм возможен и будет спасением ему, Рикину Андрею Валерьевичу, желающему быть с Викторией Викторовной, а также всему пока еще страждущему человечеству.

В школу он пришел немного взбудораженный. Все было как обычно: одноклассники в форме, звонки, стенгазеты, расписание. Первый урок – геометрия. Вела классная руководительница. Геометрию Андрей уважал, считая ее прикладной философией. В класс заглянула заместитель директора и попросила учительницу выйти. Ученики продолжали решать задачи. Классная вернулась:

– Извините, я не могу больше вести урок.

– Что случилось?

– Виктория Викторовна погибла.

Андрея словно насквозь пронзило.

– Как погибла?

Ответа он не услышал. Учительница ушла в заднюю часть класса, и слышно было, как она плачет.

«Погибла, погибла, погибла... – носилось в голове у Андрея. – Погибла, а не умерла. Но это невероятно! Нежная, горячо любимая Виктория Викторовна! Я не верю, не верю. Это какая-то страшная ошибка!»

Урок, по сути, был окончен. Андрей вырвался в коридор. Добежал до учительской, распахнул дверь и дрожащим голосом обратился к собравшимся там учителям: «Я Рикин Андрей, ученик 9 «Б» класса. У нас должна быть история. Не подскажите, где Виктория Викторовна?» Все молчали. Через некоторое время заместитель директора ответила, что истории сегодня не будет.

– Но почему? – не унимался Андрей.

– Виктория Викторовна погибла.

– Как погибла?

– Похороны завтра. Вы можете прийти попрощаться...

Андрей понял, что больше здесь ничего не узнает, вернулся в класс и подошел к немного успокоившейся учительнице, до сих пор сидящей за последней партой:

– Скажите, как это произошло?

Классная вздохнула:

– Ты уверен, что тебе это нужно знать?

– Да, естественно. Виктория Викторовна готовила меня к олимпиаде, я тесно с ней взаимодействовал.

– Хорошо, Андрей, я расскажу. Все равно это станет известно в скором времени. Викторию Викторовну убили.

– Кто?!

– Муж.

– Как?!

– Он был ревнив и любил выпить. Во время очередного приступа схватил нож... Она успела закричать. Соседи вызвали милицию, которая, приехав, нашла уже мертвое тело...

Ноги у Андрея сделались ватными. Он сел за парту. Не мог ни плакать, ни говорить, ни осознать. Это казалось продолжением ночного кошмара. «Какой ужас! Бедная Виктория Викторовна! Ее теперь нет. Был человек, и нет человека. Была богиня, и нет богини!»

Андрей уронил голову на руки. Было ощущение, что Виктория Викторовна умерла вместо него: она была всеобщей любимицей, весь мир лежал у ее ног. А у него, наоборот, мало что получалось гладко и без усилий. Зачем муж убил ее, а не его, Андрея, который действительно был повинен в жгучей страсти к замужней женщине? А вдруг разъяренный мужчина ревновал именно к нему, к ученику, которого она готовила к олимпиаде? А вдруг она действительно к нему что-то испытывала? И об этом узнал этот негодяй! Вот тебе и власть, ведущая нас к прекрасному светлому будущему!

– Андрей, Андрей! – к нему подсела Лена. – Мне очень жаль, Андрей.

– Мне тоже, – проговорил он, абсолютно не понимая, как можно продолжать жить дальше.

– Андрей, давай мы с Денисом тебя проводим до дома. А то всех из школы отпустили.

– Да, истории не будет. А я готовился, – как-то механически сказал Андрей. Мысли его судорожно носились в голове. Он никак не мог прийти в себя.

Подошел Денис и встал возле.

– Пойдемте, ребята. Впрочем, зачем вам меня провожать? На меня давно никто не нападал, что, впрочем, жаль...

– Мы тебе не помешаем.

– Идти далеко – на Инициативную.

– Ничего, мы прогуляемся.

Заводы гудели. Этот шум, казалось, покрывал все пространство. Люди вокруг жили и работали. И им не было дела до смерти богини его сердца...

Ветерок доносил удушающе сладкий запах (будто находишься возле кондитерского комбината). Но через несколько минут запах этот переходил в едкую вонь кошачьей мочи, отчего начинала болеть голова, становилось дурно.

– А, опять газ выпустили.

– Это из-за ветерка, Денис.

– Лена, у тебя болит голова? У меня – да.

– Да, Денис. А у тебя, Андрей?

Тот молчал.

– Андрей, а у тебя?

– Что у меня?

– Болит голова?

– Не знаю.

– То есть как «не знаю»? Она болит или не болит. Ой, Лена, как больно ты наступила мне на ногу!

Андрею казалось, что целую вечность они идут до его дома. Но как теперь в нем находиться, как оставаться живым, узнав о такой смерти?

– Спасибо, ребята, вот мы и дошли.

– Андрей, нам с Денисом ты очень дорог, ты настоящий друг. Если хочешь, мы побудем с тобой.

– Нет, не надо, спасибо. Давайте, еще увидимся.

– До завтра, Андрей.

– Ребята, завтра похороны, можно проститься. Вы пойдете?

– А ты?

– Непременно.

– Мы тоже.

– Что ж, до завтра!

– До завтра.

Еле волоча ноги, Андрей поднялся на второй этаж, стянул ботинки... Как хорошо было бы сейчас забыться сном, желательно навсегда! Но нет, нужно дожить до завтра, до похорон. Он обязательно на них придет и принесет две живые розы.

* * *

На следующий день друзья встретились, чтобы пойти на прощание с погибшей учительницей вместе. Андрей к тому времени уже купил две алые розы. Ребята стояли на перекрестке, ожидая зеленого света, как вдруг Андрей с цветами бросился через дорогу чуть не под машину. Лена закричала: «Андрей, Андрей!» – и устремилась за ним, но Денис успел ее остановить. Андрей бессмысленно принялся пинать бордюр и всхлипывать:

– Да я б его! Да я б!

И разрыдался, закрыв лицо руками.

– Андрюша! – приобняла его Лена.

Сзади подошел Денис. Андрей опомнился: как он мог позволить себе такое при людях, тем более при девушке?!

– Все нормально, – процедил он сквозь зубы.

Они встретили многих одноклассников и других знакомых из школы. Все стояли понурые.

– Да, Виктория Викторовна была хорошей учительницей! – сказал Денис.

– Светлая ей память! – добавила Лена.

Андрей молчал. Руки его дрожали. Все происходило, как во сне.

В центре зала возле гроба находились люди, много людей – видимо, родственники и друзья. Многие клали цветы. Сделал это и Андрей. Тогда он увидел Викторию Викторовну близко. Она лежала с закрытыми глазами, вся с ног до головы укутанная в какую-то белую ткань, из которой выглядывало будто выточенное из камня бледное лицо. Как она была красива! Но красотой холодной, мертвой. Эта женщина больше никогда не будет заразительно смеяться, ободрять, шутить. Она застыла. И скоро, скоро... Дальше мысли обрывались. Была и перестала быть. Не стало.

Положив цветы, Андрей забился в угол, где продолжал пристально вглядываться в застывшую навеки. Вдруг к гробу подошла женщина – видимо, мать. Зарыдала, упала на грудь покойной. Убитую горем подняли, начали утешать. О, как Андрей сочувствовал ей!

Время расставания закончилось. Оставались только родственники, друзья и учителя, ученикам сказали выйти.

Солнце светило ярко. Бежали, переливаясь, ручьи. Казалось, в воздухе разлита только радость и надежда на будущее. Но какая надежда могла быть в сердце Андрея? Ведь он больше не увидит ее никогда. «Никогда» – слово, похожее на приговор. Безжалостное, неумолимое слово. Никогда... Как могло такое случиться? Оставалось жить только одним. Но это стремление далеко отстояло от всего светлого. Из-за этой единственной цели следовало умереть для мира, чтобы потом... воплотить задуманное. Любой ценой, невзирая ни на что, не боясь ничего. «Он должен понести наказание. Я отомщу. Чего бы это мне ни стоило».

После пика отчаянья подступило болото уныния. По утрам лучи солнца врывались в комнату, напоминая о том, что пришла весна. Обычно она приносила радость и вдохновение, но теперь – наоборот, увеличивала боль в груди. Хотелось задернуть шторы и не видеть света, окружить себя темнотой, оставаться в одиночестве, никого к себе не подпуская, потому что рана в груди кровоточила, и ощущение уязвимости было постоянным.

Абсолютно не хотелось учиться – теперь даже по истории. Да и жить-то, собственно, не хотелось. Просто забыться, уснуть вечным сном, подобно ей. Или же с корнем вырвать все из груди и начать жизнь сначала. Впрочем, последнее казалось невероятным. «Я люблю Вас. Я ненавижу его. О, как я хочу за Вас отомстить! Надо жить, чтобы отомстить. И чтобы следовать Вашим наставлениям – строить светлое будущее, бороться за него. И для того, и для другого нужно жить, несмотря на то, что случилось, – ради Вас, Виктория Викторовна!»

С такими мыслями, превозмогая душевную боль, Андрей вставал, умывался, заставлял себя поесть и садился за уроки. Все валилось из рук, мысли постоянно переключались на больное, и вообще ничего не хотелось. Но надо было, обязательно надо было учиться. Приходилось каждый раз возвращать мысли к заданному и удерживать их на этом. Минуты тянулись медленно, и казалось, так будет всегда.

Андрей так до конца и не поверил, что Виктории Викторовны больше нет. На улицах района среди мелькающих лиц он все время пытался отыскать ее взглядом. Иногда казалось, что вот она, радостная и улыбающаяся, идет навстречу, разговаривая с кем-то. Сердце начинало колотиться, вырываясь из груди, пока вдруг ум не напоминал, что она умерла, а прохожая лишь похожа на ту, которой больше нет. Больше нет. Как нет?! Этого не может быть! Мать не для того рожала в муках, воспитывала дочь, чтобы ее потом убил этот ревнивый негодяй, пьяница. Андрей в отчаянии сжимал кулаки, а губы его произносили: «Ненавижу».

Сначала в районе говорили, что Анатолия Вениаминовича посадили в КПЗ, потом – в тюрьму, но теперь вообще ходили слухи, что его отправили на принудительное лечение от алкоголизма, скоро замнут дело, и он выйдет на свободу. Андрей пытался не верить в это. Он по-прежнему надеялся на то, что в будущем коммунизм преобразует общество и сделает его справедливым, а также счастливым. В это явно не вписывались подобные слухи. «Ради убитой Виктории Викторовны, которая так ярко рассказывала о коммунизме, надо верить в светлое будущее! И необходимо бороться за него, в частности, изживать такие раковые клетки, как этот чиновник – убийца собственной жены, прекрасной женщины».

 

Зарисовка 6. В гостях у дедушки Лены

– Андрей, Денис болеет. Помоги мне, пожалуйста, после уроков дедушке кое-что тяжелое занести.

– Хорошо. А где он живет?

– На Севастопольской, относительно недалеко.

Этот старый дом Андрей знал с детства. Массивный и при этом красивый. При взгляде на него складывалось впечатление, что это фабрика с трубами, украшенная архитектурными формами, переходящими одна в другую.

– Заходи, добрый молодец!

Андрей немного смутился. Навстречу ему вышел согнутый годами седовласый мужчина с тросточкой.

– Андрей.

– Михал Потапыч.

Крепкое рукопожатие.

– Милости прошу.

Гости прошли в просторную комнату, где тикали часы. Андрей увидел гобелен с оленями и синеватой тесьмой, домотканые половики, рушники на трельяже-зеркале, добротный деревянный стол, темный резной комод, выкрашенный марганцовкой. Лена пошла ставить чай, а мужчины остались одни. На некоторое время воцарилась тишина, разбиваемая на части мерным стуком часов.

– Знаю, что курить вредно, знаю, что не надо, особенно при подрастающем поколении. Знаю, но...

Михаил Потапович достал «Беломор» и закурил. Немного покашлял.

– Голодно было, а мы курили, вот и пристрастился.

– Голодно? В войну?

– Еще до нее. Перед тем, как я приехал строить этот район. А твои бабушка с дедушкой тоже тогда здесь жили?

– Э... не знаю.

– Странно. А Лена мне говорила, что ты выдающийся историк, рвущийся в светлое будущее.

Его лицо искривила ироничная ухмылка.

– Да, я люблю историю, – признался Андрей. – Мировую. В частности, историю России.

– А родную?

– Историю родного края?

– Да, ее.

– Нет, мне нравится более масштабная, наш город не отличается богатой историей.

– Это ты, браток, зря. У нас героическая трудовая история. Наш город, особенно район – это резерв страны, сам знаешь в чем... – На лице старика опять возникла ухмылка, и взгляд проник в глубь Андрея. – Да и можно ли любить историю страны, не полюбив историю родного края? Ты знаешь, как наш район строился, как ударно трудился в военные годы?

– В целом, да.

– В целом... – Михаил Потапович стряхнул пепел с папиросы. – А я это прожил и знаю не понаслышке. А знаешь, какой кровью это все выстроено, расширено и теперь отлаженно работает?! Бывал на нашем старом кладбище? А сколько там пустых гробов, оттого что останков нет... – Он потупил взгляд. – Впрочем, извини, это больное. Супруга так похоронена. Взрыв на «Коммунаре». А были тогда молодыми. Отец Леночки – Володька – был еще маленький. Вот я один его и выращивал. А он тоже на завод пошел... Знаешь, Андрюша, противоречиво это все... Ты парень умный, видно, да и Лена о тебе рассказывала. Да только знаешь ты все по-бумажному, не жил ты еще толком.

Старик замолчал и посмотрел в окно. Его взгляд будто питался цветом молодой листвы и проникал в суть явлений.

– Противоречиво все, Андрюша. Сам посуди: когда я строил этот район и заводы, когда познакомился с той единственной, которую любил всю жизнь, знал ли, что построенный мной завод ее и убьет?! Больно все это осознавать. Я не знал, да и сейчас не знаю, как к себе относиться после того взрыва. Он переломал все. Не только нашу семью, но и наши идеалы. Я строил большое светлое будущее своими руками. И где оно?

– Но ведь вы были у истоков, теперь мы продвинулись дальше, и это будущее обязательно наступит!

– Верил бы, молодой человек, коли было б мне лет 17. А теперь... Как бы не рухнуло это все, как колосс на глиняных ногах, или б не рвануло все во время ядерной войны...

Снова воцарилось молчание. Андрей хотел что-то ответить, возразить, но нужных слов не нашел, да и не осмелился он спорить с человеком, столько пережившим.

– Не знаю я, как жить, Андрей. Не знаю, во что верить. Вот, Лена говорит, что в Бога надобно верить, а у меня не получается: ударная комсомольская юность все вышибла, когда сам я в церкви сшибал иконы. И не верую, а совесть грызет. Если б только мать знала, она ведь была такой верующей... Запутался я, сынок, а выпутаться так охота!

Пришла Лена с чаем. Андрей был ошарашен рассказом ее деда. Там тоже смерть любимой женщины, да еще и супруги, от которой сын, да еще на заводе, который сам построил... Хотелось подбодрить, сказать что-то жизнеутверждающее. Но так и не смог.

– Андрей, а кем ты хочешь стать? – спросил Михаил Потапович.

– Раньше думал пойти по стопам отца и работать инженером на «Прогрессе», но теперь все более увлекаюсь историей, так что даже подумываю идти на истфак.

– Это ты правильно, история – наука всех наук. Выучишься и будешь знать наперед, что произойдет. Заодно и про светлое будущее...

Старик усмехнулся.

– А вот Лена выбрала профессию поблагороднее – решила стать врачом. Оно, кстати, и удобно: учиться недалеко. Да и наш великий краевед писал, что Кировский район славен врачами...

На прощание Михаил Потапович подарил Андрею баночку малинового варенья и добавил: «Когда мы строили этот район, здесь был лес, росла дикая малина. Вот тебе, чтобы понял нашу маленькую историю и полюбил ее».

Дверь захлопнулась. Спустившись несколько пролетов, Андрей спросил у Лены:

– Лена, извини, а твой дед был женат только один раз?

– Да, но бабушка погибла от взрыва...

Ребята вышли из парадной. Оловянный закат залил улицы. Вокруг еще грандиознее высились дома сталинского времени – очевидцы страшных событий. Они таили разгадку, но скрывалась та глубоко.

 

Зарисовка 7. Отдых на природе

– Андрюха, грустный ты в последнее время какой-то. Я с пацанами завтра иду с палатками на Пещерку. Не хочешь с нами? – предложил Денис.

– Я не особо знаком с туризмом.

– Ничего. Я тебя научу.

– Ты Лену уже позвал?

– Не, это мальчишник, – растянулся в улыбке Денис. – Ты ничего не потеряешь. Развеешься. Место там замечательное!

– С мамой согласовать надо.

– Ну, решай и оповести.

Мама разрешила. И вот, в субботу днем Андрей и Денис, набив рюкзаки провиантом и вещами, необходимыми в походе, отправились на автобусную остановку. Там они встретились с другими ребятами. Денис всех познакомил. Видно было, что он находится под влиянием самого взрослого парня – Артема Петушкова, который сразу не понравился Андрею, показался надменным и высокомерным. Но не возвращаться же из-за этого назад!

Подошел автобус, и молодые люди поехали по самой живописной трассе, ведущей из города. Искрящийся перекат, выбившаяся из-под травы порода, холмы в виде пирамид – все эти мелькавшие по обе стороны пейзажи сильно отличались от городских. А вот и нужная деревня. Парни вышли из автобуса и направились к реке. Редкие березы, прекрасный обрывистый берег... Денис достал свернутую палатку и, обучая Андрея, установил ее. Пошли искать дрова.

– Я тут лазил. Здорово. Начинал с трещины. Удобно: за нее можно зацепиться и передохнуть. Под конец интересное ощущение: кончики пальцев будто в иголках. Адреналин. А ты чего такой грустный в последнее время?

Дениса прервали подошедшие парни. Вообще, все собравшиеся были старше Дениса и Андрея. Возможно, из-за этого самым молодым было поручено готовить ужин. Поели. Артем достал гитару, начал играть и петь «блатняк». Протянул инструмент Денису. Тот запел Высоцкого. А Андрей заметил, что парни достают из рюкзаков водку, и это ему не понравилось. Однако предложили и ему. Он отказался: не хотел, чтобы мозги затуманивались. Другие посмеялись и стали выпивать без него. Потом двое ушли, видимо, в деревню, привели с собой каких-то сомнительных девчонок... Андрею стало совсем неприятно, и он пошел бродить по скалистому берегу.

Лента реки вела к закату. Он был пронзительно красным. Говорят, перед войной было так же. Красиво. Строгая и стройная сибирская природа. Лаконичная, как спартанская речь. Она могла восхищать. Она могла приютить и отогреть. В том числе и бегущего от соблазнов мира юношу. Однако, не Андрея. Это одиночество на красивой природе обнажало душевную рану. «О, если бы Виктория Викторовна была жива! Если бы мы оказались вдвоем, наши прикосновения рождали полет, а горизонт открывал перспективы! Мне не нужно было бы признаваться. Она все поняла бы без слов... Но ее нет... Опять эти сентиментальности». Под руку ему попалась палка, он с ненавистью разломил ее и кинул с обрывистого берега. «То же сделал бы с ним, Вашим палачом». Лицо Андрея искривила сардоническая улыбка. Боль души нарастала. От нее нельзя было скрыться. Он лег на спину и уставился в темнеющее небо. Боль пронизывала все его естество. Душа пылала. Даже если бы пошел проливной дождь – и он не смог бы унять этого пожара. «Спрыгнуть бы с этой скалы. И разом все кончить. Кончить эту боль. Нет. Я буду жить ради матери и ради мести за Викторию Викторовну. А эта боль если и не прекратится, то хотя бы утихнет. Больше на природу не поеду».

Раздался шорох, послышались голоса Дениса и какой-то барышни. Они приближались. Андрей спешно поднялся. Было заметно, что Денис изрядно выпил.

– Андрюха! Это Люся! Люся, это Андрюха!

Андрей недовольно покосился на друга. Девушка тоже была подшофе и смеялась, не переставая.

– Люся, мой друг скучает, ему надо как-то помочь. Я не знаю, как. Я привел его в это красивое место, познакомил с друзьями, а он! Ушел и скучает! Что теперь делать?

– Может, мне его поцеловать?

– Как меня?

– Как тебя!

– А как же я? Впрочем, чего не сделаешь ради друга!

Андрей с ненавистью подлетел к Денису и схватил его за грудки, отчего девица истошно завопила.

– Ты что, скотина пьяная! – прокричал Андрей в лицо Денису. – Тебя девчонка ждет, а ты здесь невесть с кем шатаешься!

Было видно, как Денис испугался и даже немного протрезвел.

– Я... Да я...

Прибежали другие парни. Впереди – Артем Петушков.

– Ага, хороший друг у тебя, Денис. С нами не пьет, да еще и бьет тебя.

– Он еще не бил.

– И ты еще его выгораживаешь?! Слушай, парень, не наш ты человек, проваливай отсюда! – безапелляционно заявил Артем Андрею.

– Темыч, ну... Поздно ведь... – попытался заступиться Денис.

– И ты туда же? Оба проваливайте!

Они вернулись в стан. Там было немало девиц, выпивки. Собрали палатку и пошли. Большую часть поклажи Андрей взвалил на себя, опасаясь за пьяного Дениса.

– Ну, и куда идем?

– К трассе не пойдем, поскольку путь лежит через деревню, а местные пацаны в поисках своих девчонок отвесят нам. Нужно ориентироваться по реке и идти параллельно ей. К воде спускаться не будем – ты не в состоянии. Так что пойдем вдоль бровки берега и разобьем палатку подальше в лесу.

– Дрюня, ну чего ты все это затеял?

– Чего?! – резко развернувшись, завопил Андрей. – Ты до сих пор не понял? Тебя сидит и ждет Лена, а ты здесь развлекаешься! Ты или совесть пропил, или паскудная в тебе натура сидит, о которой я и не знал. Нашел как время проводить! Меня хотя бы предупредил!

– Да я и сам не знал. Знаком я с Темой по пионерлагерю, он там вожатым был. Не предполагал даже о выпивке, не говоря уже о девчонках.

– Тебе не стыдно, а? Целовался с ней?

– Стыдно. Водка поганая. А ты поди Лене все расскажешь?

– Да, не достоин ты ее. Но она тебя любит. Я действительно должен сказать ей. Если ты сам этого не сделаешь.

– Как?

– Ты же мужик. Нарубил дров – теперь сам и разгребай.

– А жестокий ты, Андрей! Мог бы по мужской солидарности ей ничего не говорить. Впрочем, было у меня подозрение, что ты Лену любишь. Вот и хочешь таким образом отбить. Специально момент подловил.

Андрей был разъярен. Он готов был избить полупьяного Дениса, но помнил о своем самом близком, самом светлом друге – Лене, о ее любви к этому отвратительному (как теперь выяснилось) человеку. Андрей глубоко вдохнул, сжал кулаки и зубы, посчитал про себя до десяти, развернулся и пошел дальше.

– Что же ты не отвечаешь? А? Я попал в точку, да?

– Знаешь, я бы тебе морду набил, если бы тебя Лена не любила. Нас с ней связывает только дружба, даю тебе слово.

– Не очень-то я и верю. Что ж ты ее одно время каждый вечер домой провожал? Не по пути ведь!

Андрей не сдержался, резко развернулся, схватил Дениса за грудки и даже немного приподнял:

– Еще слово, и ты пожалеешь!

Денис очень испугался:

– Извини, не буду, не буду.

Дальше они шли молча. Потом остановились в пролеске. Андрей поставил палатку, уложил Дениса, а сам решил караулить. Из палатки стал доноситься храп. Холодно. Андрей взял кофту. Потом укутался в свой спальник. Костер не разводил, опасаясь привлечь внимание. Где-то вдали слышны были крики. Насекомые одолевали. Надо было не спать. Глаза закрывались... «Если бы Лена знала, в какого прохиндея влюблена! Не спать! Виктория Викторовна, Анатолий Вениаминович, убить! Не спать! Денис, Лена, Люся, Артем Петушков... Не спать...»

Андрей проснулся от холода. Светало. Спальник и брюки промокли от росы, тело его дрожало. Он пробрался в палатку, переоделся в трико, растолкал Дениса, который долго не мог сообразить, где находится.

– Давай еще поспим, воскресенье.

– Мы наверняка недалеко от деревни. Нам надо найти остановку и уехать на ближайшем автобусе домой.

– Ладно.

Собрали палатку, вышли из пролеска, прошли спящую деревню, нашли остановку. Им повезло: вскоре пришел автобус, и они доехали до Кировского.

Все время поездки Денис выглядел подавленно, он явно стыдился своего вчерашнего поведения. Андрей был зол, но сдержан. Когда двери открылись, он попрощался с Денисом и сошел в туман (точнее, газ), закашлял и побрел в свой барак. Как теперь быть с Леной? Рассказать? Он не верил, что Денис сам это сделает.

Ступая как можно осторожней по скрипучей лестнице, Андрей поднялся на второй этаж. Тихо открыл дверь. Его койка стояла собранной. Отец с матерью спали на двухместке, отвернувшись друг от друга. Что их объединяло? Почему они решили пожениться? Андрею с детства не хватало отца, того никогда не было дома: то остается дольше на работе, то командировка, то рыбалка с друзьями, на которой сын даже ни разу не был. Мать же то работала на заводе по сменам, то ездила в сад, то убирала в комнате, то готовила. Летом по дому ей помогал Андрей. Он очень не любил возиться в мичуринском саду, и мать, зная это, не заставляла ездить с собой, но давала задания по дому. Что этих абсолютно разных людей – его родителей – могло связывать? С этой мыслью Андрей и уснул.

* * *

– Андрюша, когда ты спал, девушка приходила, по имени Лена. Просила тебя не будить. Очень приятная.

– А сколько времени?

– Двадцать минут четвертого.

– Ого! Она что-нибудь передавала?

– Да нет, ничего не сказала, только извинилась за беспокойство. Видно, что хорошая девушка.

– Мама, ты что-то предполагаешь относительно нее и меня?

Мария Александровна заговорщицки улыбнулась.

– Девушка неплохая.

– Да, хорошая, согласен.

– Лови момент!

– Она дружит с Денисом. Кстати, он не приходил?

– Нет. Андрей, ты уже взрослый. Я давно хотела спросить тебя: как дела на личном фронте?

Мария Александровна явно была в ударе. Но ее немного удивило, что сын горько усмехнулся:

– Мама, все в прошлом...

– То есть как?

– Неважно.

– Мне это важно.

– Ты бы лучше рассказала о вас с отцом, подсказала, каких ошибок надо избегать.

На этот раз горько усмехнулась Мария Александровна.

– Да, сынок, ты большой, и закономерно, что спросил о нас. Избегала я этого вопроса. Но, видимо, пора рассказать. В школе я была довольно-таки застенчивой девочкой. И мне очень нравился твой отец – активный, веселый. Он был избалован женским вниманием. После восьмого класса мы пошли в химический техникум. У него и там было много поклонниц. Я страдала от ревности и оттого, что не могла открыться. Моя подружка предложила мне один план действий, я ему последовала.

Мария Александровна прервалась. Ощущалось, что говорить ей было больно.

– Однажды, когда родители были на смене, я позвала твоего отца в гости под предлогом помочь мне с химией. Будучи человеком отзывчивым, он пришел. Когда я его ждала, мне было страшно, и я выпила, зная, куда отец ставит самогон. Так что встретила я Валеру осмелевшая. Когда он мне объяснял, как решить задачу, я начала его соблазнять, он поддался... Дальше произошло то, отчего я забеременела тобой. Он сразу ушел. Моя душа была разбита. Я была с ним, но он не был со мной. Он был со мной только физически. Когда я узнала, что беременна...

Мария Александровна громко выдохнула, помолчала, но вскоре продолжила:

– Моя подруга помогла: она рассказала об этом Валере, и он как честный человек женился на мне. Я с горем пополам доучилась в техникуме и пошла работать. А он пошел учиться дальше, в политех. Надеюсь, Андрей, ты не будешь повторять ошибок своего отца.

– Разве это ошибка? Он женился на такой замечательной женщине!

– Спасибо, конечно. Он поступил благородно, но без любви.

– Ты же его любила.

– Да, любила.

– А сейчас?

Мария Александровна вздохнула.

– Невзаимная любовь быстро кончается. Невзаимность порождает ссоры и обиды.

– Вы не любите друг друга?

– Нет.

– Зачем же вы вместе?

– Мы женаты. У нас есть ты.

– Ясно.

– Не обижайся. Все совершают свои ошибки.

– Это правда. Я все понял и буду иметь в виду. Ладно, пойду до Лены, узнаю, насчет чего она заходила.

– Хорошо, сынок. Извини, если сделала больно.

– Ничего, мам. Горькая правда лучше сладкой лжи.

– Вот и я так думаю.

Андрей быстро оделся и пошел к Лене. Взбежав на пятый этаж «сталинки» и постучав в дверь, он узнал, что Лены нет дома. Задумчивый, он пошел на набережную. Летний день близился к вечеру, в косых лучах солнца купались облака, они плыли в сторону города. К ним присоединялись клубы дыма от заводов с противоположного берега. Было видно, как там работает кран. Люди жили, трудились, чтобы прокормить семьи. А он, став бесчувственным, мечтал об одном – отомстить. Он слышал пение птиц и вспоминал, как когда-то в детстве оно его вдохновляло. Теперь – нет...

Раскидистые ветви тополей рождали прохладу, манящую многие пары на улицу. Андрей шел и думал о том, как жить дальше, о своих действиях в отношении Лены, Дениса, с которым не хотел больше общаться. Вообще, он убеждал себя никогда более не предаваться сентиментальности и ставить перед собой только конкретные задачи, решение которых должно приблизить заветную цель – месть. И вдруг среди идущих навстречу людей он увидел Дениса. Решил пройти мимо, не здороваясь. Но Денис сам буквально подскочил к нему и стал сыпать оскорблениями:

– Подонок, негодяй, ублюдок! Предатель! Специально выждал момент, подловил и все выдал! Я тебя ненавижу, будь ты проклят!

Андрей не изменил размеренности шага, несмотря на ругань, сыпавшуюся вслед: Денис не унимался, развернулся и продолжал кричать. «Видимо, он подумал, что я все рассказал Лене, – понял Андрей. – Что ж, не буду его переубеждать. Оправдываться еще не хватало, тем более, он сам виноват. Неужели Лена догадалась?»

С внешней части улицы Андрей свернул во дворы, отдыхавшие после трудовой недели. Расслабившись, они радушно принимали гостей в свои каменные объятия.

* * *

На следующий день Андрей встретился с Леной. Оказалось, девушка приходила узнать, все ли с ним в порядке. От соседки, имевшей дачу в Пещерке, она узнала, что местные парни жестоко избили городских, пригласивших деревенских девчонок в свой стан на скалистом берегу. Андрею показалось, что Лена как-то по-особенному себя ведет – чуткая, внимательная, обходительная. Что с ней? «Неужели Денис сам ей все рассказал, и она разорвала с ним отношения? Значит, я остался ее единственным другом, которого она не хочет потерять».

Стоял палящий зной. Ребята решили пойти на речку. Лена позвала к себе, собираясь сделать бутерброды. Она ушла на кухню, а Андрей остался в светлой просторной комнате. Жара, а также покой ее дома сделали свое дело: его разморило, и он стал проваливаться куда-то. Там было светло, мягко, тепло. Но вот откуда-то сверху упала банка с черной краской, и многое стало липким, черным, грязным, отвратительным. Андрей вздрогнул и очнулся. Он лежал на кровати Лены. Видимо, он задремал сидя, а девушка его уложила. Мерно тикали часы, отправляя назад каждый миг и приближая ничто. В углу на полке стояли иконы, которым он когда-то удивился. Возле кровати висел ковер, в углу на письменном столе лежали пяльцы с вышивкой. Вошла Лена. Андрею стало неловко, он буквально подпрыгнул, сконфуженно извинился. Она ответила улыбкой, успокоив его, что ничего страшного не случилось.

Мягкий бархатистый песок, стремительное течение реки – это немного расшевелило погрязшее в горе сердце, он даже смеялся. «Плавание способствует укреплению мышц и закалке организма, – думал он. – Это мне поможет в достижении цели». Но после таких мыслей снова стало холодно на душе, улыбка покинула лицо. Серьезный, Андрей вернулся на берег, где Лена стала потчевать его бутербродами. Они показались чрезвычайно вкусными, однако и это приятное ощущение не смогло покрыть неутихающую, ноющую боль в душе. Он поблагодарил за угощение и лег на живот. Песок перед глазами из единого целого распался на множество песчинок. «Это как жизни, – понял он. – Песчинка как жизнь отдельного гражданина. Вместе – всего народа. У всех жизнь одинакова: мы рождаемся, растем, ходим в садик, затем в школу, учимся дальше, мужчины идут в армию, затем работаем, рожаем детей, уходим на пенсию, умираем. Вместе мы одна страна. У моей жизни, правда, лишь половина жизни всех. А потом... будь что будет. Но я должен отомстить».

– Андрей, ты не обгоришь?

– Нет.

И он снова бросился в лучезарно играющую речку. Лена побежала за ним. Она резвилась в воде, как ребенок. И Андрею почему-то вдруг стало ее жалко. Эта девушка всем сердцем открыта ему, а он носит лишь мысль о мести, скрывает это желание, лелеет, взращивает. Сделалось очень неловко. «Сентиментальности, телячьи нежности, сопли с сахаром», – отбросил свои мысли Андрей, и на душе стало совсем отвратно. Он поплыл поперек реки – будь что будет, терять, собственно, нечего. Но, преодолев примерно треть расстояния, он почувствовал, как его засасывает куда-то. Животный страх охватил все его естество. Рефлекторно, изо всех сил, Андрей продолжал грести, но неведомая сила безжалостно утягивала его вниз. Юноша судорожно вдыхал, но вместо воздуха стала поступать вода, сознание начало меркнуть. И вдруг как-то отдаленно он почувствовал, что его схватили за волосы, вытащили на сухую поверхность и делают искусственное дыхание.

– Куда ж ты, юнец... – произнес какой-то мужик и зло выругался.

– Да ладно ты, по молодости с кем не бывает! – сказал другой. – Парень, если б не расторопность твоей девчонки, был бы ты на том свете...

Лодкой его доставили на берег.

– Андрюша, как ты?

– Спасибо, нормально.

– Андрюша, пожалуйста, будь осторожней!

Он кивнул и пошел переодеваться в кусты. Несмотря на затуманенное сознание, он будто по-новому взглянул на мир, и тот показался красочным, интересным, а на душе стало легче.

На обратном пути Андрей молчал, Лена тоже. Она не хотела донимать его ненужными расспросами. Дошли до ее дома. Попрощались. Андрей отправился домой, думая, что теперь будет ценить свою жизнь больше.

Но скоро вновь пришли воспоминания о Виктории Викторовне, погрузившие сердце в болото безысходной боли. Единственным спасением из него, казалось, была месть. Будто она давала силы выкарабкаться, вылезти, порвать оцепенение четким, рациональным планированием, жесткой дисциплиной, устремлением всех своих действий к одному... Месть снова стала одним из смыслов жизни, превратив ее в отлаженный механизм, хорошо смазанный липким черным маслом. Казалось, он будет работать еще долгое время, автономно, бесперебойно и поступательно двигаясь в нужном направлении. Но длилось это все недолго.

 

Зарисовка 8. «Живи, работай, сдохни»

Выжженное ядом небо. Жуткий газ, пробирающийся в грудь, разрывающий все внутри, не внемлющий мольбам, крикам и стонам, оглушившим на краткое время округу. Выедая все на своем пути, хлор стелился, заглатывая все новые клочки земли и низины, а вместе с ними и людей, которые тщетно пытались бежать. Все живое умирало. Погибла и мама Андрея. Ее с коллегами нашли в душевой, где они пытались спастись. Но хлор пробрался и туда...

Наутро после страшного происшествия весь район погрузился во мрак. Все ходили хмурые, опустив глаза. Усугубляло ощущение трагедии мрачная промозглая погода, заставлявшая поднимать меховые воротники и скрываться в них – каждый проживал свое горе отдельно. Сколько всего было умерших и пострадавших, не знал никто. Во многие семьи нежданно-негаданно постучалась беда. Было очень тяжело. Андрея ломало. Он не хотел смириться с происшедшим. Все опустилось в какой-то беспросветный темно-серый туман, который отгородил его от всех остальных, который не давал дышать, и юноша начинал задыхаться.

Сначала новость сшибла с ног. Потом раздавила своим грузом. Становилось действительно непонятно, жизнь это или сон, вернее, кошмар, ведь не может в жизни быть все так плохо! Но кошмар не кончался. Когда сознания касался сон, оно отключалось и отдыхало, но после снова рушилось трагедией, осознание которой до конца так и не приходило. Начало оно приходить, только когда он кинул ком земли на гроб. Тогда его разбили рыдания. Не замечая никого, он упал на памятник возле, его тело безудержно содрогалось. Андрея пытались утешить. Безрезультатно. Его оттащили, дали лекарства, а он продолжал рыдать.

Потом пришло ничто, будто небытие коснулось его на некоторое время, но вскоре опять душу и тело сотрясли безмерные рыдания. Было холодно, дул промозглый ветер, но Андрей этого не замечал. Все его естество будто сжигал огонь. Тягостно, больно, безнадежно, нещадно.

А потом были поминки. За ним наблюдали, чтобы он ничего с собой не сделал. Лена, конечно, пыталась ему помочь пережить горе, была возле, но что она могла? Она не пережила и частички той боли, что ощутил он. Она только суетилась возле, задавая ненужные, лишние вопросы, говоря что-то о загробной жизни. «Какая загробная жизнь? Ее нет, просто нет. Так же, как нет и других погибших: они ушли из жизни, просто исчезли».

К ночи люди разошлись. Отец был очень пьян и сразу же уснул. Стены давили осознанием того, что в них раньше жила и говорила мама – самый близкий ему человек. А теперь ее нет. Как нет и Виктории Викторовны. Нет. Что значит «нет»? Просто нет. На учебнике, лежавшем на столе, юноша увидел знакомый с детства профиль. «А, вот тот, кто живее всех живых! Что ж, ты еще жив? Посмотрим!» Андрей безжалостно исчиркал изображение, нанес ему несколько ударов ножницами, разорвал учебник и выкинул в окно, успев подумать при этом: «Как жаль, что я живу всего лишь на втором этаже».

Ночь стояла холодная, кромешная и тихая, без единого звука. А хотелось кричать, разрезая криком непроницаемую тишину. И еще хотелось звать на помощь. Но кого? Отца? От этой мысли становилось смешно и больно одновременно, но больше больно – намного больнее. «Некого звать. Никто не поможет. Надо как-то самому. Что самому? Зачем самому? Зачем вообще все это? Зачем теперь я?»

К трем часам ночи боль стала нестерпимой. Она выгнала Андрея на улицу, где стоял едкий туман. «Ненавижу это все! – носилось в голове. – Это все ложь, обман, бессмыслица – НЕНАВИЖУ!» Очень захотелось камнем разбить окно на первом этаже дома на 40 лет Октября. Но это будет громко, поднимется переполох. А как по-другому донести до людей страшную правду об обмане, лжи, которые их окружают? В голове родилась идея. Андрей бросился к своему дому, нашел остатки черной масляной краски и вернулся с ней на главную улицу района. «Что ж, я расскажу людям, чем они живут, ради чего влачат свое жалкое существование!»

Андрей смачно прописал три слова, оставил краску, но боль в душе не унималась. Казалось, она способна только нарастать – подобно шуму в ушах посреди ночи. «Как можно жить дальше? Зачем? Ради чего? Ради кого? Смысла нет. Эта жизнь – кукольный маскарад, будто какой-то режиссер подвесил лампу и обмотал ее старой черной тканью, дыры от которой образовали звезды. Зачем они? Зачем эти будни – походы в магазин за продуктами, одеждой, если вмиг может все кончиться, и одежда будет уже не нужна? Зачем? Я не понимаю. Я не хочу так. И не буду. Не буду».

Вдруг Андрей заметил свет от приближающихся фар и характерный скрип тормозов – это патруль ездил по улице. Проскочив вдоль торца дома, он спрятался в одном из подъездов. Там постоянно хлопала входная дверь. «Видимо, поднялся ветер. Он принесет дождь, который, надеюсь, остудит этот жар в груди. Хотя какой дождь – ведь уже ноябрь!»

Андрей прислонился к стене. Темнота. Кричащая одиночеством. «Только не возвращаться домой. Там давят стены, они немы и холодны. С ними невозможно говорить, они больше не услышат слов, произносимых мамой, – опять в сердце вонзился клинок, хотя оно и не прекращало болеть. – Мама, мама... – Андрей опустился на батарею. – Ты была главным смыслом. То, что я мог сделать давно, избегал ради тебя. Ты погибла. Они убили тебя. Тебя нет, это факт. Больше нет сдерживающих обстоятельств. Пора со всем кончать. Я пойду на мост и осуществлю то, что желал воплотить давно. Но это я сделаю немного позже, потому что на улице меня могут загрести легавые. Я переночую здесь, в подъезде, немного подожду». Батарея давала тепло, мрак стал надежным покрывалом, монотонность темноты проникала в юношу, и он, переполненный впечатлениями, начал погружаться в забытье...

Скрежет двери наверху прервал чуткий сон, Андрей открыл глаза и поспешно выбежал из подъезда. Домой он решил не возвращаться. Пошел в сторону моста, стараясь выбрать дорогу, где риск встретиться с милиционерами был минимальным – через березовую рощу, частный сектор. Где-то далеко позади остался дом Лены. Она, наверное, еще спала. Она была из тех, кто жил совсем по-другому, счастливо, стройно, что ли. «Сытый голодного не поймет», то есть она его никогда не поймет, как сейчас он был уверен, вопреки ее словам и сочувствию.

Позади остались и гудящие заводы, унесшие жизни многих сотен людей, разбившие тысячи семей. Они по-прежнему, невзирая ни на что, дымили и производили взрывчатку, необходимую для того, чтобы отнять жизни еще у многих тысяч. Вокруг одна боль – нескончаемая, непреодолимая.

Андрей шел почти автоматом, задав себе цель. Он не помнил происходящего. Не помнил, как прошел через частный сектор, как миновал обелиск, спустился по заросшему склону и оказался на мосту. Двинулся в сторону города, а потом остановился над тем местом, где виднелась не схваченная льдом река. Оперся руками о пыльные перила и уставился на воду, ускользающую вдаль.

Когда-то давно, в детстве, река его восхищала: вода течет, а река остается. Теперь не восхищение приковывало взор. Разные сцены из жизни проносились перед глазами: как он ждал в детском саду маму, и она его забирала, как боялся ей признаться, что его дразнят и бьют в школе, как скрывал от нее свою любовь к Лене... Как он увидел Дениса, дарящего Лене цветы, как лежал в больнице, а мама плакала... А еще – как он встретился взглядом с Викторией Викторовной, как ее обожал, как узнал, что ее не стало... Потом не стало и мамы... В этом проклятом 83-м году, последнем, как уверен был Андрей, и в его жизни.

«Чертов коммунизм. Я ненавижу его! Я ненавижу все окружающее за то, что оно есть, а мамы нет! Моя мама достойна жизни больше, чем тот подлец, убивший свою жену! Так почему он жив, а она нет?! Мы движемся к справедливому коммунистическому устройству общества?! Неправда! Все это ложь – грубая, бесчеловечная! Я ненавижу весь этот несправедливый мир, ненавижу, ненавижу! И я покончу с ним раз и навсегда!»

Он уже собрался перелезть через перила, как вдруг почувствовал на плече чью-то руку. Андрей резко повернулся и встретился взглядом с мужчиной средних лет, с бородой.

– Это, конечно, не мост самоубийц во Франции, – спокойно произнес незнакомец, – но то, что я поздоровался с тобой, а ты не отреагировал, натолкнуло меня на некоторые подозрения.

– Что вам надо? – гневно спросил Андрей.

– Поговорить с тобой.

– Зачем?

– Я тебя прошу.

– Недолго.

– Ты любишь солнце?

– Вы издеваетесь?

– Нет, наоборот. В твоих глазах острая боль. Я хочу помочь.

– Из-за этого вы спрашиваете о солнце? Я его ненавижу, я все ненавижу! – голос Андрея сорвался, к горлу подступили рыдания. – Я все ненавижу! И вас ненавижу!

– Из-за этого ты хочешь покончить с собой?

– В том числе.

– А еще из-за чего?

– Не ваше дело.

– Мое, потому что хочу помочь.

– Не поможете. Уже никто не поможет.

– Ты уверен?

– Да.

– Еще одна огромная просьба. Помоги мне, сделай последнее одолжение.

– Я устал выполнять просьбы, мне этого не надо.

– Я очень прошу. Она тебе ничего не будет стоить, но ты очень поможешь мне. Пожалуйста, молодой человек!

Мужчина протянул правую руку. Андрей растерялся. Он совсем не хотел протягивать руку неизвестному, он желал осуществить намеченное, но не на глазах посторонних, а мужчина уходить явно не собирался. Коря себя за то, что проговорился о цели пребывания на мосту, Андрей с презрением протянул ладонь.

– Спасибо тебе огромное. Я очень хочу, чтобы ты пошел со мной.

– Вы издеваетесь?

– Нет, наоборот. Ты ведь согласился. В конце концов, ты еще успеешь сюда прийти, а у меня больше никогда в жизни не будет такого шанса.

Андрей ничего не понимал. Было ощущение, что или он, или его собеседник бредит. Но ведь он действительно уже согласился, протянув руку.

– Идемте.

Юноша опустил голову, скривил губы и пошел, сверля взглядом асфальт. Вместе они поднялись в бор, незнакомец подвел его к дереву.

– Сосна.

– Здесь таких целый лес.

– Видишь, как они тянутся к солнцу. Живые, ты потрогай.

Андрей протянул руку.

– Они жаждут жизни, как все живое: птицы, рыбы, насекомые, звери, растения. Все стремится жить. А ты хочешь выкинуть этот драгоценный дар.

– Это не дар, это проклятие. Вы не прожили то, что прожил я.

– Согласен. Но если тебе все это на долю выпало, значит, ты сильный человек.

– А скажите, зачем жить?

– Чтобы очиститься от грехов и наследовать место, где нет боли.

– А, так вы поп, что ж я сразу не догадался... Я не верю в Бога. Вы, христиане, говорите о справедливости, которой нет. Вы лжете.

– Да, иногда кажется, что в этом мире справедливости нет. Но она будет там.

– Не верю. И в тот мир тоже.

– Но почему тогда люди жертвовали жизнями, исповедуя веру?

– Фанатики.

– Но они, в отличие от фанатиков, любили людей и не причиняли им зла.

– Голословно.

– Ты ведь помнишь гонения на христиан в Римской империи. Да и у нас после смены власти... – незнакомец вздохнул. – Они жертвовали самым дорогим – жизнью, исповедуя Бога. А ты ее хочешь выбросить просто так. Подумай о цене. Были такие святые Кирик и Улита. Кирика, трехлетнего мальчика, правитель усадил к себе на колени и приказал пытать его мать – прямо на глазах у ребенка. Мальчик от ужаса стал царапать лицо правителя, а тот встал и скинул его с высокого помоста. Мальчик разбился. Мать тоже в скором времени замучили. Но теперь они в светлых местах, где нет ни боли, ни терзаний. Если же ты совершишь намеченное – ты зря выбросишь свою жизнь, отречешься от бесценного дара, и, более того, твоя душа после смерти не успокоится, а будет в еще худшем состоянии. Подумай, даже наши родственники, знакомые – зачем они воевали, мучились, отдавали свои жизни? Чтобы их дети, такие, как ты, например, жили без голода, не в рабстве. Они отдавали свои жизни ради жизни других людей, в том числе твоей. А ты делаешь их подвиг тщетным. Да и твои близкие... Представь, как они будут страдать...

– У меня погибла мама... – и Андрей заплакал. – Почему, ну почему она умерла?! Она была достойна жизни больше убийц, по меньшей мере. За что?

– Она не умерла. Ее тело умерло. А душа – нет. Ты можешь помочь ей, я тебе честно говорю, ее душа жива.

– Это сказки.

– Но сам посуди: если ты попытаешься ей помочь, то ничего не потеряешь. Помолись о ней Богу. Обратись к Нему как к Самому Близкому, Лучшему на свете Другу, Бессмертному и Справедливому. И скажи, что она была хорошей, что она заслужила жить в месте, где нет бед, и ты сделаешь все, чтобы ее не расстраивать.

Андрей произнес это про себя, еще всхлипывая.

– И я помолюсь о твоей матушке. Как ее зовут?

– Мария Александровна.

Священник начал петь:

– Со святыми упокой, Христе, душу новопреставленной рабы Твоей Марии, идеже несть болезнь, ни печаль, ни воздыхание, но жизнь бесконечная.

Душа юноши вторила его словам. Священник перекрестился.

– А теперь пойдем со мной.

Они вышли на остановку, дождались автобуса и поехали обратно в Кировский.

– Я хочу пригласить тебя в гости, – сказал священник.

Андрей растерянно пожал плечами. Тьма его души вылилась со слезами, и теперь хотелось заполнить ее чем-то светлым. Вышли в частном секторе. Пошли по ухабистым улицам. Какие-то маленькие мальчики прыгали возле и что-то кричали, потом даже пульнули в них камнем, но мимо. Путники подошли к церкви, единственной во всем городе.

– Это мой первый дом. Здесь всегда можно найти утешение.

Церковь стояла на обрывистом берегу реки. Напротив дымили заводы. Юноша и священник зашли внутрь и оказались в прохладном тихом полумраке.

Андрей впервые был в храме. Священник принес две свечи, одну дал ему, а другую, зажегши от лампады, поставил на подсвечник, перекрестился. Андрей зажег свою свечу от горящей и поставил возле. Постояли. Священник, видимо, молился, потому что периодически осенял себя крестным знамением. Андрей смотрел на горящую свечу. Тепло от пламени будто согревало его измученную душу, а окружающая тишина проникала в нее. Подошла старушка, попросила благословения у священника, о чем-то спросила. Но Андрей не слышал: его душа будто наполнялась тихим светом, и он впервые за долгое время почувствовал облегчение.

– Ну что, пойдем, я покажу теперь свой второй дом и познакомлю с супругой.

Их встретила добрая, улыбчивая женщина. Познакомились. Она стала хлопотать, накрывая на стол. Помолились перед едой и сели. Горячий ароматный чай с травами и медом, бублики, карамельные конфеты. Андрею было очень тепло. Сначала он немного смущался, но хозяева сделали все, чтобы ободрить гостя. А тому совсем не хотелось говорить. Наоборот, хотелось слушать и слышать. Как будто открывалась новая страница в жизни.

Когда начало смеркаться, священник проводил Андрея до остановки и пригласил приехать еще. Автобус увозил совсем другого юношу.

Его души коснулось тонкое чувство, сравнимое с дуновением свежего ветерка, который развеял тучи, и впервые за много лет выглянуло солнце. «Солнце! Все стремится к тебе, радуется, славит! Молодая поросль даже пробивает асфальт. Солнце! Ты даешь жизнь, ты ее смысл! Как Ты прекрасно! Как я жил без Тебя столько времени?! Нужно все оставить, преодолеть все преграды, только чтобы идти к Тебе, приближаться к Тебе, хоть на миллиметр своей земной жизнью! Солнце! Мне больно, очень больно без мамы, я сокрушен, Солнце, была ночь, были тучи, но теперь выглянуло Ты, и жизнь снова коснулась меня своим легким чистым смыслом. Страдание или ломает, или очищает. Солнце, не дай мне сломаться! Я чуть не погиб, но Ты, Солнце, коснулось меня своим лучезарным светом, и я ожил. Я был как мертвый, а теперь во мне снова открылась жизнь, и я готов славить Тебя, ибо Ты жизнь, смысл и упование. Не оставь меня, ведь я знаю свои глубины, я их изведал и не хочу более в них утопать, поскольку это болото – без дна...»

Говоря так про себя, он доехал до своей остановки. Зажигались золотистые огоньки, рассеивая темно-синие сумерки вечера. Андрей шел в свой опустевший дом. Почему только сейчас он понял все это? Почему? Он не сможет поделиться этой радостью с мамой. Как радостно и больно одновременно! Остался отец. Тот человек, который всегда был очень далек и непонятен. Надо поддержать его, ведь он тоже, возможно, переживает. «А за маму я буду молиться – я обещал, да и теперь только это возможно. Как больно и радостно одновременно».

Слезы катились по его щекам... Воздух казался необычайно чистым, снег отражал свет фонарей. Вдруг позади раздался скрип останавливающейся машины. Через несколько секунд его плеча коснулась чья-то рука.

– Рикин Андрей Валерьевич?

– Да.

– Вы задержаны. Пройдемте в машину.

Андрей удивился, но, повинуясь, пошел туда, куда ему велели.

– Позвольте поинтересоваться: за что?

– Надпись на стене жилого дома. Еще неплохо было бы ответить за изуродованный школьный учебник по истории.

– А, да, точно. Как я мог забыть?

Кировский райотдел милиции. Синяя дверь, желтые стены, красный стул, непокрашенная решетка, за которой ему предстояло очутиться, и хорошо знакомый портрет на видном месте. Последняя деталь вызвала ухмылку. Пришел какой-то милиционер, начал спрашивать, что побудило его совершить хулиганство. Андрей рассказал о смерти мамы, о потере смысла жизни, о бесконечной боли в душе.

– Но почему теперь ты так легко про это говоришь? – удивился мужчина.

– Я нашел смысл жизни.

– И в чем же он? – ухмыльнувшись, но с интересом спросил дознаватель.

– В Боге.

Милиционер усмехнулся уже громко:

– Ты забыл? «Религия – опиум для народа». Неужели вы этого не проходили в школе?

– Проходили. Но это не так! В другом просто нет смысла! Все оканчивается болью и в конечном итоге – смертью, значит, бессмысленно. Все живое умирает. Разве не мучительно жить с осознанием того, что самый близкий, самый дорогой, родной человек в итоге погибнет?

Дознаватель отвел глаза. Лицо его стало твердым.

– Вернемся к теме нашего допроса. Вы признаете свою вину?

– Да. Что мне грозит?

– Ввиду смягчающих обстоятельств в виде сложной жизненной ситуации вам, вероятно, дадут принудительные работы.

– Да, труд облагораживает. Особенно если направлен на созидание.

– Да, именно труд превратил обезьяну в человека, – попытался взять реванш дознаватель.

Андрей почти засмеялся, но сдержался и ничего не ответил. На душе было легко. Как будто начиналась новая жизнь. Через боль, через слезы, через отчаянье. Per aspera ad astra.

 

Зарисовка 9. В месте светлом

Отец-настоятель давно не видел своего нового знакомого Андрея Рикина, и поэтому переживал, молился о нем. Неужели тот все-таки осуществил задуманное? Но вот в один воскресный день знакомая фигура показалась возле храма. Настоятель очень обрадовался и вышел навстречу Андрею, по-отечески обнял его.

– А я боялся, что ты не придешь.

Андрей отвел глаза.

– Я отрабатывал и не мог прийти.

– Как я рад! Пойдем ко мне, матушка накормит тебя обедом.

Юноша последовал за священником.

Стоял серый пасмурный день. За рекой – клубы дыма и пара от заводов, а в доме – запах приготовленного супа, наверняка необыкновенно вкусного. Матушка хлопотала, подавая на стол разные яства, а хозяин с удовольствием пил горячий чай, закусывая его сушками. Сквозь очки-половинки сияли радостные добрые глаза. Его так и хотелось называть отцом-настоятелем.

– Как твой папа?

– Переживает. Пить начал. Они с мамой жили как-то порознь, хотя и вместе, он ее не замечал. А теперь на него обрушилось осознание того, что ее не стало. Он сокрушен.

– Да, такое бывает. А как ты?

– Знаете, вы были правы, я о ней молюсь, и мне становится легче. Моя боль выплескивается, конечно, не полностью, но находит выход. Я очень надеюсь, что мои молитвы значимы для нее, нужны ей.

– У Бога все живы. А ваши души связаны невидимыми нитями, ты все делаешь правильно, ты молодец. Приходи в следующее воскресенье пораньше – на службу в храм. Мы все вместе будем молиться, а если что-то будет тревожить, приезжай посреди недели, мой дом ты знаешь.

Они допили чай. Отец-настоятель прочитал молитву. Андрей поехал домой. На душе было мирно и тихо. Хотелось молиться о маме.

* * *

В следующее воскресенье он приехал пораньше и сразу пошел в храм. В полумраке стояли люди, горело несколько свечей. Пел хор, молящиеся подпевали. В основном это были женские голоса. В храме женщины стояли в платочках, и их было большинство. Но и стариков собралось немало, причем некоторые из них были увечными. Это не удивило Андрея: возможно, то были ветераны войны или пострадавшие от взрывов на заводах. Они стояли очень прямо и, казалось даже, самоотверженно.

Молодых людей и девушек было мало. Но среди них – Лена! В белом платочке она стояла слева, опустив глаза, возле находились родители. «Лена... Мой друг Лена. Мы встретились и здесь. Что я пережил с того момента, когда ты мне говорила о Боге... А ведь ты была права! И моей души Он коснулся через скорби, сокрушившие сердце, от которых жизнь казалась более невозможной».

После службы прихожане целовали крест, а Андрей продолжал смотреть в ее сторону и радоваться: «Как хорошо, что есть такие добрые люди, как она! Спасибо, что я ее встретил!» Он смотрел на Лену и улыбался. Подошла старушка и произнесла шамкующим ртом: «Хорошая девочка!» Андрей смутился. Подошел отец-настоятель, позвал на обед, попросил помочь в одном хозяйственном вопросе.

Вечером Андрей возвращался домой с приятным чувством удовлетворения от прожитого дня. Пройдя мимо ДК, он всмотрелся в знакомую «сталинку», на пятом этаже которой уютно горел свет. На душе стало еще теплее.

 

Зарисовка 10. Искушение

Ясный день. По дороге из церкви взор устремился в голубое небо, где парили легкие золотистые облака. «Как чудно все устроил Господь! Как в некоторые минуты, обращая внимание на окружающее, хочется петь и славословить Бога! Сквозь боль и мрак при соприкосновении с отражением Его Премудрого Замысла как не воспеть Ему и не возрадоваться, поднимаясь над окружающей болью?! Как я жил во тьме и в окружающем мире видел только боль и отчаянье? Тогда причиной этого страдания была страсть – все сжигающая и истребляющая. И когда, по сути, все было хорошо, когда была жива мама, был непьющим отец, я хорошо учился, страсть отнимала у меня жизнь: я не жил, я мучился, руководимый ею; я не видел света, смысла, радости. Точнее, я полагал, что знаю смысл, но он был ложным. «Если свет, который в тебе, тьма, то какова же тьма?» Но «и свет во тьме светит, и тьма не объяла его». Эти цитаты относятся и ко мне. Бог привел меня к Себе, несмотря на все мои сопротивления. Сейчас внешние обстоятельства намного хуже, но душа умеет радоваться, обращаясь взором к прекрасному, продуманному миру, созданному так премудро Творцом. И действительно, «вечная сила Его и Божество, от создания мира через рассматривание творений видимы, так что они безответны». Наверное, многое еще предстоит пережить нашей Родине, чтобы из глубины души, когда мыслимой надежды уже не останется, воззвать к Нему с мольбой о помощи. Как же страшно! Но воин Христов не должен бояться. На все воля Божия. Господь все делает благоразумно. Главное – идти верным путем, путем Православия: в нем единственное спасение. Эх... Как бы найти в себе терпение пережить все до конца...»

Андрей открыл дверь своей комнаты. И снова перед ним сидел пьяный отец. Он уронил голову на руку и что-то бормотал. Души Андрея коснулся гнев: сколько можно?! Сделав над собой усилие, он подошел к столу на кухне. Еды совсем не было, лишь немытая посуда, пустая четушка, на газете – хребет селедки да надкусанная луковица. Теперь придется еще убирать со стола и идти в магазин. «Я мужик, я должен. Он какой-никакой, но мой отец, я должен о нем заботиться». Стиснув зубы, Андрей убрал со стола и пошел за продуктами, вернувшись, стал готовить, благо мама в свое время этому его научила.

– Эй, Андрей, сходи за четушкой.

– Нет.

– Ну че стоит?

– Нет.

– Тогда я сам пойду. Вот пойду, упаду и умру, на твоей совести смерть отца будет. Че молчишь?

Андрей молчал. В душе возрастало желание бросить все и уйти.

– Че молчишь? Ну я тебя Христом Богом прошу! Грех не слушаться отца! Да что ты все молчишь, каналья?! Ты что, оглох?!

Тут отец с неожиданной ловкостью схватил лежащий на столе нож, разорвал обшлаг рубахи и подставил лезвие к вене.

– Если ты не сходишь, за последствия я не отвечаю!

Андрей выскочил из дома. К горлу подступали рыдания. Не хотел срываться, но это оказалось невозможно. Теперь просто надо скрыться. Куда? Да хотя бы в ближайшую рощу. И бежать дальше, дальше. К заводам. Необходимым и ненавистным. Оказавшись недалеко от них, в полном одиночестве, юноша рухнул в высокую траву и затих. Мысль о возвращении домой была невыносимой.

Близилась ночь, рощу накрыли сумерки. Несмотря на холод, хотелось остаться здесь, именно здесь. «Завтра работа, мне на работу. Как я пойду? Говорят, можно настроить сознание и проснуться вовремя». Боль не отступала, она гнездилась в сердце и, казалось, затмевала все, даже самое светлое. «Надо жить дальше, не отчаиваться. Отчаянье – грех». Но от таких мыслей к горлу снова подступали рыдания. «Господи, прости! Я не могу, я не могу сам выйти из этого искушения, вытащи меня!» Он не хотел жаловаться на судьбу, сравнивая ее с жизнью своих уже бывших одноклассников, а единственной возможностью этого не делать оставалось непрестанное взывание к Богу: «Господи, я сам не могу выйти, вытащи меня, пожалуйста, вытащи, пожалуйста, помоги простить...»

Проснулся он от сильнейшего холода. Тело дрожало, вокруг царили непроглядная тьма и знакомый удушливый запах. Сразу не поняв, где находится, Андрей вспомнил события прошедшего дня. «Да, сознание, видимо, подстраховалось и разбудило пораньше», – пошутил он про себя. Душевная боль утихла, но не полностью: идти домой совсем не хотелось. Тем не менее, он туда вернулся. В комнате взял полотенце и пошел в душ. Согревшись, плюхнулся на койку, завел будильник и заснул, чтобы утром полным сил вновь пойти на работу – перетаскивать тару. Так он будет утруждать свое тело, стараясь забыть, переступить через боль, которую причинил накануне пьяный отец.

 

Зарисовка 11. Будни, разукрашенные любовью

Лена после службы зашла к Андрею за книгой. Тот предложил девушке чая, но не успели они сесть за стол, как раздался напористый стук в дверь. У Андрея все внутри оборвалось: вдруг это пьяный отец? Подойдя к двери, он спросил:

– Кто?

– Открывай, это Петрович! – хриплым пьяным голосом прокричал незваный гость.

Андрей был знаком с Сергеем Петровичем – собутыльником отца, человеком с крутым непредсказуемым характером. Впрочем, с Андреем у них были неплохие отношения: паренек хоть и не давал на водку, зато помогал порой дойти до дома.

– Открывай, Валера, это Петрович!

– Валерия Тимофеевича нет дома!

– Андрюха, ты, что ль?

– Да, Сергей Петрович!

– Открой, Андрюха, дельце есть!

– Какое? Денег я вам не дам!

– Не дашь?

– Нет, Сергей Петрович, не дам, даже не просите!

– Да, вся ваша порода Рикиных такая гадкая! Мелочи жалко, никогда не спасете, не поможете! Что сын, что папаня! Тот еще блудодей! Может, ты с девкой тоже какой там?! Мать умерла, так девок водить можно! А то она строгая была, синий чулок, как Валера говорил, ни бе, ни ме, ни кукареку!

Андрей, не выдержав, открыл дверь, схватил Петровича и начал выволакивать из общей прихожей. Очень хотелось размозжить его голову о стену, но при Лене нельзя было этого делать. Пьяный хам был просто спущен с лестницы. Но когда Андрей вернулся домой, он весь трясся. Упал на колени, уткнулся в пол... Лена приподняла его и обняла.

– Я не должен был так поступать, я же христианин!

– Ты защищал не себя, а честь семьи. Ты молодец.

Через некоторое время ему полегчало. Но отпускать Лену из объятий очень не хотелось. Да и стыдно было своей несдержанности. Лена по-прежнему успокаивая, гладила его по голове, шее, плечам... Хотелось так сидеть вечно. Отдыхать, растворяться в любимой. Казалось, она все поймет и простит. Как настоящая женщина. Как мама когда-то...

Часы тикали. И Андрей теперь впитывал в себя каждое мгновение. Что могло прервать это счастье? Только приход отца, вернувшегося после пьянки. Лена с ним учтиво поздоровалась. Валерий Тимофеевич начал заискивающе улыбаться и даже немного ерничать. Андрей побыстрее вывел девушку на улицу и пошел провожать. Темнело. Многие пары вышли погулять после полуденного зноя. Теперь Андрей не смотрел в уютно горящие окна, нет, он упивался каждым мгновением, проведенным вместе с Леной. Ветви высоких тополей колебал ветер, и, тихо шурша, они дарили прохладу. Их кроны образовывали свод, и весь Кировский превратился в один большой, уютный дом, в центре которого находились Андрей с Леной...

Как же быстро они дошли! Лена пристально смотрела в его глаза, а он в ее, и, казалось, нет ничего прекраснее этого! Но уже окончательно стемнело, и девушке пора было подниматься домой. Он проводил нежным взглядом ее мелькавшую в окнах подъезда фигуру и по сумеречной прохладе пошел обратно. Как хорошо, как легко ему было!

А на следующий день его снова ждала тяжелая работа. В школе он недоучился полгода. Его желание стать историком оказалось несбыточной мечтой. Из-за отца, пропивающего все деньги, пришлось бросить учебу и идти грузчиком на «Прогресс». Да, теперь зарплату можно было тратить самому и покупать все необходимое, но от переноски больших тяжестей часто болело тело. Порой ночью он просыпался оттого, что сводило пальцы. А утром нужно было опять идти на работу – других вариантов просто не существовало.

Лена же окончила десятый класс с золотой медалью. Она следовала своему давнему намерению стать врачом и поступила в мединститут. Плотный график занятий, большой объем задаваемых на дом заданий не давали влюбленным возможности часто видеться, но, когда это происходило, – минуты замирали. И при этом до призыва в армию Андрей так Лену и не поцеловал, не признался ей в любви. Они гуляли по набережной, разным уголкам Кировского, и те из серых превращались в ярко раскрашенные.

После 18-летия, которое Андрей встретил на работе, его призвали в армию. В военкомате его сочли годным. В скором времени новобранец оказался в «учебке». С Леной они регулярно переписывались, их письма были нежными, трогательными, перечитывались по несколько раз. А потом Андрея отправили в Афганистан.

 

 

 

 

ЧАСТЬ II

ЗАРИСОВКИ ИЗ ЖИЗНИ ВЛЮБЛЕННОЙ

 

Зарисовка 1. Страшное известие

Лена страшно переживала, смотрела все новости по телевизору. И вот в одной из сухих сводок прозвучала страшная весть. Группа наших десантников попала в засаду, и все героически погибли. Лена знала, что в названном подразделении служил и Андрей.

Все мечты, все надежды разом рухнули. «Андрюша! Как же я без тебя?! – носилось в голове. – Какой же я была дурой, когда не замечала тебя, не отвечала на твою пламенную любовь! Ты пережил много, ты умер на поле брани, я хочу верить, что ты сразу попадешь в рай, но как же я без тебя?!»

Эти мысли не покидали ни на минуту, судорожно сменяя друг друга. И нужно было собрать всю силу воли, чтобы выжить, не умереть вслед за погибшей мечтой о счастливой супружеской жизни. Не хотелось ни есть, ни пить, ни вставать, ни спать, ни разговаривать, ни смотреть вокруг. Хотелось только как-то остановить бег мыслей, начать что-то делать, но голова оставалась зажатой в руках, а мысли – в безудержном беге. Зазвонил телефон. Только он заставил машинально встать, взять трубку.

– Алло. Да, Денис, я знаю... Нет, все нормально.

Дальше говорить было невозможно: горло сковали подступившие рыдания. Ничего не оставалось, как положить трубку. «Ну почему же так, почему?» Лена закрыла ладонями лицо, уткнулась в диван. Рыдания вырвались наружу, сотрясая воздух, но абсолютно ничего не меняя.

Раздался звонок в дверь. Опять автоматически девушка отерла рукой лицо, встала и пошла открывать. Она не удивилась Денису, она уже ничему не могла удивляться. Пришло какое-то опустошение, разорявшее душу, изматывающее до глубины естества и одновременно непробиваемое, несокрушимое. Белое ничего.

– Да, привет. Да, мне очень жаль. Я пока не могу прийти в себя, не знаю пока, как дальше жить.

Денис что-то говорил, но Лена не слышала: она вся была разбита и одновременно собрана в какой-то комок нервов, ошпаренный и на время онемевший.

– Спасибо за готовность помочь. Друзья познаются в беде. Я знаю, Денис.

Время текло параллельно. Оно уходило куда-то вдаль. А Лена оставалась неподвижно устремленной, растворенной в одной мысли, в одном чувствовании. Боль не утихала.

– Да, Денис, спасибо за молитвы. Правда, видимо, они не всегда помогают, – сколько я молилась за Андрея! Но ничего. Бог есть. Просто, видимо, я не умею молиться...

По настоянию Дениса Лена легла на кровать, он взял ее руку и начал читать псалмы. Боль растворялась в знакомых словах: боль чувствовала не только она. Веки постепенно смыкались, и сон, мягко подходя, обволакивал замученное сердце.

Ей снилась белая шуба в виде перины, яркое, но не палящее солнце. В его лучах – Андрей, улыбающийся во весь рот: он махал рукой и говорил что-то, но было плохо слышно. Все более он удалялся к солнцу, вот превратился в точку и совсем исчез из вида. И наступила тьма, Лена как будто куда-то провалилась. Там было тепло, уютно и ничего не видно. И ничего не слышно, лишь удары своего сердца – очень громкие «тук, тук, тук», они нарастали, плавно переливаясь в мерный ритм маятника. Запела кукушка, за ней – петух. Наступило утро: свежее, раннее, прохладное. Под ногами – роса, вдали – предвестие восходящего солнца. Все замолкло.

В ожидании чуда

Восходящего солнца

Кристальны звуки

Застыли нежно,

Туманом воздушным

Все ожидает и готовит душу

К принятию света,

Победившего тьму.

И вот оно, чистое, лучезарное, явилось, даря свет, тепло, радость. Раздались звуки нарастающие, неумолкающие, они славили солнце и стремились к нему – все выше и выше.

Лена открыла глаза. Часов десять вечера. Темно. Денис по-прежнему держит ее руку, но уснул. И тут она вспомнила, почему он пришел. Боль ударила по вискам, пронзила сердце. Не в силах сдержаться, она закричала. Денис вскочил и начал ее успокаивать, обнимать, утешать, предлагая вместе помолиться. Лена согласилась. Стало легче. Темнота проникала внутрь, глуша ярко-синий пронзительный цвет боли. Веки отяжелели, и наступил утешительный сон.

Когда она открыла глаза, Денис на кухне готовил яичницу. Мягкий запах наполнял спальню. Лена, удрученная и разбитая, встала.

– Привет. В смысле, доброе утро, – растерянно пробормотал Денис. – А я тебе яичницу сделал.

– Спасибо, – сказала Лена и упала на стул.

Из березовой рощи доносилось пение птиц. Они радостно встречали солнце, новый день. А у девушки на сердце была осенняя ночь с пронизывающим колючим ветром. Ощущалось, что и Денис в растерянности: не знает, что сказать.

– Лена, вот. Покушай, пожалуйста.

Девушка скривила губы в подобие улыбки. Она была благодарна за заботу, но боль по-прежнему властвовала в ее душе.

– Спасибо.

Сделав усилие над собой, она стала есть, абсолютно не чувствуя вкуса. Яичница кончилась, и Лена уставилась взглядом в стоявший напротив дом. Там, на этаж выше, жили женщина с ребенком. По сути, их обиталищем был, скорее, чердак, чем квартира. «Соседи» им помогали. «Вот и Денис мне помогает, – подумала девушка. – Он хочет, чтобы я пережила эту боль. Он действительно любит меня, ведь, зная о моих чувствах к другому, он пытается меня утешить. И, похоже, ему искренне больно. Жаль, что Андрея убили. Но надо жить дальше».

 

Зарисовка 2. Жизнь семейная

Со временем боль утраты стала утихать. Денис сопровождал Лену везде, старался ее веселить. Она даже начала смеяться.

Однажды Денис предложил погулять по березовой роще возле анилино-красочного завода. Она согласилась, хотя что-то внутри нее противилось этому. Шли по асфальтированной дорожке. По обеим сторонам на земле валялись упавшие ветки старых деревьев, неряшливо разрастался кустарник, в общем, все свидетельствовало о явной запущенности этой рощи по сравнению с двумя ее сестрами в районе. Но именно здесь Денис сделал Лене предложение руки и сердца.

Он сказал, что Лена единственная, кого он любит, а та история с Люсей, про которую она знает от Андрея, – это очень печальная абсурдная ситуация, и случилась она по молодости от большего, чем нужно, употребления спиртного.

– А что, собственно, произошло?

– Как, ты не знаешь?

– Нет, ничего.

– А отчего ты тогда после Пещерки предложила нам расстаться?

– Я поняла, что, встречаясь с тобой, лицемерю, поскольку думаю о другом.

– И Андрей тебе ничего не рассказал?

– Нет, абсолютно.

Денис остановился. Погрузился в свои мысли. Помолчал. Извинился. Снова помолчал. А потом вкратце рассказал, что произошло, и признался, что долгое время обвинял друга в предательстве, так что ему теперь очень стыдно.

– Да, все-таки Андрей был отличным человеком, а я ему не верил, – искренне сказал Денис. – Прости. Но его не вернуть. Может, я хоть немного смогу его заменить? Я буду счастлив! Ты скрасишь мои серые будни, ты наполнишь их смыслом, Лена! Тебя, именно тебя мне всегда не хватает, когда я один. Вспомни наше прошлое, когда мы были вместе. Ты тогда выбрала меня, а не его. Лена, очень тебя прошу, будь со мной! Мы вместе будем вспоминать Андрея. Давай, если у нас родиться сын, назовем его в честь нашего друга, замечательного человека. Лена, пожалуйста, выходи за меня, этим ты сделаешь меня счастливым на всю оставшуюся жизнь! Солнце мое, разгони тучи!

Денис так восторженно и невинно улыбнулся, что Лена не смогла не ответить улыбкой. Она подумала, что ведь и правда, Андрея больше нет, а она никого более не полюбит. Что Дениса она знает давно и хорошо, и он верный друг, а это многое значит. Но, главное, она сделает его жизнь краше! «Пусть хоть один человек станет счастливее благодаря мне. Ведь даже в Библии сказано: когда просят рубашку – отдай и верхнюю одежду».

– Да, Денис, я согласна, – улыбнувшись, сказала Лена.

Денис аж подпрыгнул, подхватил девушку и начал кружить ее, а затем прокричал, что не был так счастлив с детства.

Теперь при встречах он всегда дарил ей цветы. Дома Лена ставила их в вазу. Но все равно на полке продолжал стоять черно-белый фотопортрет Андрея Рикина. И каждый раз, проходя мимо и взглянув на него, Лена останавливалась, вздыхала.

Денис был горазд на выдумки, забрасывал ее восторженными признаниями. Лена старалась сохранять спокойствие, но все же чувствовала растущее к нему расположение. Однако нарастало и беспокойство. Когда Денис уезжал в командировки, она его абсолютно забывала. И, более того, что-то внутри нее очень противилось будущей совместной жизни с этим человеком. Лена пыталась отогнать такие предчувствия возражениями типа «если я не соглашусь, будет только хуже», «другого шанса в виде такого преданного человека не будет». Но самый главный аргумент заключался в том, что она уже дала согласие, а значит, отступать поздно.

Накануне свадьбы ее объял ужас, она очень не хотела выходить замуж. Однако свадьба состоялась. По настоянию Лены, бракосочетание сопровождалась венчанием. Денис, крещеный еще в детстве, не возражал. Во время таинства, держа свечу в руке, Лена старалась убедить себя никогда не изменять обетам, данным Богу, всегда быть терпеливой, верной, всепрощающей. Торжество завершилось всеобщим гулянием. Родители Дениса были итээровцами с соседнего «Прогрессу» «Коммунара». В принципе, уклад в семьях был похожим, за исключением традиции семьи Лены присутствовать на воскресных богослужениях. Но Лена не сомневалась, что влюбленный в нее Денис будет разрешать ей посещать храм.

Вопреки всем предположениям и обещаниям, ссоры начались уже на первой неделе их совместной жизни. Денис требовал внимания, когда Лена молилась; заставлял ее есть скоромную пищу в постные дни. А потом, опасаясь, что она беременна, запретил ей посещать ночные богослужения. Лена была на грани отчаянья. Ради чего она его терпит? Нужно ли это терпение Богу? Может, просто уйти от мужа? Ведь он не дает ей быть христианкой!

Но священник каждый раз успокаивал ее, призывал к терпению и прощению. А затем оказалось, что она действительно беременна. Это известие не обрадовало Лену, скорее, наоборот, огорчило: как они теперь будут жить вместе, да еще и с ребенком, если так часто ссорятся? Денис старался быть с женой помягче, делал все по дому и даже стал ходить с ней в храм – только бы она не печалилась. И действительно, сердце ее начало успокаиваться. Когда она родила мальчика, назвали его, как и договаривались заранее, Андреем.

– Вот вам ваш Азоров Андрей Денисович! – протянули в роддоме молодому отцу небольшой сверток, перехваченный голубой лентой.

– А вам от меня подарки.

И Денис протянул цветы и конфеты – каждому участвовавшему в родах медику. И все были довольны.

Лена вернулась домой. Вместе с младенцем в дом пришло ощущение начала какой-то новой весны.

И первое время все действительно было прекрасно. Денис очень заботился о сыне. Но потом как-то привык, поостыл и переключил больше внимания на друзей-коллег. Все чаще Лена оставалась одна с младенцем. В ее душе накапливались обида и злость. Все чаще она плакала, а когда Денис приходил, была неразговорчивой и неприветливой. Тысячу раз она уже пожалела, что так опрометчиво дала согласие выйти за Дениса. Теперь она могла уже и повысить на него голос. А он все более отдалялся. При этом многие знакомые девушки ей завидовали: повезло же, такой видный супруг – и красивый, и обаятельный. Да еще и перспективный специалист, да еще и не пьет и не гуляет. К тому же его родителям удалось выбить для молодой семьи небольшую квартирку в доме, где жили родители Лены, – и чего ей только неймется?! А она изнемогала и становилась день ото дня раздраженней.

Все переломил один абсолютно непредвиденный случай.

В тот день маленькому Андрею исполнился годик. Поздравить малыша приходили бабушки и дедушки – родители Лены и Дениса. А вскоре после того, как они разошлись по домам, в квартире раздался звонок. Лена подумала, что это гости что-то забыли, и открыла дверь, даже не спросив, кто там. На пороге стоял седой коротко стриженный мужчина, лицо его было в шрамах и морщинах. Он смотрел на нее своими пронзительными карими глазами, а потом, широко улыбнувшись, произнес:

– Лена, здравствуй. Похоже, ты меня не узнала!

Тут внутри у нее все оборвалось. И как она могла не узнать его?!

– Андрей, милый мой Андрей! – и она бросилась ему на шею. – Андрей, а я думала, что ты погиб!

Немного угрюмый подошел Денис. Он все слышал и все понял. Протянул руку. Андрей крепко пожал ее.

– Привет, Андрей! – в тоне Дениса явно слышалась горечь. Он извинился, сказал, что ему пора, и вышел из квартиры.

А Лена стояла и не могла насмотреться на Андрея. Все время улыбалась.

– Да, Лена, я живой. Так вышло. Сам не ожидал. Мне твои родители сказали, где ты живешь. Я знаю, что вы женаты, что вашему ребенку сегодня год, поздравляю!

Лена, всхлипывая и улыбаясь одновременно, пыталась все рассказать. Но получалось как-то нескладно и даже не совсем понятно:

– Прости меня, что не дождалась. Я люблю тебя, тебя одного... И буду любить только тебя. Я думала, если просят рубашку, надо отдать и верхнюю одежду, но это сказано не про замужество, не про супружескую любовь. Я не знаю, как быть... Я не могу быть ни с тобой, потому что венчана, и у меня ребенок, ни без тебя – я не мыслю своей жизни без тебя, я очень люблю тебя, тебя, только тебя.

У Андрея навернулись на глаза слезы, на скулах надулись желваки. Он немного отвернулся, взялся за переносицу и проговорил:

– Мне тоже больно, очень больно.

Потом громко выдохнул. Помолчал. Сделал глубокий вдох и продолжил:

– Я дал обет: если останусь жив, то вернусь и непременно встречусь с тобой, поблагодарю тебя за то, что ты первая рассказала мне о Боге, а там будь что будет. Ты замужем. Нельзя строить счастье на смертном грехе и боли других. Я предполагал такое развитие событий и обещал Богу, что в таком случае посвящу себя Ему, тем более что мой отец умер, а жизнь в миру после войны и плена сложно представить. Лена, если так все произошло, значит, так лучше, значит, так лучше спастись.

Он помолчал, словно что-то пристально разглядывая на стене, и продолжил:

– Когда я лежал, истекая кровью, и меня нещадно палило солнце, я думал, что умру, как все мои товарищи. Все вокруг меркло, но я видел тот непрекращающийся свет. Я осознал, что Господь все устроит для спасения. Потом были плен, унижения, издевательства. Я старался терпеть, вспоминая грехопадения своей юности, благодарил за спасение от самоубийства, за жизнь, которую Он подарил мне, за минуты, проведенные с тобой. Господь смирял меня, и я многое начал понимать. Помнишь, благодаря тебе меня спасли от смерти? Это был Божий промысел. Он хотел меня спасти, но я не внял Ему. И то, самое ужасное потрясение – смерть мамы – меня не вразумило, а ввергло лишь в большие искушения. Но и тогда Он меня не оставлял. Лена! Это чудо, что я жив! Он вернул меня к Себе, наставил на путь истины. Я всегда искал, в чем же он – замысловатый смысл жизни. Думал, в любви. Так и есть, в любви. Но то, что я называл любовью, ею не являлось. Ты помнишь, как я страдал от запретного чувства к замужней женщине и называл его любовью? Это же была страсть, классическая в своем проявлении: она не давала покоя, не давала возможности жить. Хотелось смерти, которая казалась избавлением. Но и это был обман. Если бы я тогда умер, то и там, в загробной жизни, эти чувства меня бы палили, одолевали, мучили. Единственное, кто мог спасти меня тогда, – Бог, нужно было только обратиться к Нему, прибегнуть к таинствам, жить по-христиански, но... я так не жил. Да и вообще я не жил тогда, я горел. Это было одним сплошным беспросветным мучением. А любовь, ты сама знаешь из Библии, не приносит боль, не гордится, не ищет своего, всему надеется... Она не может противоречить Богу, Его установлениям... Лена, мои чувства к тебе... Поначалу они тоже были неправильными: я делал из тебя кумира, а сам был идолопоклонником, но потом, уже очищенного страданиями и вразумлением, они вновь коснулись меня... Правда, и это лишь блеклое отражение любви, которое мы сейчас видим. Но если я, если ты, если мы с Божией помощью спасем свои души, то наше душевное родство, наше сильное взаимное чувство и перерастет в настоящую духовную любовь, а мы будем вместе, вместе в раю. Я от всей души желаю тебе главного – быть с Богом, следовать его заповедям. Лена, это должна быть наша последняя встреча. Позволь на прощание взглянуть на малыша.

Ребенок лежал в кроватке, в одной ручке зажав погремушку, и улыбался во сне. Из глаз Андрея потекли слезы.

– Какой милый. Как зовут?

– Андрей. Назвали в честь тебя.

– Ясно. Воспитывай его в Боге. Будь счастлива. Поддерживай семью. Уважай Дениса, жалей его, и это положительно скажется на всем. И на мальчике. Андрее.

Имя он произнес с нежностью и улыбкой. Затем протянул свой шершавый, израненный палец и коснулся нежной детской ручонки.

– Прощай, милый тезка, может, еще когда-нибудь увидимся.

– Андрюша, скажи, как мне жить без тебя?! – не выдержав, вскрикнула Лена.

– Сначала боль будет одолевать. Но ты ее не слушай. Делай, что должна делать, заботься о ближних. Когда выйдешь из декрета, устройся в больницу или поликлинику, старайся помочь каждому – делай все, что в твоих силах, но помни – последнее за Богом, и Он решит, какова судьба человека. Ходи в церковь, исповедуйся и причащайся регулярно. Это все поможет. А время с расстоянием лечат. И благодари Бога. Боль утихнет. Помни, главное – угодить Богу, а Он все устроит. Лена, спасибо тебе за все, прости меня и прощай.

Он громко выдохнул, развернулся и пошел. А она села в коридоре, уставилась в одну точку и не могла отвести от нее взгляд – та будто притягивала и гипнотизировала. Краем глаза Лена видела, как вернулся Денис, прошел в комнату, а она все сидела и смотрела. Через несколько часов Денис подошел, взял ее на руки и отнес на кровать.

Темнело. Часы отстукивали каждую секунду, подобно сердцу. Медленно она погружалась в сон. Тяжелый и безотрадный. А когда ночью она несколько раз просыпалась, часы все отстукивали мерно каждый свой шаг. Как военный, вернувшийся домой и не нашедший своей невесты...

Наступило утро. По привычке Денис поцеловал супругу в лоб. А затем крепко обнял и прижался головой к ее шее. Было видно, что он очень переживает. Лена тоже его обняла. Оба молчали. Денису пора было уходить. Он заглянул в глаза Лены, долго всматривался в них, потом растерянно улыбнулся и ушел. Через некоторое время проснулся Андрюша, заплакал. Лена стала его успокаивать, а еще нужно было его покормить, а еще навести порядок в квартире после вчерашнего... Теперь она уже не замечала стука часов.

Пришел Денис, поужинал. Он был очень внимателен и нежен. Об общем друге никто за вечер не проронил ни слова. Жизнь возвращалась в привычную колею...

После декретного отпуска Лена вышла на работу – устроилась в поликлинику. Она стала хорошим врачом, стараясь унять не только телесную, но и душевную боль приходящих к ней пациентов. Ведь нередко у них были разбитые, изломанные судьбы...

А потом молодой семье дали большую квартиру в другом районе города – Центральном, в очень длинном доме. Он не отличался архитектурными изысками, зато жилье было удобнее и просторнее, а район чище, без опасных и вредных производств.

И дальше все шло своим чередом. День сменял ночь, а ночь – день. Лена старалась во всем следовать советам Андрея. И действительно, ей становилось легче. А маленький Андрюша рос. Он был одновременно послушным и общительным, оптимистично настроенным и рассудительным. Будто от каждого из родителей он взял только лучшие качества.

 

ЭПИЛОГ

 

Глава 1. Разговор неформалов

– Слушай, Ромыч, как ты живешь в такой бесконечной печали?

– Жизнь полна боли. Смысл только в любви. Иначе смерть. Смерть прекрасна. Но прекраснее любовь.

– И кто твоя любовь?

– Моя Прекрасная Дама.

– А как ее зовут?

– Не скажу. Ее имя священно.

– Ты, наверное, немного помешался. Ничего, и это пройдет.

– Нет, любовь вечна.

– Ну, ты заранее про всегда не говори...

– Я это чувствую.

– А ты ее часто видишь, говоришь с ней, общаешься?

– О, она настолько прекрасна, что я не достоин ее общения.

– По мне, ты просто возвел себе кумира и поклоняешься ему вместо Творца. Это, мне кажется, как-то чрезмерно.

– Андрей, ты просто не любил.

– Может, и так. Но мне кажется, всегда надо сохранять благоразумие. И позитив, конечно. Ну как вообще можно жить все время в печали? Почему ты не радуешься солнцу, красивым, а иногда и очень красивым закатам?

– Все умрет. Смерть все изменит.

– Но если так, то почему ты настолько любишь и превозносишь свою «Прекрасную Даму»? Ведь и она умрет, ее тело тоже съедят червяки, и красота его исчезнет.

– Не смей! – бросился Рома на своего товарища, и тот еле увернулся.

– Извини, не хотел оскорбить. Просто закономерный, логичный вопрос. По мне, так радуйся тому, что есть, цени то, что имеешь, живи сегодняшним днем, но помни о вечном, о Боге, Которому ты дашь за все ответ. А ты, Диман, как считаешь?

– Андрей, похоже, ты из нас самый оптимистично настроенный. Пусть для тебя будет так. Можно сказать, я рад за тебя.

– Ну, а сам ты как считаешь?

– Мне ближе позиция Романа. Но только без перегиба с любовью. Я люблю социальную тематику, рок, в отличие от готики, не оторванный от жизни. А что думает наш рэпер? Эй, Леха!

– «Кто ты? Человек города в тумане? Кто ты? Раскрой свои мозговые грани. Что ты сделал для хип-хопа в свои годы? Кто ты? Кто ты? Кто ты?» – речитативом ответил Алексей. – Я думаю, надо сочинять и начитывать тексты, а то все скука.

– Впрочем, зачем я спросил. Леха маленький еще, ничего не понимает.

– Это кто еще маленький?! – возмутился Алексей. – Попробуй сочинить тексты и круто начитать! Я вот единственный во дворе, кто это делает, а двор наш большой!

– Да, двор наш большой, и гопов в нем много. Леха, а гопы рэп слушают?

– Да не, они, в основном, попсу, шансон. Рэперов могут даже побить не хуже, чем рокеров.

– Похоже, их смысл жизни в том и состоит, чтобы ходить и бить всех, – усмехнувшись, сказал Митя. – Ромыч, как же ты живешь там, у себя в Кировском? У нас тут поспокойнее все-таки.

Роман вздохнул.

– Тяжело. В основном, меня окружают гопы. Но есть и нормальные.

– Наверное, они сконцентрировались на улице Металлистов! – пошутил Дима.

– Да нет, они рассредоточены. Правда, их очень мало в районе моей школы.

– А у меня предки тоже из Кировского! Дедушка даже был начальником цеха! – с гордостью сказал Андрей.

– Какого завода? – уточнил Дима.

– «Прогресса».

– Ух, ты! А он сейчас работает?

– Кто, дедушка?

– Да нет, завод! Впрочем, и твой дедушка работает ли там? Хотя, если завод не работает, вопрос отпадает сам собой, – с философским видом изрек Дима.

– Дедушка умер. Вредное производство: многие после выхода на пенсию сразу умирали. Особенно те, кто родился в Кировском. Приезжие из деревень жили подольше. В основном, рак.

– Страшная смерть.

– Да, ужасная. Мне деда было очень жаль. Но он все мужественно сносил. В церковь ходил до последнего. Перед смертью пришел в себя, исповедался, причастился, попрощался со всеми. Потом снова впал в забытье, его соборовали, он со свечой в руках и умер. А потом на его лице появилась улыбка. Светлая какая-то смерть.

– Может ли смерть быть светлой? – задумчиво произнес Роман.

– Да, судя по моему деду, может, – уверенно ответил Андрей.

– Ребята, так все-таки, работает ли «Прогресс»? – вспомнил Митя свой вопрос, оставшийся без ответа.

– Я не знаю, – растерянно ответил Андрей.

– Сложный вопрос, похоже, что нет. Он большей частью заброшен. Я по нему лазил, – тоном эксперта заявил Роман.

– Неужели в этих жутко неудобных, обтягивающих шмотках? – съехидничал Алексей.

– Да, в них, – спокойно ответил Роман.

– Здорово! Вот бы мне тоже там побывать! – с воодушевлением произнес Андрей. – В месте, где работали многие мои предки. Правда, некоторые из них трудились на «Коммунаре». Даже погибли. А он, кстати, работает?

– Этот нет, закрыли, точнее, «законсервировали» еще в девяностых, – опять со знанием дела сообщил Роман. – А отчего погибли? От взрыва?

– Да, прабабушка.

– Типично для Кировского района, – констатировал Рома. – Все или почти все в семье трудятся на заводах, и кто-нибудь погибнет. Трагично и безотрадно. Каково ближним? Как дальше работать там и жить вообще?

– Да... – задумчиво произнес Андрей. – Ее супруг – мой прадед – говорят, тяжело переживал утрату.

– А долго прожил?

– Да, даже сына своего пережил.

– Сильный у тебя дед, я бы в петлю, и... – возвел глаза к небу Дмитрий.

– Его поразило то, как сын умирал, насколько стойко переносил боль, не роптал, молился. Он и сам перед смертью покрестился.

– Ну, надо же! Все у тебя умирают какие-то радостные! Вокруг боль, смерть, а они радостные! – удивился Роман. – Может, и ты от этого такой оптимист. Хотя, чему радоваться? Жизнь есть страдание. Я бы покончил с собой, если бы не любовь.

– Ну, это ты просто разделяешь мировоззрение готов. А сам как считаешь? – спросил Дима.

– Так и считаю.

– Неужели больше нет никаких сдерживающих факторов?

– Ну, пожалуй, любовь мамы.

– А папы?

– Папы нет.

– Как нет? – удивился Митя.

– Ну нет, просто нет. Не знаком с ним.

– Ну, хоть знаешь, как его зовут, кем работает?

– Ничего не знаю, – раздраженно ответил Рома. – Это закрытая тема.

– Роман, а может, ты нас сводишь в свой Кировский, на заброшки? – спросил Андрей.

– А почему бы и нет. Свожу. Да хоть сейчас.

– Не, сейчас поздно, давай завтра.

– Давайте.

 

Глава 2. Ходка на место

Родной район родителей показался Андрею тусклым, серым, но величественным и загадочным.

Стояла золотая осень. Четверо приятелей шли по асфальтированной дорожке, окаймленной тополями. Их листья шелестели, будто шептали об увиденном прежде, а упавшие – шуршали под ногами.

Вдруг перед ними выросло здание, сразу напомнившее Андрею ворота средневекового замка. К нему, как и полагалось, вел мост, перекинутый через ров. Только мост был железным, с перилами, а здание построили в 30-х годах прошлого века. Как рассказал Роман, раньше в нем находилась проходная «Прогресса», а потом телефонная станция. Сейчас дом был заброшен, некоторые окна уже выбиты. Очень хотелось полазить по нему, но, помня о главной своей цели – попасть на территорию завода, ребята шли вперед. Миновали огромные трубы, приспособленные под мостик. Свернули на аллею вдоль реки. Она была выложена камнями – как брусчатка! Андрей решил, что это и есть набережная Кировского, о которой он столько слышал от родителей, но его догадка была опровергнута всезнающим Романом:

– По правую сторону за забором находится «Прогресс».

Найдя отверстие в ветхом ограждении, все четверо попали на территорию завода. Перед ними лежали руины, поверженные природой и отвергнутые человеком. Первый цех, в котором они оказались, поразил Андрея. Было ощущение, что сверху горят лампы и идет работа, пусть даже вокруг и не прибрано. Это впечатление возникло из-за стеклянной крыши.

Ребята побродили по зданию, поднялись на второй этаж, нашли душевые. Андрей слышал, что в 1983 году по вине пьяного машиниста на заводе произошла страшная авария, была продырявлена цистерна с хлором, и смертоносное вещество убило многих людей, тела некоторых нашли в душевых. Может, это и есть то самое зловещее место...

На территории завода ребятам то и дело попадались груды хлама, состоящего из полезных в прошлом вещей: противогазов, памяток, инструкций. А в другом цеху они наткнулись на рабочих. Общительный Леха сразу пошел с ними знакомиться. Расспросив, он узнал, что «Прогресс» после перестройки хотели переоборудовать под сборку микроволновок, но ничего не вышло. Что сейчас делали эти рабочие, он так и не понял.

Потом во дворе цеха приятели увидели какой-то большой агрегат. По нему можно было полазить и пофотографировать детали – по крайней мере, так счел Алексей и воплотил свою задумку в жизнь. Все остальные пытались отговорить его, но не успели. На радостях Леха даже сфотографировал охранников на КПП, расположенном возле.

Ребята уже направились к выходу, как вдруг позади них раздался визг тормозящей машины. Андрей обернулся, внутри все упало: там стоял УАЗик, из которого выпрыгивали люди с автоматами наперевес.

 

Глава 3. Странная тяга

Сотрудники Кировского РОВД были немало удивлены. На заброшенном заводе были замечены и задержаны (что уже само по себе вызывало удивление) четверо ребят из вполне благополучных семей, причем трое из них жили в Центральном районе города. За задержанием последовал допрос: как зовут, род деятельности, что делали в запретном месте.

Пережив первый испуг, Андрей приободрился и с интересом стал за всем наблюдать. Стены здесь были окрашены в желтый цвет, дверь – в синий, стул, на котором сидел милиционер, – в красный. Но решетка почему-то не покрашена. Даже как-то странно. Подошли другие милиционеры и принялись рассуждать, какого цвета повесить картину в углу. «Зеленую! – крикнул Андрей. – У вас все основные цвета уже есть, остался только зеленый!» – «А ты молчи! А то, смотрю, спец по краске! – раздался грубый окрик. – А картину, думаю, надо синюю!»

Встревоженный Роман еще более побледнел. Дмитрий, понурив голову, ушел в себя: он переживал, как к его задержанию отнесутся строгие родители; и вообще, сможет ли он теперь осуществить свои планы и в будущем работать в органах? Только Леха и здесь не унимался: затеял разговор с пьяным пожилым сокамерником.

– А какой у вас любимый цвет?

– Что?

– Ну, цвет любимый?

– Какой?

– Да, какой?

– Что?

– Цвет любимый?

– Какой?

Махнув рукой на непонятливого собеседника, Леха извлек из кармана бутерброд и с удовольствием его съел. И только после этого, достав телефон, радостно сообщил родителям о своих приключениях. То же сконфуженно сделал Дмитрий. В скором времени задержанных отпустили с обязательством уплатить минимальный штраф. Роман проводил друзей до остановки, усадил в маршрутку, и они доехали до своей «Школы».

– Классно, ребята, да ведь! – выразил свои ощущения Андрей, обрадованный тем, что они сравнительно легко отделались.

– Да, если бы не я, ты в жизни не побывал бы в кировском обезьяннике! – с гордостью заявил Леха.

– Дурак ты! – зло процедил Дмитрий. – Ты понимаешь, какие проблемы у нас будут? И что нас ждет дома?! Малявка, ничего не сведущая!

Алексей насупился. Дальше шли молча. Миновав железные гаражи, ребята спустились по лестнице и разошлись по разным концам одного длинного, изогнутого дома.

* * *

Чтобы уплатить штраф, Андрей был вынужден все рассказать родителям. Те отнеслись к происшедшему довольно-таки спокойно. Отец понял, что сына впечатляют руины и история, и посоветовал ему походить на занятия в какой-нибудь краеведческий кружок. Мама как врач объяснила, что там в районе завода в некоторых местах высокий радиационный фон, где-то разлиты химпродукты, и попросила пообещать больше так напрасно не рисковать своей жизнью. Андрей пообещал.

И вскоре он действительно записался в краеведческий кружок. Там в преддверии празднования юбилея Победы ему дали задание опросить тыловиков, и беседовал он как раз с жителями Кировского района. То, что они рассказали, поражало до глубины души. Иногда забавляло. Так, по их словам, перед запуском производства пороха по технологической линии прогнали тесто и получили лапшу, которой позже накормили работников, а в народе еще какое-то время секретное предприятие называли «заводом по производству макарон».

Но особенно запали в душу Андрея две истории. В обеих фигурировали юные девушки, погибшие на оборонных заводах района. Одна стала жертвой трагической случайности на «Прогрессе»: ее коса попала в центрифугу, и молодую аппаратчицу буквально затянуло внутрь. Другая девушка должна была работать на «Коммунаре», она очень этого не хотела, плакала, но по-другому было нельзя. И вот в одну из ее смен произошел взрыв. Родители нашли только голову дочери – она висела на косах, зацепившихся за дерево... Конечно, подобные истории отталкивали своими ужасными деталями, но при этом – странное дело! – вызывали и особенно живой интерес.

Порой Андрей видел очень красочные сны про Кировский – какие-то неведомые места, своеобразную архитектуру, заводы... Все чаще он стал ездить гулять в этот отдаленный район. Нередко его сопровождал Роман, показывая самые любопытные потаенные уголки. Рома был интересным собеседником, верным другом, но Андрея всегда поражало, как тот вообще может жить с такими мрачными мыслями, откуда они у него берутся?

И вдруг однажды Роман признался ему в любви. Андрей опешил, но быстро взял себя в руки.

– А как же твоя дама сердца, ради которой ты жил?

– Она окончательно его разбила. И оказалась такой же, как все девчонки. В них нет ничего святого. Одни шмотки и сплетни. Никаких мыслей.

– Слушай, Рома, мне кажется, ты по одной судишь обо всех. И, соответственно, разочаровавшись в одной, ты разочаровался во всех. Тебе не кажется твое суждение предвзятым?

Рома задумался.

– Ты для меня друг, хороший друг, – продолжал Андрей, – и я надеюсь, мы останемся друзьями. Мне кажется, это все из-за твоей привычки превозносить кого-то, можно сказать, обожествлять. Может, ты и меня обоготворил?

– Возможно, – уставившись в землю, произнес Роман.

– Только не говори, что живешь ты сейчас исключительно из-за любви ко мне, – пошутил Андрей.

Роман сделался еще мрачнее.

– Блин, дружище, я не хотел тебя обидеть, прости, пожалуйста. Просто то, что с тобой происходит, по меньшей мере, странно. Мне кажется, сломался какой-то механизм. И то, что ты боготворишь предмет воздыханий, и то, что ожидаешь от него некой божественности. А обыденность все рушит. Да и то, что ты по одной девчонке судишь обо всех. Ну разве так можно? Может, эта бывшая дама сердца и не такая уж плохая, это все твое разочарование сгустило краски. Ты замечательный, умный человек. Но, может, попробовать что-то изменить в жизни, даже, скорее, в суждениях, к лучшему? Не мыслить этими готскими формулировками типа «Смерть прекрасна, но надо жить из-за любви, которая прекраснее смерти». Конечно, любовь – само чувство – прекрасно, но стоит ли боготворить человека, принося этому кумиру в жертву себя? Впрочем, это, конечно, лучше самоубийства. Но если идеал рухнет, до самоубийства – недалеко.

Роман стоял как вкопанный, с опущенным взглядом. Андрею стало его по-настоящему жалко. Он искренне сопереживал другу, чувствовал его боль.

– Хочешь, я свожу тебя в церковь, вдруг поможет?

Роман молчал.

– Рома!

– Да.

– Значит, сходим?

– Нет.

– Только, пожалуйста, не убивай себя!

Видно было, какое большое усилие потребовалось Роману, чтобы согласно кивнуть.

Дело происходило в Кировском, и Андрей счел необходимым довести друга до дома, точнее, до общежития. Один вид его серых стен уже внушал ощущение безнадежности. Тягостно было и на душе у Андрея. Как отпустить товарища одного в таком состоянии? А вдруг дома никого нет?

– Рома, а у тебя дома кто-то сейчас есть?

– Да, мама, – как-то отстраненно ответил друг.

– Передай ей от меня большой привет и скажи, что я ей восхищаюсь, она вырастила такого замечательного сына!

В глазах Романа показались слезы. И сдерживался он явно из последних сил. Надо было что-то делать, срочно что-то предпринять: они стояли во дворе общежития, внешний вид Романа и без того приковывал взоры многих, а тут – слезы! Андрей вспомнил о березовой роще поблизости и повел друга туда. Там Роман разрыдался. Андрей похлопал друга по плечу, приобнял, и вдруг что-то пронзило его сердце. Он не мог сказать, что именно случилось, но что-то перевернулось... И после того, как Андрей проводил друга домой, мысли все время возвращались к нему, внутри при воспоминании о прикосновении к Роману все замирало. Это было и противно, и притягательно одновременно...

Наутро он с ужасом вспомнил происшедшее вчера. И понял, что надо все как-то изменить. Но как? Надо срочно уехать, чтобы не видеть ничего этого, не чувствовать. Куда уехать? Он никак не мог избавиться от какого-то странного запретного ощущения, что все более разжигалось в сердце. Юноша пытался мыслить логически, с помощью разумных доводов найти хоть какой-то выход, но возникающее чувство было непредсказуемым и непреодолимым. Тогда Андрей стал вспоминать: может, есть какие-то универсальные способы? Для начала решил пробежаться – это нисколько не помогло, навязчивые мысли и ощущения лишь разрастались, грозя сорваться в какие-то страшные грезы... Он стал занимать себя работой: мыл пол, наводил порядок в квартире, вытачивал поделки из дерева. Но и это не помогало. Обессилев, Андрей начал молиться Богу, чтобы ему открылся выход, и в голове вдруг мелькнула идея – съездить в монастырь. Он слышал, что благочестивые христиане, иногда даже школьники, едут на выходные, каникулы в монастырь, там трудятся и молятся. В церковь Андрей ходил редко – по праздникам, а в монастыре вообще никогда не был. Но другого выхода из сложившейся ситуации он не видел.

В его семье, в принципе, все верили в Бога. Но самой воцерковленной была мама. Она соблюдала посты, регулярно ходила на службы. И Андрей решил обратиться к ней.

– Мама, я хочу съездить пожить в монастыре.

Елена Владимировна опешила.

– Почему?

– Я попал в сложную ситуацию, но не хотел бы о ней рассказывать.

Мать очень испугалась.

– Ну хоть не наркотики?

– Нет.

– Алкоголь?

– Нет.

– Влюбился?

Сын помялся и сказал: «Нет».

Видя эту заминку, Елена Владимировна трактовала все по-своему и немного успокоилась.

– Мама, пожалуйста! Куда можно съездить?

Она подумала и ответила:

– Поезжай, сынок, в Троице-Сергееву Лавру, там служит иеромонах Георгий, он наш с папой одноклассник, очень хороший человек. Насчет поездки я все устрою.

В скором времени она купила билеты, подробно объяснила, как доехать. Отец не возражал. Вместе они проводили сына на вокзал, и Андрей отправился через Москву в Троице-Сергееву Лавру.

 

Глава 4. Встреча с бывшим тезкой

По дороге он все время думал о Романе. Вспоминал встречи с ним, его манеру одеваться, запах парфюма, подробности биографии. Жизнь у него, конечно, была нелегкой. Одна мать. Серая общага, неблагополучная школа. Наверняка Роман хотел вырваться из этого болота, но попал куда-то не туда...

Тягостное состояние Андрея усугубляла жара и духота в вагоне. Только ночью становилось полегче. А поезд все нес его куда-то в неизвестность. Но вовсе не этой неизвестности страшился Андрей (новое место даже было интересно), его пугало то, что запретные мысли, как точащий дерево червячок, все глубже и глубже проникали в голову...

В Москве Андрей без труда нашел нужный автобус и под вечер уже приехал в лавру. Монастырь поразил его мощными воротами, стенами. Шла вечерняя служба. Пели стройно. Исключительно мужские голоса. Складывалось впечатление, что это воины, призванные защищать Родину, отражать нападения врага.

Разместился Андрей в гостинице для паломников. Теперь ему нужно было найти иеромонаха Георгия. Поспрашивал у постояльцев. Ему подсказали. Выбрав удобный момент, Андрей подошел к седому, на первый взгляд суровому иеромонаху. Даже не верилось, что он ровесник его родителей.

– Здравствуйте, отец Георгий! Извините, мне надо с вами поговорить, –смущаясь, начал юноша. – Мне посоветовала к вам обратиться мама. Она и папа учились с вами в одном классе. Мне очень нужна помощь. Пожалуйста, помогите!

Иеромонах отвел паренька в сторону и предложил поговорить в храме после трапезы. Андрей согласился. Но аппетита у него не было совсем, он почти не ел. Руки его немного дрожали, он просто не представлял себе, как все расскажет.

Трапеза кончилась, и юноша пришел в назначенное место. Его уже ждал священнослужитель. Сложно было скрыть дрожь.

– Как тебя зовут?

– Андрей.

– Андрей, давай помолимся твоему небесному покровителю – апостолу Андрею?

Он кивнул. Иеромонах начал молиться. Андрей старался сосредоточиться на словах молитвы. Впервые за последнее время навязчивые мысли отступили, уступив место страху. Но и тот уменьшался. Стало немного легче.

– Что случилось, Андрей? – мягко спросил иеромонах.

Немного заикаясь, нестройно, Андрей стал рассказывать. О друзьях, о заброшенном заводе в Кировском, о душевых, в которых, возможно, погибли люди, об интересе к истории и архитектуре этого печального места. А потом и о поиске новых мест с Романом, о его признании, прикосновении, породившем невесть что... Андрей старался ничего не упустить, чтобы создалась максимально полная, объективная картина. Было тяжело. Особенно – поведать то, о чем никому не говорил, но что жгло, мучило, не давая покоя.

Выслушав до конца, иеромонах некоторое время подумал. Спросил, давно ли Андрей исповедовался и причащался.

– Причащали в детстве часто. А сейчас не исповедуюсь и не причащаюсь.

Иеромонах сказал, что лучше бы это делать регулярно, чтобы была духовная защита, чтобы не заражаться такими духовными болячками, и что, возможно, исповедь и причастие помогут остановить возрастание духовной болезни (а возможно, и уврачуют ее). Предложил исповедаться, не отлагая. Андрей смутился. Иеромонах ободрил его, помог найти нужные слова, чтобы выразить наболевшее, положил сверху епитрахиль, и внезапно что-то прорвало внутри юноши, он разрыдался. Прочитав отпустительную молитву, иеромонах благословил Андрея крестом и посоветовал не сдерживаться – поплакать, поскольку так будет легче.

Через три дня Андрей снова исповедовался и, приготовленный, пошел на Причастие. После этого на душе у него стало очень легко, радостно, даже летать хотелось.

Перед отъездом он зашел поблагодарить иеромонаха и проститься с ним. Во время разговора выяснилось, что отец Георгий до сих пор помнит многие места в Кировском. Он посоветовал юноше выстроить правильную иерархию в душе, более всего чтить Бога, потом родителей, никогда никого не делать кумиром (от этого многие беды) и, по возможности, избегать романтизма (но при этом не кидаться в другую крайность – холодного рационализма). Если история как наука нравится, заниматься ею, но не уходить в нее с головой, всегда помня о ближних и о Боге. И, конечно, избегать общения с теми людьми, которые могут нанести сильный вред душе, – будь то влюбленный парень или соблазнительная замужняя женщина. По-отечески иеромонах благословил юношу в дорогу.

Удивительно, но когда по приезду Андрей встретил Романа, в душе его уже ничего не содрогнулось. А друг попросил прощения и сказал, что многое пересмотрел в своей жизни и изменил суждения. Он и одет был уже как самый обычный парень, да и хаер свой состриг.

Следуя советам отца Георгия, Андрей в воскресенье пошел в храм. Это был величественный собор из красного кирпича. Пели там очень красиво, на стенах были прекрасные росписи. После целования креста Андрей вдруг увидел Алену – свою одноклассницу. Вместе они пошли домой. Алена оказалась очень интересным собеседником. И почему Андрей раньше ее не замечал?

В следующее воскресенье по дороге домой молодые люди разговорились о планах на будущее, ведь учились они уже в одиннадцатом классе. Андрей узнал, что Алена хочет стать врачом и активно готовится к поступлению в медакадемию. Юноша последовал ее примеру и тоже старательней стал изучать (вернее, повторять) историю, русский язык, обществознание, чтобы поступить на истфак университета. Оба поступили. После школьного выпускного, где они танцевали медленные танцы только друг с другом, молодые люди стали встречаться.

Однажды уже во время учебы Алена пожаловалась Андрею на то, что часто приходится ездить в отдаленный корпус, расположенный в другом конце города – Кировском районе. Андрей решил ее вдохновить и, когда удавалось, встречал девушку там после занятий и показывал ей интересные места.

Первую курсовую он решил писать как раз по истории Кировского района. Позже другие курсовые он посвятил малоизученным «Прогрессу» и «Коммунару». На основе этих работ Андрей написал диплом, который очень понравился комиссии на защите, и его рекомендовали к поступлению в аспирантуру. Уже обучаясь там, он стал писать кандидатскую по оборонной промышленности всего региона.

Через три года, отмечая с Аленой успешную защиту кандидатской диссертации, Андрей сделал ей предложение руки и сердца. Она как раз окончила ординатуру. Оба были молодыми специалистами: он – преподавателем в вузе, она – врачом в больнице. Поэтому вскоре после женитьбы они получили квартиру, и через год в ней уже слышался детский голос. Мальчика назвали Георгием в честь иеромонаха, который помог Андрею преодолеть искушение, а главное – обрести смысл жизни.