Мой друг Генка Лютиков

Рейтинг:   / 0

Подробности

Категория: Проза

Автор: Михаил Анохин

Просмотров: 5023

2009 год, Выпуск № 1

Генка к пятнадцати годам так и не осилил семилетней школы, и отец принял решение отдать его в строительное училище.

– Пусть профессию приобретет. Вон Захар-то Демин, какие шкафы делает? Выучится на столяра, всегда с куском хлеба будет.

Однако и тут ничего путного из Генки не вышло. С горем пополам сделал экзаменационную работу – прикроватную тумбочку в масштабе 1: 2, получил зачет, но зато все остальные экзамены сдал на «отлично». Любая теория в отличие от практики давалась ему легко.

Именно, к этому времени у Лютикова, появилось уникальная способность запоминать текст. Достаточно было прочитать ему книгу, и он мог почти дословно пересказать десятки страниц текста. Правда, эта способность не давала ему особого преимущества в точных науках и потому в вечерней школе, он едва вытягивал по математике на трояк, а по русскому языку все так же не мог подняться выше двойки.

И странно было то, что, выполняя работу над ошибками, он точно называл правило, по которому следовало писать. Правила помнил хорошо, вернее вспоминал хорошо, когда ему указывали на ошибки в тексте.

Чтобы закончить тему образования Лютикова, скажу, что среднюю школу он осилил в возрасте 27 лет, уже будучи женатым. И самым удивительным было то, что Лютиков сдал экзамены по математике и геометрии на твердые пять, а что касается сочинения, педсовет собирался дважды, поскольку оно в смысле “раскрытия образа” тянуло на пятерку, хотя “идеологически было неверным”, а вот по русскому языку не вытягивало и на двойку.

Выдали Лютикову аттестат, позже других, благодаря настойчивости директора школы, не раз ходившего в Гороно. Впрочем, Лютиков этим аттестатом так и не воспользовался, не к чему он был автогрейдеристу Лютикову.

***

Как у всякого гражданина СССР мужского пола, у Генки Лютикова за плечами была трехлетняя служба в армии. И началась она у Генки не так, как рассказывают о службе разные умные книжки, призванные воспитать в подрастающем поколении советских людей патриотизм.

– Подъем! – Словно кипятком обварило Генку. Он спрыгнул с кровати и сбил с ног старослужащего. В казарме, дембеля и второгодки спали на нижних кроватях, а “салаги”, как Лютиков, занимали верхние “спальные места”. Лютиков только что вернулся из учебки, три дня прошло как принял присягу. Старослужащий, ефрейтор Тулькин, ткнул кулаком салагу в бок и злобно прошипел: “Зубы выбью!”

И тут кровь бросилась в голову Лютикова, как бывало с ним и раньше. В казарме завертелся вихрь тел. Лютиков был силен, но не обладал верткостью и надлежащей реакцией и потому стремился подмять под себя противника. Это ему удалось без труда. Когда на помощь ефрейтору пришли товарищи, то Генка уцепил за бок наиболее ретивого и уложил рядом с Тулькиным. Он не столько их бил, сколько по-медвежьи “ломал”. Поверженные выли на всю казарму, а Лютиков словно не чувствовал обрушившейся на него град ударов. Взять и оттащить Лютикова оказалось непростым делом, поскольку сопротивляясь он хватал пальцами, как клещами, кто подвернется. В пальцах у Лютикова была воистину дьявольская сила. “Кузнечными клещами” прозвали Генкины пальцы его сверстники. Даже лошади не выдерживали Генкиной хватки и начинали жалобно ржать, когда он ухватывал их за бок.

Генку таки одолели, кому-то в голову пришла спасительная мысль, накинуть на него одеяло. Потом навалились скопом, скрутили и… всех пострадавших отправили не на гауптвахту, а в лазарет. У Генки сломали два ребра. У тех, кого он “ломал” и “хватал” своими пальцами, оказались вывернутыми суставы рук; у одного в плече, а у другого в локте. А на боках и спинах тех кого “похватал” Генка, долгое время “цвели” кровоподтеки.

Воинская часть стратегических бомбардировщиков была образцовой и потому дело замяли. Генку перевели в другую роту, “проработали”, но Лютиков так и не осознал своего проступка и упрямо твердил, что это не он начал. Слава о мертвой хватке Лютикова быстро распространилась по части и Генка, для развлечения, “гнул подковы” и раздавливал принесенные из медчасти “рессорные динамометры”, но завязывать узлом стальные пруты не мог – вся сила Генки была только в его кисти, но не в руках. Тут, он не мог похвастаться ничем особенным.

Однажды, в задушевной беседе с политруком, Лютиков сказал: “Не нужно меня трогать. Я сам себя боюсь, если тронут. Кровь в голову шибает, ничего не соображаю”.

Его не трогали, и Генка три года от звонка и до звонка исправно выводил свой автогрейдер и чистил от снега взлетку, подъездные пути к многочисленным складам с авиабомбами и другие транспортные магистрали в приморском городе Хороль. Закончил он службу в сержантском звании.

Поскольку не все знали, что у Лютикова, “кровь в голову шибает”, то в его жизни было несколько случаев, когда только чудо спасало Генку от тюрьмы.

Однажды в “голову шибануло” оттого, что он увидел, как трое подростков нещадно бьют мужика. Лютиков вступился, получил в глаз и вовсе озверел. Мужик удрал, как только почувствовал свободу, а Лютикова вечером из дома забрала милиция.

Был суд “за нанесения увечий средней тяжести”, но судья вопреки требованию прокурора заартачилась и признала, что в условиях, когда трое на одного, “была вынужденная самооборона” и “вообще, дело должным образом не расследовано”, что “уже не первый случай, когда в суд предъявляют “сырые дела”.

Личный конфликт судьи и конкретного прокурора, был тем “счастливым случаем”, который избавил Лютикова от лагеря.

Когда Лютикову было уже за шестьдесят лет, он мне говорил: “Ты меня не знаешь, я в молодости был жестоким. Дурная кровь в голову шибала. Удивительно, как Господь меня берег, а зачем берег – не пойму. Останавливал меня на какой-то тонюсенькой грани от преступления. Сгнил бы давным-давно в лагерях, если бы не его Промысел относительно меня”.

Осталось-таки в нем дедова закваска, хотя и краткое время бродила она в душе мальчонка.

– К верующим не пристал и от атеистов-безбожников отстал. Понимаешь ли ты, друг мой, – говорил он, дружески похлопывая меня по плечу, – что во всё нужно вначале поверить, а с этим у меня плохо. И авторитетов для меня нет, и ничего такого доказанного нет, разве что “дважды два равно четырем” убеждает меня непреложно и повелительно. Да еще азбучные истины как надпись на трансформаторной будке: “Не лезь, бо убье!” Вот и получается что я промежуточный человек, между религиями и атеизмом, то есть тоже религией, нахожусь. Может быть, я самый неверующий человек из всех! Я и своему разуму не доверяю, подозреваю, что он у меня с “гнильцой”, то есть завсегда готовый принять сказку за правду.

***

Познакомился я с Лютиковым таким образом. Я работал журналистом в городской газете и в потоке корреспонденции, обнаружил письмо-статью Лютикова. Оно поразило меня (но не редактора!) оригинальностью суждений и широтой взглядов. В то время (1984 год) такая раскованность мышления была в диковинку, особенно в нашем провинциальном городишке. С этой поры и пошли в редакцию одно-два “послания” Лютикова. В этих сочинениях “В никуда и никому” (так он их озаглавливал) Генка всегда указывал свой номер телефона. Я позвонил чудику и договорился о встрече.

Согласиться же с тем, что “никуда и никому” я не мог, поскольку посылал Лютиков свои письма и в центральные газеты, а ответы из этих газет аккуратно складывал в папки. Что еще раз говорит: Лютиков не был равнодушен к происходящему и занимал активную гражданскую позицию. А гражданская позиция была востребована как тогда, так и нынче и подразумевает безграничное доверие к власти и такое же безграничное обожание её. У Лютикова с этим обожанием было как раз не просто, можно сказать, что было совсем плохо. Не обожал Лютиков никакие власти и относился к ним не с доверием, а, напротив, с подозрительностью.

Так вот, редактор, “не понял” Лютикова, что и не удивительно для редакторов и раньше, и нынче. Когда я основательно “наехал” на редактора, то получил от него, как и предполагал, хороший “втык в заднее место, чтобы не чесалось”. Так образно выражался мой шеф относительно несвоевременных и подозрительных идей.

Но “втык” я получил позже, когда настаивал на публикации опуса Лютикова относительно Афганской войны.

А в начале, как положено долготерпеливому отцу, мой редактор объяснял принцип партийности газеты: “Газета партийная, значит должна быть “никакой”, а если печатать твоего, доморощенного Сенеку, то газета станет “какая-то”, чего нам никто не позволит?”

Через десятилетия, я услышал уже от другого редактора, теперь уже частной газеты, очень похожее высказывание: “Газета частная и в этом смысле она “ни какая”, а ты мне талдычешь об объективности и приносишь материалы, заведомо не годные для газеты, материалы в которых есть “твоя позиция”. За “твою позицию”, мой хозяин деньги платить не будет, нужна его и только его “позиция”! Не маленький, тебя ли учить?”

Вернемся в прошлое. Пришел я к редактору со статьей Лютикова об Афганистане. Напомню, что на дворе была весна 1984 года и с полос центральных газет не сходили имена провинций, где доблестные воины советской армии, героически исполняли свой интернациональный долг. В лучшем случае нам разрешалось перепечатывать эти статьи, но больше “нажимали на местную тематику”, опять же специфического характера: где, кто “стал на трудовую вахту”, кто “перевыполнил”, “убрал” и “посеял”. Редакционный план определялся “памятными датами” и выступлениями партийного начальства, приуроченными к этим датам.

Модный нынче “мотивировочный повод” всегда был налицо, только у газеты “лица” своего не было. Так и жили – обезличенные, но с полном набором “мотивов”. Так и нынче живем.

И вот, я заявляюсь со статьей “нашего постоянного читателя” к редактору. Со статьей в которой этот самый читатель вопреки всем постановлениям партии и правительства доказывает, что мы “обязательно бесславно уйдем из Афгана. Что после нашего ухода, в Афгане разгорится межплеменная война” и при этом ссылается на источники империалистические, цитирует какого-то отставного британского генерала Чарлза Ульяма Гекертона, жившего в прошлом веке.

Самое любопытное, что редактор материал Лютикова прочитал самолично, чего он делал чрезвычайно редко, берег зрение.

Прочитал и велел выбросить его куда подальше. Однако же рукопись Лютикова не отдал, заныкал. Когда уже при власти большевиков, теперь уже иной формации – либеральной, заполыхал Северный Кавказ. Тогда все, от мала до велика узнали, что такое “ваххабиты”. Многие за это знание голову сложили. Тогда я вспомнил о той статье Лютикова про Афган. Особенно запомнилась мне цитата того самого британского генерала. Теперь все можно в Интернете найти, но где в советские времена раздобыл Генка эту книгу – остается для меня тайной. Так вот Интернет и освежил мою память.

Вот что пишет генерал: “Около 1740 года появился в Недже магометанский реформатор, по имени Абдул Вагаб, и завоевал большую часть Аравии от турок. Он умер в 1787 году, основав секту, известную под названием ВАГАБИТЫ; она завладела Меккою и Мединою и почти вытеснила турок из земли Пророка. В 1818 году власть этих свирепых реформаторов стала слабеть в Аравии, однако они появились в Индии с новым предводителем, Саидом-Ахмадом, который прежде был безбожным ратником в грабительских шайках Амира-Хана, первого нувваба в Тонке. В 1816 году он отправился в Дели изучать законы, и его пылкое воображение жадно поглотил новый предмет. Он погрузился в размышление, которое перешло в эпилептические экстазы, и ему стали являться видения.

Через три года он удалился из Дели, как новый пророк, и направился к Патне и Калькутте, окруженный восторженною толпой народа, впивавшего в его слова и с энтузиазмом внемлющего божественному учению – убивать неверных и гнать из Индии чужеземные войска.

В 1823 году он отправился в через Бомбей в Рогилькенд и, собрав там войско из правоверных, прошел страну Пяти Рек и опустился, как громовая туча, на горы к северу от Пешевара.

С той поры стан мятежников, основанный таким образом, постоянно снабжался из главного центра в Патне толпами фанатиков и деньгами, собранными с правоверных. Двадцать кровавых компаний против этой мятежнической рати мы предприняли и даже при помощи окрестных афганских племен не могли вытеснить эту рать с занятой позиции, и она остается там, как предупреждение для всякого, кто вторгнется в пределы Афганистана”.

Лютиков редко что писал без того, чтобы сделать какой-нибудь прогноз и почему-то всегда этот прогноз шел вразрез с прогнозами партийного и государственного руководства, хотя всегда сбывался.

Когда толпы журналистов встречали войска генерала Громова и ставили ему – справедливо, в заслугу, – что вывел без потерь воинскую группировку, Генка сказал: “Ну, теперь, когда общий враг исчез, начнут “крошить” друг друга. Это у них в крови, особенно у пуштунских племен. И в Библии подмечено, что скотовод будет брать дань с земледельца”.

По обыкновению своему Лютиков принялся обдумывать сказанное, а потом глубокомысленно заявил: “Все дело в богах. Да, все дело в представлении народа о божествах. В родоплеменных образованьях не существует индивидуальных богов, там бог родовой. Жизнь отдельного человека – ничто, благополучие рода – всё. Бог современной цивилизации – бог каждого. Как там: “… кто не бросит отца и мать ради Меня…” Для родоплеменных образований такое – невозможное дело! И вот, к таким племенам, с резко сниженным инстинктом самосохранения, попадает современное оружие… Душевно-духовно, они еще в “колыбели”, а им подсовывают оружие старости, дряхлости, ожирения… Детям не дают в руки колющие, режущие, взрывающиеся, обжигающие предметы, если, конечно, не желают намеренно их гибели… Да и себе. Ведь дом могут поджечь умышленно или нечаянно, из-за любопытства ножом пырнуть. Нет ничего страшнее взрослого ребенка».