Адрес редакции:
650000, г. Кемерово,
Советский проспект, 40.
ГУК "Кузбасский центр искусств"
Телефон: (3842) 36-85-14
e-mail: Этот адрес электронной почты защищен от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра.

Журнал писателей России "Огни Кузбасса" выходит благодаря поддержке Администрации Кемеровской области, Министерства культуры и национальной политики Кузбасса, Администрации города Кемерово 
и ЗАО "Стройсервис".


Год восемьдесят шестой (повесть)

Рейтинг:   / 1
ПлохоОтлично 

Содержание материала

15.

Зоя вступила в кабинет тихо, вкрадчиво – обе тамбурные двери не издали звука. Каржавин заканчивал телефонный разговор, глядя в окно, и когда повернулся, Зоя замедленными шажками уже шла по ковровой дорожке. Вельветовые серые брючки, небрежно обвисающий серебристо-серый блузон, на ногах побитые «адидасы». Через плечо мятая в гармошку сумочка. Симпатичная стройная девочка, одетая скромно, даже чуть аскетично. Ничем, пожалуй, не отличимая от своих сверстниц.

– Зойка? – Каржавин поднял брови. – Могла бы и позвонить...

Дочь его впервые пришла к нему сюда, в горком.

Зоя окинула взглядом деловую кабинетную обстановку, задержалась на блестящем, никелированном пульте переговорного устройства. Усмехнулась уголком губ:

– А что? Это обязательно?

Каржавин поднялся навстречу.

– Просто могла не застать. – Он всмотрелся в её лицо: глаза насторожённые, и вокруг глаз тени. Не косметические, а настоящие, от переутомления, конечно, – нелегко в девчонку идут науки. Кольнула жалость. Спросил: – Что с тобой? Что-то случилось? – И уже шутливо: – Сессию небось завалила?

Зоя – скупо, сдержанно:

– С сессией в порядке.

– Давно из дому? Как мама?

Зоя остановилась поодаль.

– Из дому давно. С самого утра. Мама ночь не спала, а ты не звякнешь даже.

Каржавин охотно покивал, принимая этот упрек.

– ЧП у нас серьёзное. Ты, конечно, знаешь. Весь город уже знает. И все мы тут вроде мобилизованных... Да ты что как бедная просительница? Проходи садись, садись. – Он выдвинул одно из кресел. – Молодец, что зашла. Сейчас чаю попрошу, попьём вместе. Когда уже вместе не пили!.. – Сам подсел рядом, наклонился к ней. – Вид мне твой, подружка, не глянется. Мама не спит, переживает – понятно, на то она и мама. А у тебя что, тоже бессонница? Или много зубрить приходится?

Дочь подняла на отца по-прежнему насторожённый, даже строгий взгляд. Взгляд этот озадачил Каржавина.

– Папа, – сказала она, – Андрей исчез.

Каржавин поколебался.

– Какой Андрей? – И тут же по её лицу понял: допустил оплошку. – А-а... – протянул он, – такой бровастый и продолговатый. Помню хорошо. Знакомились... Так что с ним?

Исчез, говоришь?

– Ты всё перепутал, – сказала Зоя. – Бровастый – это Игорь, бывший одноклассник. Он полгода как в армии. А это Андрей. Мы с ним как-то шли, а ты проезжал на своей «Волге». Увидел нас и предложил подбросить. А Андрей отказался.

– Теперь вспомнил! – Каржавин засмеялся оттого, что сумел действительно вспомнить этот мимолётный эпизод. – Гордый такой. Вихры дыбом. Заикается. Верно ведь?

– Да, гордый. Да, заикается, хоть и совсем немного, – вызывающе подтвердила Зоя. – Но разве сейчас это важно? Он исчез. Пропал. Его нигде нету, я везде обегала.

– Ты не волнуйся, ты же у нас тоже гордая… Давно исчез-то?

– Вчера вечером.

Ответом этим дочь слегка расстроила Каржавина. Мне бы твои заботы, подумал он.

Вошла секретарша, вся в светлом, лёгком, и показалась Зое моложе, чем в приёмной и до неприятного привлекательной. Несла на маленьком подносе два стакана с чаем, накрытые салфеткой, и две вазочки – с сахаром и печеньем. Поставив поднос, сказала уходя:

– Возьмите трубку, речная инспекция.

Тот взял, сказал «слушаю» и тут же оглянулся на карту, переспросил:

– Прошёл Златогорку? Хорошо. Что говорят посты?.. Еще ничего?.. Понятно. – Повернулся к дочери: – Так, говоришь, вчера? И уже такая паника?

– Но это очень серьёзно. Как ты не можешь понять? – Зоин голос дрогнул. – Звонила его сестрёнка. Он не пришёл ночевать.

– Да, действительно, – Каржавин, подавил шевельнувшееся было раздражение. – А не мог он... Андрей, говоришь? Не мог парень заночевать где-нибудь? У друга, например. Мне лично в студенческие времена частенько...

– Не мог! – отрезала Зоя.

«Гляди ты!» – неприятно удивился этой убежденности Каржавин, а вслух:

– Откуда такая завидная уверенность?

Тут снова зазуммерил один из аппаратов, и Каржавин привычно потянул к нему руку.

– Папа! – с тихим отчаянием, исказившим её губы, проговорила вдруг Зоя. – Ты можешь хотя бы на две минуты оставить в покое эти идиотские телефоны?!

Каржавин с удивлением посмотрел на дочь: в её глазах блестели слезы! Он вернул трубку на аппарат, нажал клавишу переговорника.

– Рая, со мной никого не соединять.

Вышел из-за стола, подсел к дочери. Та отвернулась.

– Извини, – вздохнул он. – У нас в самом деле ЧП... Я слушаю.

Зоя помолчала, успокаиваясь. Каржавин ждал, смотрел на полудетский мягкий профиль дочери, на обвисающий, казавшийся ему мешковатым блузон, скрывавший малоразвитую ещё грудь, и какая-то неосознаваемая пока тревога за неё царапнула сердце.

– Когда поднялся ветер... гроза, Андрей сказал, что ему надо слетать на завод, срочно. Там у него лаборатория... Привязать её надо, что ли... закрепить. Она на каких-то трубах плавает...

– Плавает? – не понял Каржавин.

– По озеру. Ага... Рица они его называют... Для смеха, наверно. У Андрея дипломная работа... Я, честно, в этом мало что смыслю.

– А кто он?

– Инженер, химик. Будущий, конечно.

Каржавин встал.

– Погоди-ка. – Шагнул к пульту. – Рая, мне диспетчера завода. – В наступившую паузу оглянулся, пытливо посмотрел на дочь. – Так, говоришь, Рица?.. Но-но... – И уже в трубку:

– Диспетчерская? Прошу выяснить, что за лаборатория стояла на заводском гидроотвале... На понтонах, вероятно. И что с ней теперь? Я жду. – Вернулся к дочери, показал на чай.

– Пей, а то стынет. – Сам взял стакан, отхлебнул глоток. – Много осталось сдавать?

– Не очень, – сказала Зоя, не притрагиваясь к чаю.

– Что значит не очень? Один, два?

– Один.

– В стройотряд записалась?

– Попробуй не запишись.

Каржавин усмехнулся, позвенел ложечкой в стакане. Чего бы еще такого спросить – нейтрального, отвлекающего?

– Стипендию-то сберегаешь?

– Складываю.

– Умница, – похвалил Каржавин. – И в стройотряде заработаешь. Я, конечно, добавлю, сколько нужно будет, но основа чтобы была твоя, кровная... – Раздался звонок, он встал, быстро взял трубку. – Так... Понятно. Сведения точные? Смотрите мне! И главный инженер подтверждает?.. Хорошо. – Вернулся за столик с чаем. – На заводе одно лишь «озеро» – гидроотвал, – сказал он. – Это, да будет тебе известно, стоки всех промышленных отходов. Угрюмая клоака, никакой лаборатории там близко нету.

– Нету?..

– И сроду не было. Твой Андрей, по всему, великий фантазёр. Или примитивный, но с большим юмором конспиратор.

– Неправда это... – прошептала Зоя.

Каржавин отставил стакан, прошёл по дорожке до двери и обратно, остановился, руки за спину. Сказал жёстко, иронично, как он это умел в минуту, когда чувствовал, аргументы его уже отработали своё, а собеседник, подчиненный, просто упрям:

– Может, нам с тобой, подружка, лучше медвытрезвители обзвонить?..

Секретарша – в переговорник:

– К вам Перепёлкина.

– Приглашай! – Каржавин взглянул на дочь, развёл руками. – Извини, но мне, сама видишь, ужасно некогда. – Он указал в сторону узкой и малозаметной двери позади себя. – Там моя комната отдыха. Пройди, пожалуйста, в неё. Посиди пока, успокойся, чаю выпей... – Взял со столика поднос, протянул Зое.

На лице дочери проступила такая озлобленность, какой Каржавин никогда у нее не видел. Она вскочила с кресла.

– Да не надо мне твоего чаю, господи! – И так пиханула протянутый ей поднос, что с него полилось и посыпалось. – Врёте вы всё! И диспетчеры ваши врут! – Прижав ладонь ко рту, пробежала к комнатной двери, с гулким стуком скрылась за ней.

Каржавин был обескуражен, раздосадован. Несколько капель пролилось на костюм. Он машинально стряхнул. Потом – делать нечего! – наклонился, стал подбирать с ковра кусочки сахара, печенье, ложечку.

Вошла главврач санэпидслужбы Перепёлкина.

– Что опять стряслось? – спросил хмуро Каржавин, стоя посреди кабинета в нелепой, растерянной позе, с залитым подносом в руках. Но как он ни был обескуражен возмутительной выходкой дочери, он сумел все же заметить, сама Перепёлкина взволнована. Сумочку на длинном ремешке нервно комкали пальцы с розовым маникюром.

Перепёлкина сделала несколько шагов, остановилась.

– Ой, Юрий Иванович, кажется, беда.

– Присядьте, – подсказал Каржавин, ища глазами, куда бы сунуть чёртов поднос. – Что ещё за беда?

– Не знаю, как и сказать. Но обязана поставить в известность... – Перепёлкина послушно села – бочком на ближайший к ней стул, но тут же встала.

– Не тяните, говорите как есть... Да сядьте вы наконец!

Перепёлкина села.

– Дело в том, что потоком с гидроотвала залило хозяйство пригородного свинокомплекса...

– Знаю, – перебил Каржавин, сунул наконец поднос за штору окна, вернулся к столу.

– Ой, вы не всё знаете, – тихо, панически воскликнула Перепелкина. – Залило пруд, переполнило, и часть воды выплеснулась в Реку.

– Так. И что?

– Очистные весной не справлялись с нагрузкой. И они часть стоков спустили в пруд.

– Ну и что? Что? – Каржавин начал уже терять терпение. Эта женщина с аккуратным маникюром на худых длинных пальцах и блёклой на губах краской вызвала в нем лёгкое раздражение – тем, что ходит вокруг да около, что ли?

– Май стоял жаркий, в пруду была обнаружена лептоспира... возбудитель опасного заболевания… смертельно опасного, – сказала она.

Каржавин на секунду прикрыл глаза.

– Куда смотрела ваша служба?!

– Мы не смотрели! Мы еще в марте дали предписание приостановить комплекс.

– Дали предписание! Но там же десятки тысяч голов. Как вы себе представляли – «приостановить»? А?.. Как, спрашиваю? Не поить, не кормить, что ли?

Перепёлкина молчала.

– «Приостановить»... «закрыть», – повторил Каржавин – только это и знаете. Других мер нету. Что теперь?

– Есть угроза эпидемии.

– Это я уже сам понял. Реальность – большая?

Та полезла в сумочку за платком;

– Кто контактировал в Реке с... загрязнённой водой, надо на месте госпитализировать, изолировать... Ну, до выяснения... – пробормотала она.

Каржавин даже привстал.

– Да вы сознаёте хоть, что говорите?

– Мы взяли несколько проб из Реки, пока чистые… – заторопилась санврач, справившись в конце концов с растерянностью, выбивавшую её из колеи.

– Пробы чистые, без особенностей. Но этого мало. Выплеск-то был. Брать надо постоянно, по всему ходу волны.

– Так и берите!

– Мы стараемся. Все на ногах. По Реке создаём карантины. Но нашей лаборатории нужен катер с мелкой посадкой... Глиссер. Хорошо бы с радиостанцией.

– Катера есть у гидрогеологов, у лесобазы. Рацию в геологоуправлении попросите.

– Юрий Иванович, – Перепелкина посмотрела на него умоляющими глазами, – нужна команда сверху. Так не дадут.

– Анна Сергеевна, – проговорил Каржавин сдержанно-укоризненно, – какая команда, с какого верху?

– Понимаете...

– Не понимаю! Вы член штаба, у вас права. Пользуйтесь ими, действуйте, а не хнычьте! И установите опредёленно – да или нет. – Он замолчал, с силой провёл ладонью по глазам, добавил: – Предупреждаю: пропустите... провороните... мы вас под суд отдадим! Вместе с дирекцией комплекса.

Он встал, давая понять, что разговор окончен. Перепёлкина медленно пошла к выходу. Едва за ней закрылась дверь, из комнаты позади Каржавина быстро вышла Зоя.

– Папа, я тебя никогда ни о чём не просила, – сказала она умоляюще, прижимая к груди сжатые в кулачки руки. – Первый раз пришла к тебе. Больше мне идти некуда. С Андреем несчастье. Я чувствую. Не мог он так вот, не позвонив домой. Понимаешь?.. Тебе неправду сказали. Он больше полугода ездит в эту лабораторию. Он мне рассказывал. Как собирал по кусочкам...

Вспомнив гримасу озлобленности на её лице, поразившую его, Каржавин взял дочь за плечи и вполуобнимку повёл назад в комнату. Силой усадил на кушетку, пружины пискнули.

– Ну вот что, подружка... Я знал, вернее, догадывался про твои... увлечения. Но не знал, что ты с ними стала истеричкой... Откуда в тебе? – крикнул он, не сдержавшись,– что ты себе тут позволяешь?!

Зоя вся напряглась, ощетинилась.

– А что ты вообще про меня знал? И знаешь? – Взгляд её снизу вверх стал презрительно-вызывающ, насмешлив. – Про нас с мамой... Что?!

– Всё. Что следует знать человеку о своей семье, – отрезал Каржавин.

– А что – следует?! – крикнула Зоя.

– Ты чего орёшь?

– А ты чего орёшь?!

«Что это с нами?» – мелькнуло у Каржавина. С тяжёлым чувством он отошёл к окну, обернулся на дочь. Она уже сидела, откинувшись на спинку, в небрежной позе, нога на ногу – перемена в ней происходила на глазах, мгновенно. Он постарался сказать тихо, убеждённо:

– Не хочу слов, но если бы вас с мамой у меня не было... мне было бы очень плохо. Поверь.

– Ха! – вскинулась Зоя. – А вот если бы тебя у нас не было, нам с мамой было бы всё равно!

– Ты серьезно?

– Вполне!

– Ну, дочь, ну, спасибо...
Каржавин с минуту смотрел в окно. Эту неожиданную обиду он скрыть не мог. Девчонка развинтилась, точно... «Нам с мамой»!.. Вот они, плоды материнского либерализма...

Зоя на кушетке за его спиной завозилась вдруг, завздыхала. Сказала сникшим голосом:

– Дура я набитая. Идиотка. Ненавижу себя. Прости...

Каржавин – сухо:

– Сейчас я вызову машину, отправишься домой. У тебя же сессия. Тебе отдохнуть надо. Смотри, на кого ты стала похожа. Глаза, как в яме.

Зоя – в ответ:

– Я ушла из института!

Каржавин обернулся. Он сразу поверил. В эти минуты он поверил бы чему угодно.

– Та-ак. Уже забавно. И давно?

– Не имеет значения. Порядочно.

– И мать не догадывается?

– Мама-то догадывается...

«Либерализм, либерализм... Далеко, однако, зашел. Где же она время проводит?» – Спросил холодно:

– Чем собираешься заняться? Если не секрет, конечно.

Дочь, склонившись, угрюмо молчала, тщательно изучая носки своих плотно сдвинутых адидасов. Эта её манера была Каржавину, слава богу, хорошо знакома и сейчас, как ни странно, даже вроде успокаивала. Он покачал головой:

– Знаешь, подружка, мы с мамой в твои годы,..

Зою на диванных подушках аж подбросило:

– Знаю! Полком командовали! Надоело! И не зови меня подружкой!.. – Она обернулась к нему, снова умоляюще прижала к груди руки. – Прошу тебя, запроси ещё раз. Это какая-то ужасная ошибка. Они там всё перепутали.

Ее упрямство переходило уже, кажется, всякие границы. Но сейчас не время и – главное – не место заниматься терпеливым исправлением её характера.

– Не ставь меня в глупое положение, – сказал он. – Дважды одного и того же вопроса я не задаю. Все знают.

Зоя заплакала:

– Умоляю тебя, измени своему правилу. Ради меня. С Андреем беда. Употреби всю свою власть – у тебя же её здесь больше всех! Я для тебя всё сделаю... В институт вернусь...

Каржавин направился к двери.

– Мне надо идти, – сказал он холодно. – Работа.

Уже вслед ему Зоя крикнула:

– Ну хочешь?.. Хочешь, я на колени перед тобой встану?.. Твоя гордая дочь!..

У порога он всё же оглянулся. Зоя действительно стояла на коленях. Тонкие руки в складчатых, вздернутых рукавах блузона висели, как пощипанные крылья.

По лицу текли молчаливые слёзы, она их даже не вытирала.

– Без Андрея мне не жить, – прошептала она.

Каржавину в мгновенье вспомнился эпизод детства. Они с матерью едут к отцу в отдаленный гарнизон. Морозный вечер, степь. Они стоят на обочине, голосуют редким машинам. Ни одна не тормозит. Если их никто не подберёт, им просто околевать здесь, в этой пустыне. Но вдали ещё фары. Последние? И тут мать опускается на колени – заставляет и сына. Он упрямится. Мать сперва зло дёргает его за рукав, потом умоляет. И вот они – коленками в снег и оба плачут. Мать – от последней надежды на человеческую порядочность, а сын – от унижения (на груди у него под ватной фуфаечкой – пионерский галстук...).

И водитель, узрев посреди дороги две коленопреклонённые фигурки, дрогнул, притормозил...

Но тогда речь шла о жизни. О жизни двух! А тут-то чего?..

– Проживешь, – сказал он. – И в институт вернёшься. Как миленькая. Я за тебя возьмусь. Встань немедленно, дрянь такая! Умывальник – там! Приведи себя в человеческий вид... Машина будет ждать внизу.

Он взялся за ручку двери.

И тогда Зоя, не поднимаясь с колен, в отчаянии:

– У меня ребенок будет, ты понимаешь?!

Прокомментировать
Необходимо авторизоваться или зарегистрироваться для участия в дискуссии.