Адрес редакции:
650000, г. Кемерово,
Советский проспект, 40.
ГУК "Кузбасский центр искусств"
Телефон: (3842) 36-85-14
e-mail: Этот адрес электронной почты защищен от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра.

Журнал писателей России "Огни Кузбасса" выходит благодаря поддержке Администрации Кемеровской области, Министерства культуры и национальной политики Кузбасса, Администрации города Кемерово 
и ЗАО "Стройсервис".


Год восемьдесят шестой (повесть)

Рейтинг:   / 1
ПлохоОтлично 

Содержание материала

7.

 Старенький, с брезентовым верхом «газик» тарахтело мчал сквозь ночную темь, выхлестывая лужи. Грязь летела на ветровое стекло, и тогда щётки «дворников» бесстрастными маятниками разгоняли её в стороны. Огни двух передних фар и одной боковой лихорадочно прыгали впереди, высвечивая то кусок расквашенной дождем просёлочной дороги, то никлые по обочинам кусты.

Шофер, парень с круглым и мяклым каким-то лицом, с обвисшими на лоб и уши прядями, зло рвал баранку, вполголоса ругался: попадало от него то дороге, то начальству. Подняли его за полночь с постели и вот пожалуйста – заставили переться хрен знает куда, будто нельзя утра дождаться.

Рядом с водителем сидел мужчина средних лет, в светлом плаще и кепочке курортного фасона – инспектор гороно Бабушкин. Вполуха слушая шофёрское бормотанье, смотрел напряжённо сквозь ветровое стекло: ночная дорога казалась чужой, неузнаваемой. Когда уж очень сильно подкидывало на ухабах, хватался за скобу на щитке, но голоса не подавал.

Два раза буксовали, однако выкарабкались сравнительно легко, даже выходить не пришлось. На третий раз сели крепко.

Задние колеса дымились, в бешеном вращении выбрасывая ошметья глины, передние же, увязнув по ступицу, были неподвижны.

– А почему передние не крутятся? – высунувшись из дверцы, спросил Бабушкин.

– Отключены потому что, – хмуро бросил шофер.

– Так подключи.

– В такой грязюке? Сам спробуй.
Бабушкин заправил штанины в носки, крепче затянул шнурки на туфлях.

– Дай ключ, монтировку, – потребовал он.
Шофёр нашарил под сиденьем инструменты. Ругаясь вполголоса, шагнул из машины в придорожную грязь, глухо чавкнувшую вокруг литых резиновых сапог. Принялся отвинчивать на утонувших по самые оси колесах колпачки, чтобы подключить передний мост...

Из ямы выбрались. Шофёр повеселел, но ненадолго. Вскоре в сполохах дальнего света вырисовалась ложбина, сплошь залитая водой. Теперь они сникли оба. Машина стала.

– Чёртова дорога! Куда тут ехать! – закричал нервно шофёр. – Влипнем по уши – и ваши не пляшут. Поворачиваем!

– Стой! – сказал повелительно Бабушкин и полез из машины. За кюветом выломал тальниковую ветку, ободрал листву, вернулся в свет фар. – Надо бы промерить.

– Вот и давай! А я лично таких указаний не получал – ямы промеривать.

Бабушкин повертел в руках прут и, оскальзываясь, стал спускаться в ложбинку.

Шофёр угрюмо смотрел сквозь стекло на его раскоряченную фигуру. Лязгнув в сердцах дверцей, догнал, выхватил у того из рук злосчастный прут.

Промер показал: вода на пределе, однако дно сравнительно твёрдое. Бабушкин настаивал ехать дальше.

– Завязнем, кто нас тут вытащит? Кому мы тут нужны? – ярился шофёр. Присев на бампер, переобулся: всё-таки черпанул голенищами воду.

Бабушкин отошёл в сторону. Небо уже затлелось. Глаза, обвыкнув в полутьме, различали отдалённые контуры. Сразу за ложбинкой смутно проступал горб – кучка оставшихся при вырубке пихт. Над чёрным горбом, точно каска пожарника над погорельем, качалась Луна. Бабушкин узнал это место – как-то, приезжая на открытие пионерлагеря, останавливался под этими пихтами.

Он быстро вернулся к машине:

– Давай всё же попробуем, рискнём. Осталось всего ничего – километров двенадцать.

– И пробовать не собираюсь, двигатель захлебнётся, что тогда?

– Не захлебнётся. Глубоко будет – сдашь назад.

– Грамотные все стали, – парень нырнул в кабину, но к рычагам не притронулся. Двигатель урчал на холостых оборотах.

– Послушай, Скарюпин, – Бабушкин, изо всех сил сдерживался, чтобы и не наорать на парня. – У тебя дети есть?

– Ну и что? При чем здесь дети?

– А ты представь, что они сейчас в этом лагере.

Парень помолчал, как бы оценивая возможность такого варианта, выщелкнул в окно окурок.

– Нечего на психику давить. Вы сперва дорогу наладьте, а потом требуйте.

– На твою психику не давить надо, а колом по ней, колом! – крикнул, не выдержав, Бабушкин. – Болван! А ну езжай вперёд, я приказываю!

На мяклом лице парня, освещенном лампочками приборного щитка, проступила озлобленная растерянность.

– Да чё я – у бога телёнка съел?! – плаксиво выкрикнул, огрызнулся он. – Нарядятся в туфельки да галстуки и командуют! Толкать щас придётся как миленькому!

Скрежетнули шестерни передач; мотор взревел.

– И учти, если засядем и с детьми случится несчастье, я под любой присягой скажу, что ты засел умышленно, грыжи испугался, – уже спокойней добавил Бабушкин, отметив про себя, что насчет туфелек парень прав. Но не оправдываться же сейчас, что его выдернули из дому спешным ночным звонком и даже не объяснили толком, какого характера поездка.

– Это вы можете, – саркастически протянул шофёр. – Это у вас не заржавеет...

Когда они подъехали к ручью, то увидели только бурлящую полосу воды. Бабушкин выбрался из машины, подошёл к берегу. Брюки, заправленные в носки, были в грязи выше колен. Плащ, ставший похожим на тряпку, о которую в плохую погоду вытирают ноги, он давно сбросил. Двухнакатный мостовой настил, сорванный потоком, разметало по кустам, как спички; с корнем вырванная пихта лежала посреди несущейся воды, взбугривая своим корневищем поток, так что волны выплескивало на оба берега. Меж осиротелых опор бурлили пенистые воронки.

В сумраке рассвета и сочащегося сквозь заросли тумана картина эта предстала столь удручающей, что Бабушкина взяла оторопь.

Сугубо городской житель, общавшийся с природой разве что на садовом участке да – изредка – на грибных прогулках, он сейчас с почти мистическим трепетом взирал на следы той её неукротимой ярости и разнузданности, которые бушевали здесь всего несколько часов назад.

Он наклонился и, зачерпнув горстью воду, стал отмывать с брючин и туфель жирную дорожную глину. Но не смывал, а еще больше размазывал.

Позади остановился шофёр и тоже стоял молча – слова здесь были не нужны. Ситуация на этот раз красноречиво свидетельствовала: приехали...

Бросив наконец бессмысленное свое занятие, Бабушкин снял и положил на сиденье пиджак. Потом забрёл в воду... В легкомысленной курортной кепочке на самом затылке, с болтающимся галстуком, стоящий раскорякой в воде, он вызвал у шофера едкую усмешку. И лишь когда он зашёл по пояс и вода забурлила вокруг, лихо относя в сторону длинный язык галстука, шофёр понял, что тот всерьёз намерен перейти ручей вброд.

– Эй, эй! – крикнул он. – Так не договаривались! Куда тебя черти понесли, смоет!

Бабушкин остановился, с минуту завороженно смотрел на летящую воду, обретшую вдруг тугую неумолимую силу, которая выдирала из-под ног скользкое дно.

Он, по всей видимости, хотел уже повернуть – как вдруг взмахнул руками и исчез. Осталась на поверхности лишь пляжная кепочка, плыла и весело вертелась.

Вынырнул он шагах в десяти ниже, хотел встать на ноги, но его снова сбило, и он, молотя по воде руками, смешно закувыркался. Его отнесло под ивняки, свисавшие с берега на повороте ручья. Там было не так глубоко, и ему удалось нащупать ногами дно. Подбежавший в испуге шофёр подал руку, помог выбраться на сухое.

Вода текла с Бабушкина потоком. Сам он являл вид жалкий, растерзанный. Стоял, отплевывался, мотал ошалело головой. К тому же на одной ноге у него не оказалось туфли – утонула.

– Если бы я умел плавать... – бормотал он.
Снизу от невидимой отсюда, но близкой реки потянуло густым туманом. На глазах он поглотил всё вокруг – тайгу по склонам, расхлёстанную непогодой дорогу, противоположный берег ручья.

Обстоятельство это почему-то ещё сильней подстегнуло Бабушкина. Он постоял, потоптался напротив места, где посреди разбухшего русла лежала, бугря корневищем воду, пихта. Вернулся к машине, спросил шофёра, есть ли топор. Топора не было. Ну – лопата?

Тот нехотя полез в багажник, вытащил лопату с коротким черенком – ржавую, в пластах застарелой грязи.

Бабушкин брезгливо повертел её; ничего не сказав, зашагал в придорожный березняк, подхрамывая разутой ногой.

Забредя в него, он остановился перед тонкой ровной берёзкой. Кажется, то, что надо. Подходящий получится шест. Он потрогал её рукой. Гладенькая, стройная, в пышном наряде зелёной листвы – красавица. Его вдруг охватила растерянность. Сейчас он убьет её, беззащитную. Несколько взмахов ржавой лопатой – и с лица земли исчезнет то, что природа создавала добрый десяток лет. Но это же для дела, пытался он убедить самого себя, между тем как глаза его уже шарили по сторонам, выискивая на земле какую-нибудь годную палку. Однако палки не попадалось. Тогда он пересёк дорогу и, поискав в зарослях черёмушника, нашёл там и выломал стоявшую на корню сушину.

Некоторое время маячил у шумного потока, в туманной росплыви, опершись на черёмуховый шест, точно воин на боевое копье, что-то сосредоточенно соображал. Мокрая, облепившая спину рубашка, галстук болтается на животе, волосы вздыблены рожками – кто бы признал сейчас в этой странной, расхристанной фигуре инспектора гороно Бабушкина!

Шофёр с досады залез в машину, сидел там набыченно, ждал: что еще выкинет этот псих...

Бабушкин сбросил оставшуюся туфлю и решительно шагнул в воду, надежно опираясь на шест. План его был прост: добрести до пихты, перебраться через нее, через её разлапистую крону, а там уж до берега – рукой подать.

Однако напор летящей струи был столь силен, что Бабушкин, подталкиваемый в бок, двигался больше по течению, чем поперёк его. И с тревогой увидал: его сносит, толкает мимо пихты. Надо приостановиться, устоять. Пихтовые ветки, с шипением бурунящие воду, – вот они, рядом. Он изо всех сил оперся на шест – и сухая черёмушина хрустнула. Бабушкин в отчаянном рывке ухватился за ветку. Волна перекатилась ему через голову, он захлебнулся.

Борясь с бешеным напором воды (какая тупая, ужасная мощь! – мелькнуло), он последним напряжением сил подтянулся к стволу, вполз на пихту, слегка её притопив.

Немного отдышавшись, торжествуя в душе, что самое трудное позади, он мельком бросил взгляд на свой берег и оцепенел: берег двигался! А вместе с берегом двигались, удаляясь и медленно размываясь в тумане, и дорога, и машина на дороге, и выскочивший растерянный шофёр.

Пихта плыла, и потрясённый Бабушкин, лягушкой распластавшись на её стволе, тоже плыл, покачиваясь, и странная, космическая тишина объяла его.

Прокомментировать
Необходимо авторизоваться или зарегистрироваться для участия в дискуссии.